Несмотря на упомянутые в книге реальные организации, места, заведения и агентства, все герои и события вымышлены.

1: 21 декабря — 30 декабря

В классе Сары не было девочки, умнее Лоретты Барнс. «Рэп как поэзия, поэзия рэпа» — интересная тема. Однако Лоретта не согласилась.

— "Айс Ти" — вовсе не Аллен Гинсберг, — заявила она. — Нельзя даже сравнивать «Души на льду» с «Воплем». Они просто явления разного порядка, миссис Уэллес.

Лоретта училась на благотворительную стипендию и была единственной чернокожей на всем втором курсе. И единственная из всех заявила, что сейчас рэп не является поэзией.

— Назовите его виршами графоманов — и я соглашусь. Но поэзией? Что вы, миссис Уэллес. Если рэп — поэзия, то Майкл Джексон — просто Лучано Паваротти.

Остальные девочки рассмеялись.

Лоретта наслаждалась произведенным эффектом.

Ослепительная четырнадцатилетняя красавица с голливудской улыбкой и прической из множества косичек с вплетенными в них разноцветными стеклянными бусинками, она могла бы хоть сейчас стать фотомоделью, однако мечтала о карьере юриста. От одноклассниц Лоретта узнала, что муж миссис Уэллес работает в прокуратуре, и как-то раз спросила Сару, не требуется ли ее мужу хорошая помощница. Точить карандаши, выносить корзины с ненужными бумагами — что угодно, все лучше, чем ее нынешняя работа в «Макдональдсе». Сара ответила, что, насколько ей известно, в прокуратуру принимают только государственных служащих, что означает обязательную сдачу экзаменов и все такое прочее. Впрочем, она спросит мужа. Майкл подтвердил ее предположения.

— Передайте ему, что он только что отверг будущую звезду юриспруденции, — заявила Лоретта и озарила все вокруг своей бесподобной улыбкой.

Сара принялась развивать тему, напирая на то, что рэп может считаться поэзией протеста или, возможно, стихотворным комментарием, подобно стихам Леннона и Маккартни.

— Возьмем, например, «Элинор Ригби», — предложила она. — Что это, как не поэма протеста? Или элегия одиночеству? Или призыв к милосердию? И к тому же здесь отчетливо прослеживаются наблюдения за социальными явлениями, разве не так? Элинор прячет лицо в кувшине возле дверей. Отец Маккензи начинает службу, на которую никто не приходит.

Большая часть ее пятнадцатилетней аудитории слышала «Элинор Ригби», но мимоходом.

Многие из них воспринимали «Битлз» почти как некий квартет менестрелей елизаветинских времен.

В конце концов, Маккартни уже за пятьдесят — глубокий старик в глазах этих акселератов. Тем не менее Сара очертя голову бросилась вперед. Знай она заранее, что урок пойдет по такому руслу — кстати, не самый худший вариант, — она принесла бы из дому что-нибудь из своих собственных магнитофонных записей. Сейчас же она побеждала только потому, что Лоретта поддержала неожиданный поворот темы.

— Или что такое «Я — морж», — продолжала Сара, собравшись с духом, — как не протест против английской системы налогообложения. Иначе почему так отчетливо прослеживается там тема смерти? Все вы знаете выражение: «На свете есть две бесспорные вещи — смерть и налоги», не так ли?

Никто из них ничего подобного не знал. Самые умные дети Нью-Йорка, студенты Грир-Академи, и никто из них понятия не имеет ни о смерти, ни о налогах, ни — если уж на то пошло — о песне «Я — морж».

Никто, кроме Лоретты.

— Леннон, бесспорно, был настоящим поэтом, — согласилась она. — Только вы сравниваете Божий дар с яичницей, вот в чем беда.

— Простите, а кто такой Леннон? — спросила одна из девочек.

— Господи помилуй! — Лоретта возвела горе свои очаровательные карие глазки.

— Джон Леннон, — повторила Сара.

