Месть Демона

      Макаров…
      — И где бы их искал, чтобы убить? — полюбопытствовал я. — Они же убежали, растворились в ночном городе. Ваша милиция их и вспугнула. А я давал объяснения вашему наряду. Но дело даже не в этом. Если бы я хотел замочить, то почему не открыл сразу дверь?
      — Вполне возможно, что просто не хотели убивать в своей квартире. Боялись, что крики соседи услышат, да и не хотелось отмывать кровь. Вы знаете, как много ее находится в человеке? Бывает выезжаем на место преступления, а там даже потолок в крови…
      — Интересно, сколько бы понадобилось времени, чтобы найти троих человек, да еще ночью, и убить их в укромном месте без свидетелей?
      Зазвонил телефон. Майор поднял трубку, выслушал и вздохнул:
      — Думаю, не так уж и много, чуть больше двух часов, если эксперты правильно определили время смерти. Вы, Максим, знали, где ваш бывший одноклассник ставит машину, поэтому отправились прямо туда. Скрытно перебрались через забор платной стоянки, подождали, когда гражданин Бирюлев заедет на своей машине на площадку, а после этого набросились на него и его друзей. — Старший опер посмотрел мне в глаза, потом скосил взгляд на мои руки. — Кстати, откуда у вас на руках свежие царапины?
      Я тоже посмотрел, царапины действительно были свежими, из некоторых даже сочилась кровь, и нахмурился, вспоминая.
      — А…это… когда меня засовывали в милицейскую семерку, ободрали руки об кирпичную стену, грубо так протащили. Вы же видите, царапины свежие, даже кровь еще сочится, значит, получены не так давно, при задержании…
      — А если три сотрудника милиции напишут в рапортах, что они у вас были еще до этого момента? — Семенов усмехнулся. — А если экспертизу сделать не сегодня, а например, завтра? Вряд ли тогда, кому-нибудь придет в голову сомневаться, что ваши руки были повреждены в драке с убитыми. Так?
      — А зачем вам мои поврежденные руки? — поднял брови я. — Разве не вы мне рассказывали, что я убивал Бирюлева и братьев-близнецов кухонным ножом?
      — Вытрите кровь, не то вы нам весь пол заляпаете, начнут потом рассказывать, что мы занимаемся пытками и избиением задержанных. — Майор подал мне носовой платок, я вытер руки и подал платок обратно.
      — Руки были повреждены в драке, — пробормотал Семенов, держа двумя пальцами платок, и с интересом его рассматривая. — А потом на месте происшествия обнаружился носовой платок со следами крови. Вот этот, который я держу в руке. Как вы думаете, группа крови на платке совпадет с вашей или нет? — Он бросил платок в полиэтиленовый пакет. — Лично мне кажется, что совпадет, и тогда это будет доказательством того, что вы находились на месте преступления, во время убийства, не так ли?
      — Кровь свежая, не запачкайтесь, — посоветовал я. — К тому же думаю, что в протокол осмотра места происшествия платок не внесен.
      Спасибо за подсказку, внесем обязательно, — покивал Семенов. — Платок найдем к ближе вечеру, когда более тщательно осмотрим место происшествия, а на экспертизу отдадим завтра. Результаты получим послезавтра, так что вполне успеваем. Придется вам пока трое суток посидеть у нас.
      А там подоспеют материалы экспертизы, и у нас появится основание для предъявления обвинения.
      Вам, Максим, по-прежнему не хочется ничего рассказать о том, что там у вас произошло с Бирюлевым на стоянке? Это была ссора, или вы пришли туда специально, чтобы убивать?
      — Я ни на кого не нападал, — произнес я как можно тверже. — Вы арестовываете невиновного.
