И если я не оборотень, то кто же?
      Может быть, все правы, и я обыкновенный сумасшедший? У меня шизофрения. Сколько существует таких, как я, в этом мире? Обычный сумасшедший иногда тоже представляет себя кем-то другим, человеком, имеющим власть, известным и великим…
      Не оборотнем…
      Может, стоит мне пойти в местную клинику для душевнобольных? Наши психиатры — великие мастера своего дела, если даже кто-то не болен, то они таковым его сделают. Опыт у них остался еще с советских времен, тогда этому, кажется, их специально обучали…
      Так… не отвлекаться…
      Вспомнил, Николай Васильевич убедительно доказал мне, что я не сумасшедший. А что говорилось, опять не помню…
      Тренер расстроился от моих слов и пошел меня провожать. Нет, не так, это я пошел его провожать, надеясь, что по дороге он успокоится и поможет мне разобраться в том, кто во мне живет.
      Говорили мы о неприкаянных душах, которые иногда занимают чужие тела, а у выхода из переулка ждали трое с оружием, еще трое в машине. В иномарке. Возможно в той, что караулила меня у моего дома. Откуда я это узнал? Было далеко, я не мог видеть ни номера, ни даже форму и цвет автомобиля. Или все-таки мог?
      Николай Васильевич предложил мне свою помощь. Мне стало жалко старика, я предложил ему вернуться обратно в спортзал, достал бутылочку спирта, выпил и выпустил из себя тигра…
      Нет, не тигра, мне уже объяснили, что я не оборотень, так что из меня вышел не зверь. Тогда кто?
      Что-то многое вспомнилось в этот раз. Может быть потому, что отсутствовал недолго?
      Никто меня не поил, выпил я сам, спасая себе жизнь, и если судить по шрамам от пуль, то сделал это своевременно.
      Кто стрелял, тоже понятно, качки Болта. Может быть, и сам Перо пришел проводить меня в последний путь…
      Что с ними случилось, можно догадаться. Я жив, шрамы исчезают, начинают чесаться, что всегда бывает при быстром заживлении. Они меня хотели убить, теперь вероятнее всего мертвы, если, конечно, мое второе «я» от них не сбежало…
      Но это вряд ли, во мне живет воин, бесстрашный и яростный, чтящий кодекс самураев. А раз так то в любой ситуации поведет себя достойно, не струсит, и убьет всех, кто нападет на него…
      Нужно найти до тренера и узнать, жив ли он. Мое второе «я» могло и его посчитать угрозой…
      Вспомнил…
      Старик обещал, что если своими глазами увидит, что со мной происходит под влиянием алкоголя, то скажет, что я такое есть. Или хотя бы скажет, кем не являюсь. Значит, обязательно нужно его отыскать.
      Только мне неизвестно, где он живет… Но если он жив и наблюдал за моей схваткой, то это может многое прояснить. Николай Васильевич человек мудрый. Я, например, не смог распознать стиль боя, которым владело мое второе «я». Манера двигаться, блоки и удары отличались от всего, что я видел, но в мире существует много стилей единоборства различных школ и в разных странах.
      Каждая армия учила и учит своих воинов сражаться, как с оружием, так и без него. Многие стили и методики затеряны в веках, исчезли вместе с разгромленными воинствами, но это не значит, что их не существовало.
      Тренер должен узнать, если не их самих, то школу, из которой они вышли, или страну, где такой манере боя обучались воины. Он всю жизнь изучал стили боя, должен знать…
      Я снова лег на пол, глядя в темноту.
 
Все говорят, что сон частица смерти.
Ты засыпаешь, исчезает мир.
И ты уходишь…
Вопрос — куда и главное зачем?
 
      Я пощупал шрамы на теле, от них неприятно пахло, сукровица еще продолжала выделяться. А это моя последняя футболка и джинсы…
      Нужно искать тренера.
