Сидевшие в холодной машине Майкл и Джорджи надеялись услышать нечто, что позволило бы связать имя Руди Фавиола с передачей наркотиков близ забегаловки в Чайнатауне. Шесть унций кокаина тянули на преступление первой категории. Если суметь связать его с прочими правонарушениями, совершенными Руди за последние три года, и подвести все это под статью 460 пункт 20 «О борьбе с организованной преступностью», то, возможно, его удастся отправить в Канзас к братцу. Правда, учитывая характер преступлений, — в тюрьму штата, а не в федеральную.

— Привет, Джим, — поздоровался Палумбо. — Давно ждешь?

— Только пришел, — ответил Анджелли. — Отлично выглядишь, Фрэнк.

— Да можно бы сбросить пару фунтов, — пожаловался Палумбо. — Туда, Джой. — И указал своему громиле, куда сесть.

Оба заказали по бокалу вина.

В микрофонах зазвучала обычная преамбула любого мафиозного разговора.

Вопросы о семье, здоровье, демонстрация уважения, пиетета и восхищения.

Из пустого в порожнее, как сказала бы Джеки Диас.

Обед никто из них не заказал.

Палумбо довольно быстро перешел к делу.

— И как ты предлагаешь поступить с тем придурком, которого ты мне прислал?

— Да я его и в глаза не видел, — признался Анджелли.

— Так вот ты кого мне рекомендуешь? Человека, которого сам ни разу не встречал?

— Я хотел оказать услугу моей кузине.

— Мне ты тоже оказал неплохую услугу — он нагрел меня на пять кусков.

— Фрэнки, ты получишь назад свои деньги.

— Когда? И как?

— Именно это я и хотел с тобой обсудить.

— И ты надеешься, что после нашего разговора все пойдет как по маслу?

— Надеюсь.

— Пока что я еще не слышал твоего плана. Мне известно только одно: какой-то хрен спер у меня пять штук баксов. И если верить Сэлу, там еще пятнашка повисла плюс проценты. Кто он такой, этот тип, что ты идешь на все ради него? У нас пока что хорошие отношения, но если мы не проявим осторожность, их можно и испортить, причем из-за одного-единственного недоумка.

— Вот почему мы здесь, — отозвался Анджелли. — Чтобы ничего подобного не произошло.

— Если бы не ты, сейчас было бы уже поздно разговаривать. С ним бы уже давно покончили.

— Знаю.

— Мы пошли на очень большие уступки, Джим...

— Тоже не спорю. Потому-то я сюда и пришел сегодня, Фрэнк. Чтобы попросить тебя: давай не выпускать ситуацию из-под контроля. Чтобы не натворить глупостей, которые могут вызвать трения между нашими семьями. Мы этого не хотим, и я не сомневаюсь, что вы — тоже.

— Да кто же он такой, в конце концов, сам Папа Римский, что ли, что ты его так защищаешь?

— Моя кузина его любит, что я могу поделать?

— Она знает, что он женат?

— Знает. Но он собирается развестись.

— Как же, держи карман.

— Он ей так сказал.

— Как мы решим нашу проблему, Джимми?

— Как бы ты хотел, Фрэнк? Ты пострадал, ты и ставь условия.

— Я рад слышать такую речь.

— Порядок есть порядок.

— Даже не знаю, что и сказать. Деньги украдены, понимаешь? Если я пойду наверх, знаешь, что я услышу? «Украли деньги? Да ты что? Ты сам отлично знаешь, что делать в таких случаях. И нечего беспокоить меня по таким пустякам». Вот что я услышу.

— Я думал, — произнес Анджелли с глубоким вздохом. — Я думал... ну, мы все идем на уступки.

Ты, я... Руди. Между другими семьями случались неприятности, между нами — никогда. Потому что в наших отношениях всегда царило уважение. Я прав, Фрэнк?

— Царило — до сих пор.