      Это ты американских фильмов насмотрелся? — поинтересовался Семенов. — Фраза-то, я чувствую, оттуда. Так у нас здесь Россия, у нас все виновные, просто одни сидят, а другие нет. Это у нас такая национальная особенность… Мне-то вообще все равно, виновный ты или нет, а вот спрятать за решетку нужно. Посидишь, о жизни подумаешь, это полезно. — Он хмуро посмотрел на меня. — Ставки на тебя слишком низкие. Никто не верит в то, что ты живым останешься, а это плохо. Я на тебя и сам поставил, а теперь деньги, понимаешь, стало жалко, зарплата у нас маленькая.
      — С такими уликами, если постараться, то и посадить можно, — заметил я. — Так что совсем плохо станет со ставками.
      — Так и посадим, если никого не найдем, — ухмыльнулся майор. — Работа у нас такая — сажать. Народ нам за это благодарен. А потом как ты сказал? А… невиновного человека арестовываете? Так вот мы не арестовываем, а задерживаем. И насчет ставок подумаем, может, против тебя поставим…
      В кабинет вошел милиционер с автоматом.
      — Этого в камеру, — приказал Семенов. —
      Пока в одиночку, если она свободна, а завтра оформим в следственный изолятор.
      Это незаконно, — произнес я, поднимаясь со стула. — Я буду писать жалобу прокурору.
      — Это опять из американских фильмов? — майор зевнул и потянулся. — Ты их не смотри больше — вредно это. Прокурор к тебе в камеру не прибежит, заявление написать позволят только через три дня, и то если предъявим обвинение, а так оно вообще никому не будет интересно.
      Так что лучше не дергайся, береги здоровье, его тебе еще много понадобится. Все только начинается…
 
Здесь тишина, покой.
Нет разницы ни в дне, ни в ночи.
Бесславно и бесцельно жизнь проходит.
Лишь голубь иногда решетку оботрет,
Перо, оставив.
 
      Прочитал я.
      — Хорошо сказано, душевно, — усмехнулся майор. — Посидишь в камере, о жизни подумаешь. У нас хорошо, тихо. Тебе же все равно где находиться, что дома, что у нас?
      Никто не ждет. Забот никаких, ни еду готовить, ни убираться, я даже в чем-то тебе немного завидую…
      — Поменяемся? — Не поверишь, но я бы с удовольствием.
      Полежал, выспался, да вот служба не дает, по ночам убийцы шастают, людей на стоянках убивают…
      — А по-другому никак? — вздохнул я. — Вам обязательно нужно держать невиновных людей за решеткой? Вы без этого не можете?
      — Не можем, ой, как не можем, тут ты нас раскрыл, — покивал Семенов. — Хлебом нас не корми, дай поймать невиновного человека и посадить в тюрьму! Любим мы это!
      Он отвернулся и мрачно добавил:
      — Посидишь — ничего с тобой не сделается. А если я тебя сейчас выпущу, то к вечеру у меня будет еще один труп, на этот раз твой, а лимит на покойников итак уже сегодня превышен.
      Не положено нам иметь больше трех трупов за сутки, так что извини. К тому же эта процедура несет в себе и воспитательный характер — власть научишься уважать, это тебе не помешает…
      Я хотел что-то возразить, но милиционер надел на руки наручники и повел меня вниз по коридору, подталкивая не очень вежливо стволом автомата в спину, покрикивая на каждом повороте. Хорошо, что посадили не в обезьянник, а в отдельную камеру, с нормальной стеной. Правда, была она всего размером два на два, места как раз хватало только на нары и то, что называлось, туалетом. Но, учитывая, куда меня могли поместить, можно сказать, устроили шикарно.
      Я лег на окрашенные половой краской доски, вытянул ноги и закрыл глаза. Держать их открытыми было невозможно, над самой дверью в проволочной корзине висела лампочка, бьющая своим светом по глазам. Камера, это в первую очередь означает, что ты никогда не будешь один, электроэнергию здесь не экономят.
      Потом лег на живот, упершись лбом в свои руки.
      Слишком много событий произошло для меня за последние часы, совсем неплохо бы все это обдумать.
