Вскоре после вступления своего на митрополитскую кафедру Рутский, вероятно, сделал попытку в видах большего сближения униатов с латинянами, чтобы униатские священники совершали службы и в костелах, а ксендзы - в униатских церквах и чтобы униаты крестили своих детей и исповедовались у ксендзов, как у своих священников. Ибо не без причины же 17 октября 1614 г. жители города Ратна вместе с своими священниками обратились к Рутскому с челобитною, в которой, называя его своим милостивым пастырем и отцом и испрашивая себе его благословения, просили вместе, чтобы им дозволено было оставаться при всех стародавних церемониях и богослужении святой Восточной Церкви, держаться старого календаря и по нему совершать свои праздники; чтобы униатские священники не отправляли служб в костелах, а только в своих церквах, униатских детей крестили только свои священники, а не ксендзы и униатов не заставляли исповедоваться у ксендзов. В заключение просители присовокупляли: "Мы признаем и таинства Римской Церкви за таинства и имеем католиков за наших братий, а не за еретиков, но усердно просим нашего милостивого пана и пастыря оставить нас при нашей стародавней церковности, при наших таинствах и обрядах". Впрочем, могло быть, что Рутский решился было на такую попытку не по доброй своей воле, а под давлением или латинских прелатов и иезуитов, или даже короля. По крайней мере в следующем году сам Рутский писал к папе Павлу V, что попытка эта многих соблазняет, и по его настоятельным просьбам папа издал бреве (10 декабря 1615 г.), которым повелевал: отнюдь не изменять и не касаться всех священных обрядов и церемоний, какими пользуются униаты в своем богослужении и при совершении таинств, если обряды те и церемонии не противны истине католической веры и общению с Римскою Церковию, как и было обещано при начале унии папою Климентом VIII и еще прежде постановлено на Флорентийском Соборе. Папа дозволил только по просьбе Рутского другою своею грамотою, данною в тот же день, чтобы в случаях нужды униатские высшие духовные лица получали посвящение при соучастии (assistentibus) двух или трех латинских епископов, а латинские такие же лица - при соучастии двух или трех униатских епископов.
      Главным поприщем борьбы между униатами и православными и во дни митрополита Рутского был город Вильна. Здесь преимущественно действовали друг против друга два монастыря: Свято-Троицкий униатский с своим братством и Свято-Духовский православный с своим братством. Архимандритом Троицкого монастыря оставался сам Рутский, хотя находились в монастыре и другие архимандриты, вероятно, в качестве наместников митрополита: с 1614 г. Иоасаф Кунцевич, настоятельствовавший пред тем понемногу в монастырях Бытенском и потом в Жировицком, а с 1617 г. Лев Кревза. Средства Троицкого монастыря постоянно увеличивались. Кроме прежних имений, которые он приобрел еще до унии, кроме недавно переданных ему плаца и домов Пятницкой церкви в Вильне он владел уже имениями пяти других монастырей, к нему присоединенных: Брацлавского, минского Вознесенского и трех овручских. Теперь Рутский подарил Троицкому монастырю (1613) еще свое отцовское имение Руту, находившееся неподалеку от Новогрудка; король вновь приказал (6 августа 1614 г.) виленским медовым братствам отдавать на Троицкий монастырь половину их доходов, которые все назначил было три года тому назад на возобновление погоревших в Вильне русских церквей, а какой-то земский виленский писарь Ян Коленда подарил тому же монастырю (20 июня 1619 г.) свой дом, который с дозволения Рутского построил на плацу бывшей русской церкви Козмы и Дамиана. Казалось, довольно имел Свято-Троицкий монастырь, но ему хотелось иметь и то, что принадлежало его соседу, хотелось отнять у Свято-Духовского монастыря все, чем он владел, даже самое право на существование. Начать это дело Рутский предоставил Свято-Троицкому братству.
