В смертельном круге

 — выплюнул воду и повернулся на спину. На этот раз мне потребовалось минут десять, чтобы восстановить силы. Я страшно устал. Уголком глаза видел сияющие огни Марбеллы теперь уже хорошо различимые, но все равно такие далекие от меня что скорее всего мне суждено было умереть. Я был страшно зол. Зол потому, что завтра не буду участвовать в гонках, не смогу пропустить этого Поула через мясорубку и выиграть пари. Я был зол на то, что, вспомнив Поула, стал немедленно думать о Деке. А это сделало меня еще злее. И эта злость заставила меня снова повернуться на живот и начать упрямо расталкивать воду головой, продвигаясь сквозь черную воду туда, где сияли огни.

Холодная вода не содействовала злости, она скоро прошла, а слабость вернулась. Я чувствовал, что руки двигаются все медленнее, и мне снова пришлось передохнуть. Становилось труднее удерживаться на плаву, и я опять повернулся на спину. Скоро руки оцепенеют совсем, и это конец.

Искоса глядя на мерцающие огни на горизонте, я боролся за свою жизнь.

И вдруг один из огней двинулся.

Автомобиль, подумал я. Запоздалый водитель. Сейчас приедет домой. Постель. Проснется утром. Счастливый малый.

Свет двинулся снова. Сначала он был не заметен на фоне береговых огней, а теперь он перемещался на ином фоне. Мое сердце учащенно забилось. Ведь там было три огня, и нижний — красный. Судно, повернутое ко мне правым бортом! Наверху, над далекими огнями города, плыл белый огонь, а прямо над ним — еще один красный. Они передвигались, эти огни, пропадая и появляясь вновь на фоне звездной панорамы города. Но я прекрасно понимал эту открытую книгу моря: «В дополнение к боковым огням два огня кругового обзора — красный над белым — рыбачье судно с заброшенным тралом».

Я находился от них не более чем в полумиле. И трал у них был заброшен. Стиснув зубы, я быстро поплыл по направлению к судну.

Вот теперь-то я по-настоящему хотел жить. Все видения исчезли. Осталась только боль. Огни остановились. Я мог уже различить очертания мачты и такелажа и слышал тарахтенье старого дизеля.

«Не уходи, — молил я его мысленно, — оставайся здесь!»

Руки онемели, они с трудом двигались, как лопасти старого парохода. До судна оставалось всего ярдов двести. Я уже видел черную стену его борта, фигурки людей, копошащихся на верхней палубе под рабочим освещением, и мог слышать характерный звук лебедки. Я остановился в воде, поднял руку и закричал. Но на палубе было слишком шумно, и мой голос утонул в этом гаме, как камень в глубоком болоте. Я снова поплыл, заклиная: «Не уходи, оставайся на месте».

Оставалось всего каких-то сто ярдов. На палубе у лебедки спиной ко мне стоял матрос. Я орал и бил ладонями по воде. Он таки не повернулся. Я замолк, соображая, что же делать дальше. Потом закричал снова. Плечи горели огнем, ноги были налиты свинцом. Мне оставалось ярдов двадцать. Силуэт этого человека я видел на фоне бортовых огней, видел, как трепетали короткие рукава его рубашки под бризом. Стук дизелей был очень громок. Я открыл рот, чтобы закричать снова. Но тут шум дизелей изменился. Белая пена вскипела за кормой. Сначала медленно, а потом все быстрее, траулер двинулся вперед.

Я опоздал!

Я чуть не сошел с ума от отчаяния, руки меня не слушались, а ноги висели мертвым грузом. Я проплыл последние двадцать ярдов до траулера и почувствовал, как струя от винта разворачивает меня. Теперь я сидел только высокую корму, уходящую в темноту. Десять ярдов от меня, пятнадцать, а вот уже и огни Марбеллы, отделенные от меня черным корпусом траулера, снова открылись и подмигивали мне с расстояния в восемь миль.

Я медленно загребал воду, наблюдая, как мое спасение таяло в темноте ночи.

