Сколь сердцу Старнову всегда приятна месть,
      Мне столько же всегда священна будет честь.
      Обиды от врагов свирепый отомщает,
      Дух кроткий их простит, великий забывает.
      Ты мстил, забуду я, вот разность между нас!
      Ты пленником моим уже один был раз;
      Теперь в моих руках, но будь опять свободен!
      Мир искренний со мной когда тебе не сроден,
      Позволь ты дочери моей супругой быть,
      И с нею поспешу от сей земли отплыть.
      Моина
      Как можешь речь к отцу толь обращать жестоку?
      Фингал
      Быть твердым надлежит, как говоришь пороку.
      Старн
      (по некотором молчании)
      Сердечны чувствия и мой свирепый нрав
      В сей самый день, Фингал, в несчастный день познав,
      Ты хочешь, чтоб я дочь тебе вручил супругой;
      Ты можешь требовать? Скажи, какой заслугой?
      Что право подает? или мой плен, позор?
      Иль, лучше на сей холм ты обратя свой взор,
      На холм, воздвигнутый тобой сраженну сыну,
      Союза объяви мне право и причину.
      Печаль мою, и нрав, и мщение порочь
      И докажи отцу, что должен ныне дочь
      На самом холме сем, над прахом здесь сыновным,
      Тебе в супруги дать согласием виновным.
      Нет, нет, Фингал! меж нас несбыточен союз.
      Отмщение!.. других мне нет с тобою уз.
      Мне брак предлогом был, но смерть твоя желаньем;
      Дарить тебя хотел не дочерью, страданьем.
      Не храм, готовил гроб; не брачных свет огней,
      Но блеск, но грозный блеск убийственных мечей.
      Хотел, чтобы погиб ты смертию бесчестной,
      И не моей рукой, рукою неизвестной;
      Дабы к страданию по смерти ты возлег
      На тучи хладные, носящи град и снег;
      Хотел тебе принесть в те смертные минуты
      Все долговременны мои мученья люты.
      Оден, судьба и дочь - мне изменило все:
      Не изменит теперь отчаянье мое.
      Вынимает из пояса кинжал и стремится на Фингала. Моина, приметившая движение
      его руки, бросается спасти Фингала.
      Моина
      Что делаешь, отец?
      Старн
      Еще ль остановляешь?
      (Поражает ее кинжалом)
      Несчастная, умри, коль долгу изменяешь!
      И пусть со мною здесь погибнет весь мой род!
      (Закалается)
      Фингал
      (хочет устремиться на Старна, и воины Фингала за
      ним также устремляются)
      Злодей!
      Моина
      Постой, Фингал! остановись, народ!
      Мой горестный отец сам ныне гнева жертва.
      (К Фингалу)
      О радость! за тебя я упадаю мертва.
      Фингал
      Увы! она прешла!.. Неистовый отец!
      Старн
      Ты страждешь горестью! Итак, я наконец
      Доволен... отомщен... и счастлив умираю...
      Колла относит его на камень.
      Фингал
      Моины нет! увы! я с нею все теряю.
      О злополучие! о горестный удар!
      И я живу еще?.. И жизнь, Моины дар,
      Сей дар несчастный мне виной ее кончины!
      И я живу еще? жить должен без Моины!
      И всякий день в мечтах ее я буду звать;
      И будет всякий день мне сердце отвечать,
      Что я лишен ее, остался на мученье.
      Мне ждать ли, чтоб судьба прервала дней теченье,
      Когда к страданию даны мне грустны дни?
      Прерву...
      (Вырывает из рук Уллина меч и хочет заколоться)
      Уллин
      (остановляет руку Фингала)
      Фингал! тебе ль принадлежат они?
      Ты царь, с народами священным узлом связан:
      Для подданных твоих ты жизнь хранить обязан.
      Рассудка, должности днесь гласу ты внемли.
