— Если все это верно, — сказала Ким, — то добыть доказательства будет легко.

В Сибрайте сейчас было 28 января. Предполагая дату контакта «Охотника» с инопланетным кораблем близкой к 17 февраля и считая, что наверняка при этом был радиообмен, Ким вычислила, где должны находиться радиоволны в данный момент, и рассчитала курс перехвата для «Хаммерсмита». Все просто.

— Это единственный допустимый сценарий, — сказала она Солли. — Здесь они встретили другой корабль. Это значит, что была сделана по крайней мере попытка радиосвязи.

— Ты чертову уйму фактов выводишь из рисунка черепахи на той фреске. Могут быть и другие объяснения. Они могли найти планетную цивилизацию. Может быть, доиндустриальную, без света, без радио, без ничего. Только факелы и местный аналог лошадей. В таком случае…

— Так быть не могло, — сказала она.

Они сидели в центре управления, поставив кресла под углом друг к другу, и пили кофе.

— Почему?

— Алнитак — слишком молодая звезда. Это первое. Ей еще нет десяти миллионов лет. Так что местной жизни быть не может. И слишком сильное ультрафиолетовое излучение. В миллионы раз сильнее, чем у Гелиоса.

— Вот как?

— Да. Оно бы все выжгло. Нет, они могли встретить только звездолетчиков.

За два столетия до того уже выполнялось исследование Алнитака. Насчет планетной системы было небогато: единственный мир, захваченный газовый гигант, далеко на периферии.

— Слишком давно была эта радиопередача, — сказал Солли. — Она слишком широко размазалась. ГЕСДО — хорошая система, но и она может не поймать такой слабый сигнал. Или не выделить его из шума.

Но Ким не зря столько времени потратила, изучая возможности системы.

— Если сигнал там есть, мы его обнаружим.

Первый день они провели в хозяйственных хлопотах, обживая каюты, обследуя корабль. Солли, конечно, был с ним знаком, но ему приятно было показывать корабль Ким. Она поначалу не пришла в восторг и подумала, не обидело ли это Солли. Но уж слишком корабль напоминал ей гостиницу Института для не особо важных гостей.

Они переходили с палубы на палубу, и он показывал ей возможности зоны отдыха и секции ВР. Они осмотрели два комплекта двигателей, главные, перемещавшие «Хаммерсмит» в реальном пространстве, и подпространственный интерфейс — прыжковые двигатели. ТМИ был так мал, что помещался в руках.

Ким с удовольствием отметила, что переход в гипер не имел побочных эффектов.

В зрелом возрасте она никогда не была в подпространственном полете. Сейчас она уже знала, что некоторые люди плохо себя чувствуют во время прыжка, у других бывают сдвиги перспективы, стены кажутся не сплошными, что сила искусственной гравитации уменьшается или увеличивается, а некоторые говорят, что ощущают мысли окружающих. Имелись случаи необычных снов, резких припадков депрессии или сильной эйфории. Солли ей сказал, что это бывает. На звездолетах держат хороший запас антидепрессантов и транквилизаторов. Он видел, как людей поражала сильная головная боль, судороги желудка, зубная боль без видимой физической причины.

— Но это только неудобство, — сказал он. — Вроде морской болезни.

— Хотя, — добавил он, — эффекты бывают жутковатые. Сны до необычайности живые. И еще я видал другие странные вещи. Одна женщина вернулась в детство, а один мужчина говорил, что видел конец своих дней. Иногда проявляются подавленные личности. Один пассажир утверждал, что стал одержимым. А другой говорил, что с ним на борт вошел оборотень.

— Оборотень?

Синие глаза Солли внимательно поглядели на нее.

— Ты ведь ничего необычного не видела?

— Спасибо, со мной все хорошо. — Она была очень горда собой.

— Расскажи мне про Алнитак.

Ким откинулась в кресле.

— Звезда класса «О». Прилично раскалена, ярче Гелиоса примерно в тридцать пять тысяч раз.

— Солнечные очки не забываем.

— Да уж. Имеет две звезды-спутника, обе достаточно далеко, но не настолько, чтобы могли сформироваться планеты. А если сформируются, то нестабильные.

— Ты же сказала, что там есть планеты.

— Захваченная, — напомнила Ким.

— Алнитак. — Он будто пробовал слово на вкус.