— Нет, Фрэнки, не говори так, прошу. Случившееся — не знак неуважения Колотти к Фавиола. Вовсе нет. Мы имеем дело с лохом, с человеком без головы на плечах. Ди Нобили — последний лох, я согласен. Я говорил моей кузине — не понимаю, что она в нем нашла. Женщины... Что тут скажешь? Он лох, он неудачник, он жалкий воришка, я полностью с тобой согласен. Но еще он — мелюзга, не достойная внимания, понимаешь, Фрэнк? Мы можем решить эту проблему, не прибегая к крайним мерам. Вовсе не обязательно делать серьезные шаги, понимаешь? Зачем Руди тратить время на обдумывание каких-то действий из-за подобных мелочей. Что я думал: если ты с ним поговоришь, он может, просто от доброго сердца, дать этому идиоту передышку. Вот все, о чем я прошу. Придумайте, как он может отработать долг. Пятнадцать и еще пять, пусть он работает как проклятый, чтобы вы их с него сняли.

— Ты выступишь его гарантом, Джимми?

— Это уж слишком, Фрэнк. Я его даже не знаю. Он — всего лишь какой-то хрен, с которым связалась моя кузина. Я прошу за нее, не за него. Она — моя плоть и кровь, Фрэнки. Она моя родня. Мы росли вместе. Как мы с тобой. И как Руди.

— И Руди, да?

— Если ты поговоришь с ним...

— Ты отстал от жизни, Джим.

— Что?

— Ладно, попробую что-нибудь сделать, — заявил Палумбо, завершая разговор. — Поговорю с Ле (грохот отодвигаемого стула заглушил конец слова)... и передам тебе решение. Больше я сейчас ничего не могу сказать. Ничего не обещаю.

— С кем? — встрепенулся Майкл.

— Ш-ш-ш-ш!

Гангстеры еще продолжали разговор, обменивались словами прощания, передавали приветы, благодарили друг друга за время, потраченное на обсуждение столь важной проблемы. Но деловая беседа подошла к концу, больше обсуждать было нечего. Затем снова скрип отодвигаемых стульев, звучавший в микрофонах, как рокот сходящей с гор лавины. Удаляющиеся шаги. И вдалеке — голос владельца ресторана, благодарящего за посещение. Захлопнувшиеся двери. И наконец, только обычный ресторанный гомон.

— Какое имя он назвал? — спросил Майкл.

— Звучало как «Лена».

— Мне тоже так показалось.

— Что еще за «Лена»?

— Понятия не имею.

— Тебе имя Лена о чем-нибудь говорит?

— Может, так зовут его жену? Может, Палумбо собирается обсудить проблему с ней?

Майкл выразительно посмотрел на партнера.

— Ну, не знаю, — пожал плечами Джорджи.

— Ничего не слышно, — пожаловалась Сара. — Ты где?

— В конторе, — ответил Майкл. — Может, перезвонить?

— Давай лучше я.

— Но отсюда дешевле, разве нет?

— Все равно я перезвоню.

— Ну ладно, — согласился Майкл и повесил трубку.

Когда он позвонил, Сара как раз переодевалась к обеду, и теперь она стояла в одном белье в самой просторной в доме комнате для гостей, которую она занимала как старшая, когда они приезжали вместе с сестрой. Всего в доме насчитывалось четыре спальни, все на втором этаже, все с прекрасным видом на океан. Из главной, например, с окнами на юг, открывался восхитительный морской пейзаж — безбрежный океан до островов Статиа и Сент-Китс. А за домом виднелась горная дорога к зданиям, окружавшим отель в Морн-Лури. По вечерам ее живописно подсвечивали электрическими огнями. Сидя за туалетным столиком лицом к окну, Сара набрала номер офиса мужа. За открытыми ставнями солнце начало погружаться в океан, окрасив небо в разноцветье заката.

— Уэллес, Отдел по борьбе с организованной преступностью.

— Здравствуйте, мистер Уэллес. Я хочу сообщить о преступлении.

— Что случилось, мэм? — подхватил он, сразу узнав ее голос.

— Преступное пренебрежение супружеским долгом.

