Два дня и три ночи

      Разбуженные великаны обычно начинают дымить. Этот тоже выпустил кучу ядовитых газов, проследил, как они возносятся к потрескавшемуся потолку, после чего снова посмотрел на меня.
      – У тебя все в порядке с головой, малыш?
      – А у тебя, волосатая обезьяна? Черт с ними, с фунтами, но, пока ты здесь перекуриваешь, люди подвергаются смертельной опасности!
      Он наклонился вперед, в его черных как уголь глазах засветилось беспокойство. Точно так же затухал огонь в камине Сэмюэла Мак-Горна, но здесь он, кажется, только начинал разгораться.
      – Ну хорошо, Кэлверт, если вы не шутите, я готов выслушать.
      С первого взгляда я понял, что Тим Хатчисон согласится помочь мне только на правах равного союзника. Такие люди не терпят над собой других начальников, кроме Господа Бога, а те из них, кто воспитан в атеистическом духе, вообще, по их мнению, стоят на самой верхней ступеньке человеческой иерархии. Другое дело, что каждый из большинства неудачников считает себя единственным, стоящим на вершине пьедестала, и только отдельные счастливцы понимают, как много на этой верхней ступеньке дельных, умных и добрых людей. Мой собеседник, к счастью, относился к этим счастливцам. Счастливец Хатчисон и счастливец Кэлверт. Есть надежда создать неплохой дуэт.
      Вот так второй раз за эту ночь и второй раз в жизни я признался, что являюсь агентом секретной службы. Хорошо, что в эти минуты дед Артур руководил морским сражением и не мог слышать мою исповедь. Учитывая то обстоятельство, что к своему почтенному возрасту он наверняка обзавелся гипертонией, а благодаря нашим приключениям стал почти алкоголиком, скачок давления, связанный с волнениями по поводу моей избыточной искренности, наверняка был бы для него губителен.
      Нельзя сказать, что Хатчисона ошарашило мое признание, и все же ему понадобился минутный тайм-аут для размышлений.
      – Секретная служба?.. Ну ладно... При условии, что вы не сбежали из психиатрической лечебницы. Насколько я знаю, люди подобных профессий не любят саморекламы.
      – У меня нет другого выхода. Кроме того, когда я сформулирую свои просьбы, вы и сами поймете, что я не сталевар и не плотник.
      – Ну хорошо. Я сейчас оденусь. Вы перейдите пока в большую комнату. Там на столе бутылка виски, можете угоститься. – Судя по движению бороды, он улыбался.
      Я вышел в соседнюю комнату. Нашел виски, угостился, огляделся по сторонам и... обалдел. Я находился в настоящей картинной галерее, причем этот зал был посвящен современной живописи. В эту минуту вошел Тим, с ног до головы одетый в черное. Очевидно, в двенадцатилетнем возрасте у него был рост под два метра, а ведь человек продолжает расти до двадцати пяти лет.
      Он еще раз улыбнулся, увидев, с каким изумлением я разглядываю картины.
      – Что, не ожидали? У меня здесь маленький Лондонский национальный музей.
      – Послушайте, Хатчисон, это невероятно... Чтобы собрать такую коллекцию, нужно было бы побывать в самых разных музеях...
      – Я, к сожалению, не специалист. Но люблю Ренуара и Матисса... – Это было так неправдоподобно, что вполне могло оказаться правдой. – Но вы спешите. – Он попытался вернуть меня к реальности. – Давайте не будем отвлекаться.
      Я постарался не отвлекаться и со всей откровенностью обрисовал ему ситуацию, в которой находился. Я старался не вдаваться в подробности. Но поскольку Хатчисон, как равный союзник, должен был узнать не просто правду, а всю правду, мой рассказ занял гораздо больше времени, чем изложение тех же событий Макдональду и Шарлотте.
      – Вот это да!.. – воскликнул он. – Прямо детективный роман! И прямо тут, у нас под носом... Значит, это вы были сегодня утром на борту вертолета? Послушайте, Кэлверт, так у вас был веселый денек. – В его голосе появились теплые нотки уважения. – Простите, если я сказал вам что-то обидное. Будем считать, что я проснулся только сейчас. Что от меня требуется?
