5

Последующие три часа каноэ двигалось в открытом океане к острову Ману. Томас сидел на неудобной бамбуковой распорке на корме. На борту было четверо мужчин, три женщины и трое детей, все с темной кожей и абсолютно черными волосами. Хотя они часто бросали на него взгляды, но общались только между собой на каком-то мягком незнакомом языке, который напомнил ему о том, как далеко заехал он от собственного привычного мира. Он дремал и просыпался на жаре, и время прошло быстро. Вскоре каноэ приблизилось к другому острову с зубчатыми горами и каймой черного песка. После того как, наводя ужас, каноэ нырнуло еще в один пролив между рифами, они оказались в лагуне с такой спокойной и чистой водой, что было видно, как у самых бортов плавают косяки разноцветных полосатых рыб с гибкими плавниками и хвостами.

На берегу каноэ встречала шумная толпа островитян, которые страшно суетились вокруг остальных пассажиров. Здесь, на побережье, расположилась ветхая деревушка. Томас, чувствуя себя неловко, сошел на берег последним.

В этой толпе один человек был не из туземцев. Он подошел к Томасу. Это был мужчина лет тридцати, среднего роста, с длинными неопрятными волосами, собранными сзади в косичку. С губ его свисала сигарета. Лицо было болезненным и морщинистым, к тому же ему не мешало побриться. Его желтовато-белые рубашка и брюки покрылись разводами от пота.

– Томас Вандерлинден? – Незнакомец протянул руку. – Аластэр Макфи к вашим услугам. – У него были дружелюбные карие глаза с темными кругами – возможно, из-за болезни.

Томас знал это имя. В Торонто Джеггард сказал ему, что этот человек проводит его к намеченной цели.

– Мы переночуем здесь, – сказал Макфи, поднимая чемодан Томаса. – А утром отправимся в горы.

Томас пошел за ним по берегу к деревне. Нужно было пробраться сквозь большую толпу островитян, которые наблюдали за каким-то действом, происходящим на мелководье примерно в двадцати футах от берега.

– Это свадебная церемония, – сказал Макфи. – Давайте подождем, когда они закончат. Пройти мимо – невежливо.

Томас с интересом смотрел на происходящее. Молодая женщина с длинными черными волосами и в яркой накидке стояла в воде перед выстроившимися в шеренгу мужчинами разного телосложения и возраста, на которых были белые набедренные повязки. Она подошла к самому молодому на вид мужчине в ряду и обняла его.

– Это ее жених, – сказал Макфи.

Девушка оторвалась от него и пошла по воде вдоль ряда мужчин, останавливаясь напротив каждого из них с широко открытым ртом. Каждый мужчина по очереди наклонялся вперед, словно чтобы ее поцеловать, но вместо этого плевал ей в рот. Она старательно показывала, как глотает плевок.

Дойдя до конца шеренги, она вернулась к жениху и снова обняла его. Потом свадебная свита вышла из моря и влилась в толпу зрителей на берегу; все стали смеяться и обниматься.

– Выглядит не слишком гигиенично, – сказал Томас, когда Макфи снова направился к деревне.

– На самом деле они плюют ей в рот морскую воду, – сказал Макфи. – Большинство этих людей зависят от моря, поэтому они женятся, стоя в воде. Невеста на самом деле выходит замуж за всех этих мужчин, даже если в настоящий момент ее мужем является только один. – Он закурил. – Здесь многие мужчины тонут, или их убивают акулы, или они пропадают в море. Поэтому на невесте женятся все родственники жениха – как своеобразная гарантия. Если ее муж погибнет в море, один из них обязан взять ее в жены. – Он рассказывал это в перерывах между долгими затяжками.

– Как странно, – сказал Томас.

– Когда поживешь здесь какое-то время, – сказал Макфи, – все это кажется более чем осмысленным.

Они отошли от берега и двинулись по песчаной улице с шаткими бамбуковыми домами, крытыми жестью. В конце улицы стояло более крупное строение. Над входом была облупившаяся выцветшая надпись, сделанная красной краской: «Отель „Экватор“».