И вдруг что-то коснулось моей руки. Я инстинктивно отпрянул в сторону, думая, что это акула, дельфин или какое-нибудь создание тьмы. Потом прикосновение повторилось. Мое сердце в ужасе забилось. Меня обуял сумасшедший страх перед тем, что могло возникнуть из этой черной тьмы. Я протянул руку, чтобы оттолкнуть от себя это, но нащупал гладкий круглый предмет.

Поплавок сети!

Моя рука уверенней потянулась к веревке. Она двигалась. Я старался зацепиться за ячейки сети. Мои ноги попали наконец в сеть, и она потащила меня на борт траулера. Когда меня поднимало вверх, я кричал изо всех сил. Кто-то услышал мой вопль и остановил большой стальной барабан, на который наматывалась сеть. Я увидел яркий огонь и около него троих коренастых небритых мужиков, которые, разинув рты, уставились на свою необыкновенную добычу. Один из них в этот момент вытаскивал из сети маленькую меч-рыбу.

— Добрый вечер, — сказал я по-испански.

Потом все окуталось туманом. Смутно помню, что меня положили на скамью, провонявшую тухлой рыбой, вином и черным табаком, и смотрели на мои разъеденные водой пальцы, напоминающие пальцы прачки.

Помню еще, как меня трясли за плечи, причиняя немалую боль. Один из этих троих рыбаков все совал мне кружку с кофе, улыбаясь небритым обезьяньим лицом.

Когда я спустил ноги со скамьи, сердце сильно зачастило, а плечи схватило так, словно там было битое стекло. Я не был уверен, что не заболею, но постарался улыбнуться и глотнуть кофе, хорошо разбавленного бренди. Это согрело меня изнутри, как факелом. Рыбак дал мне сухой комбинезон, который оказался слишком маленьким.

Я вышел на палубу.

Порт Марбеллы был залит ослепительным светом утреннего солнца.

— Хорошо спали? — сказал тот же рыбак.

— Который час? — спросил я по-испански.

Он показал мне часы, прекрасную японскую модель. Десять часов пять минут. Я кивнул и улыбнулся. Солнце уже поднялось над гаванью, и я почувствовал, как сух и горяч воздух. Это было так не похоже на холод и мрак прошедшей ночи, что можно было усомниться в реальности происшедшего.

Но только на один миг.

Я обошел весь экипаж и каждому пожал руку. Они все были заинтригованы, но, казалось, радовались моему спасению. Потом я сбежал по сходням и сел в такси — черно-зеленый «мерседес». Я неважно выглядел в своем комбинезоне, но здесь была Марбелла, и никто этому не удивлялся. А у меня в голове засела более важная, по сравнению с одеждой, проблема — надо поговорить с Хелен!

Но еще важнее, чем Хелен, были гонки.

В конце мола я увидел уже поднятые паруса. Таксист прошел со мной сквозь толпу. Чарли заметил меня с кокпита и крикнул:

— Где тебя черти носили?

У него было усталое лицо с черными кругами под глазами. Я спустился вниз. Чарли заплатил таксисту, а Скотто одолжил мне шорты.

— Сожалею, что заставил вас поволноваться.

— Мы и не чаяли увидеть тебя живым, — сказал Чарли. — Лодку нашли в шесть утра, в шестидесяти милях отсюда, автопилот был включен, а на борту никого. Кто-то сказал, что видел, как ты, пьяный, садился в нее.

— А кто это сказал?

Чарли пожал плечами:

— Всякие ходят слухи.

Кто-то еще тоже слышал об этом. Внизу, в доке, Поул Уэлш устанавливал эластичные связи на своем спинакере. Вернее, должен был это делать, потому что в данный момент, ошеломленный, уставился на меня, как на привидение.

Я крикнул:

— Доброе утро, Поул! Вы готовы?

Он улыбнулся слабой неясной улыбкой, исказившей его лицо.

Чарли спросил:

— Что это такое с ним?

— Его друг Деке Келльнер вывез меня в море на этой потерявшейся лодке. Они ударили меня по голове и вышвырнули за борт вон там! И я показал на голубое, сверкающее под солнцем море.

Чарли посмотрел на море, а потом на меня.

