В смертельном круге

Я вспомнил ее лицо в машине, там, под деревьями. Она не предавала меня, а предупреждала.

Вихрем пронесся я по остальным комнатам и не увидел ничего, кроме разгрома. Мать Деке умирала в Ширнессе. Но если Деке объявится в Англии, его немедленно арестуют. Поэтому он не рискнет лететь в рейсовом самолете, да еще с Хелен.

Я повесил телефонную трубку на место, снял ее и услышал гудок. Потом набрал номер домашнего телефона Деке. Ответил женский голос с сильным испанским акцентом:

— Сеньора Келльнера нет. Он уехал в отпуск.

Это Деке напал на ее дом и забрал альбом. А сама она стала заложницей, чтобы держать в руках таких людей, как я.

Я вернулся в отель, позвонил Поулу. Он тоже уехал. Придется ловить его в Англии. И я заказал себе место в самолете компании «Иберия» через четыре часа. Потом отправился в Малагу, в больницу.

Генри выглядел очень постаревшим и худым. Он был под капельницей, а рядом стоял баллон с кислородом. Генри сказал:

— Мэри собирается забрать меня домой.

Я хотел бы повидать ее и занять у нее хотя бы малую толику ее непоколебимого спокойствия, но мне так много предстоит испытаний, что едва ли я смогу остаться спокойным. Я сказал, что все идет хорошо, и потрепал его по руке. Мэри в безопасности и за ним есть кому присмотреть. А в этом он сейчас нуждается. Разница между тем Генри, который шесть недель назад покидал «Саут-Крик», и этим была ошеломительной. Я посидел еще немного в этой антисептической тишине, слыша только далекое хлопанье дверей и журчание доносившихся откуда-то женских голосов.

А когда я поднялся, чтобы уходить, он спросил:

— Ты выиграл у Уэлша?

— Да. — Я немного поколебался. — Мы заключили с ним дополнительное пари. Моя доля в нашем деле против его доли. Он больше ее не имеет.

Генри внимательно смотрел на меня. Его голубые глаза казались старыми и пустыми под тяжелыми складками век. И вдруг внезапно они просветлели.

— Дерзкий чертенок, — сказал он. — Ты маленький дерзкий чертенок. Ты не мой сын, но я чертовски хотел бы иметь такого сына.

Я покинул его и спустя некоторое время окунулся в кипящий котел аэропорта Малаги.

* * *

Было семь часов, когда я выбрался из аэропорта Хитроу. В самолете я все обдумал, и мне удалось даже часок поспать. Прохладный воздух Англии освежил меня и прояснил голову.

Я арендовал машину у стойки компании «Герц» и выехал на дорогу М-3. В окрестностях Бейсингстона я остановился и сделал пару покупок. А потом поехал в зеленую страну в окрестностях Винчестера.

Вечер был по-весеннему мягким. На светлых полях зеленели всходы пшеницы, и в низком солнце блестела молодая листва на склонах холмов. Шины взятого напрокат автомобиля зашуршали по гравию подъездной дороги. Было 19.30, когда я свернул в высокие кирпичные ворота Филби-Грендж, резиденции Поула Уэлша.

Кипарисовая аллея вела к зданию, построенному в тридцатые годы в излюбленном стиле биржевых маклеров, которым хоть раз довелось увидеть Хэмптон-Корт. У дома был деревянный фронтон, белые, как сахар, трубы и множество слуховых окон. Отец Поула купил эту усадьбу, чтобы соответствовать тому кругу, в который старался войти.

«БМВ» Поула стоял на дорожке у входа. Капот был еще теплый. В доме — тишина, если не считать далекого плеска воды. Я быстро вошел внутрь. Шум воды усилился.

Здесь, в Грендже, были два плавательных бассейна — один в доме, другой снаружи. Шум шел от внутреннего бассейна, который располагался в большой оранжерее с зеленой черепицей и экзотическими растениями.

Поул только что смыл с себя дорожную пыль. Он был голый и вытирался, сидя на краю бассейна. И так резко оглянулся, услышав мои шаги, что его кудрявые черные волосы разлетелись в стороны.

— Кто впустил вас сюда?

