Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Французское общество времен Филиппа-Августа

ModernLib.Net / Культурология / Люшер Ашиль / Французское общество времен Филиппа-Августа - Чтение (стр. 5)
Автор: Люшер Ашиль
Жанры: Культурология,
История

 

 


Вот десять денье — возложите ему Евангелие на голову». Священник говорит трактирщику: «Подождите, покуда я отслужу мессу, я улажу ваше дело». Трактирщик, полагая, что речь идет о плате, совершенно успокоенный, терпеливо ждет, а клирик украдкой ускользает. По окончании мессы священник заставляет встать на колени своего прихожанина, который упорно требует денег, а не изгнания бесов. Так вот в чем, оказывается, его болезнь! Сдерживаемый двумя самыми сильными молодцами прихода, он активно сопротивляется; его кропят святой водой и возлагают Евангелие на голову, понятно, без особого результата.

Стоило бы сравнить запреты соборов с соответствующими сатирами фаблио и показать, как последние интерпретируют первые. Только один пример: церковная власть часто запрещала приходским священникам играть в кости. «Рассказ о священнике и двух мошенниках» представляет нам кюре, потерявшего свои экю и даже лошадь в игре в кости с двумя случайно встреченными на дороге скрипачами. Эти бродяги сплутовали: их кости поддельные, и жертве не без труда удается вернуть себе если не кошелек, то хотя бы лошадь.

Чтобы понять состояние приходского духовенства во времена Филиппа Августа, следует искать аналогий не в нынешней Франции, где сословие нынешних сельских священников столь почтенно и уважает законы Церкви. Бросим взгляд на ту сторону Атлантики, на низшие слои испанского духовенства — Чили, Перу, католических американцев Юга: сожительствующие священники и их более чем свободные нравы, которые допускаются терпимостью креольского образа жизни, переносят нас в настоящее средневековье. Но ведь средневековье можно извинить еще и удручающим состоянием окружающей действительности, деревенской средой, откуда выходили священники и в которой они призваны были жить. Впрочем, мы думаем, что класс приходских священников в целом был не таким уж порочным и бестолковым, как можно заключить из обвинений сановников и насмешек жонглеров. Во всяком случае, среди современников Филиппа Августа известен один кюре, которого уж никак нельзя назвать невеждой и который занимает достаточно почетное место в исторической литературе своего времени. Об этом исключении следует сказать особо.

Кюре Ламбер был прикреплен к приходской церкви в Ардре, главном городе маленькой сеньории, долгое время входившей в состав Фландрии. Это был женатый священник или, возможно, бывший когда-то женатым, поскольку он прямо, без малейшего стеснения говорит о своей дочери и двух сыновьях. Год его смерти нам неизвестен, равно как и год рождения; мы знаем только, что он жил в начале XIII в. Последнее упоминание о нем в хрониках относится к 1203 г. История порой изображает его при отправлении обязанностей. Не всегда было приятно их исполнять, поскольку священники, как и монахи, не были защищены от жестокостей феодалов.

У Бодуэна II, графа Гинского и сеньора Ардра, был сын Арнуль, отлученный от Церкви архиепископом Реймсским за жестокий проступок. Неукоснительный долг настоятеля прихода заключался в соблюдении анафемы и запрещении отлученному входить в храм. Настал день, когда граф Гинский сообщил Ламберу, что его сын только что получил прощение грехов от представителя архиепископа, а поэтому, дабы возвестить о его прощении всем прихожанам, следует звонить в колокола. Одного утверждения отца отлученного священнику показалось недостаточно, он в затруднении прибег к увертке, прося об отсрочке, а затем решился поехать к Бодуэну. Он повстречал его на дороге в сопровождении сына и отряда воинов. Бодуэн встретил его градом упреков и ругательств; ответ же непокорного и мятежного священника был кратким. «Повергнутый в ужас, — пишет кюре, — громом его голоса и молниями глаз, сверкавших как раскаленные угли, раскатами его брани, я почти без чувств свалился с лошади к его ногам. Воины подняли меня, и я снова кое-как взобрался в седло. И лишь проскакав некоторое время со своей свитой, он соблаговолил обратить ко мне более приветливое лицо».

