Два дня и три ночи

      – Я расскажу вам о мистере Кэлверте – до сих пор вы знали его под псевдонимом Петерсен – столько, сколько сочту нужным. Если хотя бы слово из сказанного мною станет известно кому-то, кроме нас троих, вы потеряете работу, а одновременно и пенсию, и надежду снова поступить на службу, во всяком случае в Великобритании... Естественно, после того как отсидите строк за разглашение государственной тайны. И я лично буду редактировать обвинительный акт. – Он на секунду прервался, чтобы увенчать этот шедевр красноречия почти ласковым: «Вы хорошо меня поняли, сержант?»
      – Да, я понял, – ответил Макдональд усталым голосом.
      Дед Артур кое-что рассказал ему, хотя не столько поделился информацией, сколько напустил еще больше тумана, при этом не забывая завинчивать гайки на решетках в будущей камере бывшего полицейского.
      Закончил он необычайно эффектно: сменив гнев на милость, выразил уверенность в лояльности сержанта и его готовности сотрудничать с нами.
      – Господин Кэлверт переоценивает мою роль в этом деле, – попытался Макдональд приподнять свое втоптанное в грязь достоинство.
      – Черт подери! – не выдержал я. – Вы знали, что таможенники были липовые. Вы знали, что у них не было фотокопировального аппарата. Вы знали, что их единственная цель – найти и уничтожить наш или, вернее, наши передатчики. Вы знали также, что эти так называемые таможенники не высадились на берегу, а спокойно перебрались на «Шангри-Ла». И откуда, скажите на милость, вы знали, что телефонный кабель именно перерезан, а не оборван ветром или не перекушен взбесившейся от слушания последних известий акулой? Почему вы сказали мне на следующий день, что кабель восстановят нескоро? Можно ведь было попросить таможенников, и они сообщили бы в аварийную службу в Глазго. Почему? Может быть, вы знали, что эти ваши таможенники не собираются в Глазго? И точно так же вы знали, что ваши сыновья живы, иначе закрыли бы их счета в банке.
      – Об этом я не подумал, – медленно ответил Макдональд. – Не знаю, как вам это удалось, но вы перечислили все мои прегрешения. Это – все, адмирал. Больше я ни в чем не повинен. Они сказали, что убьют моих детей...
      – Если вы искренне решили помочь нам, я постараюсь, чтобы вы сохранили свое место хотя бы до тех пор, пока младший из ваших сыновей не дослужится до сержантского звания, – щедро пообещал дед Артур. – Так кто же эти таинственные «они»?
      – Я знаю только нескольких, – ответил Макдональд. – Это капитан Стикс и двое таможенников, Дюран и Томмас. Настоящее имя Дюрана – Квист. Других имен я не знаю. Да и лиц почти не знаю: обычно мы встречаемся с ними после наступления темноты. Чаще они приходят ко мне, а два раза я сам ездил на «Шангри-Ла», чтобы повидаться со Стиксом.
      – А сэр Антони Ставракис?
      – Этого-то я как раз и не понимаю. Он ведь очень хороший человек... Великолепный человек! Во всяком случае до недавнего времени я был в этом уверен. Я не знаю... Каждый человек может попасть в плохую компанию...
      – Действительно. Но оставим в покое сэра Антони. Какая роль во всем этом была поручена вам?
      – Уже несколько месяцев здесь происходят странные вещи. Пропадают корабли. И люди тоже. Рыбакам кто-то несколько раз резал сети. Портились моторы яхт.
      – Но вы же понимали, – вмешался я, – что таким образом капитан Стикс хотел помешать определенным кораблям оказаться в определенное время в определенном месте?
      – Да все я понимал... – с горечью вздохнул Макдональд.
      – Вам посоветовали проводить расследования по этим таинственным случаям так, чтобы они не приносили никаких результатов, – отечески ласково сделал вывод дед Артур. – Да вы оказались просто находкой для них, сержант. Человек в вашем возрасте, с вашей репутацией, с вашим мировоззрением, короче говоря, человек вне всяких подозрений... Но скажите мне, что они замышляют?