— Кажется, это его застрелил какой-то псих рядом с комплексом «Дакота», — напряглась другая девочка.

«Хорошая тема для будущего урока, — отметила про себя Сара. — Что остается в памяти об ушедших людях? Что будут помнить о Вуди Аллене — его разводы или его прекрасные фильмы? Кем в глазах потомков останется Оливер Норт — национальным героем или предателем священных постулатов демократии? И неужели Джона Леннона, после всего им сказанного и сделанного, вспомнят лишь как человека, которого застрелил какой-то псих рядом с квартирным комплексом в западной части Нью-Йорка?»

Зазвенел звонок.

— Черт! — воскликнула Сара и улыбнулась.

Каждый день в конце каждого урока она повторяла это восклицание. В нем слышалось абсолютно искреннее сожаление — она действительно ненавидела школьный звонок, означавший окончание занятий. Но кроме всего прочего это стало чем-то вроде ее фирменного знака.

Лоретта подошла к ней.

— А может, тут все дело в сострадании? — предположила девочка. — Их называют поэтами потому, что все они — черные.

— Хорошая мысль, — заметила Сара. — Обсудим ее на следующем уроке.

Майкл вечно становился на сторону дочери. О чем бы ни заходил спор, он неизменно поддерживал Молли. Вот и сегодня Саре казалось, что она достаточно ясно все объяснила за обедом. Нет никакого смысла наряжать рождественскую елку, раз они уезжают в Сент-Барт двадцать шестого. А сегодня уже двадцать первое. Даже если они успеют установить и убрать ее к завтрашнему вечеру.

— Кстати, — добавила Сара, — о елке длиннее шести футов и речи быть не может.

— Шесть футов! Мамочка, но это же огрызок какой-то!

Естественная реакция Молли.

Двенадцати лет от роду, ни на миг не сомневающейся в том, что имеет надежного адвоката в лице отца и что присяжные уже вынесли вердикт.

Они только что вышли из дому на улицу. Стрелки часов приближались к семи тридцати. Падал снег.

— Даже если мы ее уберем к завтрашнему вечеру, — продолжила Сара, — в субботу мы уедем и вернемся не раньше...

— Зато пока мы не уехали, можно порадоваться, — заметил Майкл, ухмыляясь, как подкупленный судья.

В оливково-зеленой куртке с поднятым капюшоном он казался могучим пришельцем из лесного края.

— Конечно, целых четыре дня, — парировала Сара. — А потом нас не будет дома до третьего. А к тому времени без воды...

— Мы можем оставить ключ коменданту.

— А я не хочу, чтобы он заходил к нам в наше отсутствие.

— Я дам ему десятку.

— Дай лучше мне, папа, — вмешалась Молли. — Я останусь дома и буду ее поливать.

— Не сомневаюсь, — ответил Майкл, а Молли захихикала.

— А кто повесит гирлянду? — спросила Сара.

Последняя зацепка. Торг по мелочам.

— Я, — вызвался Майкл.

— Но не длиннее восьми футов.

— Договорились, — отозвался Майкл, пожимая ей руку и подмигивая Молли.

Они шли, запорошенные медленно кружащимся снегом, разглядывая выставленные на продажу вдоль домов деревья, держась за руки и стараясь подстраиваться друг под друга, словно во время прогулки по студенческому городку колледжа. Майкл был на три дюйма выше жены, но, будучи длинноногой, она без труда поспевала за ним. Сегодня Сара надела облегающие джинсы, массивные ботинки и светло-голубую куртку, а на коротко постриженные светлые волосы натянула красную шерстяную шапочку. Молли носилась впереди в поисках подходящей елки и «делала стойку» на каждое дерево побольше.

— Мама! — В ее голоске звенел триумф первооткрывателя.

Сара неохотно подошла поближе.