— Арабское слово, означающее «перевязь».

Для первого ужина на борту они выбрали комнату совещаний и зажгли свечи. В окнах, будь это настоящие окна, видны были бы только ходовые огни судна, если бы Солли их включил. Вместо этого он запрограммировал вид Млечного Пути, каким он предстает подлетающему межгалактическому кораблю.

Ужин прошел тихо. Обычно Солли брал на себя большую часть разговора, но в этот вечер ему было мало что сказать. Свечи, вино и диск галактики создавали неповторимую атмосферу. Еда была хороша. Но Ким ощущала тяжесть своего решения и страх, что оно ошибочно, что она могла чего-то не учесть и погубила карьеру Солли. И свою тоже. Наверное, сейчас на них, ругаясь, выписывают ордера.

— Хотела бы я найти хоть какое-то объяснение, — сказала она, — почему они об этом молчали. Ведь контакт — это было бы событие века.

— Не знаю, — сказал Солли. Она оторвалась от еды:

— Мы более или менее полагаем, что насчет инопланетян у нас у всех чувства одинаковые. Что каждый хочет их найти, если они есть. Кроме разве что Кэнона Вудбриджа и Совета. Но, может быть, многие предпочли бы сохранить статус-кво. Кто предпочел бы не знать, что мы не одиноки.

— Я один из таких, — сказал Солли. Его лицо было обрамлено светом свечей.

— Ты шутишь.

— Я никогда не шучу. Понимаешь, Ким, сейчас жизнь вполне хороша. У нас есть все, чего можно хотеть. Безопасность. Процветание. Хочешь работать? Вот тебе работа. Хочешь всю жизнь пролежать на пляже? Пожалуйста. Что нам дадут инопланетяне, чего у нас и без них нет? Лишние поводы для волнения?

— Это может быть способ узнать, кто мы.

— Пустой штамп. Я знаю, кто я. И мне не нужна философия какого-то создания, которое меня, быть может, считает хорошим куском отбивной. Здесь есть обратная сторона, и серьезная, если вспомнить твое приключение в Северине. И ты меня прости, я только обратную сторону и вижу. Для тебя и для меня она, быть может, окупается. Но вся человеческая раса в долгосрочной перспективе никак не выиграет.

Ким отодвинулась от стола и уставилась на Солли:

— При таком настроении я не понимаю, зачем ты в это ввязался.

— Ким, если они существуют, то встреча с ними — только вопрос времени. Мне это не нравится, я бы это предотвратил, если бы мог. Но есть у меня такое чувство, что встреча неизбежна. Если она случится, это будет великий миг. Я просто хочу быть его участником. И еще: лучше знать заранее, если это случится.

— Инстинкт охотника, — сказала Ким.

— То есть?

— Спрячься в кустах. Убей или тебя убьют. Ты действительно думаешь, что так сложатся взаимоотношения двух межзвездных цивилизаций?

— Вероятно, нет. Я только сказал, что так может случиться. А поскольку сейчас положение вещей меня более чем устраивает, я не вижу, зачем что-то менять. Зачем рисковать?

— Солли, как ты думаешь, зачем мы полетели на Марс?

Солли макнул блинчик в суп, откусил кусок и стал задумчиво жевать.

— На Марс мы полетели, — сказал он, — поскольку поняли, что исследование солнечной системы принесет долгосрочные экономические выгоды.

— Ты действительно думаешь, что мотивами были именно они? Долгосрочные экономические выгоды?

— Так пишут в учебниках истории.

— В учебниках истории пишут, что Колумб отправился в плавание, чтобы найти торговый путь в Индию.

— В последний раз мне говорили, что это так и было.

— Это было прикрытие, Солли. Чтобы помочь Изабелле принять правильное решение. Заложить драгоценности, поспорить с советниками, а все для того чтобы последовать призыву своей ДНК.

— Призыву ДНК? — Солли развеселился. — Ким, у тебя всегда был поэтический дар.

Она терпеливо ждала, пока он допьет вино.

— Итак, — спросил он, вытирая губы салфеткой, — к чему же звала ее ДНК?

— Не к открытию торговых путей.

— А к чему?

— К странствиям, — сказала Ким. — Исследованиям, ступить ногой, лично или через представителя, туда, где еще нога не ступала.