      В 1614 г. русские радцы виленского магистрата Леон Мамонич (содержатель известной типографии) и Петр Коптевич и виленский мещанин Игнатий Дубович, бывшие некогда православными, пожаловались королю от имени всего униатского Троицкого братства, будто бы называющие себя церковным братством при новой церкви Святого Духа в Вильне незаконно присвоили себе королевские грамоты, пожалованные именно Троицкому братству: грамоту 1589 г. (21 июля), которою король утвердил Троицкое братство, его устав, школу и типографию, и грамоту 1592 г. (9 октября), которою король утвердил за тем же братством его дома и грунты и дозволил ему построить на тех грунтах церковь, и будто бы эти своевольные люди, незаконно пользуясь имениями и всеми доходами Троицкого братства, причинили уже ему убытку на сорок тысяч коп литовских, а из типографии, принадлежащей Троицкому братству, выпускали и выпускают книги еретические, противные святой Восточной Церкви и оскорбительные для государя и государственных чинов. Король прислал в Вильну свой мандат от 18 июля на имя попов новой церкви Святого Духа: Логвина Карповича, Василия Игнатовича и Григория Дудцы - и старшин братства той же церкви, повелевая им лично явиться в его задворный суд и представить, если какие имеют, привилегии и грамоты, также книгу братского впису и реестра братских приходов и расходов для удовлетворения по жалобе Троицкого братства. Трудно предположить, чтобы жаловавшиеся униаты не знали содержания тех королевских грамот, которые хотели теперь отнять у Свято-Духовского православного братства; а если знали, то они действовали, очевидно, против совести и всякой правды. В грамоте 1589 г. король ясно говорит, что утверждает при Троицком монастыре то самое братство и его устав, которое уже благословил и утвердил своею грамотою Константинопольский патриарх Иеремия, утверждает за этим братством ту самую школу и типографию, которые оно уже имело за благословением того же патриарха, и даже позволяет этому братству употреблять печать, пожалованную ему патриархом. А в грамоте 1592 г. выражается, что, утвердивши прежде при Троицком монастыре церковное братство, его устав, школу и типографию, "водлуг листов и благословенства звирхнейшего пастыря в религии их, патриарха Константинопольскаго отца Иеремии", утверждает теперь за этим братством домы и грунты, недавно им приобретенные, и дозволяет ему построить на тех грунтах свою церковь, какую угодно. Несмотря, однако ж, на такое непререкаемое свидетельство самих грамот, что они пожалованы королем вовсе не униатскому братству, а православному, которое действительно и существовало прежде при Троицком монастыре, но потом принуждено было удалиться от него и устроило свою церковь и монастырь во имя Святого Духа, иск, начатый униатским Троицким братством против Свято-Духовского, крайне огорчил членов последнего. Они знали по опыту, что это дело будет стоить им многих хлопот, скорбей и издержек, что оно может тянуться очень долго и при всей их правоте может окончиться на задворном королевском суде вовсе не в их пользу и лишить их всего, чем владеет их братство. Потому старшины Свято-Духовского братства, виленские мещане, поименованные в королевском мандате, тогда же подали протестацию в виленский гродский суд на своих сограждан-униатов, Мамонича, Коптевича и Дубовича, возбудивших этот совершенно беззаконный иск с целию ввести православных в убытки и причинить им затруднения и огорчения. В следующем году Свято-Духовское братство, жалуясь на притеснения со стороны Рутского, просило (22 мая) дворян, собиравшихся в Вильне для избрания послов на будущий сейм, чтобы они походатайствовали пред королем об отмене его мандата и задворного процесса по делу о братской типографии и о братских церковных грунтах и прочих имениях. А в 1616 г. то же братство само отправило свою подробнейшую просьбу на генеральный сейм и вместе писало (2 марта) к виленскому воеводе князю Христофору Радзивиллу: "Не только вашей милости, нашему милостивому пану, но и всему почти свету известно, что мы в продолжение двадцати уже лет не перестаем подавать в каждый сейм и съезд наши слезные просьбы и жалобы на оскорбления главнейшего нашего права свободы совести и веры бывшими нашими пастырями, теперь отступниками, которые хотят принудить нас также к отступничеству и лишить нас всех прав и привилегий, когда-либо данных королями нашей православной старожитной вере... Хотят отнять у нас самую церковь и монастырь наш братский, на вольных грунтах шляхетских построенный и сеймом утвержденный; усиливаются отобрать от нас и денежные наши суммы, на которые не имеют никакого права. Монахи ксендза Рутского и другие факторы, согласившись с некоторыми виленскими мещанами, отступившими от нашей старожитной религии, мучат нас позвами, арестами и открытыми нападениями..." В заключение члены братства просили Радзивилла как одного из могущественных сенаторов защитить на сейме их права и посодействовать, чтобы просьба их могла быть там подана. Но этот сейм, верно, не сделал ничего для Свято-Духовского братства, потому что спустя два года члены братства вновь послали такую же свою просьбу на генеральный сейм и вновь умоляли князя Радзивилла заступиться за них на сейме, причем уведомляли князя, что монахи Рутского не только хотят отнять у православного братства грунты, церковь, школу и монастырь, но усиливаются еще взыскать сто тысяч злотых с тех членов братства, которые поименованы в мандате короля, как штраф за их неявку на задворный суд и уже наложили запрещение на имения их, а с виленским городским судом заключили сделку, по которой суд не принимает от православных ни заявлений, ни протестов на притеснение от униатов. Сейм 1618 г., хотя также не рассмотрел дела по жалобам православных и решение его отложил до следующего сейма, по крайней мере постановил, чтобы до того времени православное духовенство и миряне были оставлены в покое, свободно пользовались своим богослужением и чтобы их не принуждали к унии и не волочили приказными позвами.
