"Моими, - вымолвил Гол, - будут те семь вождей, что пришли с озера Лано". "Пусть мрачный король Инис-тора, - молвил Оскар, - выходит против меча Оссианова сына". "А против меча моего - король Инискона!" - молвил Коннал - стальное сердце. "Или я, или вождь Мюдана, - молвил русокудрый Дермид, - опочиет во прахе холодном". Я же, хоть ныне бессилен и безутешен, тогда я избрал ратоборного властител; Термана; я поклялся, что дланью своей добуду щит темно-бурый героя "Вожди мои, - молвил Фингал, благосклонно взирая на нас, - благословляю вас на победу. Сваран, король ревущей пучины, тебя избирает Фингал!"
      И вот, словно сотня ветров, что с разных сторон несутся по многим долинам, строй за строем двинулись мрачные чада холма, и Кромла вокруг отзывалась.
      Как могу я исчислить всех воинов, павших, когда завязался спор нашей стали? О дочь Тоскара, длани наши кровью омылись. Угрюмые полчища Лохлина осыпались, как береговые откосы ревущей Коны. Наши мечи одержали победу на Лене, каждый вождь свой обет исполнил. О дева, не раз ты сидела близ журчащего Бранно, и часто вздымалась грудь твоя белая, словно лебеди пух, когда тихо она выплывает по озеру и ветры проносятся мимо. Ты видела, как багряное солнце тихо скрывалось за тучу; * ночь облегала гору, а порывистый ветр завывал в узких долинах.** И вот уже хлещет дождь, и катятся грома раскаты. На скалах сверкает молния. Духи мчатся верхом на перунах огненных. И могучие горные водопады с ревом свергаются вниз.*** Так, снежнорукая дева, грохотала битва. Но зачем, дочь холма, эти слезы? Девам Лохлина должно рыдать: пал народ их страны, ибо кровью омылась вороненая сталь моего геройского племени. Ныне же я печален, беспомощен, слеп и уже не сподвижник героям. Дай мне, любезная дева, слезы свои, ибо пришлось мне увидеть могилы всех моих близких.
      *
      Солнце восходом своим, а равно погружением в море
      Знаки подаст - и они всех прочих надежнее знаков,
      И поутру на заре, и когда зажигаются звезды.
      Ежели солнечный круг при восходе покроется крапом,
      Спрячется если во мглу и середка его омрачится,
      Жди непременно дождей.
      Вергилий [Георгики, I, 438].
      **
      Ветер подует едва, и тотчас пучина морская
      Пухнуть, волнуясь, начнет; по высоким горам раздается
      Треск сухой, и ему берега зашумевшие вторят
      Гулом широким своим, и рощ учащается шорох.
      Вергилий [Георгики, I, 556].
      ***
      - а с гор стремятся потоки.
      Вергилий [Энеида, IV, 164].
      Вот тогда-то под дланью Фингала, к скорби его, пал герой. Седовласый, он простерся во прахе и поднял меркнущий взор на короля. "Ужели сразил я тебя, - воскликнул сын Комхала, - тебя, верный друг Агандеки! Я зрел твои слезы по деве моей любви в чертогах кровавого Старно. ты был врагом врагов любезной моей, ужели ты пал от моей руки? Воздвигни, Уллин, воздвигни могильный холм сыну Матона и вложи его имя в песнь об Агандеке, ибо любезна душе моей была ты, ныне во мраке живущая дева Ардвена".
      Кухулин из пещеры высокой Кромлы слышал грохот смятенной брани. Он кликнул Коннала, вождя мечей, и Карила, годами древнего. Седовласые герои, заслыша голос его, взяли копья свои тополевые. Они пришли и узрели битвы прибой, подобный стесненным волнам океанским, когда из пучины дует сумрачный ветер и катит валы по песчаному долу.
      При виде сего воспылал Кухулин, и мрак сгустился на его челе. Длань устремилась к мечу его предков, багровый взор - к супостату. Трижды пытался он ринуться в битву, и трижды его удерживал Коннал. "Вождь острова туманов, - он молвил, - Фингал уже побеждает врага. Не надейся снискать себе доли во славе его, ибо подобен буре король".