      – Клянусь честью... – произнеся это слово, сержант осекся, значит, честь его действительно еще не потеряна, – не знаю, адмирал.
      – Действительно не знаете?
      – Нет.
      – А почему вы уверены, что ваши сыновья живы?
      – Я их видел три недели назад на борту «Шангри-Ла». Они чувствовали себя хорошо.
      – Неужели вы настолько наивны, что верите в их счастливое возвращение, когда бандиты закончат свои грязные дела? Ведь они стали опасными свидетелями, они могут опознать преступников и дать показания против них.
      – Стикс обещал мне, что с ними не случится ничего плохого. Он сказал, что только дураки применяют насилие там, где можно обойтись другими средствами.
      – Значит, вы думаете, что до убийств не дойдет?
      – До убийств? Почему вы говорите об убийствах?
      – Кэлверт! Угостите сержанта порцией виски.
      Что и говорить, адмирал не слишком заботился о сохранении моего неприкосновенного запаса. Еще несколько гостей – и я стану банкротом. Нужно было напоследок использовать остатки былой роскоши, поэтому я угостил сержанта и угостился сам. Через несколько секунд сержант поставил на столик пустой стакан, и я не отстал от него. Мы отправились в машинное отделение. После возвращения сержант принял вторую дозу. Его лицо было бледно.
      – Я сказал, – продолжал дед Артур, – что мистер Кэлверт произвел сегодня разведку с воздуха. А теперь добавлю, что пилот вертолета в результате встречи с бандой Стикса был убит. И еще добавлю, что в течение последних шестидесяти часов были убиты два моих лучших агента. А теперь пришла очередь Дэвиса. Вы видели, что с ним сделали. Кто будет следующим? И после этого вы верите, что имеете дело с благородными разбойниками? И что вселяет в вас уверенность, да какую там уверенность! – хотя бы слабую надежду на то, что с находящимися у них в руках заложниками ничего не случится?
      Лицо Макдональда приобрело нормальный оттенок, его взгляд стал твердым и холодным.
      – Чем я могу быть вам полезен? – спросил он.
      – Сейчас вы с Кэлвертом отнесете Дэвиса в комиссариат. Вы потребуете произвести вскрытие: нам необходим официальный документ, который впоследствии мог бы фигурировать в суде, – остальные трупы, скорее всего, никогда не будут найдены. Потом вы отправитесь на «Шангри-Ла» и сделаете то, что, собственно говоря, и ожидает от вас Стикс, – предоставите ему полную информацию о происшествии, исключая, естественно, нашу беседу. Вы сообщите ему, что мы привезли Дэвиса и итальянца, что мы очень спешили, а главное, скажите, что, подслушав обрывок нашего разговора, вы поняли, что мы уходим отсюда как минимум на два дня. И еще. Вы знаете, в каком месте перерезан кабель?
      – Я сам его перерезал, – вздохнул сержант.
      – По возвращении с «Шангри-Ла» вы восстановите его. На рассвете. И сразу же, на рассвете, вы должны скрыться. Вы, ваша жена и ваш сын. Если хотите остаться в живых, вам нужно надежно спрятаться на ближайшие тридцать шесть часов. Вы поняли меня?
      – Я понял, что делать, но не понял, зачем вам это нужно. Хотя... Не объясняйте. Я все сделаю как надо.
      – И последнее, сержант. У Дэвиса не было семьи... Мало кто из моих сотрудников имеет семью. Иногда это удобно... Короче говоря, на местном кладбище ему будет так же хорошо, как на любом другом. Организуйте все так, чтобы похороны состоялись в пятницу после полудня. Мы хотим принять участие в церемонии. Кэлверт и я.
      – В пятницу? Но ведь... Но ведь это уже послезавтра!
      – Да, действительно, это послезавтра. Но к тому времени гнойник будет вскрыт. Ваши дети вернутся домой.
      Сержант посмотрел на командира долгим взглядом и после паузы спросил:
      – Откуда у вас такая уверенность, адмирал?
