Я только растерянно развел руками. А что мог ей сказать? Это она все знала, а не я…
      Все произошло так, как она предсказала. На следующее утро ей стало плохо, и я вызвал скорую помощь. В больнице мне сказали, что мы обратились слишком поздно, все запущено, сосуды плохие, нужно было привезти к ним раньше, вот тогда бы они…
      В общем, все, как она говорила.
      Хоронить мне ее тоже не пришлось, как только маму положили в больницу, сразу в доме появились незнакомые мне люди, они показали договор, по которому необходимая сумма на похороны уже была заплачена.
      В договоре дополнительно были указаны некоторые условия, о которых мама мне ничего не сообщила.
      По нему ее хоронили тихо и незаметно. На похоронах присутствовали только мы с сестрой и несколько рабочих, так было условлено. Зачем, ей это было надо, так и не узнал, даже памятник заказала себе неброский, серый, а на нем только дата рождения и смерти.
      Сестра была из той же породы, что и мать, тоже была широкополосной антенной, все слышала и понимала, только предсказаний на будущее никогда не делала. Но когда на меня смотрела, в ее глазах всегда что-то появлялось тревожное.
      А обо мне и о моих способностях в семье просто старались не говорить, но я уже объяснил почему.
      Моя ненормальность еще в юношестве стала очевидной для всего города, и совсем не стоило еще больше настораживать окружающих, подмечая какие-то необъяснимые для людей качества.
      Не имело смысла. И без того все наши знакомые были уверены в том, что меня ждет в недалеком будущем сумасшедший дом.
      Вы можете представить себе ощущение молодого парня, который знает, что его в любой момент могут отправить в психушку?
      А состояние его родных?
 
Мой разум болен.
Поэтому я вижу все не так, как вы привыкли.
И слышу голоса, когда повсюду тишь царит.
И различаю тень другого мира, запрятанного в складку штор…
 
      Отец сильно переживал, мать к тому времени уже верила в бога, возможно, поэтому ей было немного легче. Она искала какой-то высокий божественный смысл в моей физиологии, якобы это мне это дано богом для того, чтобы оградить от греха пьянства. Хотя с моей точки зрения, это больше походит не на подарок, а на жестокий и бесчеловечный эксперимент.
      После первого раза, когда как это произошло, мои родители долго перебирали в памяти своих родных, ища что-то подобное у своих дальних предков.
      Вспомнили только одного дядю по материнской линии, тот погиб во время великой отечественной войны, выпив наркомовские сто грамм и отправившись в одиночку штурмовать вражеские окопы.
      Немного грустное сравнение, но это все, что удалось привязать к моему случаю. Да и вряд ли что-то бы у них получилось.
      В моем роду не было великих людей, на уровне бабушек и дедушек мое генеалогическое дерево упиралось в две деревни. Одна из них находилась в Читинской области, другая в Астраханской.
      Там все и рвалось. После революции красный террор и белый террор не раз прокатывался по моим корням, а вторая отечественная война докончила дело, забрав всех, кто мог хоть что-то помнить. Фамильных гнезд не осталось, писем и семейных архивов тоже, все забрали в тридцать седьмом, и не возвратили ничего…
      Так получилось — такие были времена…
      Может быть, где-то в глубине веков существовали в нашем роду подобные болезни, только об этом теперь никогда не узнаешь. Рассказать некому, все прочно и основательно забыто…
      Во время долгого обсуждения я тихо сидел в углу и с ужасом переводил свой взгляд с отца на мать.
      Для меня самого все случившееся было кошмарным сном, которого даже не помнил.
      Мне рассказывали, а я слушал, раскрыв рот, как сказку о былинном богатыре, сокрушившем злых ворогов.
      В принципе так оно и было. Досталось всем, кто меня раньше обижал. Самым забавным было то, что со мной не могли справиться самые крутые парни, я использовал такие удары и приемы, которые никто не знал, да и сила во мне была огромная.
