Пока что Морено не сказал ровным счетом ничего.

Проститутка у бара была чернокожая, в светлом парике. Сару она напоминала только цветом волос. И почему он не позвонил ей сегодня днем? Возможно, сработала самозащита. Замужняя женщина, к тому же принялась психовать, переживать из-за мужа. Ну и черт с ней, мало, что ли, баб на свете? А может быть, он интуитивно сделал верный ход. Все-таки учительница, так пусть поварится в собственном соку пару деньков, а уж затем настанет пора и ему объявиться. Он не знал. Или не хотел задумываться. Время покажет.

— Так что вы решили? — спросил он.

— Сперва я хотел бы поведать вам одну историю, — отозвался Морено и подмигнул с хитрым видом, словно собирался рассказать сомнительный анекдот. — История эта о лисице и змее... Вы знаете, что мое испанское прозвище — Кулебра? Что значит «змея».

— В первый раз слышу, — соврал Эндрю.

— Да, Кулебра. Но история не обо мне, это старая испанская притча, ей много сотен лет. Кажется, вы понравились во-он той блондинке. Хотите, я подзову ее?

— Давайте сперва выслушаем историю, — предложил Эндрю.

— Итак, рассказ о хитрой лисице и мудрой змее. Я уже говорил, что лисица была очень молода? Если забыл, то простите великодушно. Очень молодая лисица. Змея тоже не старая, просто более опытная, чем та лисица. Но разница в годах между ними не велика. Сколько вам лет, Эндрю?

— Двадцать восемь.

— Я на одиннадцать лет вас старше. Мне тридцать девять. Не слишком уж и много, не так ли? Но, подобно змее из притчи, я весьма опытен. Впрочем, речь не обо мне.

— Я понял.

«Ну выкладывай же», — подумал он.

— Лисица, несмотря на свой юный возраст, была очень хитра. И полагала, что сможет уговорить змею отдать ей все яйца. Кстати, вы знаете, что змеи откладывают яйца? В испанском языке «змея» — женского рода. Возможно, именно потому, что змеи откладывают яйца. Точно не могу сказать. Кулебра. Даже самец змеи, как в нашей истории, все равно зовется кулебра. Странно, правда?

— Да.

— Змея настолько похожа на мужской половой орган, а по-испански она женского рода. Очень странно.

— Мистер Морено, начало вашей истории чрезвычайно интересно...

— О, дальше будет еще интереснее. Хитрая молодая лисица... Я уже говорил, что она и молодая, и хитрая одновременно? Хитрая молодая лисица пришла к мудрой змее и попросила ее отдать ей все яйца, дабы обеспечить себя до конца жизни.

Проблема в том, что змея уже достаточно обеспечена. Но лисица весьма настойчива, сами понимаете. Она очень хочет заполучить яйца...

— Не так уж сильно, как может показаться, — перебил Эндрю.

— Возможно. Но змея знает кое-что, чего не знает лисица. В этом лесу лисица больше змеи и считает, что размеры решают все. Она думает, что может запросто проглотить змею. Но змея сумеет очень легко перехитрить лисицу.

— Как? — поинтересовался Эндрю.

— Возьмет и сама съест свои яйца.

«Он угрожает, что прекратит поставки кокаина, — сообразил Эндрю. — Не будет кокаина, не будет и сделки с китайцами».

— Если змея поступит таким образом, — произнес он, — она накажет сама себя.

— Ну почему? Лисица со временем снова проголодается. А яйца будут всегда. И можно будет договориться в другой раз.

— История так и кончается?

— Вся прелесть моей истории в том, что и лисица, и змея могут сами дописать финал.

— Скажите какой? Нормальным языком.

— Нормальным языком. Вы предлагаете мне отдать то, что у меня уже есть, в обмен на часть чего-то, чего пока нет, да и будет ли, неизвестно.

— Я предлагаю вам треть огромного нового рынка. Здесь и за границей. Рынок готов, надо только руку протянуть. Все, что от нас требуется...

