Летучий голландец

Худое все, кроме губ, что втягивали сейчас сигарный дым. Они были толстые, красные и влажные – губы человека, который однажды (Томас сам это слышал) сказал его матери: «Единственная причина, по которой я хотел бы вновь обрести невинность, – чтобы иметь удовольствие снова ее потерять». Она тогда рассмеялась.

Доктор тоже был потомком тех фермеров-пуритан, которые много поколений назад, спасаясь бегством от религиозных преследований на юге, уехали на север в крытых фургонах. Все в черном, они добрались до этой огромной лесистой страны инстинктивно и принялись искоренять смертельного врага фермеров – сами леса. Они преуспели в этом деле, зажили счастливо и стали первыми бюргерами городов, которые сами построили.

Вот из такого маловероятного рода и происходил доктор Веббер. Он познакомился с Рейчел, когда она в годы войны добровольно работала в госпитале. Томасу не особенно нравился этот худой материнский друг. Потом, когда дела у Томаса в школе однажды пошли не так хорошо, как следовало бы, он случайно услышал, как мама спрашивает у Веббера совета, что с ним делать.

– Оставь его в покое. Он хороший парень. Ты должна им гордиться, – сказал ей Веббер.

После этого Томасу стало стыдно, что доктор Веббер ему не симпатичен, и он простил ему все, что требовало прощения. Особенно вот это: Рейчел часто приглашала Веббера домой на ужин после тяжелого дня в операционной или в больнице. Иногда поздним вечером он все еще продолжал сидеть с ней, когда Томас уходил спать.

В одну из таких ночей, когда Томасу было двенадцать, он проснулся за полночь и уже не мог заснуть. Спустился на кухню выпить молока. Когда он проходил комнату матери, то заметил, что дверь приоткрыта, а свет на первом этаже, в кухне, уже горит. Томас, полусонный, открыл дверь, ожидая увидеть Рейчел. А вместо нее увидел доктора Веббера. Тот стоял у открытого холодильника, совершенно голый; его худое тело было поразительно волосатым. Он неловко посмотрел на Томаса, а мальчик ничего не сказал, только быстро пошел обратно к себе в спальню. Вскоре он услышал, как доктор снова поднимается по лестнице. Через несколько минут ступеньки вновь заскрипели, и входная дверь открылась и закрылась.

Примерно через неделю Томас услышал, как Веббер его защищает. Таким образом, доктор и получил прощение. Теперь он мог оставаться на ночь без всяких объяснений. Однако Томас никогда не видел, чтобы он целовал или обнимал его мать так, как обычно это делают любовники. Очень часто после совместного ужина доктор возвращался в свой дом в центре Камберлоо, недалеко от больницы. Эти странные отношения продолжались и в старости.

Именно к Вебберу, преданному любовнику матери, Томас обратился за советом. Он был уже готов сказать: «Она хочет, чтобы я нашел одного человека», когда доктор, как это часто случалось, опередил его.

– Значит, она хочет, чтобы ты нашел Роуленда? – сказал он. – Я догадался, что она собирается попросить тебя об этом.

– Вы были с ним знакомы? – спросил Томас, не очень уверенный, что доктор не прочитал его мысли.

– Поверхностно, – сказал Веббер. – Я встречал его время от времени, когда работал у коронера. Мы иногда обращались к нему. Это было очень давно. До того, как я познакомился с твоей матерью.

– Нужно ли мне делать то, что она говорит? – спросил Томас. – Нужно ли мне его искать?

– Не понимаю, почему нет, – ответил доктор. Затем сделал глоток бренди и облизал губы, которые, кажется, бросали вызов старости. – В любом случае, ты же знаешь, какая она, когда что-то решила. – Он сказал это с той любовью, с которой всегда говорил о Рейчел. – Попробуй – просто чтобы сделать ей приятное. Может, безнадежно. Судя по всему, Роуленда всегда тянуло в самые опасные части света. Я не удивлюсь, если он умер много лет назад.