      Попало и милиции, которая пыталась меня задержать. Правда, с ней я обошелся мягче, никого не покалечил, не избил, прокричав, что уважаю воинов, избравших путь служения своему господину.
      Добавив, что воин, добросовестно относящийся к своим обязанностям, не утруждает своего ума.
      И просто убежал, выбив у сержанта резиновую дубинку…
      Вот тут опять начинается странное, никто из милиционеров так и не смог рассказать, каким был у меня голос. Слова они обидные помнили, а голос нет.
      Я слушал своих родителей, и мне не было стыдно. Наоборот, гордился собой, нет, не собой, а тем, кто это проделал. Мое второе «я» сделало то, на что у меня никогда не хватило бы храбрости, силы и ума.
      Отец тогда еще не потерял своего влияния и мог все замять, тем более что заявления от потерпевших так и не были поданы.
      Только сержант написал рапорт, в котором главным обвинением являлись оскорбительные выкрики в адрес нашей доблестной милиции.
      — Зачем ты их назвал дураками? — спросил отец, грустно усмехнувшись Прозвучало грубо и неуважительно, они же выполняли свой долг. Ты избил трех человек за вечер, твой поход по городу вызвал оживление в скорой, травпункте и милиции. Я все могу понять, но оскорбление милиции выходит за рамки…
      Я встал, до сих пор горжусь собой и тем, как себя вел. Сбегал в свою комнату, принес кодекс воинов и, низко поклонившись, подал отцу, открыв на нужной странице.
      Его лицо выразило недоумение, потом какую-то брезгливость. Он открыл книгу, прочитал одну фразу, потом другую, и неожиданно рассмеялся:
      — Ты спас себя и честь нашей семьи.
      Книга у тебя будет конфискована и подарена
      ГОВД с множеством извинений и подарков.
      Благодари свою мать за то, что она предупредила меня за неделю о том, что у тебя возможны неприятности с органами власти. Я три вечера провел в ресторанах с высшими чинами, а ты знаешь, как я это не люблю…
      — Он не виноват, — вмешалась в наш разговор мама. — Я предупреждала тебя, что он не совсем наш сын.
      — Что значит, не ваш сын? — я удивился и расстроился.
      — Не в том смысле, что ты подумал, — ласково улыбнулась мама. — По крови ты наш, и мы тебя любим. Но ты принадлежишь не только нам, а кому-то еще. Это сложно для меня, я не все понимаю. Может быть, ты предназначен богу?
      — Богу?
      — Не приставай к матери… — попросил отец. — Ты же знаешь, что она часто сама не понимает, что ощущает. Подтверждение или опровержение ее слов тебе придется искать самому. Твоя мать не знает, что ты такое есть, и кому принадлежишь. Но в любом случае, никто от тебя не собирается отказываться, даже если ты сожжешь весь город. Ты — наш сын, наша гордость и наша боль и тревога…
      — Хорошо, — я обнял их. — Могу надеяться только на то, что это больше не повторится.
      — Зря надеешься, — помрачнел отец. — Мой друг — врач провел анализ твоей крови, результат неутешителен, пить тебе нельзя ни в коем случае, иначе не избежать множества бед.
      Пока я жив, обещаю, что тебя не упрячут в психушку, но после того как умру, возможно, все. Готовься, если верить твоей матери, жить мне осталось не очень много, а ей всегда верил…
      Я растерялся. Одно дело знать о том, что твои родители умрут, и совсем другое осознать, что это время вот-вот наступит…
      Так что не знаю, отчего больше я расстроился: то ли оттого, что узнал нечто странное о себе, то ли от ощущения приближающейся смерти самых близких и родных людей.
      Мою сестру через неделю отправили в областной город. Когда отец за что-то брался, то делал все основательно, просчитывая все возможные варианты. В данном случае это показалось всем простой предусмотрительностью…
      Вряд ли девушка на выданье станет пользоваться популярностью у молодых ребят, если им станет известно, что брат у нее в лучшем случае душевнобольной, а в худшем… тут все замолкали.