— Слушайте, — прервал его Морено. — Нас здесь никто не слышит, можно говорить совершенно открыто.

— Так и говорите открыто.

— На мой взгляд, ваше предложение состоит в следующем. Мы поставляем кокаин, китайцы поставляют героин. Ваши люди в Италии обрабатывают оба наркотика и распространяют в Европе и США. И вы предлагаете делить доходы на три равные части.

— Абсолютно верно.

— Но видите ли, у меня уже имеется сеть распространения в Америке и за границей. Мне не нужны ни вы, ни китайцы, чтобы...

— Но у вас нет «лунного камня».

— А он мне и не нужен. У меня есть кокаин. Кроме того, «лунный камень» — никакая не новинка.

— Открытые границы — вот новинка.

— Мы уже работаем в Европе с кокаином. Закрыты границы или открыты — нам наплевать. Крэк еще не завоевал рынка, но Европа всегда немного отстает. Когда откроются границы...

— Когда откроются границы, настанет время «лунного камня». За ним будущее.

— И прошлое тоже, да? Смешайте с кокаином немного героина, вот вам и «лунный камень». Это уже делали в конце восьмидесятых.

— Верно, — согласился Эндрю. — А еще раньше ширялись иголкой в руку. Но на дворе девяностые годы! Я пытаюсь продать вам будущее, черт вас возьми!

Морено выразительно поглядел на него.

— Кстати, — продолжал Эндрю, — пока мы беседуем о будущем, почему бы вам не задуматься о настоящем ваших клиентов?

— Да? А зачем?

— Потому что в один прекрасный день они могут обнаружить, что иметь с вами дело смертельно опасно.

— Ну и черт с ними, — отмахнулся Морено. — Я привезу вместо них своих людей.

— В таком случае придется перенести решение проблемы на улицы.

Морено снова взглянул на него.

— Мы сильнее вас, — продолжал Эндрю. — И не только в этой части «леса». В нашем бизнесе мы работаем гораздо дольше.

— Ерунда. У нас крепкие связи с ямайскими группировками по всей территории Соединенных...

— Мы здесь не в ковбоев играем. Ямайские группировки! Кто боится этих дилетантов? Или вы думаете, что я испугаюсь громил? В конце концов, вы кто — профессионал или чертов любитель? Я веду речь о таких деньгах, каких никто из нас в жизни не видел. Уже сейчас кокаин приносит в Европе доходы в четыре раза выше, чем здесь, а крэк у нас еще в новинку. Крэк можно курить, Морено, вот почему он так популярен в Штатах. Люди не хотят пользоваться шприцами — они боятся СПИДа. И нюхать кокаиновый порошок они тоже не хотят — кому захочется, чтобы у него отвалился нос? Они хотят курить. Возьмите сигареты. Против курения принимают законы, на табак повышают цены, на пачках пишут предупреждения, а люди все равно курят. Хорошо, хотите знать, почему им так нравится лакировать крэк героином? Потому что тогда они дольше летают. Сколько длится улет после крэка? Две-три минуты. А потом начинается отходняк, и ты чувствуешь себя куском дерьма. А если лакирнуть героинчиком, а потом затянуться, то балдеешь целых три часа.

— Я уже сказал: вы не открыли Америки, — парировал Морено. — Даже до появления крэка люди разогревали в фольге кокаиновый порошок и героин, а затем всасывали смесь через соломинку.

— И это что, лучше, чем «лунный камень» размером с полкусочка сахара? Который можно купить по доллару за порцию и курить до посинения? Если мы станем поставлять «лунный камень» в больших количествах, его будет курить вся страна. Что я предлагаю вам, Морено, — пинок под зад? Я предлагаю вам больше денег, чем...

— И все же я вижу определенную долю риска.

— Поверьте, доля риска вырастет значительно больше, если вы...

— Я имею в виду коммерческий риск. Никто не даст гарантии, что тот или иной вид наркотика обязательно станет популярным. «Лунный камень» известен давно...

— Но не в таких количествах.