      К тому же, Семенов прав, меня никто не ждал, и по большому счету мне действительно все равно, где проводить свой отпуск.
      На работу только через неделю, нет уже раньше, два дня прошло. Я читал, что в американских тюрьмах, уже не используемых по тем или иным причинам по прямому назначению, за возможность сутки посидеть в камере деньги платят. А вот у нас в России предоставляют такую услугу бесплатно.
      У меня не было сомнений в том, моя сестра в ближайшее время узнает, что меня задержали. Она всегда чувствовала, что со мной происходит, это значило, что скоро в дело вступит тяжелая артиллерия.
      Мой отец перед смертью взял со своих друзей слово, что они помогут его детям в случае нужды, просил он, конечно, в первую очередь за меня.
      Список друзей находился у сестры, мне его не доверили.
      Так что какие-то возможности у нее повлиять на ситуацию были. Другой вопрос, сколько друзей отца осталось на этом свете. Может быть, уже никого?
      Если кто-то сможет помочь, то я уже к концу дня буду на свободе.
      А если информация не пройдет, такое тоже бывает — кроме бабушек у подъезда никто не видел, как меня забирают, то мое заточение продлится несколько дней…
      Получается, что ничего другого не остается, как поспать и отдохнуть, а заодно подумать о том, что происходит вокруг… По большому счету в камере было не так уж плохо. Деревянные нары покрашенные темно красной половой краской занимали большую часть одиночки. Оставшиеся полметра свободного пространства занимал толчок и раковина с краном.
      Конечно, лежать немного жестковато, но я знал по своему опыту, что уже через пару дней бока перестанут болеть, и станет даже комфортно. Единственный недостаток — духота, но с этим придется мириться. Я перевернулся на бок:
      «…Итак, в городе убито пять человек. Первым убили Шарика — моего недруга с детства. И у меня возникло странное ощущение, что его убили ножом, который когда-то изготовил я сам, и который позже подбросили к дверям моей квартиры.
      Во всем этом поражала какая-то тайная логика. Зачем кому-то понадобилось брать мой нож из тайника и убивать им Шарафутдинова? Неужели как-то по-другому сделать было нельзя? А если хотели меня подставить, то почему подбросили нож к двери, а не в милицию?
      Мотив убийства Шарика тоже неизвестен. Можно конечно предположить, что кто-то хотел отмстить за смерть Ольги. Но тогда непонятно, откуда этот кто-то знал, что тот участвовал в ее изнасиловании Шарафутдинова могли убить и за что-то другое, при его роде занятий врагов у него хватало.
      Множество людей при первой благоприятной возможности раздавили бы его как противное насекомое. Только Шарика убить было не просто. Он никогда не ходил один, и всегда носил с собой оружие. Заманить в укромное место, было тоже нереально.
      И все-таки его убили…
      Предположим, что меня хотели подставить его смертью.
      Тогда возникает естественный вопрос — кому перешел дорогу? И почему не довели дело до конца? Или убил один, а подобрал нож другой?
      Непонятно, почему ножны оказались испачканы в крови?
      Я заворочался, пока мне просто не хватает данных, чтобы что-то понять. Продолжим…
      Вслед за Шариком убивают Казнокрада. Убивают, ломая шею. Мотив неизвестен, если не считать того, что бомж мог оказаться свидетелем, тогда его убил сам убийца. Опять не хватает информации. На всякий случай, нужно запомнить, что его убили, свернув шею, что способны сделать немногие. Возможно, это след, который куда-то приведет.
      Следующим после Казнокрада убивают Филю. Как его убили, мне неизвестно. Знаю только, что это произошло перед моим отъездом.
      Узнать что-то большее мне пока не удалось, не позволили обстоятельства. Сначала задержала милиция, продержали несколько часов в отделе, потом неожиданно отпустили домой. Тоже непонятно — почему задержали, а главное — зачем отпустили?
      Подозревали меня в убийстве Фили, а потом внезапно решили, что я на это не способен? Или все-таки дело в тотализаторе?