— В уголовном кодексе нет такой статьи, мэм. Есть пренебрежение обязанностями родителя — параграф два-шесть-один...

— Нет, в моем случае пострадал не ребенок, а взрослый, — объявила она.

— Взрослый, понятно. Пол пострадавшего?

— Женский, мистер Уэллес. Очень женский. Майкл, я начинаю чувствовать себя брошенной. Когда ты...

— Я понял, мэм. Преступная халатность, параграф один-два...

— ...когда ты наконец приедешь?

— Сразу, как только освобожусь, дорогая.

— Я скучаю по тебе.

— И я тоже. Но я не могу бросить дело на полдороге. Кажется, нам удалось напасть на нечто важное. Чтобы сказать точнее, надо копнуть еще глубже. Однако, как бы ни сложились обстоятельства, к Новому году я обязательно приеду.

— То есть до отъезда домой нам удастся провести вместе всего день или два.

— Целых три дня и три ночи.

— Все-таки я не понимаю, почему такая срочность. А еще кому-нибудь Сканлон отменил отпуск или только тебе?

— Джорджи пришлось задержаться до завтра.

— А почему ты тоже не едешь завтра?

— Тогда некому будет вести дело.

— Какое дело?

— Секрет.

— Даже от меня?

— Даже от тебя.

— Сокрытие информации от супруги — преступление категории Г, за которое предусмотрено наказание сроком...

— Я люблю тебя, — перебил он.

— Я тоже люблю тебя. Пожалуйста, приезжай поскорее.

— Как смогу, дорогая. Какие у тебя планы на сегодняшний вечер?

— Завтра уезжает моя сестра...

— Знаю.

— Иоланда сейчас кормит Молли. А мы с Хите, как большие, пойдем обедать в ресторан.

— Что на тебе надето?

— В данный момент или что я собираюсь одеть вечером?

— А что мне больше понравится?

— В данный момент, но я очень тороплюсь.

— Все равно скажи.

— Шелковый белый лифчик и такие же трусики.

— М-м-м-м-м. И туфли на высоком каблуке?

— Пока нет. Перезвони попозже, поболтаем на сексуальные темы.

— Когда?

— После одиннадцати все уснут.

— А почему бы тебе самой не позвонить мне?

— Хорошо. Но предупреждаю — постарайся выгнать всех посторонних из кабинета.

— Буду ждать.

— И я тоже.

— Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, — проворковала она.

— Потом, — отрезал он и повесил трубку.

Где-то дальше по коридору раздался смех.

Здание настолько опустело, что любой звук в нем отдавался эхом. На этой неделе в уголовном суде слушалась лишь пара-другая второстепенных дел да проходили заседания, связанные с текущими арестами. В огромном сером комплексе на Центральной улице осталось лишь минимальное число сотрудников, необходимое для того, чтобы колеса правосудия не перестали вращаться вовсе. Майкл в одиночестве сидел перед компьютером в кабинете на шестом этаже. Настенный календарь показывал сегодняшнее число — 28 декабря, на циферблате часов мерцали цифры 18.37. Он собирался поработать еще несколько часов, а потом закруглиться, поймать такси и поехать в ресторан съесть хороший кусок мяса. Он чувствовал себя как единственный уцелевший после взрыва атомной бомбы. Смех в коридоре затих. По мраморному полу за дверью процокали женские каблучки, и снова воцарилась тишина. Майкл обратился к экрану.

В память компьютера были занесены не все записи, связанные с делом Фавиолы. Всего набралось более восьми тысяч часов записанных разговоров, из которых чуть более половины успели перенести на компьютерный диск за время, прошедшее с прошлого августа, когда завершился процесс. Кстати, процесс весьма скучный. До начала суда прокурор чуть ли не под микроскопом изучал каждую запись. Собранную информацию использовали для того, чтобы навечно упрятать за решетку Энтони Фавиола, но больше на него ничего не нашлось. Когда Майкл обратился в архив прокуратуры, его даже спросили, зачем ему нужен этот хлам. Он ответил, что собирается провести дополнительный анализ, и больше вопросов ему не задавали. Никто и не ждал, чтобы он назвал истинную причину; все знали, что между различными подразделениями правоохранительных органов ни на минуту не затихала острая конкуренция. Помимо всего прочего, это тоже явилось одной из причин, почему Сара сейчас отдыхала на Карибских островах, а Майкл торчал в Нью-Йорке и выискивал хоть какое-то упоминание о человеке по имени Лена.