      Вражда Троицкого монастыря и униатов в Вильне к Свято-Духовскому монастырю и православным выражалась и другими способами. Церковь Святого Духа униаты обыкновенно называли наливайковскою по имени отличавшегося крайнею неприязнию к унии и униатам казацкого гетмана Наливайки, который в 1597 г. претерпел мучительную казнь в Варшаве как бунтовщик, и для выражения того, якобы и все посещающие эту церковь суть такие же бунтовщики-наливайки. Почти не проходило дня и ночи, когда бы из Троицкого монастыря не бросали камней, не пускали даже стрел в Свято-Духовский и в тех, которые ходили туда для богомолья. Однажды поранили таким образом и зашибли более двадцати шляхетных детей, обучавшихся в свято-духовской школе; в другой раз пробили голову самому настоятелю Свято-Духова монастыря; в третий бросали камнями в двух знатных госпож, ехавших в церковь Святого Духа на богослужение: жену подкомория троцкого (князя Огинского) и жену подкомория виленского. На все такие обиды тогда же заносились протесты и жалобы в трибунальские, земские и городские книги. Православных ремесленников исключали из разных ремесловых цехов без всякой причины, а за то единственно, что они ходили в церковь Святого Духа и присутствовали там при богослужении. Русского бурмистра и трех райцев виленской ратуши за то же самое велели арестовать под предлогом будто бы их измены и потребовали к расправе и двух из них в продолжение нескольких недель держали в ратушной тюрьме. В Вильне старанием троицкого игумена или архимандрита Иоасафа Кунцевича уже принято было за общее правило: не избирать в бурмистры и райцы и вообще не допускать на должности в городском магистрате никого из русских, кроме униатов; равно не принимать в купеческие братства и ремесловые цехи или исключать из них тех русских, которые не представят удостоверения, что они содержат унию. Обе эти меры, тогда же принятые и в Новогрудке, были крайне несправедливы и стеснительны для православных и, касаясь самых существенных житейских интересов, могли поколебать многих городских жителей. Ученая братия Троицкого монастыря и семинарии писали и издавали против православия и православных брошюры, которые большею частию остались нам известными только по своим заглавиям, каковы: "Уния", "Разговор брестского мещанина с виленским братчиком", "Воскресший Наливайко", "Политика, называемая невежеством" и подобные.