      Я сказал ему, что мне необходима его личная помощь на всю ночь, готовность обоих кораблей и экипажей в течение суток, а также возможность воспользоваться передатчиком в ближайшие пять минут.
      – О'кэй. Я поднимаю людей. А вы займитесь радиостанцией.
      – Мне было бы спокойней сейчас же вместе с вами отправиться на «Огненный крест», оставить вас там и только тогда, вернувшись сюда, передать все, что необходимо.
      Он хитро взглянул на меня:
      – Мне кажется, вы не очень доверяете своей команде, несмотря на то, что во главе эскадры – адмирал.
      – Боюсь, что, если маневры продлятся еще немного, вы увидите, как корпус флагманского корабля въедет в ваши двери.
      – Тогда сделаем так: я вытащу из постели двоих ребят, и мы поедем на моторке – она стоит рядом с ангаром, где мы разделываем акул. Я займу место у штурвала вашего корабля и поплаваю, пока вы позабавитесь радиопередатчиком. Потом ребята отвезут вас на «Огненный крест» и снова вернутся сюда.
      Я взглянул на мощные клубящиеся до горизонта волны.
      – Вы считаете, что небольшой моторный катер может плавать в такую погоду?
      – А чем вам не нравится погода? Прекрасная погода. Не штиль, конечно, но и оснований для беспокойства не вижу. – В его голосе не было бравады. – Вот когда однажды мои ребята вышли в море во время декабрьского шторма... Но на то были причины.
      – Несчастный случай?
      – К счастью, его удалось предотвратить. Мои люди все-таки успели к закрытию магазина и восполнили запасы спиртного... Ну, идем?
      Я ничего не ответил, но мысль о том, что теперь этот человек будет стоять со мной плечом к плечу, наполнила меня оптимизмом.
      – Двое моих людей женаты, – сказал он, остановившись на полпути. – Так я думаю...
      – Они ничем не рискуют, Тим. А награда будет внушительной.
      – Ну-ну, не надо портить мне удовольствие, Кэлверт. За участие в таком деле я не возьму денег.
      – Я вовсе не собираюсь вас покупать, мистер Хатчисон. В этом деле и так слишком много купленых и проданных людей, и мне не хочется, чтобы вы к ним присоединились. Но страховые общества уже определили размер премии, и я уполномочен предложить вам в случае успешного завершения операции половину назначенной суммы.
      – Ах, так? Это меняет дело. Если страховые общества чувствуют себя богачами и хотят подарить мне несколько фунтов, я готов оказать им эту услугу. Но я против этого американского «фифти-фифти». За один день работы, а особенно если учесть, сколько успели сделать вы, Кэлверт... Нет, я не согласен. Давайте так: четверть нам, а три четверти – вам и вашим коллегам.
      – Ваша часть – половина. Вторая половина предназначена для возмещения ущерба жертвам этой истории. Например, мне очень хочется сделать что-нибудь хорошее для пожилых супругов, живущих на соседнем острове. Они прожили жизнь, так что имеют право быть счастливыми в старости.
      – А вы? Вы не получите ничего?
      – Ну, я ведь получаю жалованье. Это не слишком веселая тема. Государственные служащие не имеют права получать вознаграждение.
      – Вы хотите сказать, что вы позволяете, чтобы вас били, стреляли в вас из автоматов, топили и убивали еще десятью различными способами – и все это за одну зарплату? Почему вы идете на это? Что вас заставляет так жить?
      – Это не слишком оригинальный вопрос. Я сам задаю его себе по десять раз на дню. А в последнее время даже чаще. Но это неважно. Поторопимся.
      – Пойду разбужу моих ребят. Я прямо вижу, как потечет у них слюна в предвкушении золотых именных часов с благодарственной надписью от страхового общества. Да, непременно с надписью. Это мое окончательное условие.