«Ладно, попробую что-нибудь сделать, — сказал тогда Палумбо. — Я поговорю с Леной и сообщу тебе решение. Больше я сейчас ничего не могу сказать. Ничего не обещаю».

Никто в окружной прокуратуре не сомневался, что, когда Энтони Фавиола отправился в места не столь отдаленные, кресло босса занял его младший братец Руди. Но Палумбо не сказал, что обсудит проблему с Руди. Наоборот...

Майкл снова включил пленку.

— И Руди, да?

— Если ты поговоришь с ним...

— Ты отстал от жизни, Джим.

— Что?

В голосе Палумбо звучала насмешка.

"Ты отстал от жизни, Джим. А потом пообещал поговорить с Леной. Так кого же, черт побери, зовут Лена?"

Фрэнки Палумбо женат на женщине по имени Грейс. У него две дочери, одну из которых зовут Филомена — в память о его матери, а другую Флоренс, — в честь итальянского города, где родился его дед. Фрэнки пятьдесят два года, и он никогда не бывал в Италии — впрочем, тут нет ничего удивительного. В семье Энтони Фавиолы никто не носит имя Лена. В семье Руди — тоже. Куча народу — и ни одной Лены.

«Так кто же такая Лена? — ломал себе голову Майкл. — И какого черта я торчу в Нью-Йорке через три дня после Рождества и гоняюсь за призраком мафии в компьютере только потому, что мой личный верховный босс считает, что если в семействе Фавиола делами заправляет не Руди, то нам необходимо как можно скорее выяснить, кто же именно?»

Лена.

Перед внутренним взором Майкла предстала демоническая брюнетка итальянского типа. Елена. И лебедь? В самом деле? В колледже, до встречи с Сарой, он увлекался поэзией и темноволосыми женщинами... Даже сейчас он, несмотря на приобретенный жизненный опыт, чаще думал о них как о девочках. Ему уже стукнуло тридцать шесть, а тогда, в семидесятые... Всего десять лет прошло со дня, когда Бетти Фридан опубликовала «Тайну Женственности», а Эрика Йонг только-только решилась поведать миру о своих десяти тысячах и одном оргазме.

В двадцать один год Майкл впервые в жизни назначил свидание блондинке, и с тех пор он вообще никому больше не назначал свиданий, потому что той блондинкой оказалась девятнадцатилетняя студентка Сара Фитц, и они поженились всего лишь год спустя. Его родители помогли ему получить юридическое образование, и то, что он со временем полностью вернул им долг, являлось предметом его особой гордости. А потом и Сара окончила колледж и получила диплом преподавателя английского языка и литературы. Затем она работала в различных учебных заведениях Нью-Йорка. Сейчас, после защиты диссертации в Нью-йоркском университете, она вела класс в Грир-Акэдеми. Он никак не мог привыкнуть, что время от времени то одна, то другая женщина лет под тридцать останавливала прямо посреди улицы «миссис Уэллес» и начинала рассказывать, как ей нравились ее уроки. Впрочем, Саре уже тридцать четыре. Преподавать она начала в двадцать три, тогдашним шестнадцатилетним сейчас как раз под тридцать.

Лена.