Девочка стояла рядом с коротеньким толстеньким человечком в коричневых шерстяных перчатках, зеленой шапке с ушами, коричневых вельветовых брюках и насквозь промокших ботинках с высокими голенищами. За его спиной тоненькая гирлянда фонариков опоясывала деревья, выстроенные в ряд вдоль кирпичной стены здания между китайским ресторанчиком и прачечной. Затянутой в перчатку рукой, невидимой в гуще ветвей, он обхватил тонкую верхушку понравившейся Молли елки. Он жевал окурок потухшей сигары и вопросительно смотрел на Сару.

Девочка застыла перед неказистой гирляндой, чрезвычайно гордясь тем, что отыскала такое безукоризненное дерево — не выше пресловутых восьми футов, в густой и пушистой мантии сине-зеленых иголок. В слабом сиянии фонариков волосы Молли, свисающие на лоб небрежными прядями, вдруг приобрели оттенок благородного старого золота.

Перед ее личиком, кружась, опускались снежинки. В радостном предвкушении глаза девочки стали большими-пребольшими. Внезапный порыв ветра подхватил завиток светлых волос и, словно за шелковой занавеской, на миг скрыл бледно-голубые глаза. В них, сияющих и полных надежды, казалось, светилась вся чистота Рождества. При виде Молли, замершей рядом со своим долгожданным трофеем, со своим драгоценным сокровищем, молившей взглядом об одобрении и поддержке, Сара вдруг почувствовала, что никогда больше не увидит своего ребенка таким невинным.

— Симпатичная, — сказала она и крепко прижала к себе дочь.

Дома их уже ждало сообщение. Красный огонек автоответчика мигал, как глаз неведомого чудовища.

— Майкл, — произнес женский голос. — Говорит Джеки Диас. Ты не смог бы перезвонить мне сразу же? Я — в конторе.

Оба разом посмотрели на часы.

Без тринадцати семь.

Через несколько секунд металлический голос автоответчика объявил число и время звонка:

— Понедельник, двадцать первое декабря, восемнадцать часов тридцать одна минута.

— Кто такая Джеки Диас? — спросила Сара.

— Отдел по борьбе с наркотиками, южный Манхэттен.

— Пусть подождет, пока мы пообедаем, — заявила Сара.

— А если что-то важное? — возразил Майкл. Он уже снимал трубку телефона.

— Майкл, ну пожалуйста, — протянула она. — Я только-только собиралась...

— Секундное дело, — ответил он, роясь в записной книжке.

Сара поморщилась и направилась к холодильнику. Майкл набрал номер. На другом конце города телефон звонил, звонил, звонил...

— Отдел по борьбе с наркотиками.

— Детектива Диас, пожалуйста.

— А кто говорит?

— Помощник прокурора Уэллес.

— Минуточку.

Майкл ждал. Где-то в глубине комнаты Сара с шумом совала пластиковые тарелки в микроволновую печь. Молли добралась до телевизора и включила МТВ.

— Привет, Майкл. Извини, что заставила тебя ждать. Ты можешь приехать прямо сейчас?

— А в чем дело?

— Видишь ли, я задержала мелкого торговца наркотиками, некоего типа по имени Доминик Ди Нобили. Взяла при продаже шести унций кокаина. После двух часов допроса он почти что раскололся.

— Насчет чего?

— Речь идет об организованной преступности.

— Через полчаса буду у себя в офисе.

Слабый снег перешел в настоящую метель.

Если бы не слова «организованная преступность», никто бы даже под страхом смерти не прибыл сюда в такой вечер; совещание отложили бы по крайней мере до окончания снегопада. Однако детектив второго класса Жаклин Диас и заместитель начальника подразделения Майкл Уэллес собрались-таки в комнате номер 667, чтобы выслушать Доминика Ди Нобили.

Джеки, миниатюрная пуэрториканка по происхождению, родилась и выросла в Бруклине, а образование получила в полицейской академии «Джон Джен». Майкл дал бы ей года двадцать три — двадцать четыре. Она до сих пор не успела сменить синие джинсы и куртку с капюшоном, в которых выходила на задание. Майклу уже доводилось работать с ней раньше, когда она служила агентом Отдела борьбы с уличной преступностью. Ей нравилось работать с Майклом, и сейчас она позвонила ему, поскольку, видимо, уцепилась за что-то серьезное в области его нынешних интересов.

