Современная электронная библиотека ModernLib.Net

История русской церкви (Том 9)

ModernLib.Net / Религия / Макарий Митрополит / История русской церкви (Том 9) - Чтение (стр. 1)
Автор: Макарий Митрополит
Жанр: Религия

 

 


Макарий Митрополит (Булгаков)
История русской церкви (Том 9)

      Митрополит МАКАРИЙ
      ИСТОРИЯ РУССКОЙ ЦЕРКВИ
      КНИГА 5
      ИСТОРИЯ РУССКОЙ ЦЕРКВИ В ПЕРИОД ЕЕ САМОСТОЯТЕЛЬНОСТИ (1589-1881)
      ПАТРИАРШЕСТВО В РОССИИ (1589-1720)
      ТОМ 9
      ПАТРИАРШЕСТВО МОСКОВСКОЕ И ВСЕЯ ВЕЛИКОЙ РОССИИ И ЗАПАДНОРУССКАЯ МИТРОПОЛИЯ (1589-1654)
      ОГЛАВЛЕНИЕ
      Отдел 1 2
      ГЛАВА I 15
      ГЛАВА II 63
      ГЛАВА III 134
      ГЛАВА IV 198
      ОТДЕЛ 1
      ПАТРИАРШЕСТВО МОСКОВСКОЕ И ВСЕЯ ВЕЛИКОЙ РОССИИ И ЗАПАДНОРУССКАЯ МИТРОПОЛИЯ (1589-1654)
      Пошло уже ровно шесть столетий со времени основания Русской Церкви (988 - 1588). В эти столетия она прожила два главных периода своего существования. Первый период, продолжавшийся два с половиною века (988 1240), был периодом ее всецелой зависимости от Константинопольского патриарха, но вместе и периодом ее полного единства, когда на всем своем пространстве она признавала над собою только одного митрополита и составляла одну нераздельную митрополию. Второй период, продолжавшийся три с половиною века (1240 - 1588), был для Русской Церкви периодом ее постепенного перехода к самостоятельности, но вместе и периодом ее постепенного разделения на две митрополии, которые, особенно в последней половине этого периода, были совершенно разделены между собою и не имели никаких взаимных отношений.
      С 1589 г. начался для Русской Церкви новый период, продолжающийся доселе, период ее самостоятельности, который можно назвать также и периодом постепенного воссоединения ее разрозненных частей. Правда, в то самое время, как в Москве учреждалось патриаршество, в Литве вводилась уния, и Западнорусская митрополия, мало того что была отделена от Восточнорусской Церкви, подверглась новому, насильственному разделению на две части, из которых одна, православная, по-прежнему осталась в зависимости от Цареградского патриарха, а другая, униатская, подчинилась Римскому владыке. Но еще в XVII в. все православные епархии Западнорусского края признали над собою власть Московского патриарха и соединились с Русскою Церковию, а в XVIII и XIX столетиях мало-помалу воссоединились с нею и все униатские епархии, существовавшие в том крае, так что ныне в пределах России нет более униатов. К сожалению, в этот же период самостоятельности Русской Церкви, когда с нею вновь соединились ее прежние члены, отторгнутые усилиями Рима, в ней самой обнаружился раскол, возникший на ее домашней почве и известный под именем старообрядства, - раскол, который, постепенно усиливаясь и разрастаясь, сделался самым резким и выдающимся явлением настоящего периода, прошел мрачною полосою чрез всю последующую нашу историю и, составляя внутреннюю язву нашей отечественной Церкви, доселе мало поддается ее уврачеваниям. Потому едва ли будет несправедливо, если настоящий ее период мм назовем и периодом в ней раскола, именующего себя старообрядством.
      Период самостоятельности Русской Церкви обнимает собою: а) время патриаршества в России и б) время синодального управления.