— За борт? — Он нахмурился. — Прямо там?

Я подтвердил. Тогда он спросил меня:

— Ты уверен, что сможешь участвовать в гонках?

Я посмотрел на Поула. Он затягивал болт, и пальцы его дрожали. Перед ним раздался щелчок фотокамеры. Он поднял голову и автоматически улыбнулся своей знаменитой улыбкой.

Ну, хватит, решил я. Этим утром я, Мартин Деверо, смету тебя со своего пути.

Я ответил:

— Еще никогда в жизни не чувствовал себя лучше!

Глава 27

Лодки со зрителями вышли вместе с нами, чернея на фоне отблесков солнца. Там был сам Хонитон и Арчер со своими биноклями и блокнотами. Моторы жужжали, как мухи, слетающиеся перед собачьей дракой, чтобы посидеть на будущих ранах. Условия были таковы: засчитывается лучшая из трех гонок, каждая гонка — один замкнутый цикл, победитель получает все.

— Пушка, — сказал Чарли.

До старта восемь минут. Я быстро вошел в стартовую зону, держась курсом бейдевинд правым галсом, и оставался в середине ее. Поул прижался к нам с подветренной стороны, стремясь захватить инициативу и вынудить меня лечь на другой галс. Вот и началась собачья драка, где противники крутятся один против другого, делают обманные движения и громко лают. Вдруг у меня в воображении обрисовалась строгая прямая линия от руки, лежащей на румпеле, прямо через лодку вперед. Я почувствовал, что прямо свечусь, излучая радиацию. Ну готовься, ты, ублюдок! Готовься, потому что мы собираемся скормить тебя мухам.

— Одна минута, — доложил Чарли.

Поул так и нависал все время над нашим правым бортом, пока мы шли к левому стартовому бую. Я слышал плеск воды, проносящейся между пластиковыми корпусами наших яхт, видел краем глаза белый скос его кокпита, видел его лицо, застывшее без всякого выражения. Он смотрел прямо перед собой. Буй был точно по курсу, в створе мачт. Еще немного влево, и Поул выжмет меня со стартовой линии, я пройду левее буя и вынужден буду сделать штрафной разворот. Если взять чуть правее, судьи могут приказать мне сделать разворот на 270 градусов и я отклонюсь от моего лучшего курса. Мы так и шли, нос к носу, приближаясь к линии старта, нас разделяло расстояние не более одного фута. Я вытер рукавом пот со лба и, не выдержав, громко сказал:

— Дерьмо!

Я видел, как Скотто ослабил главный парус, а Чарли облизал пересохшие губы. Он считал вслух:

— Пятнадцать, четырнадцать, тринадцать...

Он выглядел очень встревоженным. Мы шли вперед в невероятном темпе.

А потом случилось то, чего я и ожидал. То, что мы ослабили парус, задержало нас, и нос яхты Поула вырвался на несколько дюймов вперед. Мы тут же попали в завихрение ветра от его парусов. Казалось, он прямо-таки рванулся вперед, мы же застряли на месте. А до буя оставалось еще десять ярдов.

— Девять, восемь, семь... — продолжал считать Чарли. — Эта сволочь выскочила раньше времени!

Нос яхты Поула пересек линию старта на целых шесть секунд до выстрела пушки. Я слышал, как он кричал на своего матроса, который стоял на главном парусе.

— Протест! — закричали мы.

Он был так близко, что я слышал, как работала его УКВ-радиостанция и судьи приказывали ему сделать штрафной разворот. А мы пересекли стартовую линию точно по выстрелу пушки. Когда я снова взглянул на Поула, он делал правый разворот. И оказался далеко позади нас. Мы так и шли впереди всю дистанцию до поворотного наветренного буя. Никто в мире, кроме Чарли, не знал, как выжать максимальную скорость из яхты типа «Бейлис-345». Повернув, мы поставили спинакер и пошли к подветренному бую с чисто попутным ветром. Поул сделал поворот в двух сотнях ярдов позади нас. Нодди и Слайсер, сидящие на корме, чтобы уравновесить яхту, отпускали язвительные замечания в адрес Поула, особенно когда он пытался подставить нас под свою ветровую тень. Но для этого он был слишком далеко позади. Мы пришли за полторы минуты до выстрела пушки.