      – Вообще-то премия зависит от размера спасенных нами ценностей. Груз «Нантесвилля» мы сможем захватить полностью, в этом я почти уверен. Что касается других кораблей... Награда составляет десять процентов. Вы получите пять. Значит, в худшем случае, вы будете делиться с вашими добытчиками акульего жира суммой в четыреста тысяч фунтов. Ну, а в случае удачи эта сумма может достигнуть восьмисот пятидесяти тысяч.
      – Вы можете повторить это еще раз?
      В этот момент он производил впечатление человека, которому на голову всей своей тридцатитонной громадой свалился «Биг Бэн».
      Я повторил цифры.
      – За такую сумму вы можете ожидать от нас максимальной добросовестности, Кэлверт. Я к вашим услугам. И вот что. Не нужно давать объявление в газету. Мы справимся без посторонней помощи.
      Так Тим Хатчисон стал моим помощником. Он действительно был мне очень нужен. Даже полмиллиона фунтов не было бы много за ту неоценимую помощь, которую он оказал мне этой ночью, когда дождь лил так, что я не мог отличить волны открытого моря от волн, разбивающихся на рифах, когда ветер был такой, что, казалось, рискни я выйти на палубу, не уцепившись предварительно за что-нибудь надежное, и в следующий момент я взлечу, как чайка. Жаль только, что другие чайки не составили бы мне компанию. Эта ночь не нравилась даже птицам.
      Хатчисон был одним из представителей той редкой расы, для которой море было естественной средой обитания. Теоретически каждый может стать таким же, как он. Нужно только родиться с некоторыми экстраординарными способностями, а потом ежедневно развивать их в самых разных условиях в течение двадцати лет. Хотя это и не дает полной гарантии успеха.. Гениальность – одна из тех загадок, которые не поддаются логическому решению.
      Хатчисон вел катер так, как не смог бы его вести ни один рулевой на широко рекламируемых океанских регатах. Однако такие экстра-профессионалы обычно не носят адидасовских спортивных костюмов. Изредка их можно встретить разве что на далеких рыболовецких трассах.
      Его сильные руки управлялись со штурвалом и ручкой реверса с нежностью крыльев бабочки. Его глаза видели в темноте лучше совиных, а на слух он мог определить, например, где ломается волна: на мели, на рифах или на песке. Каким-то волшебным образом он точно угадывал направление и силу вырывавшихся из темноты волн, после чего, точно и моментально регистрируя направление и скорость ветра, течения и корабля, так же точно и моментально принимал единственно верное решение. Десять минут рядом с таким существом – и нормальный человек, до сих пор считавший себя морским волком, понимал, что ничего не знает ни о море, ни о кораблях.
      Он вывел катер между десятком Сцилл и Харибд на полной скорости. Рифы щерились острыми челюстями с обоих бортов, но мне казалось, он не обращает на них внимания. Во всяком случае он даже не смотрел в их сторону. Его двое помощников – парнишки по сто восемьдесят восемь сантиметров роста каждый – скучающе зевали. За несколько минут до того, как я начал различать смутные очертания чего-то, Хатчисон уже маневрировал. И вот мы причалили к «Огненному кресту». Мне показалось, что с такой легкостью я не смог бы даже в ясный день и в трезвом виде припарковать машину на платную автостоянку.
      Выскочив на палубу, мы для начала напугали деда Артура и его мужественную помощницу, которые, естественно, не заметили нашего прибытия. Представив им Хатчисона и объяснив ситуацию, я вернулся на моторку, а через несколько минут, передав сообщение в Лондон, снова был на «Огненном кресте».
      Дед Артур и Хатчисон уже понимали друг друга с полуслова, как два высококвалифицированных мошенника, в ночь перед судом попавшие в общую камеру. Бородатый гигант-австралиец через каждые полтора слова именовал деда Артура адмиралом. Дед Артур размяк от этих комплиментов и готов был простить мне всю мою грубость и неотесанность за то, что я привез на корабль такого приятного собеседника.
      – Куда мы теперь плывем? – как бы между прочим поинтересовалась Шарлотта.