      На меня весь городской отдел внутренних дел ставит, точнее против меня. Никто не верит, что мне удастся остаться в живых, поэтому оберегают, чтобы не понизить резко ставки? Задержали, когда мне грозила опасность, и отпустили сразу, как только она исчезла?
      Опять непонятно, кто придумал эти ставки, и какой в них смысл? Почему именно против меня и на меня, или существует еще кто- то, и на него ставки выше? Или все уверены, что я убиваю. Но почему тогда меня отпустил Филя?
      Кто его убил?
      Он вел со стороны бандитов следствие по убийству Шарика, допрашивал меня, отнесся ко мне довольно мягко, и я остался при своих зубах и костях — синяки на ребрах не в счет. Мне ничего не сломали и не выбили, просто немного попугали и отпустили, проведя стирание памяти путем вливания алкоголя. Так Филя решил проверить мое алиби.
      Почему он не приставил никого следить за мной? А если приставил, то отчего разрешил уехать из города?
      Правда, он мог и не успеть дать соответствующую команду. Никто же не знал, что я собрался уезжать, никому не рассказывал. И все-таки, по какой причине его убили?
      Может быть, потому что он вышел на след убийцы?
      Убить Филю дело еще более трудное, чем Шарика. Он без телохранителя не ходит, таскает пистолет в кобуре под мышкой и готов к подобным неприятностям.
      Подъезд его дома оборудован видеокамерами. Филя не ходит по темным местам, обедает и ужинает только в определенных ресторанах, в которых собираются все, кто работает на Болта. Тоже кстати из требований безопасности. И охрана в таких заведениях поставлена на высшем уровне.
      Кроме того, его возят в бронированном автомобиле. Правда, броня не очень хороша, только против пистолета, против АК-47 не выдержит, это мне рассказывал один из моих знакомых перегонщиков, который гнал эту тачку от белорусской границы. Водитель Фили тоже носит оружие, имеет на то официальное разрешение.
      Филю пытались убить и не раз, поэтому он всегда очень осмотрителен и осторожен, теперь эта осторожность ему ни к чему…
      Обязательно нужно узнать, как его убили. Это даст информации больше, чем все остальные убийства. Почему? Потому что это работа профессионала, никто другой не сумел бы такое осуществить.
      Подобраться к нему было не просто, шансов почти никаких, а пулю получить легко. Ребята в команде Фили горячие, он их сам подбирал. Они сначала стреляют, а уже потом разбираются в том, стоило ли это делать…
      Если бы я планировал такое убийство, то искал бы снайперскую винтовку, на худой конец пару ребят с автоматами, которые на себя возьмут всех тех, кто обычно Филю сопровождает.
      Я бы не взялся, просто потому что не хватает боевого опыта. Но тогда почему это убийство пытаются повесить на меня?
      Выходит, убийство было совершенно как-то очень просто, и милиция решила, что его совершил на редкость везучий дилетант, потому что любого другого они бы уже нашли за городом в виде расчлененного трупа.
      Надо бы порасспросить майора Семенова при следующем допросе, прикинуться дурачком и попытаться узнать хоть какие-то детали убийства. Была ли это на самом деле снайперская винтовка?
      Кстати, предыдущий допрос велся на редкость безобразно. Я, конечно, не большой специалист по следствию, но кое-какой опыт у меня имеется. В свое время потаскали по милицейским кабинетам, пытаясь повесить на меня все нераскрытые дела по избиениям и грабежам.
      Почему практически ни о чем не спрашивали? Да и обыск в моей квартире был проведен спустя рукава, больше для проформы. Мой тайник не нашли, а вполне могли бы, маскировка не была безупречной.
