Глава 9

Адрес Теодора Мандевилла я отыскал в телефонной книге на вокзале в Атертоне. Жил он в самом центре Пало-Альто, в огромном здании гостиничного типа с колоннами, галереей и небольшим, обтянутым ситцем холлом, где нежный аромат лаванды боролся с грубым запахом табака.

Сидящая за столиком консьержка — от нее, по-видимому, и исходил запах лаванды — сообщила мне, что капитан Мандевилл дома. Она позвонила ему по внутреннему телефону, после чего сказала, что капитан ждет меня наверху.

Когда я вышел из лифта, он уже стоял в дверях: сухопарый черноглазый старик с седой шевелюрой, усами и кустистыми бровями, похожими на вторые усы. На нем был серый махровый халат, надетый поверх отутюженной рубашки с черным галстуком.

— Я — капитан Мандевилл. Что вам угодно, сэр?

Я вкратце рассказал ему, кто я такой и кого ищу.

— Я обратился к вам в надежде, что вы сможете рассказать мне о семье этой девушки. Ее зовут Феба Уичерли.

— Дочь Кэтрин Уичерли?

— Да. Насколько мне известно, вы вступили с миссис Уичерли в деловые отношения?

— Да, к сожалению. Но лично я ее не знаю и дочку тоже никогда не видал. Так вы говорите, она пропала?

— Два месяца назад Феба исчезла из колледжа. Последний раз ее видели вечером второго ноября: она сошла с парохода на пристань и села вместе со своей матерью в такси. Любые сведения о ее матери...

— Не хотите же вы сказать, что мать похитила собственную дочь? — перебил он меня.

— Нет, это маловероятно. Но она может знать, где девушка.

— Что касается дочери, то ничем вам помочь не могу, а вот где находится мамаша, знаю.

— Пожалуйста, расскажите.

— Она живет в Сакраменто в гостинице — место, прямо скажем, не самое лучшее — во всяком случае, для женщины ее положения. К несчастью, название гостиницы выпало у меня из головы. Где-то я его записал. Войдите, я поищу.

Он повел меня по коридору к себе в квартиру. Небольшая гостиная была увешана фотографиями. На одной из них мечтательно улыбалась черноволосая красавица, а на всех остальных бороздили моря военные корабли, от миноносцев времен германской войны до линкора второй мировой. Линкор был сфотографирован с самолета и сверху напоминал наконечник копья, лежащий на серой волнистой поверхности моря.

Когда капитан Мандевилл вернулся, я с интересом рассматривал линкор.

— На этом корабле я закончил службу, — пояснил он. — Мой сын, лейтенант Мандевилл, сфотографировал линкор всего за несколько дней до смерти — парня сбили над Окинавой. Хорош корабль, а?

— Очень хорош. Я был на Окинаве.

— Правда? Любопытно. — С этими словами капитан вручил мне вырванный из блокнота разлинованный листок бумаги, на котором карандашом было написано: отель «Чемпион». — Адрес гостиницы я куда-то задевал, но вы ее отыщете без труда. Я ведь не сыщик, и то сразу нашел.

— Последнее время вы поддерживали связь с миссис Уичерли?

— Я пытался с ней увидеться, однако она упорно избегала встречи со мной. Она упрямая и, по-моему, недалекая женщина. — От ярости у старика задрожали губы, а черные глаза под белыми кустистыми бровями вспыхнули, точно раскаленные угли.

— Вы не могли бы рассказать о ней поподробнее? Я не хочу вмешиваться не в свое дело, но мне важно знать, чем последнее время занималась миссис Уичерли. И история с продажей вашего дома тоже остается для меня неясной.

— История длинная и, признаться, довольно гадкая. Я и сам не вполне понимаю, что произошло с моим домом, поэтому и нанял адвоката. Это, впрочем, надо было сделать еще полгода назад.

— Когда миссис Уичерли купила у вас дом?

— В том-то все и дело, что она его у меня не покупала. Я бы ей двадцать пять тысяч долларов никогда не уступил. Такие деньги, сами понимаете, на дороге не валяются. На двадцать пять тысяч нагрела меня не она, а один жулик, агент по продаже недвижимости Мерримен.

— А миссис Уичерли не могла приложить к этому руку?