Через некоторое время, в 1194 г., Арнуль женился на владелице соседнего замка Беатрисе де Бурбур. Свадьба состоялась с великой пышностью в Ардре. Рассказ кюре Ламбера позволяет нам присутствовать на одной из церемоний, где священник прихода играл важную роль — благословении брачного ложа.

С наступлением ночи, когда супруга и супругу уложили в одну постель, граф Гинский, преисполненный любви к Святому Духу, позвал меня и двух моих сыновей, Бодуэна и Гийома, а также Робера, кюре Одрюика, и попросил нас окропить святой водой новобрачных. Затем мы обошли вокруг ложа с кадилами, наполненными благовониями, и, окурив их, призвали на них благословение Господа. Когда мы с наивозможным тщанием и благочестием сделали свое дело, граф, все еще охваченный милостью Святого Духа, возвел к небу глаза, простер руки и воскликнул: «Пресвятой Боже, всемогущий Отче, Всевышний, благословивший Авраама и его потомство, излей на нас Свое милосердие! Соизволь благословить слуг Твоих, соединенных священными узами брака, дабы жили они в добром согласии, в Твоей божественной любви, и потомство их увеличивалось до скончания веков». Мы ответили: «Аминь», и он прибавил: «Мой дражайший сын Арнуль, старший и самый любимый из моих детей! Ежели есть что-то в благословении, даваемом отцом своему сыну, и если правда, что обычай наших предков дает нам это право, я с молитвенно сложенными руками также милостиво благословляю тебя, как некогда Бог-Отец благословил Авраама, Авраам — сына своего Исаака, а Исаак — сына Иакова». Арнуль склонил перед отцом голову и благочестиво прошептал «Отче наш». Граф продолжал, подчеркивая силу и значение своих слов: «Благословляю тебя, не в обиду праву твоих братьев, чтобы ты пользовался моим благословением во веки веков». Мы все ответили: «Аминь», после чего вышли из брачных покоев и каждый возвратился к себе.

Человек образованный и эрудит, этот ардрский кюре представляет собой один из самых ранних примеров весьма распространенного сегодня явления: потребности приходского священника изучить происхождение своей церкви и области, в которой она была возведена. Ламбер стал историком сеньории Ардра и всего графства Гинского. Он сам заявляет об этом, видимо, чтобы угодить своему хозяину после дела об отлучении, охладившего его пыл, а затем и из удовольствия донести до других плоды своих научных изысканий, дабы показать редкую тогда среди ему подобных образованность. Одно чувство преобладает и вовсю проявляется у этого священника: любовь к «своей колокольне» и сеньории, которая простирается вокруг. Кажется, для него в этом крошечном фьефе заключен весь мир. Все в его глазах здесь принимает грандиозные размеры. В своем хвалебном посвящении сеньору Ардрскому он поет славу Арнулю II, как если бы речь шла о Цезаре или Александре. И в основной части самого труда, говоря о владениях Бодуэна II Гинского, такого же феодала, как множество мелких баронов по берегам Ла-Манша, одновременно вассала Франции и Англии, он возвещает, что его сеньория — одна из самых ценных жемчужин короны Франции и один из самых лучших бриллиантов, сияющих ярким блеском в венце английских королей. Чуть дальше он сравнивает Бодуэна II с Юпитером, Давидом, Соломоном. В другом месте осада донжона Сангат напоминает ему осаду Трои, и он добавляет: «Если бы в Трое было столько же воинов, как в Сангате, она бы устояла перед греками!»

Весьма гордый своими познаниями, Ламбер цитирует во введении одновременно Овидия, Гомера, Пиндара, Вергилия, При-сциана, Геродота, Проспера, Беду, Евсевия и святого Иеронима — мешанина священного и мирского, являющаяся знамением времени. Он хвастается хорошим стилем, хотя, по правде говоря, его фразы витиеваты, запутанны, неясны, они утомляют читателя претензией столь же тягостной, сколь смешными были некоторые его этимологии имен собственных. Тем не менее он пишет достаточно живо, многие из его рассказов разворачиваются подобно полотну и производят яркое впечатление. Поначалу он изощряется в разнообразных приемах повествования, стремясь привлечь внимание читателя. Он додумался вложить вторую часть своего рассказа, касающуюся происхождения ардрской сеньории, в уста старого рыцаря Готье де Клюза, чтобы казалось, будто тот предается воспоминаниям в окружении маленького феодального двора.