      Никто не хотел даже предполагать наихудший сценарий, боялись упомянуть его из суеверия.
      Так моя сестра оказалась в областном городе, друзья отца помогли ей там освоиться, окончить школу, а потом институт.
      Мы были с ней очень близки в детстве, но после отъезда не встречались до тех пор, пока не умерла наша мать — таким было решение наших родителей. Я не должен был портить ей жизнь, и честно старался это исполнить, она не имела права со мной встречаться до тех пор, пока ее жизнь окончательно не определится, не устоится, не приобретет мощную опору в виде благопристойного, всеми уважаемого мужа. Мы выполнили всё, о чем нас просили родители.
      Моя сестра вышла замуж, обзавелась двумя мальчишками, озорными и хулиганистыми, которых я очень люблю, и у нее все хорошо.
      Я искренне рад за нее, а она испытывает чувство вины передо мной…
      Может быть потому, что у меня не все так хорошо, а грозит стать еще хуже?
      Возможно, если бы мне удалось уехать, моя жизнь тоже бы стала замечательной? Только как избавиться от себя такого надоедливого, несчастного и одинокого? Я перевел взгляд на свою сестру и улыбнулся.
      Наверное, она тут же прочитала мои мысли, быстро уловила мое нежелание общаться с кем-либо, и нашла правильное решение. Я буду жить один, но рядом, и при желании смогу встречаться с самыми близкими мне людьми. Это лучшее, что можно придумать. Сестра кивнула:
      — С соседями я договорилась, они не будут возражать, если ты поживешь у них неделю, другую, даже благодарны за то, что дача будет под присмотром. Ты к нам надолго?
      Я развел руками:
      — Неделю — другую, если честно, то не хочется вам мешать. Но и отпуск у меня не резиновый, кончится раньше, чем войду во вкус.
      — Живи, сколько сможешь, ты нам не помешаешь. В последнее время мы стараемся существовать так, чтобы не докучать друг другу. Дети — те, вообще стараются с утра смыться на речку до того, как мы проснемся, чем они там занимаются нам неизвестно, потому что вечером, когда мы приезжаем с работы, уже спят.
      С Сергеем я вижусь только утром, когда завтракаем вместе, и вечером, если он забирает меня. Но это происходит нечасто, обычно я добираюсь электричкой…
      — Странная у вас семейная жизнь…
      — Да, наверно, — сестра улыбнулась так, что я сразу почувствовал, что она меня любит, и как ей дорог. — При всем том мы нежно любим друг друга, и чем реже видимся, тем больше наша взаимная любовь…
      — Этого я никогда не пойму…
      — Поймешь, когда в твоей жизни появится женщина, которая решит, что ты подходишь ей в мужья.
      — Я никому не подхожу.
      — А вот это не тебе решать, — сестра погладила меня по плечу. — Женщины редко обращают внимание на то, что говорят о мужчинах. Я говорю об умных женщинах. Так что слухи о тебе вряд ли смогут их отпугнуть.
      Обычно такие женщины предпочитают сами убеждаться, насколько мужчина плох или хорош в жизни…
      — Умных женщин пока не встречал, или ты не права…
      — Я права, и все образуется так, как ты даже предположить не можешь, — сестра что-то стала собирать в сумку. — Жизнь довольно странная штука, сравнение с зеброй правильное, то черные полосы, то белые…
      — Да, кажется, — я вздохнул и помрачнел. —
      Только что-то мои черные полосы вместо того, чтобы белеть, чернеют еще больше. Боюсь, они никогда не изменят свой цвет…
      — Я слышала о том, что Ольга умерла.
      Мне позвонила и рассказала моя школьная подруга. Тебе очень больно?
      — На удивление почти нет, — грустно усмехнулся я. — У меня просто все онемело внутри, как после наркоза. Совершенно ничего не чувствую. Хожу по улицам, разговариваю с людьми, и не могу ничего понять. Неужели, никто из них не видит, что наступила уже другая жизнь, все изменилось вокруг, а многое просто потеряло смысл?