— Кроме того, многие любители крэка предпочитают сами смешивать свою дозу. Можно достать очень хороший «китайский снег», семидесятипяти— и даже девяностопроцентный.

— Конечно, но почем? А порция крэка стоит семьдесят пять центов!

— Не спорю, крэк сейчас дешев.

— Мы начнем торговать «лунным камнем» по доллару, а когда он приживется, поднимем цены до какого угодно уровня.

— Если он приживется.

— Если нет, я отдам вам свою долю в сделке, идет?

— Вы настолько уверены?

— Да, уверен.

Морено погрузился в задумчивое молчание.

— Итальянцы обеспечивают перевозку в оба конца? — наконец, спросил он.

— В оба.

— И берут на себя обработку?

— Более того. Обработку, распространение по Европе, доставку товара к нам для распространения в Америке. Вам не придется делать ничего нового. Только получить в подарок треть огромного рынка, который мы...

— Шестьдесят процентов, — объявил Морено.

— Невозможно.

— Меня устраивает только такой вариант.

— На это никто не пойдет.

— Тогда сделка не состоится. Очень жаль.

— Я пришел сюда, готовый предложить вам...

— Шестьдесят процентов от общей прибыли. Вы с китайцами можете разделить между собой остальные сорок процентов, как вам угодно.

— В знак моей доброй воли, я готов был поднять вашу долю до сорока вместо первоначальных тридцати процентов. Но...

— Если я упаду ниже пятидесяти пяти, я пойду на убытки.

— Сорок пять, и по рукам.

— Пятьдесят. Ниже я не опущусь.

Эндрю тяжело вздохнул.

— Договорились, — объявил он, и они обменялись рукопожатием.

— Вы действительно мудрая старая змея, — улыбнулся Эндрю.

— А вы — хитрая молодая лисица, — вернул улыбку Морено.

Про себя Эндрю уже подписал испанцу смертный приговор.

Наступила последняя среда января.

Когда она вышла из здания школы, к ней подошел незнакомый мужчина. Сара не знала, сколько времени он дожидался ее. Он явно не походил на ненормального, к тому же обратился к ней по имени.

— Здравствуйте, миссис Уэллес, — сказал он. — Меня зовут Билли. Мне поручили подвезти вас.

Часы показывали десять минут пятого.

Она сама не знала, почему она безропотно согласилась. Эндрю не позвонил во вторник, как обещал — или угрожал. А сегодня пожалуйста — машина и презентабельный молодой человек по имени Билли, который предупредительно распахнул перед ней дверцу, а затем уселся на водительское место. Повернув ключ зажигания, он сказал:

— Я ждал начиная с трех часов. Я не знал, когда вы выйдете.

Она промолчала. Не спросила, ни кто послал машину, ни куда они едут, просто откинулась на кожаную спинку сиденья и уставилась в темноту вечернего города, густой стеной обступившую машину. Судя по значку на панели, лимузин назывался «Линкольн-континенталь». Странно, но ей хотелось сразу же позвонить Майклу и наврать ему про очередное учительское собрание, после которого она вернется домой не раньше половины девятого-девяти.

— Мне вас очень точно описали, — заметил Билли.

Интересно, как ее описали. Она не спросила.

Он высадил ее метрах в пяти от голубой двери на Мотт-стрит. За углом детективы Реган и Лаундес не сводили глаз с лавки портного. Они не видели Сару, когда она входила в дом.