      Фингал
      Увы! жестокий долг! мой друг, из сей земли
      Ты извлеки меня, из сей земли плачевной;
      Но, в облегчение моей тоски душевной
      (указывая на тело Моины)
      Возьми ты сей предмет, чтобы я каждый день
      Из гроба воззывал Моины легку тень.
      В отчаянии упадает к Улинну, воины подходят к телу Моины;
      занавес опускается.
      Конец трагедии
      1805
      А. А. Шаховской
      ФИНГАЛ И РОСКРАНА, ИЛИ КАЛЕДОНСКИЕ ОБЫЧАИ
      ДРАМАТИЧЕСКАЯ ПОЭМА
      ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ. ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
      Фингал, Ламор,* Гиддолан,** Публий,*** воины и пленные римляне.
      {* Владетель брегов Балвы, слепой провидец.
      ** Сын его.
      *** Римский воин.}
      Гиддолан
      Владетель Морвена! мы, волю твою предваря,
      Сразились, не выждав ни бранного звука, ни пламя Кронтары,
      Не мы в том виновны: римляне, как тати ночные, удары
      Хотели Морвену нанесть,
      И нас перерезать, как ланей, без вызова к битве;
      Но сами погибли в сей новой ловитве.
      Едва мы в ущелье успели засесть,
      Как вдруг от поморья послышался топот:
      Испуганных вранов к нам встречу, и с криком и с шумом станицы
      летят,
      И вскоре мы слышим: копытами кони по камням звенят;
      И ржанья их грохот,
      Промчавшися эхом по звонким скалам,
      Как гул передбурный наносится к нам,
      И отблеск мелькает от светлыя стали.
      Почуяв так близко злодеев от нашей родимой земли,
      В нас кровь закипела, и копья в руках затрещали:
      Едва в нетерпеньи мы выждать могли,
      Чтоб гордо несяся на конских хребтах,
      Они в котловине стеснились, как добычь в рыбачьих сетях.
      Тут громко я вскрикнул: Морвен и Роскрана!
      Ударили в копья, сбросали с коней
      И верь, что из них никто не увидел ни ратного стана,
      Ни милой подруги своей;
      Убитых мы вранам оставили в пищу,
      А пленных к тебе привели.
      Ламор
      Чей голос я слышал?
      Фингал
      За подвиг счастливый тебе, Гиддолан,
      Я щит, испещренный златыми гвоздями,
      С целительным злаком, пожатым на чистых брегах,
      Наградой даю.
      Ты слышал, Ламор?
      Ламор
      Так, слышал; но после губитель услышит отцовы слова;
      Теперь о Морвене нам должно пещись.
      Фингал
      Спокоен будь, старец: как древний Морвен
      Над тучами взносит спокойно седую главу,
      Твердыни сей крепкой никто из рожденных женой не прейдет;
      И римскую дерзость твой сын наказал.
      Публий
      Гордиться не смейте победой ночною,
      И только из римских граждан
      Я с вами сражался один;
      Они ж все родились в степях африканских:
      И много ли значит для Рима потеря нумидской когорты?
      В ущелье, без битвы, без чести для вас;
      Увидя, что сжатым в утесах и сбитым с коней
      Нам храбрость не может к победе служить,
      Я щит мой повергнул; однако ж не с тем,
      Чтоб жалостью вашей мой век продолжить;
      О жизни у диких римляне не молят;
      Но выслушай прежде ты волю пославшего нас,
      Потом умерщвляй.
      Фингал
      Живи; безоружных в Морвене не бьют,
      И дикие римлян научат, как светлую сталь
      Бессильною кровью позорно мрачить.
      Но ты отвечай:
      Чего вы в Морвене искали?
      Публий
      Победы и славы, иль верных друзей.
      Фингал
      Победа и слава не встретили вас:
      В Морвене ж мечами друзей не находят.
      Публий
      С мечем обнаженным римляне даруют народам и дружбу, и мир.
      Фингал
      Мы дружбы покорством не ищем,
      А мира нарушить ни с кем не хотим;
      Но тот, кто приходит с оружием к нам,
      Нас встретит готовых к сраженью и внукам своим запретит
      И думать нас страхом смущать.