      – У меня нет такой уверенности. Но взгляните на Кэлверта. Он знает, что говорит, а если говорит – делает. К несчастью, положение об охране государственной тайны не позволит вам когда-нибудь рассказать друзьям или родственникам, что однажды вам посчастливилось работать вместе с этим человеком. Филипп Кэлверт сделает все, что возможно. А если придется совершить невозможное, думаю, он совершит и это. Я знаю, что если на нашей планете есть человек, который в подобной ситуации может добиться успеха, то этот человек – Кэлверт.
      Я прослушал этот панегирик достаточно спокойно: кэлвертизм в речах деда Артура, находящегося в хорошем расположении духа, принимал всепланетарные масштабы не впервые. Меня даже удивило, что он не расширил сферу моего авторитета до границ солнечной системы. Но Макдональд внял патетическому тону деда Артура и по-настоящему расчувствовался.
      – Бог ему в помощь... – прошептал он, опустив голову.
      Ну да, конечно. Если бы все они возложили хотя бы часть своих проблем на Бога, я чувствовал бы себя гораздо спокойнее. Но они ровными штабелями складывали их на слабые плечи некоего Кэлверта, который отнюдь не был посланником Божиим на нашей многогрешной и многострадальной земле.
 

* * *

 

(Ночь со среды на четверг, 22.40 – 2.00)

 
      Убийц было трое. Они прибыли не в полночь, как мы ожидали, а без двадцати одиннадцать. Если бы они появились на пятнадцать минут раньше, то, без сомнения, их печальный (особенно для нас) план был бы реализован достаточно просто, поскольку моя лодка в то время была еще пришвартована у городской пристани. В задержке был виноват я сам: после того как мы отнесли в комиссариат тело Дэвиса, мне пришлось потратить слишком много времени на визит к аптекарю, поворотливость которого была обратно пропорциональна количеству проведенного у него времени. Аптекарь оказался не слишком сговорчивым, поэтому, чтобы решить уравнение, мне даже пришлось прибегнуть к угрозам. Ответом стала маленькая зеленая бутылочка с надписью на наклейке «Таблетки». Я не стал сверять решение уравнения с ответом в конце учебника. Я сам придумал эту задачу.
      К счастью, я наверстал упущенное время с помощью попутного ветра и прибыл на «Огненный крест» в 22.30.
      На атлантическом побережьи Шотландии живет достаточно женщин. И все же здесь никогда не бывает бабьего лета. Не знаю, как относятся к этому факту досточтимые шотландки, но меня это не грело ни в прямом, ни в переносном смысле. Дул холодный ветер, а густой туман окутывал все, что только можно окутать. Начиная движение, я вынужден был включить прожектор, расположенный на крыше рулевой рубки «Огненного креста», поскольку, ориентируясь только по компасу, я не смог бы найти между островами выход в открытое море. Проход здесь был не более пятисот метров шириной, к тому же существовала реальная опасность наткнуться на один из стоящих на якоре кораблей, поскольку в тумане не видны были даже их очертания.
      Управление прожектором находилось под потолком рубки. Направив луч света очень низко и прочесав поверхность моря вокруг корабля, я сразу же заметил весельную лодку, плывущую к нам, на расстоянии пятидесяти метров от левого борта. Весла в местах соединения с уключинами был обернуты в белое полотно, поэтому не издавали никакого скрипа. Фигура одного из гребцов напоминала Квиста. Рулевой, сидящий ко мне лицом, был одет в непромокаемый плащ и берет, а в руке держал немецкий автомат, как мне показалось, типа «шмайссер». Рулевым был, скорее всего, эксперт по такого рода оружию – Жак. Рядом с ним я разглядел третью фигуру. Господа Квист, Жак и Крамер, как это и предсказывала Шарлотта, только гораздо раньше, прибыли вручить очередную награду нашем адмиралу. Надеюсь, моя фамилия в списках удостоенных награды значилась под номером два...