– Хорошо, – сказал Томас. – Посмотрим, что можно сделать. Но я даже не знаю, с чего начать.

– Есть один человек, – сказал доктор. – Если вообще кто-нибудь может найти Роуленда, так это он.

2

Однажды утром, несколько недель спустя, Томасу позвонила женщина с приветливым голосом. Она представилась как секретарь мистера Джеггарда из «Агентства Джеггарда», и сказала, что хотела бы знать, не может ли Томас приехать завтра в их офис в Торонто.

Вот как случилось, что октябрьским днем, когда листья на всех деревьях вдоль шоссе отцветали самыми яркими красками, Томас Вандерлинден ехал в Торонто. Он припарковал машину рядом с офисом Джеггарда на Йорк-стрит, недалеко от отеля «Стратмор». На скромной латунной табличке у входа в изысканное угловое здание были выгравированы слова: «СЫСКНОЕ АГЕНТСТВО ДЖЕГГАРДА – 4-й ЭТАЖ». Шаги Томаса отзывались эхом на каменной лестнице, которую осеннее солнце освещало через стеклянную крышу, отчего в лестничном колодце было душно.

Он поднялся на четвертый этаж и нажал кнопку звонка около стеклянной двери. Из динамика рядом тот же самый привлекательный голос, который он слышал по телефону, попросил представиться. Потом дверь автоматически открылась. Секретарша Джеггарда – обладательница голоса – приветствовала его из-за стола. Сухопарая женщина с жидкими волосами и в очках в тонкой оправе. Томас старался не замечать огромный зоб, который выдавался из правой части ее шеи, как третья грудь. В углу приемной мужчина в котелке читал журнал.

Секретарша сказала, что Джеггард тотчас же примет Томаса. Она открыла матовую стеклянную дверь и закрыла ее за ним.

Мужчина за письменным столом, работавший над какими-то документами, отложил их в сторону, встал и протянул руку. Он был высок, крепок на вид, короткие седые волосы и лицо, покрытое шрамами.

Они сели, и Джеггард заговорил. Но, не считая редких прямых взглядов на Томаса, говорил он так, будто обращался к кому-то сидящему на несколько футов левее посетителя.

– Мы добились кое-каких результатов в наших поисках, – сказал он, – больше благодаря везению, нежели чему-либо еще. – Он самодовольно улыбнулся невидимой третьей персоне, потом взглянул на Томаса. – Так часто происходит в нашем деле: когда не ищешь по-настоящему, получаешь самые лучшие результаты.

Один из его агентов в Сан-Франциско, занимавшийся делом о судовой страховке, разговаривал с капитаном грузового судна, который только что вернулся из долгого плавания. У этого агента на стене висел плакат, сделанный с фотографии Роуленда Вандерлиндена, которую дал Томас.

Капитан грузового судна сказал агенту Джеггарда, что это лицо ему чем-то знакомо. Агент задал кое-какие вопросы и сделал выводы.

– Я договорился, чтобы капитан приехал сюда, – сказал Джеггард. – Вы должны сами услышать то, что он может рассказать. – Он нажал на кнопку внутренней связи на столе. – Пригласите его, – сказал он.

Дверь кабинета снова открылась, и секретарь провела в комнату мужчину, которого Томас видел в приемной.

Лет шестидесяти, румяный, одет в темно-синий деловой костюм, который казался тесноватым. Котелок мужчина снял, только медленно входя в кабинет. На его веснушчатом черепе волос почти не было.

– Это капитан Джей Джонсон, – сказал Джеггард, не глядя ни на кого.

Джонсон кивнул Томасу и сел. Он долго усаживался на стуле, подтягивал на коленях брюки, клал одну ногу на другую, потом поменял ногу, уложил котелок на письменный стол Джеггарда. Определенно человек очень методичный.

– А теперь, капитан, – сказал Джеггард, – расскажите нам, что вы знаете о мужчине с плаката.