      Почему они не понимают, что этот мир больше никогда не станет прежним? Что все их заботы и ежедневная суета просто глупость? Газ нет ее, то ничего нет, и вряд ли будет. Этот мир скоро погибнет, потому что только ангелы защищают нас от большой беды.
      — Так кажется только тебе, для всех остальных людей ничего не изменилось… — задумчиво проговорила сестра. — В этом мире всегда кто-то умирает, так он устроен, то люди погибают, то ангелы…
      — Но ангел не умер естественной смертью, его убили жестоко, унижая и издеваясь. Получается, что ангел не исполнил своего предназначения, просто не успел. А когда ангелы не могут принести нам свет, приходит тьма…
      — Вполне возможно, что ангелом Ольгу считал только ты, — вздохнула сестра. — А бог есть только для тех, у кого есть душа, для всех остальных он не существует. У кого нет души, для того есть только тело, свое ли чужое — не важно. А тело не может быть божественным. Разве не так?
      Я развел руками. Мне ей не объяснить, она не поймет, потому что живет совсем другой жизнью. Она не понимает, что отмщенье придет всем нам, и виновным и невиновным. Виновным за то, что они сделали, а всем остальным за то, что не уберегли, не помогли…
      — Извини, я многое перестал понимать после ее смерти…
      Сестра пристально взглянула на меня, возможно, опять прочитала мои мысли.
      — Ты придешь в норму, просто должно пройти время. И отмщенье придет только тем, кто убивал. Никто больше не пострадает…
      — Почему ты так в этом уверена?
      — Бог не может быть жестоким к нам всем, иначе станет все ужасно…
      — А как быть мне? — и прочитал:
 
Время не лечит душевной боли.
А просто забирает в небытие дни, которые живу без нее.
Закончился день — и еще одну песчинку, унесла река к далекому морю.
Но когда-то песчинки кончаются даже в песочных часах…
 
      — Ничего не будет, — грустно улыбнулась сестра. — Когда пройдет достаточно времени, онемение исчезнет. У всех оно проходит, так мы созданы, иначе нашим предкам не удалось бы выжить. Ты согласен?
      — Я не знаю, — погладил ее по руке. — Я жив, живу, и наверно буду жить, даже если онемение никогда не пройдет. Мне просто любопытно, что будет дальше. А еще я хочу увидеть, как умрут те, кто мучил ее и убивал.
      — Вот и хорошо, — сестра даже не стала скрывать своего облегчения. — Ты у меня остался один из нашей семьи, и я не хочу тебя потерять. Ольга — была хорошей девушкой, доброй и нежной, но я бы не хотела, чтобы она забирала с собой в могилу всех тех, кто ее любил…
      — Она и не забирает, — вздохнул я. — Мы сами идем вслед за ней. Надеюсь, что ей наверху хорошо, и она давно забыла нас, а вот нам без нее плохо…
      Извини, если обидела, — тихо проговорила сестра. — Ты — мой брат, единственный оставшийся в живых из нашей семьи. Я боюсь за тебя, ты же знаешь, мама передала мне заботу о тебе, не хочу услышать однажды о том, что мой брат покончил жизнь самоубийством. Ты — моя ответственность перед нашими умершими родителями, и без тебя мне будет очень одиноко в этом мире.
      — Я благодарен за все, что ты для меня делаешь, и тоже люблю тебя, — встал, бесцельно прошел по комнате и снова сел. — Обещаю, что не буду сам искать себе смерти.
      — Вот и хорошо… — она не скрывала своего облегчения. — Мы как-нибудь со временем всё переживем…
      — Поговори еще немного со мной об
      Ольге, — попросил я. — Долго ношу это в себе, поделиться не с кем. И мне все-таки кажется, что ангелом ее считал не только я…
      — Все ошибаются…
      Мне почему-то захотелось плакать, неужели она так ничего и не поймет?