      ПАТРИАРШЕСТВО В РОССИИ (1589-1720)
      УЧРЕЖДЕНИЕ ПАТРИАРШЕСТВА В РОССИИ
      Еще во 2-й половине XV в., когда Греческая империя окончательно подпала под владычество турок и Русские митрополиты не могли уже беспрепятственно путешествовать в Царьград для святительского поставления и затруднялись даже письменно сноситься с Цареградскою кафедрою, все четыре патриарха Востока дали свое согласие, чтобы впредь первосвятитель Восточнорусской Церкви не ходил в Царьград, но избирался и ставился в самой России и имел власть ставить своих епископов и править своею Церковию по примеру патриархов, а также определили будто бы, чтобы он считался святительскою честию выше всех православных митрополитов и в случае Вселенского Собора занимал первое место после Иерусалимского патриарха. Несмотря, однако ж, на все это, Русская Церковь по-прежнему оставалась только митрополиею, хотя и первою из митрополий, и в зависимости от Константинопольского патриарха, хотя только номинальной. А между тем время шло, и, тогда как патриаршие Церкви, бедствовавшие под игом неверных, более и более сокращались и умалялись, Русская Церковь вместе с Русским государством постоянно расширялась и увеличивалась и по своему объему далеко превосходила каждую из них. Тогда как сами патриархи, совершенно зависевшие от произвола своих мусульманских властителей, более и более теряли свою духовную власть и значение, сохраняя почти одно лишь имя патриархов, Русские митрополиты, хотя вполне зависевшие от своих православных государей, но в них же находившие для себя и самую незыблемую опору, пользовались действительною архипастырскою властию и являлись истинными первосвятителями среди своего духовенства и всей паствы. Тогда как самая православная вера в патриарших и других православных Церквах Востока и Юга, порабощенных магометанами, подвергалась всякого рода притеснениям, уничижениям, поруганиям, в России она была в собственном смысле господствующею, охранялась законами и всеобщим уважением правительства и народа и сияла всем своим блеском. Православная Россия под управлением своих православных могущественных государей сделалась главною представительницею и единственною охранительницею и защитницею православия во всем мире - так понимали ее сами русские, так же смотрели на нее и все православные Востока и Юга, стонавшие под игом иноверцев и искавшие в ней для себя покрова, помощи и утешений. Русские государи уже носили титул царя, т. е. императора, и заняли в православном мире то самое положение, какое занимали прежде императоры Византии; очень естественно было желать, чтобы и при русских государях по примеру византийских во главе церковного управления находились первосвятители самого высшего духовного сана. Русская Церковь видимо для всех выросла до того, чтобы быть ей совершенно самостоятельною и независимою отраслию Церкви Вселенской и стоять по крайней мере наравне с патриаршими православными Церквами, если не впереди всех их. Русский митрополит по власти и значению в своей Церкви вполне равнялся патриархам и даже превосходил их, ему недоставало только патриаршего имени.
      В 17-й день июня 1586 г. прибыл в Москву Антиохийский патриарх Иоаким, совершавший свое путешествие через Галицию, где устроил церковное братство, и потом через Смоленск, откуда испросил себе у царя Федора Ивановича разрешение посетить его столицу. Много уже приходило к нам за милостынею с Востока и мирян, и особенно духовных лиц, в том числе архиепископов и митрополитов, со времени падения Царьграда, но из четырех Восточных патриархов еще не приходил никто, Иоаким был первый. Государь приказал сделать патриарху несколько почетных встреч на пути его от Смоленска в Москву: первая была в Можайске, вторая - в селе Мамонове пред Москвой, третья - на Драгомилове при въезде в столицу. Помещение для патриарха отведено было на Никольском крестце в доме Федора Шереметьева. Июня 25-го Иоаким приглашен был в царский дворец и прибыл туда в митрополичьих санях, которые за ним были присланы. На крыльце царских палат встретил патриарха посольский дьяк Андрей Щелкалов и ввел его в подписную Золотую палату, где восседал на троне государь в полном царском одеянии, окруженный боярами и окольничими. Царь поднялся и встретил патриарха за сажень от своего седалища, принял от него благословение и спросил его о здоровье. Патриарх подал царю грамоту Цареградского первосвятителя Феолипта, которая свидетельствовала о личности и нуждах его, патриарха Иоакима, и поднес царю от себя в дар частицы мощей апостола Анании, Игнатия Богоносца, великомученика Георгия и мучеников Киприана и Иустинии. Государь пригласил патриарха к себе обедать, а до обеда велел сходить в соборную церковь к митрополиту Дионисию, собиравшемуся служить литургию.