— Нет, она тут ни при чем. Скорей всего, она стала такой же жертвой Мерримена, как и я. Вместе с тем помочь мне она не пожелала. Пришлось узнавать ее адрес в компании по продаже недвижимости и специально ехать к ней в Сакраменто, чтобы заручиться ее поддержкой. Но она, как я уже говорил, наотрез отказалась со мной встретиться. — Его голос задрожал от еле сдерживаемой ярости. — История темная, и вникать в нее у меня нет никакой охоты. Ясно одно: я свалял дурака, а в моем возрасте сознавать это очень тяжело.

— Как же вас все-таки обманули, капитан?

— Я вряд ли смогу толково объяснить, как было дело. Вам надо бы обратиться к моему адвокату, но в данный момент дело рассматривается судебной комиссией по продаже недвижимости, и он едва ли захочет беседовать с вами на эту тему. В любом случае к пропавшей девушке все это отношения не имеет.

— Я в этом не уверен.

— Что ж, если вы так настаиваете, могу рассказать. Да вы садитесь.

Он снял со стула раскрытый журнал «Яхты», пригласил меня сесть, а сам сел напротив.

— Поскольку прошлой весной у меня умерла жена, а вскоре после ее смерти ушла экономка — вероятно, переносить мой нрав без миссис Мандевилл ей стало совсем невмоготу, — я решил продать дом в Атертоне и перебраться в город. Уж не знаю каким образом, но этот прохвост Мерримен пронюхал про мои планы и предложил мне свои услуги, пообещав продать дом, да еще с пятидесятипроцентной выгодой. Я не бизнесмен, поэтому мне даже в голову не пришло, что подобное предложение само по себе является незаконным. «Старые моряки должны помогать друг другу», — сказал мне Мерримен: во время войны он тоже служил на флоте — правда, резервистом.

Как выяснилось, Мерримен всегда был проходимцем, впоследствии один мой знакомый из управления личного состава рассказывал, что в 1945 году Мерримену пришлось подать в отставку: в то время он занимал пост начальника хозяйственного снабжения в Одиннадцатом округе и, используя свое положение, продавал военнослужащим срочной службы участки земли в Сан-Диего. Ко всему прочему за ним водились карточные долги — Мерримен ведь ужасно азартен.

Тогда, к сожалению, я ничего этого не знал и согласился воспользоваться услугами Мерримена. По моему приглашению он явился ко мне, осмотрел дом и сделал вид, что остался им не слишком доволен; больше того, Мерримен стал говорить, что дом в неважном состоянии, водопроводная система устарела, необходим большой ремонт и так далее. Уходя, он заявил, что, учитывая напряженность денежного рынка, пятьдесят тысяч — самая большая сумма, на какую я могу рассчитывать.

Цифра эта показалась мне вполне приемлемой, ведь в свое время, лет тридцать назад, дом этот вместе с землей обошелся мне всего в двадцать пять тысяч. Неважно разбираясь в ценах на недвижимость, я решил, что стопроцентная прибыль — это совсем не так уж плохо.

Кроме того, — добавил капитан, — мне очень хотелось поскорее уехать из тех мест. Дом ведь строился для миссис Мандевилл, и после ее смерти я не находил себе места: каждая мелочь напоминала мне о покойной. В результате я продал его первому же покупателю. Он предложил пятьдесят тысяч, и мы тут же ударили по рукам.

— Кто это был?

— Имя его я забыл. Мне он сказал, что работает на радио и что его перевели из Лос-Анджелеса в Сан-Франциско. Как выяснилось, не столько перевели, сколько выгнали, — угрюмо хмыкнул старик. — Уже потом я узнал, что этот тип был ведущим музыкальных программ в какой-то захудалой радиокомпании на юге Калифорнии, а выгнали его за то, что он брал взятки со студий звукозаписи. На Полуострове он околачивался уже довольно давно, сидел без работы и снюхался с Меррименом — их часто видели вместе.

— Откуда вы все это знаете?

— От друзей, у меня их много. Я стал — увы, с опозданием — наводить справки и обнаружил, что, купив у меня дом за пятьдесят тысяч, этот прохвост — разумеется, при посредстве Мерримена — продал его миссис Уичерли за семьдесят пять. Мерримен таким образом, сделал «дуплет», как это у них называется.

— Как вы думаете, ваш покупатель действовал по инициативе Мерримена?

— Весьма вероятно. Мы с моим адвокатом решили обратиться в судебную комиссию по продаже недвижимости. Тяжб я никогда не любил, но когда у тебя из-под носа крадут треть суммы... — От бешенства он не смог закончить фразы.