      "Тогда отправляйся, Карил, - ответил вождь, - и поздравь короля Морвена. Когда Лохлин умчится, словно поток после дождя, и грохот битвы затихнет, пусть тогда его слуха коснется твой сладостный глас, воспевая хвалы королю мечей. Отдай ему меч Катбата, ибо Кухулин уже не достоин поднять оружие предков.
      Но вы, о тени пустынной Кромлы, вы, души вождей, которых уж нет на свете, сопутствуйте Кухулину и говорите с ним в пещере скорби его. Ибо впредь никогда не буду я славен среди могучих воителей этой земли. Ныне я, словно луч отсверкавший, словно туман отлетевший, когда утренний ветер порывом сгоняет его с дремучих склонов холма. Коннал, не говори мне больше о бранях - отошла моя слава. Мои вздохи будут мешаться с ветрами Кромлы, доколе следы мои не сотрутся. А ты, белогрудая Брагела, оплачь погибель славы моей, ибо побежденный вовек не вернусь я к тебе, о солнечный луч Дунскеха".
      КНИГА ПЯТАЯ
      СОДЕРЖАНИЕ КНИГИ ПЯТОЙ
      Кухулин и Коннал все еще остаются на холме. Фингал и Сваран встречаются в битве; описывается их поединок. Фингал побеждает Сварана, связывает его и передает пленника под охрану Оссиана и Гола, сына Морни, а сам вместе с младшими сыновьями и Оскаром преследует противника. Вводный рассказ про Орлу, лохлинского вождя, смертельно раненного в бою. Фингал, опечаленный смертью Орлы, приказывает прекратить преследование. Он созывает сыновей, и ему сообщают, что самый младший из них, Рино, убит. Фингал оплакивает его смерть, выслушивает повесть о Ламдерге и Гельхосе и возвращается на то место, где оставил Сварана. Тем временем Карил, которого Кухулин послал поздравить Фингала с победой, приходит к Оссиану. Беседою двух поэтов завершаются события четвертого дня.
      И вот на ветреном склоне Кромлы молвил Коннал вождю колесницы преславной.* "Что ты так мрачен, сын Семо? Наши друзья могучи во брани. И ты знаменит, о воин: много смертей принесла твоя сталь! Часто встречала Брагела, сияя весельем лазурных очей, часто встречала она своего героя, когда возвращался он среди храбрецов, и меч его был обагрен в кровавой сече, а супостаты безмолвны лежали на поле могильном. Приятно слуху ее было пение бардов, когда деянья твои оживали в их песне.
      * Четвертый день все еще продолжается. Вкладывая повествование в уста Коннала, который по-прежнему остается с Кухулином на склоне Кромлы, поэт тем самым делает уместным прославление Фингала. Начало книги в оригинале представляет собою одну из наиболее красивых частей поэмы. Стихотворный размер выдержан последовательно и полно, что согласуется со степенностью Коннала. Ни один поэт не умел так хорошо согласовывать ритм стиха с нравом рассказчика, как Оссиан. Весьма вероятно, что вся поэма первоначально предназначалась для пения под аккомпанемент арфы, поскольку версификация ее весьма разнообразна и отлично согласуется с различными страстями человеческой души.
      Но взгляни на короля Морвена. Он проходит внизу, словно огненный столп. Сила его, как поток Лубара или ветр гулкозвучной Кромлы, что повергает ветвистые рощи в ночи.
      Счастлив народ твой, Фингал, десница твоя ратоборствует в бранях его; ты - первый воитель, когда опасность грозит ему, мудрейший во дни его мира. Ты слово промолвишь, и тебе повинуются тысячи, и рати трепещут при звоне стали твоей. Счастлив народ твой, Фингал, вождь одиноких холмов.
      Кто там грядет, столь мрачный и страшный в грохоте шествия своего? Кому ж это быть, как не сыну Старно, что спешит навстречу королю Морвена. Взирай на битву вождей! Она подобна буре морской, когда вдалеке два духа встречаются и спорят за власть над волнами. Охотник с холма слышит шум и зрит, как громады валов стремятся на берег Ардвена".
