13

Имение очень скромное, если учитывать власть, состояние и влиятельность рода Джерриба. Оно расположено на высокой скале над бушующим океаном и походит на маленький замок. В нем трудятся всего восемь — десять слуг, которые могут принять на ночлег не более двадцати — тридцати гостей, обеспечив им все мыслимые удобства. Моя комната — воплощение роскоши, трапеза восхитительна. Однако хозяева встречают меня сдержанно.

Кроме самого Заммиса, здесь проживает Джерриба Тай, взрослый ребенок Заммиса, Джерриба Гаэзни, ребенок Тай, и пожилой брат пилота Шигена, Эстоне Нев. В свои шестьдесят лет он еще далеко не дряхл и почитается как отставной овьетах Талман-коваха Дружбы.

Все они с недоверием относятся ко мне и к моей миссии. После натянутых приветствий Заммис просит извинения и уходит заниматься делами, Эстон Нев возвращается к медитации, а Гаэзни одевается, чтобы сходить в пещеру к дядюшке и сообщить ему о госте. Со мной остается Тай.

— Извини нас, Язи Ро, за то, что мы так печемся об Уиллисе Дэвидже. Просто мы очень ценим его жизнь. Если бы не он, род Джерриба прервался бы, а планета имела бы совсем другой вид и судьбу. Я рос под опекой дядюшки, род мой на протяжении шести поколений тоже жил в пещере, рос и познавал жизнь и Талман со слов Уиллиса Дэвиджа. Теперь то же самое происходит с моим собственным ребенком, Гаэзни.

Я развожу руками.

— Я нахожусь здесь по воле Джеррибы Шигена, с целью передать рукопись, не более того.

— Ты — кусочек головоломки, Язи Ро. Думаю, тебе это известно.

— Да, известно.

Тай подходит к большому окну с видом на далекие скалы, торчащие из кипящих океанских волн. Я присоединяюсь к нему. Нам видно, как Гаэзни, становящийся меньше с каждым шагом, бежит по снегу и льду.

— Дэвидж — тоже кусочек головоломки, как и привезенная тобой рукопись. Так собирается и приводится в действие талма. — Тай смотрит на меня. — Мне хотелось бы знать, с какой целью это делается.

— Цель — мир. Мир на Амадине.

— Судя по твоему виду, ты не очень-то веришь в успех.

— Джерриба Тай, родитель твоего родителя — овьетах Талман-коваха. В его распоряжении — вся премудрость диеа. Джерриба Шиген верит, что мир возможен.

— А ты все равно в сомнениях...

— Их не чужд даже сам Шиген. — Я помимо воли пожимаю плечами. — Пойми, Джерриба Тай, я с самого рождения плаваю на Амадине по рекам крови. От тамошних ножей остаются незаживающие раны. Если путь к установлению мира на Амадине существует, то либо я не в силах его узреть, либо то, что подразумевает под словом «мир» овьетах, сильно отличается от того, чего хотелось бы мне. Но я далек от наук. Мне еще только предстоит пройти ритуал взросления. Сам не знаю, зачем я здесь.

Тай долго смотрит на меня, потом переводит взгляд на мыс, к которому направляется по снегу его ребенок.

— Истины Зинеру вечны, Язи Ро. Вот почему ты здесь. — Он кладет руку мне на плечо. — Я отведу тебя к Дэвиджу.

Следуя за Таем в гардеробную, я с трудом волочу ноги от стыда. Имя «Зинеру» из Талмана я еще помню, но знать не знаю, кто это, чем прославился, какое отношение имеют его истины ко мне. Но обратиться к Таю с вопросами я стесняюсь.

Мы бредем по тропинке к мысу, сгибаясь от порывов ледяного ветра. Мне вспоминается рассказ родителя об учителе Малтаке Ди, задававшем своим ученикам вопросы О путях. Он рисовал две фигурки и соединял их двумя линиями. Студентам полагалось ответить, сколько всего путей между двумя фигурами. Удивительно, но преграда прожитых лет рушится, и я снова оказываюсь в объятиях Аво, читающего мне из крохотного кубика, висящего у него на шее на цепочке.

«Сколько путей от круга к квадрату?»

«Два пути, джетах».

«Ты не останешься, Ниат. Ты не сможешь учиться».

Линий было всего две, и бедняга Ниат видел только два пути. Следующий ученик увидел уже несколько путей: ведь по каждой линии можно пройти в обе стороны, и не один раз. Этому ученику Малтак Ди разрешил остаться, потому что тот мог учиться. Третьему ученику тоже разрешили остаться, потому что тот сам мог учить: он сказал, что между двумя фигурами бесчисленное множество путей.

Между имением и мысом тоже неизвестно сколько путей. В океан, под землю, по воздуху, через космическое пространство, через Драко, через Амадин. Тем не менее мы движемся теми путями, которые видим, ибо другими воспользоваться не можем. Когда отыщется лучший путь, род Джерриба, возможно, воспользуется им. Но сначала его нужно отыскать.

Зенак Аби полагает, что нашел путь от войны к миру на Амадине. Джерриба Шиген тоже полагает, что видит его. Но какое это имеет отношение к старому человеку, к убийце с Амадина, к женщине по имени Джоанн Никол?