— Понял, — ответил Солли. — Но мы это сделали. Мы ступили ногой во множество разных мест за последние столетия. И при чем тут инопланетяне?

— Мы смирились с тем, что мы одни.

— Вероятно, так и есть. — Солли потянулся к графину и налил ей и себе. — Может быть, кто-то где-то и существует, но так далеко, что никакой разницы. С практической точки зрения, я считаю, можем и дальше действовать так, будто мы одни.

— Проблема здесь в том, — сказала Ким, — что мы стали нелюбопытными и самодовольными. Заскучали. Мы отказываемся от всего, что было ценного в нашем биологическом виде.

— Ким, мне кажется, ты преувеличиваешь.

— Может быть. Но я считаю, что нам нужно что-то, что подпалит нас снизу. Вселенная стала скучной. Мы летали в десять тысяч звездных систем, и всюду одно и то же. Тишина. Стерильность.

— И потому Эмили и оказалась на «Охотнике»? Она тоже так думала?

— Да, — ответила Ким. — Она пыталась объяснить мне свои чувства, когда мы ходили с ней к морю.

— Ты это помнишь?

—  Она спрашивала меня, знаю ли я, почему корабли всегда ходят вдоль берега? Почему никогда не уходят в море?

— А, — сказал Солли.

— Потому что там ничего нет. Только вода на тысячи километров, пока не обплывешь всю планету и не приплывешь к западному берегу Экватории. Откуда и выплывал.

Вот тут мы и стоим, Солли. На берегу, глядя на океан, который никуда не ведет. Насколько нам известно. — Ким зажмурилась. — Но если там действительно некуда идти, я думаю, у нас не слишком долгое будущее.

После ужина они посмотрели «В бегах» — бестолковую комедию погони, где несколько неправдоподобных персонажей вдруг узнали, что они — клоны какого-то преступника из исторических архивов и оказались объектом отчаянной охоты. Можно было и поиграть в эту историю интерактивно, но они оба устали, а потому просто смотрели.

К концу Ким заснула и проснулась уже за полночь, одна в каюте. Проектор отключился, Солли, очевидно, ушел спать, и Ким еще посидела, глядя на Млечный путь.

Для еды они в конце концов выбрали центр управления. Он был меньше и потому более уютный, чем столовая. Ким и Солли положили скатерть на консоль, и оказалось, что этого вполне достаточно.

Солли менял виды в окнах. Иногда глазам Ким представали звездные поля или вымышленные планеты, иногда водопады и горы, а то и центр Сибрайта.

— А каково там, снаружи, на самом деле? — спросила она.

— Полная чернота, — сказал он. — Конечно, беззвездная. Огни корабля кажутся тусклее.

— А кто-нибудь бывал за бортом во время полета в гипере?

— Нет, — ответил Солли. — По крайней мере мне об этом не известно.

В этой среде не ощущалось движения, она была скорее условиями, чем пространством. Семь недель до Алнитака. Долгое время, если его надо провести наедине с одним и тем же человеком. Даже если это Солли.

Корабль в гиперпространстве полностью отрезан от внешнего мира. Он не получает данные ни от локатора, ни по связи, никак. И передавать он тоже не может. Солли мог бы выйти, чтобы удовлетворить любопытство и узнать, состоялась ли в конце концов экспедиция на Таратубу. Он думал, что под нее могли отдать «Мак-Коллум». И еще было интересно, получил ли огласку угон «Хаммерсмита» и пытается ли Институт с ними связаться. Но на это уйдет время, придется переставлять часы, а Ким должна будет вносить коррективы в программу расчета перехвата. И они не стали этого делать.

Одним из самых любопытных свойств гиперпространства является то, что время, кажется, течет в нем независимо. Устройства отсчета времени после подпространственного полета всегда надо было переставлять. Иногда вперед, иногда назад. Никто не знал, в чем тут дело, но разница, к счастью, всегда составляла доли процента, и потому навигации не мешала. Это было существенно, поскольку полеты ТМИ можно было осуществлять только вслепую.

Ким и Солли быстро привыкли к режиму. Они завтракали когда вставали, а обедали и ужинали в одни и те же часы. Ким по утрам читала — широкий спектр книг, включавший биографии политиков и ученых. Прочла два классических романа, до которых не доходили руки: «За Плутоном» Блэкмена — исследование изменений культуры, вызванных проникновением во вселенную, и «Узкие горизонты» Раннингуотера — историю заката и окончательного распада организованной религии. Еще добавила несколько романов и эссе. И, конечно, много читала книг по специальности.