В общем, ардрский кюре обладает определенными качествами историка. Прежде всего непредвзятостью, ибо если он и восхищается сеньорами Ардра, то не скрывает ни их недостатков, ни даже пороков. Нигде мы не найдем более реалистического и более живого портрета мелкой феодальной знати. Если ему и недостает критического чувства и он приводит вперемешку исторические факты и легенды, зато он везде ищет точности. Он заботится о документации, находя ее в исторических книгах, в картуляриях, и сам говорит, что за неимением письменных источников расспрашивал пожилых людей. В последней части своей работы он, как добросовестный свидетель, рассказывает, что увидел и услыхал сам. Наконец, у него хватило здравомыслия не сочинять, подобно большинству других хронистов, всеобщую историю, восходящую к Адаму и Еве. Сам он дает понять, что порвал с этой традицией, «чтобы ограничиться анналами совсем маленького графства». К сожалению, его примеру больше никто не следовал.

Так что этот приходской священник немного поднимает уважение к своему сословию, которое, как мы только что показали, чрезвычайно в таковом нуждалось.

ГЛАВА III. СТУДЕНТ

Изучая документы, касающиеся духовного сословия конца XII — начала XIII в., мы видим, что перед многими именами каноников и епископов стоит звание магистра (magister). Такие духовные лица получали лицензию (licentia docendi), разрешение преподавать в больших школах — университетах. Их различают по степеням — знамение времени, ибо столетием ранее звание магистра встречалось лишь в виде исключения. В эпоху же Филиппа Августа ученые степени становятся почти непременным условием для получения значительных бенефициев и высоких церковных должностей. Этот главный обращающий на себя внимание факт свидетельствует о весьма значительном социальном прогрессе — распространении образования среди церковных иерархов. Почти все представители высшего духовенства начинали как студенты, а школы являлись питомниками для капитулов и прелатств. Поэтому дальше нас будет занимать студент, или, как тогда говорили, школяр (scolaris).

* * *

Иные страстные поклонники средневековья доходят до того, что утверждают, будто во Франции в ту эпоху существовало столько же школ, сколько сегодня, и даже больше. Это явное преувеличение; но правда заключается и в том, что в эпоху молодой цивилизации школ было гораздо больше, чем можно себе представить. Во Франции, особенно Северной, они имелись во всех центрах церковной жизни. В каждом диоцезе помимо сельских или приходских школ, которые уже существовали, но о которых во времена Филиппа Августа мы ничего не знаем, капитулы и основные монастыри имели свои школы, свой преподавательский и ученический состав. Там обучали не только детей из хора или новичков, обреченных провести всю свою жизнь в кафедральной церкви или аббатстве, — туда также набирали школяров со стороны, тех, кто собирался вступить в духовное сословие, дабы позднее обладать свободной профессией или церковными бенефициями, и даже сыновей дворян и сеньоров, то есть мирян, желавших дополнить то чересчур скромное образование, которое давали им их воспитатели. Одним словом, чтобы хорошо понять, что тогда происходило в области образования, нужно представить себе общество, в котором не было иных общественных учебных заведений, кроме больших и малых семинарий, где формировались и пополнялись ряды духовенства.

Так, например, в Париже насчитывалось три вида учебных заведений: школа Богоматери, то есть группа школ епархии, или собора, под непосредственным руководством двух чинов капитула — регента певчих, присматривавшего за начальными школами, и канцлера, заведовавшего школами высшими; школы главных аббатств, особенно св. Женевьевы, Сен-Виктора и Сен-Жермен-де-Пре; частные школы, открытые клириками, получившими звание магистра и лицензию и обучавшими по своему усмотрению, но всегда под контролем епископа или канцлера. Многие из этих школ, содержавшихся известными учеными, философами или теологами, располагались на острове Сите и даже, как у Абеляра, на левом берегу близ Малого моста и по всему северному склону горы святой Женевьевы. В Шампани также было три перворазрядных школы трех церковных капитулов: самая знаменитая — Реймсская школа, школа Шалона-на-Марне и школа Труа; затем — монастырские школы, зависящие от крупных аббатств: Монье-ла-Сель, св. Ремигия Реймсского и св. Николая Реймсского; наконец, школы второго разряда в некоторых приорствах, не считая начальных школ.

