Глава 23

На следующее утро я прежде всего позвонил Мэри. Набирая номер, я не позволял себе думать о том, что если Хелен была права насчет Деке, то это мой последний разговор с Мэри.

Она ответила бодрым голосом:

— Читай газеты. «Таймс» написала, что ты просто неподражаем.

— У меня есть новости о Генри.

— Что? — Ее голос моментально изменился и стал напряженным и озабоченным.

Полегче, сказал я себе и продолжал:

— Нового немного, но есть человек, который вчера видел его.

— О! — В ее голосе послышалась смесь разочарования и облегчения — разочарования, потому что все так неопределенно, и облегчения, потому что все-таки вчера он был жив. — Он в порядке?

— Надеюсь, — ответил я.

Почерк, которым были написаны эти слова «Не продается», отличался от обычной точной манеры письма Генри, но это была, без всяких сомнений, его рука.

— Он когда-нибудь упоминал о собственности в Испании?

— Нет, никогда. По крайней мере...

— Что?

— Он любил ездить туда, чтобы любоваться птицами. Ты помнишь? Перестал ездить всего лет пять назад, а до этого бывал там со своим другом Сэмом Этриджем. Каждую весну, когда надо было красить яхты. А потом Сэм умер, и он перестал ездить.

Я смутно помнил, как Генри упаковывал свою панаму и полевой бинокль и убывал в неизвестном направлении с седым усатым мужчиной. Но Генри вообще часто отсутствовал, и это не вызывало особых воспоминаний.

— А почему ты спрашиваешь? — поинтересовалась она.

— Мне кажется, он продает здесь какой-то участок земли.

— Надеюсь, он не пустился там в коммерцию.

— Ну, думаю, что нет.

Иначе он не написал бы эти слова «Не продается» на столь тщательно подготовленном документе.

— Тогда он не понесет заметного урона.

Я издал успокаивающий звук. Ее совсем не утешило бы, если бы я рассказал ей, какими способами ведет свои дела этот самый мистер Келльнер. Она попрощалась со мной, пожелав успехов в полуфиналах. И я вышел на улицу, в тепло и блеск раннего утра.

Прошел к стоянке машин сквозь массу туристов, поговорив с одним из них, чтобы показаться человеком из их среды, причем слишком заметным чтобы оказаться жертвой несчастного случая. В хозяйственном магазине Сан-Педро-де-Альконтара я купил молоток и долото и поехал на квартиру к Чарли. Приехав, я взял из машины балластную чушку. Поднявшись к Чарли, я положил ее на стол в кухне и расколол пополам.

— Чем ты занимаешься? Это же пустое дело, все равно что рвать телефонные справочники, — сказал мне Чарли.

— Подожди, — попросил я и разбил половинки на четвертушки.

— Ну и что дальше? — спросил Скотто, сидя с первой на сегодня чашкой кофе.

Чарли тут же отозвался:

— Теперь он будет колоть эти четвертушки...

Он так и не закончил. Потому что я воткнул долото в первую четвертушку, ударил по нему и расколол ее пополам. В середине плоского раскола был виден смятый полиэтиленовый мешочек. Я взрезал пленку ножом.

— Вот, посмотрите, что наш Деке хранит в своем сарае.

На моей ладони лежали маленькие камни, сверкающие в лучах утреннего солнца. Казалось, они притягивали к себе солнечные лучи, а потом снова пропускали их через свои грани, но уже окрашенными в цвет крови, и озаряли белое пространство комнаты вспышками красного света.

— Вот это вещь! — воскликнул Чарли.

— О да, — согласился Скотто.

Мы раздолбали чушку в пыль и нашли еще пять рубинов. А еще больше их осталось там. В сарае у Деке.

Чарли сидел некоторое время, глядя на камни, и на его лице играли красные отблески. Потом поднялся, достал из шкафа бутылку дорогого вина и налил по доброй порции в три стакана. Я не пью по утрам, но в это утро сделал исключение.

— Ну и балласт! — вздохнул Чарли. — Подумать только.

Я сказал:

— А вы спрашивали, почему Деке не ремонтировал этот кеч в Англии!

Чарли кивнул.

