Летучий голландец

Роуленд поинтересовался, не шутит ли он.

– Все, что я знаю, я прочел в газетах, – сказал проводник. – Сообщалось, что люди разговаривали без остановки, и никак не могли перестать, и в конце концов умирали от изнеможения. Есть предположение, что была отравлена вода, и все произошло от этого. Но толком никто до сих пор ничего не знает.

– Это просто невероятно! – воскликнул Роуленд. – В Канаде никогда не происходит ничего подобного.

– А, так вы из Канады?

– Да, – сказал Роуленд.

– Ну, – сказал проводник, – тогда я действительно удивлен, что вы не знаете про Каррик. Было подозрение, что вина лежит на одном канадце. Потом он тоже умер, так что выяснить ничего не удалось.

Проводнику пришлось пойти в другие вагоны. Роу-ленддобавил Каррик к списку того, о чем ему хочется узнать побольше. Он посмотрел на своего спутника: слушал ли тот их разговор? Но глаза пассажира оставались плотно закрытыми, хотя ресницы иногда подрагивали; это добавляло Роуленду уверенности в том, что мужчина притворяется. Роуленд удовольствовался тем, что записал все рассказанное проводником. Он планировал когда-нибудь проверить эти факты.

Поезд пришел в Глазго. Второй пассажир взял сумку с полки и молча вышел из купе. Роуленд сходил в привокзальный кафетерий и съел сэндвич с сыром. Потом спустился примерно на милю к реке, где стояли у причала корабли. Он увидел обшарпанное здание с еще более обшарпанной гостиницей – как сгнивший зуб в сгнившей челюсти. Отель назывался «Блуд». Бар выглядел не особо респектабельно и в основном был заполнен моряками и женщинами с черными от туши глазами. Портье оказался маленьким человечком с хитрыми глазками над черным конусом, который прикрывал то, что осталось от его носа.

Роуленд снял комнату. Он пробыл там всего три дня. По утрам расплачивался в гостинице и с рюкзаком за плечами ходил вдоль доков, растянувшихся на несколько миль по обоим берегам реки, – искал корабли, которые направляются в Северную Америку. Но забастовка, выгнавшая Роуленда из Англии, поразила и здешние основные пассажирские рейсы, поэтому каждый вечер ему приходилось снова возвращаться в «Блуд».

Он возлагал надежды на то, что какое-нибудь грузовое судно возьмет его пассажиром.

На третий день – это была пасмурная суббота – Роуленд провел много часов, бродя по северному берегу. Внезапный шквал заставил его укрыться в таверне на обдуваемом ветрами углу грязного многоэтажного здания. Таверна называлась «Меч горца», и ее грязная вывеска выглядела, как закопченная кровоточащая рана.

Роуленд вошел в бар; пришлось миновать шесть или семь человек в промасленных спецовках портовых рабочих. Они сгрудились вокруг моряка, у которого были впалые щеки и желтоватая кожа.

– Пейте, – говорил он. – Это за мой счет. Давайте, друганы, не Стесняйтесь. – Человечек был маленького роста; он разговаривал на кокни высоким завывающим голосом.

Портовым рабочим подали кружки пива.

– Ваше здоровье! – сказал человечек, поднимая кружку. Они все выпили залпом; потом матрос причмокнул губами.

– Какой вкус! – сказал он. – Я думал, друганы, что мне уж больше никогда не выпить пинты пива. Я счастлив, что слинял с этого корабля смерти, должен вам сказать.

Докеры вежливо слушали человека, который заплатил за их пиво. Роуленд тоже остановился послушать.

– Как я уже говорил, мы шли от Западного побережья Африки, – сказал матрос. – Мы были на полпути к островам Зеленого Мыса, и вот тогда часть команды заболела. Мы подумали, что это какая-то лихорадка. Если был в Африке, всегда ждешь лихорадки. Поэтому мы не беспокоились. Но эта болезнь была совсем другая. Больные сильно потели, а потом, через час или два, пот становился кровью. И кровь начинала течь из глаз, из ушей, отовсюду. – Голос моряка сделался драматичным. – Говорю вам, друганы, я видел это собственными глазами. И через час или два они умирали, все. Да, как пить дать – все умерли.

