Всевышний зовет к себе кротко: Приидите ко мне ecu, а не хочет и не приемлет рабов, влекомых насильно. Вам трудно отрекаться от этого, когда вас уличают жалобы, поданные русскими начальникам польским и литовским. Разве вам не известен ропот нерассудительного народа и выражаемое им желание лучше принять турецкое подданство, чем терпеть такое притеснение своей веры и благочестия? По вашим словам, унии противятся только некоторые монахи из епархий Борецкого и Смотрицкого и несколько лиц из киевской шляхты, но прошение королю, чтобы он утвердил в тех епархиях Борецкого и Смотрицкого, а вас с прочими удалил, подано не несколькими монахами, а всем запорожским войском. Горе тому, кто легковерен! В этом прошении обстоятельства унии являются совсем в новом виде. А мало ли получаем мы жалоб на сеймах не от монахов только, но от всей Украйны и Руси? Руководясь не столько любовию к ближнему, сколько суетою и личными выгодами, вы злоупотреблением своей власти, своими поступками, противными священной воле и приказаниям Речи Посполитой, зажгли те опасные искры, которые всем нам угрожают пагубным и всеистребляющим пожаром. Вы пишете, "что и политика обращает на них (православных) внимание", а я прибавлю: не только политика, но и правительство, ибо от повиновения их больше пользы для края, нежели от вашей унии. Поэтому вы должны соображать власть свою и обязанности пастыря с волею короля и намерениями правительства, помня, что власть ваша ограничена и что затеи ваши, противные спокойствию и общей пользе, будут сочтены оскорблением величества. Вы пишете "об обращении отщепенцев" и пр. Нужно заботиться об их обращении и о том, чтобы было едино стадо и един пастырь, но нужно это делать благоразумно и сообразно с обстоятельствами времени, как дело, зависящее от свободного согласия; нужно заботиться, чтобы наша резкость и желание единоверия основывались на правилах любви, по слову св. Павла. Но вы уклонились от наставлений св. апостола, и потому неудивительно, что находящиеся под вашею властию вышли из повиновения к вам. Что касается опасностей, угрожающих вашей жизни, на это можно сказать: каждый сам бывает причиною своего несчастия. Нужно уметь пользоваться благоприятными обстоятельствами, а не предаваться безрассудным увлечениям, особенно когда дело идет о перемене веры. "Я обязан, - говорите вы, подражать епископам" и пр. Подражать св. епископам в терпении, славословии Бога, подражать, например, Златоустому и другим великим иерархам - дело похвальное, но нужно подражать им и в благочестии, учительстве, долготерпении и примерной жизни. Прочитайте жития всех благочестивых епископов, прочитайте творения Златоустого - вы не найдете там ни жалоб, ни протестов, ни намека на судебные процессы и позвы к суду... а найдете только то, что способствует к умножению славы Божией, назиданию человеческих душ. А посмотрим на ваши деяния: вы наполнили земские суды, магистраты, трибуналы, ратуши, епископские канцелярии позывами, тяжбами, доносами, чем не только нельзя распространить унии, но можно расторгнуть и последний союз любви в обществе и наполнить сеймы и управы разладом и ссорами. Пишете, "что они (т. е. апостолы и угодники Божии) не взирали ни на царя, ни на кесаря и пр." Нет! Всемогущий Бог велит уважать их, ибо противляяйся власти Божию велению противляется; несть власть аще не от Бога. И Христос сказал: Воздадите Божия Богови и кесарева кесареви. Потому вы и каждый должны помнить, что все люди, исполняя закон Божий, должны повиноваться воле своего государя. Еще пишете: "Если неправоверные нападают на меня, то я поневоле должен защищаться". Поистине не тому учит нас Христос. Ведомый яко овча на заколение, имея для своей защиты легионы ангелов. Он молился за врагов своих: так должно поступать и вам. Долг мудрого употребить все меры благоразумия, прежде чем взяться за оружие, и не писать колких писем к начальству его королевского величества, не