Опустив паруса, мы сидели в ожидании следующей гонки и пили апельсиновый сок. Другие полуфиналы уже прошли. Мне бы надо было понаблюдать за ними, но я обливался потом и сидел в кокпите, ибо не был уверен, что ноги выдержат меня, если я встану.

— Ты ужасно выглядишь, — сказал Скотто.

— Ты видишь совсем другого человека, — ответил я.

Он кивнул и улыбнулся, а потом, шаркая ногами, побежал на фордек проверить спинакер. Чарли сказал:

— Пара минут до пушки.

Всего две минуты! Возбуждение от первого старта уже прошло. Предстоит еще одна гонка.

Мы подняли паруса. Бриз тут же наполнил их, превратив в туго натянутые сверкающие крылья. Я направил яхту в левый угол стартовой зоны. Справа по борту за судейской лодкой я видел треугольник паруса Поула и сказал:

— Ну, сейчас мы потанцуем!

Мои люди согласно кивнули, прекрасно все понимая. После наших долгих тренировок слова не были нужны.

Мы находились за линией буя, с левой стороны от него.

— Минута до пушки, — напомнил Чарли.

— Ослабьте паруса.

Паруса захлопали на ветру, как флаги. Впереди на волнах прыгали два стартовых буя — плавучие бутылки шампанского. На дальнем конце стартовой линии была видна яхта Поула. Она медленно продвигалась вперед, судя по белым бурунчикам в чернильно-синей воде у ее носа.

— Тридцать секунд!

— Вперед! — приказал я.

Загремели лебедки. Паруса снова превратились в тугие крылья, ветер зашипел, как змея, и руль начал разрезать воду. Буй был слева.

Поул шел правым галсом прямо на нас. По правилам у него в таком положении было преимущество. Его люди на фордеке что-то кричали мне. Я, не обращая внимания на них, переложил румпель влево. Наш нос пошел вправо. Волна от его форштевня прошла совсем близко от нас, и его борт проскочил всего в одном футе, когда я уступил ему дорогу.

— Готовься! — закричал я.

Обычное действие в таком положении состояло в том, что я должен был бы постараться выйти ему за корму. И Поул хотел, чтобы я зашел ему в хвост. Его мысли было так легко прочитать, хотя он сидел, насупившись, и крутил головой, чтобы все видеть. Его лебедки уже затарахтели. Он готовился принять обычные меры против нашего маневра.

— Пошел! — скомандовал я.

И вместо того чтобы повернуть к ветру, как он ожидал, я резко взял румпель на себя и направил лодку по длинной дуге, ускоряя ее ход. Лодка под рокот воды летела по волнам, вместо того чтобы зарываться в них. В конце этой дуги мы переставили парус, не теряя скорости, которая в конце этого лихого маневра достигла двадцати узлов.

— Ну-ка, покричите ему!

— Эй, право на борт! — заорали Нодди и Слайсер. Острый как бритва нос яхты Поула отвернул в сторону, и он дал нам пройти. Я слышал, как он ругался, когда я взял круто в бейдевинд. Руль поднял массу пены при резком повороте. Теперь уже мы были между ним и линией старта, контролируя его поведение. Я посмотрел на него. Его лицо было ужасным. Он отвернулся и сплюнул за борт.

— Успокойся, ты! — сказал Скотто достаточно громко, чтобы он слышал.

Мы стартовали, опережая их на три четверти корпуса лодки, идя правым галсом. Три четверти корпуса было не так много, но и не так уж мало, потому что, идя на первой части дистанции против ветра, мы не только были все время между Поулом и буем, но и портили своими парусами ветер для него.

Завихренный ветер стал причиной того, что его скорость упала, и он начал отставать. Я видел, как на его парусах заиграли солнечные зайчики, отраженные от воды. Потом я уже не смотрел ни на что, но прекрасно знал, что сейчас произойдет.

