Поэмы Оссиана

      Нет! ты презрен навеки мной!
      Предшествуй мне к юдоли слезной,
      Где слышен дев плачевный глас,
      Да узрю красоты любезной,
      Да узрю их - в последний раз!..
      Се! труп ее на камень мшистый
      Простерт с поникшею главой;
      Взвевает ветр власы волнисты
      Звенит уныло тетивой.
      Навек отшла от нас Комала!..
      Рыдай со мной, героев сонм!
      Прекрасная навек увяла
      Заснула беспробудным сном!
      Воспойте похвалу прекрасной,
      О барды! в мирной тишине:
      Да отзывы холмов всечасно
      Твердят любезно имя мне.
      Барды
      Воззрите! се ее священна
      Тень носится на облаках;
      Небесным светом озарениа
      В воздушных плавает огнях.
      Воззрите! се легчей зефира
      На сребряных лучах луны
      Душа ее, чистей ефира,
      Несется в горние страны.
      Оттоль ей предки стали зримы,
      Владетели воздушных стран:
      Во бранях Сарн непобедимый,
      Пламеновидный Фидаллан.
      Комала! арфы нежны звоны
      Уже твоей не тронут нас,
      И холмы, и луга зелены
      На твой не отзовутся глас.
      Сопутницы твоих дней красных
      Искать тебя везде начнут
      В пустынях и лесах ужасных,
      Но ах! вотще их будет труд.
      Ты только станешь им являться
      В мечтаньях иногда нощных:
      Твой глас им будет повторяться
      И радостью исполнит их.
      Они, сию воспомнив радость,
      Век будут о тебе мечтать;
      И тем веселие и сладость
      Их скорбны души ощутят.
      Воззрите! се ее священна
      Тень носится на облаках;
      Небесным светом озаренна
      В воздушных плавает огнях.
      Воззрите! се легчей зефира
      На сребряных лучах луны
      Душа ее, чистей ефира,
      Несется в горние страны.
      1805
      П. С. Политковский
      СМЕРТЬ ГИДАЛЛАНА
      ВВОДНАЯ ПОВЕСТЬ ИЗ БОЛЬШОЙ ОССИАНОВОЙ ПОЭМЫ "СРАЖЕНИЕ С КАРОСОМ",
      СЛУЖАЩАЯ ОКОНЧАНИЕМ ПРЕДЫДУЩЕЙ ЕГО "ДРАМАТИЧЕСКОЙ ПЕСНИ"
      С стесненной горестной душою
      Изгнанный вождь геройских сил
      Потек медлительной стопою
      Безмолвен, мрачен и уныл.
      Власы его и шлем пернатый
      Вздымая, горный ветр шумел,
      И меч отцов его булатный
      Небрежно при бедре висел.
      Слезами очи орошенны
      Он часто долу потуплял,
      И часто из груди стесненной
      Его вздох тяжкий вылетал.
      Три дни в отчаянье жестоком
      Три дни герой до Балвы шел;
      В четвертой на брегу высоком
      Чертоги праотцев узрел.
      Там древ густых в тени сокрытый
      Отец пред взор его предстал:
      Ламор во бранях знаменитый.
      Никто его не окружал;
      Глава безвласая склонилась
      На жезл, держимый им в руках;
      Вода источника струилась,
      Журча при старцевых стопах.
      Слепец пред солнцем заходящим
      Сомкнуты очи потуплял
      И тихим голосом дрожащим
      Дела протекши воспевал.
      Но вдруг Ламор уединенный
      Внимает шорох - восстает;
      Предчувством тайным возбужденный,
      Приход сыновний познает.
      "Тебя ль, тебя ль, о сын любезный!
      Тебя ли ныне слышу я?
      Вещал Ламор, родитель нежный.
      Иль это только тень твоя?
      Ужель ты пал сражен средь бою
      Каррона на брегах крутых?
      Иль естьли суждено герою
      Еще остаться средь живых,
      То где, о сын мой! где отличны
      Сотрудники твои в войне?