отвечать угрозами, как это делаете вы. Апостолы и другие святые никогда так не поступали. Продолжаете: "Вольно вам топить униатов, рубить им головы". Нет! Не должно так поступать с ними, потому что Божественное Евангелие строго внушает всем мстителям, в том числе и вам: Мне отмщение, Аз воздам. Сколько апостолов, учеников Господних, сколько христиан запечатлело своею кровию славу распятого Господа, претерпело ради Его жесточайшие муки! И однако нигде нет в св. писаниях ни одной их жалобы или протестов на Неронов, Тивериев, Диоклецианов, но идяху радующеся от лица собора, яко за имя Господа Иисуса сподобишася безчестие прияти. "На сеймах, - продолжаете вы, - поднимаются голоса не только вредные для унии, но для всего правоверного духовенства римского". Кто же тому причиною? Одна уния виновница всех этих несчастий! Когда вы делаете насилие совести человеческой, запираете церкви для того, чтобы люди погибали без богослужения, без христианских обрядов и таинств, как неверные; когда злоупотребляете милостями и властию короля, вы обходитесь без нас, а когда нужно усмирять смуты, возбужденные в народе вашим беспутством, вы хотите нами запирать двери. Оттого противная сторона думает, что мы с вами составили заговор, направленный к насилию совести и нарушению всеобщего спокойствия, чего, конечно, не бывало. Довольно и того, что вы с нами в унии, так и берегите эту унию про себя, и в звании, в неже звани бысте, оставайтесь себе спокойно, не подвергайте нас общенародной ненависти, а себя явной опасности и всеобщему нареканию. "Не принимающих унии, - пишете дальше, - следовало бы изгнать из государства". Избави Бог нашу отчизну от этого безрассудства! Давно уже в наших странах водворилась римско-католическая вера, и пока она не имела подражательницы себе в деле благочестия и подчинения святому отцу (папе), до тех пор славилась своею любовию к спокойствию, могуществом внутри и вне государства. Но как только связалась с какою-то сварливой и беспокойною подругой, терпит по ее милости на каждом сейме, на каждом собрании народном, на каждом уездном заседании разные раздоры и нарекания. Лучше бы, кажется, было сделать разрыв с этою неугомонною союзницей, потому что мы никогда не видали в нашей отчизне таких нестроений, какие посеяла среди нас эта благовидная уния... "Отдавать, - говорите, - Церкви на поругание" и пр. Но печатать и запирать церкви и глумиться над кем-либо разве не есть пагубное разрушение братского единомыслия и взаимного согласия?.. Укажите, кого вы приобрели, кого уловили такою суровостию вашею, строгостию, печатанием и запиранием церквей. Окажется, что вы потеряли и тех, которые были вам послушны в Полоцке. Из овец вы превратили их в козлищ, навлекли опасность на государство, а может быть, погибель и всем нам, католикам. Вместо радости пресловутая ваша уния наделала нам только хлопот, беспокойств, раздоров и так нам опротивела, что мы желали бы лучше остаться без нее, - так много по ее милости мы терпим беспокойств, огорчений и докук. Вот плод вашей пресловутой унии! Сказать правду, она приобрела известность только смутами и раздорами, которые произвела в народе и в целом крае. Если - избави Бог отчизна наша потрясется (вы своею суровостию пролагаете к тому торную дорогу), что тогда будет с вашею униею? "По крайней мере, - пишете вы, - я получил в этом деле предписание верховного пастыря или его наместника" и пр. Противиться верховному пастырю есть проклятое покушение, но я уверен, что, если бы св. отец (папа) знал все те смуты, какие породила ваша уния в нашей отчизне, он дал бы позволение на все, чему вы у нас так упорно противитесь. Мы знаем из опыта снисхождение св. отца, который, будучи отцом, а не отчимом Церкви Христовой, так мудро управляет ею, что весьма многое разрешил в некоторых странах для их общественного блага, что у нас запрещено как грех смертный. В силу всего сказанного король приказывает вам распечатать и