      Отвечать мог только я, поскольку Хатчисон был готов выполнять приказы, а дед Артур не был готов их отдавать.
      – Сейчас мы нанесем визит лорду Кирксайду и его очаровательной дочери.
      – В замок к Кирксайду? Вы не говорили, что мы туда поплывем. – Шарлотта, как и любая женщина на ее месте, была немного раздосадована тем, что не ориентируется в ситуации.
      – Эта идея возникла у меня спонтанно, – нахально отозвался я. – Но еще у меня есть мысль выпить кофе. Пойду приготовлю четыре чашечки.
      – А я пойду прилягу, – сказала Шарлотта утомленным голосом. – Я устала.
      – Подождите еще секундочку. Я хочу вернуть долг, – запротестовал я, шутливо грозя ей пальцем. – Ведь я пил кофе, приготовленный вами. Теперь ваша очередь пить мой кофе.
      – Ну хорошо. Только прошу вас, недолго.
      Это получилось даже быстрее, чем я думал. Через несколько минут я возвратился к моим соратникам, держа в руках поднос с четырьмя чашечками, в три из которых я налил кипяток, всыпал растворимый кофе и сахар, а в четвертую, кроме обычных ингредиентов, добавил кое-что еще.
      Тим Хатчисон выпил кофе одним глотком и, оглядев наше печальное воинство, не терпящим возражений тоном заявил:
      – Теперь вы можете немножко отдохнуть. Разве что кто-то из вас сомневается в том, что я справлюсь с кораблем...
      Сомневающихся не было. Первой, сообщив нам, что засыпает на ходу, ушла в свою каюту Шарлотта. Через несколько минут дед Артур и я последовали за нею. Тим пообещал разбудить меня, как только мы приблизимся к замку. Дед завернулся в плед и заснул на кушетке в каюте радиотелеграфиста. Я лег в своей каюте.
      Через три минуты я снова встал, взял трехгранный напильник и, неслышно пройдя по коридору, постучался в дверь Шарлотты. Не получив ответа, вошел внутрь, закрыл за собой дверь и включил свет.
      Она спала как убитая. Ей не удалось даже раздеться и добраться до кушетки. Я поднял ее с ковра, уложил на матрас, укрыл двумя пледами, после чего, завернув один из рукавов ее платья, тщательно исследовал следы, оставленные веревкой.
      Освещение в каюте было хорошее, и мне хватило минуты, чтобы отыскать то, за чем я сюда пришел.
 

* * *

 
      Сойти с борта «Огненного креста» без традиционных орудий пытки – акваланга и подводной лодки – было действительно приятно. Тем более что Тим Хатчисон умудрился высадить меня прямо на мол. Каким образом он нашел его в темноте, при проливном дожде и густом тумане? Я никогда не узнал бы этот секрет, если бы Тим позднее сам не раскрыл его. Он дал мне в руки фонарь, послал на бак, и вдруг из темноты прямо передо мной выросла бетонная стена, как будто «Огненный крест» шел к молу по радиопеленгу. Тим сдал назад, и тяжело падающий и снова поднимающийся нос «Огненного креста» остановился, как на якоре, меньше чем в метре от мола. Еще через несколько секунд, когда я, воспользовавшись удачным моментом, спрыгнул, Тим дал полный назад, и «Огненный крест» растворился в тумане. Я попытался представить себе деда Артура на месте капитана «Огненного креста», выполняющего подобного рода маневры, но сегодня у меня с воображением было плохо. Зато я легко представил себе более реалистичную картину: дед Артур мирно посапывает в каюте радиотелеграфиста и видит во сне, как он участвует в великосветских раутах.