Ди Нобили сдрейфил сразу же, стоило ей только предъявить ему полицейский жетон и надеть наручники на него и на своего информатора, которого усадили в другую машину и увезли в неизвестном направлении. Хороших «подсадных уток» найти не так-то просто, стоило ли «палить» его задаром? С другой стороны, Ди Нобили четко светило от пятнадцати лет до пожизненного заключения за преступление первой категории. Не успела Джеки еще зачитать задержанному его права, как он уже принялся молить о пощаде и кричать, что теперь его убьют, что его надо отпустить, поскольку раньше он ничем подобным не занимался...

— Выходит, ты у нас девственник?

— Нет, правда. Прошу, выслушайте меня, иначе меня убьют, точно убьют!

— И кто же тебя убьет?

— Они все!

— Что весьма сузило круг подозреваемых, — с улыбкой прокомментировала Джеки. — А потом выяснилось вот что...

Выяснилось, что Ди Нобили, официант по профессии, питал неудержимую страсть к лошадиным бегам. Хуже того, он играл, и неизменно проигрывал, и наконец задолжал одному манхэттенскому ростовщику около пятнадцати тысяч, а недавно не смог внести еженедельный взнос в размере 750 долларов. В результате такой небрежности он заработал хорошую взбучку, о чем напоминали синяки под глазами и распухшая губа. Более того, ростовщик пригрозил убить должника, если тот не вернет ему все пятнадцать штук плюс двухнедельные проценты к рождественским праздникам, которые не сулили бедняге ничего хорошего.

— Здесь-то и начинается самое интересное, — продолжала Джеки. — Ди Нобили поделился проблемами со своей подружкой, у которой очень неплохие связи — понятно? А именно, по словам Ди Нобили, капо из Куинса, где живет наш герой. Семья Колотти — слышал о таких?

— Слышал, — отозвался Майкл.

— Я многозначительно хмыкнула, поскольку запахло жареным, хотя он, конечно же, мог нести какую угодно чушь, раз уж попался на продаже кокаина. Этот самый капо приходится даме двоюродным братом и владеет рестораном на Форест-Хиллс. Зовут его Джимми Анджелли, иначе — Джимми Ангел. Знакомая личность?

— Отчасти.

— Итак, она отводит Дома к кузену, Дом объясняет, что ну никак не может раздобыть пятнадцать тысяч плюс проценты к Рождеству. Причем он свято верит, что ростовщик намерен его прикончить. Мы-то с тобой знаем, что никто никогда не убивает своих должников, потому что тогда денежки уж точно пропадут. Но Дом не в курсе таких простых вещей и «писает в штаны», поскольку считает, что Рождество ему придется встречать в аду. Джимми Ангел терпеливо его слушает, потому что подружка Дома действительно приходится ему кузиной и он должен оказать хоть какое-то уважение брату своего отца. Он спрашивает у Дома имя ростовщика, и тот называет некоего Сальваторе Бонифацио, также известного как Па...

— Парикмахер Сэл, — подхватил Майкл. — Семья Фавиола из Манхэттена.

— Семья Фавиола, — кивнула Джеки, — которая и сейчас, после того как Энтони отправился на отдых, остается в хороших отношениях с семьей Колотти.

— По крайней мере, мы придерживаемся такого мнения, — подтвердил Майкл.

— И мы тоже. Территории поделены, никто никого по пустякам не убивает. Пока что.

— Пока что, — согласился Майкл.

— Так вот. Ради кузины Джимми Ангел соглашается встретиться со своим знакомым капо из семьи Фавиола и спросить его, может ли он, то есть капо, уговорить Парикмахера Сэла перестать наезжать на близкого друга любимой кузины Джимми. Капо обещает попытаться что-нибудь сделать... В общем, все это происходило вчера. Дом должен был внести очередной взнос в прошлую пятницу, тогда же его и пропустили через мясорубку. В субботу он прогулял работу, потому что выглядел так, словно только что выбрался из-под асфальтоукладчика, а в воскресенье побежал к подружке, которая отвела его к Джимми Ангелу, ну и так далее.