Может, это вообще не женское имя. И нет в клане Фавиола никакой таинственной и влиятельной женщины, а Лена — просто чья-то фамилия, и та Лена, с которой собирался посоветоваться Фрэнки Палумбо, на самом деле какой-нибудь Джонни Лена, или Джой Лена, или Фунзи Лена. Если так, то прозвучало ли хоть раз его имя в сотнях бесед, что вели между собой в разное время дня и ночи братья Фавиола? Чаще всего в разговорах они прибегали к иносказаниям — бандиты всегда начеку, не подслушивают ли их. В основном их слова звучали совершенно невинно для непосвященного слушателя, хотя для говорящих явно имели особый смысл и значение. Когда же они переходили на недвусмысленный английский с редкими вкраплениями американизированных итальянских слов, то неизменно включали проигрыватель или телевизор, открывали кран с водой или душ. Государственный обвинитель повесил на Фавиолу четыре убийства потому, что тот имел глупость полагать, что дом его матери в заливе Устриц, откуда он звонил, абсолютно безопасен. Действительно, кто бы мог подумать, что легавым удастся пробраться в похожий на крепость, обнесенный каменным забором особняк Стеллы Фавиола и установить там свои проклятые «жучки»?

Лена.

Некоторое время назад Майкл набрал на компьютере: ФАВИОЛА РУДИ, затем ЛЕНА — и отдал команду на поиск. В памяти машины не оказалось ни одной Лены. На всякий случай он набрал ЛЕДА — разумеется, с тем же результатом. Значит, ни в одном из записанных на жесткий диск диалогов Руди и его брата никто ни разу не произнес имя Лена или, если уж на то пошло, Леда.

А Майкл так надеялся, что в памяти компьютера хоть что-нибудь, да окажется! Ему вовсе не улыбалось перелопачивать тысячи страниц отпечатанного текста, вчитываясь в каждое слово.

Он решил систематизировать поиск и просмотреть весь файл, разбитый на каталоги по месяцам, начиная с сентября 1991 года — месяца, с которого пошел отсчет наблюдению. Он по очереди вызывал каждый каталог и проглядывал его в поисках имени Лена. Ничего в сентябре и октябре 91-го. Ноль в ноябре. Декабрь — сплошные рождественские поздравления и несколько ложных тревог, когда компьютер выдавал слова типа «полена» и «колена» — в каждом из них имелось сочетание букв л-е-н-а, но увы — близко, да не то. Тогда он напечатал искомое слово с большой буквы, а остальные — строчными. Снова все впустую.

Ничего в январе 1992-го.

И в феврале — тоже.

Записи, внесенные в компьютер, обрывались на марте месяце.

И опять ни слова о Лене.

Майкл вернулся к каталогу за январь 92-го и принялся искать любое сочетание букв л, е, н, а, хоть строчных, хоть прописных.

Он выяснил, что в январе Энтони говорил с кем-то о новом календаре на начавшийся год — явно шифрованный текст. Календарь. Через несколько дней он же справлялся о некоем Улане, тоже, наверное, бандите. На сей раз буквы расположились в иной последовательности: л-а-н-е. Еще позже пожаловался на наледь. В марте, в последнем каталоге, нашлось только одно сочетание л-е-н-а, в имени Леонард, черт его знает, что за тип. Однако Майкл не оставлял попытки. Вдруг они с Джорджи неправильно расслышали слова Фрэнки. Тогда надо искать любое имя, хоть отдаленно напоминающее «Лена». Или если машинистка ошиблась и набрала вместо «Лена» «Лесна», или «Лейна», или даже «Лема», компьютер все равно может выдать искомое, лишь бы искажение не было слишком уж значительным.

Он снова отдал команду поиска.

На записи в каталоге за декабрь прошлого года Энтони пожаловался дорогому Руди, что до сих пор не купил Лино рождественский подарок.

Лино.

Не Лена.

В предыдущих записях, хранившихся в памяти компьютера, имя Лино не встречалось ни разу. Придется все-таки читать расшифровки, напечатанные на машинке.

С тяжелым вздохом он выключил компьютер и посмотрел на часы. Четверть девятого — Боже, как быстро летит время за приятным занятием. Майкл умирал от голода.