      С самого момента поднятия якоря Шарлотта стояла рядом со мной, справа. Перед этим, во время моего пребывания на суше, она со всеми предосторожностями была заперта в каюте, где даже свет не включали. Слева от меня загрязнял чистый ночной воздух удушливым дымом одной из своих сигарет дед Артур.
      – Откройте дверь рубки, – попросил я Шарлотту, – возьмите ее на крючок и отойдите в сторону. Вы, адмирал, беритесь за штурвал. Когда я подам знак, резко сверните влево, а потом снова вернитесь на северный курс.
      Они молча выполнили мои распоряжения. Я услышал, как щелкнул крючок на двери, увидел, как дед с мужественной решимостью вцепился в штурвал. Мы двигались со скоростью около трех узлов. Лодка находилась от нас на расстоянии не более двадцати пяти метров. Луч прожектора бил по незваным гостям прямой наводкой так, что они заслоняли глаза руками. Квист перестал грести. Они были уже в трех метрах слева.
      В следующую секунду я увидел, что Жак целится из автомата по нашему прожектору. Промедление было смерти подобно. Я дал «полный вперед» так, что двигатель взревел.
      – Адмирал!
      Дед Артур повернул штурвал влево, и таким образом корма «Огненного креста» резко сместилась вправо.
      Автомат Жака был, очевидно, с глушителем, так как он сверкнул огнем беззвучно. Пули срикошетировали от передней алюминиевой мачты, не зацепив ни прожектора, ни рубки. Квист разгадал мой замысел и резко окунул весла в воду. Но было поздно.
      – Руль – ноль! – закричал я адмиралу.
      В ту же секунду я поставил мотор на «малый ход», выскочил через открытую дверь на палубу и выглянул за борт. Все уже свершилось. «Огненный крест» ударил в лодку, переломил ей нос, перевернул ее и выбросил троих мужчин в воду. Теперь обломки лодки и две барахтающиеся фигуры плыли вдоль правого борта.
      Я осветил лучом фонаря голову человека, находящегося ближе всех. Это был Жак – он держал автомат над головой, словно боялся замочить, как будто при падении он уже не окунулся с головой и автоматом. Судя по отношению к оружию, это был настоящий солдат, а значит, постоянно был готов к моменту, который я сейчас собирался максимально приблизить. Я поднял руку с «лилипутом» параллельно руке, держащей фонарь, и два раза выстрелил. На воде, в том самом месте, где только что была голова Жака, расцвел огромный красный цветок. Он не показался мне красивым. Убийца погрузился в воду так быстро, будто его утащила туда акула. Автомат исчез в воде последним, я был прав – это оказался «шмайссер».
      Я снова осветил поверхность моря фонарем. Квист исчез: может быть, он спрятался за обломками лодки, а может, нырнул под наше судно. Я выстрелил дважды в третьего пришельца. Раздался крик, быстро перешедший сначала в судорожные всплески, а потом в бульканье. Наконец все стихло.
      Рядом со мной кашляла и всхлипывала Шарлотта. Ее рвало. Но у меня не было времени подставлять ей тазик. И вообще, что она делала на палубе? Человеческую смерть лучше видеть в кино.
      У меня имелись более важные дела, например, сдержать деда Артура: адмирал был полон решимости снести каменный мол на острова. Это могло не совпасть с пожеланиями местных жителей. Да и «Огненный крест» мог пострадать, что было уж совсем ни к чему.
      Очевидно, адмиралов обучают каким-то другим, необычным навигационным приемам, поскольку за время моего отсутствия корабль, шарахаясь и кренясь, почему-то развернулся на 270 градусов. Дед был бы совершенно незаменим у руля финикийской галеры, специализирующейся в искусстве таранить корабли своих противников. К сожалению, Финикия была давно и далеко, а главное, там не было адмиралов. Наверное, именно по этой причине Александру Македонскому удалось завоевать Финикию. У него просто не нашлось достойного соперника.