— Понятно.

— А сегодня утром капо семьи Фавиола...

— А его-то как зовут?

— Ди Нобили не знает.

— Ладно.

— ...звонит Джимми Ангелу и делает контрпредложение. Ну, сперва идет обычная трепотня насчет уважения: мол, тут дело в уважении, когда ты должен человеку деньги и не платишь, то тем самым демонстрируешь недостаточное уважение, и так далее, и тому подобное, а затем сообщает, если друг его кузины готов отработать долг, то они не прочь ему кое-что поручить. Если он справится, в будущем возможны и другие поручения, до тех пор, пока он полностью не отработает долг. Естественно, продолжает он, этот шаг надо рассматривать только как услугу семьи Фавиола семье Колотти, дань уважения, ну и так далее — все та же трепотня о чести и достоинстве.

— Кажется, я догадываюсь, — бросил Майкл.

— Твоя прозорливость приводит меня в восторг.

— Дом выступит в роли курьера и доставит по адресу шесть унций кокаина...

— ...и, ни о чем не подозревая, вляпается в ловушку, которую мы готовили несколько недель. Конечно, ни одна из семей не знала о существовании ловушки, не знают они и сейчас. Вот в чем прелесть ситуации! Раньше он всего-навсего был в долгу у ростовщика из семьи Фавиола. Теперь же над ним нависла угроза со стороны семьи Колотти. Он в ужасе, поверь мне, Майкл, — усмехнулась Джеки. — Сейчас он мать родную готов продать.

— Отличная работа, — усмехнулся Майкл. — Пойдем дожмем его.

В комнате не было ни видеокамеры, ни пишущей машинки, никто не стенографировал, не делал записей и не подсматривал сквозь зеркало на стене. Предстоял абсолютно конфиденциальный разговор.

Ди Нобили оказался коренастым мужиком в спортивной куртке, серых фланелевых слаксах и синем свитере. Коричневые мокасины. Начинающие редеть волосы. Лицо тщательно выбрито. Если бы не синяки и разбитая губа, Майкл скорее всего принял бы его за отца семейства из пригорода, в школьные годы увлекавшегося американским футболом. Впрочем, по словам Джеки, все его спортивные увлечения — за исключением неподтвержденных сведений об участии в нескольких драках — сводились к занятиям бодибилдингом во время шестилетней отсидки за какое-то второстепенное правонарушение. Из дела следовало, что ему тридцать девять лет — на три года больше, чем Майклу. Даже в случае минимального наказания ему светило выйти на свободу в возрасте пятидесяти четырех лет. Хотя срок его сейчас не беспокоил. Он боялся, что его убьют.

— Ты ведь понимаешь, что целиком в наших руках? — спросил Майкл.

— Понимаю.

— Мы поселим тебя далеко отсюда, спрячем тебя от тех людей, но за это ты должен будешь в точности выполнять все наши указания. Или рискуешь выбирать между нами в суде и ими на улице.

— Я готов сотрудничать.

— Хорошо. Прочти и подпиши.

— Что это?

— Отказ от предъявления обвинения, — пояснил Майкл и передал Ди Нобили бумагу следующего содержания:

ОТКАЗ ОТ НЕМЕДЛЕННОГО

ПРЕДЪЯВЛЕНИЯ ОБВИНЕНИЯ

Я, Доминик Ди Нобили, подтверждаю, что был арестован за нарушение пункта 220.43 Уголовного кодекса штата Нью-Йорк (преступная торговля запрещенными к продаже веществами первой степени).

Мне были зачитаны мои конституционные права детективом второго класса нью-йоркской городской полиции Жаклин Диас, и я в полном объеме понимаю свои права.

Мне также было сообщено о моем праве опротестовать немедленное предъявление обвинения...