— Такие ценности. Один рейс, и все в порядке.

Скотто спросил:

— А кто их грузил?

— У них был личный инспектор, — объяснил я. — А Поул наблюдал за приготовлениями. Он и нанял своего человека.

— Давайте у него спросим, — предложил Скотто.

— С этим успеется, — сказал я.

— Пошли в полицию прямо сейчас.

— Пока не надо.

Хелен сказала мне, что у Деке в полиции есть друзья. Я хотел подождать до двух часов ночи и посмотреть, что случится там, на автостоянке ночного клуба «Ред Хауз», прежде чем я сделаю ход против них. И кроме того, я доверял Хелен Галлахер не потому, что я такой уж легковерный и чувствительный человек. Мне казалось, что я должен сделать для нее исключение.

— Этот тип все здесь схватил, — сказал я. — Камни, рэкет и все такое. Если подключить полицию, то ничего не получится. Он тут же ляжет на дно. И концов не найдешь. Уверен, что «Альдебаран» далеко не единственное судно, которое приходит в Испанию с такими балластными чушками.

Чарли все еще безотрывно смотрел на камни.

— Предприимчивый парень этот твой Деке. Интересно, где он их достает?

Я поднял телефонную трубку, набрал номер газеты «Гардиан» и попросил Гарри Чейза.

— А, это ты? — узнал Гарри. — Ваш приятель Деке Келльнер зовется немного по-другому.

— Как именно?

— Известен как Дэвид Блоках, — ответил Гарри. — Человек в духе Юго-восточного Лондона. Повсюду двоюродные братья, вооруженные нападения и разыскивается по подозрению в ограблении Уолстейна.

Я никогда не слышал об ограблении Уолстейна и сказал об этом Гарри.

— Вот это да! Вы что, не читаете газет? Это было пять лет назад. У этого типа были люди, которые работали там и знали, когда приходят товары. И однажды, когда мистер Уолстейн в своем офисе в Хеттон-Гарден рассматривал камушки, Деке появился у него с парой дружков. У всех троих были укороченные автоматы. Они вышвырнули мистера Уолстейна из его кресла. И чтобы не дать ему возможности включить сигнал тревоги, они заставили его сунуть руки в выдвижной ящик стола, а потом задвинули его и заперли на замок.

— Бог мой! — только и вымолвил я.

— Да, — подтвердил Гарри.

Я услышал щелчок его зажигалки, когда он раскуривал свою сигару.

— Мистеру Уолстейну уже никогда не сыграть Варшавский концерт. Деке забрал камушков всего-то миллиона на три фунтов и был таков. Говорят, что он при этом смеялся, и очень громко.

— У него замечательное чувство юмора, — заметил я.

— А потом он возник в Испании, и никто не знает, каким образом. Просто появился там с документами, которые были в полном порядке, и со всеми необходимыми разрешениями, но без багажа.

— Ну ничего, — сказал я. — Мы привезли его.

— Что? — спросил Гарри.

— Да нет, ничего.

— А зачем тогда интересоваться всем этим?

— Мне любопытно, по какой причине кто-то стремится вывозить драгоценные камни в Испанию?

— Кордова — столица драгоценностей всего Средиземноморья. Там все можно — продать золото, проделать любые операции с драгоценными камнями, хоть из короны. Там можно все, если нужно. Слушайте, приятель, а мы получим что-нибудь для газеты, а?

— Вы будете первыми, кто узнает об этом, — пообещал я и повесил трубку.

Мы поместили камни в надежное место и после обеда снова участвовали в гонках.

Когда вернулись вечером, то выяснилось, что Поул участвовал в семи гонках и выиграл шесть. А мы из семи гонок выиграли все семь. Жеребьевка на полуфиналы проводилась в спортивном клубе. Губы Хонитона изогнулись в тонкой усмешке, когда он развернул свернутую полоску бумаги.

— Уэлш против Джибюна. Деверо против Фурнье.

Фурнье был хорошим гонщиком. Но ему не повезло. Он старался выиграть Кубок Марбеллы. А я стремился побить Поула Уэлша. Здесь нечего было и сравнивать.