      Так говорил Коннал, когда встретились два героя посреди своих гибнущих ратей. Оружия лязг разносился окрест, и каждый удар грохотал, словно сотня молотов в кузне! Ужасна брань королей, и страшны их взоры! Щиты темно-бурые расколоты надвое, и, дробясь, разлетается сталь их шлемов. Они бросают наземь оружие. Каждый стремится схватить врага. Жилистыми руками объемлют они друг друга, они влекутся то вправо, то влево и, упершись стопами в землю, усильно сгибают и распрямляют ноги.* Но когда вздымалась гордыня их мощи, пятами они сотрясали холм, утесы с высот рушились и кусты зеленоглавые с мест своих исторгались. Наконец, истощились силы Сварана, и связан король дубров.
      * Это место напоминает подобное в двадцать третьей песни Илиады.
      Сильно хребты захрустели, могучестью стиснутых рук их
      Круто влекомые; крупный пот заструился по телу;
      Частые полосы вкруг по бокам и хребтам их широким
      Вышли багровые.
      [Гомер. Илиада, XXIII, 714].
      Так я некогда видел на Коне (но Коны я больше не вижу), так я видел два темных холма, отторгнутых с мест своих силой прорвавшихся вод. Они влекутся то вправо, то влево, и дубы их могучие сходятся в выси. Затем они низвергаются вместе со всеми утесами и деревами. Потоки меняют течение, и след багровый обвала виден издалека.
      "Сыны короля Морвена, - сказал благородный Фингал, - стерегите короля Лохлина, ибо могуч он, как тысяча волн. Длань его обучена брани, а род прославлен от древних времен. Гол, ты первый из героев моих, и ты, Оссиан, повелитель песен, сопутствуйте другу Агандеки и обратите в радость горе его. Вы же, Оскар, Филлан и Рино, вы, отпрыски крови моей, гоните по вереску Лены оставшихся ратников Лохлина, дабы впредь ни единый корабль не посмел рассекать мрачно-бурные волны Инис-тора".
      Они понеслись через вереск, как молния. Он медленно двинулся, как грозовая туча над безмолвной равниной, выжженной летним зноем. Меч перед ним сверкал, как луч солнца, и был ужасен, как метеор, струящийся ночью. Он подошел к одному из вождей Лохлинских и молвил сыну волны.
      "Кто это, туче подобный, стоит у скалы рядом с ревущим потоком? Перескочить он не может через него и все ж предо мною вождь величавый. Горбатым щитом прикрыт его стан, а копье, как древо пустыни. Юноша темно-русый, враждебен ли ты Фингалу?"
      "Я сын Лохлина, - так он вскричал, - и на поле брани сильна десница моя. Супруга моя рыдает дома, но _О_рла вовек не вернется".*
      * Повесть об _О_рле в подлиннике так прекрасна и трогательна, что на севере Шотландии ее знают многие, кто даже и не слыхал больше ни единого слога из поэмы. Она разнообразит действие и возбуждает внимание читателя, когда он уже ее ожидает от поэмы ничего интересного, поскольку победа над Свараном завершила основное действие.
      "Станет сражаться герой или он покорится? - спросил благородный воитель Фингал. - Не побеждают враги, когда я на поле брани, но друзей моих славят в чертоге. Сын волны, последуй за мной, раздели мое пиршество чаш и гоняйся за ланями в пустынном моем краю".
      "Нет, - отвечал герой, - я помогаю слабейшему. Моя мощь пребудет с тем, кто изнемог в бою. О воин, мой меч никогда не встречал себе равного, так пусть же мне сдастся король Морвена".
      "Я никогда не сдавался, Орла, никогда не сдавался Фингал человеку. Так извлеки свой меч и себе избери по силам противника. Много героев в войске моем".
      "А разве король не желает сразиться? - спросил темно-русый Орла. Фингал достоин Орлы, один лишь он во всем своем племени. Но внемли, король Морвена, если погибну я, ибо воин должен некогда пасть, воздвигни мне посреди Лены могилу, да вознесется она превыше других. И пошли по волнам темно-синим меч Орлы любимой его супруге, дабы, роняя слезы, могла она показать его сыну и возжечь в его сердце бранный пламень".
      "Чадо плачевной повести, - молвил Фингал, - зачем пробуждаешь ты слезы мои? Воинам суждено некогда пасть, и дети узрят в чертоге праздвое их оружие. Но, Орла, твоя могила воздвигнется, и супруга твоя белотрудая будет рыдать над твоим мечом".