– Вот мы и пришли, – сказал Макфи, открывая перед ним дверь.

Внутри за стойкой сидел толстый островитянин. У него были глаза навыкате и расплывшееся мясистое жабье лицо. Он бесцеремонно поздоровался с Макфи.

– Значит, твой гость приехал, – сказал он.

– Да. Мы оба переночуем здесь сегодня, – сказал Макфи. – Мы уезжаем завтра.

– Я дам ему комнату рядом с твоей, – сказал владелец гостиницы. Он встал из-за стойки. На нем был только саронг, и, встав, он начал вертеть руками что-то похожее на спичку, каким-то образом прикрепленную к его огромному животу. Томас заметил, что он крутил ее даже во время ходьбы. За основным зданием был ряд хижин, крытых пальмовыми листьями.

Хозяин открыл дверь одной и ушел, сказав, что обед будет подан через час.

Томас вошел в свою хижину и положил чемодан. В комнате были только бамбуковый стул, крючок для одежды и железная кровать с москитной сеткой, нависавшей над ней, словно клочья облаков.

Отдельная хижина служила общественным душем и туалетом. Томас сразу же принял душ. Посмотрел на себя в старое испорченное зеркало и увидел, что на его щеках – такая же щетина, а рубашка столь же грязна, как и у Макфи. Пока он брился, его донимали москиты и множество маленьких ос, которым, судя по всему, ничего не стоило проникнуть сквозь бамбуковые стены душевой хижины.

Когда он наконец попал в столовую – еще одну дырявую хижину с несколькими бамбуковыми столами и стульями, – Макфи уже ждал его. Они пили теплое пиво прямо их бутылок, пока владелец не подал ужин, состоявший из консервированного тунца и консервированной картошки на мятых жестяных тарелках.

Когда ужин был на столе, Томас спросил Макфи о спичке, прикрепленной к животу владельца.

– Вы не захотите слушать про это, пока не закончите ужинать, – сказал Макфи.

Томас не настаивал. Еда была такой же неаппетитной, как и на «Иннисфри», но он был очень голоден с дороги.

Макфи съел всего несколько ложек, а потом выпил еще одну бутылку теплого пива.

– Это единственная жидкость, которой я здесь доверяю, – сказал он.

Потом закурил сигарету и рассказал Томасу немного о себе. Австралиец с юридическим образованием. Ему захотелось более интересной жизни, чем в адвокатской конторе, поэтому последние десять лет он работает агентом различных судовых страховых компаний и сыскных агентств – таких, как агентство Джеггарда. За эти годы он побывал на всех островах, даже на самых отдаленных, которые лежат на морских путях. Он выдохнул и обвел комнату рукой.

– Все это, – сказал он, – возможно, не очень вам нравится. Но, поверьте мне, это просто рай по сравнению с некоторыми местами, где я побывал. – Слова его были окутаны дымом, как будто их произносил дракон. – И вы удивитесь, сколько иностранцев остаются навсегда в этих забытых богом уголках мира. Я слышу о них в путешествиях. Со многими я знаком. Как с Роулендом.

– Значит, вы знаете его? – спросил Томас.

– И неплохо, – сказал Макфи. – Он спускается в город регулярно, как часы, чтобы встретить почтовый пароход. И однажды я был у него в гостях там, в горах. Он знает о людях с этих островов больше, чем кто-либо, кого я знаю. Я послал ему письмо в горы, когда Джеггард связался со мной. Он знает, зачем вы приехали к нему. Он нас ждет.

– Так значит, он не здесь, не в городе? – спросил Томас. Он-то надеялся быстро покончить со всем этим. – Он живет недалеко?

– О нет, если бы так, – сказал Макфи. – Он живет достаточно далеко.

– А мы увидим его завтра?

– Это невозможно, – сказал Макфи. – Его дом – высоко в горах, и чтобы туда добраться, нужно два дня. Как я уже сказал, я был там однажды и не пошел бы туда снова, если бы Джеггард мне за это не платил.

– Почему? – спросил Томас.