— А кто ваш адвокат, капитан?

— Джон Бернс, человек абсолютно надежный. Я знаю его уже много лет по яхт-клубу. По словам Бернса, Мерримена не первый раз уличают в мошенничестве, но, надеюсь, в последний.

— По мнению Бернса, у вас есть шансы получить назад деньги?

— Бернс полагает, что шансы есть, если только воры эти деньги уже не спустили. С этими жуликами трудно иметь дело, однако мы намереваемся с помощью закона приструнить Мерримена: если он не выплатит мне разницы, то лишится патента. Может, хотя бы это на него подействует.

— А сам Мерримен об этом знает?

— Скорее всего. Я сообщил об этом его жене; неделю назад я пошел к нему домой — хотел с ним поговорить, но прохвост сбежал через черный ход. Его жена пыталась убедить меня, что мой дом действительно стоит никак не больше пятидесяти тысяч, а продать его за семьдесят пять мог только такой опытный агент, как ее муж. Но совершенно случайно мне стало известно, что на прошлой неделе мой бывший дом опять выставлен на продажу — на этот раз за восемьдесят тысяч!

Он в сердцах стукнул себя по колену своим жилистым кулаком.

— Будь они прокляты, эти мерзавцы! Торгаши, барышники, нелюди — всю страну к рукам прибрали! — Лицо капитана побагровело. — Зря я об этом заговорил. Волнуюсь — сосуды ни к черту! Пусть уж закон разбирается с такими, как Мерримен и его шайка.

— А вам не приходило в голову самому с ним рассчитаться?

Глаза капитана из горящих углей мгновенно превратились в ледышки:

— Я вас не понимаю, сэр.

— Я слышал, что вы угрожали Мерримену пистолетом.

— Да, этого я не отрицаю. Мне хотелось его припугнуть, но он побоялся говорить со мной с глазу на глаз. Спрятался, скотина, под юбкой у жены...

— Вы его сегодня видели, капитан Мандевилл?

— Нет, я уже довольно давно его не видал. Большого удовольствия от встречи с ним я не получаю, да и мой адвокат посоветовал мне держаться от него подальше.

— И вы послушали своего адвоката?

— Конечно. А на что вы, собственно, намекаете?

— Примерно три часа назад Мерримен был избит до смерти в вашем бывшем доме на Уайтокс-драйв.

Капитан изменился в лице.

— Избит до смерти? Такого конца никому не пожелаешь, но я бы не сказал, что вы меня очень огорчили.

— Скажите, капитан, это не ваших рук дело?

— Моих рук дело?! Да как вы смеете!

— А вдова Мерримена подозревает в убийстве вас. Так что не удивляйтесь, если в самое ближайшее время к вам нагрянет полиция. У вас есть алиби?

— Ваш вопрос неуместен.

— И тем не менее я обязан его вам задать.

— Зато я не обязан вам отвечать.

— Что верно, то верно.

Когда капитан Мандевилл вставал со стула, у него дрожали руки.

— Извольте уйти. Если придут представители закона, я охотно дам показания.

«Так они тебе и поверили», — подумал я, уходя.

Глава 10

До реки Сакраменто шоссе шло по залитой лунным светом, похожей на прерию равнине. При свете луны мост через реку напоминал въезд в средневековую крепость, хотя вместо старинных башен и крепостной стены на противоположном берегу маячили трущобы современного городка, а крадущиеся по ночным улицам проститутки и застывшие в подъездах подозрительные типы походили на призраки.

Отель «Чемпион» мало чем выделялся среди окружавших его трущоб; это было узкое шестиэтажное здание конца прошлого века с закопченным каменным фасадом, в котором когда-то, должно быть, размещался почтенный семейный пансион и которое теперь имело вид второразрядной гостиницы, где можно снять дешевый номер без удобств — за удобства ведь надо платить — и где останавливаются либо на ночь, либо навсегда.

В гриль-баре по соседству пели хором «Старую дружбу»[3], а у дверей «Чемпиона» с суровым видом, будто от постояльцев отбоя не было, стоял небритый старик в выцветшем бордовом мундире. Увидав машину, он отделился от двери и мелкими шажками засеменил в мою сторону. Из-за старческих мозолей туфли у него были разрезаны в подъеме, да и сам он, маленький, высохший, с резким писклявым голоском, был похож на мозоль.