      Решение о том, чтобы меня поместить в одиночку, похоже, было принято еще до моего появления. Опять какая-то странность…
      Неужели, действительно хотели спрятать меня от бандитов, или наоборот решили им помочь? Так сказать, устроить все наилучшим образом. Милиция меня нашла, посадила в такое место, откуда я не смогу убежать, а дальше меня убьют в камере…
      Что ж вполне возможно. Мне отсюда не сбежать. Дверь железная, засов с той стороны. К тому же недалеко от камеры сидит милиционер с автоматом. Если кого-то мне подсунут, это будет сделано только с его участием. Ключи находится у него…
      Пока можно об этом не думать, захотят убить — убьют, и ничего тут пока не сделаешь. Когда это произойдет, тогда и будем размышлять, или умирать. Мне в отличие от других смерть не страшна, я готовлюсь к ней не один год…
      Но пока жив, нужно думать. Ибо, мыслю, следовательно, существую…
      Итак, после смерти Фили убивают Костю и двух близнецов — наркоманов, которые, как выяснилось, не только не являются близнецами, но даже и братьями. Разрыв между этими двумя убийствами примерно неделя. И что более всего настораживает, Филю убили в день отъезда, а непрошеных визитеров в ночь после моего приезда.
      Какая-то связь определенно просматривается между мной и убийствами, и оперативники ее заметили. Возможно ли, что все убитые участвовали в изнасиловании Ольги? Тогда бы многое встало бы на свои места. Но только есть сомнение…
      Костя еще как-то мог, но наркоманов женщины обычно не интересуют.
      Значит, их смерть связана либо с тем, что они приходили ко мне, либо еще кому-то насолили…»
      Я перевернулся на спину, чувствуя, как болят бока от жестких досок. А еще понял, что в какой-то момент отключился, потому что-то все вокруг неуловимо изменилось.
      Появилось ощущение, что я провел уже в этой камере больше шести часов: мочевой пузырь требовал того, чтобы его опорожнили, да и другие чувства подсказывали мне, что это действительно так.
      Получается, размышляя во сне, погрузился в глубокий транс. У меня такое иногда бывает, поэтому этому не удивился, а даже обрадовался. Время в таком состоянии исчезает. Интересно спал или нет, а если не спал то, о чем думал…
      Пока мои размышления никуда не привели, и ничего нового не прояснили, единственное, что я начал понимать, то это в какие тяжелые обстоятельства попал. Тучи уже давно, оказывается, сгущались у меня над головой, а я этого не замечал. Надвигался шторм, а я даже не залатал в своей лодке дырки.
      На горизонте поднимается свинцовая стена цунами, а я решил беззаботно искупаться в последний раз на хорошей волне?
      Такое свойство у нас людей — думать, что завтра будет то же самое, что и сегодня. Но завтра всегда дует завтрашний ветер…
      Утром вместо того, чтобы идти в магазин, нужно было мчаться к вокзалу, и уезжать как можно дальше из этого города.
      Потому что лучший бой тот, который не состоялся. Если тебя не ведет долг перед твоим князем, не стоит выходить на сражение с целым войском. Гибель твоя станет бесславной.
      Так учит Бусидо. «Если твой дом захлестнуло половодье, не стоит нырять, чтобы найти старые фотографии. Глупо стремиться занять место на кладбище, если не пришло твое время.
      Хотя если честно, моя смерть меня бы не огорчила, а вот сестру расстраивать не хочется. Иногда мне кажется, что я живу только ради нее. Меня самого, к сожалению, уже ничто не радует после смерти Ольги.
      Ушло солнце, и наступила вечная ночь, а никто этого даже не заметил. Привыкли жить в темноте. Слепым не нужны звезды, они их не видят…»
      Я вздохнул и перевернулся на другой бок, ребра уже ощутимо болели.
      Близнецы и Костя приходили ко мне, чтобы отвезти меня к некоему Перо по рассказам знакомых мне ребят человеку страшному, безжалостному и не обремененному какими-то нравственными ограничениями. Он любил пытать, и у Болта выполнял функцию начальника тайной полиции, разбирался, в том числе и со своими бойцами.