Люди в пабе пили пиво и кивали. Они, казалось, были в некотором замешательстве, потому что моряк рассказывал свою историю слишком уж театрально – даже для англичанина. Но он платил за пиво, поэтому все продолжали слушать.

– Неизвестно, что это была за лихорадка, – сказал моряк, – но она распространилась по всему кораблю. Большинство из нас спали теперь на палубе, где воздух был свежее, и это нас спасало. Но потом заболел старший стюард и люди, которые помогали ухаживать за умиравшими. Мой приятель Джо Мерфи тоже помер, а он был крепкий, как гвоздь. Всего умерло пятнадцать человек. Некоторые хотели, чтобы капитан зашел в ближайший порт, и они могли бы сойти с корабля. Но он сказал, что ни один порт не пустит нас на берег. Мы должны продолжить плаванье, пока не доберемся сюда. И мы добрались. – Он сделал еще один глоток из своей кружки. – Теперь я здесь и больше уже никогда не поднимусь на борт этого корабля. Вы видели его, он стоит на якоре прямо там, на реке. Теперь у него новый капитан, и компания пытается нанять людей, чтобы корабль мог отправиться в рейс. Он еще должен зайти со своим грузом в Новую Шотландию.

– А как называется судно? – Вопрос был задан кем-то чужим.

Роуленд обернулся и, к своему изумлению, увидел мужчину, с которым ехал в поезде, – человека с лицом в шрамах.

– «Потерянное счастье», – ответил моряк, не оборачиваясь. Он засмеялся и обратился к своим приятелям: – Звучит прямо как проклятье, а?

– А им по-прежнему нужны люди? – спросил мужчина.

На этот раз моряк повернулся и посмотрел на него.

– Конечно. Они возьмут любого безумца, готового к ним наняться.

Никто не засмеялся: судя по внешнему виду того, кто спрашивал, смеяться над ним не стоило. Мужчина спокойно допил пинту и вышел, закинув сумку за плечо.

Теперь к компании подошел Роуленд:

– Как вы думаете, они берут пассажиров?

Маленький моряк был явно недоволен этим вопросом. История явно оказалась не такой страшной, как он хотел.

– Откуда я знаю? – сказал он.

– А где стоит корабль? – спросил Роуленд.

– Ты узнаешь его по запаху, – ответил моряк и посмотрел на своих собутыльников, но снова никто не засмеялся – благодарными зрителями они не были. – Пройди милю вниз по течению, – добавил он ворчливо.

Роуленд быстро зашагал по мокрым булыжникам. Мужчина с сумкой на плече шел впереди большими шагами. Роуленд догнал его.

– Еще раз приветствую, – сказал он. – Я иду туда же.

Мужчина что-то буркнул в ответ.

Они шли под дождем и порывистым ветром минут десять; потом Роуленд увидел грузовой корабль, стоящий на якоре посреди реки; на его бизань-мачте висел черный флаг. Еще через несколько минут Роуленд смог разобрать название – «Потерянное счастье». С виду он был грязнее других грузовых судов, мимо которых они шли по пристани. Корабль необходимо было срочно покрасить; на некоторых листах обшивки были вмятины, будто пароход побывал в зубах у чудовищной собаки.

На причале, прямо напротив «Потерянного счастья», на швартовой тумбе сидел коренастый мужчина с чубом рыжих волос, торчавшим из-под зюйдвестки, и курил трубку. К тумбе была прислонена доска, на которой краской было написано: «КАРАНТИН». Судя по всему, человек в своей непромокаемой одежде прекрасно себя чувствовал в этот промозглый день.

– Вы с этого корабля? – спросил его Роуленд.