      И уходить из квартиры, пока не догадались, где меня искать. А это предположение не требует никакого умственного усилия, спортзал находится недалеко от моего дома…
      Найдут трупы, свяжут два события вместе: мой приход и стрельбу и направят команду зачистки по адресу. Если сами не догадаются, Сергей расскажет…
      Найти другое убежище, отлежаться, разобраться в том, что происходит, и при этом остаться в живых — вот наши первоочередные задачи с моим вторым «я.
      Как сказал Николай Васильевич?
      Желание отомстить усиливает жажда жизни, ибо месть — удел живых, а не мертвых.
      Куда же идти? Я задумался. Вариантов в голову пришло не так уж много: либо уехать, либо остаться. Если уехать, то или к сестре, или в неизвестность, но это мы уже проходили. Пришлось даже с электрички сойти…
      А если остаться, то нужно идти на мясокомбинат. Это единственное место, где меня еще ждут. К Николаю Васильевичу идти пока не стоит, да и не знаю я, где он живет…
      Итак, идем на окраину города, к пустырю, а от него к дереву.
      Дальше все просто, перелезаю через забор, в котельной Роман меня встретит, накормит, напоит, и спать уложит.
      Мое второе «я» уже давно все приготовило и обо все договорилось. Интересно, насколько тупым оно меня считает?
      Думаю, что, как бы плохо оно обо мне не думало — право.
      Мстит за Ольгу только оно, а я переживаю, мечусь и попадаю в разные глупые ситуации, из которых потом ему приходится меня вытаскивать. Но если брать по большому счету, все можно было угадать с самого начала. Я не способен никого убить. Нет у меня таких навыков, а при одной мысли о том, что придется это сделать, мне становится плохо. Даже на комара рука не поднимается, дую на него, чтобы он улетел…
      Нужно идти, пока ночь, улицы пусты, мне не перекрыли все пути отхода, и все не стало еще хуже.
      Я встал, натянул еще влажные кроссовки на ноги в прихожей и приложил свое ухо к входной двери. На лестничной площадке стояла томная тишина, но я не подался соблазну уйти этим путем.
      Что-то не дало мне это сделать, возможно, предчувствие беды, а может, опять заработала интуиция, такое у меня тоже бывает. Я потоптался у двери, прислушался еще раз, затем снял засов. Это для того дверь можно было открыть ключом, если придется возвращаться обратно в квартиру, и направился к окну, по дороге зайдя в ванную и захватив с собой влажную безрукавку.
      Меня еще немного шатало, внутри по-прежнему урчал котел, готовый взорваться. В животе булькало от выпитой воды, хотелось спать, глаза слезились, а руки дрожали.
      Наверно, это не самое лучшее состояние для того, чтобы лазить по стенам, да еще на уровне четвертого этажа.
      Наверно поэтому я и сорвался.
      Сразу, как только вылез из окна, не смог найти опору для рук, опасно качнулся вперед, и только в последний момент сумел ухватиться за штырь, который судорожно нащупала моя правая рука.
      Почему-то в этот момент не испугался, внутри царило полное равнодушие к своей судьбе, усталость и печаль, которую удачно дополняло бурление в желудке. Нет, в таком состоянии легко умирать, сам не заметишь, как на смену одной внутренней боли, придет другая всепоглощающая.
      Я перенес тяжесть своего тела вперед, моя правая нога выскочила с кирпичной выбоины, а рука вспотела и скользнула по металлическому штырю. Меня бросило вперед к стене, и я оцарапал лицо об кирпич.
      Руки, обламывая ногти, цеплялись за стену, ноги лихорадочно дергались, ища опору, которая куда-то исчезла. Я дернулся еще раз вперед, и внутри что-то ухнуло. А потом возникла в пустой голове всего одна очень простая мысль:
      «Не надо было мне никуда идти…»
      А дальше я стал падать вниз в темноту, навстречу асфальту внутреннего двора, совершенно невидимому в темноте, но почему-то остро ощущаемому. Мелькнула очередная думка:
      «Сейчас умру, какая, однако, глупая смерть…»
      Я зажмурился от страха.