Она сразу же бросилась в объятия Эндрю. Ее уже ничего не удивляло. Знакомое прикосновение его рук. Он гладит ее щеки, грудь. Его пальцы скользнули под свитер и расстегнули застежку лифчика. Ее губы, ее кожа, грудь помнят его ласку. Его рука под юбкой сжимает ее ягодицы, прижимает ее. Жаль, что она не надела сегодня более сексуальные трусики, но она не ждала машины, не думала, что когда-нибудь еще увидит его, — или ждала? Он уже стоял на коленях, его ладонь скользила в опасной близости от... Она хотела попросить, чтобы он снова не рвал ей трусики, но Эндрю уже отодвинул в сторону тонкую материю. Пальцы, язык... Судорожный полувздох-полувскрик подсказал ему, что он нашел искомое. С закрытыми глазами, прогнувшись назад, Сара стояла перед ним, беспомощная и дрожащая, пока он не довел ее до оргазма. В состоянии, близком к обмороку, она позволила донести себя до кровати. Он только стянул с нее трусы. Она по-прежнему оставалась в свитере и юбке, которые, однако, не скрывали ни бедер, ни груди. Сара раздвинула ноги, приподняла таз и приняла его.

Сперва он двигался медленно, проникал на всю глубину, а затем почти полностью выходил, замирал так на долю секунды, словно издеваясь, и вмиг снова пронзал ее насквозь. Она не знала, сколько времени он удерживал ее на грани крика, — глубокое проникновение, медленный выход, боязнь упустить его совсем, но он все еще здесь, в ней, а затем вдруг она вновь наполнялась им, оргазм все ближе и ближе. А потом он начал двигаться в постоянном ритме, и она подстроилась под него, и подгоняла его своими движениями, скрестив ноги у него за спиной. И она слышала свой собственный голос, подчиняющий его: «Да, в меня, в меня!» Она чувствовала себя вдвойне уязвимой и обнаженной из-за того, что он не снял с нее юбку и свитер и занимался с ней любовью прямо в одежде.

— Да, возьми меня, — простонала она, чувствуя его губы на сосках, его сильные руки на ягодицах. Никогда в жизни она — «Трахай меня!» — никогда ни с Майклом — «Трахай!» — ни с парнем в университете — «Трахай, трахай, трахай!!!» — такого не чувствовала.

...Незадолго до пяти она позвонила Майклу в контору и услышала от секретарши, что он у начальства. С облегчением, что общаться приходится с Филлис, а не лично с Майклом, Сара попросила передать ему, что состоялось внеочередное учительское собрание, и поэтому она задержится допоздна, а им с Молли лучше сходить пообедать в итальянский ресторан на Третьей авеню.

— И передайте ему, что я его люблю, — добавила она.

Тогда она еще верила своим словам.

Как раз в это время Майкл рассказывал начальнику Отдела по борьбе с организованной преступностью о результатах наблюдения за Эндрю Фавиолой. Сканлон, как всегда, пыхтел трубкой и принимал задумчивый вид. В глубине души Майкл не сомневался, что тот считал себя новым воплощением Шерлока Холмса. Иначе зачем бы ему понадобилось без конца раскуривать трубку и ходить в прожженном во многих местах свитере? Если бы Сканлон не работал в прокуратуре, то он, возможно, еще и героином бы кололся в подражание своему литературному кумиру. Он требовал, чтобы все сотрудники называли его по имени, и полагал, что обладает дедуктивным складом ума. Относительно последнего Майкл питал значительные сомнения. Однако он высоко ценил Чарли за его бульдожью хватку, неизменную готовность оказать посильную помощь любому из своих подчиненных и искреннее стремление избавить родной город от бандитов. В чем-то он напоминал Джорджи Джардино, только его фанатизм не имел под собой национальной основы. Кстати, самого Джорджи он тоже пригласил на совещание в качестве крупнейшего эксперта по семейству Фавиола. Теперь оба они слушали соображения Майкла.

— Полагаю, что в доме на Грейт-Нек он только ночует, и все. Никто из осуществлявших слежку детективов не видел, чтобы туда входил или выходил кто-нибудь, кроме самого Эндрю. Другое дело — лавка портного.

— Еще раз — где она?

Сканлон. Попыхивает трубкой. Сидит за столом в кабинете номер 671, в надежно охраняемом здании. Маленького росточка, с густыми черными бровями и ястребиным носом, единственной черточкой, которая действительно хотя бы отчасти напоминает великого сыщика. Впрочем, Майкл всегда считал, что рассказы о Шерлоке Холмсе написаны весьма посредственно и вовсе не правдоподобны. Кощунство, конечно.