Итак, только Церковь дает образование, утверждает магистров и предоставляет им право обучать. В руках епископов, капитулов и аббатов сосредоточено высшее руководство и контроль за образованием, и никто не смеет обучать в школах без их дозволения. Значительная власть, также возложенная на церковную корпорацию. Но верхушка клира приложила определенные усилия, чтобы сделать подобную власть приемлемой и легитимной в общественном мнении. В конце XII в. Церковь попыталась провозгласить и ввести принцип, столь ценимый современным обществом — принцип бесплатности и свободы высшего образования.

В 1179 г. третий Латеранский собор под председателем папы Александра III действительно принял в своем восемнадцатом декреталии решение величайшего значения: «Каждая соборная церковь должна содержать магистра, на которого будет возложено бесплатное обучение клириков церкви и бедных школяров» — это обучение бесплатное, во всяком случае для тех, кто не может платить. «Запрещено лицам, коим поручается руководить и надзирать за школами (то есть канцлерам и учителям богословия), требовать от кандидатов на профессорство какого-либо вознаграждения за выдачу лицензии» — свобода получения звания магистра. «Наконец, запрещается отказывать в лицензии тем, кто ее просит и достоин» — в некотором смысле это свобода образования. Одиннадцатый декреталий четвертого Латеранского собора, проведенного в 1215 г. Иннокентием III, воспроизводит те же предписания. Кроме того, он выносит решение, что в каждой церкви архиепископства или столичной церкви должен появиться магистр теологии, theologus, обязанный обучать своей науке священников провинции и следить за тем, как приходское духовенство исполняет свои обязанности.

Эти два указа знаменовали реальный прогресс. Церковь, удерживая монополию и неся бремя народного образования, пыталась посредством их узаконить ту огромную власть, которой она пользовалась.

Папская власть сосредоточивала в своих руках авторитет церкви и явно старалась дополнить и упорядочить учебную организацию, мало-помалу налаживавшуюся посредством создания отдельных и независимых учреждений во многих французских диоцезах в течение XI — XII ее. По вопросам начала занятий или открытия школ средневековое общество получало из Рима неизменную поддержку. И предписания соборов не остались чисто теоретическими. Почти сразу же начались труды по их претворению в жизнь.

Едва минуло два года со времени провозглашения принципов образования на Латеранском соборе 1179 г., как они получили блестящее воплощение в Монпелье. Устанавливая хартией января 1181 г. свободу высшего образования, сеньор Монпелье, непосредственный вассал епископа Гильема VIII, стал действовать — вне сомнения, по согласованию с Церковью, ибо множество документов того же времени доказывают, что школа в Монпелье, как и все современные ей, была жестко подчинена духовенству. Гильем VIII провозгласил, что будет противиться любой монополии на медицинское образование в своем городе и в своих владениях. Невзирая на сильное давление и самые соблазнительные денежные посулы (precio seu sollicitatione), он никогда и никому не предоставил исключительной привилегии «читать» или руководить медицинскими школами (in facilitate physice discipline). Мотивировка любопытна и выражена с предельной ясностью: «Принимая во внимание то, что было бы слишком вопиющим и противным правосудию и благочестию (contra fas et pium) предоставить одному человеку право обучать столь отменной науке». Впоследствии он, невзирая на всяческое сопротивление, утверждает всех частных лиц (omnes homines), кто бы они ни были и откуда бы ни прибыли, желавших содержать медицинские школы в Монпелье и обучать в его центральном городе с полнейшей свободой действий; и в заключение он предписывал своим преемникам не отклоняться от этой политики. Тем самым были провозглашены и внедрены принципы настолько свободные, каких только можно было желать приверженцам свободы образования; даже слишком свободные, потому что сеньор Монпелье вовсе не упомянул о способностях, которых общество вправе требовать от лекарей. Позднее церковной власти придется уточнить и регламентировать это пожалование, снабжая медицинское образование гарантиями, согласующимися с общественными интересами.

Предоставляя со свободами, о которых было бы глубоко несправедливо не упомянуть, право обучать, центральная церковная власть особенно заботилась о «больших школах», или studia generalia, — выражение, часто употребляемое в документах того времени.