– Значит, так… – Капитан Джонсон вздохнул, собрался с мыслями, сцепил руки и откашлялся. – Я точно узнал это лицо. Хотя когда я познакомился с ним, он был намного старше. Но я знаю, что это он. Я встретился с ним больше года назад. – Он кивнул. – Да, верно, больше года назад.

Капитана определенно не имело смысла торопить. Медленно и подробно он рассказал Джеггарду и Томасу об этой встрече. Его судно, «Медея», выгрузило сельскохозяйственные машины и запчасти в австралийском Сиднее. На обратном пути в Сан-Франциско они зашли на архипелаг Мотамуа, надеясь взять на борт груз копры.

– Так-так, – сказал Джеггард, пытаясь поторопить его.

– Понимаете, это политика компании, – продолжал Джонсон. – Владельцы будут плохого мнения о капитане, который приводит домой судно с пустым трюмом.

– Да-да, – сказал Джеггард.

Но капитана Джонсона было бесполезно подгонять. Он объяснил, что на Ватуа, главном острове архипелага, они не смогли найти копру. Но сотрудники таможни посоветовали поискать на Ману, в нескольких часах пути на север. Поэтому они подняли якорь и пошли туда. К несчастью, когда «Медея» проходила через узкий проход в рифе вокруг Ману, правый винт задел верхнюю часть коралла, и вал погнулся. Судно пришлось поставить на ремонт. Капитан Джонсон посадил корабль на мель в бухте во время прилива, чтобы механик мог чинить вал.

Пока Джонсон в своей медлительной манере рассказывал об этом происшествии, Джеггард в нетерпении барабанил карандашом по столу. Он больше не мог это выносить.

– К сути дела, пожалуйста, – сказал он, глядя прямо на Томаса, хотя обращался к Джонсону.

Капитан улыбнулся. Казалось, он не обиделся – но и не похоже, чтобы начал торопиться. Он вздохнул и немного подумал.

– К сути? – сказал он. – Ну, я думаю, суть в том, что, пока мы сидели на мели в Ману, я остановился в отеле «Экватор».

Он рассказал, что, хотя место и называется «отелем» – и это единственная гостиница на острове, – на самом деле это несколько хижин вдоль лагуны, крытых пальмовыми листьями. Команде было нечего делать, пока корабль стоял на мели, матросы получили увольнение на берег. Никто не жил в гостинице, все где-то болтались, пили и гуляли с женщинами. Капитан был этому рад: стены в гостинице из бамбука, и было бы прекрасно слышно, что происходит в соседних хижинах. По крайней мере, он отдохнет.

Капитан улыбнулся Томасу:

– В отеле был единственный в Ману ресторан.

Как на островах было принято, блюда в меню отеля состояли в основном из консервированного мяса. И при этом косяки рыбы спокойно плавали в лагуне.

– Я вынужден был приплачивать повару, чтобы уговорить его поймать свежую рыбу мне на обед.

Он сказал это Джеггарду, но тот сразу отвел взгляд, поэтому он повернулся к Томасу:

– Островитяне, у которых есть хоть какие-то деньги, теперь предпочитают в основном консервы с солониной, а не свежую натуральную пищу, которую ели раньше. Миссионеры говорят им, что их пища нецивилизованная..

Джеггард беспокойно ерзал на стуле.

– Прошу вас, капитан, – сказал он настойчиво, – мистер Вандерлинден и я – очень занятые люди.

Капитан терпеливо вздохнул, снял ногу с ноги и снова положил ногу на ногу, аккуратно расправив слишком тесные штанины.

– Через неделю, – сказал он, – механик выпрямил вал и сказал, что мы сможем отчалить на следующий день в прилив. То есть я должен был провести в отеле еще одну ночь. Вот тогда я и встретил мужчину с вашего плаката.