– Так точно, – ответил мужчина на тумбе, выдыхая дым. – Я – боцман. Ищете работу? Нам нужна команда.

Роуленд не успел ответить, потому что заговорил его спутник:

– Мне нужна работа, – сказал он.

– Раньше плавал?

– Нет.

– Как тебя зовут?

– Уилл Драммонд.

– Видно, что ты годишься для тяжелой работы, – сказал Боцман. – Подходишь.

– А я ищу не работу, – сказал Роуленд. – Я просто хочу вернуться в Канаду. Вы берете пассажиров?

Боцман выдохнул дым и кивнул.

– Так точно. У нас есть пассажирские каюты, – сказал он. Потом боцман посмотрел на доску с надписью. – По закону я обязан сообщить вам обоим, что корабль на карантине. У нас была вспышка лихорадки, но уже несколько недель болезнь не показывает носа.

Он не спросил Роуленда, как его зовут.

Они спустились по скользким каменным ступеням к большой шлюпке. Боцман сел посередине и стал грести, направляя лодку по реке к кораблю. Когда они приблизились, Роуленд почувствовал очень неприятный запах – будто засорилась канализация. На всех иллюминаторах нижних уровней стояли железные решетки.

– Почему здесь решетки? – спросил Роуленд боцмана.

– Когда-то на этом судне перевозили заключенных, – объяснил боцман. Он дотянулся до шторм-трапа, свисавшего с палубы, и схватился за нижнюю ступеньку. Потом привязал к ней шлюпку и крепко держал трап, пока сначала Уилл Драммонд, а потом Роуленд – рюкзак неудобно болтался у него за спиной – забрались на борт.

Сам боцман, не выпуская трубки изо рта, тоже медленно залез наверх. Оказавшись на палубе, он отправил Уилла Драммонда на корму к матросам, а затем повел Роуленда в каюту эконома, чтобы Роуленд заплатил за проезд.

– Добро пожаловать на борт, – сказал эконом. – Вы – наш единственный пассажир.

Как и многие другие каюты грузовых судов, на которых плавал Роуленд, его нынешнее обиталище в середине корабля было просто жалким чуланом, который к тому же недурно было бы покрасить. У нее имелся собственный неприятный запах, который был заметен даже среди всепроникающего зловония «Потерянного счастья».

Роуленд только разместился в каюте, как почувствовал вибрацию двигателя и увидел через иллюминатор, что корабль поднял якорь. Целый час он смотрел, как мимо проплывает однообразный берег с верфями и трущобами. Он еще немного поработал над своими записными книжками. Но любопытство взяло верх, и Роуленд вышел на палубу. Он был знаком со структурой этих практичных судов, и потому быстро сориентировался. В середине корабля Роуленд вошел в темный коридор, который вел к парадному трапу. Он спустился на несколько пролетов узкой лестницы, попал в другой коридор и пошел по нему, пока не уперся в тяжелую железную дверь. Роуленд повернул несколько раз колесо и толкнул, но ничего не получилось. В конце концов он навалился на дверь плечом, и та распахнулась.

Жуткая вонь заставила Роуленда Вандерлиндена отшатнуться; его затошнило. Перед ним лежал мрачный коридор с запертыми дверями-решетками, над которыми горели лампы в железных сетках. Он сделал глубокий вдох, как ныряльщик, и ринулся вперед. При слабом свете Роуленд обнаружил, что за груз перевозило в своих недрах «Потерянное счастье».

В первом кубрике – или камере – он увидел группу волосатых существ, которые при виде него начали издавать невнятные звуки. Когда глаза Роуленда привыкли к свету, он понял, что это шимпанзе, сбившиеся в кучу в глубине камеры. Он перешел ко второй камере, потом к следующей – и увидел, что в них тоже полно разнообразных обезьян. На стене рядом с третьей камерой висел напечатанный список; некоторые названия в нем были знакомы Роуленду, некоторые – нет: ангвантибо, гориллы, бабуины, макаки, гиббоны, капуцины, сиаманги, павианы, лемуры, колобусы, хануманы, гверецы, мартышки-игрунки, обезьяны-пауки.