      Чтобы взобраться с бетонной пристани на вершину скалы, я использовал отвесный обрыв, где еще не ступала нога человека, а первая же ступившая подверглась серьезным испытаниям. Камни выскальзывали у меня из-под ног, не раз показавшийся надежной опорой камень вдруг предательски срывался вниз, увлекая за собой всю тяжесть моего тела. У меня не было никакого специального снаряжения, кроме чрезмерного собственного веса – это хорошо помогает в альпинистских делах, особенно если хочешь максимально быстро падать. Со мной были отнюдь не невесомые фонарь, пистолет и моток капронового шнура. В лучшем случае шнур мог бы помочь в альпинистских эскападах, в худшем – на нем можно было повеситься. Черный юмор – признак оптимизма.
      Я влез на вершину и, оставив замок справа, направился на север вдоль лужка, с которого старший сын лорда Кирксайда в обществе своего будущего зятя неудачно взлетел на самолете. Двенадцать часов назад я пролетал здесь с Уильямсом.
      Лужок заканчивался обрывом, и мне показалось, я заметил там что-то, что мне не понравилось. Или, наоборот, понравилось настолько, что я решил вернуться сюда еще раз.
      Травянистая полоса была плоской и ровной, так что я мог идти достаточно быстро, не прибегая к помощи сильного фонаря, который, впрочем, в любом случае не стоило зажигать в непосредственной близости от замка.
      Замок был совершенно мертвый – темная, сонная, без единого огонька громада; казалось, его обитателей совершенно не интересует одинокий турист, совершающий плановую экскурсию по местным достопримечательностям. Но это впечатление могло оказаться обманчивым. Я живо представил себе пиратов в бойницах замка, ждущих светового сигнала от сообщника, пообещавшего выдать им некоего Кэлверта, и передвинул чехол с фонарем на поясе за спину.
      И вдруг я натолкнулся на что-то теплое, мягкое и живое. От внезапного удара я не удержался на ногах и упал на спину, больно ударившись о предсмертно хрустнувший подо мной фонарь. Но и мой соперник оказался на четвереньках. Мои нервы были натянуты как постромки. Мгновенно среагировав, я выхватил нож, и у противника уже не было шансов подняться на ноги... Впрочем, он и не собирался этого делать. Во всяком случае использовать в качестве опоры не две ноги, а четыре было для него делом привычным. В радиусе трех метров от него распространялась вонь похуже, чем в ангаре у Хатчисона. Интересно, почему козел, пасущийся среди цветов и душистой травы, так мерзко воняет? Конечно, запах – его личное козлиное дело, ведь это я пришел к нему в гости, а не наоборот. Запах сигар Тима Хатчисона тоже не вызывал восхищения. Хотя я, конечно, ни в коем случае не хотел сравнить моего славного шкипера с козлом.
      Я поблагодарил хозяина лужка за то, что он не воспользовался ни рогами, ни копытами, отстегнул от пояса и выбросил то, что раньше называлось фонарем, и направился дальше. Когда мне показалось, что пропасть уже совсем недалеко, я встал на четвереньки и начал передвижение на минимальной скорости, ощупывая руками траву перед собой. Такие неудобства были вполне оправданны, поскольку в мои сегодняшние планы не входило падение в море с огромной высоты. Разве что по ходу дела мне понадобилось бы исследовать останки самолета младшего Кирксайда.
      Пять минут передвижения в такой малоприятной и утомительной позе – и мои руки уцепились за край обрыва. Я вытащил из кармана мини-фонарик – что-то вроде светящегося карандаша – и для начала включил его под пиджаком, побоявшись, что свет будет слишком заметен со стороны. Напрасные опасения. Светлячок по сравнению с моим фонариком мог бы чувствовать себя величественной сверхновой звездой. Но даже такой подсветки мне хватило, чтобы найти то, что я искал: по земле проходила борозда шириной пятьдесят и глубиной десять сантиметров. Это была свежая рана, ну, может быть, не совсем свежая, поскольку в некоторых местах уже появились стебельки молодой травы, но во всяком случае эти специфические сельскохозяйственные работы велись совсем недавно, и это подтверждало мои предположения: именно здесь располагалась последняя взлетная полоса искомого самолета, а учитывая, что людей в самолете не было, он вместо того, чтобы взлететь, упал в пропасть, оставив на краю лужка эту борозду.