      Уже при самой встрече этого патриарха с нашим митрополитом обнаружилось, как понимали русские своего первосвятителя или как понимал он сам себя. В южных дверях Успенского собора встретил патриарха митрополичий боярин Плещеев с митрополичьим дворецким и ключарем, а сам Дионисий стоял тогда в полном облачении посреди церкви на устроенном месте, имея вокруг себя архиепископа Ростовского, епископов, архимандритов, игуменов и прочее духовенство в жемчужных ризах. Когда Иоаким, приложившись к святым иконам, направился к митрополиту, Дионисий сошел с своего места на одну сажень навстречу патриарху и первый благословил его, а после патриарх благословил Дионисия и "поговорил слегка, что пригоже было митрополиту от него благословение принять наперед, да и перестал о том". Дионисий совершил Божественную литургию, а патриарх стоял в продолжение ее в церкви, по правую сторону, у заднего столпа. Такая встреча митрополита с патриархом была, без сомнения, обдуманная, и Дионисий поступил так, вероятно, не по собственной только воле, а по соизволению государя и его советников, судя по тому, что сам же государь и предложил патриарху идти в соборную церковь к митрополиту, да и вообще церемониалы встреч в подобных случаях у нас всегда наперед обсуждались и утверждались самим правительством. Но то, что еще не довольно ясно выразилось в действии нашего митрополита при встрече с патриархом, гораздо яснее выразил вскоре сам царь Федор Иванович на словах. "Помысля", т. е. посоветовавшись с своею благоверною и христолюбивою царицею Ириною, - будем рассказывать по руководству древнего сказания государь советовал и с боярами и говорил им: "Изначала, от прародителей наших, киевских, владимирских и московских государей царей и великих князей благочестивых, поставлялись наши богомольцы митрополиты Киевские, Владимирские, Московские и всея России от патриархов Царяградских и Вселенских. Потом милостию всемогущего Бога и Пречистой Богородицы, Заступницы нашей, и молитвами великих чудотворцев всего Российского царства, а за прошением и молением наших прародителей, благочестивых царей и великих князей московских, и по совету патриархов Цареградских начали поставляться особо митрополиты в Московском государстве по приговору и по избранию прародителей наших и всего освященного Собора, от архиепископов и епископов Российского царства даже и до нашего царствия. Ныне по великой и неизреченной Своей милости Бог даровал нам видеть пришествие к себе великого патриарха Антиохийского, и мы воссылаем за сие славу Господу. А нам бы испросить еще у Него милости, дабы устроил в нашем государстве Московском Российского патриарха, и посоветовать бы о том с святейшим патриархом Иоакимом, и приказать бы с ним о благословении патриаршества Московского ко всем патриархам". Здесь, очевидно, государь не столько просил совета у бояр, сколько объявлял им свое решение, прежде им принятое вместе с царицею, которое оставалось только исполнить. И действительно, тотчас же приговорил государь ехать к патриарху шурину своему конюшему, и наместнику казанскому Борису Федоровичу Годунову. Годунов отправился к патриарху, дословно передал ему всю речь государя, сказанную им боярам, и просил Иоакима: "Ты бы о том посоветовал с святейшим Вселенским патриархом, а пресвятейший бы патриарх посоветовал о таком великом деле со всеми вами, патриархи... и со архиепископы, и епископы, и со архимандриты, и со игумены, и со всем освященным Собором, да и во Святую бы гору и в Синайскую о том обослалися, чтобы, дал Бог, такое великое дело в нашем Российском государстве устроилося, а, помысля бы о том, нам объявили, как тому делу пригоже состояться". Иоаким отвечал, что все патриархи благодарны благочестивому государю за его милостыни, постоянно молятся о нем, чтобы Господь даровал ему все по желанию его сердца, и что в Российском царстве "пригоже" быть патриарху, только этого великого дела без совещания с Цареградским и другими патриархами учинить невозможно, и обещал, что патриархи начнут теперь совещаться о том вместе со всем Собором и обошлются во Святую и в Синайскую горы. Ответ патриарха Годунов немедленно донес царю Федору Ивановичу.