Из камер дальше по коридору доносилось блеянье. Роуленд заглянул в некоторые и узнал овец, коз и других животных. И снова висел список: муравьеды, зориллы, агути, панголины, туры, капибары, винторогие козлы, олени-мунтжаки, цепохвостыё медведи, пекари, гривистые бараны, куланы.

В конце коридора послышались рычание и злобный рев. Двери в той зоне были расположены дальше друг от друга, а сами камеры были намного больше. В некоторых находились тигры, леопарды и гепарды. В самой последней камере сидели четыре льва, которые рычали друг на друга, потому что в этот момент их кормили. Сторожа (защищенные решеткой, закрывавшей клетку) с помощью деревянных шестов, покрытых отметинами зубов, проталкивали здоровые куски сырого мяса через отверстия. Эти двое, мужчина и женщина, были одеты в темные комбинезоны. У женщины были черные волосы, заколотые сзади в пучок. Мужчина увидел, что вошел Роуленд, и кивнул ему.

Это был Уилл Драммонд. На корабле времени даром не теряли и сразу нашли ему работу.

Людей на борту «Потерянного счастья» кормили после наступления темноты. К этому времени корабль уже покинул спокойные грязные воды реки, и началась океанская зыбь. Качка разбудила Роуленда, который уже задремал. Он понял, что неплохо бы поесть, и отправился в кают-компанию, где уже обедал экипаж, не стоявший в тот момент на вахте. Они почти не обратили на Роуленда никакого внимания. За угловым столиком сидели Уилл Драммонд и женщина, которая была вместе с ним у клеток. Уилл увидел Роуленда и опять кивнул ему. Роуленд воспринял это как приглашение сесть, хотя видел, что они уже почти доели. Они по-прежнему были одеты в комбинезоны, как будто еще не закончили работу.

Роуленд представился женщине.

– Очень приятно, – сухо ответила та, но своего имени не сказала.

У нее было узкое лицо и высокие скулы. Роуленд подумал бы, что ей около двадцати пяти, – если бы не странные морщинки в уголках ее холодных зеленых глаз.

Пока Роуленд ждал, когда ему принесут еду, женщина и Уилл продолжали ужинать. Наконец она доела и положила вилку и нож на стол.

– Вы любите животных? – спросила она Роуленда очень серьезным тоном.

Роуленд удивился вопросу.

– Я их уважаю, – ответил он.

Выражение ее зеленых глаз не изменилось, но у Роуленда возникло ощущение, что она довольна его ответом.

– Это единственные честные создания на всей планете, – сказала женщина. – Для нас большая честь с ними общаться.

В этот момент дневальный принес Роуленду еду. Уилл как раз доел, и дневальный унес их тарелки. Женщина встала, Уилл тоже.

– Нам нужно возвращаться к работе, – сказала она, и они вышли.

Следующим вечером Роуленд пошел ужинать немного раньше и снова застал их. На этот раз она протянула ему маленькую худую руку.

– Меня зовут Ева Соррентино, – сказала она. Роуленд спросил, почему она стала работать с животными.

– Они для зоопарков, – сказала она.

Роуленд удивился, помня то, что Ева говорила накануне вечером.

– Нет ли противоречия в том, – спросил Роуленд, – что вы очень уважаете животных и при этом ловите их для зоопарков?

Уилл Драммонд, который до этого момента сосредоточенно ел, поднял глаза. Он тоже внимательно слушал. Ева решительно покачала головой.

– Мой отец говорил, что это последняя надежда зверей на выживание, – сказала она. – Он считал, что не пройдет и сотни лет, как единственные образцы большинства видов сохранятся только в зоопарках.

Ее отец, объяснила Ева, принадлежал к итальянской семье, которая почти сто лет занималась поставками животных в зоопарки. Отец женился на англичанке и перевел свой бизнес в Англию, где и родилась Ева. Он привил ей любовь к животным, за что она ему будет всегда благодарна.