      Они бились на вереске Лены, но Орлы десница была слабее. Опустился меч Фингала и расколол его щит надвое. Упал щит и сверкнул на земле, как луна в потоке ночном.
      "Король Морвена, - молвил герой, - подыми свой меч и пронзи мне грудь. Раненого, истомленного в битве, меня покинули здесь друзья. Плачевная повесть дойдет до брегов быстротекущей Лоты, до любимой моей, когда будет она одиноко бродить по лесу под шорох листвы".
      "Нет, - сказал король Морвена, - не нанесу я вовек тебе раны, Орла. Да узрит она тебя на брегах Лоты, избежавшего дланей войны. Пусть твой отец седовласый, что, быть может, ослеп от старости, услышит в своем чертоге звук твоего гласа. Пусть герой воспрянет радостно и вытянет длани в поисках сына".
      "Но он вовеки его не найдет, Фингал, - ответил юноша с быстротекущей Лоты, - я умру на вереске Лены, и чужеземные барды заговорят обо мне. Мой широкий пояс скрывает смертельную рану. Но теперь я брошу его на ветер".
      Темную кровь источает рана, бледный падает он на вереск Лены. Фингал склоняется к умирающему и призывает юных своих героев.
      "Оскар и Филлан, сыны мои, воздвигните памятник Орле высокий. Да почиет здесь темно-русый герой вдалеке от любимой супруги. Да почиет он здесь в тесном дому, вдалеке от журчания Лоты. Сыны слабосильных найдут его лук дома, но не смогут его натянуть. Верные псы его воют на холмах родных, а вепри, которых гонял он, ликуют. Пала десница брани, повержен могучий средь доблестных!
      Возвысьте глас и трубите в рог, вы, сыны короля Морвена. Вернемся к Сварану и проводим песнею ночь. Филлан, Оскар и Рино, бегите по вереску Лены. Где же ты, Рино, младой сын славы? Ты не привык отзываться последним на зов отца".
      "Рино, - сказал Уллин, первый из бардов, - отошел к величавым призракам праотцев: к Траталу, королю щитов, и Тренмору, вершителю могучих деяний. Лежит поверженный юноша бледный, лежит на вереске Лены".
      "Значит пал самый быстрый в роде моем, тот, кто первый натягивал лук? Едва я успел узнать тебя; так зачем же ты пал, юный Рино? Но спи покойно на Лене, скоро Фингал увидит тебя. Скоро умолкнет мой глас и исчезнут мои следы. Барды возвестят имя Фингалово, камни заговорят обо мне. Но ты, Рино, повержен навеки, не обретя себе славы. Уллин, ударь по струнам арфы и воспой имя Рино, поведай, каким он стал бы вождем. Прощай же, ты, первый во всех сраженьях. Уже не придется мне твой дрот направлять. Ты, кто был так прекрасен, я больше не вижу тебя. Прощай".
      Катилась слеза по щеке короля, ибо грозен во бранях был его сын. Его сын, что был, как ночной пожар на холме, когда на его пути рушится лес и путник, заслыша его, дрожит.
      "Чья слава почиет в той мрачно-зеленой могиле? - так начал король щедрых пиров. - Четыре камня, венчанные мхом, здесь стоят, указуя на тесное смерти жилище. Пусть мой Рино вблизи упокоится в соседстве с отважным мужем. Быть может, прославленный вождь здесь почиет, и он будет витать в облаках с сыном моим. О Уллин, спой нам песнь мияувших времен. Воскреси в нашей памяти темных жильцов могилы. Если в поле отважных никогда не бежали они от угрозы, пусть мой сын упокоится с ними, вдали от друзей, на вереске Лены".
      "Здесь, - промолвил бард, - здесь покоится первый среди героев. Безмолвен Ламдерг * в этой могиле и Уллин, властитель мечей. Но кто" там с кроткой улыбкой взирает, склоняясь с облака и являя мне лик свой прелестный? Зачем, о дева, зачем так бледна ты, первая красавица Кромлы? Спишь ли ты с боевыми врагами, Гельхоса, белогрудая дочь Туахала? Тысячи любили тебя, но ты любила Ламдерга. Ко мшистым башням Сельмы пришел он и, ударив в свой темный щит, промолвил.