      Ну что ж, это был тот уровень научного познания действительности, когда гипотеза уже могла быть признана фактом: эта борозда, разбитый корпус корабля оксфордских биологов и заплаканные глаза Сьюзан Кирксайд давали достаточно к тому оснований.
      Легкий шорох раздался со стороны замка. Я отшатнулся в ужасе – пятилетний ребенок мог бы сейчас столкнуть меня в пропасть, и я был бы не в силах ему сопротивляться. Я выставил вперед обе руки: в одной мини-фонарик, в другой – пистолет. Но это оказался всего лишь мой приятель козел. Его желтые глаза блестели, и я начал опасаться, что он пришел за тем, чтобы наказать меня за наглое вторжение в свой прерванный сон. К счастью, дело обстояло не так плохо. Его привело любопытство, а может, он почувствовал родство наших душ. Ночь. Одиночество. Скука. И вдруг приходит кто-то на четвереньках... «Здравствуй, Кэлверт», – сказал козел. «Здравствуй, козел», – ответил Кэлверт.
      Шутки шутками, но испугался я всерьез. Еще несколько таких приключений – и я стану заводом по производству адреналина. Отодвинувшись от пропасти и осторожно обойдя рога моего нового приятеля, я ласково потрепал его по остро пахнущей шерсти и пошел к замку.
      Дождь, так же как и ветер, немного успокоился, зато туман еще более сгустился, если эту подвешенную в воздухе желатиновую смесь можно было сгустить еще, не завершая превращения уже даже не газообразного вещества в жидкое, но жидкого в твердое. Туман клубился вокруг меня, прилипал к одежде и делал движения почти невозможными. Видимость сократилась до четырех метров. На секунду я с тревогой вспомнил о Хатчисоне, затерявшемся где-то в этой мокрой вате, но тут же отбросил эти мысли: с некоторых пор я доверял ему больше, чем себе.
      Я шел, стараясь все время чувствовать ветер правой щекой, потому что именно таким образом можно было продвигаться точно по направлению к замку. Моя одежда под непромокаемым плащом все больше и больше пропитывалась влагой. Я подумал, что сейчас согласился бы поменяться местами с иссыхающим на солнце аравийским бедуином, с тем только условием, чтобы уже через пять минут меня, основательно подсохшего, вернули в прежнее состояние.
      Я чуть не врезался лбом в стену замка, но все же не врезался. Очевидно, предки – пещерные люди – все же передали мне часть своих умений. Жаль только, я не знал, как их правильно применить. Вот, например, сейчас я совершенно не ориентировался, куда мне нужно идти, направо или налево. С соблюдением всех предосторожностей, стараясь отыскать калитку, я пошел налево. Вскоре мои руки нащупали угол стены. Значит, я был слева от главного входа. Я двинулся обратно.
      Мне повезло, что теперь я шел против ветра, иначе не почувствовал бы запах дыма и табака. По сравнению с крепкими сигарами деда Артура или тем более с фабрикой нервно-паралитических газов Тима Хатчисона этот аромат был слаб и неконкретен. И все же мое обоняние еще не выключилось окончательно – какой-то человек стоял у ворот и курил. Устав караульной службы не разрешает часовому курить. А устав надо чтить. И этот курящий на посту человек сейчас убедится в глубокой философской обоснованности свода правил воинской службы. Никто не призывал меня конфликтовать с козлами, пасущимися на краю пропасти, но ликвидация вражеского часового входила в круг моих прямых обязанностей.
      Я взял пистолет за ствол. Человек опирался об угол ворот. Огонек сигареты достаточно точно указывал место расположения его лица. Ждать пришлось недолго. Когда он затянулся в третий раз и огонек сигареты сверкнул так ярко, что на секунду затруднил ему возможность видеть в темноте, я сделал шаг вперед и сильно ударил в то место, где, по всем правилам, должна была находиться голова. К счастью, его анатомическое сложение не отходило от антропологических норм.