– Бедный папа, – сказала она, грустно качая головой.

– А что с ним? – спросил Роуленд.

– Он умер, – ответила она.

– Он был одним из тех, кто умер в прошлом рейсе? – догадался Роуленд.

– Да, – ответила она, и начала рассказывать о злополучном странствии «Потерянного счастья».

7

Группа североамериканских зоопарков решила расширить свою коллекцию африканских животных и наняла Альфредо Соррентино руководителем экспедиции в Западную Африку. Ева упросила его взять ее с собой.

Он согласился. Неохотно. Почему – Ева поняла за Три месяца невзгод.

Африка оказалась совсем не тем раем, который Ева представляла себе по книгам. С того момента, как ее нога ступила на эту землю, начались страдания. Хотя Ева носила брюки и рубашки с длинными рукавами так же, как и мужчины в экспедиции, москиты, осы и прочие жалящие твари, казалось, искали именно ее. Одну конкретную неделю каждый месяц все кровососы кружились над Евой и превращали ее жизнь в кошмар.

Дальше дела пошли еще хуже: едва они начали ловить животных, как Ева слегла с такой сильной малярией, что ей казалось – ее кости разлетятся на куски от лихорадочной дрожи. Альфредо, которому очень хотелось закончить работу, оставил дочь выздоравливать в деревне дружественного племени беноло.

– Не пей сырую воду, – сказал он. – Помни о гвинейском черве!

Ева видела, как некоторые дети беноло, зараженные этой гадостью, пытаются вытащить глистов из живота, наматывая их на палочку. Поэтому она заверила отца, что будет очень осторожной и восстановит силы.

Но жизнь Евы в деревне оказалась не такой спокойной, как хотелось. Женщины беноло заходили к ней в любое время дня, чтобы поглазеть на нее и потрогать ее белую кожу и странную одежду. Когда она шла в кусты рядом с хижиной, чтобы очистить кишечник, поглазеть собиралось все племя. Но, несмотря на все это, Еве стало лучше. Она чувствовала себя уже сносно, когда намного раньше, чем предполагалось, команда Альфредо вышла из джунглей с необходимым количеством зверей, пойманных за рекордное время.

После нескольких дней отдыха Альфредо нанял пятьдесят мужчин беноло, чтобы они помогли перевезти животных. Люди погрузили зверей в бамбуковых клетках на связанные пары долбленок и повезли их к устью реки.

Еву сразу переправили на «Потерянное счастье», где она могла жить относительно комфортно, пока остальные выполняли самую сложную работу. Корабль стоял на глубине в полумиле от берега, за границами зоны прилива, и животных надо было перевезти на судно. Три дня Ева смотрела, как люди беноло переправляют зверей по волнам и поднимают на корабль. Это была утомительная и опасная работа. Учитывая все обстоятельства, операция прошла очень хорошо.

Единственный несчастный случай произошел в последний день: клетку с семью обезьянами-капуцинами унесло прибоем; при этом утонуло двое гребцов.

В тот вечер вождь беноло и его шаман приплыли на корабль, чтобы поговорить с Альфредо. Ева наблюдала, как они стоят на палубе; их племенные татуировки и звериные шкуры странно смотрелись на фоне механических лебедок и морских приборов, сооруженных на заводах другого мира и другой эпохи. Двое беноло какое-то время возбужденно поговорили с Альфредо, потом соскользнули вниз по швартову в каноэ и направились к берегу.

Ева спросила отца, что случилось.

– Они сказали, что это знак: люди и звери утонули, потому что некоторые из животных – перевоплощения предков беноло, – ответил Альфредо. – Шаман велел мне отпустить всех зверей, иначе он нашлет на нас проклятие.

– Тогда давай сделаем так, как он сказал, – сказала Ева. – Давай оставим их здесь, тут их дом.

Альфредо посмотрел на нее так, будто после болезни она повредилась рассудком.