      Почто мне гласы их не слышны?
      Вещай скорей, ответствуй мне!
      Ты прежде возвращался с брани
      И ратники мои с тобой;
      Скажи: ужель теперь попранны
      На поле славы смертью злой?"
      "Нет, нет! - ответствовал смущенный
      Ламору Гидаллан в слезах.
      Твои герои не сраженны,
      Не рассевал их гордый враг!
      Они все в радости, в забаве
      И в торжестве проводят дни:
      Лишь сыну твоему ко славе
      Навек пути заграждены;
      Лишь я, родитель мой почтенный,
      Один несчастный осужден
      Дни проводить уединенны
      У сих поросших мохом стен,
      Здесь на брегу пустынном Балвы
      В тоске безвестно умереть,
      Тогда, когда на поле славы
      Победой должен я греметь".
      "Увы! - что слышу! - оскорбленный
      Ламор от сердца возопил.
      Когда во время ополчений,
      Скажи, когда, кто приходил
      Почить на бреге сем беспечно,
      Забыв и славы звук самой?
      Нет! ты не примиришься вечно
      С тенями предков, ни со мной!
      Смотри на этот гроб священный,
      Смотри, о сын мой, на него!
      А я очей навек лишенный
      Зреть боле не могу его.
      В нем предок твой почиет славный,
      Непобедимый Гермаллоп.
      Никто не зрел, чтобы со брани
      Во бегство обращался он.
      Внимай - мне тень его вещает:
      "Гряди, мой сын, гряди, герой!
      Тебя лавр славы украшает:
      Гряди беседовать со мной!.."
      Увы! я с славой разлучился:
      Меня мой сын ее лишил!
      Он в бег постыдно обратился
      И поле брани уступил!"
      "Почто, - рек Гидаллан вздыхая.
      Владыка Балвы берегов!
      Почто, о прежнем вспоминая,
      Ты растравляешь ныне вновь
      В моем глубоки сердце раны
      И в душу нову льешь печаль?
      Клянусь, клянусь, что поле брани
      Врагам моим не уступал!
      Фингал - сей мощный царь Морвена,
      Мстя смерть возлюбленной своей,
      Велел оставить мне знамена
      И грозный сонм его вождей.
      "Беги! - вещал мне раздраженный.
      Изыди из Морвенских стран
      В свои пределы отдаленны!
      Беги, презренный Гидаллан!
      И тамо, на брегу потока
      Поносный стыд свой сокрывай;
      В унынии, в тоске глубокой
      Томися, сохни, увядай,
      Подобно дубу, всех лишенну
      Зеленых листиев своих,
      Порывом ветра наклоненну
      Реки на берегах крутых!""
      "Ужель мне суждено судьбою
      Сносить, увы! такой позор?
      Вещал покрытый сединою
      Унылым голосом Ламор.
      Быть с сыном здесь в уединеньи,
      Отрады боле не иметь,
      В печали, горести, презреньи
      В пустынном месте умереть?
      Тогда, как тысящи героев,
      Как тысящи морвенских чад,
      Среди кровавых, ратных боев
      Завидной славою гремят!
      О тень родителя любезна!
      Веди, веди меня с собой!
      Да хладная могила тесна
      Нас купно скроет под землей.
      Нет в мире для меня забавы!
      Мой взор от горести померк!
      Увы! торжественные славы
      Лишился Гидаллан навек!"
      "Ах, чем могу твой стон плачевный
      Пресечь, родитель нежный мой!
      Вещал тоскою удрученный
      В ответ ему младой герой.
      Куда, куда мне устремиться?
      Где лавр победы мне найтить,
      Где блеском славы озариться
      И слух Ламора усладить?
      Нет! мне уж не венчаться бранью:
      Осталось - звероловом быть;
      Гоняться по холмам за ланью,
      И диких еленей разить.