На закате капитан, как обычно, пошел в маленькую хижину с приподнятым полом, которая исполняла роль ресторана. На этот раз там был еще один гость – пожилой белый человек. Они беседовали и пили джин-слинг, пока им готовили рыбу.

Пожилой человек был довольно разговорчив. Он сказал, что живет в Ману уже много лет и спускается с гор только три или четыре раза в год, когда приходит почтовый пароход и привозит вышедшие за это время номера «Пасифик Тайме». Тогда он останавливается в отеле «Экватор» на одну неделю. Раскладывает газеты в хронологическом порядке, читает их с начала до конца. И у него возникает ощущение, что он живет в другом измерении, где время течет не так, как во всем мире. Ему часто хотелось заглянуть вперед и узнать, как же развивался какой-нибудь надвигающийся кризис. Но он ни разу не поддался этому искушению – даже когда новости кричали об угрозе мировой войны.

Почему он сейчас приехал в гостиницу? До него дошли слухи, что в лагуну зашел корабль, и он решил, что это почтовое судно, которое прибыло немного раньше. Он спустился и, конечно, обнаружил, что это «Медея». Но не очень расстроился из-за ошибки. Ему всегда нравилось встречаться с путешественниками. Сам он родился в Канаде и спрашивал, не бывал ли там капитан. Джонсон ответил, что нет, не бывал.

Они поужинали, вышли на веранду и стали любоваться лагуной. Они просидели там несколько часов, выпив две бутылки пальмового вина, отгоняя москитов и летучих мышей и разговаривая о ситуации в мире. Капитан Джонсон не из тех людей, которые суют нос в чужую личную жизнь, поэтому все, что он узнал о незнакомце, – что он живет в горах и изучает обычаи туземных племен.

Примерно в два часа ночи они попрощались и разошлись по своим хижинам.

На следующий день капитан встал только к обеду. Хозяин «Экватора» сказал ему, что его вчерашний собеседник расплатился и уехал сразу после восхода солнца.

– Вот примерно и все, – сказал капитан Джонсон. – Это было больше года назад. Незачем было запоминать подробности.

Тут Джеггард нахмурился.

– Думаю, мы смело можем сказать, что подробностей в вашем рассказе было более чем достаточно, – сказал он стенке. – А как его звали, вы помните? Он назвал себя?

– Это было так давно, – сказал капитан. – Я слышал его имя всего один раз. Может, это правда был Роуленд Какой-то-там. Ну, имя, которое написано на плакате.

– Как выдумаете, сколько ему было лет? – спросил Джеггард.

– Там климат очень старит людей, поэтому трудно определить возраст наверняка, – сказал капитан Джонсон. – Скорее всего, ему было уже за семьдесят. – Он взял плакат со стола Джеггарда и снова посмотрел на него. – Это он, точно!

Джеггард был доволен. Он встал, чтобы показать, что Джонсон больше не нужен, но Джонсон остался сидеть. Тогда Джеггард нажал кнопку звонка на столе.

– Моя жена проводит вас, – сказал он, глядя на стену рядом с Джонсоном.

Секретарша вошла, покачивая зобом. Значит, она его жена, подумал Томас. Возможно, при своей манере смотреть мимо людей Джеггард вообще не замечал этого ее недостатка.

Капитан медленно встал, разгладил тесные брюки и взял котелок.

– Надеюсь, я чем-то помог вам, – сказал он Томасу. Потом медленно пошел к выходу, как будто удерживая равновесие на раскачивающейся палубе.

После того как дверь закрылась, Джеггард сказал, что если Томас согласен, он проверит информацию капитана. Будут разосланы радиограммы, написаны письма; если будет необходимо, они свяжутся с посольствами – сделают все возможное, чтобы удостовериться, что капитан встречался действительно с Роулендом Вандерлинденом.

– Да, продолжайте, пожалуйста, – сказал Томас.

– Я сейчас же свяжусь с нашим человеком в том районе, – сообщил Джеггард стене рядом с Томасом. – У нас есть агенты во многих частях света.