— Я только что приехал, — ответил я, продолжая идти прямо на него по краю бассейна.

Он обернул полотенце вокруг пояса и спросил:

— Что вам нужно?

— Поговорить.

Я видел его лицо крупным планом. В уголке рта дергался мускул. Я медленно надвигался на него. Он решил не сдаваться и сделал ошибку. Подойдя вплотную, я отвел руку назад и изо всех сил ударил его в солнечное сплетение.

Он издал отвратительный звук и сложился пополам. Тогда я ударил его коленом в лицо. Он попятился. Там, под пальмой, стояли тяжелые металлические садовые кресла. Я схватил одно из них и подсунул ему сзади под колени. Он шлепнулся на него. Полотенце упало. Я быстро вытащил мотоциклетную противоугонную цепочку с замками, которую специально купил сегодня, обернул вокруг его талии, пропустил под подлокотники кресла и запер замки. Он все еще хватал воздух ртом.

Я сказал:

— Поул!

Он уже достаточно очухался, чтобы взглянуть на меня.

— Отпусти меня!

— Поул, я хочу знать кое-что о Деке.

— Я знаю о Деке столько же, сколько ты.

Я вытащил из кармана еще одну вещь, которую тоже купил утром. Его глаза безотрывно следили за моей рукой.

— Все о Деке! — твердо повторил я.

— А зачем?

Он все смотрел на то, что я держал в руке. Это были садовые ножницы — секатор.

— Отрежу тебе кое-что. Сначала пальцы рук. Потом — ног. А потом и еще кое-что, что торчит. Все о Деке. С самого начала.

Он вспотел и со страхом смотрел мне в глаза. Его лицо пожелтело.

— Ты что, сошел с ума? Я объяснил:

— Я обнаружил Генри Макферлейна полуживым в сарае у Деке. Он сказал мне, что это ты устроил все эти нападения в «Саут-Крике». Я хочу знать об этом все.

Он посмотрел на секатор, а потом снова мне в лицо и лихорадочно заговорил:

— Это Джеймс. Я встретил его в Испании. И Джеймс сказал, что у него есть один тип, который занимается торговлей прибрежными участками. Он сказал, что я и мое имя могут оказаться полезными и я могу сделать на этом кое-какие деньги. Все поначалу было довольно респектабельно. Сам Хонитон был с ними. Ну, я и пошел к ним.

Его била дрожь, и он сказал:

— Я замерз.

— Продолжай!

— Мы сделали несколько дел. Вполне честных. Потом он попросил меня подыскать что-нибудь и Англии. Я сразу же подумал о «Саут-Крике» и сказал им об этом, ему и Джеймсу. Я понимал, что Генри никогда не продаст землю. Деке только рассмеялся и заявил, что здесь нет проблем. И потом началось это, в «Саут-Крике». Ты знаешь.

Он помолчал и облизал губы.

— А что Рейстрик? — спросил я.

— Да ничего. Пустое место. Мальчик на побегушках.

— Он там... что-то делал в «Саут-Крике»?

— Не знаю. Они мне не говорили. Это правда. Я же был в Австралии. Ты ведь тоже был там.

Я кивнул и сказал:

— Да. Припоминаю. Весьма живо. А почему тогда ты приобрел документ на право владения?

Он сидел голый, пристегнутый цепью к креслу. Ясно, как должен был чувствовать себя этот обычно уверенный в себе человек.

— Вложение денег, вот и все. Когда Макферлейн продаст землю, часть будет принадлежать мне.

— И ты всячески поддерживал их?

— Вполне.

— А как ты думаешь, что Деке сделал бы потом?

Он пожал плечами.

— Можешь говорить что угодно.

— Но ты же знаешь его, потому что работал на него. Это же ты устроил похищение сейфа, когда тебя попросили об этом.

— Нет, не я, — сказал Поул. Его глаза расширились, и он яростно закрутил головой.

— Это ты отвязал понтон на нашей пристани?

Он отрицал и это:

— Я был в гостях в тот вечер. В Норфолке. Можете проверить. Он уже почти хныкал.

— Ей-богу, — сказал он. — Честно.