      * Lamh-dheafg означает кровавая рука, Gelchossa - белоногая. Tuathal угрюмый. Ulfadda - долгобородый. Ferchios - победитель мужей.
      "Где ты, Гельхоса, любовь моя, дочь благородного Туахала? Я оставил ее в чертогах Сельмы, когда шел сразиться с угрюмым Улфаддой. "Возвращайся скорее, Ламдерг, - говорила она, - ибо я здесь печалью объята". Ее белая грудь вздымалась от вздохов. Ее ланиты оросились слезами. Но я здесь не вижу ее, не идет она встретить меня и утешить мне душу после сраженья. Безмолвен чертог моей радости, не слышно голоса барда. Не звенит цепями Бран ** у ворот, приходу Ламдерга радуясь. Где Гельхоса, любовь моя, нежная дочь великодушного Туахала?"
      ** Бран - обычное имя борзых собак, сохранившееся до нашего времени. На севере Шотландии существует обычай давать собакам имена героев этой поэмы, из чего можно заключить, что имена эти привычны для слуха, а сами герои славятся повсеместно.
      "Ламдерг, - молвил Ферхиос, сын Эйдона, - Гельхоса, быть может, на Кромле; она и лучницы-девы несутся за быстрым оленем".
      "Ферхиос, - ответил вождь Кромлы, - ухо Ламдерга шума не слышит. Безмолвно в лесах Лены. Мои очи не видят быстрых оленей. Heвидят и гончих псов. Не нахожу я нигде любимой моей Гельхосы. прекрасной, как полная луна, на холмы Кромлы сходящая. Иди, Ферхиос, иди к Алладу,*** седовласому сыну скалы. В каменном круге жилище его. Он может знать, где Гельхоса".
      *** Аллад, - очевидно, друид. Он назван сыном скалы, потому что жилище его находится в пещере, а упомянутый каменный круг - это ограда храма друидов. Здесь с Алладом советуются как с человеком, обладающим сверхъестественным знанием. Несомненно, что от друидов пошло смехотворное представление о ясновидении, которое и поныне распространено в горной Шотландии и на островах.
      Пошел сын Эйдона и молвил в ухо старцу. "Аллад, ты, обитатель скалы, ты, одиноко дрожащий. Что увидали старые очи твои?"
      "Я видел, - ответил дряхлый Аллад, - Уллина, сына Карбара. Он шел, словно туча с Кромлы, напевая зловещую песнь, словно ветер в лесу обнаженном. Он взошел в чертоги Сельмы. "Ламдерг, - сказал он, - ты, из мужей самый грозный, сражайся иль сдайся Уллину". "Ламдерга, сына брани, здесь нет, - отвечала Гельхоса. - Он бьется с Улфаддой, могучим вождем. Его здесь нет, о ты, из мужей первый. Но Ламдерг вовек не сдавался. Он сразится с сыном Карбара".
      "Любезна ты мне, дочь великодушного Туахала, - грозный Уллин сказал. Я тебя уведу в чертоги Карбара. Доблестный будет владеть Гельхосой. Три дня я останусь на Кромле, поджидая Ламдерга, сына брани. На четвертый Гельхоса станет моей, если могучий Ламдерг сокроется"".
      "Аллад, - молвил вождь Кромлы, - мир твоим сновиденьям в пещере! Ферхиос, труби в рог Ламдерга, дабы Уллин услышал его на Кромле". Ламдерг, подобный ревущей буре, взошел из Сельмы на холм.* Идучи, он напевал зловещую песнь, что звучала, как шум водопада. Он стоял на холме, словно туча, чей образ от ветра меняется. Он камень скатил, призывая к брани. Уллин услышал его в чертоге Карбара. Возвеселился герой, услыхав врага, и отцовское взял он копье. Заиграла улыбка на смуглом его лице, когда он мечом препоясался. Кинжал блестел во длани его. Идучи, он свистал.
      * Читатель заметит, что это место изложено здесь иначе, чем в "Отрывках старинных стихотворений". Оно передается различно в устной традиции, и переводчик избрал наименее напыщенный вариант.
      Гельхоса видала, как молчаливый вождь, словно туман клубящийся, вздымался на холм. Она себя била в высокую белую грудь и безмолвно, в слезах, трепетала за Ламдерга.