      Ламор не станет восхищаться,
      Вняв слабый звероловца глас,
      Когда я буду возвращаться
      В вечерний, тихий с ловли час;
      Не будет поглаждать рукою
      Ласкающихся псов моих;
      Не спросит: "Сын мой, что с тобою
      Случилось на горах крутых,
      Когда за сернами стремился
      И диких еленей искал?""
      "Так! - рек Ламор. - Мой рок свершился,
      Знать, должно, должно, чтоб я пал!
      Подобно древу иссушенну,
      Возростшему на теме гор,
      Дыханьем ветра низложенну,
      Падет при старости Ламор!
      Увидят тень мою, блудящу
      По холмам в тишине нощной,
      Лиющу слезы и стенящу
      О жребие твоем, сын мой!
      Тогда сокройся ты от взора
      В непроницаемой туман,
      Да не постигнет месть Ламора
      Тебя, злосчастный Гидаллан!
      Теперь гряди в мои чертоги;
      Там на стенах увидишь ты
      Оружья наших предков многи:
      Их шлемы, копья и щиты;
      Возьми и принеси оттоле
      Меч Гермаллонов, страх врагов,
      Который отнял он на поле,
      Лия потоками их кровь".
      В чертоги Гидаллан вступает
      И, снявши со стены булат,
      Выходит и отцу вручает:
      С ним Гермаллонов пояс злат.
      Рука слепца по стали бродит,
      Ища на оной острия
      И вдруг Ламор его находит,
      И говорит: "Веди меня,
      Веди меня к могиле мшистой!
      Я слышу, сильный ветр свистит
      Под свесом сосны сей сенистой
      Там Гермаллон спокойно спит.
      Вокруг гробницы терн колючий
      С травою дикою растет;
      Источник пенистый, гремучий
      По камням близ ее течет.
      Теперь уж солнце зной полдневный
      На беззащитны льет поля:
      Хочу от жару утомленный
      Вкусить прохладу тамо я".
      Се старец с сыном достигает
      До гроба предка своего
      Тут меч в руке отца сверкает,
      И сын... без чувств падет его.
      Сном вечным очи их закрылись:
      Единый гроб вместил их прах;
      Чертоги их опустошились,
      Стоящи Балвы на брегах.
      Никто сих мест не посещает,
      Боится странник здесь почить;
      Безмолвье вечно обитает,
      Где Гидаллан с Ламором спит.
      В часы полуденные ясны
      Окрест гробницы их парят
      Одни лишь призраки ужасны
      И в мрачных тенях древ шумят.
      1807
      Н. И. Гнедич
      ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЬ ОССИАНА
      О источник ты лазоревый,
      Со скалы крутой спадающий
      С белой пеною жемчужною!
      О источник, извивайся ты,
      Разливайся влагой светлою
      По долине чистой Лутау.
      О дубрава кудреватая!
      Наклонись густой вершиною,
      Чтобы солнца луч полуденный
      Не палил долины Лутау.
      Есть в долине голубой цветок,
      Ветр качает на стебле его
      И, свевая росу утренню,
      Не дает цветку поблекшему
      Освежиться чистой влагою.
      Скоро, скоро голубой цветок
      Головою нерасцветшею
      На горячу землю склонится,
      И пустынный ветр полуночный
      Прах его развеет по полю.
      Звероловец, утром видевший
      Цвет долины украшением,
      В вечеру придет пленяться им;
      Он придет - и не найдет его!
      Так-то некогда придет сюда
      Оссиана песни слышавший!
      Так-то некогда приближится
      Звероловец к моему окну,
      Чтоб еще услышать голос мой.
      Но пришлец, стоя в безмолвии
      Пред жилищем Оссиановым,
      Не услышит звуков пения,
      Не дождется при окне моем
      Голоса ему знакомого;
      В дверь войдет он растворенную
      И, очами изумленными
      Озирая сень безлюдную,
      На стене полуразрушенной
      Узрит арфу Оссианову,
      Где вися, осиротелая,
      Будет весть беседы тихие
      Только с ветрами пустынными.
      О герои, о сподвижники
      Тех времен, когда рука моя
      Раздробляла щит трелиственный!