      Говорили, что если он заинтересовался кем-то, то это значило только одно: этого человека найдут в недалеком будущем где-нибудь в реке ниже по течению, с руками связанными колючей проволокой и со следами жутких пыток.
      И неважно виноват ли был ли тот человек хоть в чем-то, или нет. После проведения следствия в живых не оставался никто. Это было своего рода визитной карточкой Перо.
      Он мной заинтересовался. Значит, жить мне осталось недолго. Возможно, поэтому и закрыли в этой камере, чтобы никуда не убежал. Вполне возможно, кого-то подсадят ко мне ближайшей ночью, чтобы тот меня убил.
      Кто-то в милиции, несомненно, работал на бандитов, об этом можно судить хотя бы потому, что они знали все, что здесь происходит — результаты любой экспертизы и направление действий следствия. Возможно, это даже кто-то из оперативников.
      Итак, близнецы и Костя приходили ко мне.
      Дверь я им не открыл, и они ушли. Не могли далеко уйти, должны были вернуться. Перо бы их не понял. Как они оказались на стоянке? Возможно, решили взять еще одну машину, или еще по какой-то неизвестной мне причине? Кто-то следил за Костей и близнецами, подождал, когда они отойдут от моего дома, и убил всех троих на стоянке.
      Как их убили, неизвестно. Если только не считать, что все, что я видел в своем сне — правда. А это вполне могло быть. Но кому потребовалось их убивать?
      Логично, если бы их расстреляли из автомата, а не убили голыми руками, рискованно же ввязываться в драку с тремя убийцами…
      Нет, тут опять я ничего не понимаю. Надо узнать о том, как их убили. А пока готовится к смерти. Мое внутреннее чутье говорит о том, что сегодня ночью ко мне придет смерть.
      Не страшно…
      Я итак большую часть жизни, думал о том, что скоро умру.
      Меня ничего не держит в этой жизни, нет неоплаченных долгов, нет любви и привязанностей. Одному умирать легко.
      Зазвенели ключи, мое сердце вздрогнуло. Вот она и пришла! И как всегда неожиданно. Дверь открылась, и в камеру вошел здоровый детина. Хотя слово «вошел» — неправильное, едва протиснулся в дверной проем. Места в камере было и до этого немного, а сейчас пространство исчезло вместе с воздухом. Дыхание у вошедшего не было чистым, я отчетливо ощутил запах водочного перегара.
      — Быстро отполз в угол и чтоб сидел тихо, тля, а то раздавлю! — детина сжал руки в кулаки и покрутил их перед моим носом, чтобы я лучше понял. Руки у него были настоящего качка, в перекатывающихся мускулах.
      Кулак казался очень внушительным, размером он был с половину моего лица, пах табаком и французским парфюмом. Не так я представлял смерть, как-то считал, что она будет выглядеть более традиционно, худощавая модель с косой и в белом модном саване.
      Я отполз в угол и прижался к каменной холодной стене. Верзила сел на нары и стал мрачно меня разглядывать. Я тоже, только исподтишка…
      …Мужчина в возрасте тридцать-тридцать пять лет, одет в спортивные штаны и майку, которая не скрывала многочисленных татуировок. За плечами не одна ходка, две или три. Как только я сделал этот нехитрый вывод, то сразу загрустил: никогда не нравилось, когда сбываются мои худшие предчувствия. — Тебя, Максимом, кличут? — спросил верзила. — Фамилия Макаров. Так, тля?
      Я кивнул, ситуация мне еще больше перестала нравиться. Совсем плохо, я не ошибся, этого прислали убивать. Как он это сделает — не важно. Либо придерется к чему-нибудь, либо удавит молча — результат один. Иначе, зачем интересоваться моей фамилией?
      Я еще раз посмотрел на его фигуру и мышцы и подумал, что вряд ли смогу оказать хоть какое-то сопротивление.
      Верзила ростом был выше меня на голову, веса в нем килограмм на сто больше. И этот лишний вес приходился в основном на мышцы. Ему достаточно просто прижать меня к нарам и сдавить.