      "Карбар, властитель чаш седовласый, - молвила нежнорукая дева, - должно мне лук на Кромле напрячь, ибо я вижу там бурых ланей".
      Она поспешила на холм. Напрасно: уже сражались герои угрюмые. Зачем королю Морвена стану я сказывать, как во гневе герои сражаются! Пал Уллин свирепый. Юный Ламдерг, весь побелев, приблизился к дочери великодушного Туахала.
      "Что за кровь, мой любимый, - спросила нежнокудрая дева, - что за кровь по тебе струится, мой воин?" "Это Уллина кровь, - ответствовал вождь. - Ты прекрасней, чем снег на Кромле, Гельхоса, дай мне здесь отдохнуть немного". И умер могучий Ламдерг.
      "Ужель ты так рано заснул на земле, о вождь тенистой Кромлы?" Три дня над любимым она проливала слезы. Звероловы нашли ее бездыханной. Этот могильный холм воздвигли они над всеми тремя. И пусть твой сын, о король Морвена, упокоится здесь с героями".
      "И мой сын упокоится здесь, - промолвил Фингал, - весть об их славе уже достигла моих ушей. Филлан и Фергус, сюда принесите Орлу, бледного юношу с берега Лоты. Не с неровней возляжет Рино в земле, если Орла будет с ним рядом. Плачьте, дочери Морвена, и вы, девы стремительной Лоты. Словно древо, каждый из них возростал на холме, и вот он повержен как дуб пустыни, что лежит поперек потока и сохнет на горном ветру.**
      **
      ...как падает дуб или тополь,
      Или огромная сосна, которую с гор дровосеки
      Острыми вкруг топорами ссекут...
      Гомер, Илиада, XVI [482].
      Оскар, вождь всех юных воинов, ты видишь, как пали они! Будь и сам, как они, на земле прославлен. Как они, стань песнею бардов. Грозен был их облик в сраженьях, но кроток был Рино в мирные дни. Был он, как радуга дождевая, что видна далеко над потоком, когда солнце садится за Мору, и тишь царит на оленьем холме. Покойся, меньшой из моих сынов, покойся, Рино, на Лене. Нас тоже не станет, ибо воин некогда должен пасть".
      Так скорбел ты, король холмов, когда Рино лежал на земле. Как же должен скорбеть Оссиан, что и сам ты покинул нас. Уже не слыхать мне на Коне твоего далекого гласа. Очи мои не различают тебя. Часто, беспомощный и безутешный, сижу у могилы твоей и касаюсь ее руками. Подчас мне чудится глас твой, но это лишь ветер пустыни. Давно уже опочил правитель брани Фингал.
      Тогда Оссиан и Гол воссели со Свараном на зеленых и мягких брегах Лубара. Я заиграл на арфе, ибо хотел угодить королю. Но угрюмо было его чело. Он обращал багровые очи к Лене. Герой оплакивал свой народ.
      Я поднял глаза на Кромлу и узрел там сына великодушного Семо. Скорбно и медленно он уходил с холма к одинокой пещере Туры. Он видел победу Фингала, и с горем смешалась радость его. Солнце сверкало на доспехах его, и Коннал медленно влекся за ним. Они за холмом сокрылись, словно в ночи два столпа огневых, когда ветры их гонят чрез гору и вереск горящий гудит. Возле потока, в пене ревущего, его пещера в скале. Над нею склоняется древо, и своды ее отзываются шумным ветрам. Здесь покоится вождь Дунскеха, сын великодушного Семо. Думы его - о битвах, проигранных им, и слезы текут по ланитам. Он скорбел об утрате славы своей, что сокрылась, как туман над Коной. О Брагела, ты слишком далеко, не ободришь ты душу героя. Но пусть он в душе своей увидит твой светлый образ, чтобы думы его воротились к одинокому солнечному лучу Дунскеха.
      Кто там идет, убеленный сединами? Это сын песнопений. Привет тебе, Карил, древний годами, твой голос, как арфа в чертогах Туры. Речи твои приятны, как дождь проливной, что падает на поле, солнцем сожженное. Карил, древний годами, зачем ты пришел от сына великодушного Семо?