Место для прощального ужина выбирала Хите — ресторан при отеле с баром около бассейна и с фантастическим видом на залив. Когда они вошли — Хите в розовом наряде, Сара в белом, — пианист наигрывал мелодию Кола Портера. Он кивнул им в знак приветствия и немедленно переключился на песню «Я от тебя схожу с ума». Саре такая демонстрация показалась несколько банальной, но Хите явно почувствовала себя польщенной. Метрдотель проводил сестер к столику на террасе. Перед ними открылся изогнутый, как лук, берег залива с мерцающими огоньками доков и фонарями на раскачивающихся на волнах яхтах. На противоположном берегу, за темной полосой воды, уютные золотистые огни усеяли склоны невысоких холмов. Стоял теплый тихий вечер. В воздухе разливался сладкий запах жасмина.

— Мне хочется чего-нибудь крепкого и большого, — обратилась Хите к официанту. — Я имею в виду, что бы выпить, — с улыбкой завершила она свою двусмысленную просьбу.

Он предложил коктейль под названием «Кувшин пирата», в который, по его словам, входило семь различных сортов рома. Сара заказала себе мартини с виски, льдом и парой оливок — где наша ни пропадала. После двух бокалов ей уже захотелось позвонить Майклу прямо из ресторана и поставить его в известность, что она сняла в туалете белые шелковые трусики и теперь стоит в телефонной будке вся в белом, в босоножках со шнуровкой и на высоких каблуках, и под платьем у нее ничего нет, и что он намеревается делать в сложившейся ситуации? Но вместо этого она просто заказала рыбу. После семи сортов рома, умноженных на два, Хите озиралась вокруг несколько остекленелым взглядом. Она попросила тушеную баранину и авокадо под антильским соусом. Официант посоветовал сухое белое вино, — разумеется, французское, какое же еще? — и дамы уже наполовину опустошили бутылку, когда в ресторан вошли двое, которых они уже видели сегодня на пляже.

— Мне, пожалуйста, того, что помоложе, — заявила Хите.

— А мне Майкла, — отозвалась Сара.

— Майкл в десяти тысячах миль отсюда.

— Тогда молодого беру я, — парировала Сара, и сестры захихикали, как школьницы.

— Вообще-то блондин даже посимпатичнее, — заметила Хите, глядя на усаживающуюся на противоположном краю террасы пару.

— Не блондин, а седой, — поправила Сара.

— Мне он кажется просто блондином. Красив, как воплощение греха.

— Как твоя тушеная баранина? — сменила тему Сара.

— Гораздо лучше, чем фрикасе из креветок, которое я ела здесь в прошлый раз, — ответила Хите и снова метнула взгляд за дальний столик. Незнакомцы как раз заказывали напитки. — Как ты думаешь, а меня блондинчику не хотелось бы заказать? Я бы его заказала.

— Он седой, — снова поправила Сара.

— А молодой лопоухий, — заметила Хите.

— Это чтобы лучше тебя слышать, — прошептала с таинственным видом Сара.

— Кларк Гейбл тоже был лопоухий. Он славился своими огромными ушами. А ты знаешь, что у мужчин с большими ушами член тоже, как правило, большой?

Сара едва не подавилась.

— Правда, правда, — уверила ее Хите.

— Да нет, носы, — прошептала Сара:

— Что — носы?

— У кого большой нос, у того скорее всего большой и член.

— А у Пиноккио был большой?

Сестры снова расхохотались.

— Нас отсюда скоро выведут, — предупредила Хите, уткнувшись в салфетку.

— И правильно сделают.

— Пойду приглашу его на танец.

— Лучше не надо, — насторожилась Сара.

— А почему? У меня прощальный вечер. «Поцелуй меня сегодня, ибо завтра я умру».

— Но никто же не танцует.

— Ну и что, надо же кому-нибудь начать.

— Твоя баранина остынет.

— Лучше баранина, чем кое-что другое, — плотоядно усмехнулась Хите. — Интересно, почему, как только я соберусь потанцевать, эти чертовы музыканты всегда заводят латиноамериканскую мелодию?