      Публий
      Но Цезарь, с нумидским отрядом пред войском пославший меня,
      Союз предлагает Фингалу.
      Фингал
      К чему сей союз?
      Не просим мы римлян мешаться в соседние распри,
      Их кончить умеем без вас:
      И мы не хотим
      На гибель народов, в неправде, в. разбое,
      Вам помощь давать.
      Публий
      Ты можешь, страны неизвестной неведомый царь,
      Здесь нагло злословить властителей мира:
      Они не услышат тебя.
      Фингал
      Нет, скоро услышат: и сам же ты скажешь властителям мира,
      Что в мире есть лоскут земли,
      Где власть их ничтожна; ее не знавали Фингаловы предки,
      И знать не захочет Фингал.
      Я слышал, что ваш повелитель в киченьи зовется вселенной царем;
      Но знать бы желал:
      Кем власть над вселенной ему вручена?
      Публий
      Мечами и силой римлян.
      Фингал
      Так сила на силу, мечи на мечи найдутся для римлян в Морвене.
      Публий
      Еще ль ты не знаешь судьбы Албиона?
      Фингал
      Я знаю ее.
      Но если бы смели сыны Инис-Гуны вас встретить, как мы,
      Они б подавили пришельцев народною силой,
      И ваши тела
      Давно бы лежали добычею вранам.
      И даже, когда бы избегли от битвы пожаром,
      То вы бы, без пищи и крова от моря до моря пройдя,
      Назад не вернулись.
      Но тем погубили себя албионцы,
      Что вас почитали людьми;
      Что слух свой склонили к коварным речам;
      И вы, меж властями возжегши киченье и зависть,
      Посея раздоры и златом и лестью,
      Их в братство купили; там братья, на братьев идя,
      Вам кровь продавали друзей и свою,
      А вы пресыщались добычей разврата.
      Но здесь не найдете вы пиршеств таких:
      Морвенцы, назвавши Тренмора царем,
      Послушны, как дети, потомкам его.
      Здесь царь и последний из отроков брани
      С бесстрашием равным и волей одной
      Ударят на хищных губителей правды
      И входы Морвена телами врагов заградят.
      Пусть придут римляне увериться в том.
      Публий
      Орлы легионов уж близки от вас:
      Германцы, изоры, нумиды, далматы и парфы,
      Жестокие сердцем и дикие нравом, как вы,
      За счастье считают в когортах союзных служить,
      Не смея и льститься стоять в легионах под крыльями римских орлов.
      Гиддолан
      Но смеем мы льститься их встретить стрелами
      И выгнать за горы мечем.
      Ламор
      Умолкни, о наглый! иль в битве ничтожной удача
      Тебе дерзновенье дает пред царем?
      Фингал
      (Гиддолану)
      Оставим римлянам киченье;
      Уже не словами ты им доказал,
      Как пагубно Риму копье Гиддолана.
      (Публию)
      Кто ваш предводитель?
      Публий
      Карракула Цезарь,
      Сын грозный властителя мира.
      Фингал
      Идите ж к нему.
      Публий
      Ты нам возвращаешь свободу!
      Фингал
      Она не опасна для нас:
      Идите сражаться, коль смеете, снова;
      Но вот что скажите вождю своему:
      Фингал, царь Морвена, не ищет сражений,
      Не любит он крови, пролитой для ложныя славы,
      Но любит с друзьями на пиршествах Сельмы
      О истинно славных делах вспоминать.
      Когда же, кто б ни был, с какою бы силой и с скольким числом,
      Дерзнет оскорбленьем и рабством грозить
      Не только Морвену,
      Но дружным соседям его,
      То, радостно к брани подъемля копье,
      И весело так же, как в Сельме пирует,
      Он смерти в долину стремится и сходит с нее
      При песнях победных.