– Тяжелый маршрут, – сказал Макфи. – Довольно сложная местность. Но самое главное – некоторые туземцы могут оказаться не слишком доброжелательны…

Они вышли из хижины-столовой и пошли на террасу над лагуной, где некоторые островитяне ловили рыбу при свете фонарей – уже было очень темно.

Хозяин принес еще пива и зажег свечу на столе. Томас опять заметил, как он покручивает прутик на животе. Когда он ушел, Томас снова спросил об этом Макфи.

– Ладно, теперь я расскажу, не рискуя испортить вам аппетит, – сказал Макфи. – Это «гвинейский червь».

Томас никогда о таком не слышал.

– Глист, которого можно заработать, если пьешь неочищенную воду, – сказал Макфи. – Поэтому я и предпочитаю алкоголь. Черви могут вырастать длиной до трех или четырех футов. Иногда они высовывают голову наружу. Островитяне пытаются вытянуть их, наматывая на палочку и вытаскивая понемногу каждый день. Обычно это не помогает. – Он заметил ужас на лице Томаса. – Теперь вы понимаете, почему я не стал рассказывать за столом, пока вы не закончили, – сказал он. – Будьте осторожны здесь с водой. И то же самое с фруктами и овощами – никогда не ешьте такого, что нельзя очистить от кожуры. Вода и еда – ваши враги. – Он затянулся. – Я курю эти сигареты только для того, чтобы отгонять москитов! – Его смех потонул в клубах дыма.

Томас все еще думал о глистах.

– По-моему, это страшно, – сказал он.

– Говорят, хуже всего самки, – сказал Макфи. – От них сложнее всего избавиться. Если у мужчины в этих местах плохая жена, ее называют «гвинейской глистой». – Он улыбнулся. – В такой ситуации говорят, что «глиста» взяла все в свои руки, и муж может только иногда высовывать голову.

Пока Томас думал об этом, Макфи пустился в рассуждения о разных опасностях для здоровья, с которыми он сталкивался за время работы, в том числе – о проказе. Еще он говорил о рискованности путешествий в непрочных лодках во время тайфунов, и о том, что он называл «недружелюбным обычаем» некоторых людей, с которыми вынужден был иметь дело.

– Вы женаты? – спросил Томас, которому было интересно, какая женщина может мириться с такой жизнью. – У вас есть жена?

– Жена? – Макфи выдохнул сигаретный дым, закашлявшись. – Никогда в жизни. – Он сплюнул и засмеялся. – Если только она не голландская.

«Голландская жена»! Опять эти слова! Их произносила мать Томаса. Их произносил судья, ее отец. Их произносил Роуленд. Но Макфи, похоже, имел в виду что-то другое.

– Вы о чем? – спросил Томас.

– Вы не знаете, что такое «голландская жена»? – сказал Макфи. – Здесь это довольно привычная вещь. Это подушка, которую кладут между ног ночью – подушка для бедер.

Томас был озадачен.

– А зачем это нужно? – спросил он.

– Чтобы не было потницы, – объяснил Макфи. – Если вы живете в этом климате достаточно долго, надо класть что-нибудь между ног на ночь, иначе обязательно заработаете потницу и инфекции.

– А-а, – сказал Томас, наконец осознав, что Макфи употребляет это выражение в другом смысле. – Но почему она называется «голландской женой»?

– Даже не знаю, честно говоря, – сказал Макфи. – Но на этих островах когда-то были голландские колонии. Может, от них и пошло. Не очень-то лестно звучит по отношению к голландским женщинам, правда?

Они допили пиво, и Макфи встал.

– Пора бы нам завалиться спать, – сказал он. Речь его стала несколько невнятной. – Завтра будет тяжелый день. У вас есть пара сапог и какая-нибудь старая одежда, которую не жалко испортить?

– Да, есть, – сказал Томас. Он тоже встал, и его тоже немного качало – отчасти потому, что он был пьян, отчасти потому, что тело никак не могло понять, что оно уже не на корабле в море.