Я поиграл секатором. Он неотрывно следил за моими руками, водя глазами справа налево и наоборот.

— Так кто же тогда дал тебе сейф?

— Рейстрик. Была телеграмма от Деке. Он потребовал, чтобы его доставили.

Я внимательно смотрел на него.

— Ты знал, что за груз был на «Альдебаране»?

— Вообще никакого не было.

— Нет, был, — отрезал я и рассказал все, что знал о драгоценных камнях.

— Ты шутишь, — фыркнул он.

— Если хочешь знать, кто шутит, пойди и посмотри мой личный сейф в Банко-де-Бильбао в Марбелле. А где сейчас Деке? На пути в Англию?

Поул явно удивился, но несомненно он знал об этом.

— Да, — продолжал я. — Мне кажется, у вас с этим Деке было немало интересных разговоров. Я хочу знать, каким путем он приезжает сюда. Где и когда.

— Разве он сообщил бы мне?

— Да, — настаивал я. — Никогда, — снова фыркнул Поул.

Я зашел ему за спину, чтобы он не мог меня видеть. Протянув руку, коснулся секатором его правого уха. Голова Поула резко дернулась.

— Ты не сделаешь этого!

А я думал о той надписи губной помадой на шкафчике в ванной комнате. У меня пульсировало в голове. Быстро, чтобы не раздумать, я разжал и снова сжал руку, держащую секатор. Он завопил от боли и шока. Кровь брызнула из мочки его уха.

— Ради Бога, Мартин! — взмолился он.

— Двадцать пять лет! Он сядет на двадцать пять лет. Он не сможет угрожать тебе.

Он покачал головой. Из его горла вырвалось сдавленное рыдание.

— Я начну с суставов пальцев. Это проще всего. Легкое движение, и кости рук разваливаются на части. Там только хрящи. Разделаем как пирог.

Я помолчал. Царила полная тишина. Он пытался отдышаться.

— Будет очень больно, даже если я только начну.

— Ты не сделаешь этого!

Я схватился за спинку кресла и повалил его на бок. Поул с шумом грохнулся на пол. Голова его с треском ударилась о плитки пола. Я быстро присел рядом с ним, схватил его левую руку, которая оказалась наверху, и загнал кисть этой руки в железный угол между подлокотником и спинкой кресла. Он сжал кулак. А я воткнул острие секатора в кожу под суставом. И начал медленно сжимать лезвия.

Он завопил. Это был крик не боли, а страха, прямо женский вопль. Я приостановился. Пошла кровь. Ножницы уже пронзили кожу. Я старался не смотреть на это.

— Ты, мерзкий подонок, — прорыдал он.

— Это ты подонок. Еще когда мы были детьми, ты обманывал и врал, чтобы добиться своего и получить все, что тебе нужно. Ты уже тогда был подонком. Ну ладно, что же все-таки Деке?

Я снова сжал ножницы. Он завопил. Я почувствовал, как хрустнули хрящи. Мне стало не по себе, но я вспомнил о Хелен, которую похитили из разгромленного дома. Я не мог удержаться и был просто вне себя.

— Говори, — нажимал я. — Говори же.

И он торопливо заговорил. Голос его срывался.

— Его мать тяжело больна. Он взял катер в Ле-Трепорте. Лоцманский катер. Он пройдет через Хорз-Ченнел к Медуэй.

— Откуда ты знаешь?

— Он просил у меня лоции.

— Хелен Галлахер с ним?

— Да.

— Когда?

— Завтра. Только отпусти меня.

Я убрал секатор в карман.

— Ну ладно, благодарю вас за любезное содействие.

Я бросил ключи от цепи в бассейн. Потом оттащил его на безопасное расстояние от края и оставил там на ядовито-зеленых плитах пола голого и прикованного к белому железному креслу.

Фары моего взятого напрокат автомобиля пробивали два желтых световых туннеля в полной темноте. Я выехал на дорогу А-303 и около Уилтона выбросил секатор в окно. Может быть, утром управляющий Поула найдет его.

В десять утра я приехал в «Саут-Крик».

Глава 30

Ворота были закрыты. Мужчина в черной униформе с серебряными пуговицами и в форменной фуражке подошел к машине. Я сказал ему, кто я такой, и он пропустил меня.