      Вы сокрылись, вы оставили
      Одного меня, печального!
      Ни меча извлечь не в силах я,
      В битвах молнией сверкавшего;
      Ни щита я не могу поднять,
      И на нем напечатленные
      Язвы битв, единоборств моих,
      Я считаю осязанием.
      Ах! мой голос, бывший некогда
      Гласом грома поднебесного,
      Ныне тих, как ветер вечера,
      Шепчущий с листами топола.
      Все сокрылось, все оставило
      Оссиана престарелого,
      Одинокого, ослепшего!
      Но недолго я остануся
      Бесполезным Сельмы бременем;
      Нет, недолго буду в мире я
      Без друзей и в одиночестве!
      Вижу, вижу я то облако,
      В коем тень моя сокроется;
      Те туманы вижу тонкие,
      Из которых мне составится
      Одеяние прозрачное.
      О Мальвина, ты ль приближилась?
      Узнаю тебя по шествию,
      Как пустынной лани, тихому,
      По дыханью кротких уст твоих,
      Как цветов, благоуханному.
      О Мальвина, дай ты арфу мне;
      Чувства сердца я хочу излить,
      Я хочу, да песнь унылая
      Моему предыдет шествию
      В сень отцов моих воздушную.
      Внемля песнь мою последнюю,
      Тени их взыграют радостью
      В светлых облачных обителях;
      Спустятся они от воздуха,
      Сонмом склонятся на облаки,
      На края их разноцветные,
      И прострут ко мне десницы их,
      Чтоб принять меня к отцам моим!
      О! подай, Мальвина, арфу мне,
      Чувства сердца я хочу излить.
      Ночь холодная спускается
      На крылах с тенями черными;
      Волны озера качаются,
      Хлещет пена в брег утесистый;
      Мхом покрытый, дуб возвышенный
      Над источником склоняется;
      Ветер стонет меж листов его
      И, срывая, с шумом сыплет их
      На мою седую голову!
      Скоро, скоро, как листы его
      Пожелтели и рассыпались,
      Так и я увяну, скроюся!
      Скоро в Сельме и следов моих
      Не увидят земнородные;
      Ветр, свистящий в волосах моих,
      Не разбудит ото сна меня,
      Не разбудит от глубокого!
      Но почто сие уныние?
      Для чего печали облако
      Осеняет душу бардову?
      Где герои преждебывшие?
      Рино, младостью блистающий?
      Где Оскар мой - честь бестрепетных?
      И герой Морвена грозного,
      Где Фингал, меча которого
      Трепетал ты, царь вселенныя?
      И Фингал, от взора коего
      Вы, стран дальних рати сильные
      Рассыпалися, как призраки!
      Пал и он, сраженный смертию!
      Тесный гроб сокрыл великого!
      И в чертогах праотцев его
      Позабыт и след могучего!
      И в чертогах праотцев его
      Ветр свистит в окно разбитое;
      Пред широкими вратами их
      Водворилось запустение;
      Под высокими их сводами,
      Арф бряцанием гремевшими,
      Воцарилося безмолвие!
      Тишина их возмущается
      Завываньем зверя дикого,
      Жителя их стен разрушенных.
      Так, в чертогах праотеческих
      Позабыт и след великого!
      И мои следы забудутся?
      Нет, пока светила ясные
      Будут блеском их и жизнию
      Озарять холмы морвенские,
      Голос песней Оссиановых
      Будет жить над прахом тления,
      И над холмами пустынными,
      Над развалинами сельмскими,
      Пред лицом луны задумчивой,
      Разливался гармонией,
      Призовет потомка позднего
      К сладостным воспоминаниям.
      1804
      Н. Ф. Грамматин
      КОНЛАТ И КЮТОНА
      Глас ли был то иль мечтание?
      Иногда воспоминание
      О протекшей, красной младости,
      Как светило заходящее,
      Озаряет мрак души моей,
      Звероловцев раздается крик,
      И я в мыслях копнем ражу.