Под «большими школами» следует понимать школы, куда стекалась молодежь всей страны и даже из-за границы и в которых обучали совокупности всех известных тогда наук: на первом уровне — свободным искусствам, тривиуму и квадриви-уму, незыблемой основе школьного здания, традиционным дисциплинам, все еще разделенным и организованным так же, как во времена Каролингов; на втором уровне велось обучение более специализированного и профессионального характера: медицине (physica), гражданскому праву (leges), каноническому праву (decretum) и теологии (sacra pagina). Студенты свободных искусств, художники, врачи, легисты, декретисты, теологи, все население больших школ, которое стремилось к духовной карьере и даже к тем профессиям, которые мы сегодня зовем «свободными», концентрировалось по большей части в определенных городах: в Париже, Орлеане, Анжере на севере, в Тулузе и Монпелье на юге — во времена Филиппа Августа в основном в городах школярских. Но некоторые из этих крупных центров имели уже и специализацию, привлекавшую французов и иноземцев: в Париже — диалектика и теология, в Орлеане — гражданское право и риторика, в Монпелье — медицина. Одновременно с растущим успехом этих школ другие, вроде Шартрской и Реймсской, миновавшие в XI в. свой период расцвета, приходят в упадок. Постепенно они опускаются до уровня местных семинарий.

Общей чертой больших школ являлся их интернациональный характер; это касалось не только студентов, но и преподавателей. Наука была тогда целиком церковной, а Церковь — космополитичной, соответствующий характер имело и обучение. Париж, как и Орлеан и Монпелье, поставлял клириков разных степеней всей Европе. Многие иностранные магистры были во Шранции наделены бенефициями, санами каноников и даже епископов, и vice versa. Для церковной власти, глава и руководство которой находились в Риме, национальных границ не существовало. Обмен клириками между различными странами становился тем более частым, что папство во Франции, как и повсюду, начинало распоряжаться по своему усмотрению некоторым числом бенефициев. В качестве примера достаточно вспомнить двух лиц, влиятельных в литературе и религиозной мысли конца XII в. В то время, как англичанин Иоанн Солсберийский управлял Шартрским епископством, француз Петр Блуаский, всю свою жизнь просивший и так и не получивший бенефиция в своей родной стране, в частности, в Шартре, был канцлером архиепископа Кентерберийского и умер архидьяконом Лондона.

Интернационализм среди школяров не удивлял никого, включая общественные власти. Даже в Париже не ощущали серьезных неудобств, по крайней мере в правление Филиппа Августа. Однако его отцу, Людовику VII, доводилось жаловаться на иноземных студентов. Из письма Иоанна Солсберийского, датированного 1168 г., следует, что немецкие студенты якобы проявляли враждебность (во всяком случае, на словах) к Франции и королю, оказавшему им гостеприимство. «Они громко разглагольствуют, — пишет он, — и пыжатся, угрожая (minis tument)». Он добавляет, что они смеялись над Людовиком VII, «потому что он жил, как горожанин, потому что у него не было повадок тирана по моде варваров и потому что его видели вечно окруженным охраной, как будто он опасался за свою жизнь (ut qui timet capiti suo)». Тот же автор утверждает, что французское правительство того времени выслало иностранных студентов, но считает этот случай абсолютно исключительным в гостеприимной Франции, «самой приятной и культурной из всех наций (omnium mitissima et civilissima nationum)».

Ничего подобного не наблюдается в правление победителя при Бувине. Именно с 1180 по 1123 гг. в основных учебных центрах начинаются главные преобразования, благодаря которым сообщества преподавателей и студентов стали могущественными корпорациями, способными успешно бороться против враждебных их развитию сил. Universitas magistrorum et scolarium — под этим названием в церковном сообществе появляется новый орган, и следует вникнуть в истоки и истинную природу «университетского движения».

Прежде всего, само собой разумеется, что составляющие университеты элементы существовали задолго до образования самих этих учреждений. «Университет» создан не только в силу материального фактора, корпоративной связи, взаимопомощи, налаженной между преподавателями и студентами. Следует учитывать моральную связь, общность мнений, идей и научных методов, связывающих большую часть школьного контингента. Разумеется, Парижская школа стала осознавать самое себя и свое интеллектуальное единство в день, когда такой преподаватель, как Абеляр, сумел собрать вокруг своей кафедры французскую и европейскую молодежь. В этом смысле Парижский университет существует со второй половины XII в.