      В первый день июля Иоаким испросил у государя позволение посетить монастыри Чудов и Троице-Сергиев, в каждом из них был принят (4 и 8 июля) с честию и получил подарки от монастырских властей. Июля 17-го был на отпуске у государя и получил царские подарки, а 11 августа выехал из Москвы на Чернигов. В Москве понимали, что нужно теперь особенно задобрить патриархов и расположить к себе. И царь Федор Иванович, хотя еще в два предшествовавшие года отправлял им и всему восточному духовенству весьма щедрую милостыню на помин души своего покойного родителя, признал за лучшее при отъезде из Москвы Иоакима отпустить с ним своего подьячего Михаила Огаркова с новыми богатыми дарами патриархам и с грамотами к Цареградскому Феолипту и Александрийскому Сильвестру, где, вовсе не упоминая о своем желании иметь в Москве патриарха, перечислял только свои прежние и вновь посылаемые им подарки.
      Прервем здесь на время рассказ и спросим: кому же принадлежала мысль об учреждении патриаршества в России? Первый высказал ее точно и определенно сам государь Федор Иванович. Но это не значит, что ему первому она и принадлежала, что он сам ее придумал или что ее придумала царица, с которою он совещался. Нет, мысль эта еще прежде существовала в России и была распространена между книжными и образованными людьми, которые ясно видели высокое значение своего отечества, своего государя и своей Церкви среди всего христианского православного мира, ясно сознавали высокое положение своего митрополита в сравнении со всеми патриархами, находившимися в тяжком порабощении и нищете, и иные, хотя не так определенно, высказывали эту мысль еще в первые годы XVI в. Недоставало только случая, чтобы выразить ее прямо и решительно и приступить к ее осуществлению, - случай такой представился с приездом в Москву одного из патриархов. И вот, едва прошло несколько дней с приезда патриарха, как Русский митрополит при первой встрече с ним в церкви показал ему свое не только равенство, но и свое превосходство пред ним. А русский царь, принявший у себя патриарха 25 июня, успел до 1 июля и посовещаться об учреждении в Москве патриаршества с своею царицею, и объявить свое решение боярам, и снестись с патриархом, и получить благоприятный ответ от патриарха. Несомненный знак, что мысль о патриаршестве русским не была новая, и потому для обсуждения ее не потребовалось продолжительных совещаний, хотя дело замышлялось весьма важное и, по тогдашнему выражению, великое. Царь высказал только то, что еще прежде знали и в чем вполне сочувствовали ему все его окружавшие. Все это происходило во дни митрополита Дионисия, когда Иов был только архиепископом Ростовским, следовательно, совершенно произвольно известное мнение, будто собственно Борис Годунов задумал учредить патриаршество в России, чтобы возвесть в этот сан своего любимца митрополита Иова и тем еще более привлечь его к себе для своих честолюбивых целей.