      Уверьте, коль можно, Карракула в том,
      Что тех покоряют его легионы,
      Кто прежде сраженья
      Крамолой, боязнью иль златом от вас побежден;
      Но тот, кто, надеясь на правое дело,
      Не терпит крамолы, не ведает страха и златом торговым мерзит,
      Тот вам не уступит ни шага отцовской земли;
      Пусть знает ваш грозный владетель,
      Что я не от страха в пределы покорные Риму
      Безнужные брани доселе вносить не хотел;
      Но если чрез Клуду проложит он путь за собою,
      То нас не удержит ни крепкой стеной,
      Ни строем железным своих легионов;
      Мы скоро за ними отыщем его!
      Идите... А ты, Гиддолан,
      Явися пред сыном властителя алчных
      С предвестником брани, подъятым копьем;
      Пусть, солнечным светом блестя, острие
      И, яростью бранной сверкая, твой взгляд
      Карракулу скажут, как страшен он нам.
      Вот щит, подаренный победой тебе;
      Возьми - и сопутствуй плененных к их войску.
      Гиддолан
      Явлюся к римлянам!
      (подходя к Фингалу)
      Но щит мне не нужен:
      И грудью, где бьется отчаяньем сердце,
      Где ярость и горе спирают дыханье,
      И ревность, как буря, кипит,
      Я встречу удары римлян.
      Прости мне, родитель!..
      Ламор
      Не здесь, а в сраженьи прощенья ищи,
      И кровью очисти свое преступленье.
      Гиддолан
      Ах, если б ты видел Роскрану...
      Ламор
      Как счастлив я тем,
      Что видеть злодейства в сыновних чертах не могу!
      Беги, чтоб не слышал я вздохов напрасных
      И сердцу знакомых шагов.
      Гиддолан
      Но ты мне позволишь к тебе возвратиться?
      Ламор
      С победною вестью.
      Гиддолан
      Так будь же уверен,
      Что слух твой я первый утешу победною вестью
      Иль в битве замолкну навек.
      1824
      А. П. Крюков
      СЕТОВАНИЕ ФИНГАЛА НАД ПРАХОМ МОИНЫ
      Моины нет! прости, покой и радость!
      Мне тесен мир, мне мрачен божий свет...
      В тоске, в слезах моя увянет младость...
      Моины нет! Моины нет!..
      Едва душа блаженство с ней вкусила,
      Как рок сразил ее во цвете лет...
      Здесь милый прах... здесь хладная могила...
      Моины нет! Моины нет!..
      Погибло все для сердца под луною!
      Завял и ты, венец моих побед!..
      Увы! пред кем гордиться мне тобою?..
      Моины нет! Моины нет!..
      Померкни, блеск небесныя лазури!
      Исчезни в прах, полей краса и цвет!
      Раздайся гром, взывайте бури:
      Моины нет!.. Моины нет!..
      Обрушься мир на скорбного Фингала!
      В страну отцов пойду за милой вслед...
      О, если б там душа страдать престала!
      Моины нет!.. Моины нет!..
      1825
      В. А. Жуковский
      ЭОЛОВА АРФА
      БАЛЛАДА
      Владыко Морвены,
      Жил в дедовском замке могучий Ордал;
      Над озером стены
      Зубчатые замок с холма возвышал;
      Прибрежны дубравы
      Склонялись к водам,
      И стлался кудрявый
      Кустарник по злачным окрестным холмам.
      Спокойствие сеней
      Дубравных там часто лай псов нарушал;
      Рогатых еленей
      И вепрей, и ланей могучий Ордал
      С отважными псами
      Гонял по холмам;
      И долы с холмами,
      Шумя, отвечали зовущим рогам.
      В жилище Ордала
      Веселость из ближних и дальних краев
      Гостей собирала;
      И убраны были чертоги пиров
      Еленей рогами;
      И в память отцам
      Висели рядами
      Их шлемы, кольчуги, щиты по стенам.