— Миссис Макферлейн уехала в Испанию, — сообщил он. Я прошел в офис и позвонил Эмили, племяннице Мэри, которая летала на легких самолетах типа «тайгер». Когда она появилась, живая и полненькая, я попросил ее:

— Сделайте мне одолжение.

— С радостью, если смогу.

— Пошлите завтра пару ваших самолетов в Кент. Я взял с кухонного стола альманах Рида и посмотрел время приливов у Норт-Форленда. Самый высокий прилив будет в середине дня.

— Туда должен подойти катер из Ле-Трепорта примерно в полдень. Можете вы подлететь туда и проследить за ним? Возьмите радио с морской частотой.

Я набросал ей силуэт лоцманского катера и показал на карте примерный район наблюдения.

— Но в темноте я не могу лететь.

— И не надо. Когда вы все сделаете, можете вернуться сюда и побыть здесь некоторое время?

Она посмотрела на меня проницательными зелеными глазами.

— А зачем все это нужно?

— Пока не могу сказать.

— А потом скажете?

— Конечно.

Теперь мне было нужно найти Тони Фултона. Дома у него оказалось темно, и я прошел по темным улицам Маршкота из краснокирпичных зданий к бару. Он оказался там, успокаивающе большой, смуглый. Он беседовал с двумя рыбаками за пинтой пива. Увидев меня, Тони заказал мне тоже пинту и пирог.

— Ужасные новости о Генри. Что там, сердце, что ли?

Я кивнул.

— Сейчас с ним все о'кей.

Мне не хотелось вдаваться в подробности, и я перевел разговор:

— Мне надо, чтобы ты сходил в Норт-Форленд. Мы наймем судно. Есть работенка.

— Гонки?

— Да нет, не совсем. Работа на один день.

— Лодку можно нанять в Ремсгейте, — сказал он. — Вам подойдет любая? Я видел там одну.

— Нужна хорошая, — сказал я.

— Да, был там один тип. Брал лодку. Но уехал сегодня. Морская болезнь. А что за работа?

— Разобраться с тем, что произошло в Испании.

Он отхлебнул пива.

— Слышал, что вы нормально перегнали «Альдебаран» в Испанию. А как там Поул?

— Да неважно. Связался с дрянными дружками.

— Не удивляюсь. Я допил пиво.

— Ну, я пошел. Мы договорились?

— В девять утра, о'кей? Лодка называется «Опал», она в гавани Ремсгейта.

Я сел в свой арендованный автомобиль и направился в Ремсгейт, изо всех сил стараясь не заснуть.

* * *

«Опал» — яхта длиной двадцать девять футов. Наниматель, страдавший морской болезнью, оставил ее во внутренней гавани. Когда я шел по понтону, свежий западный ветер шевелил ее снасти. Я вошел на борт, открыл двери запасными ключами и завалился на диванчик в салоне, вконец измотанный последними событиями. Но каждый раз, когда я закрывал глаза, перед моим мысленным взором представал лоцманский катер, тайком пересекающий Ла-Манш с самим Деке, сидящим у руля. Я не мог допустить, чтобы такие люди, как он, и дальше делали все, что им захочется.

Я ворочался на диванчике до самого рассвета. Потом сходил в город, выпил чашку чаю и съел сандвич с ветчиной, стараясь хоть как-нибудь справиться со своим нетерпением. Занялась серо-розовая заря. По прогнозу ветер ожидался западным, кое-где с туманом.

Я вернулся на судно и сделал приборку, не потому, что я так уж люблю порядок, а чтобы хоть чем-нибудь занять себя. Я драил палубу уже в третий раз, когда на краю понтона появился Тони Фултон, возвышаясь над людьми, сновавшими между причаленными лодками.

— Еле добрался, — сказал он, бросая свой мешок на палубу.

У него был неопрятный вид. Прямые сальные волосы палками свисали вниз. На подбородке была видна многодневная щетина. Лодка даже качнулась, когда он взошел на нее. Я завел двигатель. Тонн пошел к выходу из гавани, держа руль твердой рукой.