      Троицкие монахи пытались еще в 1617 г. вызвать свято-духовских на публичный диспут в полной надежде посрамить их торжественно. Устроить это дело взял на себя (в 1617 г.) сам Виленский бискуп Евстафий Волович будто бы с целию примирить напрасно враждующих между собою. Он успел склонить к тому православных, согласившись на их условия, чтобы из латинского духовенства могли присутствовать на диспуте только он, бискуп, и с ним две духовных особы в качестве простых слушателей, а из латинских мирян лишь те, кого пригласят или допустят сами православные. Уже назначены были время и место для диспута. Многие светские лица из православных выразили желание присутствовать на нем, немало и униатских дворян съехалось для того в Вильну. Но внезапно за три дня до назначенного времени свято-духовские иноки прислали сказать бискупу, что они отказываются от диспута, так как нет такого судии, который бы мог беспристрастно решить, на чьей стороне останется победа. Униаты очень огорчились и укоряли православных за отказ, но нельзя не согласиться, что последние поступили благоразумно, если вспомним прежние примеры происходивших в Вильне публичных диспутов, которые обыкновенно при отсутствии беспристрастного судии оканчивались тем, что обе спорившие стороны усвояли себе победу и еще более возбуждались взаимною неприязнию. Униаты, однако ж, не хотели оставить начатого дела неоконченным. Они пригласили на сходку почтенных людей как из своих единоверцев, так и из православных, живших в Вильне, разложили пред ними одни только славянские книги, рукописные и печатные, и на основании этих книг старались доказать законность унии. А так как в короткое время трудно было все внимательно обсудить и некоторые по причине громадного стечения народа не могли всего дослышать, то многие знатные особы просили, чтобы все, о чем говорилось на сходке, было отпечатано во всеобщее сведение. И троицкий архимандрит Лев Кревза в том же 1617 г. напечатал в Вильне сочинение под заглавием "Оборона церковной унии". Содержание этой книги кратко определил он сам в следующих словах предисловия: "Охотно исполняя данное нами обещание, мы печатаем в том порядке, как говорилось на сходке: а) что наивысший Пастырь наш Иисус Христос оставил нам после Себя главным пастырем святого Петра, которому подчинялись все, как овцы, так и пастыри; б) что св. Петру в его главном пастырстве законно наследовали Римские папы; в) что наша Русь приняла св. Крещение в то время, когда Греческая Церковь находилась в единении с Римскою Церковию, и хотя потом Греческая Церковь оторвалась от этого единения, но Русь мало знала об этом и весьма часто не подчинялась патриархам; г) что лет двести назад митрополит и русские епископы не легкомысленно, а рассудительно возобновили это единение, временно заглушенное, в котором и теперь их наследники справедливо пребывают, противящиеся же этому не суть на пути ко спасению". Соответственно этому вся книга Кревзы разделена на четыре части, из которых каждая заключает в себе по нескольку отделов.
      Обратимся к Свято-Духовскому монастырю и братству, на которых столько нападали. Это братство стояло во главе всех православных братств и было самое сильное, ревностное и энергическое, как свидетельствует история его борьбы с Потеем и Рутским. Оно не только отражало все их нападения, но само вызывало их на суд, слало свои жалобы, просьбы, послов на каждый сеймик и сейм, к разным важным лицам и не щадило никаких издержек, которые необходимы были при всех такого рода сношениях и для успеха в тогдашних судебных процессах. Оно не только отстояло свои прежние домы и грунты с церковию и монастырем, но приобретало еще новые. Один из членов братства, князь Богдан Матвеевич Огинский, в 1616 г. купил в Вильне два дома, дементиевский и афанасовский, прилегавшие к грунтам Свято-Духовской церкви, и подарил эти домы с их плацами и прочими строениями своему братству на вечные времена. Братство на свои собственные средства содержало церковь, монастырь, школу и бурсу для бедных учеников, а в 1617 г. соорудило новый каменный школьный дом. Дом этот, как писало тогда само братство к Львовскому братству, разделен был на пять училищ (классов): в трех читалась латинская наука иноверными немцами, скудости ради своих; в четвертом русская, в пятом - славянская и греческая. Братство желало иметь во всех классах своих православных учителей, старалось отыскивать их и, между прочим, обратилось к Львовскому братству с просьбою, чтобы оно, если знает таких мужей, прислало их в Вильну ради общей пользы. "В настоящие тяжкие для нас времена, - говорило Виленское братство, - все мы единодушно должны заботиться, как бы нам удовлетворить учеными мужами на первых порах хоть одно место, чтобы они, трудясь как сыны, а не как наемники для своей матери Церкви, приготовили нам искусных иереев не только для городов, но и для весей".