отпереть церковь их (православных) в Могилеве, о чем и извещаю вас по его воле. Если же и после настоящего напоминания вы этого не сделаете, то по повелению его величества я сам прикажу распечатать и отдать церковь, дабы они в своих церквах отправляли свое богослужение. Жидам и татарам позволено в областях королевства иметь свои синагоги и мечети, а вы печатаете христианские церкви! Оттого и ходит везде молва, что они (православные) лучше хотят быть в подданстве неверных турок, чем терпеть такое насилие своей совести. "Но, - возражаете, - справедливо ли делать такое снисхождение для сомнительного спокойствия в будущем?" Не только справедливо, но и необходимо! Потому что если мы станем еще более стеснять их религию, то произойдут неизбежные раздоры в обществе. Повсюду уже раздается молва, что они навсегда желают разорвать всякую с нами связь. Что касается до полочан и иных против вас возмутителей, то, может статься, они и в самом деле таковы, а все-таки скажу, что вы сами расположили их к возмущению. Они были вам послушны, не оставляли вашей Церкви, но вы сами от себя оттолкнули их... Мы не хотим, чтобы эта столь пагубная для нас уния до конца погубила нас. Вот ответ на письмо ваше! Желал бы я на будущее время быть свободным от состязания с вами. Прошу только Всевышнего о ниспослании вам вожделенных для вас благ и вместе с тем о ниспослании вам духа кротости и любви к ближнему".
      Кунцевич, однако ж, нимало не образумился, но написал (22 апреля) к канцлеру Сапеге новое письмо, в котором утверждал, что никогда никого насильно не привлекал к унии, а только защищался от нападений, и защищался кротко, без всякой жестокости; что схизматикам, постоянно вопиющим о притеснениях, слишком верят, а бедных и ни в чем не повинных униатов без расследования и суда порицают и обвиняют; схизматикам поблажают и покровительствуют некоторые, даже католики, а на униатов несправедливо нападают; схизматики - враги отечества, принимают к себе турецких шпионов, нарушили право подаванья, принадлежащее королю, повсюду производят смуты и волнения и пр. и пр. Митрополит Рутскии не замедлил обратиться с жалобами к папе Григорию XV, и папа прислал в Польшу два письма, одно к королю (от 22 марта 1622 г.), другое к самому Рутскому (от 11 апреля): короля просил защищать униатского митрополита и всех униатов от схизматиков, а Рутского старался утешить и подкрепить в его тяжкой борьбе с схизматиками.
      Приближался новый сейм, назначенный королем на 24 генваря 1623 г. С боязнию ожидали этого сейма униаты; думали, что теперь падет уния, что ее объявят уничтоженною, и некоторые униатские монахи готовились уже переходить в католичество. Православные надеялись восторжествовать и принимали свои меры. Митрополит Иов послал королю (от 6 декабря 1622 г.) обширную записку, составленную Мелетием Смотрицким, под названием "Justificacia niewinnosci", в которой подробно оправдывал себя и своих епископов и которую вскоре за тем напечатал. Дворянство волынское, съехавшись в Луцк, избрало (13 декабря) послов на сейм, в том числе известного Лаврентия Древинского, и поручило им всячески стараться, чтобы права, дарованные диссидентам, впредь не были нарушаемы и чтобы в особенности была исполнена для православных сеймовая конституция 1607 г., предоставлявшая им право иметь своего митрополита и епископов. Наконец, и от всего православного дворянства, обитавшего в пределах Литвы и Польши, прислана была на сейм весьма обширная "Supplicatia" (покорнейшая просьба), написанная Мелетием же Смотрицким. В этой просьбе, составленной с большим искусством, основательностию и силою и в том же (1623) году напечатанной, дворяне, между прочим, говорили: "Вот уже 28 лет, как мы заявляем и перечисляем на каждом сейме те великие несправедливости и нестерпимое угнетение, каким подвергают нас отступники от нашей веры - митрополит и епископы, и со слезами, с рыданиями умоляем вас употребить