На самом деле, на взгляд Сары, пианист по-прежнему играл Кола Портера. Что-то из «Поцелуй меня, Кэт», если точнее. Очень похоже на «Я так люблю тебя», но, возможно, ритм действительно латиноамериканский, трудно сказать. Она посмотрела на часы. Если они уйдут отсюда в полдесятого, ну в десять, на худой конец, она сможет позвонить Майклу где-то в...

— Тебя такси ждет? — поинтересовалась Хите.

— Нет, нет. Извини, я не хотела...

— Тебе скучно со мной, сестренка?

— Конечно же, нет! Просто я обещала перезвонить Майклу.

— А может, все-таки скучно? Не ври мне, Сара. Я твоя сестра. Так ты находишь меня скучной?

— Нет. На самом деле я нахожу тебя очень интересной.

— Но как человек я скучна, да? Признайся, Сара, ну пожалуйста.

— Ты замечательная.

— Тогда почему Дуг считает меня скучной?

— Мне так никогда не казалось.

— Тогда почему он связался с девятнадцатилетней мокрощелкой?

— Понятия не имею.

— О чем вообще говорят девятнадцатилетние девицы? О том, какие диски они недавно купили? Кто, по-твоему, скучнее — Майкл или Дуглас?

— По-моему, никто.

— А я считаю, что Майкл — зануда.

— Хорошо, что он тебя сейчас не слышит.

— Знаю, знаю. И не видит, как я разгуливаю по пляжу без бюстгальтера.

— И не увидит, ты ведь уезжаешь. Если он вообще приедет.

— Так ты не находишь, что он — зануда?

— Нет, на мой взгляд, он очень интересный человек.

— И он не кажется тебе слишком... правильным? По-моему, все юристы такие невыносимо правильные! Извини, Сара, но это факт. Юристы — зануды. Рекламщики, по крайней мере, народ повеселее. Я считаю, что твой Майкл очень мил, но безумно скучен. А каков он в постели?

— Очень неплох.

— Удивительно. Такая зануда...

— Ну...

— Нет, правда, сестричка, как может такая серая личность, как Майкл, хоть что-то представлять из себя в постели? С Дугласом по крайней мере не тоскливо. Не было тоскливо.

— Ну...

— Тебе неприятны мои слова?

— Очень неприятны.

— А тебе когда-нибудь приходило в голову, что если сложить наших мужей вместе, то получится Майкл Дуглас?

— Что?

— Майкл и Дуглас. Сложи их вместе и получишь кинозвезду. Уж он-то определенно не бесцветная личность. Помнишь, в «Роковой приманке»? Как он скакал без штанов по комнате вместе с этой — как ее — Мерил Стрип? Ты когда-нибудь предавалась такой безумной страсти вместе с Майклом? Когда тебе даже некогда раздеться?

— Не твое дело.

— Ты уже ответила, сестренка.

— Нет, не ответила. Просто тебе нет никакого дела до того, чем мы с Майклом занимаемся наедине.

— Нет, ее звали Гленн Клоуз, — вспомнила Хите.

«Между прочим, — подумала про себя Сара, — когда я вернусь домой, у нас с Майклом состоится упоительно-грязный телефонный разговор. Съела, сестренка?»

— Ну почему бы ему не сыграть что-нибудь медленное и романтичное? — пожаловалась Хите. — Я хочу потанцевать с Блондинчиком. Посмотрим, смогу ли я его раскрутить на десерт? Баранина всегда действует очень возбуждающе, разве ты не знала?

— Перестань, он смотрит сюда, — прошептала Сара.

— Кто, Блондинчик?

— Нет, молодой.

— Это те, с пляжа, — заметил Эндрю.

— Какая из них была без лифчика? — спросил Вилли.

— По-моему, та, что в розовом.

— А другая-то посимпатичнее.

Эндрю подумал, что женщины часто выглядят гораздо привлекательнее, когда они при параде, чем раздетые или полуодетые. Например, та, что сегодня обходилась на пляже без бюстгальтера, явилась в ресторан в коротком свободном розовом платье с золотым поясом и в золотых же босоножках, лифчик под платье она опять не надела и почему-то сейчас казалась гораздо сексуальнее, чем в откровенном пляжном наряде сегодня днем.