— Здесь стоянка запрещена, мистер. Если вам в отель нужно, заезжайте за угол — стоянка там. Хотите у нас переночевать?

— Почему бы и нет?

— Тогда — за угол и налево. Направо, впрочем, все равно нельзя: эта улица уже лет пять с односторонним движением. — Последнюю фразу швейцар произнес таким тоном, словно всю жизнь люто ненавидел одностороннее движение. — Машину лучше заприте, а вернуться в гостиницу можно переулком — так короче. Я включу свет над боковым входом. Взять ваш чемодан?

— Спасибо, он у меня легкий, — сказал я, а про себя подумал: «Легче не бывает».

Стоянка представляла собой прямоугольный дворик, со всех сторон окруженный высокими стенами опустевших на ночь контор. Прихватив с собой — исключительно для вида — портфель, я прошел переулком к боковой двери, где старик уже ждал меня. При ярком свете висящей над входом голой лампочки лицо его приобрело лимонно-желтый оттенок. Портфель он взял у меня как-то нехотя, словно на чаевые не рассчитывал.

В пустом холле за конторкой сидела женщина с глазами навыкате и дряблыми щеками. Она предложила мне на выбор комнату с ванной за два пятьдесят или без ванны — за два доллара. Ночевать мне здесь, по правде говоря, не хотелось — уж больно неуютный, жалкий вид был у этого заведения.

«Капитан, скорее всего, ошибся, а может, и обманул меня: едва ли миссис Уичерли могла остановиться в этой дыре», — подумал я и решил сначала попытаться что-нибудь про Кэтрин разузнать, а уж потом, если понадобится, коротать здесь ночь.

Женщина ощупывала меня своими выпученными глазами, мучительно соображая: то ли я слишком разборчив, то ли просто без гроша в кармане.

— Ну? Хотите с ванной за два пятьдесят или без ванны за два? Деньги вперед, — добавила она, метнув наметанный взгляд на мой потрепанный портфель, с которым застыл старый швейцар.

— Я готов заплатить вперед, но мне вдруг пришло в голову, что моя жена уже въехала в люкс.

— Ваша жена остановилась в «Чемпионе»?

— Должна была.

— А как ее... ваша фамилия?

— Уичерли.

Толстая женщина и небритый старик обменялись взглядами, значение которых осталось для меня неясным.

— Ваша жена недолго жила здесь, — вкрадчивым голосом сказала администратор, словно бы утешая, даже жалея меня. — Но сегодня вечером, всего час назад, она уехала.

— Куда?

— К сожалению, своего адреса она нам не оставила.

— Она уехала из города?

— Простите, сэр, но нам это неизвестно. — Судя по всему, администраторша говорила правду. — Комнату брать надумали или нет?

— Я возьму номер с ванной, — сказал я. — Всю жизнь мечтал принять ванну.

— Пожалуйста, — невозмутимо отозвалась она. — Я поселю вас в 506-м. Распишитесь.

Я поставил подпись Гомера Уичерли — в конце концов он же оплачивал расходы — и вручил администратору пятидесятидолларовый банкнот, разменять который оказалось делом непростым. Пересчитывая сдачу, я поймал на себе плотоядный взгляд швейцара.

Когда мы со стариком, поднявшись на пятый этаж, остались одни в комнате, он поднял окно и в ожидании — возможно, напрасном — чаевых сказал:

— Я, может быть, смогу помочь вам найти вашу супругу.

— Ты знаешь, где она?

— Я этого не говорил. Я сказал «может быть». Глаза и уши ведь у меня имеются. — Он ткнул пальцем в свой слезящийся глаз и подмигнул.

— Что же подсказывают тебе твои глаза и уши?

— Так прямо вам все и расскажи. Вы ведь ей как-никак муж, а я ей вреда не хочу. Она, бедняжка, и без того натерпелась. Да вы сами знаете, жена-то она ваша, не моя.

— Я ей тоже зла не желаю.

— И на том спасибо. Ей зла в жизни хватает. Впрочем, это вы тоже знаете, так ведь?

— Какая разница, что знаю я. Лучше расскажи, что ты знаешь!

— Я никому вредить не хочу. — Его подслеповатые глаза скользнули по портфелю, который он поставил на плетеную подставку у стены. — У вас там случайно пистолета нет? На ощупь вроде бы есть. А я стрельбы страх как не люблю.