      И в дружных беседах
      Любил за бокалом рассказы Ордал
      О древних победах
      И взоры на брони отцов устремлял:
      Чеканны их латы
      В глубоких рубцах;
      Мечи их зубчаты;
      Щиты их и шлемы избиты в боях.
      Младая Минвана
      Красой озаряла родительский дом;
      Как зыби тумана,
      Зарею залиты над свежим холмом,
      Так кудри густые
      С главы молодой
      На перси младые,
      Вияся, бежали струей золотой.
      Приятней денницы
      Задумчивый пламень во взорах сиял:
      Сквозь темны ресницы
      Он сладкое в душу смятенье вливал;
      Потока журчанье
      Приятность речей;
      Как роза, дыханье;
      Душа же прекрасней и прелестей в ней.
      Гремела красою
      Минвана и в ближних и в дальних краях;
      В Морвену толпою
      Стекалися витязи, славны в боях,
      И дщерью гордился
      Пред ними отец...
      Но втайне делился
      Душою с Минваной Арминий-певец!
      Младой и прекрасный,
      Как свежая роза - утеха долин,
      Певец сладкогласный...
      Но родом не знатный, не княжеский сын:
      Минвана забыла
      О сане своем
      И сердцем любила,
      Невинная, сердце невинное в нем.
      На темные своды
      Багряным щитом покатилась луна;
      И озера воды
      Струистым сияньем покрыла она;
      От замка, от сеней
      Дубрав по брегам
      Огромные теней
      Легли великаны по гладким водам.
      На холме, где чистым
      Потоком источник бежал из кустов,
      Под дубом ветвистым
      Свидетелем тайных свиданья часов
      Минвана младая
      Сидела одна,
      Певца ожидая,
      И в страхе таила дыханье она.
      И с арфою стройной
      Ко древу к Минване приходит певец.
      Все было спокойно,
      Как тихая радость их юных сердец:
      Прохлада и нега,
      Мерцанье луны
      И ропот у брега
      Дробимыя с легким плесканьем волны.
      И долго, безмолвны,
      Певец и Минвана с унылой душой
      Смотрели на волны,
      Златимые тихо блестящей луной.
      "Как быстрые воды
      Поток свой лиют
      Так быстрые годы
      Веселье младое с любовью несут".
      "Что ж сердце уныло?
      Пусть воды лиются, пусть годы бегут;
      О верный! о милой!
      С любовию годы и жизнь унесут!"
      "Минвана, Минвана,
      Я бедный певец;
      Ты ж царского сана,
      И предками славен твой гордый отец".
      "Что в славе и сане?
      Любовь - мой высокий, мой царский венец.
      О милый, Минване
      Всех витязей краше смиренный певец.
      Зачем же уныло
      На радость глядеть?
      Все близко, что мило;
      Оставим годам за годами лететь".
      "Минутная сладость
      Веселого вместе, помедли, постой;
      Кто скажет, что радость
      Навек не умчится с грядущей зарей!
      Проглянет денница
      Блаженству конец;
      Опять ты царица,
      Опять я ничтожный и бедный певец".
      "Пускай возвратится
      Веселое утро, сияние дня;
      Зарей озарится
      Тот свет, где мой милый живет для меня.
      Лишь царским убором
      Я буду с толпой;
      А мыслию, взором
      И сердцем, и жизнью, о милый, с тобой".
      "Прости, уж бледнеет
      Рассветом далекий, Минвана, восток;
      Уж утренний веет
      С вершины кудрявых холмов ветерок!"
      "О нет! то зарница
      Блестит в облаках;
      Не скоро денница;
      И тих ветерок на кудрявых холмах".
      "Уж в замке проснулись;
      Мне слышался шорох и звук голосов".
      "О нет! встрепенулись
      Дремавшие пташки на ветвях кустов".
      "Заря уж багряна".
      "О милый, постой".
      "Минвана, Минвана,
      Почто ж замирает так сердце тоской?"
      И арфу унылой
      Певец привязал под наклоном ветвей:
      "Будь, арфа, для милой
      Залогом прекрасных минувшего дней;
      И сладкие звуки
      Любви не забудь;
      Услада разлуки
      И вестник души неизменныя будь.