      Я вскочил в рубку и крутанул штурвал влево. Потом выскочил из рубки и успел втащить внутрь Шарлотту – иначе ее просто разрубило бы бетонной плитой в передней части мола. Потом вскочил в рубку и снова вцепился в штурвал... Я даже запыхался от этого «туда-сюда». Еще один из изобретенных мною за последнее время видов спорта – тройной прыжок на палубу и обратно – оказался очень выматывающим. Очевидно, занятие этим спортом будет оказывать сильное воздействие на людей полных и добродушных. Они смогут стать худыми и раздраженными.
      – Я очень извиняюсь, адмирал. – Надеюсь, в моем голосе кроме издевки звучала еще хотя бы жалость. – Но что вы делаете?
      – Я? А что случилось?
      Он выглядел примерно так же, как выглядит медведь, которого в середине января заблудившиеся туристы вытащили из берлоги, чтобы спросить дорогу к лесничеству.
      Ничего не объясняя, я перевел мотор на «малый вперед» и направил «Огненный крест» по компасу на север.
      – Попытайтесь удержать это направление, – сказал я. – Мне нужно еще раз осмотреть море.
      Я включил прожектор и еще раз прочесал поверхность воды. Ни следов лодки, ни чего-либо другого, например, ожидающего моего выстрела Квиста, видно не было. Неудивительно: после маневров деда Артура и моих спасательных работ мы оказались совсем в другом месте. Удивительно было другое: в домиках на побережье не было света, а мне казалось, что звуки выстрелов должны поднять на ноги не только весь городок, но и половину Шотландии. Что ж, либо они уже привыкли к подобного рода звукам, либо чрезмерное потребление спиртного в ненастные дни плохо влияет не только на умственные способности будущего потомства, но и на состояние органов слуха у родителей.
      Я снова впрыгнул в рубку и снова проверил курс по компасу. Так и есть. Словно пчелку к лепестку, словно магнит к железу, наш корабль, под твердой адмиральской рукой, неумолимо тянуло к берегу. Я деликатно, но решительно отнял у деда штурвал.
      – Вы почти причалили к молу, адмирал, – сообщил я ласково, – но почему-то не предупредили меня, чтобы я приготовил швартовы.
      – Да? Возможно... – беззаботно ответил дед Артур, после чего жестом профессора, сделавшего паузу в лекции, читаемой для переполненной аудитории обожающих его студентов, вынул белоснежный платок и протер монокль. – Проклятое стекло совсем запотело... Кажется, я слышал выстрелы. Что это было?
      Из всех метаморфоз, произошедших с командиром в течение последних часов, самой разительной была та, что теперь он буквально рвался в бой. Этому было объяснение: Дэвис стал первым его агентом, который погиб буквально на его глазах.
      – Я застрелил Жака, это их специалист по стрельбе из автомата, и застрелил Крамера. Квисту удалось уйти.
      – Отлично, Кэлверт! – отозвался дед Артур.
      Я надеюсь, он имел в виду редеющие ряды пиратов, а не счастливый исход последнего инцидента для Квиста.
      Ситуация была не слишком веселой. Практически я оставался один на один с бурей, причем арбитром в нашем с ней поединке должен был выступить туман, а он наверняка станет подсуживать моему противнику. Однако ждать помощи было неоткуда. Я знал, что дед Артур плохо видит и в ясный день, но не подозревал, что после захода солнца он становится слеп, как летучая мышь. Конечно, я бы смирился с этим недостатком, если бы, подобно летучей мыши, командир имел внутренний радар, который позволил бы ему, а значит, и «Огненному кресту» счастливо миновать все острова, островки, рифы, скалы, соседние корабли и прочие препятствия, уже вывесившие в тумане пока еще невидимые нам транспаранты «Добро пожаловать!». Но дед Артур не обладал такими способностями. Очевидно, его больше привлекала перспектива погибнуть в результате морской катастрофы адмиралом, чем остаться жить летучей мышью. И, возможно, он был прав.
      – Жак и Крамер, – прокомментировал воинственно настроенный командир, – а Квист ушел... Неплохо, Кэлверт, неплохо. То есть то, что он ушел, конечно, плохо, а то, что они не ушли...
      Склонность к комплиментам своим сотрудникам никогда не отличала деда Артура, вот если бы «лилипут» оказался, к примеру, в руках у нашей очаровательной гостьи...