Весь вечер я оставался со своим экипажем. Мы зашли в ярко освещенный ресторан, потом пили пиво в сверкающем баре, где не было темных углов, в которых могли произойти всякие случайности.

В 1.45 я покинул освещенные места, пошел к своему автомобилю и направился по темной дороге к окруженной королевскими пальмами автостоянке ночного клуба «Ред Хауз».

* * *

Яркие фонари в ветвях деревьев освещали подъездную аллею. Звуки гитары и слова песни проникали даже сквозь поднятые стекла машины:

Вот здесь, в «Ред Хауз», Моя кротка...

Люди спускались по наружной лестнице. Соло гитары и песня закончились. Раздались аплодисменты. Масса смеющихся и обнимающихся людей вывалилась на покрытую гравием площадку. Автомобили начали разъезжаться. А вот и еще два человека спустились но ступенькам — длинноногий мужчина в сверкающих брюках и стройная блондинка. Джеки и Хелен. Она, прощаясь, коснулась рукой его плеча. Он послал ей воздушный поцелуй. Они прошли к своим респектабельным автомобилям. Все это было нежно, но невинно и непорочно, как молоко.

Меня опять прохватило потом. Я сжал зубы и поехал за ней, когда она выехала на главную дорогу Марбеллы. Здесь мелькали сотни фар. И за каждой из них могли скрываться холодные глаза Деке или Джима Громилы.

Хелен свернула к чугунным воротам с парой ярких огней. За ними виднелись виллы, достаточно удаленные от дороги и разделенные зарослями кустарника и зонтичных сосен. В зеркале заднего вида ясно различались две фары.

Фары в зеркале заднего вида свернули влево. Я обнаружил, что мое дыхание участилось. Она свернула с дороги. В свете фар засиял маленький белый дом, скрытый среди деревьев. Ее автомобиль остановился. Я тоже остановил машину и медленно вышел из нее. Ноги плохо слушались. Я стоял спиной к машине в ожидании, что же будет дальше. Но в тяжелом ночном воздухе раздавались лишь пение цикад да треск дальнего мотоцикла.

— Входите, — пригласила она.

И вдруг все вокруг стало приветливым и обыденным. Под ногами был песок, покрытый иголками опавшей сосновой хвои. В пустынном доме внутри жило эхо. На белых стенах висели картины с изображением быков, а полы были вымощены красной плиткой. Я расслабился.

Она открыла дверь большой комнаты и сказала:

— Я сейчас спущусь. Там, на стойке, есть пиво.

Я сидел и смотрел на полчища муравьев, пересекающие терракотовые плиты пола, и почти был готов к тому, что в дверях появится Джим Громила с укороченным автоматом в руках. Но он не появлялся. Вместо него появилась Хелен в черном платьице, которое очень шло к ее коротким светлым волосам. Она стерла с лица косметику, прошла к камину, разлила в бокалы на два пальца виски и сказала:

— Мне кажется, у нас с вами одна цель.

Она смотрела на меня, и ее лицо казалось усталым и отчужденным.

— Я целый день провела в том доме, но ни слова не услышала о вашем друге Генри Макферлейне. Мне очень жаль.

— Ну и что же? — сказал я, чтобы скрыть свое глубокое разочарование.

— Мне очень жаль, — повторила она.

— Вы знаете, кто такой Деке Келльнер?

Она ядовито рассмеялась:

— Если вы знаете содержимое корзины для бумаг, то вы знаете, кто ее хозяин.

— А вы слышали что-нибудь об ограблении Уолстейна?

Она удивленно посмотрела на меня.

— Нет.

И тогда я рассказал ей об автоматах и маленьком человечке, кричащем от страшной боли, когда фаланги его пальцев были сплющены закрытым ящиком стола. Она слегка сжала губы и кивнула.

Когда я закончил говорить, она поднялась и достала из шкафчика большой красный альбом для наклеивания вырезок и бросила его мне на колени. Я открыл его.