      Нельзя сказать, чтобы в Царьграде сочувственно отнеслись к тому важному делу, которого так желали в Москве и о котором взялся хлопотать патриарх Антиохийский Иоаким. Только спустя уже почти год с отъезда из Москвы Иоакима сюда пришло первое известие о положении этого дела. Именно, 28 июня 1587 г. прибыл в Чернигов и оттуда препровожден в Москву какой-то грек Николай и на допросе в Посольском приказе сказал дьяку Андрею Щелкалову, что "отпустили его из Царяграда патриархи Цареградский и Антиохийский, а с ним послали к государю грамоты об нем бить челом государю о милостыне, да наказали с ним словом патриархи Цареградский и Антиохийский: что приказывал им государь, чтоб патриарха учинить на Руси, и они, Цареградский и Антиохийский патриархи, соборовав, послали по Иерусалимского и по Антиохийского патриархов, и велели им быть в Царьград, и о том деле соборовать хотят, что государь приказывал, и с Собора хотят послать патриарха Иерусалимского и с ним о том наказ, как соборовать (на Руси) и учинить патриарха". Вот сколько сделали в Царьграде в продолжение целого года для России, куда только постоянно слали за милостынею и откуда получали непрерывные пособия. Прошел еще год, и новых вестей об этом деле совсем не приходило в Москву. Да и не могло прийти, потому что в Царьграде произошла перемена патриархов. Султан низверг патриарха Феолипта и на место его возвел в третий раз Иеремию II, находившегося в заточении. А Иеремии, когда он возвратился на свою кафедру, было не до того, чтобы рассуждать о Русском патриаршестве. Он увидел, что все патриаршее достояние разграблено, кельи обвалились и самая патриаршая церковь Богородицы Паммакаристы, т. е. Всеблаженной, ограблена и обращена в мечеть. Ему велено было строить себе новую церковь и кельи в другом месте Царьграда, а средств не было никаких. И Иеремия поневоле должен был обратиться за милостынею к православным и решился предпринять путешествие в Россию. Это-то обстоятельство и послужило к тому, что дело о патриархе в Москве, которое могло затянуться в Царьграде на многие годы, если не навсегда, быстро подвинулось к своему исходу.
      К концу июня 1588 г. царь Федор Иванович внезапно получил известие из Смоленска от воевод, что туда приехал 24 июня Цареградский патриарх Иеремия II, и вместе грамоту от самого патриарха, которою он испрашивал позволения прибыть в Москву, где еще вовсе не знали о происшедшей в Царь-граде перемене патриархов. Федор Иванович немедленно отправил почетного пристава Семена Пушечникова навстречу патриарху с ответною грамотою, которою приглашал его пожаловать в свою столицу, и с указом к воеводам, чтобы они с честию отпустили святейшего и пришедших с ним к Москве и дали им все необходимое в дороге и детей боярских из смолян для провожания, а Смоленскому епископу Сильвестру писал: "Если патриарх станет проситься у воевод в церковь Пречистой Богородицы помолиться, то мы ему в церковь идти позволили, и у тебя в церкви было бы тогда устроено чинно и людно, архимандритов, игуменов и попов было бы много, встречал бы ты патриарха и чтил его честно, точно так же, как митрополита нашего чтите". Между тем приставу, отправленному для встречи патриарха, дана была такая память: "Разведать, каким обычаем патриарх к государю поехал и ныне патриаршество Цареградское держит ли и нет ли кого другого на этом месте, где Феолипт, бывший прежде патриархом, кто из них двух по возвращении Иеремии будет патриаршествовать, и кроме его нужды, что едет за милостынею, есть ли с ним от всех патриархов с соборного приговора к государю приказ (знак, чего ожидали в Москве от патриарха); честь же к патриарху держать великую, такую же, как к нашему митрополиту". В Смоленске действительно честили патриарха весьма много и с великим усердием, особенно воеводы и епископ. На праздник святых апостолов Петра и Павла (29 июня) первосвятитель вместе с своею свитою посетил Смоленский собор и отстоял в нем Божественную литургию, а вскоре затем отправился в Москву, куда после десятидневного