– Никогда, – ответил он. – Все это – суеверная чепуха. Помни, что я говорил тебе: мы спасаем животных от вымирания. Только это в конечном итоге имеет значение.

На следующее утро «Потерянное счастье» подняло якорь и на всех парах двинулось от этого душного берега. Но даже несмотря на шум двигателей был слышен бой барабанов, доносящийся с берега. С палубы Ева, Альфредо и некоторые матросы видели людей племени беноло рядом с ритуальным костром на краю песка. Перед ними шаман танцевал странный судорожный танец, указывая своим колдовским жезлом на уходящий корабль.

Капитан «Потерянного счастья» подошел к Еве и Альфредо, стоявшим у леера.

– Черт побери, что они затеяли? – спросил он, глядя на берег.

– Не имею ни малейшего представления, – ответил Альфредо.

Ева промолчала.

Через три дня началась болезнь.

Первым заболел человек из экипажа, который помогал ухаживать за животными. За обедом он сидел за столом, шутливо прикидывая со всеми остальными, как они распорядятся своими деньгами, когда вернутся в цивилизованный мир. В три часа дня он свалился на палубу и, судя по всему, не мог больше управлять движением губ.

– Мае личо эта берех, – повторял он, пока его можно было еще понять. Вечером, когда Ева пошла навестить его, он был уже без сознания. К тому моменту кровь лилась у него изо рта, из носа, из глаз. Вскоре она начала сочиться из пор, точно пот. Еще через час он умер.

Потрясенная увиденным, Ева сразу пошла к отцу.

– Наверное, стоит рассказать капитану о шамане? – спросила она. – Мы пока еще сможем отвезти животных обратно.

– Глупости, – ответил Альфредо. – В любом случае капитан не повернет назад. Но команда может оказаться суеверной и выкинуть зверей за борт, если люди услышат о проклятье. Ты ведь не хочешь, чтобы это осталось на нашей совести?

Ева, конечно, этого не хотела.

Корабельный врач – а он был признанным специалистом по двум вопросам: шотландскому виски и тропическим болезням – терялся в догадках, что за болезнь убила моряка. Поэтому он не смог ничем помочь и на следующий день, когда один из палубных матросов начал жаловаться, что у него болит лицо. За этим последовали обморок, кровотечение и смерть. Потом те же симптомы стали наблюдаться у кочегара, и через несколько часов он умер. Доктор сказал, что он никогда не слышал о такой заразной болезни, и все должны быть осторожны: больных нужно считать не пациентами, а врагами, нацелившими на вас смертельное оружие. Он боялся, что даже минимальный контакт с зараженными смертельно опасен.

Капитан дал указание немедленно избавиться от трупов. Несколько членов экипажа, завернувшись в непромокаемую одежду для безопасности, сбросили мертвецов с одеялами и всеми их пожитками за борт.

В тот вечер стало нехорошо самому доктору. Он отнесся к этому философски и сказал капитану, что вылечит себя с помощью единственного лекарства, которому доверяет, – виски. Его нашли мертвым на следующее утро, в луже собственной крови.

После этого несколько ночей Еве снился кошмар о гигантских жуках. Жуки были двенадцати дюймов в длину: она видела их, когда жила у беноло. Передвигались они очень медленно и были жуткими на вид, хотя на самом деле были совершенно безобидными листоедами. У них были добрые глаза, и дети беноло часто заводили их как домашних зверюшек. Но у гигантского жука в ее кошмаре были злые глаза; он забирался на ее койку, проползал по животу и высасывал из нее кровь.

Впервые этот кошмар приснился ей в то утро, когда ей сообщили, что Альфредо болен. Когда капитан сказал ей об этом, она стала требовать встречи с отцом. Но Альфредо умолял капитана ни при каких обстоятельствах не подпускать к нему Еву. Поэтому стюарду приказали запереть дверь каюты на висячий замок.