      — В городе появился некто, кто убивает всех, причастных к ее гибели, — произнес я. — Надеюсь, он не ошибается, когда отправляет подлецов на небеса…
      — А это точно не ты? — сестра вновь пристально посмотрела на меня. — Я не хочу тебя обидеть. Но если ты убиваешь, то тебе нельзя возвращаться обратно…
      — Я могу только надеяться, что это не я, — настроение у меня испортилось окончательно. —
      Я выпил на поминках по Ольге, а через день убили Шарика. Теперь в его смерти меня подозревают бандиты, милиция, наверное, тоже, а я ничего не помню…
      — Если бандиты тебя подозревают, то они не отстанут, — покачала головой сестра. —
      Благородство им не свойственно, им проще убить тебя, чем проводить следствие. А, убив, они сразу исключат тебя из списка подозреваемых. Мм станет проще разбираться с остальными. Милиции они не боятся. Зачем ты пил?
      — Не мог сдержаться, иначе сердце бы разорвалось, — я поднял на нее глаза, ее лицо стало расплываться от навернувшихся на глаза слез. — Я не помню, как жил три дня, даже оправдаться не могу…
      — Я не хочу тебя потерять, оставайся со мной, — у сестры тоже показались слеза на глазах. — Продадим квартиру, подберем здесь какое-нибудь жилье. Какая разница для тебя, где жить? — Я должен вернуться и увидеть, чем все закончится…
      — Тебя убьют, — произнесла сестра бесстрастным голосом. — Я видела это…
      — Ты уверена?
      — Не до конца. Я чувствую, как ты, то приближаешь свою гибель, то снова отводишь ее в сторону. Я вижу, как сгущаются над тобой мрачные черные тучи, а потом неожиданно все проходит. Не понимаю того, что вижу, иначе бы давно привезла тебя сюда…
      Я растерялся. Только сейчас понял, как она действительно за меня переживает. Думает обо мне, хочет помочь, и в то же время старается не мешать. По себе знаю, как это трудно.
      Даже мама меня так не любила. Впрочем, наверно я и здесь ошибаюсь. Она была строга, но всегда рядом. Как только ты начинал падать, тебя всегда встречали подставленные руки. Разве это не признак любви?
      — Мне пока ничего не грозит. А если даже и грозит, я не останусь здесь, не хочу, чтобы твоей семье что-то угрожало. Тучи сгущаются надо мной, а не над вами. Я люблю тебя.
      — Я тоже… — Мы обнялись и долго стояли так, пока не прозвучал автомобильный гудок за окном.
      — Это Сергей, не хочет подниматься, боится нам помешать. Мы идем?
      — Идем.
      — Смешная у нас семейка, неуклюжая какая-то…
      — Я один такой неуклюжий, ты другая…
      — Не скажи… — покачала головой сестра. —
      Ответь, откуда я знаю, что скоро будет в моем родном городе много смертей, и что те, что были, только начало?
      — Я не знаю, кто убивает. Возможно, что и я, но имеются отдельные детали, которые говорят о том, что это делает кто-то другой.
      Очень много странностей. Тот, кто убивает, настоящий профессионал…
      — А вот об этом ничего не знаю, это выше моих способностей, иначе бы за тебя так не переживала, — грустно улыбнулась сестра. —
      Откуда в нашем городе мог появиться наемный убийца? И почему он решил отомстить за
      Ольгу? Кто ему заплатил?
      — Это не совсем киллер, возможно, профессиональный воин, для которого убийство — обычная работа. Чем больше думаю об этом, тем яснее это понимаю, но доказать никому не смогу.
      — Тебе тоже передались некоторые способности от матери. У тебя очень развита интуиция, а это не что иное, как знание, которое скрыто от тебя самого.
      — Иногда действительно что-то чувствую,
      — согласился я. — Но вряд ли моя интуиция сравнится с твоими способностями.