      – Итак, ряды неприятеля редеют. Как вы думаете, Кэлверт, они снова снарядят за нами погоню?
      – Нет. Наверняка нет.
      – И вы можете привести хотя бы одно убедительное доказательство?
      – Сколько угодно! – Настроение у меня было как в цирке, когда иллюзионист показывает дошкольникам примитивный фокус. Естественно, я выступал в роли иллюзиониста. – Первое: они пока не знаю, что случилось с их эмиссарами. Второе: этим вечером они уже дважды пытались взять нас на абордаж и, на мой взгляд, оба раза очень удачно, вот только Стикс и компания вряд ли будут удовлетворены этими результатами, значит, им нужно искать новую тактику, а это требует времени. Третье: для погони им придется использовать моторную лодку, на веслах им уже просто не догнать нас, а ведь мотор слышен как минимум за сто метров, следовательно, внезапного нападения на «Огненный крест» не получится, а в этом случае вся операция теряет смысл. Четвертое: туман и темнота. Посмотрите, огни городка уже почти не видны, погоня за нами невозможна хотя бы потому, что нас невозможно будет найти. Пятое...
      До этого момента в рубке был только один источник света – голубоватый отблеск от катушки компаса. И вдруг вспыхнула лампа под потолком. Держа руку на выключателе, Шарлотта смотрела мне прямо в глаза диким испуганно-ненавидящим взглядом, словно я оказался как минимум враждебно настроенным марсианином. Ее голос звучал ниже, чем обычно, и слегка дрожал.
      – Кто же вы такой, Кэлверт? – Ну вот, теперь она не называла меня по имени. – Что же вы за человек? Нет, что вы за... Это ужасно! Это жутко! Только что вы убили двоих людей и вот уже разговариваете совершенно нормальным тоном, совершенно нормальными словами, будто ничего не случилось. Так кто же в таком случае профессиональный убийца? Это же бесчеловечно! Что, это так просто для вас? Или у вас совсем нет сердца? И вы совсем ни о чем не жалеете?
      – Конечно, жалею. Я жалею, что не убил Квиста.
      Она еще раз оглядела меня с ног до головы, как диковинный экспонат музея мадам Тюссо, и повернулась к деду Артуру.
      – Я видела плывущего человека... – сказала она драматическим громким шепотом. – Я видела, как его лицо разорвали пули. Почему Кэлверт не арестовал его? Не надел наручники? Не передал в руки полиции? Он убил его! И второго тоже! Почему, почему он так поступил, адмирал?
      – Здесь не может быть никаких «почему», дорогая Шарлотта, – ответил дед Артур с пафосом. – Здесь не нужны никакие объяснения. Да, Кэлверт убил их. Но в противном случае они убили бы нас. Вы ведь сами говорили, что они прибыли именно с этой целью. Неужели вас мучили бы угрызения совести, если бы вам пришлось убить готовящуюся к прыжку ядовитую змею? Этих людей нельзя назвать людьми! Что же касается вашего предложения арестовать их... – тут дед на секунду прервался, чтобы поточнее восстановить в памяти услышанную несколько часов назад формулировку, – в этой игре не бывает ничьей. Либо убиваете вы, либо убивают вас. Это опасные люди, они не знают жалости и сомнений, они готовы воспользоваться любой возможностью, чтобы расправиться с нами, а теперь и с вами. Поэтому мы не должны оставлять им ни малейшего шанса.
      Милый старый дед Артур! Годы отняли у тебя зрение, но память была все так же хороша! Ты запомнил мой урок почти слово в слово... А может быть, учебный материал оказался хорошо усвоен благодаря дидактическим способностям педагога?
      Но Шарлотта смотрела на командира так, словно в рубке, ставшей филиалом музея восковых фигур, появился еще один экспонат. Второй враждебно настроенный марсианин. Наконец она сердито развернулась и, одарив меня уничижительным взглядом, вышла.
      – Похоже, адмирал, вы такой же отрицательный тип, как и ваш агент, – резюмировал я.