      Но у меня перед глазами не промелькнула в одно мгновение вся моя жизнь — либо умирал не по-настоящему, либо вспоминать было особо нечего.
      Только подумалось о том, что найдут мое тело не сразу, а через неделю, а то и две, в этот внутренний дворик слесаря из ЖЭК заходят не часто. И что если даже и не умру сразу, то помощи все равно ждать неоткуда. Никто не придет, никто не заметит…
      Последняя мысль, которая у меня появилась перед забытьём, была примерно такой…
      «Как хорошо, что это случилось. Ничего больше не надо, не стоит никуда спешить, и, наконец, исчезнет эта невыносимая боль в сердце…»
      Из груди вылетел вздох облегчения. …
      Меня поглотила тьма, пустота, и тишина, в которой терялся мой голос…
      Кажется, все-таки что-то закричал от страха! Трус!!!
      Сколько меня не было, я не знаю. Пока в жутком непроглядном мраке кто-то горько не прошептал — я умер…
      И следующая мысль:
      «А кто это говорит? Если это я, то получается, что все еще жив?
      И в моем теле ощущается какая-то боль…
      Разве вместе с телом мы не теряем и болевые рецепторы?
      Неужели живой?!»
      Я неохотно открыл глаза и увидел, что сижу в метрах в тридцати от дома на теплом асфальте у противоположной стены, целый и относительно невредимый. Кое-что конечно во мне было не так.
      Невыносимо болели руки, особенно там, где были сорваны ногти и мякоть с кончиков пальцев. Не зря выдирание когтей когда-то считалось страшной пыткой. Древние были правы, терпеть такое почти невозможно, я бы все рассказал, что знаю, лишь бы прошла эта боль.
      Но, увы, меня никто ни о чем не спрашивал…
      С лица капала кровь, я ободрал его об кирпичную кладку. На футболке и джинсах расплывались пятна крови, в основном от многочисленных царапин, да торчали клочья разорванной одежды.
      Меня, вероятно, протащило десяток метров по асфальту, или по кирпичной стене…
      Я поднял голову вверх, вот чернеет мое полуоткрытое окно, рядом лестница… падать оттуда довольно высоко. Нормальному человеку выжить, если сорвется.
      Но я жив, похоже, мое второе «я» в очередной раз не позволило мне умереть, взяв управление телом на себя.
      Как-то сумело остановить падение, найти опору для руки и ног и благополучно спуститься. Или просто покатилось вниз, прижимаясь к стене, тем самым, гася скорость? Но тогда почему футболка и джинсы относительно целы, а не превратились в разорванные тряпки? Я еще раз посмотрел вверх и успокоился.
      Объяснить это невозможно, не нужно, да и некому…
      Но мое уважение к тому, что живет во мне, еще больше возросло, как и отвращение к самому себе.
      Я вздохнул, ощупал себя кровоточащими руками, пытаясь понять, в каком нахожусь состоянии. Переломов нет, следов падения с большой высоты не имеется. Глаза на месте, рот тоже, губы, правда, разбиты и тоже болят…
      Я облизал пальца там, где были сорваны ногти. Глупо, но это помогло, боль стала постепенно уменьшаться. Даже начал немного соображать. Падение-падением, но если остался жить, нужно выбираться отсюда…
      Я встал и пошел к проходу. Замок и цепь на дверях были теми же, ничто за время моего недолгого отсутствия не изменилось. Кусок проволоки, которой открывал замок в прошлый раз, валялся под ногами.
      Я воспользовался им в очередной раз. Открыл, вышел, вернул цепь и замок на место, потом метнулся молнией к кустам по всем правилам уже привычной конспирации. В крови все еще кипел адреналин, да и боль еще не прошла, поэтому движения казались судорожными и неуклюжими.
      Я, пригнувшись, пробежал вдоль деревьев, прячась за кустами, стараясь не шуметь, и снова обнаружил на том же месте у подъезда все ту же темную иномарку. Теперь я ее заметил сразу, даже без красного огонька сигареты. А ведь я ее уже видел у спортзала. Получается, что никого в ней не убил? Или уже другие люди в ней?