      Я задохнусь…
      Каратэ хорошо, когда существует пространство для маневра. Когда ты можешь отбежать, отпрыгнуть, увернуться, набрать скорость…
      А в ближнем бою все решает масса и сила.
      Я проигрывал этому детине во всем.
      — Ты что ли Бирюля замочил? — прорычал он, продолжая меня мрачно разглядывать. — И за что ты его? — Никого не убивал, ни Костю, ни братьев-акробатов, — ответил я хмуро, продолжая обдумывать варианты своей неминуемой смерти. — Ночью я сплю.
      — Хочешь сказать, что менты с тобой лоханулись? А кто тогда ребят замочил, если не ты?
      И этого не знаю, эти ребята действительно ко мне приходили перед тем, как их убили, дверь я им не открыл, и они ушли.
      — Могу ли я вам верить, сэр? — произнес верзила. — Или вы все-таки, нехороший человек, пытаетесь что-либо от меня утаить? Я бы вам не советовал, ибо люблю применять методы физического воздействия, тля!
      Слова использовалось, конечно, другие, но когда смотришь в глаза смерти, лучше уходить чистым: не оскверняя себя плохим словом, чужим дыханием и непотребной песнью.
      — Сказал все, что знаю, — пробурчал я, прогоняя в памяти свои воспоминания. Да, точно. Хорошего почти в моей жизни ничего и не было, а теперь и не будет — можно умирать.
      Верзила, как мне показалось, беспомощно посмотрел на железную закрытую дверь. Видимо вел я себя не так, как должен был.
      Его гладкий лоб, переходящий в отполированную лысину покрылся мелкими морщинами. Он решал, что ему делать — то ли придушить меня сейчас, то ли подождать до утра. Мне казалось, что я даже слышал его мысли:
      «Задавить сейчас? Но тогда вряд ли дежурный обрадуется, когда узнает, что ему придется решать, что делать с этим мертвым козлом. Может возникнуть на меня, тогда мало не покажется. Да и опера разозлятся, им следствие вести…
      Оставить живым? Так здесь развернуться негде, а уже спать хочется…»
      «Интересно, сколько сейчас времени? — подумал уже я. — По ощущениям вечер, часов так десять».
      — Который час?
      — Девять, десятый, скоро отбой, — проревел верзила. — Место здесь только для одного, так что давай на толчок. И чтоб сидел и не дергался, иначе быстро оприходую.
      Я даже не удивился, по всем понятиям мне было нанесено ужасное оскорбление, за которое убивают.
      То есть должен был возмутиться и умереть, или согласиться и умереть, но… чуть позже.
      Вот такое нелегкое решение было им принято.
      — Места хватит нам обоим, — произнес я примирительно. — Тесновато конечно, но как говорится — в тесноте, да не в обиде.
      — Достал ты меня, козел! — верзила повернулся ко мне, схватил за горло, и стал душить. — Я тебе сказал, тля, на парашу!
      Я не ошибся, сила у него была, сопротивляться не получалось, ноги упирались в одну стенку, голова в другую. Да и подмял меня под себя всем телом, руки оказались где-то под ним. Чтобы их вытащить, мне требовалось поднять килограмм сто пятьдесят, используя только ладони. Для меня эта задача оказалась невыполнимой, хоть я честно попытался.
      Верзила ударил меня несколько раз о нары, удары были не сильными, ему тоже не хватало свободного пространства.
      Перед глазами все почернело, руки я все-таки смог вытащить, сил на то, чтобы разжать стальную хватку детины, у меня тоже не нашлось — пришлось умирать. В ушах зазвенело, голос верзилы потерялся где-то в наступившей тишине.
      Стало темно и очень тихо. Я был еще где-то рядом, и вертел головой по сторонам, или тем, что у меня осталось, пытаясь увидеть тот знаменитый светлый туннель, куда уходят все души.