Встреча подошла к концу.

– Пожалуйста, передайте мои наилучшие пожелания доктору Вебберу, – сказал Джеггард на прощанье.

– Обязательно передам, – сказал Томас.

– Он многие годы передавал мне дела о медицинском страховании, – сказал Джеггард. – Он попросил меня приложить особые усилия в вашем деле.

Когда они пожимали друг другу руки, Джеггард на мгновение скосил глаза на Томаса.

– Когда мы получим подтверждение, мы с вами свяжемся, – сказал он.

3

Четыре часа спустя Томас Вандерлинден приехал к себе в Камберлоо. Он едва успел открыть дверь, как зазвонил телефон. То была жена Джеггарда.

– Все подтвердилось, – сказала она. Впечатление от ее милого голоса было теперь несколько испорчено воспоминанием о ее зобе. – Мистер Джеггард только что получил телеграмму из Мотамуа. Роуленд Вандерлинден жив и здоров, и его место жительства известно. Посылать ли нам своего агента, чтобы переговорить с ним?

– Сначала я должен спросить у матери. Я перезвоню вам позже, – сказал Томас.

– Мистер Джеггард говорит, что будет ждать ваших указаний, – сказала жена Джеггарда.

Томас сразу пошел домой к Рейчел.

Она сидела одна у камина в библиотеке. Ее длинные седые волосы были заплетены в косичку, лежавшую у нее на плече. Томас поцеловал ее в щеку. Ее зеленые глаза за очками в серебряной оправе сидели очень глубоко, из-за чего она казалась зорким зверьком, выглядывающим из недр своей пещеры.

– Да? – сказала она. – Что ты мне скажешь?

– Нашли Роуленда. Он в одном из самых отдаленных мест, которые можно только представить, – на острове в Тихом океане. Похоже, он живет там уже много лет, – сказал Томас.

Ее глаза превратились в маленькие точки.

– Хорошо, – сказала она. – Отправляйся и привези его сюда. Я хочу его видеть.

– Но у Джеггарда там есть человек, – сказал Томас. – Он может передать ему от тебя любое послание, какое пожелаешь.

– Ну нет, – сказала она. – Поезжай ты. Он не обратит внимания ни на кого другого. А если поедешь ты, он вернется вместе с тобой.

– Вернется вместе со мной? – спросил Томас. – Почему ты не можешь просто написать ему и спросить обо всем, что хочешь узнать? Совершенно ясно, что нет никакой необходимости заставлять его ехать в такую даль, только чтобы поговорить с тобой. Он же старый человек.

– Нет, – ответила она. – Мне нужно кое-что спросить у него, глядя ему в глаза. И если его придется уговаривать, ты сможешь его уговорить.

Томас снова попробовал возразить:

– А что если он не сможет приехать? Что если он уже не в состоянии путешествовать? В конце концов, он старик, а это место так далеко. – Ему казалось, что прозвучало очень убедительно.

Но Рейчел только покачала головой.

– Поезжай к нему, – сказала она. – Он однажды сказал мне, что, если будет мне нужен, он придет. Напомни ему об этом, если придется. Скажи ему, что сейчас он мне нужен.

Вот и все. Больше сказать было нечего.

Поэтому Томас еще раз посоветовался с Джеггардом, уладил все формальности и собрал чемодан. Через два дня он отправился в один из самых дальних уголков мира.

4

Томас Вандерлинден, который был страстным любителем ментальных путешествий, реальных путешествий не любил совсем. «Жизнь людей была бы намного проще, если бы они вовсе не покидали собственных домов», – писал один из его любимых авторов, и Томас был с ним согласен. И все же, несмотря ни на что, он отправился в путешествие на другой край земли.