 

* * *

 
      Она снова появилась в рубке, когда пробило полночь, и снова начала с того, что включила свет. К этому времени она привела себя в порядок, старательно причесалась и переоделась в белое платье из какой-то немнущейся синтетики. Ее лицо уже не было таким раскрасневшимся, припухлости у глаз как будто исчезли. Она одарила меня улыбкой, на которую не получила ответа, и поморщилась, но наверняка не из-за моей суровости – скорее всего, у нее болела спина. Когда волна боли схлынула, Шарлотта вновь предложила мне свою улыбку, и я вновь не воспользовался предложением.
      – Полчаса назад, – сказал я весьма суровым тоном, – проплывая мимо маяка, я чуть не разнес его вдребезги. Сейчас я очень надеюсь, что мы плывем чуть севернее ближайшего острова, но вполне возможно, что он – прямо по курсу. Туман сгустился. Я уверен, что в самой глубокой шахте мира видимость не хуже, чем сейчас здесь. Я не слишком опытный капитан, я никогда не был лоцманом, и я не знаю здешних мест. Наши скромные надежды на спасение полностью зависят от надежности моего зрения. За последний час мои глаза уже немного привыкли к темноте. Теперь – все насмарку. Прошу вас выключить свет.
      Пусть теперь кто-нибудь скажет, что Кэлверт не джентльмен. Я ведь вполне имел право просто крикнуть: «Выключи свет, дура!»
      – О, простите. – Свет погас. – Я не подумала...
      – Дело не только в этом. Нам вообще нельзя включать свет. Нигде, даже в вашей каюте. Лох-Гурон – проклятое место, но моря и скал я опасаюсь сегодня меньше всего.
      – Простите... простите... И простите за то, что я вам наговорила... Я знаю, я не имею права вас осуждать, тем более не разобравшись и не попытавшись понять... Но и вы поймите... Я была в шоке. Я видела, как убивают людей... Я всегда думала, что можно убить только в гневе, в истерике, а это... Это была, скорее, какая-то экзекуция. Да, сэр Артур, мне понятна ваша позиция – убить, чтобы не быть убитым. Но ведь в тот момент вы уже ничем не рисковали... Вы сделали это так, словно в этом нет ничего особенного...
      Ее голос дрожал, затихая, наконец она умолкла.
      – Я должен помочь вам и вывести вас из заблуждения, моя дорогая, – взял слово дед Артур. – Кэлверт убил сегодня не двоих, а троих бандитов. Третий был уничтожен еще до вашего появления здесь. И все же Филипп Кэлверт не убийца. У него действительно не было выбора. Вот вы говорите, что он стрелял хладнокровно, не заботясь ни о чем. И во многом вы правы. Если бы он не умел выработать в себе правильное отношение к происходящему, он бы, наверное, сошел с ума. И все же эти убийства для него совсем не пустяк. Ведь он выполняет свою работу не ради денег. У него достаточно скромное жалование. – Дед Артур не споткнулся на этой фразе, но выразительно посмотрел на меня, давая таким образом понять, что она предназначена исключительно ушам Шарлотты. – Он делает это также не из любви к острым ощущениям. Насколько я знаю, гораздо большее удовольствие он получает, занимаясь музыкой, астрономией, философией. Но Кэлверт принадлежит к той категории людей, которые очень точно чувствуют, где именно проходит границ между белым и черным, между правдой и ложью, между разрешенным и недозволенным. И когда эта граница по каким-либо причина стирается и зло угрожает добру и справедливости, Кэлверт видит свою цель в том, чтобы поставить все с головы на ноги. А эта цель, с его точки зрения, оправдывает и очень сильные средства. И я вполне солидарен с его точкой зрения, дорогая Шарлотта...
      Нельзя сказать, чтобы я был в восторге от командирских дефиниций.
      – Вы забыли добавить, адмирал, что я – лучший друг детей и всегда помогаю старушкам переходить дорогу.