— Куда идем? — спросил он, когда мы выходили из внешних ворот.

— На север, — ответил я.

Мы вышли в серые воды Ла-Манша. Слева по борту виднелись маленькие белые группки домов вокруг Норт-Форленда. Начался сильный отлив. Я включил УКВ-радио на 72-й канал. Мы шли медленно преодолевая отлив.

— Что нам надо сделать? — спросил Тони.

— Встретим здесь кое-кого. Он войдет в устье в прилив. Скорее всего через Хорз-Ченнел.

— Ах так! — сказал Тони. Казалось, он лучше выглядел по сравнению со вчерашним днем.

Тут заработало УКВ-радио:

— "Опал", «Опал», я «Тигр»-один. Никого не вижу. Прием.

— Благодарю вас, пока все. Конец связи.

Мне стало не по себе. Я не мог думать, что произойдет, если они не появятся сейчас. Приливы и отливы создают сильные течения на мелких протоках устья Темзы. Идти против отлива в устье реки — гиблое дело. Уже было одиннадцать часов. Всего два часа до низкой воды. Если Деке сейчас не ближе десяти миль от Норт-Форленда, то это все равно что он нигде.

Тони спросил:

— А что это за тип?

— Тот самый, который творил все эти безобразия в «Саут-Крике».

— А почему вы не обратились к помощи закона? — сказал Тони.

— У него женщина на борту. Он прикончит ее, как только услышит что-нибудь о законе. Нам надо быть благоразумными.

— Ну что ж, — сказал Тони. — Надо — так будем. Прошел час. Вода уже спала. Мы могли видеть берег с западной стороны. Друг Эмили так и улетел, ничего не заметив. Теперь прилетела сама Эмили. Мы стояли на якоре. Я, сидя в кабине, курил самокрутки Тони. Мне казалось, все пропало. Он не придет. В четыре часа Тони подумал вслух:

— Они прозевали прилив. Думаю, можно идти домой.

— Нет, — сказал я.

И не потому, что Тони был не прав, а потому, что просто не хотел сдаваться.

— А если он придет в следующий прилив?

— Да? — язвительно сказал Тони. — Будет темно, как у вас под шляпой. Его и не увидишь.

Я спустился вниз и взял микрофон. Да, мы-то можем их и не увидеть. Но Эмили увидит.

Я взял большую карту Ла-Манша. При помощи навигационной линейки проложил курс от Ле-Трепорта до Норт-Форленда. Потом нажал кнопку передачи и сказал:

— Пройдите миль шестьдесят к Ле-Трепорту, курс сто восемьдесят градусов.

Я слышал звук ее двигателя, когда она подтверждала прием. Я свернул еще одну сигарету и подождал еще немного.

Прошел целый час. Солнце садилось, начинался прилив.

Наступали сумерки.

— Слава Богу, — сказал Тони, — теперь мы наконец можем идти домой?

Я уже готов был ответить ему, как включилось УКВ-радио:

— Вижу лоцманский катер. Темно-зеленый. Один человек у штурвала. Он в двадцати милях к востоку — северо-востоку от Дюгенёсса. Идет к вам. Все.

Это наверняка Деке.

— Благодарю вас, — сказал я в микрофон. У меня отлегло от сердца.

— Нам надо перехватить его. Вы можете еще остаться ненадолго там, наверху? Прием.

— Могу, — сказал далекий голос Эмили.

— Поднимай якорь, — приказал я Тони. — Снимаемся. Солнце уже село за горизонт, когда мы пошли к югу. В сиянии вечерней зари я увидел голубые холмы Кента и в голубом просвете неба сверкнул серебряный крестик самолета. Я нажал кнопку передачи УКВ-радио и сказал:

— Подверните правее.

Серебряный крестик самолета выровнялся и блеснул в лучах заходящего солнца.

— Ну что там? — спросил я.

— Ваш друг примерно в десяти милях. Курс сто семьдесят восемь градусов.

Теперь ясно. Он идет на Гудвин-Сэндс.

— Благодарю вас. Вы можете еще какое-то время оставаться наверху?

— Горючего на двадцать минут. Потом улечу.