      Я обогнул ее по большой дуге, скрываясь в тени отбрасываемой деревьями. Добрался до выхода со двора в небольшой проулок, а уже с него перебрался на темную соседнюю улицу. Фонари здесь никогда не горели, то ли их каждый день били местные ребята, то ли у электриков не находилось времени на то, чтобы сменить лампочки на малолюдной улице.
      Но в данном случае мне это было на руку. И еще я подумал о том, что именно тем и нравился мне всегда мой двор, он имел выходы на все параллельные улицы.
      Если сумел выйти из дома, то дальше все становилось очень простым, проходов много, а я знал их, потому что еще мальчишкой исползал все, включая подвалы, крыши и заборы.
      Как только адреналин улетучился, в голове снова зашумело. Руки затряслись мелкой дрожью, и мучительно захотелось пить, хоть ощущение, что еще немного и вода польется из меня, как из пробитого ведра, никуда не исчезло.
      Мне бы сейчас пару литров молока, но где его найти в три часа ночи?
      Тут я вспомнил, что в последнее время в городе появилась пара продуктовых магазинов, которые работают круглосуточно, один из них должен встретиться мне на пути. Я прибавил шаг.
      Ночной город казался тихим, мирным и безмолвным. Дневные страсти давно улеглись, и все вокруг отдыхало, готовясь к новому дню. Только я словно тать, скользил по улицам, скрываясь в густых тенях. Ветер ласково обвевал мое лицо, снимая боль с оцарапанной кожи и разбитых губ, как любимая женщина нежными поцелуями…
      Темнота обнимала меня, как своего сына, вернувшегося издалека, с другой стороны земли, где всегда властвует безжалостно-яркое солнце.
      Почему шорох шагов слышен только в тишине, и так покойно, когда никого нет рядом? Почему мы мешаем жить друг другу рассказами, похлопываньем по плечу или просто своим присутствием?
 
Не понимая истины простой,
мы рвемся вверх и ввысь
Хоть все, что нужно нам для счастья,
Находится с рожденья в нас самих.
Итог печален, мы несчастны…
 
      Я шел, понемногу твердея шагом. Тело понемногу приходило в себя, выбрасывая из себя капли пота, хоть было довольно прохладно.
      Выпитая мною вода возвращалась обратно в мир, в виде испарений. Круговорот воды в природе никогда не прекращался, и будет продолжаться, даже если ничего из живого на земле не останется…
      Примерно через полчаса быстрой ходьбы я подошел к магазину, он единственный сверкал неоновой выставкой, все остальные рекламы на ночь отключали, экономя электроэнергию.
      Сонная продавщица, услышав слабо звякнувший колокольчик, закрепленный на двери, подняла голову с рук и посмотрела на меня мутными не понимающими глазами. — Что нужно? Чего пришел?
      Вид у меня видимо был еще тот, если со мной заговорили так покровительственно и свысока.
      — Молока литра два, если, конечно, свежее…
      — Какого молока? От бешеной коровки?
      — Нет, обычного, и от нормальной коровы…
      — Жена что ли послала? — проявила дар ясновидения продавщица. — Наверно, ребенок малый, а ты пришел вечером пьяный…
      — Так свежее молоко-то?
      — А каким оно будет в пакетах? Всегда свежее, три дня стоит открытым, а не сворачивается. Должно быть какую-нибудь гадость добавляют, сейчас все такое, долго не портится. Брать будешь? Или все-таки водки?
      Я вытащил деньги из кармашка джинсов, было их немного, но на молоко хватало…
      — Вот… два литра…
      — Молока, так молока… — она сразу потеряла ко мне интерес. — Вот бы я по ночам бегала по магазинам за молоком. Только спать не дают, ходят тут…
      Взял бы что выпить, хоть выручка была, а так одни хлопоты…
      Последние слова она проговорила, уже засыпая, бросив пакет с молоком на прилавок, не обращая больше на меня внимания.