ваше мощное ходатайство пред его величеством королем, чтобы он избавил русский народ от тяготеющего над ним гнета. Но доселе избавления нет... Не чужого просит русский народ, а своего собственного: просит о сохранении своих прав, своих вольностей. И в чем же? В делах веры, которою мы обязались пред Богом и которую должны сохранить. Ее-то вырывают у нас из души наши отступники..." Затем дворяне перечисляли самые права и вольности, которые предоставлены русскому народу польскими королями и которые нарушаются униею, и особенно указывали на акт Люблинского соединения и на присягу царствующего короля Сигизмунда III, данную им при вступлении на престол. "Посмотрите внимательнее в акт соединения русского народа с Польшею. Вы увидите, что наш русский народ соединился с польским как равный с равным, как народ свободный с свободным. А в чем же он свободный народ, когда его могут принуждать даже в вере? Свобода и неприкосновенность его старожитной греческой веры всегда была первою и важнейшею из всех его вольностей... В акте соединения король Сигизмунд-Август разделяет русское дворянство, или шляхту, на два вида: на шляхту римского закона и на шляхту греческого закона - и дает русским того и другого закона равное участие во всех правах, вольностях и достоинствах, которыми пользуется королевство Польское. Под именем шляхты греческого закона король разумел ту, которая в то время, как и во все прежние веки, была под послушанием Константинопольского патриарха. Шляхты униатского закона тогда не было, и король ее не знал. И если русские униаты суть то же, что русские римского закона, то и пусть пользуются правами и вольностями, данными последним, и оставят в покое нас, русских греческого закона, и данные нам права, которые вовсе им не принадлежат... Исходатайствуйте нам у его величества короля, чтобы он благоволил оставить нам ту самую свободу веры, то самое право избрания иерархов, какие имела наша Церковь во время восшествия его на престол, - то право, которое он сам по примеру предков своих признавал, когда в 1589 г. предоставил Константинопольскому патриарху Иеремии, посетившему его владения, посвятить нам митрополита Рагозу. Мы ничего не просим, кроме того, что уже более шестисот лет нам принадлежит, что, как святыню, всегда сохраняли нам польские короли, что утвердил за нами и сам нынешний король своею присягою при своем восшествии на престол и самим делом, предоставив нашему патриарху посвятить нам митрополита". Резкими чертами изображали далее русские дворяне те бедствия, какие причиняла православным уния. "Бог свидетель, что заставляют нас переносить эти Пакосты, Шишки, Стецкие, Душехваты, эти Палисвяты, Почаповские и Рутские, которые выдают себя ныне за русских епископов. Знает то и король наш милостивый, знаете и ваша вельможность. Они возбраняют нам свободное отправление нашего богослужения, хватают наших священников, мучат их, заключают в темницы и, когда мы заступаемся за наших духовных, тревожат нас самих судебными позвами и преследованиями, вводят нас в убытки. Гродские книги, когда мы желаем записать туда наши жалобы на наших притеснителей, заключаются пред нами; гродские урядники не принимают тогда наших протестаций; возных и уполномоченных, которых мы посылаем по этим делам, бьют и лишают свободы. Но что еще несноснее, поносят нашу честь, которая для нас дороже самой жизни; дерзают своими ложными доносами наводить сомнение на нашу верность престолу, заставляют подозревать нас в измене... В Белоруссии Полоцкий архиепископ пять уже лет держит запечатанными православные церкви Орши и Могилева. Граждане полоцкие и витебские, которые не могут иметь в городе по запрещению того же архиепископа ни церкви, ни даже дома для отправления своего богослужения, принуждены по воскресным и праздничным дням выходить для того за заставы в поле, да и то без священника, так как ни в городе, ни близ города им не позволено иметь своего