Горизонт был чист, и в небе плыли высокие облака. К Дувру. Три контейнеровоза шли в открытом море. И вдруг далеко на юге, на горизонте, показалась точка. Я тут же навел на нее бинокль и увидел верхние части двух мачт.

— А вот и он, — сказал я.

Солнце совсем ушло за холмы. Облака тут же окрасились в красный и золотой цвет, за кормой прошел паром на Кале. Вот уже и гафель показался над поверхностью темнеющего моря, а потом и четкий корпус яхты, на которой лежала маленькая лодка, перевернутая килем вверх.

В кабине виднелась только одна голова. Ну и сволочь, подумал я Хелен наверняка внизу.

Мы тут же поставили кливер, развернулись на север и первыми поймали отлив. Мы были перед ними на три мили, а курс у нас был такой, будто мы шли в Ремсгейт. Небо быстро темнело. Катер за нашей кормой зажег свои навигационные огни. Мы шли перед ними, держа курс на огни маяка Норт-Форленда. Когда совсем стемнело, я выключил ходовые огни.

— Что вы делаете? — спросил Тони.

— Пойду за ним в Саут-Ченнел и схвачу, когда он сойдет на берег.

Белые и красные проблески маяка Норт-Форленда стали видны в 22.30. Тони методично пожирал сандвичи с колбасным фаршем. А я совсем ничего не ел. Мой желудок был пуст. Темное морское пространство заполнялось огнями. С левого борта отблески света и сияние неона города, а с правого — красные и зеленые ходовые огни судов, идущих в устье и из него.

В 23.00 красный огонь по нашему правому борту изменил курс, взяв немного левее. Ветер чуть утих и повернул к югу. Мы бесшумно продвигались вперед. Нас разделяло расстояние всего в три четверти мили, когда мы обогнули мыс.

Здесь был совсем другой воздух. Это уже не был свежий запах Ла-Манша, а это была вонь от всего того, что течет по Темзе из Лондона и затопляет весь юг Англии. Красный ходовой огонь был все там же, справа, но картушка нашего компаса отклонилась на 270 градусов вправо. Впереди замигали огни. Первый был быстро мигающий белый свет маяка у входа в Саут-Ченнел, за которыми шли Гор-Ченнел и Хорз-Ченнел. Эти судоходные морские каналы прорезали песчаную банку Кеннет-Флетса.

Прилив все еще продолжался. Деке явно хотел воспользоваться им, чтобы проскочить в Гор-Ченнел прежде, чем вода повернет обратно.

— Эхолот, — сказал я.

Были видны мигающие сигналы маяков. Слева переливалась цепочка огней Маргита.

Ходовой огонь слева от нас начал исчезать, передвигаясь к северу. Маяк Маргита оставался по левому борту.

— Что он затевает? — сказал Тони.

Карта лежала на сиденье. Я осветил ее фонариком с красным фильтром и начал разбираться.

Главный канал шел вдоль северного побережья Кента. Он был отсечен от устья длинной песчаной банкой Маргит-Хук — длинная и узкая, она шла параллельно берегу. А к северу от нее имелся еще один канал, узкий, сложный и очень мелкий даже в прилив. Это был скрытый проход в Хорз-Ченнел, идеальный, если вы не хотите, чтобы кто-то видел ваше прибытие.

Мы бесшумно крались за ним, двигаясь очень медленно. Я нервничал, как никогда. Небо стало затягивать облаками, и видимость уменьшилась. Белые проблески Маргита были уже в трех милях за кормой. Вокруг нас, невидимые в темноте, громоздились песчаные отмели, а к северу от нас только одна красная точка светилась во мгле. Если мы упустим ее, я навсегда потеряю Хелен. Надо было как-то подстраховаться.

— Держись за ними, — приказал я Тони, а сам спустился вниз. Я связался по радио с «Саут-Криком». Эмили должна была попасть туда вскоре после захода солнца.

— Слушай, — сказал я. — Свяжись с полицией. Скажи им, чтобы они были готовы арестовать Деке, или Дэвида Блекаха, который находится в розыске по поводу вооруженного ограбления. Он войдет в устье Темзы. Я скажу, где это произойдет, как только сам узнаю.