— Брум-стрит, — ответил он.

— Брум-стрит, — повторил Сканлон и глубокомысленно кивнул.

— Пятый участок, — заметил Джорджи.

Он только что вернулся из отпуска и с огромным удивлением слушал версию Майкла, будто непутевый сын Энтони Фавиолы теперь стоит во главе банды. Еще больше он удивился предположению коллеги, что Эндрю Фавиола устроил свой штаб в жалкой лавочке на Брум-стрит.

— У меня нет никаких сомнений, — продолжал Майкл. — Он использует помещение в глубине мастерской в качестве рабочего кабинета. Наши люди заходили туда в разное время дня — отдать вещи в чистку или попросить что-нибудь перешить, и никому из них наш объект на глаза ни разу не попался. Судя по всему, там расположена гладильная машина. Иногда, когда Фавиола или кто-нибудь еще туда заходит, ее удается увидеть. Передняя часть лавки отделена от задней чем-то вроде занавески, натянутой на веревке. Ваккаро — так зовут владельца, Луи Ваккаро, — работает на швейной машинке. Как правило, днем там всегда ошивается несколько старичков — курят, чешут языками, пока он работает. Но все они живут в близлежащих домах, и нет оснований считать кого-либо из них бандитом. Они просто убивают время в компании старины Луи. Который, на наш взгляд, тоже не связан с преступниками.

— А кто же связан? — спросил Сканлон. — Что интересного вы все-таки там увидели?

— Пока что мы смогли идентифицировать Руди Фавиолу...

— Брат Энтони, — вставил Джорджи.

— Бывший второй номер, — кивнул Сканлон. Его трубка погасла. За время совещания это произойдет с ней по меньшей мере раз десять. В пепельнице на его столе возвышалась горка обгорелых деревянных спичек. Сканлон заполнил офис клубами сладкого дыма. Все свое внимание он сконцентрировал на раскуривании трубки и пыхтел, как Везувий накануне извержения.

— А кто еще? — поинтересовался он.

— Пети Бардо.

— Консильери, — бросил Сканлон.

— Любит носить коричневые костюмы, — заметил Джорджи.

— По крайней мере, был консильери при Энтони, — уточнил Сканлон.

— Мне кажется, что иерархия осталась прежней, — сказал Майкл, — только Эндрю занял место отца.

— Кого еще вы видели?

— Бригадиров со всего города. Среди них Джерри Лачиззаре, Феликс Даниелли...

— Крупная дичь, — отметил Сканлон.

— И чем дальше, тем крупнее. Бобби Триани...

— Зять Руди.

— Сэл Бонифацио по кличке Парикмахер...

— Тот самый, с которого все началось, — вставил Джорджи.

— Нет. Тот, с которого все началось, уже мертв, — поправил его Майкл.

— Господь с вами, — возвел очи горе Джорджи и преувеличенно печально перекрестился.

— И с духом твоим, — подхватил Сканлон, и оба улыбнулись чему-то понятному только католикам.

— Толстяк Никки Николетта, Фрэнки Палумбо...

— Хорошенькие приятели у парня.

— Джой Ди Лука...

— Уже достаточно, — перебил Сканлон.

— С моей точки зрения, тут так и просится статья о превентивном аресте, — заметил Майкл.

— В самом деле? — съязвил Сканлон. — Каким образом? С чего ты взял, что в лавке происходит что-то противозаконное? Может, они приходят туда как в клуб — посидеть, выпить чашечку кофе, посудачить, кто и с кем изменяет жене, какая лошадь имеет наилучшие шансы на ближайших скачках, — и ничего более. Где состав преступления?

— У нас записан на пленку разговор Фавиолы с братом о том, что дело унаследует сын, когда...

— Ну, допустим, унаследовал.

— А теперь он ни с того ни с сего зачастил в лавку портного...

— А если он любит тряпки?

— ...и туда к нему толпами ходят бригадиры со всего города, не раз засветившиеся на операциях с наркотиками, рэкете и...