На первой странице была помещена глянцевитая брошюра. Это было обычное рекламное издание, там были картинки с яхтами, искусственными гаванями, домиками с крутыми крышами — словом, все, о чем можно было только мечтать. На следующей странице пошли газетные вырезки. Первая озаглавлена: «Двое погибли в амбаре». Остальные статьи по-разному варьировали эту тему. Вырезки были сделаны из разных газет, начиная от таких, как «Бостон глоуб», и кончая «Экзаминер». В заметке говорилось, что Джек Уолтон, отставной гарвардский профессор, и его жена Уна погибли в своем сенном сарае, укладывая сено. Высказывалось предположение, что трава при уборке оказалась слишком влажной и кипы могли самовозгореться. А Джек и его жена как раз во время возгорания укладывали сено и не смогли спастись. Газета «Экзаминер» подробно написала об Уолтонах, которых все любили, и не только потому, что они владели землей в устье реки, где привыкли бывать многие жители в летнее время. А потом их участок вместе с фермой был приобретен какой-то компанией.

Мне не надо было даже читать название этой компании. Я и так знал его. «Си Хорз Лэнд».

— А кто были эти Уолтоны?

— Мои родители. Отец никогда не закладывал на хранение сырую траву. Они просто сожгли их заживо, вот так. Сначала они присмотрели участок. Потом распустили слух, что у Джека и Уны возникли денежные затруднения. А затем сфабриковали документы о продаже и подпись отца. Потом убили их до того, как им удалось обратиться к своим адвокатам. Но никто, кроме меня, в это не верил. Я как-то слышала разговор родителей об этом.

— Я верю этому, — сказал я.

Я вспомнил все, что случилось в «Саут-Крике», и как сгорел «Буревестник» в гавани Пуэрто-Баньос.

— Но как вы все это узнали? — спросил я.

— Я заинтересовалась этой компанией «Си Хорз Лэнд». Она зарегистрирована на острове Мэн. Они не стали со мной разговаривать. Тогда я покрутилась вокруг и подружилась с одним парнем из их офиса.

Сна твердо взглянула на меня своими серо-зелеными глазами и продолжала:

— И он дал мне адрес Джеймса де Гроота, и я поехала, чтобы увидеться с ним. Людям нравится видеть меня.

— Ничего удивительного, — вставил я.

— Я стали дружить с Джеймсом, а он оказался порядочным ослом, как вы сами теперь догадываетесь. Он и есть директор компании «Си Хорз Лэнд», это вам известно? Он в принципе не любит насилия, а тем более не любит слышать об этом. Но Деке все делает по-своему, считая, что его уровень выше. Джеймс планирует дело, но он... не задает вопросов о том, какие методы применяет Деке. И никто никогда не говорил ему, что «Си Хорз Лэнд» существует для отмывания денег, которые Деке имеет с перепродажи драгоценных камней.

— "Си Хорз Лэнд" делает прорву денег. Покупает участки на побережье, как правило, те, которые никогда не пошли бы в продажу, будь живы их владельцы. Провернуть все это, а потом продать... громадная прибыль.

Она пожала плечами.

— А что насчет Поула Уэлша?

— Поул Уэлш — просто дурак, — сказала она. — Он считает, что ему полезно крутиться среди этих людей. Мне кажется, что Деке держит его при себе потому, что ему нравится смотреть на его ужимки. Но вас-то он все равно убьет.

Я спросил:

— А откуда вы знаете про все это?

— Я работала в их офисе на набережной в Саутгемптоне. Он решил, что я уж совсем дурочка и не создам ему проблем. Я получала указания и точно выполняла их. А когда что-нибудь интересное оказывалось в мусорной корзине, я делала копию.

Она похлопала рукой по краю красного альбома.

— Все это — не доказательства. Но толковый адвокат, не приученный вилять задом, легко может превратить их в доказательства.

— И вы передадите это в полицию?

— У него полно своих людей в полиции. Здесь, в Испании, его не ухватить.

— Но они не могут выдать его кому-нибудь?

— Нет, — ответила она, — но, может быть, ему самому потребуется куда-то поехать. Например, в Англию, Германию, куда угодно. У него любые паспорта, он заказывает чартерные рейсы, чтобы трудно было узнать, куда он летит. У него никаких проблем. Он имеет массу верных друзей. Но когда он в следующий раз выедет из этой страны, я разузнаю, куда он направился, сообщу полиции, и они его загребут.