      — Я женщина, и поэтому уже более чувствительна, чем ты, — произнесла сестра. —
      Вот сейчас я, например, почувствовала, что убийца не один. Может быть, ты не убиваешь сам, а только подсказываешь, кого убивать, и поэтому испытываешь какое-то чувство вины?
      — Я не знал, что Шарик участвовал в изнасиловании Ольги, поэтому подсказать никому не мог. А чувство вины появилось оттого, что не сберег ее, а должен был.
      — А ты никогда не думал о том, что от тебя не так уж много зависит в этом мире? — неожиданно вспыхнула сестра. — Ты — инвалид, ненормальный, как ты можешь отвечать за кого-то, если даже за себя ответить не можешь после того, как выпьешь рюмку водки?
      — Я все равно считаю, что виноват в ее гибели…
      — Я так не думаю. — Не будем больше об этом, — я вздохнул и задал тот вопрос, который давно мучил меня. —
      Ты встречалась со мной, когда я был пьян. Каким ты меня видела?
      — Ты не был пьяным…
      — Что?!
      — Замечательно двигался, осознавал все, что происходит вокруг, глаза у тебя казались вполне осмысленными, ты по-прежнему был моим братом, я чувствовала твою любовь ко мне. Но в то же время я не слышала ни одной твоей мысли, а обычно всегда ловлю хотя бы эмоции. Все равно при этом ты не был мне чужим и не был монстром.
      — Но кем же я тебе показался?
      — Трудно сказать, — сестра задумалась. — Я никогда не анализировала тебя. Ты всегда был моим братом, и всегда двуликим.
      — Что?!
      — Это я вспоминаю сейчас, как тебя ощущала с детства, — улыбнулась сестра. — Я всегда знала, что у тебя два лица, одно то, что мне хорошо известно, сейчас с ним разговариваю, а второе, какое-то печальное что ли, и прости, оно умнее тебя…
      — Умнее? — я даже захлопал глазами от неожиданности. — Разве такое возможно? — В нашей семье, возможно, все, — сестра улыбнулась. — Тот второй, он другой, явно умнее, решительнее и одновременно несчастнее, чем ты. Это все, что я могу тебе сказать, больше я ничего разобрать не могу. Ты не совсем человек…
      — Что?!
      — Это все, что я могу тебе сказать, — сестра поцеловала меня в щеку. — Но ты мой брат, пойдем, Сергей ждет.
      — Но что значит, что я не совсем человек?
      — Не знаю, ты же и сам знаешь, что не все можно объяснить, многое так и останется тайной.
      Мы вышли из дома, «Рено» — хорошая французская машина, собираемая где-то в Питере, стояла у подъезда, Сергей — муж сестры сидел за рулем. Мне он нравился, хороший парень, душа любой кампании, неплохо зарабатывает, и всегда реален в своих мыслях и мечтах.
      — Потом договорим, — сестра помахала мужу рукой. — Сейчас просто забудь обо всем.
      События разделяет часто не только время, но и расстояние. Сейчас именно такой случай — все, что происходило с тобой, находится в трехстах километрах от нас. — Мне еще придется туда вернуться… — А будет ли что-то еще происходить, или не будет, поживем-увидим…
 
Люди думают, если они ничего не видят,
то этого не существует.
Они ошибаются, еще вчера беда казалась такой далекой,
а сегодня она стучится в твое окно.
 
      Прочитал я довольно мрачно.
      — А вот это уже не смешно, — сестра открыла дверцу машины. — Не надо, нам стучаться в окна, ни сегодня, ни завтра. У нас лето, и нам хорошо…
      — Да, ты права. Прости, прочитал первое, что пришло в голову…
      — Все ругаетесь? — пробасил добродушно
      Сергей, протягивая мне руку для рукопожатья. —
      Люблю за вами наблюдать, еще вчера друг о друге вздыхали, переживали, а сегодня уже ссоритесь.