      "Оссиан, властитель мечей, - ответствовал бард, - ты лучше всех запеваешь песнь. Давно ты известен Карилу, ты, правитель сражений. Часто играл я на арфе для любезной Эвиралин. Ты также часто свой голос с моим съединял у Бранно в чертогах щедрых пиров. И часто меж нашими голосами было слышно пение Эвиралин нежнейшей. Однажды запела она про гибель Кормака, юноши, павшего из-за любви к ней. Я видел, как слезы текли по ее ланитам и по твоим, повелитель мужей. Душа ее сострадала несчастному, хоть она не любила его. Как прекрасна была, среди тысячи дев дочь великодушного Бранно!"
      "Не вызывай, Карил, - ответствовал я, - не вызывай в моей памяти образа Эвиралин. Воспоминанье размягчит мне сердце, наполнит очи слезами. Бледна, опочила она в земле, красавица нежно-румяная, столь любимая мною. Но сядь здесь на вереске, бард, и дай нам услышать твой голос. Приятен он, как вздохи весеннего ветра, который ласкает слух охотника, когда тот пробуждается радостный, ибо слышал во сне пение горных духов".
      КНИГА ШЕСТАЯ
      СОДЕРЖАНИЕ КНИГИ ШЕСТОЙ
      Наступает ночь. Фингал задает своему войску пир, на котором присутствует Сваран. Король велит барду Уллину пропеть песнь мира - таков был неукоснительный обычай в конце войны. Уллин рассказывает о подвигах в Скандинавии Тренмора, прадеда Фингала, и о его женитьбе на Инибаке, дочери короля Лохлинского, который был предком Сварана. Это обстоятельство, а также то, что он брат Агандеки, в которую Фингал был в юности влюблен, побуждает короля освободить Сварана и отпустить его с остатками войска в Лохлин при условии, что он пообещает никогда впредь не возвращаться в Ирландию с враждебными намерениями. Ночь проходит в приготовлениях к отъезду Сварана, в пении бардов и беседе, во время которой Фингал рассказывает повесть о Грумале. Настает утро. Сваран покидает Ирландию. Фингал отправляется на охоту и, найдя Кухулина в пещере Туры, утешает его, а на следующий день отплывает в Шотландию, и этим завершается поэма.
      Ночные тучи, клубясь, спускаются и замирают на темной вершине Кромлы.* Звезды севера восстают над зыбучими волнами Уллина, огненные главы являя сквозь летучий туман небесный. Далекий ветер ревет в лесу, но тиха и мрачна равнина смерти.
      * Эта книга начинается четвертой ночью и завершается утром шестого дня. "Поэма, таким образом, охватывает пять дней, пять ночей и часть шестого дня. Действие происходит на вересковой равнине Лены и горе Кромле на побережье Ольстера.
      И все же над Леной темнеющей коснулся моих ушей благозвучный голос Карила. Он пел о товарищах нашей юности и о днях прошедших лет, когда встречались мы на брегах Лего и пускали по кругу радость чаш. Облачные кручи Кромлы отзывались на голос его. Духи тех, кого воспевал он, слетались в шумливых ветрах. Было видно, как долу они склонялись, радуясь звучной хвале.
      Будь же благословенна, Карил, душа твоя среди вихрей. О, если бы ты посетил жилище мое, когда одинок я в ночи! И ты приходишь, мой друг, часто я слышу легкую руку твою на арфе моей, когда она висит на дальней стене я доносится слабый звук до моих ушей. Почему не беседуешь ты со мною в скорби моей и не говоришь мне, когда же узрю я своих друзей? Но ты пролетаешь мимо в шелесте ветра, и твое дуновенье свистит в седых волосах Оссиана.
      Между тем на склоне Моры собрались герои на пир. Тысяча древних дубов горит на ветру. Сила чаш** ходит по кругу. И радостью светятся души воинов. Но безмолвен король Лохлина, и от горя багровы его горделивые очи. Часто он к Лене свой взор обращал, вспоминая свое пораженье.
      ** Выражение _сила чаш_ обозначает напиток, который пили герои; сейчас, что прошествии стольких лет, уже нельзя определить, какого рода он был. В нескольких древних поэмах переводчик встречал упоминание о том, что в чертогах Фингала были обычны восковые свечи и вино. Употребленные при этом названия - латинского происхождения, а это свидетельствует, что наши предки, если они действительно располагали такими жизненными благами, получили их от римлян. Каледонцы могли познакомиться с ними во время частых набегов на римскую провинцию и доставить их в свою страну среди военной добычи, захваченной в южной Британии.