      Его ноги подломились. Я подхватил обмякшее тело, и в этот момент что-то больно ударило меня в бок. Я позволил часовому самостоятельно продолжить падение и занялся предметом, воткнувшимся в мой плащ. Это был остроконечный штык, венчающий карабин калибра 7,69 мм. Откуда здесь взяться военному снаряжению? Хотя от наших друзей можно ожидать любых неожиданностей. Тем более в таком цейтноте. У них было совсем мало времени, но и у меня оставалось его немного. Приближалось утро.
      Я направился в сторону пропасти. Из-за тумана мои глаза все еще ничего не различали, поэтому штык пригодился слепому в качестве постукивающего по асфальту кончика тросточки. Правда, вместо асфальта здесь была жирная грязь, а вместо тросточки – карабин. Но все равно, если бы Ее Величество учредило орден «За нахождение края пропасти во мгле и тумане», я был бы первым его кавалером, впрочем, скорее, вторым, поскольку первый экземпляр ордена был бы вручен деду Артуру. На краю пропасти я нарисовал прикладом две пятнадцатисантиметровые борозды на расстоянии тридцать сантиметров друг от друга. Будем надеяться, часовой утренней смены поверит, что это следы зазевавшегося и упавшего в пропасть предшественника.
      Разоруженный мною человек тихо скулил. Прекрасно. То есть прекрасно не то, что он скулил, а то, что не потерял сознание: значит, мне не придется тащить его на себе. В качестве кляпа я воткнул ему в рот скомканный носовой платок. Наверное, в этот момент дед Артур упрекнул бы меня в негуманности: если у моего пленника был насморк, то уже через несколько минут он вполне мог умереть мученической смертью от удушья. Но у меня не было времени исследовать его гайморовы пазухи, поскольку и моя, возможно, не менее мученическая гибель была перспективой не столь уж безнадежной.
      Он не пытался бежать или оказать сопротивление. Тем более что предварительно я спутал его ноги, – впрочем, достаточно свободно, чтобы дать ему возможность передвигаться, – крепко привязал кисти рук к плечам и грубо всадил в бок ствол пистолета. Насколько я знаю из художественной литературы и по собственному опыту, этот комплекс мер позволяет добиться послушания даже от человека, начисто лишенного инстинкта самосохранения.
      У моего пленника этот инстинкт не был атрофирован. Кроме того, с дыхательными путями у него тоже был полный порядок. Он не задыхался, и я тоже вздохнул спокойно. Когда мы оказались у подножия ущелья, ведущего к пристани, я приказал ему лечь, привязал кисти рук к ногам и оставил в таком положении. Согласно караульному уставу часовому после несения службы полагается отдых.
      Я вернулся к воротам. Второго стражника не было. Войдя в ворота, я прошел через большой двор и добрался до парадного входа. Двери были закрыты только на щеколду. Я открыл их и, задним числом сожалея, что не взял у часового наверняка имеющийся у него фонарь, вошел в кромешную темень холла.
      С первого же шага меня стали преследовать кошмары. Мне казалось, что вот сейчас я наткнусь на какую-нибудь античную вазу и она разобьется со страшным шумом, или толкну грохочущий скафандр, то есть доспехи, средневекового рыцаря. Впрочем, существовал и более тихий вариант – насадить свой череп сквозь глазные впадины на торчащие из стены оленьи рога. Я остановился.
      Вытащив из кармана мини-фонарик, я убедился, что батарейка села. Теперь с его помощью я не смог бы разглядеть даже поднесенный к самым глазам циферблат часов. Вчера я обратил внимание на то, что замок построен симметрично, так, будто стены возводили по трем сторонам квадрата. Значит, если главный вход был в центральной части с видом на море, а парадная лестница располагалась напротив, следовательно, я мог не бояться и свободно продвигаться вперед.
      Так и получилось. Поднявшись на десять ступеней, я почувствовал, что лестница разделяется на два лестничных марша. Я повернул направо. Шесть ступенек. Еще один поворот. Восемь ступенек. Коридор. В конце коридора маячил слабый огонек. Кто бы там ни был, он наверняка не услышал меня – я преодолел двадцать четыре ступеньки совершенно беззвучно и благословил архитектора, порекомендовавшего строителям сделать ступени из мрамора.