Оказавшись в кровати, он лежал и с изумлением думал о том, что находится в бамбуковой хижине, на крошечном острове крошечного архипелага за полмира от дома. Он слышал ночные звуки странных животных, храп Макфи, доносившийся сквозь бамбуковые стенки из соседней хижины. Он был измотан, но боялся, что ему предстоит бессонная ночь под рваной москитной сеткой. Он не переставал думать о «гвинейском черве», о том, как ужасно, когда такой глист живет у тебя внутри. А последней его сознательной мыслью было то, что между его ног течет пот, и как было бы хорошо и удобно положить туда «голландскую жену».

6

Томас Вандерлинден проснулся на рассвете и через оконный проем в бамбуковой стене смотрел, как солнце медленно расправляет крылья, словно огромная райская птица. Тысячи других тропических птиц пропели ему свои приветствия. Томас встал и оделся. Макфи уже проснулся, и они пошли в столовую поесть фруктов и выпить мерзкого кофе. Потом вместе двинулись на берег. Макфи нес рюкзак, в котором тяжело позвякивали бутылки.

Рядом с пристанью около двух каноэ, выдолбленных из цельного ствола дерева, их ждали четыре мускулистых островитянина. Все пожали друг другу руки; у островитян хватка оказалась удивительно вялой для таких сильных на вид мужчин. Макфи сел в одно каноэ, Томас – в другое, и они отправились в путь.

Сначала они плыли вдоль берега, всего в ста ярдах от него. На черном песке стоял лес пальм; и все они были поражены какой-то древесной желтухой. Ветер освежал и отгонял москитов, но оставлял на губах соленый привкус. Томас почти все время дремал, убаюканный ритмичным плеском весел. Около полудня гребцы переговорили друг с другом, а потом направились к берегу. Вынули корзину с фруктами из первого каноэ, и все устроились на песке, чтобы поесть.

Томас снова подивился мускулам гребцов.

– Они выглядят такими сильными, – сказал он Макфи. – Почему же у них тогда такие слабые рукопожатия?

– Отчасти это вежливость, – сказал Макфи. – Но, кроме того, они пытаются скрыть свою силу. Особенно от потенциальных врагов.

Каноэ продолжали плыть вдоль берега. Через некоторое время обогнули мыс и вошли в залив, который сначала показался бухтой, но на самом деле был устьем реки с коричневатой водой. Вверх по этой реке они и продолжили свой путь.

– Как называется эта река? – спросил Томас у Макфи, каноэ которого шло рядом.

Макфи, наполовину дремавший с сигаретой в зубах, бросил то, что от нее осталось, в воду. Окурок зашипел, но через секунду оказался в пасти длинной желтой рыбы.

– Забавно, – сказал Макфи, – но они не дают точных названий рекам, горам и всему такому. Им это, похоже, просто не нужно. Например, они называют эту реку «река-в-бухте-ведущая-в-горы».

Теперь, вдали от морского бриза, жаркий, словно в огромной сауне, воздух наполнился москитами и эскадрильями маленьких ос. Каноэ пробирались сквозь огромную топь, над которой нависали черные деревья со множеством сплетенных ветвей; их длинные корни оплетали весла. Воздух пах отвратительно, и даже от воды, казалось, шел серный запах всякий раз, когда ее рассекали весла. Иногда река становилась такой мелкой, что всем приходилось вылезать за борт и толкать каноэ через гнилое болото. Благо у Макфи были сигареты, которыми они могли прижигать раздувшихся пиявок.

Около четырех часов этого кошмарного дня путешествие по воде закончилось. Они вытащили каноэ на берег и накрыли их ветками; потом шли пешком, пока не добрались до мокрой поляны, где Макфи объявил стоянку. После того как они разбили лагерь, гребцы собрали влажные увядшие растения и разложили их вокруг этого места. Затем подожгли их, и растения начали тлеть, словно едкие благовония, вызывая у всех кашель.

Томас спросил, что это – еще один их ритуал, чтобы отгонять духов?

– Это хороший ритуал! – рассмеялся Макфи. – Да нет, они это делают, чтобы отогнать москитов. Иначе те сведут нас с ума! – Он выдохнул большое облако сигаретного дыма в воздух, будто помогая в борьбе с москитами.