      Но ничего не увидел и решил, что и тут меня обманули…
      А еще я подумал, как хорошо, что вчера принял ванну, а сегодня надел все чистое.
      …Самурай каждое утро принимает ванну, бреется, душит волосы, стрижет ногти, аккуратно шлифуя их пемзой и полируя.
      Так же тщательно следит он за своим оружием, которое всегда держит в чистоте, старательно очищая от ржавчины.
      Все это делается не ради наружного блеска, а пото-му, что самурай хочет быть таким чистым, каким должен быть после смерти, ибо призыв к оружию может раздаться в любой момент.
 
      Воин, чьи бренные останки находятся в неряшливом состоянии, всегда выставляется на посмешище, если его труп достается неприятелю. Самурай, который ежегодно готовится к смерти, готовит себя к тому, чтобы не стать посмешищем врага…
      Так гласит кодекс воинов.
 
      Правда, ногти я вчера не шлифовал, да и умер не в битве, а в камере, но меня все равно обмоют и переоденут перед тем, как положат в гроб. У нас не Япония, обычаи другие, жизнь и смерть тоже…
      Если сказать честно, я наслаждался своим уходом на тот свет…
      Часто думал о том, как это происходит. И вот это случилось. Конечно, никогда не предполагал, что умру в душной вонючей камере под потным телом слегка пьяного уголовника…
 
Но смерть, есть смерть…
Она приходит,
когда ты жаждешь жизни.
Ты рвешься из ее объятий.
Но поздно…умер ты.
 
      Я надеялся на более благородный вариант, что-то вроде легкой смерти от переохлаждения в какой-нибудь сточной канаве в легком алкогольном опьянении. Умирать, не осознавая этого. В общем, надеялся уйти к далеким звездам без неприятных ощущений.
      Получается, не очень хорошая смерть досталась мне в этом году. Но разве бывает какая-то другая? Смерть в бою хороша только тем, что умираешь быстро, в азарте, хоть, конечно, и там бывают различные варианты.
      Можно же умирать от боли с оторванной ногой на простреливаемой территории, где тебе никто не может помочь из твоих друзей и соратников? И ты будешь наблюдать, как твоя нога покрывается гангренозной синевой, в редкие мгновения сознания.
      Конечно, вполне можно считать, что ты умираешь более благородно, чем другие, оберегая свою землю и семью от захватчиков. Только как ты ее защищаешь, если умираешь?
      А когда умрешь, эта земля перестанет быть твоей, как и все вокруг. Лучше не умирать,… но если это происходит, принимай смерть без огорчения и зависти, как я…
      Никогда еще мне не было так хорошо. Исчезла куда-то боль в теле, до этого я не замечал, какое оно тяжелое и неповоротливое. Как же мне трудно было его таскать на себе все эти долгие и неправильные годы. И как много оно требовало для того, чтобы жить…
      Одно постоянное дыхание чего стоило…
      А еда, питье, и множество мелких неудобств, вроде мозолей, потертостей и отправления естественных надобностей?
      Болезни, холод и жара?
      А тут я стал настолько легким, что взлетел, даже не прикладывая к этому никаких усилий. Все неприятное исчезло вместе с телом. Да, бог был прав, когда прививал каждому живущему на Земле инстинкт самосохранения, иначе мы бы все умирали сразу после рождения…
      Я поднимался куда-то ввысь, к небу, только оно было темным. Нет, не затянутым тучами, а просто темным, как мрак в глубине пещеры. А потом он стал сереть, я огляделся и понял, что оказался на платной стоянке.
      Я метался по пыльному, пахнущему прошедшим горячим днем асфальту, выбирая момент для благоприятного нападения и последующего убийства.
      Я был спокоен, сосредоточен и даже весел — это охота мне нравилась.
      Костя и два близнеца мне казались такими неуклюжими и неповоротливыми, что убить их для меня, находящегося в прекрасной физической форме, не представляло никакого труда.
      Я выбирал для каждого из них свою смерть, и мне представлялось неограниченное количество вариантов.