священнослужителя. Бедные люди, не привыкшие к иной вере, кроме той, в которой родились и выросли, поставлены в необходимость возить своих детей для крещения за десять миль и более, и во время дальнего пути многие дети умирают некрещеными. Так же далеко принуждены ездить и все желающие получить церковное благословение брака. Многие во все это время лишены были возможности исповедать свои грехи и удостоиться св. причащения и умирали без христианского напутствия. Наконец, вот дело ужасное, невероятное, варварское и свирепое: в прошлом году в том же белорусском городе Полоцке тот же апостат-епископ, чтобы еще более досадить гражданам, намеренно приказал выкопать из земли христианские тела, недавно погребенные в церковной ограде, и выбросить из могил на съедение псам, как какую-либо падаль..." В заключение всего русские дворяне во имя целости и благоденствия отечества настоятельно просили, чтобы совсем выброшена была эта "кость раздора", которая зовется униею (соединением) и ведет только к разделению и смутам, и чтобы король исполнил наконец на настоящем сейме свои обещания православным, так часто повторяемые, и не на словах, а на самом деле успокоил их веру, явил свое благоволение к их духовным архипастырям, которые так опозорены в королевских универсалах, и благоволил дать этим архипастырям их архиерейские кафедры. Но напрасны были все просьбы русского православного дворянства, напрасны все ходатайства послов, съехавшихся на сейм. Папа по жалобе митрополита Рутского прислал тогда новое письмо к королю (от 28 генваря 1623 г.) и убеждал его и сенаторов, чтобы они защитили униатов от жестоких (будто бы) гонений со стороны схизматиков и казаков. И король не выдал своей излюбленной унии. С согласия его сейм мог постановить только следующее решение: "Успокоение людей, в греческой вере разделенных, отлагаем по множеству дел Речи Посполитой на предбудущий сейм, а ныне обещаем тишину для обеих сторон, как духовным, так и светским лицам, какого бы звания и состояния они ни были, и кассуем (уничтожаем) все процессы, задворные и комиссарские декреты, баниции, секвестры и всякие по делам веры тяжбы и распри, какие бы с обеих сторон ни оказались".
      Сейм далеко не удовлетворил православных: он не выбросил кости раздора - унии, не посадил православных митрополита и епископов на их кафедры, но он сделал весьма значительную уступку православным. Прекращая и уничтожая все декреты и преследования вызванные против них униатами, сейм уничтожал и декрет, направленный против православных архиереев, в силу которого они преследовались, как изменники отечества и турецкие шпионы, и таким образом как бы признавал, хотя косвенно, их невинность. А обещая тишину всем лицам обеих сторон, как духовным, так и светским, сейм давал право и православным архиереям на спокойное существование в государстве и на свободное отправление своих обязанностей. Такая уступка православным была крайне неприятна униатским владыкам, и они тотчас же распространили в народе слух, будто Борецкий и Смотрицкий с их товарищами добровольно отказались от своего сана. Распространен был и самый лист их отречения, подложный, где они, сознаваясь в своей виновности пред королем, без позволения которого приняли посвящение от Феофана, объявляли, что так как король по ходатайству сенаторов теперь простил их, то они своею волею навсегда отрекаются от своего архиерейского звания и предоставляют всю духовную власть митрополиту Киевскому Иосифу Рутскому и прочим епископам, законно поставленным и утвержденным королевскою властию, а сами впредь спокойно будут жить в монастыре, назначенном им от короля. Узнав об этом, митрополит Иов поспешил разослать окружную грамоту ко всем православным (от 23 мая), в которой писал: "С самого рукоположения нашего святейшим патриархом Иерусалимским, по уполномоченности от нашего, Константинопольского, мы с братиею нашею, благочестивыми епископами, подвергались разным