Она кричала Альфредо через дверь, и он еще отвечал ей, слабым и искаженным от боли голосом:

– Профай, профай! Береги жверей!

Еве оставалось лишь стоять у его двери и плакать. Альфредо умер в то же утро, и его тело выбросили за борт.

Еще пятеро членов экипажа умерли за неделю. Но кое у кого проявлялись ранние симптомы болезни, а затем люди начинали выздоравливать. Капитан сказал, что, по его мнению, возможны две причины: либо сила болезни уменьшилась, либо те, кто выжил, оказались ей не по зубам. Ева, которой перестали сниться кошмары, думала о третьей возможности: «Потерянное счастье» вышло за пределы действия шаманского проклятья.

Но она подумала, что лучше ей держать это соображение при себе.

8

– И все-таки, – спросил Роуленд Еву Соррентино, когда она закончила рассказывать о болезни, поразившей «Потерянное счастье», – как по-вашему, что было ее причиной? Вы же не думаете, что это проклятье.

– Не знаю, – сказала она. – Но я рада, что все звери в порядке и скоро попадут в свои новые дома. – Она посмотрела на Уилла, и морщинки в уголках ее глаз от улыбки стали глубже. – Животные, похоже, любят Уилла. Он ведет себя с ними так естественно.

Уилл, слушавший ее историю с огромным интересом, только пожал плечами.

– Они мне просто нравятся, – сказал он.

– А я восхищаюсь вами обоими, – сказал Роуленд. – Вонь внизу просто отвратительная. Как вы это выдерживаете? – Он подозревал, что у Евы есть готовый ответ; так и оказалось.

– Я его даже не замечаю, – ответила она. – Если я его не замечаю, его не существует. А ты, Уилл? Запах раздражает тебя?

Уилл оказался чуть разговорчивее, нежели обычно.

– Запахи? – сказал он. – Они не причиняют вреда. Ева снова улыбнулась ему.

9

Они вышли из Глазго три недели назад, и бог морей благоволил к «Потерянному счастью». Путешествие в Новый Свет проходило настолько же спокойно, насколько ужасающим был путь от Черного Континента. Корабль приближался к цели. По качке Роуленд понял, что судно оставило открытый океан позади и теперь пересекает континентальный шельф. Чем меньше глубина, тем капризнее море. Стоя у леера, он видел сентябрьский айсберг, проплывший в нескольких милях по правому борту. В порыве ветра Роуленд даже почувствовал его холод. Боцман, который теперь относился к Роуленду снисходительнее, посоветовал ему наслаждаться такими видами, пока есть возможность.

– Мы входим в зону туманов, – сказал он. – В следующие несколько дней будет почти ничего не видно.

Далеко на западе Роуленд уже заметил качающуюся серую стену, соединяющую океан с небом; ее край сверкал на солнце. «Потерянное счастье» направлялось к этой стене.

К полудню корабль вошел в серое марево. Ограждение, на которое опирался Роуленд, покрылось каплями. Низкий рокот двигателей, который до сих пор был едва заметен, теперь преобладал над остальными звуками. Ему вторил хор зверей, чьи голоса раздавались из открытых иллюминаторов на нижней палубе.

Туманный ревун «Потерянного счастья» грустно завывал каждые три минуты. Было удвоено количество наблюдательных постов, чтобы следить за айсбергами и другими судами. Боцман подошел к Роуленду и минуту постоял около него; дым трубки боцмана был неотличим от тумана.

– Это кладбище кораблей, – сказал он, показывая рукой на невидимое море. – Кто знает, сколько тысяч судов пошли ко дну в этих водах?

Роуленд, присмотревшись, смог различить барашки, окружавшие корабль, словно призраки тех людей, что утонули здесь за много столетий.

Когда Роуленд пришел обедать, в столовой было тихо: моряки в основном стояли на вахте. Ева и Уилл поели быстро, потому что звери нервничали, их надо было успокаивать – особенно гиббонов, которые испуганно вопили всякий раз, когда раздавалась сирена. Ева сказала Роуленду, что она уже слышала такие вопли гиббонов раньше, когда болела в деревне беноло.