— Отсюда вовсе не следует, что там они говорят именно обо всем этом.

— Думаю, они отчитываются перед ним, Чарли.

— Интуицией не заменишь состав преступления.

— Давай все-таки попробуем обратиться к судье.

— Не пройдет.

— Но рискнуть-то стоит.

— Ну, ладно, — вздохнул Сканлон. — Пиши представление, и я попрошу шефа обратиться за ордером на прослушивание. Попробуем попасть на судью посговорчивее и будем надеяться на лучшее. Вдруг нам повезет.

Он снова выпустил облако дыма, а затем спросил, кто заседает в суде на этой неделе.

На ней был черный шелковый халат с монограммой Э.Ф., вышитой красными нитками на нагрудном кармане. Она сидела на стуле в гостиной, закатав рукава и поджав под себя ноги. Он приготовил ей виски с содовой и мартини с «Бифитером» для себя. Как кошка, обживающаяся в новой обстановке, Сара исследовала сперва спальню наверху, затем кухню и столовую на втором этаже и наконец — пока он возился с бутылками — кабинет и комнату для совещаний позади гостиной в самом низу. Изнутри гостиной входная дверь ничуть не выделялась на фоне отделанных деревянными панелями стен. Ни ручки, ничего. Открывалась она одним нажатием руки, после чего срабатывал замок и дверь со щелчком распахивалась, открывая взору обитый панелями орехового дерева лестничный проем, ведущий на улицу.

— А почему здесь нет двери? — поинтересовалась она.

— Архитектор решил, что так лучше.

— Пожалуй, он прав.

— Еще по одной? — спросил он.

— Мне, похоже, достаточно, — отказалась Сара.

В халате она чувствовала себя очень уютно. Похожие ощущения она испытывала в детстве, когда надевала рубашки отца. На часах пока только пять тридцать, впереди еще несколько часов.

— Почему ты мне не позвонил? — спросила она.

— Ты же мне запретила.

— Машину посылать я тебя тоже не просила.

— Я думал, тебе так будет удобнее.

— Я все время ждала твоего звонка. Мне постоянно казалось: вот-вот кто-нибудь из учителей возьмет трубку и позовет: «Сара, тебя к телефону». Я представляла, как подойду, скажу: «Алло» — и услышу твой голос. Меня начинала бить дрожь при одной мысли о том, что со мной случится при первом же звуке твоего голоса.

— И что ты решила?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, сказать. Когда я позвоню.

— Ты же не позвонил.

— Потому что ты мне запретила.

— А ты, выходит, всегда меня слушаешься?

— Всегда.

— С каких же это пор?

— С этого момента.

Его слова возбуждали и пробуждали в ней искушение. Ей захотелось отбросить в сторону халат, раскинуться перед ним и приказать ему снова начать целовать ее. Да и сам халат действовал на нее возбуждающе. Носить, пусть короткое время, что-то, принадлежащее ему, рождало иллюзию, что и сам Эндрю принадлежит ей.

— Так что бы ты сказала? — настаивал он.

— Наверное, я сказала бы: «Кто у телефона?»

— А я ответил бы: «Ты отлично знаешь, кто. Когда мы увидимся?»

— А я бы сказала: «Ах, это вы, доктор Кончельскис! Я собиралась позвонить вам сегодня, только попозже. Вы примете меня в среду?»

— Твоего доктора действительно так зовут?

— Нет, я назвала первое пришедшее на ум имя.

— Кончельскис, да?

— Да, — подтвердила она и вдруг покраснела, только сейчас поняв скрытый смысл его вопроса.

Он сидел на диване напротив, тоже в халате, хотя и не таком роскошном. Интересно, понимал ли он, насколько в духе Фрейда была ее случайная оговорка про доктора Кончельскиса? Да, конечно понимал, иначе стал бы он заострять на ней внимание.