Обернувшись, я увидел, что Поул привстал и, чтобы не дать мне возможности рассмотреть положение его румпеля, прикрыл его своим телом. Его левое плечо двинулось. Я улыбнулся, увидев растерянность на его лице. Но он опоздал с этим.

— Он пошел, — сказал Чарли, не разжимая губ.

Я слышал, как на его яхте подняли дополнительный парус, и они сменили галс. Но я тут же переложил руль и сделал то же самое.

Он этим ничего не добился, и его главный парус был по-прежнему в вихревой струе от наших парусов.

— Следи за ним, — снова пробормотал Чарли сквозь зубы.

Я и не спускал с него глаз. Когда вы идете в парной гонке позади и против ветра, ваше верное спасение может быть в том, чтобы уйти из-под прикрытия лидера и пойти самостоятельно. Единственный способ проиграть для лидера — это выпустить соперника из своего прикрытия.

Мы не выпустили его.

Пот выступил у меня на лице, когда наветренный буй, эта огромная пластиковая бутылка, стал прорисовываться все яснее. Мускулы наших рук были словно завязаны узлами, а голова распухла от мелькания солнечных бликов на воде.

— Он догоняет, — сказал Чарли.

И это было так. Расстояние между нами сократилось до полутора корпусов. Если у него такая же скорость, как у нас, может случиться всякое. Уверенность, которая была у меня на старте, улетучилась:

Я снова ощутил головную боль и ломоту в руках.

Эта гротескная плавучая бутылка-буй росла на глазах. Уже можно было слышать плеск волн о ее бока и отраженные звуки от нашего приближения и шума моторов судейского катера.

— Быстро обойдем эту колбасу!

Мои люди — Нодди, палубный матрос, и Слайсер, мачтовый матрос, — понимающе кивнули. Им не надо было что-то объяснять. Они были готовы поставить спинакер, когда это потребуется, применив все свое умение. Осторожно я новел длинную пологую дугу с ускорением. Передо мной на воде возникло темное пятно от сильного порыва ветра. Солнце и море поплыли у меня перед глазами. Нос яхты пошел в сторону, и мы вплотную приблизились к надувному бую. Нодди отталкивался от него, работая руками, так же, как боксер бьет по тренировочной груше. Но я вел яхту слишком быстро. Мы навалились на буй, уже почти пройдя его, и оттолкнули его в сторону фута на три, когда мы отошли, буй, этот громадный желтый нейлоновый пузырь, резко закачался.

— О Боже! — воскликнул Скотто.

Мы затаили дыхание. Это был серьезный момент.

— Протест! — раздались голоса сзади.

Я не стал ждать, пока заработает УКВ-радио и мне скажут, что я должен еще раз обогнуть буй Я повернул румпель. Мы обошли буи за двадцать секунд. Но яхта идущая со скоростью восемь узлов, может далеко уйти за эти двадцать секунд. Когда мы заканчивали обход буя и ставили спинакер, яхта Поула была уже почти в восьмидесяти ярдах от нас.

Чарли спокойно констатировал:

— Он здорово оторвался от нас.

Я выровнял дыхание. Он был прав. Я все еще старался спасти положение, направив вихри ветра от нашего паруса так, чтобы они чуть-чуть опережали его курс, как делает охотник при охоте на фазанов. Когда он подходил к подветренному бую, я видел, что этот прием действует. Но было слишком поздно, он оторвался далеко.

Поул уже повернул, когда мы подходили. Я увидел его лицо. Солнце блестело на потном лбу. На челюстях играли желваки. Заметив меня, он расплылся в своей мерзкой улыбке. Оторвал руку от румпеля и, подняв ее, сделал непристойный жест средним пальцем в нашу сторону.

— Вот это по-спортивному, — сказал я.

Потом, резко взяв румпель на себя, под шум лебедок наклонил яхту, стараясь выжать скорость. Но уже ничего нельзя было сделать, он пересек линию за десять секунд до нас.

Теперь мы были равны, выиграв по одной гонке.

Команда сидела, ничего не говоря. Мне страшно хотелось положить голову на скамью и заснуть недельки на две. Но это не поднимало дух. Тогда я стал думать о Поуле.