Я спросил:

— И как долго придется этого ждать?

Она улыбнулась, и это была жесткая улыбка.

— Не так уж долго. Он собирается со дня на день в Англию.

— Откуда вы знаете?

— Ваш друг Поул Уэлш помогает ему.

— Поул?

— Они в клубе говорили об этом. В расчете, что я их не пойму. Он очень высокомерен с женщинами, наш Деке. Но у него тяжело больна мать.

— Его мать? — Ужасная старуха.

— Как он поедет и когда?

— Спросите Поула, — ответила она. — Мать Деке живет в городке, который называется Ширнесс. Она не может выехать из страны. Она очень больна. Эти Келльнеры — дружная семья.

— Блекахи. А откуда вы знаете?

— Он сам мне сказал. — Она пожала плечами. — Ее портрет висит в его доме.

Я вспомнил изображение ужасной Пожилой леди в «Nucstro Casa».

— Я видел портрет, — сказал я.

— Он ставит перед ним цветы. Она умирает. Хелен выглядела очень усталой. Я спросил:

— И как долго вы собирали эти... доказательства?

— Три месяца, — ответила она. — Три проклятых месяца.

Она отпила виски, и ее лицо изменилось, потому что она старалась сдерживать слезы. Но это ей не удавалось.

Я встал, сел с ней рядом, обнял ее и сказал:

— Успокойтесь, не дергайтесь хотя бы сейчас.

Ее тело напряглось в моих руках. Она положила голову мне на грудь. Слезы пропитали насквозь мою рубашку. Потом она расслабилась, подняла голову.

— Все в порядке, больше не буду.

Хелен села, вытерла глаза и сказала:

— Вы согласны лечь со мной в постель? Мне хотелось бы, чтобы кто-нибудь был со мной.

— Все равно кто?

Она улыбнулась:

— Именно вы. Ирландец, или, как вас называет Поул Уэлш, мой ирландский выродок.

Мы поднялись наверх. И на ее большой белой кровати под теплым ветерком, дующим со стороны зонтичных сосен, занялись любовью. Все получилось просто, прямо и нежно. Мы ушли от всего мира и от всего того, что в нем было плохого. А потом она лежала в моих объятиях и смотрела на отражение своего стройного тела в окне.

Хелен сказала:

— Это первое нормальное дело, которым я занимаюсь за последние месяцы.

Она повернулась навзничь, взяла мое лицо в руки и поцеловала.

И я заметил, как пластична линия ее спины.

— Не возражаешь, если мы проделаем это еще раз? — Иди ко мне...

Я увидел, как сверкнула в улыбке белая полоска ее зубов. И тут раздался звонок телефона.

— Не подходи, четыре утра...

— Это, наверное, Джеки. Ему необходима поддержка.

Она подняла трубку и ответила. Акцент нижнего Ист-Сайда появился снова.

— Что, мой дорогой, бедный Джеки?

Телефон что-то бормотал ей в ухо. Я играл короткими золотыми волосами у нее на затылке. И вдруг она воскликнула:

— Что?

Голос на другом конце провода был громким и возбужденным. Она ответила:

— Бедный мой, сладенький. Отдохни, детка. Все уже позади. Иди домой и прими эту маленькую таблетку.

Голос в трубке снова забормотал.

— Мы позавтракаем. Будет много сладких пирожных у Пепе, как ты любишь. Верь мамочке.

Бормотание закончилось. Она положила трубку, и я переспросил:

— Мамочке?

— Джеки просто большой ребенок. А собак у Деке снова выпускали.

Она села, обхватив колени руками. Ее голос звучал напряженно.

— Там был какой-то человек у него в саду. Пожилой англичанин. Джеки сказал, что он сильно кричал.

Я быстро сел на кровати.

— Собаки разорвали его?

— Они свалили его. Джеки сказал, что он не мог на это смотреть.

Ее голос звучал ровно и монотонно, она как бы старалась подчеркнуть, что говорит все это потому, что должна, а не потому, что хочет. Я был уже в брюках и надевал ботинки.

— Куда они его дели?

— Джеки сказал, что заперли вместе с собаками.