— Ты знаешь анекдот про оговорку в духе Фрейда? — хихикнула Сара. — Мужчина пришел к психиатру и пожаловался, что не далее как сегодня утром в беседе с женой он оговорился и оговорка, несомненно, была сексуально окрашена. Доктор пожелал уточнить. «Так вот, — говорит пациент, — я хотел попросить: „Солнышко, передай мне, пожалуйста, бутерброд“. Но оговорился». — «Так что же вы сказали?» — "А вместо этого я сказал: «Ах ты шалава, затраханная, да ты мне всю жизнь загубила!»

Брови Эндрю удивленно взлетели вверх, а затем он разразился смехом. Саре очень понравилось наблюдать за сменой эмоций, так ярко читавшейся у него на лице, и она тоже расхохоталась.

— Ты видела «Чемпионский сезон»? — спросил он, все еще смеясь.

— Нет, — ответила она, не понимая, какая связь между каким-то чемпионским сезоном и доктором Кончельскисом, да и профессором Фрейдом тоже.

— Есть там одна фраза, ее говорит Пол Сорвино. Знаешь? Прекрасный актер. И в «Отличных ребятах» тоже он играет. Видела?

— Ты говоришь о кино?

— Да. На самом деле «Чемпионский сезон» поставили сперва в театре, но я видел только последующую экранизацию. Я не так уж часто хожу в театр, а ты?

— Почти вообще не хожу.

Сара не стала объяснять, что Майкл находил почти все спектакли чересчур примитивными.

— А другой поставлен по книге. О мафии. Но телевидение сперло у них заголовок, — помнишь шоу под названием «Крутые ребята»? — и им пришлось при экранизации назвать фильм по-другому. Так вот, кино вышло как «Отличные ребята». Пол Сорвино играл в нем капо. И очень хорошо сыграл. Очень достоверно.

— Кого он играл?

— Капо. Что-то вроде лейтенанта в структуре мафии. Похоже, что мафия устроена по военному образцу.

— А-а.

На самом деле ее интересовало, насколько шокировала его грубость, вылетевшая из ее уст. Еще ее интересовало, не готов ли он снова завестись. С Майклом чаще одного раза за ночь у них никогда не бывало. А иногда и за неделю. Эндрю же, казалось, пребывал в постоянной готовности. Мысль о том, что ему всего лишь двадцать восемь, действовала на нее возбуждающе. Порой ей казалось, что она затащила в постель семнадцатилетнего мальчишку. А еще ее интересовало, удастся ли ей сегодня что-нибудь поесть. В прошлую среду она вернулась домой голодная как волк. Обедать с девочками, конечно, очень приятно, вот только набрасываться на ужин, едва переступив порог, как-то неудобно. Тут Саре пришло в голову, что виски, похоже, оказывает на нее свое действие; она уже не могла восстановить нить беседы.

— Ну так вот. Другой фильм был о том, как после многих лет встретились бывшие игроки баскетбольной команды. Там еще Роберт Митчем играл, не помнишь?

— Нет.

— Он играл тренера.

Сара гадала: удастся ли ей завести его на расстоянии. Просто сидеть вот так, напротив, и заставить потерять голову. Пожалуй, стоит попытаться.

— Ну так вот. Сорвино, разговаривая с кем-то из игроков, невзначай обмолвился: «За всю свою жизнь я любил только одну женщину. Знаешь кого? Мою мать. И на фиг вашего Фрейда!»

Сара расхохоталась. Эндрю тоже. Отсмеявшись, Эндрю принялся за свой мартини. Сара пригубила виски, затем сменила позу так, чтобы полы халата разошлись у нее на груди.

— Мы сможем потом поесть? — спросила она.

— Конечно. Ты голодна?

— Позже проголодаюсь. Давай сперва допьем.

— Тут в округе полно хороших ресторанов. Но я думал, ты не захочешь никуда идти.

— Полагаю, не стоит.

— Я так и думал.

— Правильно.

Сара вытащила из-под себя ноги и наклонилась, чтобы поставить бокал на кофейный столик. Халат еще больше распахнулся. Она чувствовала на себе его взгляд. Она запахнула полы халата, закинула ногу на ногу и откинулась на спинку стула.