Он понимал, что из нас двоих лучший гонщик я. Вот почему ему приходилось идти на всякие ухищрения. Он это делал в Австралии и здесь сделал то же самое, хотя мы следили за ним, как ястребы. Вот я и попивал апельсиновый сок, посматривая, как он и его команда сидели в кокпите, сдвинув головы. Одна гонка, всего двадцать минут, и пятьдесят тысяч фунтов плюс Сенаторский Кубок.

— Смотрите за ним, — сказал я. — Он выкинет какую-нибудь грязную штучку.

Они кивнули — Чарли, тонкий и худой. Скотто, большой и светловолосый, Нодди, сильный и коренастый, и Слайсер. Они понимали, какова ставка в этой игре. Мы тоже знали кое-какие хитрые приемы.

— Три минуты, — предупредил Чарли.

Мы двинулись к концу линии. Над нами тарахтели два вертолета. Лодки с телеоператорами приблизились к нам, едва мы начали двигаться.

Бриз был теплым, он шел с юга. К запаху моря примешивался легкий привкус песка — там была Африка. Камеры жужжали, были видны блики солнца в стеклах биноклей. Ветер принес новый запах. Запах крови.

Глава 28

На этот раз мы были на правой стороне стартовой линии, идя правым галсом. Над катером, где размещался комитет гонок, взвился клуб дыма и донесся хлопок выстрела. Бриз немного усилился. Он накренил яхту на правый борт, и брызги полетели мне в лицо. Поул шел немного впереди. И шел быстро. Я твердо держался своего курса. Поул, скосив глаза, напряженно наблюдал за мной, стараясь предугадать мои действия. Теперь уже по правилам гонки я имел преимущество.

Между нами было уже двадцать ярдов, когда я резко взял румпель на себя. Наш нос, отворачивая, прошел мимо белого борта яхты Поула всего в двух дюймах. Он судорожно повернул к ветру, чтобы избежать столкновения, в результате которого он был бы дисквалифицирован. Я слышал сквозь хлопанье парусов, как он разъяренно кричал, и позволил себе слегка улыбнуться. Уверенный в себе человек не станет так орать.

Наша яхта шла сквозь волны, а затем мы круто взяли к ветру. Скотто бешено работал с парусами, когда мы проходили мимо Поула.

У правого буя порывы ветра вздымали волны. Они были направлены не прямо в лицо, а немного к западу. И я решил это использовать, пройдя под некоторым углом к линии ветра, а не прямо на буй. Мы сможем дойти до него левым галсом. Тогда я смогу плотно держать Поула.

Все это проскочило в моем мозгу за полсекунды, пока я, держась в бейдевинд, перекрывал ему путь. Если мы не потеряем ветер и не столкнемся с ним, все будет в порядке.

Я посмотрел в его сторону. До него было всего десять футов. Его лицо пылало гневом.

— Вы налетите на меня! — закричал он.

— Ты, дерьмо, — тут же ответил Скотто, — протестуй!

Но он не стал протестовать. Он схватился за румпель, чтобы отойти в сторону. Но я снова приблизился к нему. Он опять отвел нос своей яхты, а я повторил тот же маневр, двинув свой нос так, будто хотел коснуться его.

Он подло ухмыльнулся и сказал:

— Ты, гаденыш!

Порыв ветра покрыл рябью воду справа от нас. Ветер завыл в снастях, и мачты наших яхт накренились. Я увидел, как человек из команды Поула украдкой взялся за парус.

Скотто тоже это заметил, и его руки заработали как змеи: развернул генуэзский парус, который тут же наполнился ветром. То же самое сделал Поул, и его мачта рассекла небо, как меч. Он промчался по тому месту, где мы были всего секунду назад.

— Галс! — закричал я.

— Сорок пять секунд, — сказал Чарли.

Мы отошли вправо. Я буквально обливался потом. Если бы наши мачты соприкоснулись, это было бы расценено, как попытка протаранить Поула, когда тот по правилам имел преимущество, находясь справа от меня. В лучшем случае это повлекло бы наказание в виде разворота на 270 градусов, а в худшем случае — дисквалификацию.