      Я пошел к двери, предательский колокольчик все равно звякнул, несмотря на мои попытки осторожно приоткрыть дверь.
      Сопение на мгновение прекратилось, но тут же возобновилось, переходя в легкий храп.
      Я сел на ступеньки и стал вливать внутрь нежную белую жидкость, прислушиваясь к звуку приближающегося мотора. Кому-то, как и мне, не спалось…
      Мимо магазина проскочила иномарка с тонированным стеклом, оттуда на меня глянул чей-то недобрый взгляд.
      Я услышал резкий скрип тормозов, иномарку занесло, но она выпрямилась и быстро развернулась. Не дожидаясь, пока машина приблизится ко мне, выбросил пакет с недопитым молоком в урну и бросился к ближайшим кустам.
      Перескочив через пару заборов и, сделав небольшой круг, решил вернуться к магазину. Мне стало любопытно, кого это так заинтересовал несчастный бродяга у магазина в четыре часа ночи.
      Устроился я довольно удобно в тени за небольшим деревом, метрах в двадцати.
      — Точно вам говорю, бомж, — объяснялась продавщица. — Лицо разбито, руки грязные, ногти обломаны. Футболка и джинсы в кирпичной крошке, словно в каком-то подвале ночевал, но что с них возьмешь, алкаши, они и есть алкаши…
      Я потрогал горевшую кожу на лице. Да, женщина оказалась очень внимательна к моей внешности, даже полусонная заметила все детали.
      — У меня глаз наметанный, я их за версту чую. Они еще метрах в десяти от магазина, а я уже знаю, что ко мне идут. Им обычно самогонка нужна, мне их бабки на реализацию дают. Иногда кто богаче водку берет. А этот какой-то странный, может, больной, или с головой не все в порядке…
      Трое братков из команды «болта» уже выходили из магазина, но один из них, услышав последнюю фразу, вернулся.
      — Что значит, странный?
      — Молока купил два литра, язвенник наверно, а обычно в такое время либо водку, либо самогон покупают те, кому не хватило. Я же объясняла…
      Качки переглянулись между собой.
      — Может и он. А выглядел как?
      Дальше я уже слушать не стал, а стал пробираться дворами к выходу на следующую улицу. Это меня искали и планомерно, по улицам, несмотря на ночь, курсировали машины. Зло по ночам не дремлет…
      Только почему одни качки Болта, а где родная милиция? Неужели поменялись функциями? Или они сменяют друг друга?
      Я выбрался на следующую улицу и зашагал быстрым шагом, внимательно прислушиваясь к звукам. Ночь потеряла для меня все свое очарование. Настроение тоже испортилось.
      Был момент, когда даже потянулся к бутылочкам в кармане безрукавки, чтобы исчезнуть из этого мира: пусть тот, кто живет во мне, получит наслаждение от ночной охоты, но потом передумал…
      Совсем не факт, что мое второе «я» станет охотиться за бандитами. Я не могу прогнозировать его действия. Кто он — тот, кто живет во мне? Что ему нужно на этой земле? И почему выбрал мое тело, неужели не нашел ничего другого более подходящего?
      Неужели, тренер прав, и это чья-то заблудшая душа? Но тогда кому она принадлежала раньше? Маньяку-убийце? Джеку — Потрошителю?
 
Все те, кто жил когда-то на земле.
Когда-нибудь вернутся.
Маньяки… убийцы, палачи.
Их много накопилось за столетья наверху.
Не повезет тому, кто будет жить в такие времена…
 
      До мясозавода добрался уже тогда, когда солнце появилось на горизонте. Сказать по-честному обрадовался, хоть и понимал, что с появлением светила проблем у меня только прибавится.
      Но огромный желтый диск появившийся на горизонте сразу поднял мое настроение, я повеселел и прибавил ходу.
      Прошел пустырь, стараясь двигаться вдоль высоких зарослей сорняков, обходя планомерно завод в поисках того дерева, чья ветка вела в котельную.