В первые дни они после ланча часто играли в шахматы, но Солли все время выигрывал, и они перешли на покер, подобрав себе несколько виртуальных партнеров. Еще они участвовали в виртуальных беседах с Цезарем, Ньютоном, Микелом Кашвади и другими классиками. В первые недели было забавно наблюдать, как Мартин Лютер и Генри Менкен говорят, не слыша друг друга.

На шестой день они попробовали интерактив с Вероникой Кинг — «Смеющаяся джиния». Ким любила приключения Кинг за то, что это было не просто «найди, кто убийца». Нет, здесь надо было разгадывать загадки, в которых преступление могло быть, а могло и не быть. Жертва преступления всегда находилась в запертой комнате или под надзором системы безопасности, не заметившей ни одного нарушения. В «Смеющейся джинии» один археолог всю жизнь ищет гробницу Макариоса Ханта — ньюмианского диктатора и массового убийцы второго столетия. Он ее находит, но взрывом закрывает ее снова и никому не рассказывает ни где она расположена, ни что он там видел.

Им она настолько понравилась, что на следующий вечер они попробовали «Молекулярного бога» — историю о физике, которому попадаются дневники Эмбри Сикела, человека, чьи работы привели к созданию прыжкового двигателя. Физик завладевший невероятно ценным историческим документом, его сжигает, а сам выпрыгивает с седьмого этажа.

В каждом случае в распоряжении детективов есть свидетели документы — а детективов, конечно, играли Солли и Ким. Потом они меняли роли. Ким особенно понравилось играть огромного телохранителя Архимеда Смита.

Большую часть времени они развлекались в виртуальных средах. Ким предпочитала искусственные ландшафты, выбирая такие, которых нет и никогда не будет, где цвета и формы как картинах импрессионистов, где фонтаны плавают в воздухе и льют в лазурное небо осязаемый свет. Солли был консервативнее: он предпочитал морские пейзажи, горы, а особенно любил виды Египта, пирамиды и храм из Долины Царей. Иногда храм был изображен в виде развалин, иногда в дни своей славы.

Никто из них не стремился к одиночеству, но, поскольку Солли как-то линял среди абстракций Ким, она перестала их строить, перейдя к более обыкновенным пейзажам.

У нее было много времени на размышления, и большую часть его она пыталась себя убедить, что поступила правильно. Ее мучила совесть из-за Солли и понимание, что она ни за что на свете не хотела бы причинить ему горе.

Она была у него в серьезном долгу. Он помог ей пережить крутые времена, потерю единственного мужчины, которого она, как ей думалось, любила. Он сбежал с бухгалтершей, оставив Ким записку с пожеланием счастья. Ким теперь понимала, что у них все равно бы ничего не вышло, но это переживание все еще грызло ее после всех прожитых лет. Солли и Энн, которая тогда была его женой, ее чуть ли не удочерили. Потом, когда Энн решила не возобновлять брак, Ким всегда приходила к Солли, когда ему надо был излить душу, и даже знакомила его с подругами.

У них было много добрых воспоминаний, и они даже гордились про себя, считая, что во многих отношениях они ближе любовников. Они вместе встречали праздники, поддерживали друг друга, радовались достижениям друг друга. Когда айбольная команда, в которой играла Ким, победила в чемпионате среди любителей, Солли, на которого групповой спорт наводил тоску, был на трибунах.

Они стали еще ближе, когда Энн ушла. Но между ними была черта, и они оба ее не переступали.

Однако Ким начала строить фантазии насчет Солли, и однажды вечером на третьей неделе решила, что пора делать предложение.

Была ее очередь выбирать вечернее развлечение. Она выбрала «Ворона», исторический роман о временах второго века Экватории, когда рухнули закон, порядок и цивилизация. Вороном называли черную драгоценность, предположительно реликт неизвестной и, возможно, не человеческой технологии. Он попадает в руки Клеи, молодой женщины, которая должна его доставить через множество опасностей в руки законного владельца. Ее всячески преследуют пираты, грабители, продажные чиновники, а также, что всего опаснее, главарь бандитов Аранка.