      Некий голос мне провещился;
      Кто ты? кто ты, сын полуночи?
      Все почило сном вокруг меня,
      Не почил один дубравный ветр,
      Или ветром потрясаемый,
      Прозвучал Фингала ржавый щит,
      На стене висит чертогов он,
      И руками часто дряхлыми
      Осязает Оссиан его.
      Нет, знакомый сердцу сладостный
      Голос друга мне послышался;
      Он давно не посещал меня.
      Побудило что, Конлат, тебя
      Принестись ко мне на облаке?
      Старца други не с тобою ли?
      Где Оскар, любимый славы сын?
      Часто близ тебя он ратовал.
      Тень Конлата
      Спит глас Коны звучный, сладостный,
      Спит в чертогах Оссиан своих,
      А друзья его во гробе спят;
      Славы луч не озаряет их.
      Вкруг Итоны океан шумит,
      А безмолвны камни гробные,
      Их могилы покрывающи;
      Не промолвят, не рекут они,
      Вопрошающу их страннику,
      Любопытному и дальнему,
      Кто под ними спит в сырой земле,
      Чей в забвеньи истлевает прах.
      Оссиан
      О! когда б узреть мог я тебя,
      Восседящего на облаке;
      Ты подобен ли воздушному
      Чуть мерцающему пламени
      Иль туману Лана вредного?
      Из чего твоя воздушная
      Соткана одежда легкая?
      И какое копие твое?
      Но как тень исчез сын Морния,
      Ветр унес его от слов моих.
      Где ты, арфа, друг души моей?
      Да услышу звуки струн твоих!
      Воссияй, светильник памяти!
      Воссияй и остров пагубный
      Озари лучами яркими,
      Да увижу я друзей моих!
      Так я зрю вас, незабвенные!
      Зрю Итону, исходящую
      Из лазоревых, глубоких волн,
      Зрю пещеру Тоны мрачную,
      Мхом обросшие скалы ее,
      С них нависши сосны древние;
      Внемлю шум глухой источника,
      Зрю Тоскара с копнем в руке,
      Близ его Феркут, героя друг,
      И Кютона, горько плачуща;
      Шум ли волн морских мне слышится
      Или то они беседуют?
      Тоскар
      Бурна ночь была и пасмурна.
      Ветры, яростно ревущие,
      Исторгали дубы с корнями.
      Страшно море волновалося,
      И утесы белой пеною
      Волн кипящих окроплялися.
      Небо рдело молний пламенем,
      Некий призрак на брегу стоял
      И, безмолвный, лил источник слез,
      Ветр одежду развевал на нем,
      Из седых туманов тканную;
      Старцем призрак сей казался мне,
      Полным думы и уныния.
      Феркут
      О Тоскар! то был родитель твой;
      Смерти вестник злополучный он;
      Так на Кромле пред падением
      Он явился Маронанновым.
      О Уллин! о гробы праотцев!
      Мы вовеки не увидим вас.
      Не для нас вы зеленеете,
      Холмы родины любезныя!
      Не для нас журчите сладостно,
      Вы родны струи, лазоревы!
      Не для нас, златое солнце, ты
      В красоте своей сияешь всей!
      Глас Селамской арфы сладостен,
      И приятен звероловца крик,
      В камнях Кромлы раздающийся;
      А вокруг нас море бурное
      Преграждает нам к исходу путь,
      Волны плещут чрез утесы в нас,
      Мы трепещем, в страхе утра ждем.
      Тоскар
      Где же мужество, Феркут, твое?
      Или старость седовласая
      У тебя его похитила?
      Дух опасность веселила твой,
      Взор пылал твой брани пламенем;
      Или пламень сей угас в тебе?
      Наши деды и отцы, Феркут,
      Страха, ужаса не ведали!
      Зри, спокойно море бурное,
      Стихли ветры, стихли буйные,
      Волны чуть переливаются,
      Исчезают ночи сумраки,
      Скоро влажный запылает дол
      От лучей денницы утренних.