— Понимаю, — сказала Эмили, — но полиция уже здесь.

— Почему?

— Сегодня рано утром Поула Уэлша нашли на дне собственного плавательного бассейна. Мертвым. Привязанным цепью к садовому креслу.

Мгновение я молча смотрел в микрофон. Динамик зашипел, как змея. Потом я сказал:

— Благодарю вас, — и прервал связь.

Когда я оставил Поула, он лежал в добрых двенадцати футах от края бассейна. И уж никак не мог сам перепрыгнуть к воде, чтобы утопиться.

Кто-то сбросил его туда.

Я выключил радио.

И вдруг услышал голос со стороны люка:

— Руки на голову! Вставай медленно и иди сюда!

В освещенном красном светом люке показались руки, держащие укороченное ружье. На одной из этих рук был виден вытатуированный якорь. Тони Фултон!

— Эй ты, быстро! — сказал он. — Не то я размажу тебя по этой сраной каюте.

Я заложил руки за голову. Поднимая их, успел посмотреть на часы. Оставался час до низкой воды.

— Выходи, — приказал Тони.

Я вышел из каюты в кокпит. Тони высился черной громадой, бедром управляя румпелем и не выпуская ружья.

Это Тони, сказал я себе, стараясь не выглядеть совсем уж болваном. Но мне это плохо удавалось. Я просто ошалел от всего этого.

— Это ты убил Поула, — сказал я. — Что верно, верно, то верно, убил этого сморчка, маменькиного сыночка!

— Да, конечно, он был не чета тебе, дубине.

Мне казалось, что мой язык не помещается во рту.

— Сколько времени ты пробыл в «Саут-Крике»? Не менее пяти лет?

— Верно, — согласился он.

— Сразу же после ограбления Уолстейна?

— Тоже правильно.

Оцепенение понемногу проходило. На его место приходил страх. Я совершенно ясно представлял себе карту той местности, где находился. Надо потянуть время. Пусть говорит. Пусть он продолжает говорить, подумал я.

— И вы по ночам делали грязные делишки? Что было в тех наемных лодках, на которых ты ходил? Драгоценные камни в балласте?

— Возможно, — ответил Тони.

— И «Альдебаран» взял последние. Дело сделано. Деке обратит камушки Уолстейна в реальные денежки. Так, немного денег, чтобы обеспечить тебе спокойную жизнь в отставке. Но вы вместе с твоим Деке — вооруженные грабители. И убийцы. Бедный Дик!

— Это случайность. Он видел меня. Я должен был сделать это.

— Конечно, должен был, так же как и утопить Поула.

— У него был слишком длинный язык.

— Полагаю, что это ты украл тот сейф у меня из машины? А что у тебя было с этим Рейстриком в Саутгемптоне? — Я театрально вздохнул и продолжал: — Ты очень смелый человек. Тони.

Даже в темноте я увидел, как он удовлетворенно кивнул:

— Думаю, что такой я и есть.

— Но вот что странно. Ты мог бы иметь все эти камни, если бы захотел. Этот Деке живет шикарно в Испании, а ты красишь лодки в «Саут-Крике». Почему?

— Я не хотел впутываться.

— Почему же ты впутался?

Силуэт его головы и могучих плеч рисовался на фоне бледного неба.

— Потому что так мне велела моя старушка мама. Я не сразу понял в чем тут дело.

— Но почему? Тебе же нравились и Генри Макферлейн, и Мэри. Пять лет — немалый срок. Почему же ты связался с таким ублюдком, как Деке?

— А потому, что он мой брат, с вашего разрешения, — глухо сказал Тони. — Он мой брат. Вы нормальный парень и все такое, я понимаю. Но он мой брат. И я сейчас заберу его проститься с нашей мамой, прежде чем она уйдет от нас. Вот в чем дело.

Я вспомнил портрет страшной старухи с безумными глазами в доме недалеко от Марбеллы. Дверь каюты была открыта. На табло эхолота мелькали цифры: 1,8... 1,6... 1,5. Я прекрасно понимал: они меня убьют, что бы я ни сделал. Но я ничего не мог придумать.