      Нашел его на повороте и опустился рядом в небольшую ямку, которая должна была скрыть меня от видеокамер охраны.
      Ситуацию требовалось обдумать, ветка дерева находилась довольно высоко, метрах в трех над землей, и чем дальше она отходила от ствола, тем выше поднималась. Когда я спрыгивал с нее, то этого даже не заметил.
      Правда, я спрыгнул у забора, но и там было довольно высоко. Да, шел дождь, земля была мягкой, я даже не почувствовал удара, ноги провалились в грунт…
      Но как мне теперь на нее забраться? Даже с той стороны я залезал при помощи кошки, которую мне забросил на ветку Роман. А что делать сейчас? Возможно, мое второе «я» считало, что я смогу запрыгнуть, но оно ошибалось.
      До этой ветки даже чемпион мира по прыжкам в высоту не допрыгнет…
      Не зря охрана на нее внимания не обращает, нет людей, способных преодолеть такую высоту
      Я огляделся вокруг, ничего подходящего не заметил, ни веревки, ни провода, который можно было бы закинуть на ветку, а потом подтянуться.
      Потянулся к бутылочке, но выпил немного, всего один глоток. Зачем это сделал? Не знаю…
      Не настолько же моя вера в мое второе «я» была безграничной? Я не верил в то, что он сможет запрыгнуть на пятиметровую высоту, быстро поднимется по ветке, переправит наше общее с ним тело на территорию завода и вернет его мне. Но, не зная, что делать, я выпил еще глоток. Может быть, передавая ответственность, а может, просто устал…
 
Так хочется, бывает,
закрыть глаза, исчезнуть.
Оставив этот мир наедине с собой.
А самому блуждать в заносах памяти.
И находить в ней то, что радовало прежде…
 
      Спирт обжег болью разбитые губы, в желудке потеплело, и… ничего не произошло. Я подпрыгнул, потом еще раз, видимо надеясь на то, что у меня прибавилось силы. Это было наверно забавно наблюдать. Маленький человечек прыгает у высокого забора…
      Я огляделся, на краю пустыря заметил первых рабочих к заводу, идущих по асфальтовой дорожке.
      Потом снова сел на землю и допил бутылочку до конца, уже ни на что больше не надеясь.
      Газ мелкие дозы на меня не действуют, пусть мое второе «я» получит все, что ему нужно. Все равно не знаю, что мне делать дальше. Возвращаться некуда, бежать тоже, и как оказалось я и даже до спасительного убежища и то добраться не могу.
      В желудке загорелся огонь, губы снова обожгло, затуманились глаза. Я посмотрел на ветку, прикидывая высоту. Нет, без технических средств на эту ветку не взобраться. Пожалуй, стоит вернуться в город и купить веревку…
      Тут в моих глазах потемнело, исчезли звуки, остался только стук сердца, ровный, громкий, как метроном, звучащий из репродукторов во время воздушной тревоги.
      К горлу поступила тошнота, я куда-то рванулся, ударился больно головой, и только после этого смог открыть глаза. Они ничего не видели, мешала мутная пелена слез, я смотрел через них, угадывая что-то знакомое.
      Я поднял непослушную руку, и услышал хриплый голос Романа, наклонившегося надо мной:
      — Ты меня слышишь?
      Я кивнул, отчего к моему горлу снова подступила тошнота.
      — Ты неважно выглядишь…
      — Помоги подняться, — прошептал я и почувствовал твердую крепкую руку, которая буквально вздернула меня куда-то вверх. В голове снова все закружилось, но перед тем, как все исчезло в мутном водовороте, я успел оглядеться.
      Передо мной была все та же бытовка котельной, в которой ничего не изменилось за время моего отсутствия.
      Я собрал всю волю в единый кулак и начал раздеваться.
      — Что ты делаешь? Роман придерживал меня, чтобы я не упал. — Зачем снимаешь одежду?
      Мне было плохо, нет, гораздо хуже, я умирал.