путешествия и прибыл 13 июля. Здесь встретили его многие бояре и бесчисленное множество народа, а от лица государя у самой столицы приветствовал почетный пристав Григорий Нащокин, который и проводил дорогого гостя со всею его свитою на рязанское подворье. В свите патриарха находились: митрополит Монемвасийский (Мальвазийский) Иерофей, друг патриарха, архиепископ Елассонский Арсений и архимандрит Христофор. Кроме того, собственно при патриархе состояли: архидиакон, два священника, чернец-старец, казначей, келарь, толмач, диакон да девять слуг; при митрополите Иерофее: священник и четыре прислужника; при архиепископе Арсении: старец и прислужник. На подворье велено было поместить и устроить патриарха и его свиту с возможною почестию и без ведома приставов никого к нему и его свите, особенно из иноземных, не допускать, кроме посылаемых от властей духовных и от бояр с почетными кормами, да наказано было: о чем и о каких делах патриарх с приставами поговорит, о том им сказывать боярам и дьяку Андрею Щелкалову. Явный знак, что Иеремии не доверяли. Он не привез с собою грамоты от патриархов об учреждении патриаршества в России, чего именно здесь и ожидали, и здесь, естественно, спрашивали, да патриарх ли он. Грамота эта была бы лучшим свидетельством о патриаршестве Иеремии, и его приняли бы без подозрений. С Иеремиею поступили так же, как обыкновенно поступали у нас с иноземными послами, которым не доверяли; к дому посла ставились приставы с почетною стражею, которые не дозволяли никому сноситься с ним и с самою его прислугою, следили за его действиями и словами, выведывали его мысли и о всем доносили боярам и только тогда, когда правительство убеждалось в пользе предложений, привезенных послом, к нему становились доверчивее, с ним начинали переговоры.
      В 21-й день июля государь велел патриарху быть у себя. Шествие патриарха в царский дворец было весьма торжественное: впереди шли дети боярские и приказные люди в пышных одеждах, потом множество иноков; сам патриарх ехал на осляти и благословлял народные толпы, а за ним ехали на конях митрополит Монемвасийский и Елассонский архиепископ. С большими почестями ввели патриарха и его спутников в Золотую палату, где на драгоценном троне сидел государь в полном царском облачении, окруженный боярами, окольничими и дворянами. При входе Иеремии Федор Иванович встал и переступил с полсажени навстречу ему. Иеремия благословил царя, выразил ему свои благожелания и поднес дары: золотую панагию, в которой находились часть Животворящего Древа, часть Крови Христовой, часть ризы Христовой и пр.; серебряный киот с ручною костию святого царя Константина и левою рукою по локоть святого Иакова Севастийского и пр., а царице Ирине - золотую панагию с камнем, на котором было изображение святой Марины, содержавшую в себе малый перст от руки святого Иоанна Златоустого и части других мощей. Приняв благосклонно священные дары, царь сел на трон, указал патриарху сесть на скамье подле себя с правой стороны и явил ему чрез казначея Траханиотова свое царское жалованье: серебряный кубок двойчатый, два портища рытого бархату, по портищу атласу и камки, два сорока соболей, один в 60 рублей, другой в 30, и 300 рублей деньгами. Были пожалованы царские дары и митрополиту Иерофею. Затем посольский дьяк Андрей Щелкалов объявил, что государь вследствие просьбы патриарха предоставляет ему переговорить с шурином государевым Борисом Федоровичем Годуновым, и святейший, еще раз благословив царя, вышел с своими спутниками и приставами в малую ответную палату, куда послал государь также Годунова и дьяков Андрея Щелкалова и Дружину Петелина. Годунов велел выйти из палаты в другую всем спутникам и приставам Иеремии и предложил ему рассказать, о чем ныне приехал к государю, кто ныне ведает патриаршеством, где Феолипт и вообще о всем, о чем желает возвестить государю. Иеремия отвечал: "Был я на патриаршестве в Царьграде много лет, и по грехам моим и всего христианства греческого возмутился султан турский на Церковь