      Там, где Мора возвышается,
      Я с весельем поднял парусы,
      Остров волн был на пути моем,
      Я узрел на нем Рюмара дщерь,
      Звероловицу узрел младу;
      Против скачущих Итоны серн
      Напрягала лук тугой она.
      Луч златый денницы - взор ее,
      Кромлы снег - полуоткрыта грудь,
      Пламя вспыхнуло в душе моей,
      Пленник стал я красоты ее;
      Но она слезами горькими
      Отвечает на любовь мою,
      Ей Конлат один мечтается.
      Чем могу, Кютона милая,
      Возвратить тебе спокойствие?
      Кютона
      Там, где волны разбиваются
      Об ардвенский, каменистый брег,
      Где пасутся серны робкие,
      Там Конлат к своей возлюбленной
      С башен Моры устремляет взор.
      Дщери ловли возвратилися,
      Очи долу их потуплены.
      "Где Кютона?" - вопрошает он;
      Нет ответа на слова его.
      Мой покой, мое веселие
      На ардвенском берегу живут.
      Тоскар
      Так, они с тобою будут жить,
      Я Конлату возвращу тебя.
      Друг Тоскару твой возлюбленный,
      Три дни был я угощаем им.
      Вейте, ветры легкокрылые,
      С берегов Уллина злачного,
      И к Ардвену каменистому
      Распрострите паруса мои;
      Там, Кютона, ты останешься!
      Но печаль затмит Тоскара взор.
      Я в пещере мрачной скроюся,
      Ветр пустынный во полуночи
      Потрясет древа дубравные;
      Я проснуся и подумаю,
      Не Кютоны ли глас слышится?
      Но мечтанье! волны делят нас;
      Ты в объятиях Конлатовых.
      Кютона
      Что за облак, зрю, несется там,
      И чьи тени восседят на нем?
      Вижу сгибы их туманных риз,
      Тени предков узнаю своих.
      О Рюмар! Когда увяну я?
      Я предчувствую, мой близок час,
      Час, в который скроет гроб меня!
      Ах! увижусь ли с возлюбленным?
      Оссиан
      Так, Кютона, ты увидишься!
      Он на черном корабле своем
      Рассекает волны синие.
      Смерть Тоскара на мече его,
      Но и сам Конлат из ребр своих
      Точит кровь струей багровою.
      Зрю, покрытый смертной бледностью,
      Удержать он хочет крови ток.
      Где ты? где ты, дщерь Рюмарова?
      Умирает твой возлюбленный,
      Но видение сокрылося,
      Я не зрю вождей вокруг себя.
      Чада племени грядущего!
      Барды! вспомните Конлата смерть,
      И оплачьте дней конец его;
      Он увял, как цвет, безвременно.
      В море мрачность и безмолвие;
      Пыльный щит героя падшего
      Обагрен явился кровию.
      Мать взглянула на кровавый щит
      И узнала, что героя нет;
      Камни Моры отзываются
      На рыданья нежной матери.
      Ты ль, Кютона, ты ль на камени
      Бездыханным приседишь вождям?
      Ночь на холм спустилась темная,
      Воссияла утра вновь краса;
      Но героям не воздвигнут гроб.
      Птицы хищные слетаются,
      Ты, Кютона, отгоняешь их!
      Не смыкает сон очей твоих,
      Ты бледна, как влажно облако.
      В третий день Фингала ратники
      Бездыханну обрели ее
      И воздвигли двум героям гроб.
      Дщерь Рюмара близ Конлата спит.
      Ты воспет уже, сын Морния!
      Не являйся в сновиденьях мне!
      Сон бежит от старца дряхлого
      При твоем, Конлат, пришествии.
      Ах! почто изгладить, други, вас
      Не могу из слабой памяти,
      До свидания на облаках?
      Близок, близок день сей радостный,
      Скоро, утро, воссияешь ты
      Над могилой Оссиановой!
      Скоро я узрю друзей моих!