      Когда же мой юный,
      Убитый печалию, цвет опадет,
      О верные струны,
      В вас с прежней любовью душа перейдет.
      Как прежде, взыграет
      Веселие в вас,
      И друг мой узнает
      Привычный, зовущий к свиданию глас,
      И думай, их пенью
      Внимая вечерней, Минвана, порой,
      Что легкою тенью,
      Все верный, летает твой друг над тобой;
      Что прежние муки:
      Превратности страх,
      Томленье разлуки,
      Все с трепетной жизнью он бросил во прах.
      Что, жизнь переживши,
      Любовь лишь одна не рассталась с душой;
      Что робко любивший
      Без робости любит и более твой.
      А ты, дуб ветвистый,
      Ее осеняй;
      И, ветер душистый,
      На грудь молодую дышать прилетай".
      Умолк - и с прелестной
      Задумчивых долго очей не сводил...
      Как бы неизвестный
      В нем голос: _навеки, прости!_ говорил.
      Горячей рукою
      Ей руку пожал
      И, тихой стопою
      От ней удаляся, как призрак, пропал...
      Луна воссияла...
      Минвана у древа... но где же певец?
      Увы! предузнала
      Душа, унывая, что счастью конец;
      Молва о свиданье
      Достигла отца...
      И мчит уж в изгнанье
      Ладья через море младого певца.
      И поздно, и рано
      Под древом свиданья Минвана грустит.
      Уныло с Минваной
      Один лишь нагорный поток говорит;
      Все пусто; день ясный
      Взойдет и зайдет
      Певец сладкогласный
      Минваны под древом свиданья не ждет.
      Прохладою дышит
      Там ветер вечерний и в листьях шумит,
      И ветви колышет,
      И арфу лобзает... но арфа молчит.
      Творения радость,
      Настала весна
      И в свежую младость,
      Красу и веселье земля убрана.
      И ярким сияньем
      Холмы осыпал вечереющий день:
      На землю с молчаньем
      Сходила ночная, росистая тень;
      Уж синие своды
      Блистали в звездах;
      Сравнялися воды;
      И ветер улегся на спящих листах.
      Сидела уныло
      Минвана у древа... душой вдалеке...
      И тихо все было...
      Вдруг... к пламенной что-то коснулось щеке;
      И что-то шатнуло
      Без ветра листы,
      И что-то прильнуло
      К струнам, невидимо слетев с высоты...
      И вдруг... из молчанья
      Поднялся протяжно задумчивый звон,
      И тише дыханья
      Играющей в листьях прохлады был он.
      В ней сердце смутилось:
      То друга привет!
      Свершилось, свершилось!..
      Земля опустела, и милого нет.
      От тяжкия муки
      Минвана упала без чувства на прах,
      И жалобней звуки
      Над ней застенали в смятенных струнах.
      Когда ж возвратила
      Дыханье она,
      Уже восходила
      Заря, и над нею была тишина.
      С тех пор, унывая,
      Минвана, лишь вечер, ходила на холм,
      И, звукам внимая,
      Мечтала о милом, о свете другом,
      Где жизнь без разлуки,
      Где все не на час
      И мнились ей звуки,
      Как будто летящий от родины глас.
      "О милые струны,
      Играйте, играйте... мой час недалек;
      Уж клонится юный
      Главой недоцветшей ко праху цветок.
      И странник унылый
      Заутра придет
      И спросит: где милый
      Цветок мой?.. и боле цветка не найдет".
      И нет уж Минваны...
      Когда от потоков, холмов и полей
      Восходят туманы,
      И светит, как в дыме, луна без лучей
      Две видятся тени:
      Слиявшись, летят
      К знакомой им сени...
      И дуб шевелится, и струны звучат.
      1814
      А. С. Пушкин
      ОСГАР
      По камням гробовым, в туманах полуночи,
      Ступая трепетно усталою ногой,
      По Лоре путник шел, напрасно томны очи
      Ночлега мирного искали в тме густой.