В начале все шло совсем неплохо. Поезд на запад был достаточно удобен для путешествия в несколько дней, несмотря на стойкий запах табака в его маленьком купе. Великие Озера были прекрасны. Прерии – действительно однообразны. Горы, когда они явились взору, сначала впечатляли, но потом стали скучны, как череда книжных шкафов, полных одинаковых книг в аляповатых обложках. Они даже заставили Томаса пожалеть о прериях – те хотя бы вызывали ощущение, что за их однообразием кроется какое-то более глубокое значение, которое открылось бы, если бы у него хватило твердости ума в них проникнуть.

Наконец поезд пришел в Ванкувер. Из-за гнетущего горного массива этот город показался Томасу опасной грудой булыжников, готовых скатиться в пропасть. Постоянно лил дождь, и люди, снующие между домами, походили на жуков с панцирями-зонтиками.

Ему предстояло пробыть здесь три дня; он мало выходил на улицу. Почти весть день сидел в сыром номере своей маленькой гостиницы возле пристани. Оконная рама погнулась, и от нее отваливалась белая краска. Он то читал, то смотрел на ржавые грузовые суда, стоящие на якоре в гавани; от них, точно новорожденные детеныши, отплывали лодочки. С каждой ночью, казалось, дождь лил все сильнее. Он хлестал по стеклам так, что не давал Томасу спокойно спать. Старые часы в холле гостиницы били полночь будто из другого мира.

Дождь прекратился на третье утро, сразу после того, как он сел на корабль, отплывавший на Гавайи. Он нервничал, потому что раньше никогда не путешествовал по морю, а его предупредили, что сейчас сезон дождей. Но в течение всего путешествия по морю погода оставалась прекрасной: весь день светило солнце, ночью сияли звезды, пароход шел так же ровно, как ранее поезд.

Но удовольствие, как он знал, никогда не длится долго.

Корабль пришел в Гонолулу, и он предвкушал, как несколько дней будет привыкать к ходьбе по суше. Но обнаружил, что у него на это нет времени: он сразу должен ехать на другую пристань. Он поехал туда и сел на «Иннисфри» – шхуну, которая раз в месяц ходила в архипелаг Мотамуа. Ее капитан, нервный ирландец, ждал его. Томас пробыл на борту всего час, затем паруса подняли, и шхуна отправилась в плавание.

В крошечной каюте, лежа на узкой койке, к которой сбоку прибита дощечка, – явно для того, чтобы пассажир не выпал, – ему сразу стало не по себе. Будто он в животе у какого-то несчастного монстра – так громко скрипели шпангоуты. Шхуна столь сильно реагировала на ветры и волны, что ему и думать не хотелось о том, что же будет во время шторма.

Все эти мысли промелькнули в его голове, когда судно выходило в открытое море. Обычная океанская волна вызвала первый приступ морской болезни.

Томас Вандерлинден оставался у себя, насколько это позволяли размеры «Иннисфри». Помимо капитана и шести матросов, которые по очереди стояли на вахте, на корабле было четыре пассажира. Томас решил, что подобные люди и отправляются в такие путешествия.

Сначала он познакомился с супругами Беркли – миссионером и его женой из Саскачевана; большую часть дня они просиживали на палубе. Они возвращались в Мотамуа после отпуска по болезни. Мистер Беркли был высоким худым мужчиной с выступающими скулами и крупными ушами. Ему было за сорок, хотя временами он выглядел лет на двадцать старше.

Его жена – маленькая полная женщина с короткими темными волосами, строгим лицом и прищуренными глазами. Она носила синее прямое платье – свою «сутану», как она его называла. Она объяснила Томасу, что «Его Преподобие» (как она величала своего мужа даже в его присутствии) только что провел месяц в больнице, где его лечили от тропического расстройства, которое она снова и снова называла «денге». Она сказала, что в этом виноват климат Мотамуа.

– Он убивает нас обоих, – сказала она.

– А что такое «денге»? – спросил Томас.

– А вы не слышали о ней? Болезнь, которая передается москитами, – сказала она. – В больнице никогда не видели такой тяжелой формы болезни, как у Его Преподобия.