— Как ты думаешь, они близняшки? — спросил Вилли.

— Нет, та, что в белом, выглядит постарше.

— Сколько ей, на твой взгляд? Лет тридцать — тридцать пять?

— Что-то в этом роде.

— Но они симпатичные, причем обе.

Эндрю промычал нечто неопределенное и снова посмотрел на них.

Да, дама в белом явно старшая сестра. Свободное белое платье с овальным декольте, золотая цепочка с кулоном, белые босоножки на высоком каблуке — удивительное сочетание загорелой кожи белого и золотого. Ее сестра помоложе и посвежее, но в белой чувствовался особый шик, который проявлялся во всем — в том, как она держала бокал с вином, как она склоняла голову. Вообще она сексуальнее. Из них двоих он выбрал бы именно ее.

Официант принес заказанные напитки. Канадское виски со льдом для Эндрю, пунш по-плантаторски для Вилли. Вилли поднял бокал, приветствуя двух сидевших на противоположном краю веранды дам. Та, что в розовом, отвернулась с оскорбленным видом.

— Облом, — усмехнулся Вилли.

— Ну так как, сестричка, найдешь одна дорогу домой? — спросила Хите.

— Не глупи, — встрепенулась Сара.

— По-моему, я подцепила Блондинчика на крючок.

— Смотри, как бы тебе еще чего-нибудь не подцепить.

— Наплевать.

— Вешаться на шею каким-то незнакомым мужикам из бара...

— Во-первых, не из бара, а из ресторана. А во-вторых, только одному. Если, конечно, тот лопоухий не захочет присоединиться.

— Похоже, ты действительно не шутишь.

— Абсолютно верно.

— Но у тебя самолет в девять.

— Еще полно времени.

— Но ему же за шестьдесят!

— Ну и отлично, заработает сердечный приступ.

— Только меня в свои дела не втягивай, — заявила Сара.

— А кто тебя звал?

— В общем, я тебя предупредила.

— Смотри, что я с ним сейчас сделаю, — улыбнулась Хите и, обернувшись к незнакомцам, бросила на седовласого долгий, многозначительный взгляд небесно-голубых глаз.

— Когда меня ждут на яхте? — спросил Эндрю.

— Нет, ты только посмотри!

— Что такое?

— Та, в розовом. Она только что послала мне приглашение.

— Они живут не здесь, а в доме на берегу, — заметил Эндрю.

— Тем лучше.

— Яхта, — напомнил Эндрю.

— В доке тебя будет ждать шлюпка завтра в десять утра. Они очень пунктуальны, поэтому не опаздывай. Как ты и просил, я передал им, что ты придешь один. Мне больше нравится та, что в белом, но лучше остановиться на достигнутом, — не успокаивался Вилли. — А ты хочешь белую?

— Нет, — ответил Эндрю. — Я хочу выспаться. Завтрашняя встреча имеет огромное значение.

— Здесь, на островах, такой закон — всегда сочетай приятное с полезным.

— Кто установил этот закон?

— Я. Так ты точно не хочешь беленькую?

— Абсолютно.

— Тогда я беру обеих.

— Ты сначала поешь или бросишься на них прямо в ресторане? — улыбнулся Эндрю.

— Я не прочь совместить и то, и другое, — ответил Вилли с волчьим блеском в глазах.

Седой подошел к их столику, когда они пили кофе и ели десерт.

— Добрый вечер, милые дамы, — сказал он. Хите поглядела на него снизу вверх.

В ее взгляде ничего не говорило о том, что она уже обратила на него внимание и даже откровенно заигрывала с ним несколько минут назад. Сара не могла не восхититься самообладанием сестры.

— Меня зовут Вилли Изетти, — продолжал тот. — Позвольте полюбопытствовать, не хочете ли вы присоединиться к нам с приятелем на послеобеденный коктейль. У бара есть несколько уютных столиков...

— Спасибо, нет, — отрезала Хите голосом, на несколько градусов холоднее, чем взгляд ее светло-голубых глаз.