клеветам от отступников и не переставали утешать вас нашими письмами и утверждать в отеческом благочестии. Но вот и ныне, когда мы по милости Божией, как видно из опубликованных грамот короля, ясно и до очевидности оправдались пред сенатом и всем сеймом против клеветы о нашей турецкой измене и признаны невинными, когда сеймовою конституциею всему народу русскому, духовным и светским людям, обеспечено вольное держание старожитного восточного благочестия, до нас дошло известие, что наши отступники не устыдились измыслить на нас новую клевету, будто мы отреклись от нашего епископского рукоположения и достоинства, и тем смущают невинные сердца православных и стараются увлекать их в свои сети. Посему мы сочли нужным по долгу нашего пастырства отозваться настоящим нашим писанием, которое посылаем чрез нашего брата и сослужителя иеромонаха Леонтия и остеречь вас, чтобы вы не увлекались никаким ветром униатским, а, стоя твердо на основе Старожитно-Восточной Церкви, пребывали в послушании святейшим Восточным патриархам и посвященным от них митрополиту и епископам и готовы были скорее вкусить смерть, нежели изменить отеческой вере". Затем митрополит извещал, что посылает с иеромонахом Леонтием святое миро священникам и святые антиминсы для церквей и уполномочивает его освящать новые церкви, еще не освященные, избрать и поставить протопопов для надзора за духовенством, устранять от священнослужения попов-двоеженцев и троеженцев, если где окажутся, решать для всего народа дела о браках на основании церковных канонов, везде проповедовать слово Божие, и утверждать сердца верных, и исправлять, устроять все в церкви властию, данною от святителя. Поручение, возлагавшееся на Леонтия, было, очевидно, весьма важно, и митрополит открыто посылал теперь своего уполномоченного с таким поручением, конечно, потому, что полагался на недавнее решение сейма, ограждавшее православных.
      Сейм 1623 г. прекратил и уничтожил все бывшие до него процессы и тяжбы между православными и униатами, но не прекратил, не уничтожил их взаимной ненависти. Напротив, не удовлетворив вполне ни той ни другой стороны, он только еще усилил между ними взаимное раздражение. А это раздражение и без того достигало тогда последних степеней, особенно в пределах Полоцкой епархии. Кунцевич своими жестокими преследованиями давно уже, по выражению Льва Сапеги, "омерзел" православным, и они не знали, как от него избавиться. Мало того, что он поотнял у них по городам епархии все церкви, он не позволял им совершать свое богослужение даже в домах, даже в шалашах за городскою чертою; схватывал православных священников, заключал их в темницы, изгонял из епархии и пр. Православные всем жаловались, везде искали защиты - напрасно. На Кунцевича не действовали ни советы, ни просьбы, ни настояния даже таких лиц, каков был канцлер Сапега. Однажды жители Могилева попытались предложить Кунцевичу тридцать тысяч польских флоринов, чтобы только он дозволил им свободу исповедания, не удалял от них священников и прекратил свое преследование православия. Он отверг предложение могилевцев, говоря, что ищет спасения их душ чрез унию. Выведенные из терпения, три раза уже покушались православные, как мы видели, на жизнь фанатика: в Могилеве, Полоцке и Витебске; Кунцевич не боялся смерти. И в домашних беседах, и в письмах к знатным лицам, и даже в проповедях с церковной кафедры он возвещал, что схизматики хотят его убить, но пусть знают, что он охотно положит свою душу за папу и за святую унию. И действительно, сам как бы напрашивался на смерть, намеренно являясь там, где она могла угрожать ему. Еще в 1622 г., вскоре после получения известного письма от канцлера Сапеги, Кунцевич отправился в Витебск и вздумал в день Пятидесятницы совершить торжественный крестный ход по городу, чтобы тем сильнее огорчить православных, которые лишены были возможности отправлять в этот великий праздник свое богослужение в