В программе был селектор обнаженности, который Ким установила на довольно скромный уровень. Когда все было готово, вино налито и закуска положена, они запустили игру.

Клея, конечно, имела внешность Ким. Была ею.

Уже у нее был флаер, и она готова была лететь последний отрезок пути, как вдруг из лесу появился раненый, за которым гонится толпа. У преследователей пистолеты, толпа вне себя от злости. Беглец видит Клею и кидается к ней. Она — его последний шанс.

Она колеблется, потом откидывает люк. Человек прыгает на борт под градом лазерных лучей. Флаер дает козла, но все же взлетает, и они вне опасности.

Но человек быстро теряет кровь.

Клея его осматривает и видит, что он умирает, но пытается сделать что может. Тем временем другой флаер бросается в погоню. В зрелищном бегстве она заманивает преследователя к туннелю, где его сбивает вылетающий поезд. Но ее флаер тоже сильно поврежден и вынужден сесть.

— В чем дело? — спрашивает она своего пассажира. — Что им нужно?

Он достает «Ворона» и тут же умирает. Ким замечает движение в окружающем лесу. Она прячет драгоценность под сиденье, и тут из лесу выбегают кочевники и берут ее в плен.

Они говорят о том, чтобы продать ее в рабство. Клея пытается понравиться своим похитителям, исполняя яростный танец с факелами. Именно этот кадр заставил Ким выбрать «Ворона». Зритель никогда не видит танцовщицу как следует, он видит только огонь и тень, темп и ритм. Страсть и соблазн.

Ее двойник извивался и вертелся, а Ким сидела со смешанным чувством удовлетворения и нервозности. Не слишком тонкий получился подход. Если ДНК Изабеллы открыла путь Колумбу, ДНК Ким сейчас делала то же самое для Солли. У нее на губах играла улыбка. Вечная женственность. Реальная или виртуальная, цивилизованная или варварская — всегда одно и то же.

Солли глядел на игру теней, но не смотрел на нее.

Он, конечно, знал, что происходит, и было видно, что он пытается играть в свою игру, притворяясь, что его интересует сценарий. Но лицо его было заметно напряжено.

На этом месте Ким потеряла нить сюжета. Весь мир (странно как человек думает привычными терминами, ведь «весь мир» состоял только из «Хаммерсмита») для нее сузился до глаз Солли, прищуренных, глядящих прямо вперед и в то же время знающих о ней.

— Я не думаю, — сказал он наконец, также не глядя на нее, — что это удачная мысль.

Она помолчала почти целую минуту. Будто они примерзли к креслам, освещенные только пляшущим светом ВР.

— Ладно, — ответила она после паузы. — Как скажешь.

Солли взял пульт и выключил проектор. В каюте стало темно, только горели лампочки безопасности внизу стены.

Они сидели не двигаясь.

— Ким, — раздался его голос, тихий и будто очень далекий. — Я думаю, что я тебя люблю.

Вот так. Открыто и напрямую.

Она поднялась и встала перед ним, охватила его руками за шею и притянула к себе.

— Я всегда тебя любил.

— Я знаю.

Именно поэтому миг был такой пугающий. И особенно радостный.

Он посадил ее рядом с собой. Губы их чуть соприкоснулись, отодвинулись, вернулись.

— Я этого не планировала, — сказала она.

Слышно было, как бьется его сердце. Или ее. Теперь уже было не разобрать.

Щека у него была горячей, и Ким прижалась к нему, упиваясь страстью момента. Он дрожал. Но был все так же осторожен.

— Все нормально, Солли, — сказала она. Не в силах освободиться сразу от десятилетнего стереотипа, он отодвинулся чуть-чуть, чтобы видеть ее.

— Я в этом не уверен, — сказал он.

— Так будь уверен. — Она взяла его руку и положила себе на грудь.

Койки не были переносными и не были достаточно широки для двоих, а потому после первой пары ночей, проведенных на ковре в комнате отдыха, они вернулись в свои каюты. Как заметил Солли, «Хэм» не был сконструирован для любви.

Ким нашла такое положение чрезвычайно неудовлетворительным. Солли согласился, снял матрасы с двух коек, добавил несколько диванных подушек, сложил это все в третью каюту и превратил ее в общую спальню. Получилось вполне удобно.