      Основателем общежития в Свято-Духовом монастыре по чину святого Василия Великого и первым архимандритом был Леонтий Карпович. Он был сын православного священника, происходил из шляхетской фамилии Карповичей, которые издавна считались обывателями и помещиками в Пинском повете. Родился около 1580 г. и наречен при крещении Логгином. В первый раз упоминается в январе 1609 г., но упоминается еще как лицо светское: в числе послов, ехавших тогда из Вильны от православного духовенства и мирян на варшавский сейм, чтобы противодействовать униатскому митрополиту Потею, находился и "пан Логгин Карпович". Во второй раз упоминается в мае 1610 г. как "корректор" книг, издававшихся братиями виленского Свято-Духовского монастыря: теперь, вероятно, он уже состоял в числе этих братий и вводил между ними общежитие, так как в 1611 г. виленский Свято-Духовский монастырь был уже несомненно общежительным. В мае 1610 г. король, как мы видели в своем месте, по доносу врагов православия, будто в Свято-Духовской типографии печатаются пасквили против правительства, приказал типографию закрыть, книги в ней сжечь, а корректора Логтина Карповича, особенно если он не шляхтич, посадить на ратушу или в тюрьму впредь до распоряжения. Дворяне Пинского повета представили королю свидетельство, что Карпович по своему происхождению действительно шляхтич их повета, но свидетельство не помогло. Карпович был взят в темницу и заключен в оковы, а ему было тогда около тридцати лет, и от природы он был слабого сложения. Его волочили по разным судам, переводили из одной темницы в другую, и он везде непоколебимо отстаивал права православия и православных в Литве. Два года продолжались эти неповинные страдания, на теле Карповича от тяжких оков образовались язвы, следы которых заметны были даже после его смерти. Когда наконец он был отпущен и воротился к своим, то воротился окруженный славою доблестного исповедника и мученика за веру. В июле 1614 г. он снова упомянут в королевском мандате, данном Свято-Духовскому братству, но только как первый из трех попов церкви Святого Духа и все еще под именем Логгина Карповича. Впрочем, попом церкви он мог быть назван, будучи уже иеромонахом (попом черным), даже игуменом и архимандритом. Относительно же имени Логгина очень вероятно, что униаты и король в своих грамотах продолжали называть Карповича его мирским именем и в то время, когда он был уже монахом Леонтием и архимандритом, подобно тому как впоследствии они называли Мелетия Смотрицкого его мирским именем Максима Герасимовича, когда он был не только архимандритом виленского Свято-Духова монастыря, преемником Карповича, но и архиепископом. Это потому, что они не хотели признавать в Вильне никакого православного архимандрита, тем более архиерея, и настаивали, что в Вильне может быть один только законный архимандрит троицкий, т. е. униатский. Как бы, однако ж, ни было, но в 1615 г. Леонтий Карпович был уже несомненно архимандритом. В этом году напечатаны два его "Казанья": одно на Преображение Господне, другое на Успение Пресвятой Богородицы, которые произнес он в церкви Сошествия Святого Духа как "архимандрит монастыря общежительного братского виленского". Обе проповеди теперь напечатаны вновь, притом с русским переводом, и сделались общедоступными.
      В первой проповеди, по поводу слов святого апостола Петра, сказанных во время Преображения Господня на Фаворе, о трех сенях, автор рассуждает о трояком состоянии рода человеческого: состоянии подзаконном, состоянии благодати и состоянии славы, когда Господь преобразит самое тело смирения нашего (Флп. 3. 21); раскрывает, что этого славного преображения удостоятся только те, которые еще здесь, на земле, преобразятся своими душами, и объясняет, в чем состоит троякое преображение души. Во второй проповеди автор старается подробно изобразить чрезвычайную славу и чрезвычайные совершенства, или преимущества, Пресвятой Девы Богородицы. Обе проповеди весьма обширны. В авторе виден не простой начетчик, какие прежде являлись у нас нередко, но человек с научным образованием и не только знаток Священного Писания и святых отцов, но довольно развитый мыслитель и довольно искусный оратор, знакомый с ораторскими приемами. Мы не можем удержаться, чтобы не представить несколько отрывков из каждой его проповеди.