      Пещеры нет пред ним, на береге угрюмом
      Не видит хижины, наследья рыбаря;
      Вдали дремучий бор качают ветры с шумом,
      Луна за тучами, и в море спит заря.
      Идет, и на скале, обросшей влажным мохом,
      Зрит барда старого - веселье прошлых лет:
      Склонясь седым челом над воющим потоком
      В безмолвии, времен он созерцал полет.
      Зубчатый меч висел на ветви мрачной ивы.
      Задумчивый певец взор тихий обратил
      На сына чуждых стран, и путник боязливый
      Содрогся в ужасе и мимо поспешил.
      "Стой, путник! стой! - вещал певец веков минувших.
      Здесь пали храбрые, почти их бранный прах!
      Почти геройства чад, могилы сном уснувших!"
      Пришлец главой поник - и, мнилось, на холмах
      Восставший ряд теней главы окровавленны
      С улыбкой гордою на странника склонял.
      "Чей гроб я вижу там?" - вещал иноплеменный
      И барду посохом на берег указал.
      Колчан и шлем стальной, к утесу пригвожденный,
      Бросали тусклый луч, луною озлатясь,
      "Увы! здесь пал Осгар! - рек старец вдохновенный.
      О! рано юноше настал последний час!
      Но он искал его: я зрел, как в ратном строе
      Он первыя стрелы с весельем ожидал
      И рвался из рядов, и пал в кипящем бое.
      Покойся, юноша! ты в брани славной пал!
      Во цвете нежных лет любил Осгар Мальвину;
      Не раз он в радости с подругою встречал
      Вечерний свет луны, скользящий на долину,
      И тень, упадшую с приморских грозных скал.
      Казалось, их сердца друг к другу пламенели;
      Одной, одной Осгар Мальвиною дышал;
      Но быстро дни любви и счастья пролетели,
      И вечер горести для юноши настал.
      Однажды, в темну ночь зимы порой унылой,
      Осгар стучится в дверь красавицы младой
      И шепчет: "Юный друг! не медли, здесь твой милой!"
      Но тихо в хижине. Вновь робкою рукой
      Стучит и слушает: лишь ветры с свистом веют.
      "Ужели спишь теперь, Мальвина? - мгла вокруг,
      Валится снег, власы в тумане леденеют.
      Услышь, услышь меня, Мальвина, милый друг!"
      Он в третий раз стучит. Со скрыпом дверь шатнулась.
      Он входит с трепетом. Несчастный! что ж узрел?
      Темнеет взор его, Мальвина содрогнулась,
      Он зрит - в объятиях изменницы Звигнел!
      И ярость дикая во взорах закипела;
      Немеет и дрожит любовник молодой.
      Он грозный меч извлек, и нет уже Звигнела,
      И бледный дух его сокрылся в тьме ночной!
      Мальвина обняла несчастного колена,
      Но взоры отвратив: "Живи! - вещал Осгар,
      Живи, уж я не твой, презренна мной измена,
      Забуду, потушу к неверной страсти жар".
      И тихо на порог выходит он в молчанье,
      Окован мрачною, безмолвною тоской
      Исчезло сладкое навек очарованье!
      Он в мире одинок, уж нет души родной.
      Я видел юношу: поникнув головою,
      Мальвины имя он в отчаяньи шептал;
      Как сумрак, дремлющий над бездною морскою,
      На сердце горестном унынья мрак лежал.
      На друга детских лет взглянул он торопливо;
      Уже недвижный взор друзей не узнавал;
      От пиршеств удален, в пустыне молчаливой
      Он одиночеством печаль свою питал.
      И длинный год провел Осгар среди мучений.
      Вдруг грянул трубный глас! Оденов сын, Фингал,
      Вел грозных на мечи, в кровавый пыл сражений.
      Осгар послышал весть и бранью воспылал.