— Никакой стрельбы не будет. Мне нужно только найти миссис Уичерли и поговорить с ней.

Я уже начинал жалеть, что решил выдать себя за Гомера Уичерли. Я-то надеялся, что таким образом кое-что узнаю про его жену, а на меня свалилась масса совершенно не нужных сведений.

— Вам пистолет не понадобится, — сказал старик, пятясь к двери. — Джерри Дингмен плохого не сделает.

— Пойми, я прихватил пистолет, потому что у меня с собой много денег.

— Правда? — Старик замер.

— Я готов заплатить тебе за информацию, Джерри.

Он опустил голову и уставился на свои разрезанные туфли, из которых, точно крупные картофелины, выступали распухшие пальцы ног.

— Мне пришел счет на пятнадцать долларов от доктора Броха, который лечит мне ноги, а заплатить нечем.

— Я этот счет оплачу, не беспокойся.

— Вот спасибо, сынок, — с чувством сказал швейцар. — И много ты мне заплатишь?

— Чем больше расскажешь, тем больше заплачу. Деньги у меня есть, ты же сам видел. Куда она поехала, Джерри?

— По тому, что говорилось, пока я укладывал вещи в машину, получается, что в отель «Гасиенда». Во всяком случае, она спросила своего спутника, хорошо ли там, а он ей ответил, что место хорошее, только далеко ехать, и это чистая правда. «Гасиенда» — роскошный курортный отель за городом, — пояснил старик.

— Стало быть, она поехала туда не одна.

— Эх, черт, проговорился. Вот что значит длинный язык.

— Опиши-ка мне ее спутника.

— Да я его толком не рассмотрел. В машине он сидел отвернувшись: не хотел, наверно, чтобы его видели. А до этого он поднялся к ней по черной лестнице, лифтом не воспользовался, да и в отель вошел потихоньку, не через центральный вход, а сбоку. Я сразу сообразил, что он у нас не живет, и пошел за ним следом — мало ли что он там задумал. Поднимается он по лестнице, стучится к ней, входит, слышу — он ее нежно так, нараспев, по имени называет. Ну, думаю, значит, все в порядке. Знаете, я даже подумал, что он и есть ее муж.

— Почему ты так решил? Из их разговора?

— Какой там разговор! Я слышал только, что он, войдя, назвал ее «Кэтрин» и голос у него вроде бы очень ласковый был. А потом дверь закрылась, и больше я ничего не слышал. Минут через двадцать она пошла выписываться, а он спустился к машине.

— Какая у них была машина?

— Новый «шевроле», кажется.

— А она охотно с ним поехала?

— Не то слово. Я ни разу не видал ее такой счастливой, как в тот вечер. Раньше-то она понурая ходила, как в воду опущенная. В жизни не встречал женщины несчастней.

— И сколько же времени она прожила здесь?

— Недели две. Честно говоря, странно было ее здесь видеть. Отель у нас вполне приличный, но такие, как она, обычно в нем не останавливаются. У нее ведь и туалетов полно, и чемоданы дорогие. Да вы это и сами знаете.

— А что она здесь делала, как по-твоему?

— Пряталась от вас, надо думать, — хмыкнул он. — Уж вы меня извините.

— Извиняю. И все же попробуй описать мне ее спутника.

— Сейчас, дайте вспомнить. Крупный мужчина, не такой, правда, как вы, но гораздо больше меня. Одет хорошо: темный пиджак, шляпа. Шляпу-то он на нос надвинул, а сам — я уже говорил — отвернулся, поэтому я его не разглядел.

— На этого человека похож? — спросил я и описал старику внешность Гомера Уичерли.

— Есть сходство, но не поручусь.

— Какого он возраста?

— В летах. Вас постарше будет. Но зато моложе того старикана, который навещал ее на прошлой неделе. Его-то я хорошо запомнил.

— Худой старик с седыми усами?

— Он самый. Его вы, выходит, знаете. Я поднял его на лифте, проводил до ее двери, но она его не пустила. Даже дверь не открыла. Он крик поднял на всю гостиницу, но мне на чай дать не забыл, — мечтательно добавил Джерри. — Кстати, кто-то, кажется, обещал мне пятнадцать долларов.

— Не волнуйся, получишь. У миссис Уичерли были еще посетители?