Как и можно было бы ожидать, настроение на корабле резко пошло вверх. Солли сообщил ей в виде небрежного замечания, что первую неделю она провела, с его точки зрения, в состоянии общей хандры. Она вспомнила и решила, что он вероятно, прав. Тогда, несмотря на его присутствие, ей было одиноко, потому что это она все затеяла, она настояла, что стоит рискнуть своей судьбой. Это на нее ляжет ответственность, если они ничего не найдут. И лишь потом она узнала, что Солли считает неудачу лучшим исходом.

Что ж, теперь Солли взошел на борт. Так сказать.

Ким начала считать эти дни самыми счастливыми в своей жизни. К концу четвертой недели она не могла понять, как она так долго ждала.

В полночь тридцать вторых суток пути, тридцатого февраля, должна была быть взорвана следующая новая звезда.

— Если нам повезет, — сказала Ким, — «Маяк» устареет раньше, чем мы взорвем Озму.

Это была третья из намеченных звезд.

Несмотря на радость от того, что не надо было больше сдерживаться в общении с Солли, начало нарастать раздражение из-за отрезанности от мира.

— Не в новостях дело, — объяснила она. — Дело в том, что сидишь как в коконе.

— Тебе нужно просто больше музыки и свечей, — сказал Солли. — Очевидно, тот же эффект, который вызывает галлюцинации на лайнерах. Только там он не так силен, потому что на борту тысячи людей. Играют в казино, сплетничают, ставят любительские спектакли, но даже там людей настигает чувство крайнего одиночества. А нас тут только двое.

— Я как-то читала про женщину, — отозвалась Ким, — которая три месяца провела на необитаемой планете, пока ее не спасли. У нее с собой было все, что ей нужно, но она чуть с ума не сошла, зная, что она одна на всей планете.

Солли кивнул.

— У тебя так же? — спросила она.

— Конечно, — ответил он. — В кораблях бродит эхо. Как старых домах. Но знаешь что? Если это тебя достает, можем прыгнуть обратно в нормальное пространство и хоть с кем-то поговорить. Спросим Фила Агостино, как дела.

— И сколько времени это займет? Поговорить с кем-нибудь из Института?

— Несколько дней туда и обратно.

— Так что не стоит, правда?

— Стоит, если тебе это нужно.

— Нет, — сказала она. — Летим дальше.

Этой ночью они выпили за проект «Маяк». Выпили из хрустальных бокалов, которые принесла с собой Ким, и Солли выразил горячую надежду, что, когда свет от новых звезд через несколько столетий достигнет Гринуэя, люди еще вспомнят Ким Брэндивайн.

Она зарделась:

— Почему меня?

— Это будет напоминание о временах, когда мы думали, что мы одни, пока Ким Брэндивайн не открыла дверь.

— Выпьем за это, — сказала Ким, наполняя бокалы.

— У меня есть для тебя более важное, за что нам выпить.

Она засмеялась, поставила бокал, поцеловала Солли и прижалась к нему грудью, ощутив тепло от зажегшегося в его глазах света.

— А что может быть важнее?

— Ким, — сказал он, — я знаю, что сейчас особые обстоятельства и не хочу придумывать больше, чем есть на самом деле. Но я хочу, чтобы ты знала: когда мы вернемся домой, откуда бы ни было, я не хочу, чтобы все стало, как было.

Этого момента она и боялась и ждала.

— Я думаю, не стоит принимать подобные решения прямо здесь.

— Почему? Или это значит «нет»?

Они сидели на импровизированной кровати, оба полуодетые. Шла приключенческая картина про Нельсона, четырехмачтовый военный корабль стрелял в другой такой же. Звук они отключили и уменьшили изображение, так что корабли просто плавали в середине комнаты.

— Нет, это не так. Я только думаю, что не надо спешить.

Она сама не понимала, почему говорит нечто, настолько противоположное своим чувствам.

— Ладно, — сказал он.

— Солли, давай сейчас об этом не будем. Будем радоваться тому, что есть.

— Ладно. — В его голосе не было слышно восторга.

— Я хочу сказать, сколько уже лет, как ушла Энн?

— Семь.

— Вот столько ты и ждал, пока решишься?

Она сама поразилась своей злости. Это еще откуда взялось? Солли помолчал. Потом извинился и ушел к себе в каюту. Черт побери. Ссора влюбленных. Недолго пришлось ее ждать.