      Здесь меч его сверкнул, и смерть пред ним бежала,
      Покрытый ранами, здесь пал на груду тел.
      Он пал - еще рука меча кругом искала,
      И крепкий сон веков на сильного слетел.
      Побегли вспять враги - и тихий мир герою!
      И тихо все вокруг могильного холма!
      Лишь в осень хладную, безмесячной порою,
      Когда вершины гор тягчит сырая тьма,
      В багровом облаке, одеянна туманом,
      Над камнем гробовым уныла тень сидит,
      И стрелы дребезжат, стучит броня с колчаном,
      И клен, зашевелясь, таинственно шумит".
      1814
      С. Н. Глинка
      ОССИАН И ВНУК ЕГО
      Оссиан
      Я живу средь вечной ночи,
      Солнечных не зрю лучей;
      Льют мои лишь слезы очи;
      Чужд я стал вселенной всей.
      Ты один, о внук мой милой!
      Ты моих подпора дней;
      В горести моей унылой
      Ласкою живу твоей.
      Внук
      Приятно, сладостно подпорой старца быть;
      Мое все счастие, чтоб жизнь с тобой делить.
      Восполни прежни дни: сие воспоминанье,
      Страдалец! облегчит души твоей страданье.
      Умеешь жизнь свою возобновлять в стихах,
      И голосом своим приемлешь жизнь в сердцах.
      Оссиан
      Ах! звуки громких арф давно уж онемели!
      Чертоги сельмские! и вы осиротели.
      Где прежде странник был с царями на пирах,
      Где прежде обитал великий мой родитель,
      Где славой он гремел и душ был повелитель,
      Где звуки сладостны неслись от пышных стен:
      Те стены заросли теперь печальным мохом;
      Фингала, храбрых всех сковал могильный плен;
      Как сирота влекусь к жилищу их со вздохом.
      И я живу... и мой унылый, слабый глас,
      Герои! из могил стремится вызвать вас.
      Когда луна еще не всходит безмятежна,
      Когда краса долин едва уже видна,
      Когда зовет ко сну всеместна тишина,
      Когда, опустясь в парах завеса белоснежна,
      Застелет гор верьхи и воды и леса:
      Померкших дней моих тогда блестит краса.
      Горю желаньем петь, лечу в грядуще время,
      И старости моей тогда мне легче бремя.
      Внук
      Воспомни песнь к луне: сколь сладостна она!
      Ты в ней бессмертие свое сам предрекаешь.
      Душа твоя всегда нежнейших чувств полна;
      Во тьме твой взор, но ты - душой своей сияешь.
      Оссиан
      Как нежна красота, пленяюща сердца,
      Покровом скромным облеченна,
      Блистает кротостью лица,
      Из облака так осребренна
      Выходит, дщерь небес! луна.
      В прелестной тишине ты мирно истекаешь
      И свой престол сооружаешь
      В кругу светил ночных.
      Когда же в небесах тень мрачная густеет
      И тихой луч твой побледнеет,
      И наконец затмится в них,
      В каких пределах дальных
      От наших глаз скрываешься печальных?
      Ужель, как Оссиан, тоскуя и скорбя,
      В чертог уныния скрываешь ты себя,
      Дщерь милая небес! ужель и ты скорбь знаешь?
      Но ты в сии часы во всей красе блистаешь.
      Над высотою гор ты медленно плывешь,
      Унынье сладостно в сердца и души льешь.
      Коль можно, о луна! продли свое теченье
      И на лице морей лей кротко озаренье!
      1820
      В. Н. Григорьев
      ТОСКА ОССИЯНА
      О арфа! пусть твой слабый стон,
      Исторгнутый десницей устарелой,
      Пробудит хоть на миг бесславный сон
      Родительской страны осиротелой!
      Пусть с сей скалы, подножия дубов,
      Ровесников моей седины,
      Прольется старца песнь. Реви с борьбой валов,
      Осенний ураган, взрывай дубрав вершины!
      Надвинь на свод пустых небес