— Послушайте, мистер, вы меня тоже поймите: не могу ж я с вами всю ночь тут языки чесать. Надо и в холле появиться, а то миссис Силвадо, наш администратор, живьем меня съест.

— Ты не ответил на мой вопрос. У миссис Уичерли были еще посетители?

— Одного помню, но о нем я вам после расскажу, а сейчас спущусь вниз — пусть миссис Силвадо видит, что я не отлыниваю. Вернусь, как только смогу. Только уж вы мне сейчас заплатите.

Я протянул ему двадцать долларов, он вцепился в банкнот своими скрюченными пальцами и тут же переправил его в бездонный карман выцветшего мундира.

— Премного благодарен. Когда вернусь, принесу сдачу.

— Лишнюю пятерку тоже можешь оставить себе. У меня будет к тебе еще одна просьба. Какую комнату занимала моя жена?

— В конце коридора, на третьем этаже. Номер 323.

— Эта комната сейчас занята?

— Нет, такие номера сдаются у нас только на всю неделю. Его еще даже не убирали.

— Пустишь меня внутрь?

— Господь с вами, мистер! Да меня же за это выгнать могут. Я ведь тут без малого сорок лет работаю, с тех самых пор, как из-за лишнего веса пришлось из жокеев уходить. Они только и ждут, как меня на пенсию выставить.

— Будет тебе, Джерри. Никто ведь не узнает.

Но старик так энергично замотал головой, что из-под фуражки выбились седые лохмы.

— Нет, сэр, и не просите. Я в номера пускаю только тех, кому ключ выдали.

— Но ты же можешь забыть свою отмычку. Оставь ее у меня на комоде.

— Нет, сэр, не полагается.

Но отмычку он все же оставил. Чего не сделаешь ради чаевых за сорок лет работы в гостинице! Впрочем, и двадцать лет работы сыщиком тоже не проходят бесследно.

Я спустился по пожарной лестнице и вошел в номер 323. Такая же комната, как моя: стандартные ванна, кровать с торшером, комод, письменный стол у окна, плетеная подставка для чемоданов. И еще — гнетущая атмосфера несчастья и остановившегося времени.

Дверцы комода были распахнуты, с пустой полки одиноко свешивался нейлоновый чулок со спущенной петлей. В стенном шкафу, пол которого был усыпан дустом от мышей, висели лишь витые проволочные плечики. На полке в ванной я обнаружил рассыпанную пудру и зеленую склянку с таблеткой аспирина на дне. Полотенца были еще влажные.

За кроватью я нашел корзину для мусора, забитую скомканными газетами и салфетками с пятнами розовой помады. Рядом с корзиной на полу стояла бутылка, на донышке которой плескались остатки виски.

Я вытащил из корзины газеты и просмотрел их. Развернув самый свежий, двухдневной давности номер «Пчелы из Сакраменто», я обратил внимание, что в колонке объявлений было обведено карандашом сообщение о том, что на следующий день в гавань Сан-Франциско прибывает «Президент Джексон» — как видно, Кэтрин Уичерли с нетерпением ждала возвращения мужа.

И о дочери она, судя по всему, тоже не забывала, ибо, когда я встал с кровати, свет от торшера упал на окно, и я увидел какую-то надпись на пыльном стекле. Окно выходило в переулок, напротив подымалась глухая кирпичная стена, на фоне которой нацарапанное крупными буквами слово «Феба» казалось выбитым на надгробии.

От темного окна повеяло неизвестностью, мне стало как-то не по себе, учащенно забилось сердце, но тут отдававшееся в ушах сердцебиение потонуло в шуме лифта, который зарокотал в недрах здания, словно проснувшийся вулкан.

Я закрыл дверь бывшего номера бывшей миссис Уичерли и со всех ног помчался наверх по пожарной лестнице, чтобы не отстать от лифта — такого же нерасторопного и старого, как и подымавшийся в нем швейцар. Когда Джерри Дингмен постучал в дверь, я уже был на месте.

В руках он держал бутылку пива.

— Что делается внизу? — спросил я.

— Все тихо. Я сказал миссис Силвадо, что вы хотите пива, а то бы она меня не отпустила. За пивом пришлось идти в соседний бар — это обойдется вам в лишние пятьдесят центов, мистер. — При этом он посмотрел на меня с такой нескрываемой тревогой, как будто от пятидесяти центов зависела вся его дальнейшая жизнь.