И она с гордостью посмотрела на своего мужа. Мистер Беркли, который спокойно ел, посмотрел на нее так, будто он ее ненавидел, или будто ему было больно, или и то и другое. По его худому лицу было трудно ощутить разницу.

– Мы не запомнили ваше имя, – сказал мистер Беркли Томасу.

– Вандерлинден, – сказал он. – Томас Вандерлинден. Оба посмотрели на него с неожиданным интересом.

– Вандерлинден? – переспросил мистер Беркли. Неприязнь, с которой он произнес эту фамилию, усилилась от сурового выражения на его лице. – Мы знаем одного Вандерлиндена. Он живет в горах Ману. Вы его родственник?

– В некотором смысле, – сказал Томас.

– Потому вы туда и едете? К нему в гости? – спросила его жена.

– Да, – сказал Томас. – Это семейное дело. – Ему не нравился этот «священный трибунал».

Лицо мистера Беркли было суровым и фанатичным.

– Мне очень жаль, но должен сказать, этот тип – ваш родственник – усложняет нам работу, – сказал он. – Ничего не делает для того, чтобы освободить островитян от их суеверий. Более того, он их поощряет.

Томас ничего не сказал. Судя по всему, и сегодня Роуленд мало отличался от того, каким его помнила мать.

– Вы упомянули о семейном деле, – сказала миссис Беркли. – В чем оно состоит? – Она спросила об этом так дерзко, как будто имела право знать.

– Это личное дело, – сказал Томас столь же дерзко. Они обиделись. Он понадеялся, что теперь они оставят его в покое.

Он действительно предпочел бы все путешествие побыть один. Но на таком маленьком судне, как «Иннисфри», это было невозможно. Чуть позже два других пассажира, Шнайдер и Камерон, попытались тоже подружиться с ним. Эти коротко стриженные гладко выбритые молодые люди были одеты в новенькие тропические рубашки и брюки. Они были агентами дипломатической службы и направлялись в свою первую заграничную командировку.

Но они были разочарованы. Камерон сказал, что его коллеги в Министерстве внутренних дел называли Мотамуа «вонючей подмышкой планеты». В сущности, они были всем недовольны – начиная от размера шхуны («игрушечная лодка», сказал Шнайдер, темноволосый парень) и заканчивая тем, что единственной женщиной на корабле была полная миссионерка средних лет («Отче наш, не введи нас во искушение», – сказал рыжеволосый Камерон, возведя глаза к небу).

Скоро они стали недовольны и тем, что Томас явно не желает с ними общаться. В итоге они объединились с Беркли. Одним тихим днем, когда Томас собирался войти в столовую, он случайно услышал голоса своих товарищей по путешествию, звучавшие громче постоянного скрипа шпангоутов:

– Он – родственник самого большого выродка на всех островах, – говорил мистер Беркли. – Он едет туда к нему в гости.

– Правда? – сказал Камерон.

– Нам он ничего не говорил, – сказал Шнайдер. – Мы не смогли вытянуть из него ни слова.

Миссис Беркли подвела итог всего разговора.

– Такой вот он тип, – сказала она. – Никому ничего не расскажет о своих делах.

Томас вошел в столовую, и они сменили тему. Но по усмешке на лице Шнайдера он догадался, что им было наплевать, мог он их услышать или нет.

Две недели каждый день на «Иннисфри» был точной копией предыдущего, не считая редких визитов заблудших дельфинов или акул. Визиты эти заставляли Томаса осознавать, сколь непрочен корпус шхуны.

Капитан Бонни, который дал новое имя этой шхуне в честь своего дома в Ирландии, кажется, проводил большую часть дня, проверяя такелаж и помогая команде заделывать швы: такая работа, похоже, никогда не заканчивалась. Он разрешил пассажирам пользоваться своей личной библиотекой – в основном там были книги, оставленные предыдущими путешественниками; но предложение это заинтересовало лишь Томаса. Его Преподобие читал только Библию, а миссис Беркли сидела рядом с ним, преданно участвуя в процессе. Шнайдер и Камерон играли в шахматы и домино, а если что и читали, то руководства дипломатической службы.