      1806
      Ф. Ф. Иванов
      ПЛАЧ МИНВАНЫ
      ИЗ ОССИАНА
      С сердцем, грустию исполненным,
      И с лицеи, от слез зардевшимся,
      Ждет Минвана белогрудая
      Мила друга с поля ратного,
      С поля ратного, кровавого.
      Поминутно обращает взор
      К морю синему, туманному.
      Там лишь волны с тихим ропотом
      Плещут в дикий камень берега
      И уныние родят в душе...
      Вдалеке знамена взвеяли;
      Сердце дрогнуло, забилося,
      Слезы вдруг остановилися,
      Взор вперился, неподвижен стал,
      И дыханье притаилося.
      Приближались тихо ратники;
      Рино верные товарищи
      Стройно все текли в безмолвии;
      Долу очи их потуплены
      В них печаль изображалася.
      У Минваны сердце сжалося,
      Закипело и вдруг замерло...
      Ах! неужели то предчувствие
      Бед, мучений, злополучия?..
      Тут герои прослезилися,
      И один из них, вздохнув, сказал:
      "О Минвана белогрудая!
      Не ходи ты в ночь туманную
      На крутой брег моря синего;
      Не склоняй ты уха чуткого
      Ко зыбучим, ко немым волнам:
      Не промолвят речи сладостной,
      Страстна сердца не обрадуют!
      О Минвана! не сиди одна
      У покрыта камня мхом седым!
      Ах! не жди ты друга милого;
      Красны дни твои промчалися...
      Рино храброго не зреть тебе!
      Тень его взнеслась на облако;
      Голос тихий там с зефирами
      У потока мы уж слышали
      И на холме во траве густой,
      Будто громы из багровых туч
      На младое пали дерево,
      И сребристый лист посыпался
      С ветвей, только распустившихся".
      Так Минвану поразила весть,
      Подкосились ноги быстрые,
      Пот холодный, будто град, с лица
      Покатился на высоку грудь.
      "Так не стало сына юного,
      Сына храброго Фингалова?..
      Половина сердца убыло
      У Минваны злополучныя!..
      Да рука, его сразившая,
      Не обнимет вечно милыя!
      Пусть рукою той кровавою
      Очи всех родных закроются!..
      Но отрада ль то для бедныя?
      Ах! теперь я, как пустынный холм,
      На котором век туман лежит!
      Ах! одна я на сырой земле!
      Дни постылы! жизнь несносная!..
      Нет, недолго мне здесь мучиться...
      Ветры буйные, пустынные!
      Я недолго буду смешивать
      В дебрях стон мой с вашим посвистом!
      Побегу на поле ратное,
      Где лежит мой друг поверженный.
      Хоть в слезах пути не взвижу я,
      Сердце к другу доведет меня.
      Припаду там к телу хладному,
      И прижмусь к устам запекшимся
      И слезами смою кровь с лица.
      Что я вижу? ах! оружия!..
      Их несут твои товарищи;
      Щит, на полы пересеченный,
      Меч булатный переломленный,
      Остра сталь копья притуплена,
      Каленых стрел во колчане нет,
      Лук упругий твой распущен зрю;
      Ветр играет тетивой его...
      На заре уж не воспрянешь ты
      От глубока сна, мой милый друг!..
      Твои легкие псы верные
      Не услышат сладка голоса,
      На ловитву их зовущего!
      Серна будет спать в беспечности
      На покате холма ближнего!
      Все тропинки зарастут травой
      К дому друга опустелому,
      И на ложе лишь совьет гнездо
      Птица веща полунощная;
      Крик ее встревожит путника
      Средь осенней ночи темныя.
      О мой Рино, друг возлюбленный!
      Льзя ль Минване пережить тебя?
      Нет! - иду, бегу, лечу к тебе,
      И, повергнувшись на грудь твою,
      Я вздохну - вздохну в последний раз!
      О мои подруги юные!
      Не ходите по следам моим,
      При согласном сладком пении
      Не ищите вы несчастныя.
      Ваших песней не услышу я
      Я умру подле любезного".