— Никто мне ничего такого не сообщал, — вставил Ди Нобили.

— Зато сейчас сообщают, — отрезал Майкл.

...опротестовать немедленное предъявление обвинения, и я полностью понимаю это мое право.

Осознавая все свои права, я проявляю готовность к сотрудничеству с властями. Тем не менее я не получил никаких обещаний относительно...

— Кажется, вы что-то говорили о моем новом месте жительства.

— Только в том случае, если ты нас не надуешь, — пояснила Джеки. — А если начнешь крутить, у нас по-прежнему остаются «светлячки» как вещественное доказательство, и можно не сомневаться, что...

— Какие еще «светлячки»?

— Меченые купюры. Двадцать три штуки, что ты получил за наркоту.

— А-а-а.

— Если ты попытаешься нас кинуть, все договоренности отменяются.

— Я вас не кину.

— Отлично. Тогда подписывай.

— Сперва дочитаю до конца.

...моего сотрудничества.

В интересах наиболее эффективного сотрудничества с властями я согласен с задержкой в предъявлении мне обвинения. Я поступаю таким образом, зная, что имею право на отказ от немедленного предъявления обвинения, и считая, что незамедлительное предъявление обвинения отрицательно повлияет на возможность моего сотрудничества с властями.

— А это еще что значит?

— Что, если мы предъявим тебе обвинение, они поймут, что ты попался.

— А-а-а.

— И ты станешь для нас бесполезен.

— А-а-а-а.

— Ну так как? — спросил Майкл. — Подпишешь?

— Конечно, конечно, — заторопился Ди Нобили.

Он подписал бумагу и проставил число. Джеки расписалась как свидетель.

— Отлично, — произнес Майкл. — Так где ты взял наркотик?

— В мясной лавке на Бруклине.

— Кто его тебе передал?

— Парень по имени Арти. Я видел его впервые в жизни. Я должен был войти, назваться и попросить свиных отбивных. Он передал мне пакет, по виду такой, словно там действительно было мясо, — ну, из такой белой жесткой бумаги, знаете?

— Кто тебя учил, что говорить?

— Парикмахер Сэл. Кроме него, я никого там не знал.

— А Джимми Ангел? Его-то ты тоже знаешь, не так ли?

— Ни разу с ним не встречался. Он просто двоюродный брат моей подружки.

— А ее как зовут?

— Я не хотел бы ее сюда вмешивать.

— Послушай, — отчеканила Джеки. — По-моему, ты не до конца понял, что тебе тут говорили. Ты помогать нам собрался или в игрушки играть?

— Чего?

— Назови ему имя твоей подружки. Перед тобой сидит заместитель начальника Отдела по борьбе с организованной преступностью, и лучше не отнимать у него времени.

— Ее зовут Люси.

— А дальше?

— Анджелли. Она кузина Джимми.

— Сэл сказал тебе, где взять товар, верно?

— Ага.

— И куда его доставить?

— Ага. Он назвал имя — Анна Гарсия. Мы должны были встретиться в Китайском квартале, у входа в ресторанчик, что торгует навынос.

— Мой псевдоним, — улыбнулась Джеки. — Я пришла с телохранителем, бугаем фунтов под двести, на случай если наш приятель Дом вдруг решит стукнуть меня по голове и смыться с товаром.

— Угу, — мрачно подтвердил Дом.

— И что дальше? — спросил Майкл.

— Он сказал, что в обмен на кокаин я получу двадцать три куска.

— Сэл так сказал?

— Ага.

— Кому ты должен был отдать деньги?

— Сэлу.

— Где?

— В ресторане под названием «Ла Луна».

— Где он находится?

— На Пятьдесят восьмой улице.

— Вы раньше там с ним встречались?

— Ага. Там я ему проценты отдавал.

— Сколько он с тебя брал?

— Пять процентов в неделю.

— Круче, чем в «Чейз Манхэттене», — вставила Джеки.

— На какое время назначена встреча?