      Сердце бешено колотилось в груди, казалось, что даже ребра звенят от его ударов, как церковный колокол. Во рту было так сухо, словно я провел не один день в пустыне без глотка воды. Даже слюна не выделялась. Руки и ноги тряслись, как у паралитика, а изнутри наружу рвалась желчь.
      — Мне нужна вода, горячая или холодная неважно, только ее должно быть много, — прошептал я. — Душ, это то, что мне сейчас поможет…
      Я сбросил с себя всю одежду, кроме трусов и направился к двери, Роман придерживал меня, чтобы не упал.
      — Ради бота, уйди, — прохрипел я, когда мы зашли в пустую бетонную коробку. — Дай спокойно умереть. Не мешай…
      — Ты не можешь умереть, пока все не исполнил, — недовольно покачал он головой. —
      Воин должен свершить то, что обещал, и только потом умереть. Тебе нужно что-нибудь?
      — Литра два молока, чашку крепкого чаю с сахаром, позже что-нибудь поесть, лучше жидкое, калорийное и горячее. А сейчас оставь меня, я буду лежать под горячей водой…
      — Долго?
      — Пока не отмокну…
      — Не захлебнешься?
      — Уходи, не мешай…
      Роман отрегулировал температуру воды, сделав ее более-менее терпимой, и ушел, а я лег на деревянный настил. Меня вытошнило, потом еще раз, еще и еще…
      В основном из меня выходила только желчь, зелено-желтая и противно пахнущая, да еще иногда остатки молока, превратившиеся в белесые ошметки. Все уносила с собой горячая вода в трубы, заворачиваясь в высокую воронку. Минут через пятнадцать я смог приподняться и сунуть голову под струю воды, пил и никак не мог напиться. Горячая вода была неприятной на вкус, поэтому я крутанул кран холодной воды, а еще через пять минут и вовсе перекрыл горячий кран, оставив бежать только ледяную прозрачную струю. Так сказать, жидкий холод внутрь…
      От такой воды у меня даже зубы замерзли, поэтому пришлось отползти, меня вытошнило еще раз, и только после этого я решительно встал и залез полностью под воду.
      Ледяной душ мне всегда помогал, но, как оказалось, не всегда, и точно не сегодня. То ли вода была слишком холодной: в бассейне детского сада она была комнатной температуры, то ли с моим организмом что-то происходило, а вероятнее всего и то и другое.
      Такого результата я, конечно, представить не мог в самом жутком видении.
      Сначала у меня перехватило дыхание, да так, что я не мог вдохнуть в себя даже самый маленький глоток воздуха минуты две или три.
      Ощущение жуткое, особенно если не знаешь, удастся ли тебе вообще когда-нибудь втолкнуть в свои легкие хоть толику воздуха. Потом вдруг начал осознавать, что и сердце больше не бьется.
      Я распрощался с жизнью, хоть и продолжал судорожно ползти в дальний угол душевой. Правда, происходило это на каком-то сумеречном уровне, в глазах-то было темно.
      Только уткнувшись головой в бетон, я понял, что все еще жив, а еще через какое-то время осознал, что и ползти дальше некуда. От ледяной воды, которая все так же хлестала сверху, я отодвинулся, но не могу сказать, что мне стало легче.
      По-прежнему нечем было дышать, хотя какой-то животный вой невероятным образом просачивался сквозь сомкнутые губы.
      Потом, когда удалось вдохнуть немного воздуха, я заорал со всей силой, на какую в данный момент был способен. С этим криком выходило все, что накопилось во мне: раздражение, злость, страх, непонимание того, что происходит со мной и миром.
      Не зря японцы в своих корпорациях создали звукоизолированные комнаты, в которых каждый может накричаться вдоволь. Это действительно помогает. Поверьте, стоит покричать, когда тебя никто не слышит, и сразу становиться легче.
      После выползшего из меня истошного крика я, наконец-то, смог дышать, а синяя пупырчатая кожа на теле начала розоветь. Меня вытошнило еще раз на этот раз только желчью. Я с какой-то тоской посмотрел на плюющийся ледяной водой душ, собираясь с силами, потом встал на четвереньки, добрался до крана — по-другому не получалось — и закрыл его. Стало оглушающее тихо.