      1807
      Д. П. Глебов
      КРОМА
      ПОЭМА ИЗ ОССИАНА
      Мальвина
      Так! я слышу голос милого,
      Хоть и редко он является
      Мне в полуночных мечтаниях!
      О родители Оскаровы!
      Отворите двери облачны,
      Двери терема воздушного,
      Чтоб Мальвину вам принять к себе!
      Мне недавно в сновидении
      Тайный голос возвестил про то,
      И я стражду в нетерпении.
      Ветры буйные, осенние!
      Что оставили вы озеро,
      Прилетели в сей унылый лес?
      Пошумели - и исчезла тень.
      Но Мальвина ясно видела,
      Как одежда привидения,
      Ярким солнцем позлащенная,
      Тихим ветром колебалася.
      Так! был это голос милого,
      Хоть и редко он является
      Мне в полуночных мечтаниях!
      Ах, Оскар! ты будешь вечно жить
      У Мальвины в сердце страждущем!
      Я вздыхаю с светом утренним,
      Слезы лью с зарей вечернею,
      Как ты жив был, друг бесценный мой!
      Я цвела, как древо юное.
      Нет тебя - и вянет молодость,
      Как цветок от ветра знойного.
      Дни весенни возвратилися;
      Но погода благотворная
      Не придаст мне силы прежния:
      Я хожу с главой поникшею
      И ищу уединения
      Посреди жилища горести.
      Видев то подруги нежные,
      Взявши арфы златострунные,
      Заиграли с той надеждою,
      Что рассеют мрак души моей;
      Но Мальвина все печалилась,
      Проливала слезы горькие.
      Оссиан
      О Мальвина, дочь любезная,
      Как меня твой голос трогает!
      Верно ты в своем мечтании,
      В сне глубоком погруженная,
      Песнь умерших бардов слушала,
      И, внимая, повторяла их?
      О Мальвина! голос сладок твой;
      Но терзает сердце горестью,
      А печаль с душой расстроенной
      Пресекают жизнь невидимо!
      Так лучи светила дневного
      Жгут цветок - и засыхает он.
      Дочь моя! склони свой слух теперь
      К песням барда поседевшего,
      Я хочу, хочу воспеть тебе
      Дни щастливы своей младости.
      На брегу крутом возвышенном
      Видны были башни древние
      Замка мрачного, унылого,
      Где Кротар, известный мужеством,
      Мирно проводил дни старости.
      Вдруг Ротмар с своею ратию
      Вознамерился взять замок тот.
      Слух сей был Фингалу горестен,
      Он Кротару был сотрудником
      В знаменитых его подвигах,
      И желая защитить его,
      Тотчас дал мне приказание
      К Инисфалу плыть немедленно.
      Повинуяся родителю,
      Прибыл я к Кротару с скоростью.
      Как был трогателен вид его!
      Я застал его сидящего
      Посреди оружий прадедов,
      Быв лишен драгого зрения;
      Волосы уж поседевшие
      Рассыпались по плечам его.
      И в сем жалком положении
      Он дрожащим слабым голосом
      Пел протекшие дни младости.
      Лишь услышал звук оружия,
      Он встает, собравшись с силами,
      Простирает руки слабые
      И приветствует сим образом
      Сына своего сотрудника:
      "Ах, почто уже не в силах я
      Действовать своим оружием,
      Как я прежде ратоборствовал
      В взорах твоего родителя?
      Он гремел - и я прославился!
      Царь Морвены наградил меня,
      Дав мне щит Калтара сильного,
      Им на битве пораженного.
      Ты увидишь на стене его.
      Ах, почто лишен я зрения,
      Не могу я рассмотреть тебя?
      О друзья! се к нам герой пришел,
      Уготовьте ему пиршество.
      Барды! пойте, веселитеся".
      Пир готов - и арфы звучные
      Изъявляют радость песнями;
      Ио та радость может слабо скрыть
      Грусть, сердцами одолевшую.
      Так сребристый, бледный луч луны