Островитяне уже приготовили суп из плодов хлебного дерева и побегов бамбука, сваренных в жестяном котле с мутной водой. Одной ложки этого варева хватило, чтобы Томаса стошнило. Макфи предложил ему бутылку виски – одну из тех, которые нес с собой. Томас, весь потный и измученный, благодарно сделал несколько глотков, чтобы перебить жуткий вкус, оставшийся во рту после этого супа.

В шесть часов вечера вдруг наступила непроглядная темнота. Свет шел только от костра и алого круга тлеющих растений вокруг путешественников. Когда костер погас, все улеглись на бамбуковые циновки. Томас, лежа на спине, смотрел на удивительное множество звезд, мерцающих и живых, как будто он смотрит сверху на большой ночной город. Он был измучен и хотел спать, но злобный вой москитов над головой заснуть ему не давал.

Когда вой на мгновение прекращался, он знал, что сейчас москиты вгоняют в него лихорадку. Он отбивался от них, пытался защитить лицо, закрыв его руками, – пока не испугался, что может задохнуться.

Время текло медленно. Томас чувствовал, как земля под ним медленно ломает ему кости. Но, должно быть, он все же задремал, потому что на рассвете солнце вдруг посмотрело на него своим воспаленным взором. Москиты исчезли, воздух стал прохладным. Теперь он мог хорошо поспать; но островитяне уже проснулись и зажгли огонь, чтобы подогреть свой жуткий суп. Скоро настала пора трогаться дальше.

Теперь они шли по джунглям, которые делались все более густыми. Начался подъем, и Томасу приходилось все время при ходьбе немного наклоняться вперед; он, непривычный к таким нагрузкам, задыхался. Впереди себя он видел Макфи – тот пыхтел в облаке сигаретного дыма, отгоняющего насекомых. День становился все жарче, и этот подъем стал еще одной пыткой в душном аду, населенном миллионами пиявок, москитов и ос.

После бесконечного подъема, казалось, растянувшегося на многие мили, у Томаса так устали ноги, что он сомневался, сможет ли идти дальше. Он уже собирался сказать об этом Макфи, как вдруг вся группа остановилась. В густых джунглях была полная тишина, и островитяне нервно вглядывались в окружавший мрак. Главный гребец что-то сказал Макфи и показал на дерево перед ними. Там, на суку без листьев, была подвешена за ноги мертвая птица с цепочкой из блестящих ракушек на растрепанной шее.

Какое-то время гребец нервно разговаривал с Макфи. Наконец они о чем-то договорились.

– Ну вот, – сказал Макфи Томасу, – дальше они не пойдут. Они будут здесь дожидаться нашего возвращения. – Он показал на птицу. – Это предупреждение хупу.

– Что это значит? – спросил Томас.

– Хупу – горное племя, – ответил Макфи. – Известно, что они не очень дружелюбны к береговым островитянам. Я не виню их в том, что они не хотят идти дальше.

Он снова закурил и медленно выдохнул дым.

7

Макфи и Томас пошли вперед одни. Они с трудом пробирались сквозь заросли папоротников, высоких, как деревья; вдруг тишину вокруг нарушило громкое кваканье, будто они потревожили обиталище гигантских жаб. Издали послышался звон, словно от колокольчиков.

– Стойте абсолютно неподвижно! – сказал Макфи.

Папоротники с обеих сторон раздвинулись, из них вышла дюжина самых свирепых на вид людей, каких Томасу когда-либо приходилось видеть. Их воспаленные глаза были обведены красной краской, а на лицах нарисованы белые полосы. Но еще более ужасающими они выглядели из-за длинных деревянных клювов, приделанных к их носам, – из них-то и раздавались квакающие звуки. Дикари были почти голыми, а в руках держали пучки тонких дротиков.

Томас увидел, откуда шел звон. У некоторых из воинов были маленькие, как у коров, колокольчики, болтающиеся на кольцах, прикрепленных к мошонке.

Кваканье стало оглушительным. Один воин протянул руку и потрогал рукав рубашки Томаса. Томас отшатнулся и хотел бежать.