      Никогда раньше не думал, что льющаяся вода производит такой жуткий шум. Хоть, конечно, читал о мощных водопадах, звук, которых не может перекрыть даже пароходный гудок.
      После пережитой маленькой клинической смерти даже стук от падения капель заставлял меня морщиться. Я зажал уши руками, это хоть и не помогло, но в какое-то облегчение принесло.
      Я лег на деревянный трап, прижав колени к подбородку. Поза зародыша. Говорят, что мы инстинктивно принимаем эту позу, когда нам становится плохо, и когда умираем. Как пришли, так и уходим.
      Хотя вроде беспокоиться было больше не о чем, сердце билось нормально, в штатном режиме, но все остальное тело вело себя просто предательски. Внутри меня разрастался жуткий холод, от которого, казалось, что все мои внутренности смерзаются в ледяной комок, а кожа горела так, словно меня жарили на сковородке в аду.
      Дышать по-прежнему было нечем, хоть легкие горели от яростных вдохов и выдохов, а в груди появилось странное ощущение. Никогда не предполагал, что у меня на груди так много мышц, и они могут так болеть.
      Руки и ноги дрожали мелкой дрожью, а в глазах стоял серо-черный туман. Сколько это продолжалось, не знаю. Но не пять минут и даже не десять, а гораздо больше.
      В какой-то момент мое сознание не выдержало, и все полетело в шевелящуюся темноту, в спасительный обморок. Я очнулся только тогда, когда Роман вытащил меня из душевой и положил на скамейку в бытовке.
      Свежий воздух, пахший углем и золой, был приятен, а теплота, исходящая от разогретых котлов растопила ледяной ком, в который превратились мои внутренности…
      Букашкин озабоченно посмотрел на меня.
      — Ты уверен, что с тобой все в порядке?
      — Нет, — прошептал я. Говорить в полный голос не было сил, хотя не так давно орал в полный голос.
      — Чем я могу тебе помочь? Может, стоит вызвать врача? Если позвоню охране, то они сообщат в «скорую»…
      — А как ты объяснишь мое присутствие здесь? — прохрипел я. — И что произойдет дальше? Ты об этом подумал?
      — Скажу им, что ты — мой брат…
      — А если кто-то из них меня знает? Не забывай, городок у нас маленький, обязательно найдется хоть один, с кем встречался когда-то хоть раз, меня узнают, а дальше приедут качки…
      — Но если ты умрешь здесь, будет еще хуже…
      — Испугался? Если умру, закопаешь где- нибудь в углу возле дерева. Меня никто искать не будет, так что даже своей смертью я тебе проблем не доставлю…
      — Да я не об этом… — вздохнул Роман. —
      Скажи, что сделать? Как помочь?
      — Напои для начала чаем, как я и просил, сладким, если, конечно, молока найти не удалось…
      Роман посадил меня за широкий деревянный стол и поставил передо мной чашку с дымящимся коричневым напитком.
      — С чаем у нас проблем нет, а за молоком я еще не ходил, и даже не звонил, не узнавал, есть ли оно у кого. Котлы без присмотра не мог оставить. Ждал, пока ты помоешься, но ты, похоже, сейчас ни на что не способен. Так?
      — Сейчас нет, — я вздохнул. — Но может быть, через пару часов приду в себя.
      — Вот тогда и молоко будет, как раз буфет приедет, — Роман открыл дверь бытовки, чтобы можно было наблюдать за приборами. —
      А что с тобой произошло? Я услышал какой-то животный вой, хотел пойти посмотреть, но оторваться не мог. Воду подкачивал. Л водомерное стекло мутное, не увидишь, пока не наберешь. А когда закончил, слышу, все стихло.
      Решил — показалось, тут иногда и не такое привидится или слышится. Привыкаешь к шуму, устаешь, и начинается всякое…