      Я шел по направлению к источнику света. Он сочился сквозь приоткрытую дверь. Я рискнул заглянуть внутрь и увидел угол шкафа, угол ковра, угол кровати, с которой под прямым углом свисала нога в ботинке. В комнате раздавался громкий храп. Я толкнул дверь и вошел.
      Вообще-то я пришел сюда, чтобы встретиться с лордом Кирксайдом, но, должно быть, ошибся комнатой, поскольку лорд Кирксайд наверняка не стал бы валиться в кровать, не сняв ботинки, брюки с подтяжками и фуражку, а уж тем более не прижимал бы к боку карабин с примкнутым штыком. Я не видел лица спящего – фуражка была надвинута почти на нос. Рядом расположился столик со скромным натюрмортом из большого фонаря и наполовину опустошенной бутылки виски. Стакана не было. Да он и не требовался спящему: судя по всему, этот человек относился к той достаточно многочисленной породе людей, которые умеют радоваться маленьким земным радостям, не слишком отягощая себя стремлением угнаться за всеми нововведениями цивилизации. Это был, очевидно, тот, второй часовой, который должен выйти к воротам на рассвете. Я бросил в его бутылку несколько таблеток, полученных от аптекаря, и, мысленно выразив надежду, что, в очередной раз почувствовав жажду и отхлебнув из бутылки, он заснет хотя бы до полудня, прихватив с собой фонарь.
      Следующая дверь налево вела в ванную. Над грязным умывальником рядом с не менее грязным зеркалом висели два грязных полотенца. Помещение наверняка было отведено моим знакомым – часовым, а они не привыкли жить в апартаментах с прислугой. Следующей была такая же грязная и неубранная спальня. Очевидно, здесь жил любитель сигарет, которого я оставил дышать свежим воздухом.
      Я перешел на другую сторону коридора и направился в левую часть здания. Здесь должны были располагаться комнаты лорда Кирксайда. Точно. В шкафу в первой комнате я увидел вещи вполне благородного предназначения. Кровать была застелена. По всем правилам симметрии напротив должна была находиться ванная. Думаю, мои часовые не чувствовали бы себя здесь в своей тарелке. Клиническая чистота помещения указывала на аристократическое происхождение владельца. В расположенной на противоположной от умывальника стене аптечке я нашел лейкопластырь и узкими полосками заклеил большую часть стекла трофейного фонаря так, чтобы наружу пробивался только узкий, но достаточно сильный луч. Сунув остаток пластыря в карман, я снова вышел в коридор.
      Следующие двери были заперты на ключ. Но в те годы, когда строили старинные замки, современных замков еще не существовало. Я вытащил из кармана лучшую в мире отмычку – полоску пластмассы и вставил ее между дверью и косяком на высоте замка. Теперь нужно было потянуть дверь за ручку в сторону петель, воткнуть полоску поглубже, возвратить дверь на место, повторить эту операцию несколько раз – и можно было входить в комнату. Но прежде я замер на пороге и прислушался. Все было тихо.
      Приоткрыв дверь, я снова замер. В комнате горел свет. Я поменял фонарь в руке на пистолет, пригнулся и резко пнул дверь. И тут... ничего не случилось. Я выпрямился, вскочил в комнату, закрыл за собой дверь и подошел к кровати. Сьюзан Кирксайд не храпела, но ее сон был так же крепок, как сон часового. Ее волосы были перевязаны голубой шелковой косынкой. Я вгляделся в лицо спящей. «Двадцать один год», – сказал лорд Кирксайд, но сейчас я не дал бы ей больше семнадцати. Иллюстрированный журнал, выскользнувший из рук, упал на ковер. На тумбочке рядом со стаканом воды лежала упаковка с успокоительными таблетками. Трудно заснуть мисс Сьюзан Кирксайд в родовом замке, тяжелые сны снятся ей в эту ночь...