– Гиббоны увидели армию разъяренных муравьев, – сказала она. – Своими криками они дали жителям время, чтобы построить вокруг деревни огненный круг, который прогнал муравьев. Потом жители оставили гиббонам корзины, полные фруктов, чтобы отблагодарить их за то, что те предупредили об опасности заранее.

– Да, но ведь в океане муравьев нет, – сказал Роуленд.

Когда он снова вышел на палубу, было чуть больше двух часов пополудни. Он сразу заметил, каким теплым стал туманный воздух, как будто «Потерянное счастье» шло прямиком в огромную баню. Роуленд поднялся в рулевую рубку; ее дверь была открыта. Боцман и капитан стояли на крыле мостика у леера и вглядывались в туман, который теперь казался еще гуще.

– Почему стало так тепло? – спросил Роуленд. – Это Гольфстрим?

– Я ходил в этих морях тысячу раз, – покачал головой капитан, – и никогда не сталкивался ни с чем подобным. – Он был пожилой человек – уже на пенсии, и вызвали его специально, чтобы довести до конца этот рейс.

Боцман попыхивал трубкой. Вдруг он поднял голову.

– Послушайте, – сказал он. – Я больше не слышу зверей.

Роуленд прислушался. Боцман говорил правду. Вой с нижней палубы прекратился. Теперь единственным звуком был глухой рокот двигателей.

И что-то еще – очень слабое…

Капитан встревожился.

– Передай в машинное отделение: стоп машина! – крикнул он рулевому.

Рокот двигателей прекратился. Из невидимого моря, простиравшегося вокруг, они услышали шипение – такое шипение, подумал Роуленд, могут издавать миллионы змей. И все-таки чем дольше он слушал, тем громче делался звук. Уже не шипение змей, а нечто более знакомое – бурление кипящей воды. И воздух, казалось, тоже накалялся. Роуленду даже показалось, что сквозь подошвы он чувствует жар палубы. Да, океан как будто превратился в огромный котел с горячей водой, и теперь эта вода закипала. Он не видел воду из-за тумана, но слышал бульканье со всех сторон.

– Запустить машину! Полный вперед! – закричал капитан рулевому. Боцману он сказал: – Чем быстрее мы отсюда уберемся, тем лучше.

Пароход дрогнул, когда заработали двигатели, но теперь их уже было не слышно из-за бурления. Капитан, на обветренном лице которого ясно читалось беспокойство, встал у перил рядом с Роулендом – как раз вовремя, чтобы увидеть исход странного явления.

«Потерянное счастье» начало подниматься. По крайней мере, Роуленд был уверен, что чувствует, как они поднимаются, хотя из-за тумана видно ничего не было. Роуленд держался за поручень, потому что корабль задрожал по всей длине и накренился, поднявшись в воздух. Подъем длился, наверное, секунд десять.

А затем «Потерянное счастье» упало.

Падение раскололо его надвое.

10

Роуленд Вандерлинден нырнул глубоко в море, теплое, как домашняя ванна. Его ноги были в ботинках, и он изо всех сил отталкивался, пока голова не оказалась над водой. Воздух был полон таким зловонием, что Роуленд хлебнул воды и снова пошел ко дну. Затем снова вынырнул на поверхность, откашлялся водой из легких и вдохнул вонючий воздух. Освободился от ботинок и поплыл изо всех сил. В глазах у него стоял туман, и он не мог протереть их, чтобы понять, где он, – и все же плыл и плыл до изнеможения, задыхаясь от смрада. Затем почувствовал, как чьи-то руки схватили его за плечи и вытащили из воды.

– Ты как? – Это был голос Уилла Драммонда.

– Нормально, – ответил Роуленд. Он моргал, пока к нему не вернулось зрение и он не увидел, что лежит на дощатом плоту с протянутым по краю тросом. – Но мои записные книжки остались в каюте.