С другой стороны, сообщество, называемое «университетом», само было лишь сплоченным союзом учебных объединений меньшего масштаба. В недрах основной корпорации существовали корпорации отдельные, объединявшие магистров и школяров одной и той же учебной специализации (с середины XIII в. их называют «факультетами»), и корпорации, которые связывали магистров и школяров, принадежавших по происхождению к одной и той же стране, «нации». Сама генеральная корпорация (по крайней мере, в Париже) представляется результатом соединения двух меньших объединений — магистров и школяров. Самый сложный и неясный вопрос — в какую точно эпоху образовались общая и отдельные корпорации. Глубоких трудов некоторых ученых недостаточно, чтобы рассеять мрак и проникнуть в тайну. Сам П. Денифль, бесспорный авторитет в этой области, смог прийти лишь к приблизительным выводам. Очевидно, что школярские учреждения, как и многие другие заведения средневековья, появлялись не вдруг, не путем законодательного установления, но в результате ряда успешных начинаний и постепенно вызревали, о чем история не сохранила воспоминаний. Некоторые датированные тексты впервые упоминают о существовании корпораций факультетов, наций, университетов, но ничто не доказывает, что их организация не существовала задолго до создания данного документа.

Во Франции только две школярских корпорации в эпоху Филиппа Августа относились к разряду университетов: в Париже и Монпелье.

Именно в Париже, в акте 1215 г., исходящем от кардинала Робера де Курсона, мы в первый раз встречаем слова «Universitas magistrorum et scolarium», а в 1221 г. в булле папы Гонория III говорится о печати, которую парижские магистры и школяры «только что» изготовили для своей копорации. Но многие предшествующие акты показывают, что магистры и школяры действовали как оформившаяся корпорация и ранее. Во всяком случае, объединение преподавателей фигурирует в акте папы Иннокентия III 1208-1209 гг., а союз школяров — в епископском акте от 1207 г. У общей корпорации наверняка уже был свой глава или директор (capitale) в 1200 г., когда она получила от короля Франции свою первую известную нам привилегию, ибо в сей знаменитой хартии Филипп Август под именем «scolares» совершенно очевидно объединяет весь состав парижской школы, магистров и студентов. Еще о происхождении факультетов можно сказать, что их начинают упоминать с их главами, или «прокурорами», начиная с 1219 г. Что касается «наций», о которых в первый раз идет речь в 1222 г., то П. Денифль предполагает, что они были созданы вслед за факультетами и после 1215 г. Мнение подобного эрудита много значит, но это всего лишь предположение. Здесь недостает ясности, и с неведением следует смириться.

Университет Монпелье, в полном смысле этого слова союз различных факультетов, официально будет упомянут и учрежден только в 1289 г. буллой папы Николая IV. Но медицинский факультет как организованная корпорация появляется во всяком случае с 1220 г. и называется уже «университетом» в узком смысле слова. Статут кардинала Конрада де Порто, который его основывает или санкционирует его основание, является самым старым конститутивным актом французского факультета. Из него ясно видно, в чем состояла первоначальная связь между членами ассоциации.

Прежде всего она заключалась в специальной юрисдикции, по крайней мере для гражданских дел, и этот специальный судья — один из преподавателей, назначенный епископом Магелонским. С тремя другими преподавателями (среди которых есть старейший по должности) он выносит решения, но только в первой инстанции. Апелляцию по их решениям подают епископу, кстати, единственному, кто облечен уголовной юрисдикцией. Рядом с этим гражданским судьей, «которого можно назвать канцлером университета (cancellarius universitatis scolarium)», существует судья иного характера — из наиболее старых профессоров. Он пользуется почетными привилегиями, в частности, может назначать дату и продолжительность школьных каникул, и мы видим, как здесь зарождается власть главы факультета, которого последующие тексты назовут «деканом».