      В первой, например, он говорит: "Во всех догматах веры и в каждом отдельно она (православная Церковь) не отступает ни на малейшую черту от слов и учения Христа Спасителя своего и от предания свидетелей и самовидцев Его - апостолов, в целости и неповрежденности сохраненных истинными их преемниками, утвержденных канонами святых Вселенских Соборов, Духом Святым собранных и запечатленных кровию мучеников. И в тайнах, не подлежащих слову и разумению человеческому, она не исследует хитросплетенными рассуждениями, она верует, но не испытует Непостижимого, верует, но не измеряет Неизмеримого. Верует, что превечный Сын и превечный Дух - оба суть от превечного и единосущного Отца: Сын превечным рождением, а Дух превечным исхождением, а дознавать и исследовать то, каким образом (сие бывает), она не позволяет. Она верует, что Сей же единородный Сын, рожденный без матери от превечного Отца, напоследок времени родился от Святой Богородицы и Приснодевы Марии, но каким образом - не испытует. Она верует, что под видом хлеба верным преподается истинное Тело Его, а под видом вина истинная Кровь Его, а каким образом - она не доискивается, но говорит со св. Иоанном Златоустом: "Если верую, то просвещаюся душою, а если искушаю, то помрачаюся помыслами; если верую истинно, то возвышаюся на небо; если же ищу с искушением, то нисхожу в бездну". Короче сказать (святая Церковь), прияв ризу, истканную от вышнего богословия, и однажды возложив ее на себя, никогда (ее) не слагала и не только не запятнала (ее) никакою ересию, но и не обезобразила никакою пестротою нововведений и вымыслов человеческих и, нося ее на себе с достодолжным почитанием, в ней же исходит и в сретение Жениха своего, паки грядущего в мир сей с силою и славою многою". Далее: "Как вода, нагреваемая огнем, забыв свою природу, тяготеющую к земле, быстро подъемлется горе, так и человек, наделенный благодатию и даром Пресвятого и Животворящего Духа, возносится над слабостию своей бессильной природы и взывает: Вся могу о укрепляющем мя Христе (Флп. 4. 13)". Еще далее: "Если в то время, когда Христос Спаситель наш только малую зарю Божества Своего, как воспевает Церковь Божия, обнажил и малый луч присносущной славы Своей показал Своим ученикам, они исполнились столь великих и предивных, превосходящих ум и сердце утешений и радостей, то что же будет тогда, когда Он откроет не зарю некую, но самую славу Божества Своего и когда уже не чрез какую-либо завесу или прикрытие, но дарует нам ясно и самым делом созерцать ее, когда, говорю, узрим Его, по слову возлюбленного ученика Христова, якоже есть (1 Ин. 3. 2). Сие-то явление премирной славы и видение пресвятого лици Его одно только и может насытить человеческую душу и успокоить дух и сердце наше, согласно пророческому слову: Насыщуся, внегда явити ми ся славе Твоей (Пс. 16. 15). Ибо там человек, уже достигнув конца и предела своего блаженства, не восхощет идти далее, но, опочив в высочайшем благе, которое заключает в себе совершенство всех иных благ, будет вовеки утешаться и наслаждаться им, воспевая песнь: Обретох, егоже возлюби душа моя, удержах его и не оставих его (Песн. 3. 4). И если (апостолы), узрев одних только Моисея и Илию во славе и светлости при всемогущем Царе славы, столь много утешились в вожделенном обществе и сопребывании, что не желали никогда разлучаться с ними, то что же будет, когда не одни только Моисей и Илия, но бесчисленные легионы и воинства бесплотных служителей невещественной славы, то есть ангелов и архангелов, начал, сил, престолов, властей, херувимов и серафимов и иных св. угодников Божиих лики; когда, говорю, прехвальный Собор апостольский, хвалебный хор пророческий, победоносный полк мученический, венценосный легион девственников, знаменосное воинство исповедников, пламенно-крыльный лик пустынников; когда, наконец, все премногое множество блаженных граждан вышнего Иерусалима, пришедших от скорби многой к веселию, от трудов к опочиванию и измывших ризы своя в крови Агнца, за мир закланного (Апок. 7. 14), станут в величайшей и предивной светлости и красоте, острану превечного Царя славы; когда, согласно его Божественному слову: Просветятся, яко солнце (Мф. 13. 43) и когда будут иметь с Ним собеседование уже не о Кресте и позорной смерти, которую имел претерпеть в земном Иерусалиме, но будут непрестанно воспевать в небесном Сионе всерадостную песнь: Благословение, и слава, и премудрость, и хвала, и честь, и сила, и крепость Богу нашему во веки веков, аминь (Апок. 7. 12)". И еще далее: "О граде предивный, о граде преславный! Лучше есть един день пребывания в тебе (Пс. 83. 11), нежели тысяща лет плавания по сему непостоянному и бурному морю! О граде великого Царя (Мф. 5. 35), Иерусалиме небесный, мати всех нас (Гал. 4. 26)! О отечество наше возлюбленное и вожделенное (2 Кор. 5. 2)! О дом утешения, место непрестающего покоя, гнездо вечнопребывающих наслаждений, земля истинной свободы (Гал. 4. 26), сокровище неизменного блаженства! Блаженны те, которые возлюбили тебя (Тов. 13. 14), которые о тебе всегда помышляют, о тебе говорят (Пс. 83. 5), к тебе возводят очи и сердце из сей юдоли плача; о тебе всегда сетуют в сих узах (Пс. 141. 8; 2 Кор. 5. 4); к тебе всегда уготовляют себя в сем изгнании и пленении; к тебе всегда преселяются из сего странствия (Пс. 38. 13); к тебе предсылают все свои блага (Лк. 12. 33); в тебе созидают себе дом чрез добродетели и устрояют жилище чрез труды; к тебе шествуют тесным и прискорбным путем (Мф. 7. 14), неся на раменах великое бремя Креста (Мф. 16. 24); о тебе воздыхают с плачем и слезами (2 Кор. 5. 2; Рим. 8. 23); тебя приветствуют издалече, как свой отчий дом (Евр. 11. 13)! И опять скажу, блаженны те, которые возносятся к тебе высокопарящими крылами безмолвия и богомыслия от земных юдолей; те, которые чистым взором очищенного ока сердечного проникают в красоту и благолепие твое, которые ощущают сладость твоего наслаждения и благоуханную воню твоих ароматов (Песн. 1.2)!"