Божию. Да был у меня под началом грек, да от меня бежал, обасурманился, и сделался капуджи у султана, и начал доносить ему многие ложные слова на меня, приписывать мне великие богатства и сокровища и рассказывать о драгоценностях и украшениях той церкви, где прежде меня жили патриархи. К тому ж стал и Феолипт подкупать пашей, чтобы учинили его патриархом в Царьграде, обещаясь давать султану сверх прежней дани по две тысячи золотых... И султан... велел быть Феолипту патриархом... а на меня опалу возложил и послал на остров Родос, и там сидел я в опале четыре года. А на пятый год султан Феолипта отставил от патриаршества, и церковь Божию и все церковное строение разграбил, и учинил в ней мечеть. А за мною прислал и велел мне быть патриархом. Я приехал в Царьград, вижу церковь Божия разорена и строят в ней мечеть, все церковное достояние разграблено, кельи обвалились. Тогда стал присылать ко мне султан, чтоб мне устроить патриаршую церковь и кельи в ином месте в Царьграде, а мне строить нечем: что было казны и драгоценностей в патриаршей церкви, все забрал султан. И я бил челом султану, чтобы мне позволил идти ради милостыни на церковное строение в христианские государства, - и султан меня отпустил. А я, слышав про такого благочестивого и христолюбивого государя вашего, пришел сюда видеть его царские очи и православную веру и ради милостыни, чтоб государь пожаловал помог нам в наших скорбях и утеснении своею милостынею. А в Царьграде ныне патриарха нет". Далее патриарх рассказал Годунову о своем путешествии чрез литовские земли и о том, что слышал от канцлера Яна Замойского, у которого гостил, и, наконец, прибавил, что "есть у него некоторые речи тайные. И Борис Федорович выслушал их вкратце". О чем были эти тайные речи? Не о патриаршестве ли Русском? Но речи о Русском патриаршестве, которых всего более ждали тогда от Иеремии, Годунов не стал бы выслушивать только "вкратце". Да Иеремии и нечего было говорить о патриаршестве, о котором он, как скоро увидим, не привез из Царьграда и сам не имел никакого решения и определенной мысли. Скорее, то могли быть речи о политических делах в Турции и других странах, чрез которые проходил он. О чем бы, впрочем, ни были тайные речи Иеремии, необходимо допустить, что его речами и объяснениями остались у нас недовольны.
      Здесь все русские сказания об Иеремии внезапно прерываются на несколько месяцев: что было с ним, происходили ли с ним какие-либо сношения, совершенно умалчивают. Один из спутников Иеремии, Арсений Елассонский, говорит только весьма кратко, что после аудиенции у государя они возвратились с большою честию на свое подворье и здесь пребывали и обращались со многими благородными людьми, царскими приставниками, что так проходили дни за днями, недели за неделями, пока патриарх не заявил, что он хочет уезжать из России и возвратиться на свою Константинопольскую кафедру, тогда только Годунов начал с ним переговоры от имени государя о Русском патриаршестве. Но Арсений остался жить в России, и потому неудивительно, если не сказал в своем сочинении всего, что знал. Зато другой спутник Иеремии, Иерофей Монемвасийский, возвратившийся с ним в Грецию, рассказал о происходившем тогда хотя и весьма кратко, но с полною откровенностию. Он, во-первых, подтверждает известие нашего Статейного списка, что Иеремия с своею свитою на подворье в Москве находился как бы в заключении, что "никому из местных жителей не дозволяли ходить к нему и видеть его, ни ему выходить вон с подворья, и когда даже монахи патриаршие ходили на базар, то их сопровождали царские люди и стерегли их, пока те не возвращались домой", и что приставы, находившиеся при патриархе, были "люди недобрые и нечестные и все, что слышали, передавали драгоманам, а те доносили самому царю". Вместе с тем Иерофей передает, как эти русские, окружавшие Иеремию, исподволь выпытывали его мысли относительно патриаршества в России и как он менял свои решения. "Говорили патриарху Иеремии, - повествует Иерофей, как бы он поставил