      Мы не ссоримся, а выясняем отношения, это разные вещи, — сестра села с ним рядом, чмокнув мужа в щеку. — И это не мешает нам друг друга любить.
      Сергей открыл мне заднюю дверь:
      — Садись, бедолага. Вижу, что пришло время отметки, как быстро год прошел…
 
Увы, над временем никто не властен,
Оно не знает орденов и званий.
И генералы умирают также, как рядовые
И все лежат в одной земле…
 
      Прочитал я.
      — Опять в миноре? — полюбопытствовал Сергей. — Большие проблемы? Выгнали, наконец, из сторожей?
      Я залез в машину и пожал протянутую руку:
      — У меня всё как всегда, тучи то собираются, то разбегаются, но из сторожей пока не выгнали. Рад тебя видеть в добром здравии и настроении. Как карьера?
      — С карьерой все нормально, без больших проблем. Хочешь, тебе что-нибудь в своей конторе подыщу? Образованье у тебя есть, голова светлая, хватит тебе в глухомани сидеть, перебирайся к нам. Места всем хватит… — Я подумаю, только в ближайшее время буду очень занят, а вот потом, если ничего со мной не случится, мы поговорим.
      — Я и говорю о будущем, а не о завтрашнем дне, — улыбнулся Сергей. — Как только найду что-нибудь приличное, сразу тебе сообщу. Тогда и будешь принимать решение. Кстати, мог бы чаще у нас бывать, было бы легче решать такие вопросы.
      — В прошлом году я был у вас два раза — зимой и летом.
      — Помню-помню, и каждый раз по три дня, даже не успел погулять. В этот раз мои мальчишки для тебя обширную культурную программу подготовили — рыбалка, грибы, ягоды, так что скучать не придется. Надолго?
      — Неделю поживу, может чуть больше…
      Сергей не знал обо мне ничего, или почти ничего. Ему, конечно, сообщили, что у меня редкое заболевание, из-за которого я не могу употреблять алкоголь, но не уточнили какое.
      Он, вероятно, считал меня алкоголиком, которого закодировали. Никто не собирается его в этом разубеждать. Относился он ко мне неплохо, считал, правда, про себя неудачником и бездельником, и вероятно в этом прав.
      Машину он вел лихо, стрелка зависла возле ста сорока, иногда перескакивая на сто семьдесят, поэтому вместо сорока минут, мы уже через двадцать въезжали в дачный поселок.
      Мальчишки нас ждали, уже издалека заметили, открыли ворота и впустили Гено на ухоженный чистый двор дачи. Оба мальчика были похожи на Сергея, такие же улыбчивые и коммуникабельные.
      Иногда, правда, в них проявлялось наше. Тогда они замолкали на половине слова, в глазах появлялась растерянность, словно сквозь то, что они видели вокруг, проступало что-то неведомое и загадочное…
      Едва я вышел из машины, как они наперебой стали рассказывать, какие развлечения для меня приготовили, показали удочки, сапоги и наживку, а также огромное лукошко для грибов.
      Почему-то я не удивился тому, что меня ждали и готовились к этой встрече, хоть даже сам не знал, что приеду сюда. Зато знала моя сестра, не сомневаюсь, что уже за неделю до моего приезда было об этом объявлено.
      Я выслушал от мальчишек все местные новости, где лучше ловить, что собирать, и когда мы завтра встречаемся, а потом сестра отвела меня к соседнему дому Соседи оказались зажиточными людьми.
      Дом, за которым мне было разрешено присматривать, оказался трехэтажным, со всеми городскими удобствами и даже с горячей водой, если помудрить с водонагревателем.
      У меня все получилось, я вымылся в современной душевой кабинке и лег на пол, глядя, как ночь постепенно заполняет все пространство, разбрасывая по просторным комнатам полотнища густого мрака.
      На оконном стекле колыхались тени от ветвей деревьев растущих во дворе, а в соседнем саду слышались голоса моей сестры, Сергея и мальчишек.