— Сегодняшняя?

— Да, сегодняшняя.

— Сразу же, как доберусь.

— То есть часов в шесть, — заметила Джеки. — Ты несколько задержался, Дом.

— Да, я несколько задержался, — согласился тот, и в глазах его снова появилось выражение безысходности.

— Я хочу, чтобы ты ему позвонил, — сказал Майкл. — У тебя есть его телефон?

— Ага.

Майкл пересек кабинет и достал из ящика шкафа телефонную трубку, купленную сотрудниками технического отдела в «Радиошеке», затем присоединил к ней дополнительные наушники и приказал:

— Скажешь ему, что все прошло как по маслу, но у тебя спустило колесо, пришлось его чинить и ты только что из мастерской. Все ясно?

— Нет, я идиот.

Майкл поднял голову:

— Уважаемый, может, ты хочешь, чтобы я сейчас отправился отсюда домой?

— Простите, — спохватился Ди Нобили.

— Будешь и дальше умничать, — предупредил Майкл, — я и минуты лишней здесь не задержусь. Дошло?

— Да-да, конечно.

— Ну и прекрасно.

Майкл подсоединил кабель к записывающему устройству.

— А если он поинтересуется, почему ты так долго чинил колесо, ответишь, что сегодня выходной и к тому же плохая погода.

— Он поверит? — спросила Джеки.

— Думаю, поверит, — ответил Ди Нобили.

— Ты уж постарайся, — посоветовал Майкл. — Скажи, что принесешь деньги сразу же, вот только в пути можешь подзадержаться — улицы не очищены от снега, пробки, в общем, неси что попало. Мне нужно еще несколько часов. — Он повернулся к Джеки. — Тогда мы успеем спрятать на нем микрофоны.

— Что вы имеете в виду — спрятать на мне микрофоны? — встрепенулся Ди Нобили.

— Он до сих пор ничего не понял, — покачала головой Джеки.

— Да, мы спрячем на тебе микрофоны, — повторил Майкл. — Есть какие-то возражения?

— Нет, сэр.

— Ну и отлично. Звони.

Ди Нобили извлек из бумажника клочок бумаги, заглянул в него и, держа записку в левой руке, правой набрал номер. Оборудование позволяло одновременно записывать и прослушивать разговор. Майкл и Джеки оба надели наушники. Телефон зазвонил раз, и два, и три...

— Ресторан «Ла Луна», — произнес в трубке мужской голос.

— Позовите Сэла, — попросил Ди Нобили.

— А кто говорит?

— Доминик Ди Нобили.

— Он вас знает?

— Знает.

— Подождите.

Майкл ободряюще кивнул. Он заметил, что Ди Нобили прошиб холодный пот.

— Алло.

Мужской голос. Неприветливый.

— Сэл?

— Да.

— Говорит Дом.

— Куда ты запропастился, Дом?

— Я в автомобильной мастерской на Кэнал-стрит. Мне только что заклеили проколотое колесо.

— Ты знаешь, сколько сейчас времени?

— Да, поздно, я знаю.

— Я жду твоего звонка с шести часов.

— Едва у меня спустило колесо, я начал искать телефон-автомат.

— Как все прошло?

— Отлично.

— Никаких проблем?

— Абсолютно никаких.

— И где ты сейчас?

— В гараже, где мне починили колесо. Остается только заплатить, и я выезжаю.

— Почему ты так долго возился с колесом?

— Сегодня же выходной. К тому же на улицах творится черт-те что. Опять же, я совсем не знаю этот поганый район, — импровизировал Дом. — Пока я нашел работающую мастерскую...

— Но теперь все в порядке?

— Да, я же говорил.

— Так когда ты доберешься? Я жду тебя уже целых два часа.

— Если хочешь, приеду прямо сейчас.

— Конечно, хочу.

— Но предупреждаю, Сэл, кругом сплошные пробки. Просто жуткий снегопад. Быстро может и не получиться при всем моем желании.