– Не делайте ничего, что может их разозлить, – сказал Макфи.

Воины внимательно изучили путешественников, потом отконвоировали их из леса гигантских папоротников на тропинку, проторенную сквозь джунгли. Их вели примерно милю по тропинке, пока наконец все не пришли на большую поляну. Появилась еще одна большая толпа воинов с клювами, раскрашенных так же; все они громко квакали. Они провели Томаса и Макфи через калитку в высоком заборе в деревню из хижин, крытых пальмовыми листьями. Сотни голых женщин и детей, без клювов, но раскрашенных так же страшно, как и воины, приветствовали их. Воздух был полон одним гигантским «К-В-А-А-А».

Томас был в ужасе; он пожалел, что вообще отправился в это кошмарное путешествие.

Кваканье прекратилось. Томас подумал: что-то случилось с его ушами, поскольку сначала он не слышал вообще ничего. Но через несколько секунд смог различить щебет птиц из большой хижины, дверь которой обрамлял десяток черепов, среди которых были и человеческие. Из-за этой двери появился старик. Его лицо было раскрашено так же, как и у всех остальных, но оставалось без клюва, и голым он тоже не был. Напротив, он был одет в длинный разноцветный плащ, колыхавшийся при каждом его шаге. С минуту он смотрел на путешественников, затем воздел руки и издал громкий птичий крик.

Вдруг, как по волшебству, сотни кусочков плаща поднялись в воздух. Томас с изумлением осознал, что это на самом деле маленькие птицы, а плащ сделан из сетки, на которой они сидели. Они порхали вокруг головы этого человека с неистовым щебетом и писком.

Он закричал по-птичьи еще раз, и все птички спустились обратно и шумно расселись на сетке его плаща. Он был чем-то вроде ходячего дерева с гнездами. Теперь он двигался к чужакам, сверкая безумными красными глазами.

В этот момент Макфи положил руку Томасу на плечо.

– Не волнуйтесь! – прокричал он, заглушая птичий гомон. Затем открыл рюкзак и вытащил из него бутылку виски. Протянул ее человеку-птице, который жутко улыбнулся и взял у него бутылку. Потом показал на Томаса и что-то крикнул толпе. Все громко засмеялись – искренним восторженным смехом. Воины стали отвязывать свои клювы, и все – мужчины, женщины, дети – похоже, расслабились.

– Они смеялись над вашим испугом, – сказал Макфи Томасу. Теперь он тоже выглядел непринужденно. Человек-птица снова что-то сказал ему, они проговорили какое-то время и посмеялись. Потом человек-птица, крепко сжав бутылку, пошел обратно в свою хижину.

– Это шаман, – сказал Макфи Томасу. – Он спросил меня, насколько эффектна такая раскраска. Он говорит, это новый дизайн, и поначалу они даже пугались друг друга. Я сказал ему, что он очень страшный. Он еще хотел знать, сработала ли мертвая птица на дереве. Я сказал ему, что она безумно напугала людей с побережья. Он был доволен.

Томас почувствовал себя идиотом.

– Так это просто спектакль? – спросил он. – Вы хотите сказать, это что-то вроде Хэллоуина?

– Вообще-то есть одно большое отличие, – сказал Макфи. – Если бы мы не показались им по-настоящему испуганными, они бы оскорбились. И тогда вполне могли бы нас убить, вот и все.

В этот вечер для гостей был устроен специальный праздник жареного кабана и ананаса. Томас и Макфи сидели на корточках вокруг большого костра на деревенской площади вместе со всем остальным племенем.

– Основным блюдом запросто могли оказаться мы, – сказал Макфи, когда они начали есть.

Томас не был уверен, что он говорит это серьезно: хупу были очень дружелюбны. Они пообещали ему продемонстрировать свое мастерство после праздника – в качестве компенсации за то, что так его напугали. А Томас хорошо поел и выпил несколько кокосовых скорлупок пальмового вина.