Тогда я просто сказал:

— Ты идешь прямо на мель.

— Да что ты говоришь! — усмехнулся Тони.

И вдруг палуба у меня под ногами дернулась, подавшись вперед.

Киль врезался в дно.

Я мгновенно вскочил на скамью в кокпите и прыгнул за борт. И тут же раздался выстрел, ночь стала ярко-красной, и что-то очень горячее опалило мне правое ухо. Я плюхнулся в воду.

Стало очень холодно. Я старался как можно дольше оставаться под водой, чтобы не подставлять себя под второй выстрел. Отлив продолжался, и когда я вынырнул, полукруг кормы «Опала» значительно уменьшился в размерах. Я слышал рокот дизеля. Корма двигалась. Он снялся с мели. А справа по-прежнему виднелись красные огни лоцманского катера.

Дела мои были очень плохи. Мне снова надо было бороться за жизнь. Иначе меня утянет в эту черную пустоту, потом в пролив, где я стану кормом для рыб. А Тони Фултон и его братец вдоволь посмеются, ведь на мне не будет никаких следов насилия. И Хелен всего в полумиле отсюда, в десяти футах под этим красным огнем...

Красный огонь. Он все еще там. Маленький рубин на мачте над черной водой.

И я поплыл на этот огонь.

Конечно, я совсем не продвигался вперед, течение сносило меня, и я оказывался все дальше от цели. Но в голове я держал карту устья и говорил себе и своим замерзающим рукам: потерпите немного, еще немного.

Красный свет исчез из вида. Теперь светились белый кормовой огонь и тусклый правый зеленый огонь цвета жухлой травы над черной водой. Я был прав.

Огни должны быть на одном уровне. А было не так. Белый был значительно выше, чем зеленый.

Я улыбнулся и даже засмеялся так, что вода попала в рот. Я поплыл к этим огням и плыл, пока мускулы не стали гореть, как в огне.

Проплыв минут пять, я позволил ногам опуститься вниз. Мои ноги ощутили под водой что-то твердое.

Песок. Прочный, неподатливый песок. Дно.

Глава 31

Я постоял немного по грудь в воде. Огни были от меня в четверти мили. А то, что они наклонены, означало одно: лодка сидит на мели. Канал, не более четырех сотен ярдов в ширину, был окаймлен необозначенными песчаными отмелями. Деке где-то ошибся. Ветер донес до меня рев двигателя и запах бензина. Это он форсировал машину, чтобы сняться с мели. Но отлив уже начался. Он засел минимум на два часа.

А в канале послышался шум воды и грохот цепей. Это Тони на «Опале». Я видел, как навигационные огни погасли, остался один белый — сигнал стоянки на якоре. Все сделано в лучших традициях судовождения. Раздались всплески воды. Это Тони спешил на переговоры со своим братом. Я согнул ноги в коленях, опустившись в воду до самых ноздрей. Звуки направлялись к лоцманскому катеру. Очень осторожно я пошел навстречу течению, к огням. Идти было трудно. Вода доходила мне до груди, а скорость течения превышала один узел. Уже на третьем шаге моя нога не встретила опоры. Только вода. Гребень, подумал я, надо идти по гребню. Я позволил течению снести себя снова на гребень. А потом начал пробиваться по нему направо.

Глубина воды уменьшилась и стала мне по пояс. Потом до колен. Потом до щиколоток. А потом я оказался на сухом песке.

Я выбрался на берег, лихорадочно соображая, что мне теперь делать. В четырех сотнях ярдов от меня на катере тоже выключили ходовые огни и оставили только белый, означающий, что они на якоре. Сквозь иллюминаторы кабин был виден тусклый свет. Люк был закрыт. Тони и Деке сошли вниз. И Хелен тоже была внизу.

Я выжидал, сотрясаемый крупной дрожью. Назад на «Опал» идти было нельзя. Единственный путь — идти вперед и напасть на лоцманский катер.

Я не мог уйти отсюда без Хелен. В воздухе повеяло сыростью. Огни стали расплываться. Туман. Я сжал зубы, чтобы они не стучали слишком громко, и осторожно пошел по песчаной отмели к лоцманскому катеру.