— А как ты меня описал? — поинтересовалась она.

Эндрю непонимающе уставился на нее.

— Когда посылал за мной Билли.

— А, вот ты о чем. Я сказал, что тебя зовут миссис Уэллес, и что ты — высокая, потрясающе красивая блондинка.

— Ты действительно считаешь, что я высокая?

— Да.

— А какой, по-твоему, у меня рост? — спросила она и снова наклонилась за бокалом, дав ему возможность вдоволь насмотреться на ее обнаженную грудь, а затем приняла прежнюю позу — сплошная невинность и наивность.

— Пять футов десять дюймов, — предположил он.

— Во мне пять футов и восемь дюймов.

«Так, и что там у нас происходит под халатиком? — гадала она. — Проявляем признаки жизни?»

— Ты кажешься выше, — заметил Эндрю.

— Иллюзия, — отмахнулась Сара и сменила положение ног. — Ты действительно считаешь меня красивой блондинкой?

— Еще как считаю.

— Что еще ты сказал ему обо мне?

— Больше ничего.

— Ты описал ему, какая у меня грудь?

— Нет.

— Как, тебе не нравится моя грудь?!

— Очень даже нравится.

— Тогда почему ты ее не описал ему?

Она уже сама начала заводиться, представив, как он рассказывает о ее груди постороннему мужчине.

Эндрю молчал.

— Как ты думаешь, он возбудился бы, если бы ты описал ему мою грудь?

— Весьма вероятно.

— И то, какие у меня соски? — она, широко распахнула халат на груди. — Тебе нравятся мои соски?

— Да.

— Видишь, они набухли.

— Вижу.

— А ножки мои тебе нравятся?

Сара вытянула ноги перед собой, оттянув носки и подняв полы халата до колен. — Ты говорил ему о моих ножках?

— Нет.

— Значит, ножки мои тебе тоже не нравятся?

— Я обожаю твои ножки. Но ему я о них не говорил.

— А говорил, что я натуральная блондинка?

Она скинула халат с плеч и изогнулась ему навстречу.

— Ты отдаешь себе отчет в том, что ты со мной делаешь? — хриплым голосом спросил он.

— А что я с тобой делаю?

— Чего ты добиваешься?

— Я хочу возбудить тебя.

— Ты и возбуждаешь. Никогда не видел женщины, которая могла бы так возбуждать.

— Хочу, чтобы у тебя опять встал, — прошептала она.

— Уже.

— Хочу, чтобы ты проник в меня.

— Да.

— Сейчас же, — простонала Сара. — Хочу, чтобы ты трахнул меня сию же секунду!

Он поднялся с дивана и подошел к ней. Под хлопчатым халатом угадывалось, как он возбужден. Эндрю развязал пояс, и халат упал. Одной рукой Эндрю крепко взял ее за подбородок. Другой отбросил прядь волос с уха и большим пальцем раздвинул ей губы...

— Да, — успела шепнуть она. — И это тоже.

Она ненавидела ходить по магазинам по субботам. Она ненавидела ходить по магазинам с Молли. Она ненавидела ходить по магазинам с Хите.

И погода тоже стояла отвратительная. Погода испортилась еще в четверг, когда Сара проснулась с мыслями об Эндрю и услышала, как плещется в ванной Майкл. Сперва она решила, что проспала, но оказалось, что он встал раньше обычного. За окном шел снег, и у Сары мелькнула надежда, что из-за снегопада отменят занятия. В таком случае она могла бы позвонить Эндрю и сказать, что скоро приедет, — но нет, тогда и дочь ее тоже останется дома. В любом случае снегопад начал стихать к девяти и перестал к полудню, оставив на память о себе грязную жижу, которая замерзла той же ночью, когда температура упала значительно ниже нуля. И вот уже целых два дня стояла мерзкая промозглая погода.

Молли канючила новые кроссовки; такие уже есть у всех в классе, кроме нее.