      – Простите, Кэлверт, может быть этот монолог вам не слишком приятен, но я должен был все это сказать. Если Шарлотта сочла возможным прийти сюда, чтобы просить у нас прощения, я считаю, что мы, со своей стороны, должны помочь ей понять нас.
      – Я думаю, она пришла не только за этим, – сказал я, иронически поглядывая на Шарлотту. – Ее привело женское любопытство. Наверняка наша гостья хочет знать, куда мы направляемся...
      – Я могу закурить? – спросила она.
      – Только не зажигайте спички у меня перед глазами.
      – Я знаю, куда мы плывем, – продолжала она, закурив. – Лох-Гурон, вы ведь сами сказали. Но меня действительно интересует в этой истории очень многое. Я хочу знать, что означают все эти страшные тайны, эти страшные люди на борту «Шангри-Ла». Какие веские причины могут оправдать гибель трех человек за один сегодняшний вечер? А вы? Кто вы, в конце концов, такие? Я ведь уверена, что вы, сэр Артур, не имеете никакого отношения к ЮНЕСКО. Объясните мне все. Я имею право знать, что происходит.
      – Лучше не отвечать, – посоветовал я.
      – А почему бы и нет? – запротестовал дед Артур. – Мы все в одной лодке, в прямом и переносном смысле, хотим мы этого или нет. С этой точки зрения Шарлотта действительно имеет право знать все. Кроме того, в любом случае вся история через нисколько дней перестанет быть тайной.
      – В отношении Макдональда вы вели себя иначе, адмирал. Вы пугали его самыми неприятными последствиями, если он нарушит государственную тайну.
      – Да, действительно, с ним это имело смысл. Он бы мог все испортить, если бы стал рассказывать направо и налево о своих подвигах, в то время как миссис Ставр... я хотел сказать – Шарлотта, не может так поступить. Я абсолютно в этом уверен. Шарлотта моя старая знакомая, и я доверяю ей, Кэлверт. Она должна знать все.
      – Я тоже доверяю мадам Шарлотте. Но один мой знакомый адмирал любит повторять такую фразу: «Никогда, никогда, сколько хотите раз никогда не рассказывайте никому ничего, если в этом не крайней необходимости». Сейчас такой необходимости нет, и я бы прислушался к совету адмирала.
      Дед Артур зажег одну из своих жутких сигар и, совершенно проигнорировав мои слова, готовился произнести монолог. Сейчас его не интересовали высказывания какого-то адмирала, даже если тот носил фамилию Арнфорд-Джейсон.
      – Речь идет, дорогая Шарлотта, – начал он, – об исчезновении кораблей. Точнее, пяти кораблей. Не считая определенного числа небольших суденышек.
      – Тоже пяти, – уточнил я.
      – Именно. Пятого апреля этого года на южном побережье Исландии исчез пароход «Суверен». Пиратство. Команда была взята в плен, два дня содержалась на берегу, после чего все люди были выпущены на свободу живые и невредимые. Никто никогда больше не видел «Суверен». Двадцать четвертого апреля в канале Святого Георга исчез теплоход «Эниласт». Семнадцатого мая у северных берегов Ирландии пропало подобное же судно, «Макс Гор». Шестого августа исчез торговый корабль «Вэйн Жерб». И наконец, в последнюю субботу похищен «Нантесвилль». Во всех случаях команда благополучно возвратилась. Все эти корабли имели еще одно общее свойство: каждый вез чрезвычайно ценный груз. В трюме «Суверена» находилось южноафриканское золото на сумму около двух с половиной миллионов фунтов; на «Эниласте» – неотшлифованные алмазы, предназначавшиеся для промышленных целей; «Макс Гор» вез уже отшлифованные и готовые к продаже алмазы знаменитой колумбийской шахты «Ибо» на сумму два миллиона фунтов; в сейфах «Вэйн Жерб», который плыл из Роттердама в Нью-Йорк с остановкой в Глазго, было на три миллиона фунтов шлифованных алмазов; и, наконец, «Нантесвилль» вез принадлежащие американскому правительству слитки золота стоимостью более восьми миллионов фунтов стерлингов.