городе. И вот, когда процессия вступила на мост, навстречу ей внезапно двинулась большая толпа православных, предводимая городским префектом Василевским, с намерением, когда произойдет замешательство, сбросить Кунцевича с моста в реку. Но униаты поняли это намерение, подались назад, и процессия расстроилась. На праздник Преображения Господня Кунцевич также захотел совершать сам торжественное богослужение; тогда несколько православных во время большого выхода униатских священников из алтаря схватили одного из них (Максима Турчиновича) и избили тут же и намеревались вторгнуться в самый алтарь, чтобы умертвить Кунцевича, но были удержаны народною толпою. Поехал после того Кунцевич в Мстиславль с своею проповедаю об унии - здесь, при самом въезде покушался убить его какой-то дворянин Масальский, но сам получил смертельный удар от одного из слуг архиепископа. Поехал в Оршу тут мещане собирались утопить его в Днепре. Наконец, в исходе октября 1623 г. Кунцевич решился снова отправиться в Витебск. Все близкие архиепископу, и в особенности полоцкий подсудок Михаил Тышкевич, убеждали его не ездить туда, говоря, что там злоумышляют против него, что жизнь его может быть еще полезною Церкви, и предлагали по крайней мере взять с собою стражу. Он все отверг; сказал, что готов принять мученическую смерть и, отъезжая из Полоцка, велел приготовить себе могилу в кафедральном соборе. Прибыв в Витебск, произнес к жителям слово из текста: Приидет час, да всяк, иже убиет вы, возмнится службу приносити Богу (Ин. 16. 2) - и объявил: вы всюду ищете меня убить, а вот я сам добровольно пришел к вам, чтобы вкусить смерть за святую унию. И целые две недели прожил в городе, ожидая, пока его убьют. Вечером в субботу под 12 ноября доложили архиепископу, что мимо двора его часто проходит схизматический поп Илья в свою синагогу, выстроенную за городом, и поносит архиерейских слуг и клир. Кунцевич приказал схватить этого попа в наступающую ночь, когда он будет проходить в свою синагогу. В тот же вечер витебский консул Петр Иванович, униат, пришел к Кунцевичу и открыл ему, что схизматики согласились в ратуше завтра его умертвить и члены ратуши намеренно отлучились из города, чтобы на них не пала ответственность. Консул советовал архиепископу или уехать из Витебска, или принять вооруженную стражу. Кунцевич не согласился ни на то, ни на другое. С наступлением воскресного дня, ранним утром, архидиакон Кунцевича и слуги действительно схватили священника Илью, спешившего в свою загородную церковь для совершения службы, и заключили в поварскую кухню. Спутник священника поднял крик, и тотчас же на соборной и на всех церквах раздался набат. Это было условленным знаком и призывом к восстанию. Со всех сторон города толпы народа, мужчины, женщины, дети, с разным оружием и криком, бросились в архиерейский дом. Кунцевич приказал выпустить священника, но было уже поздно. Толпа избила и переранила слуг и свиту архиепископа и вторглась в комнату, где находился он сам. Один ударил его палкою по голове, другой рассек ее топором, и, когда Кунцевич упал, стали бить его, кто чем попал. Затем разграбили весь его дом, а тело его вытащили на площадь, ругались над ним, даже женщины и дети, садились на него, клали на него убитую собаку и, обнаженное, волочили по городским улицам, встащили на высокую гору над Двиною и столкнули с крутизны к реке. Наконец, привязав к телу убитого несколько камней, бросили его в Двину на самом глубоком месте. Исполнилось желание несчастного фанатика. Он легко мог бы избежать смерти и еще, может быть, долго посвящал бы свою жизнь на служение Богу и той Церкви, которую считал истинною. Но он намеренно искал себе смерти, увлекаемый пожиравшею его страстию во что бы то ни стало достигнуть славы мученика. И глубоко ошибся. Он умер или умерщвлен вовсе не за веру, которую проповедовал и которую как пастырь должен был проповедовать со всею ревностию, в духе