— Ты же на Кэнал, разве оттуда так далеко до Пятьдесят восьмой?

— Посмотрел бы ты, что здесь творится. Кругом море машин, и все...

— Мне наплевать...

— ...ползут, как черепахи. В жизни такого не видел.

— Тогда пересаживайся на собачью упряжку. Я буду ждать тебя здесь хоть до полуночи.

— Ну ладно, я просто предупредил.

— У меня на сегодняшний вечер больше ничего не запланировано, — отрезал Сэл и повесил трубку.

Ди Нобили покосился на Майкла.

— Отлично, — одобрил тот.

Стрелки часов уже приближались к десяти вечера, когда Ди Нобили вошел в ресторан «Ла Луна» на углу Пятьдесят восьмой улицы и Восьмой авеню. Под одеждой у него скрывались записывающее устройство и передатчик. На противоположной стороне улицы стояла пустая машина. Установленный в ней ретранслятор принимал сигнал от передатчика Ди Нобили и отправлял его, на гораздо более высоких частотах, Джеки и Майклу, которые сидели в неприметном седане в двух кварталах отсюда. Предстояло сделать две записи: одну — на устройстве Ди Нобили, другую — на магнитофоне в седане. Ди Нобили наказали не садиться рядом с проигрывателем или динамиком, а также не греметь посудой. По его словам, Сэл обычно вел деловые переговоры в тихом угловом кабинете недалеко от кухни. К тому же в такое время, в понедельник вечером, в ресторане не ожидалось большого наплыва посетителей. По крайней мере, они на это надеялись.

При покупке наркотиков у Ди Нобили Джеки пользовалась мечеными купюрами на сумму в двадцать три тысячи долларов, но сейчас предстояла совершенно иная операция, и те деньги могли потребоваться в суде, если информация Ди Нобили окажется бесполезной. Поэтому Майкл лично расписался еще за одну сумму, но имевшихся в наличии денег оказалось на пять тысяч меньше, чем требовалось. В ближайшие десять минут Дому как раз и предстояло объясниться с Парикмахером Сэлом по поводу недостачи. Потому они и тянули со встречей — чтобы придумать правдоподобную причину того, что курьер явился с восемнадцатью тысячами вместо положенных двадцати трех. По расчетам полицейских, нехватка денег в совокупности с объяснениями Дома послужит толчком к дальнейшему развитию событий.

Наушники они не надевали, чтобы не привлекать внимания прохожих, только отрегулировали уровень громкости приемозаписывающего устройства, установленного на полу машины. Со стороны они производили впечатление влюбленной парочки, не сводящей друг с друга глаз, и мало кто мог догадаться, что на самом деле видит двух полицейских, напряженно вслушивающихся в каждый звук. Медленно и бесшумно на машину падал снег, укутывая ее белоснежной шубой.

— Не очень-то ты торопился, — буркнул Сэл.

Сэл Бонифацио, обладатель грубого голоса, вспыльчивого характера и тяжелых кулаков. Парикмахер Сэл.

— Я же тебя предупреждал, — ответил Дом.

— Где деньги?

— Вот они.

Наступила тишина. Очевидно, Дом вытащил из кармана конверт и передал его Сэлу.

— Она проверяла порошок?

— Нет.

— Странно. Наверное, она нам доверяет, а?

Сэл рассмеялся. Дом присоединился к веселью. Бандитский юмор. Хороший повод для смеха.

— Как она выглядит?

— Кто?

— Телка. Анна Гарсия.

— Рыжая, симпатичная.

— Спасибо, Дом, — прошептала Джеки.

— Судя по твоим словам, неплохо бы пообщаться с ней поближе.

— Я тоже не прочь, — согласился Дом, и они опять рассмеялись.

— Похоже на собрание моего фан-клуба, — заметила Джеки.

— Значит, не проверяла? — уточнил Сэл.

— Она не предложила, и я тоже не стал высовываться.

— Разумно. Деньги пересчитал?

— Пересчитал.

— Тогда почему здесь только восемнадцать штук?