Чарли продолжал считать:

— Семь... шесть... пять...

Скотто перешел на правый борт, чтобы своей массой уравновесить яхту при повороте, который я собирался сделать на большой скорости, приближаясь к бую.

— Ноль! — закончил счет Чарли.

Через две секунды мы проскочили мимо буя. Взглянув на стартовую линию, я увидел, что второй стартовый буй все еще закрыт белым корпусом яхты Поула. Мы опередили их примерно на секунду. «Ну ты, мерзавец, получишь свое!» — думал я.

— Меняем галс!

Мы накренились на правый борт. Теперь мы с ним шли пересекающими курсами. Я сосредоточился на своем дыхании, стараясь удержать биение сердца, и прикидывал, где белая пирамида парусов Поула пересечется с нами. Это был решающий момент гонки — смена галсов. Тот, кто окажется впереди, получает отличный шанс сохранить преимущество на всю гонку.

Когда мы сблизились, я почувствовал всю остроту момента. Мы шли на полтора корпуса впереди и лавировали так, чтобы закрыть Поула. На его яхте теперь все кричали друг на друга.

Мы еще раз взяли галс, чтобы удержать ветер и оказаться между ним и буем. Игра в кошки-мышки началась.

Следующие минут пять прошли в суматохе бесконечной смены галсов. При подходе к бую мы увеличили разрыв до трех корпусов и даже Чарли выбился из сил.

Мы подошли к поворотному бую так, что он оказался справа по носу. У нас было преимущество, и мы могли позволить себе не слишком спешить с подъемом спинакера, а сделать это после того, как повернем.

— Давай! — крикнул я.

Нодди начал поднимать спинакер. Желтое нейлоновое полотнище пошло вверх, но остановилось на полпути.

— Поднять парус! — снова заорал я. Нодди сильно дважды дернул за фал.

— Заело! — крикнул он.

У меня внутри все перевернулось. Скотто был уже на ногах и мчался к мачте. Я видел это краем глаза. Я обернулся назад, и боль пронзила меня. В десяти ярдах позади шел Поул и его громадный желтый спинакер нависал над острым белым носом его яхты.

— Порядок! — закричал Скотто.

Спинакер удалось поднять, и он с громким хлопком наполнился ветром. Скорость прибавилась, и за кормой весело зажурчала струя воды.

Но никто из нас не радовался. Пока мы боролись с фалом спинакера, Поул Уэлш проскочил вперед и на два корпуса опередил нас.

Я глубоко вдохнул и выдохнул воздух. В голове стучало, будто в большом барабане. Указатель ветра на мачте показывал прямо по курсу. Я поправил румпель так, чтобы ветровая тень от нашего спинакера была направлена точно на черневший впереди затылок Поула. Рябь от нестабильного ветра прошлась по его главному парусу. У нас появилась надежда.

— Ты поймал его, — сказал Чарли.

Поул манипулировал парусами, а я старался держаться чуть слева от него, чтобы перехватывать идущие оттуда порывы ветра. В голове жужжало, как в улье. Моя рука на румпеле превратилась в мокрую тряпку. Минувшая ночь не прошла даром.

Чарли удивленно посмотрел на меня. Мы взяли слишком далеко влево. Поул уходил. Ветра не хватало. Хватало только солнца, которое проливало свои обжигающие лучи в этот плавильный тигель, который называется морем.

«Соберись, Деверо, соберись», — сказал я себе. И склонился над румпелем. Дюйм за дюймом мы начали догонять его. Я снова видел, как его главный парус захлопал от испорченного мною ветра, прежде чем он успел его переставить. Мы тоже сманипулировали парусами. Три сотни ярдов, и мы его настигнем!

Но у нас не было этих трех сотен ярдов. До буя оставалось всего двадцать ярдов, и нас разделяло расстояние в один корпус яхты.

— Постарайся, — сказал Скотто, словно бы ни к кому не обращаясь, — сделай это хорошо.

Мы удачно обошли буй правым бортом. Наш нос сравнялся с его кормой.