      В приступе ко второй своей проповеди Леонтий Карпович говорит: "Глас радости и глас спасения (Пс. 117. 15)! Узнаем твой голос, матерь наша Церковь! От радости приводишь нас к радости, от веселия призываешь к веселию, от славы ведешь в славу, дабы созерцать ее. В недавнее время показала ты нам славу Небесного Царя, показанную на Фаворской горе пред Его добровольным позорной страсти претерпением; показала луч светлости будущего века перед захождением во ад праведного солнца; показала будущую красоту телес святых перед поруганием и оплеванием их Главы. Теперь опять показываешь славу того же всемогущего Царя славы, - славу, которою Он после прославления и обожения пречистой плоти Своей паки прославился на горе одушевленной, на горе, приосененной Духом (Авв. 3. 3), на горе, в которой Сам благоволил жить (Пс. 67. 16). Ибо ежели Он прославляется во святых (Ин. 17. 10; Пс. 88. 8), то как же не будет прославлен в Той, Которая есть Святая Святых? Ежели, говорю, Он славится в тех, которые украшены Его славою по мере данного им дара, то как не прославится в Той, Которая по преизбыточеству исполнения благодати славою Его преукрашена?" В самой проповеди встречаются такие места: "Во многих и различных образах Ветхого Завета Она (Матерь Божия) прообразована. Купина, показанная Моисею на горе Синайской, огнем горящая и несгораемая (Исх. 3. 2), прообразовала мысленную Купину, вселившись в Которую огнь Божества не опалил Ее, а только просветил. Море, по которому Израиль шествовал немокренно и сухими ногами (Исх. 14. 29), но которое как до прохождения Израиля было, так и по прохождении осталось непроходимым, прообразовало бессеменное Рождество Бога Слова и пренепорочную как прежде Рождества, так и по Рождестве чистоту девства Богоматери. Жезл, или посох Аарона, чудесно процветший (Чис. 17. 8), прообразовал тот мысленный Жезл из корене Иессеева (Ис. 11. 1), из Которого процветал пречудным и непостижимым рождеством цвет - Христос Спаситель наш. Скиния свидения, или куща Моисеева, устроенная им по образу, показанному ему на горе (Евр. 8. 5; Исх. 25. 40), прообразовала ту мысленную Скинию, в Которую вселилось и пребывало с нами во плоти Слово превечное и бесплотное. Кивот, или ковчег завета, сделанный из негниющего кедрового дерева (Исх. 25. 10), прообразовал тот мысленный Кивот, пречистая плоть Которого не увидела тления. Трапеза с хлебами предложения на ней (Исх. 25. 23) прообразовала ту мысленную Трапезу, Которая носила в себе Хлеб животный, сшедый с небесе (Ин. 6. 51). Ковчег, внутри и снаружи позлащенный (Исх. 25. 11), прообразовал тот мысленный Ковчег, Который и внутри и совне позолотила благодать духовная. Стамна златая, имущая манну (Евр. 9. 4; Исх. 16. 33), прообразовала ту мысленную Стамну, в Которой лежала не (пустынная) манна, питаясь коею евреи все же умирали, но Манна истинная, содержащая в себе сладость всякой ангельской пищи, Манна, от которой аще кто снесть, не умрет вовеки (Ин. 6. 50). Кадильница златая (Чис. 7. 14) прообразовала ту мысленную Кадильницу, Которая, будучи устроена из чистого, неподдельного злата - чистой и нелицемерной любви, весь мир наполнила благоуханною вонею духовных аромат.