После празднества все перешли в другую часть деревни и при лунном свете сели на корточки на площадке с хорошо утоптанной землей перед хижиной с матерчатым занавесом. Пока сидели и ждали, все оживленно переговаривались, предвкушая зрелище. Томасу казалось, что он на представлении в театре большого города – если не обращать внимания на то, что их окружали девственные джунгли, и москиты уже начинали свое ночное буйство. Театральное освещение состояло из нескольких тлеющих факелов, огромной луны и ошеломляющего количества звезд. Зрители, конечно, совсем не походили на тех, которых он мог видеть в театрах: сборище голых мужчин, женщин и детей, чьи лица до сих пор оставались ужасно разукрашенными.

Последним пришел шаман. Его плащ был весь увешан птицами, которые теперь успокоились на ночь и молчали. Он подал знак, и занавес убрали.

Томас, голова у которого кружилась от пальмового вина, сосредоточился на сцене, открывшейся перед ним.

Он приготовился смотреть спектакль, но вместо этого увидел на бамбуковом помосте выставку из дюжины фигур, вырезанных с поразительным мастерством. По всей видимости, они изображали сцену битвы из какой-то войны племен. Некоторые удерживались на одной ноге или изгибались назад, будто при падении. Другие уклонялись от удара топора или вражеского копья. Некоторые только что не взлетали в прыжке, словно атакуя врага.

Томас был восхищен невероятным мастерством резчиков, которые смогли вложить в эти неодушевленные фигуры такую энергию и жизненную силу; он подумал, что их можно сравнить с великими скульптурами эпохи Ренессанса.

А потом фигуры задвигались. Сначала Томас не мог поверить своим глазам. Как будто он стоял в музее, любуясь какой-то статуей, и вдруг увидел, как она шевелится. Эти фигуры, которые показались ему вырезанными из дерева, на самом деле оказались живыми воинами хупу.

Следующие полчаса на сцене эти воины принимали невероятно разнообразные позы, и многие были настолько замысловаты, что Томасу трудно было представить, как человеческое тело может находиться в таком положении хотя бы какое-то время. Зрители смотрели, явно восхищаясь этим спектаклем, показывая на фигуры и шепотом высказывая друг другу свой восторг.

Наконец шаман дал сигнал к окончанию, и воины на сцене тут же расслабились, глубоко дыша и массируя свои напряженные мускулы. Зрители закричали в знак одобрения; птички шамана проснулись и тоже защебетали, занавес опустился.

Томас поднялся на ноги, как и все остальные. Все его тело ныло от сидения на корточках, и потому он еще больше восхищался мастерством актеров хупу. По словам Макфи, они занимались этим искусством с детства – так же, как дети в других странах играют в бейсбол или футбол.

Теперь один из воинов хупу повел двух гостей из деревни по тропинке через джунгли. В лунном свете на расстоянии ста ярдов была видна хижина. Воин подал им знак идти дальше, но сам двинулся обратно в деревню.

Когда Томас и Макфи приблизились к хижине, их оглушил ужасный запах – как от миллиона протухших рыб.

– Он идет отсюда, – сказал Макфи, показывая на большое дерево рядом с хижиной. – Они называют его «вонючим деревом». Запах идет от его плодов.

Томас, который лопался от еды и пальмового вина, почувствовал, что его сейчас стошнит. Сначала он подумал, что плоды вонючего дерева – это черные предметы, свисающие с ветвей. Но некоторые взлетели, когда путешественники подошли ближе.

– Летучие мыши, – сказал Макфи. – Для них это безопасное место. Этот запах отгоняет змей. – Потом он показал на плоды на дорожке, похожие на небольшие белые орехи.

– Вот они. Старайтесь на них не наступать. – Он аккуратно оттолкнул один ногой, и среди общей вони возникло зловоние, как от давно лежащего трупа.

Томаса вырвало.

– Я не смогу здесь оставаться! – сказал он.

– Привыкнете, – сказал Макфи. – В любом случае, это лучшее место, чтобы провести ночь в джунглях. Эта вонь не нравится даже москитам. Похоже, что запах впитывается в кровь, и потом они не будут нас трогать еще целый день.