Корпорация школ Монпелье имела своих глав и отчасти свою собственную юрисдикцию. Другая статья 1220 г. ставит вне сомнений ее характер ассоциации взаимопомощи против чужаков: «Если на магистра или на его людей нападает кто-то не из школы, все прочие магистры и школяры в связи с этим должны предоставить ему совет и помощь». Между обучающими должны были устанавливаться отношения доброго содружества: «Ежели профессор пребывает в тяжбе с одним из своих учеников из-за платы или по какому иному поводу, никакой другой профессор не должен умышленно принимать этого ученика, пока тот не даст или не пообещает дать удовлетворения прежнему учителю». Преподавателям запрещается незаконно конкурировать друг с другом: «Пусть никто из магистров не отбивает ученика у другого магистра, переманивая его просьбами, подарками или каким бы то ни было другим способом». Последний пункт со всей очевидностью доказывает, что речь идет о чем-то вроде братства: «Все магистры и студенты должны обязательно присутствовать на похоронах членов университета».

Университет является сообществом, состоящем почти целиком из клириков. Магистры и студенты носят тонзуру, так что в целом они — продолжение церковного организма. Сказать, что основание университетов явилось одним из характерных признаков эмансипации духа в религиозной области и что «университетское движение» имело своей главной целью замену школ капитулов и аббатств корпорациями, проникнутыми мирским духом, значит впасть в самое глубокое заблуждение. Университеты являются ассоциациями клириков, устроенными по-церковному. Первый документ, вышедший из Парижского университета (1221 г.), — это письмо, адресованное монахам недавно утвердившегося в Париже ордена Проповедников (святого Доминика). Преподаватели университета просят доминиканцев как собратьев разделить с ними плоды их духовных трудов; они добиваются милости быть погребенными в их церкви или монастыре с теми же последними почестями, которые воздаются членам конгрегации. И, чтобы завершить изучение вполне церковного характера этих схоластических ассоциаций, достаточно бросить взгляд на печать Парижского университета, разделенную на несколько секторов. В верхней, самой широкой ячейке изображена Пресвятая Дева, Божия Матерь — покровительница университета и церкви, где зародилась великая парижская школа; слева — епископ Парижский, держащий свой посох; справа — святая, окруженная нимбом. Это важнейшие персонажи. Во внутренних, более мелких секторах, изображены доктора и школяры. И надо всем господствует крест. Как это братство, преданное Пречистой Деве и состоящее из клириков и монахов, может олицетворять светский элемент и эмансипацию мысли?

Правда, университет родился из стремления к независимости; но для схоластических ассоциаций независимость заключалась в избавлении от местной церковной власти, чтобы отдаться исключительно под начало высшей, то есть Папы. Университет, как и большие школы предшествующего периода, не перестал быть церковным учреждением, но это уже не епархиальное учреждение, находящееся под рукой епископа или его канцлера. Это инструмент римской власти, что свидетельствует об ослаблении епископата и успехах Святого престола. Именно Папы, стремясь контролировать школы и высшее образование, создали и развили университетские корпорации. И нетрудно понять, зачем им это было нужно. В руках епископов и капитулов, канцлеров и схоластов право разрешать обучение рассматривалось и использовалось как источник доходов. Во многих епископствах высокая и благородная профессорская миссия подчинялась стеснительным жестоким формальностям и даже деспотизму, которые парализовали и извращали идею обучения. Продажность шла рука об руку с нетерпимостью: продавали право обучать, «лицензию»; ее предоставляли либо в ней несправедливо отказывали по капризу или в личных интересах каноников и высокопоставленных лиц диоцеза. Реформа была настоятельно необходима, и папство взяло на себя ее проведение — естественно, в свою пользу. Дело деликатное, ибо, активно поощряя развитие университетов, Папы старались бережно обходиться с епископами и не слишком нарушать традиции. Но мы знаем, как их дипломатия умела продвигаться вперед и достигать цели, не прибегая к радикальным методам.

История возникновения французских университетов в этом смысле была не чем иным, как эпизодом в развитии общей тенденции, начавшейся с самого раннего средневековья, — вознести папскую власть над всеми ступенями церковной иерархии. Удивительно, но в столь важной области, как общественное образование, Рим не искал самоутверждения. На этой территории было что завоевывать, и завоевание было достигнуто посредством тесного союза папства со школьными институтами. И с точки зрения высших интересов образования и науки тут сожалеть не о чем.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30