Томас ознакомился с библиотекой в первый же день, как почувствовал себя лучше. Часть каюты Бонни была полностью занята полками с полусгнившими от сырости книгами. Расставлены они были безо всякого порядка. Некоторые оказались техническими справочниками по мореплаванию – возможно, они принадлежали самому Бонни. И во множестве – дешевые детективы и романы. В углу верхней полки стояли четыре самых заплесневевших тома, у которых был такой вид, будто их никогда не открывали. Они назывались: «Изучая ошибки»; «Отель „Паладин“», «Вистериум», «Первый звук корнета». Томас просмотрел первые страницы и понял, почему их никто не читал, – это был ужасный мусор.

К счастью, он наткнулся на три книги – хорошие и в приличном состоянии; старые друзья, к которым он теперь на досуге смог снова зайти в гости: «Анатомия меланхолии» Бертона, «Religio Medici» Брауна и «Левиафан» Гоббса.[5] Он обрадовался, что у кого-то в одном из прошлых путешествий был такой прекрасный вкус.

После визита в библиотеку перспектива путешествия сделалась для Томаса сносной. И действительно, в те бесконечные дни, когда он сидел на палубе и читал, он часто почти забывал, что находится на хлипком паруснике посреди океана. Время от времени он вновь осознавал, почему так любит чтение: оно делает материальный мир, даже его собственное физическое «я», незначительным. Да, оно в самом деле как мысли, как само мышление.

В один незабываемый день, неделю спустя, Томас читал в одиночестве на баке. Он с удовольствием пообедал, несмотря на компанию, и теперь ему хотелось спать под теплый ветер и шелест волн, разрезаемых носом корабля, шедшего по глубокой синеве моря. Читал он «Левиафан». Дошел до пассажа, содержавшего знаменитое наставление Гоббса о том, что «жизнь человека одинока, бедна, беспросветна, зверина и кратковременна», и восхищался, как столь неприятную идею удалось выразить так прекрасно и незабываемо.

И тут справа по борту он услышал оглушительный всплеск и увидел поразительное зрелище. В каких-то ста ярдах от «Иннисфри» сам Левиафан – огромный черный кашалот – артистично выпрыгивал в воздух и снова нырял в глубину. Он выпрыгнул всего три раза, и воздух стал еще солонее. После третьего прыжка зверь не вынырнул, и поверхность моря осталось гладкой, если не считать нескольких барашков белой пены на воде. Томас смотрел очень долго – ничего. Интересно, кто-нибудь еще на шхуне видел это? На палубе больше никого не было, кроме рулевого за поднятым гротом, а он, похоже, ничего странного не заметил. Кит появился и исчез, как будто его появление было связано только с озарением, посетившим Томаса.

Капитан Бонни предупреждал, что с момента отплытия из Гонолулу «Иннисфри» почти наверняка попадет хотя бы в один сильный шторм, и поэтому необходимо все держать в полном порядке, постоянно заделывать швы и проверять такелаж. Томас нервничал, потому что ему казалось: единственная крошечная спасательная шлюпка не сможет вместить всех пассажиров и команду.

Ему не о чем было волноваться, потому что хотя иногда небо действительно выглядело зловеще, море бушевало и ветер выл в парусах, «Иннисфри» не встретила на своем пути ничего, кроме нечастых мелких неприятностей.

К вечеру четырнадцатого дня пути на южном горизонте появилось пятно, которое со временем превратилось в высокий столб облаков. Еще более темное пятно под облаками постепенно обрело форму: Ватуа, главный остров Мотамуа. К рассвету «Иннисфри» была всего в нескольких милях от берега, и все вышли на палубу и смотрели на горы, окруженные густым зеленым лесом и черным вулканическим песком.