— Вот так, — сказал я.

Они все уставились на меня. Их взгляды явно выражали разочарование.

— Мы в гонке. Мы все еще в гонке, — сказал я им.

Они согласно кивнули.

— Галс! — сказал я.

Мы ушли из-под кормы, держась справа и стараясь поймать ветер на подветренном участке, но не смогли этого сделать. Я смотрел на Поула, а он бросил взгляд на меня и отвернулся, глядя на линию финиша. Потом он сделал поворот.

И я тут же поймал небольшой порыв бриза. И этого оказалось достаточно, чтобы мы продвинулись вперед. А он находился в таком положении, что не мог использовать этот порыв.

Экипаж зашумел. Но это не был стон боли. Мы прошли в шести дюймах от них, точно выбрав нужный угол, и струи воды проносились, стиснутые бортами наших яхт. Сейчас он начнет отворачивать, подумал я. А я не собирался этого делать. Шум стоял неимоверный. Я просто боялся не выдержать, но все шло к концу.

Я взглянул на Скотто и тут же взял румпель на себя. Скотто моментально ослабил парус, и лодка сразу стала на ровный киль. И тут же сверху раздался металлический звук удара. Мачта накрененной яхты Поула, нависая над нашей палубой, ударилась о нашу мачту.

Я хрипло закричал. Весь мой экипаж понял, что я задумал, и тоже начал кричать. Их крики отдавались у меня в голове, прыгая, как теннисные мячи.

Поул отвернул, но ему пришлось выполнить штрафной поворот. Мы оставили его позади и первыми пересекли линию финиша, где стояла целая флотилия лодок. Ударила пушка.

Я сел на скамью в кокпите и опустил голову на руки.

— Ты сделал это! — радостно закричал Чарли. — Ты сделал это!

Я кивнул. Моя голова была так тяжела! Я боялся, что если перестану поддерживать ее руками, то она упадет на палубу. «Я побил этого подонка, — думал я. — Я все-таки победил его!»

Глава 29

Хонитон торжественно высился на причальной стенке в блейзере и клубном галстуке яхт-клуба «Пэлл-Мэлл», развевающемся под бризом. Он подошел ко мне. Его улыбка была тонка, как бритвенный разрез.

— Мои поздравления, — произнес он. — Я буду рекомендовать вас для участия в Кубке Сенаторов.

Его голос звучал сдавленно, будто он с трудом выдавливал из себя эти слова.

— Я все-таки побил этого подонка, — сказал я, проходя мимо и пробираясь через толпу на причальной стенке. Хелен, думал я. Теперь Хелен должна мне все объяснить.

Мой автомобиль так и стоял под деревьями на том самом месте, где я оставил его двадцать четыре часа назад. Я выехал, минуя сверкающие белые отели, на главную дорогу. Под звуки автомобильных сигналов я вылетел на восточную полосу. И очень быстро оказался у знакомых ворот. Дул горячий, как из плавильной печи, ветер с пылью. Он заставлял покачиваться ветви зонтичных сосен у дороги. Я выскочил из машины на песок и поднялся к входной двери дома Хелен.

Она была открыта и хлопала под ветром. Я прошел прямо в гостиную.

Здесь на полу валялись книги. Кто-то содрал со стен картины с быками и одну из них надел на торшер. Телефонная трубка болталась на проводе. Я открыл ящик под баром, где она хранила альбом с вырезками из газет. Альбома не было.

Ветер был горячий, но меня зазнобило. Я побежал через комнаты, громко выкрикивая ее имя. Повсюду был разбитый фарфор и разорванные картины. На полу кухни полчища муравьев пробирались через рассыпанный сахар.

Наверху все выглядело так, будто здесь дрались дикие звери. В ванной комнате был полный разгром. Шкафчик под ванной был заперт. И это была единственная закрытая дверь во всем доме. Я открыл ее.

На внутренней стороне дверцы виднелись ярко-красные пятна. Сначала я подумал, что это кровь. Но это была не кровь. Это была губная помада цвета пожарной машины. И это были вовсе не пятна, а слова: «Март уезжай Англ Деке спроси Поул».