      Я лежал в полудреме, в общем-то, уже не очень понимая, где нахожусь и что делаю, понемногу растворяясь в сумраке и теплом воздухе, пахнущей черемухой, яблоками и влажной землей, пока не исчез окончательно.
      Есть нечто печальное и приятное в том, что твои мысли начинают путаться, и ты уже не очень-то осознаешь, спишь, или нет.
      То, что еще минутой назад казалось реальностью, вдруг становилось сном и наоборот, то, что казалось нереальным, вдруг оказывается чем-то находящимся рядом с тобой. Я спал в огромном доме, тревожно прислушиваясь к приближающимся шагам, которые были мне знакомы, и знал, кто идет, хоть темнота не позволяла разглядеть даже силуэт.
      Он явился из глубины сада, сел рядом на пол и стал рассказывать мне о том, что происходит в нашем городе, и кого убьют следующим.
      Я открыл глаза, но увидел только качающиеся тени на полу, сплетающиеся в темную фигуру. И темный объяснял мне то, о чем я догадывался, но до этого не мог сформулировать для себя.
      — Нельзя убивать ангелов, — объяснял он. — Когда их убивают, нарушается равновесие, и темноты становится больше. Теперь умрут все: и те, кто убивал ангела, и те, кто был рядом, но не вмешался. И те, кто знал, что ангела убьют, но ничего не сделал.
      Маленькое зло призывает большое зло. Убивая ангелов, люди открывают дорогу демонам, потому что тех может победить только добро, которое исходит от бога…
      Погибнет вся банда, они будут защищаться, искать того, кто их убивает, а найдут только свою смерть. Умрут все, благодаря тебе…
      — Мне?!
      — Ты же любил ее, как и я, — голос удалялся. — Это справедливо, когда умирают убийцы ангелов…
 
Все взвешено — добро и зло.
Не скоро остановишь.
Когда качнешь.
А в маятнике смерть…
 
      — Кто вышел на поединок — должен помнить, что он обязан встретить смерть, повернувшись лицом к врагу, — прошептал я фразу из кодекса самураев и очнулся. Так мне и не удалось понять, снилось ли это, или ночью ко мне приходило нечто действительно странное.
      Я лежал на полу, а солнце слепило своими первыми лучами, пробивающимися сквозь неплотно задернутые шторы, под окном галдели племянники, собирающиеся на рыбалку.
      Они не забыли обо мне, и скоро я уже сидел на берегу в рваной соломенной шляпе и, лениво зевая, смотрел на неподвижно застывший в прозрачной зеленой воде поплавок, все еще пытаясь разобраться в своем сне…
      Потом у меня начало клевать. Я вытащил маленькую рыбку, блеснувшую серебряной чешуей на солнце, и торжествующе вскинул ее над головой. Мальчишки улыбнулись, покивали и снова уставились на свои поплавки. Я посмотрел на рыбку, раздумывая над тем, что с ней делать.
      И тут из-за куста появился большой серый кот. Он подошел ко мне и боднул мое бедро твердой крупной головой.
      Это было и приветствием, требованием и знаком старшинства. Я растерянно протянул ему рыбу, кот ее съел, не спеша, поглядывая на воду, солнце и поплавок. Потом еще раз оглядел меня, презрительно фыркнул и ушел. Племянники засмеялись:
      — Вот так всегда, мы ему тоже первую пойманную рыбу отдаем. Его здесь все зовут генералом. У нас даже верная примета есть, к кому он подошел, тот больше всего и поймает сегодня. Так что тебе, дядя Максим, повезло. Генерал еще раз придет к концу ловли и потребует еще одну рыбу — придется отдать, иначе удачи не будет.
      И действительно, у меня начало клевать. Выбрасывать мелкую плотву мне мальчишки не разрешили, и к обеду я наловил целое ведро. Кот действительно пришел, когда поплавок снова замер в неподвижности, и я положил перед ним три рыбы на выбор: большую, чуть поменьше и самую маленькую, решив показать, что не жаден и готов к дружбе.