христианской кротости и любви и распространять силою только духовных наставлений и убеждений. Он умерщвлен за те антихристианские меры насилия и жестокости, какие употреблял против православных для насаждения между ними унии. Он своими вопиющими притеснениями, столько противными христианству, довел православных до ожесточения и насильно заставил, вынудил их совершить над ним такое страшное преступление. Это не смерть христианского мученика, а нечто похожее на самоубийство, не жертва Богу, а разве жертва собственному самолюбию, жаждавшему непременно стяжать себе славный венец мученичества.
      О смерти Кунцевича немедленно дали знать королю, а митрополит Рутский донес о ней в Рим папе Урбану III (31 декабря) и начальнику Конгрегации распространения веры кардиналу Бандину (27 генваря 1624 г.), прибавляя о самом себе лично, что он лишился теперь человека, который был его "правою рукою и единственным утешением и облегчением". Папа разразился письмом к королю (10 февраля 1624 г.) и поучал: "Жестокость убийц не должна остаться ненаказанною. Там, где столь тяжкое злодеяние требует бичей мщения Божия, да проклят будет тот, кто удержит меч свой от крови. И ты, державный, не должен удержаться от меча и огня; пусть ересь почувствует, что жестоким преступникам нет пощады" и пр. Но папа опоздал с своими пастырскими убеждениями: король успел уже покарать виновных, и покарать так, что едва ли не превзошел все желания святейшего отца. Еще 15 генваря король прислал в Витебск комиссию, во главе которой находился сам канцлер Лев Сапега, и уполномочил ее не только произвесть суд, но немедленно и казнить преступников. Комиссия прибыла, окруженная довольно сильною стражею из конницы и пехоты, так как опасались нападения от казаков, к покровительству которых обратился город. Она открыла свои действия 18 генваря и весьма спешно, в три дня, исполнила возложенное на нее поручение. Жители Витебска обвинены были в том, что, признавая в течение трех лет своим архипастырем Иоасафа Кунцевича, вдруг отказались от повиновения ему, увлекшись посланием Мелетия Смотрицкого; потом упорно сопротивлялись Иоасафу и наконец позорно умертвили его. За эту вину девятнадцати лицам отрублены были головы, в том числе двум первым бурмистрам витебским и одному полоцкому, и имения их конфискованы; около ста других граждан, бежавших в разные стороны еще до прибытия комиссаров, осуждены на смерть заочно и имения их также конфискованы; у города Витебска отнято магдебургское право и все вольности и привилегии, какими он пользовался; самая ратуша в нем разрушена, и город подчинен во всем власти воеводы; колокола, в которые били набат против архиепископа Кунцевича, отняты от всех церквей, и впредь запрещен звон на церквах без разрешения митрополита; разрушены были два шалаша за городом, в которых православные отправляли дотоле свое богослужение, и пр. Суд был слишком строгий и не беспристрастный. Хотели непременно поразить православных суровостию наказания, но не обратили внимания на смягчающие вину обстоятельства, - на то, что Кунцевич сам был главным виновником своей смерти, что своими насилиями он довел православных до ожесточения и они не в одном Витебске, но и в Могилеве, и в Полоцке, и в других городах Полоцкой епархии готовы были убить его.
      Враги православных торжествовали, но хотели еще большего. Рутский в своем упомянутом нами донесении кардиналу Бандину писал: "Схизматики умертвили в Витебске архиепископа, без сомнения, по наущению от своих лжеепископов, которые безнаказанно скрываются в Киеве под покровительством казаков и рассылают оттуда своих доверенных по всему королевству для отвлечения от нас верующих и возмущения их против нас" - и потому просил ходатайства папы пред королем, чтобы последний своею королевскою властию низложил русских лжеепископов и лжемитрополита, так как "от них происходят эти возмущения народа и убийства священников и даже епископов".