им патриарха. И Иеремия сначала сказал: "Этому нельзя быть, поставим вам, пожалуй, архиепископа, какой в Ахриде", т. е. автокефального. Таково было первое решение Иеремии. Русским, разумеется, оно не могло понравиться, не понравилось оно и другу Иеремии Иерофею Монемвасийскому, и он, оставшись наедине с патриархом, говорил ему: "Владыко мой, того сделать невозможно; Константин Великий учредил патриаршества со Вселенским Собором, и Великий Юстиниан учредил Ахридскую архиепископию с Пятым Вселенским Собором... нас же здесь только трое (архиереев), да притом, владыко, мы пришли (собственно) за милостыней к царю и ради долгов, которые наделаны в наши дни". Иеремия тотчас согласился с своим другом и отвечал: "И я не хочу (т. е. дать русским автокефального архиепископа), но если хотят, то я останусь здесь патриархом". Следовательно, самому Иеремии принадлежала первая мысль остаться в России на патриаршестве, а не русским. Таково было второе его решение, которое, однако ж, как и первое, не нашло сочувствия в Иерофее, и он говорил: "Владыко святой, это невозможно, потому что ты иноязычный и не знаешь обычаев страны, а они (русские) имеют другие порядки и другие нравы, да и не хотят тебя, смотри, чтоб тебе не осрамиться". Но Иеремия остался непреклонен и ничего не хотел слушать. И вот, "русские, - продолжает Иерофей, - придумали хитрую уловку и говорят: "Владыко, если бы ты захотел и остался здесь, мы имели бы тебя патриархом". И эти слова не царь сказал им (патриарху и его спутникам) и не кто-либо из бояр, а только те, которые стерегли их. И Иеремия неосмотрительно, и неблагоразумно, и ни с кем не посоветовавшись отвечал: "Остаюсь". Такой имел нрав, что никогда не слушал ни от кого совета, даже от преданных ему людей, вследствие чего и сам терпел много, и Церковь в его дни". Ответ Иеремии "остаюсь" царские приставы немедленно передали через бояр самому царю, и тогда-то открылись те официальные переговоры с патриархом, которые записаны и в наших русских сказаниях.
      "И великий государь, благочестивый и христолюбивый царь Федор Иванович, - так начинает вновь свой на время прерванный рассказ наш Статейный список, - помысля с своею благоверною и христолюбивою царицею Ириною, говорил с бояры: "Изначала, от прародителей наших (здесь государь дословно повторил то самое, что говорил боярам, когда приступал к таким же переговорам с патриархом Иоакимом)... наши митрополиты ставились от Цареградских патриархов, а потом начали поставляться в России от своих архиепископов и епископов. А ныне по Своей великой милости Господь даровал нам видеть пришествие к себе Цареградского патриарха Иеремии, и мы о том, прося у Бога милости, помыслили, чтобы в нашем государстве учинити патриарха, кого Господь Бог благоволит: будет похочет быти в нашем государстве Цареградский патриарх Иеремия, и ему быти патриархом в начальном месте Владимире, а на Москве митрополиту по-прежнему, а не похочет Цареградский патриарх быти во Владимире, ино бы на Москве учинити патриарха из Московского Собору, кого Господь Бог благоволит. А прежде сего, когда приходил к нам... Антиохийский патриарх Иоаким милостыни ради, и тогда мы, великий государь, помысля о том о патриаршеском поставленье в Российском царствии, объявили тайно шурином нашим... И святейший Иоаким рекся о том советовати со всеми патриархи, и со архиепископы, и епископы, и со всем освященным Собором". И приговорил государь с боярами ехать к патриарху на подворье Борису Годунову, и велел переговорить и посоветоваться с патриархом: "Возможно ли тому статися, чтобы ему быти в его государстве, Российском царстве, в стольном нашем граде Володимере?"
      Годунов отправился на подворье и говорил Иеремии от имени государя тайно: приходил к нашему царскому величеству Антиохийский патриарх Иоаким, и мы наказали с ним тебе и другим патриархам, чтобы вы посоветовались между собою и со всем освященным Собором, как бы устроить в нашем государстве патриарха.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52