      Фингал опирался на щит своих предков. Его седые власы развевались тихо по ветру и блестели в ночных лучах. Он заметил горесть Сварана и молвил первому барду.
      "Воспой нам, Уллин, воспой мирную песнь и утешь мою душу после брани, чтобы ухо забыло грохот оружия. И пусть сто арф будут вблизи, дабы возвеселить властителя Лохлина. В радости должен он нас оставить. Не уходил доселе никто от Фингала печальным. Оскар, перун моего меча разит могучих во брани, но мирно покоится он у бедра моего, когда ратники в битве сдаются".
      "Тренмор,* - промолвил бард - уста песнопений, - жил во дни минувших годов. Он носился по северным волнам, бурям товарищ. Высокие скалы Лохлина и шелестящие рощи сквозь туман пред героем возникли, и он опустил паруса белогрудые. Тренмор преследовал вепря, что ревел в лесах на Гормале. Многие в бегство пустились от страшного зверя, но сразил его Тренмор копьем своим.
      * Тренмор был прадедом Фингала. Этот рассказ введен, чтобы сделать естественным освобождение Сварана.
      Три вождя, что видели эту ловитву, о чужеземце могучем поведали. Они поведали, как он стоял, словно огненный столп, сияя в доспехах доблести. Король Лохлина задал пир и пригласил цветущего Тренмора. Три дня пировал он в открытых ветрам чертогах Гормала и право обрел избирать оружие в битве.
      В целом Лохлинском крае не нашлось героя, что не сдался бы Тренмору. И ходила по кругу чаша веселья под песни хвалы королю Морвена, тому, кто пришел по волнам, первому из мужей могучих.
      Когда же настало хмурое утро четвертое, герой спустил ладью свою на воду и, бродя по безмолвному берегу, ожидал шумливого ветра. Ибо он слышал громкий ропот его порывов в дальней дубраве.
      Облеченный в стальные доспехи, явился ему сын лесистого Гормала. Алели ланиты его, золотились кудри. Кожа бела, словно Морвена снег. С кроткой улыбкой он обращал голубые очи, говоря королю мечей:
      "Останься, Тренмор, останься, ты, из мужей первый, не победил ты еще сына Лонвала. Меч мой часто встречал отважных. И стережется благоразумный мощи моего лука".
      "Златокудрый юноша, - Тренмор ответил, - я не стану биться с сыном Лонвала. Слаба еще десница твоя, солнечный луч красоты. Удались к темно-бурым ланям Гормала".
      "Но я удалюсь, - ответствовал юный, - только с оружием Тренмора, звуком славы своей упиваясь. Девы, улыбки даря, соберутся вокруг того, кому покорился Тренмор. Они начнут испускать вздохи любви и восхищаться длиной твоего копья, когда пронесу я его среди тысяч, вздымая к солнцу блестящее острие".
      "Вовеки тебе не носить копья моего, - молвил в гневе король Морщена. Твоя мать найдет побелевшее тело твое на берегу гулкозвучного Гормала и, взор устремив над синеющей глубью, узрит паруса того, кто убил ее сына ".
      "Я не стану вздымать копья, - ответствовал юноша, - десница моя еще не окрепла с годами. Но пернатой стрелой научился я поражать врага вдалеке. Сбрось же тяжесть стальной брони, ибо Тренмор кругом весь окован. Я первый слагаю наземь броню свою. Пронзай же теперь меня стрелой, о король Морвена".
      Он узрел, как вздымается грудь ее. То была сестра короля. Она увидала его в чертогах Гормала и полюбила лицо его юное. Копье упадает из длани Тренмора; он склоняет долу зардевшийся лик, ибо дева предстала ему, словно яркий луч, что встречает сынов пещеры, когда снова выходят они на озаренные солнцем поля и опускают глаза ослепленные.
      "Вождь открытого ветрам Морвена, - начала снежнорукая дева, - приюти меня на своей быстроходной ладье, удали меня от любви свирепого Корло. Ибо он страшен для Инибаки, как гром в пустыне. Он любит меня в угрюмстве гордыни своей и сотрясает десять тысяч копий",