У самого мыса Тай указывает на естественные ступеньки, ведущие к узкому выступу высоко над скалами. Ветром нас прижимает к камням. От высоты у меня кружится голова, и я стараюсь не приближаться к краю. Нерукотворная лестница вьется вокруг скалы, незаметно расширяясь. Я набираюсь смелости и смотрю вниз, на далекие скалы. Один неверный шаг — и Язи Ро не станет. У меня опять кружится голова, и я прижимаюсь спиной к каменной стене.

— Вот и вход, — говорит Тай.

Я отворачиваюсь от пропасти и вижу обросший льдом, исхлестанный ветрами вход в пещеру. Тай приглашает меня внутрь, открывает в темноте дверь из дощечек и кусков шкур и первым входит. Я следую за ним. Передо мной проход. Я чувствую идущее откуда-то из глубины тепло и почему-то испытываю страх.

Немного поразмыслив, я понимаю, чего боюсь: вдруг, войдя в эту пещеру, я непоправимо изменю свою жизнь? Прежде чем ступить на какой-либо путь, хорошо бы увидеть, куда он ведет. Овьетах говорил, что знание пути закрывает его. Не потому ли, что, зная, куда ведет путь, я бы отказался им пройти?

— Эй! — раздается незнакомый голос.

Я вижу в проходе человека в шкурах и в шапочке, тоже из шкур. Он длинноволос и бородат. Я узнаю его, помня фотографию на обложке книги: передо мной сам Уиллис Дэвидж. Он смотрит на меня и указывает на вход.

— Здесь тебе что, сарай?

— Что?!

— Закрой дверь! — Он качает головой, разворачивается и уходит. Я закрываю дверь и следую за ним. Мой путь определен.

14

Мы сидим на грубо сколоченных табуретах вокруг большого открытого очага — единственного источника и тепла, и света. Дым уходит в трещину в потолке пещеры, но воздух насыщен запахом дыма. Дрова для очага сложены вдоль стены у меня за спиной; там же стоят сундуки и большие деревянные ящики. Постели представляют собой шкуры поверх груд ветвей. В щели в стенах вбиты сучки, на которых висят сети, кожаные сумки и разные другие предметы. Почти все здесь сделано вручную из дерева, кожи, кости.

Дэвидж в своих шкурах, с посохом в руках выглядит как первобытный племенной вождь. Он смотрит на меня поверх очков, потом переводит взгляд на Тая и Гаэзни, с них — на рукопись, приблизив ее к огню, чтобы лучше видеть.

— Значит, Язи Ро, ты привез мне книгу, и это должно остановить войну... — Его тон кажется мне насмешливым, поэтому я молчу. Дэвидж снова смотрит на меня. — Вряд ли Шигги тебе объяснил, как нам этого добиться.

— Шигги?..

— Шиген. Овьетах. Тот, кто тебя сюда прислал. Давай сотрудничать, Ро: жизнь слишком коротка, особенно у драков.

Я все сильнее злюсь.

— Нет, он ничего мне не объяснил.

Человек морщит лоб и разводит руками.

— Если неизвестно, как за это взяться, как же нам быть?

Тай наклоняется вперед.

— Наверное, дядя, тебе самому следует это придумать.

— Какая глупость! Раз Шигги известен путь, почему бы ему все мне толком не объяснить?

— Овьетах предупредил меня, что знание пути способно его закрыть.

Человек перелистывает несколько страниц и качает головой.

— Шигги всегда был любителем пошутить. — Дэвидж вскидывает на меня глаза. — Кстати, как он себя чувствует?

Я складываю руки на груди. Мне уже ясны две вещи: я не нравлюсь Дэвиджу, Дэвидж не нравится мне.

— Я не лекарь. Состояние здоровья овьетаха вне сферы моей компетенции.

Человек кладет руки на рукопись, лежащую у него на коленях.

— Он показался тебе здоровым?

— Не обнаружил ни кровоточащих ран, ни признаков опасных болезней, дядюшка Уилли.

Дэвидж слегка откидывает голову и пристально смотрит на мня голубыми глазами. Разок кивнув, он открывает первую страницу рукописи и приступает к чтению. Перевернув страницу, он выпаливает:

— Запихнул же ты себе в задницу корягу! Гляди, не поцарапай мне табурет.

Тай стискивает челюсти, чтобы не расхохотаться, вскакивает, хватает пальто и бросается к выходу, едва удостоив меня прощальным кивком. Гаэзни, не сумевший так же успешно подавить смех, фыркает и бежит в глубь пещеры, откуда открывается еще один проход. Мне обдувает ноги холодным сквозняком: это Тай приоткрыл дверь. Сквозняк тут же прекращается: дверь опять закрыта. Но смех, раздающийся вне пещеры, так громок, что я отлично его слышу.

Я сижу, как статуя, тараща на человека глаза, пока до меня не доходит, что из меня делают дурака. Тогда я встаю, запахиваю пальто, надеваю капюшон и тоже бегу к выходу из пещеры. Высунувшись на холод, я смотрю на свою руку, придерживающую дверь, и мучительно раздумываю, закрыть ее или оставить открытой.

Оставить открытой — ребячество, зато какое приятное! Но вполне вероятно, что для окончания войны я должен буду сотрудничать с человеком, а конфликт из-за дурацкой двери создаст непроходимый завал на пути Зенака Аби, еще даже не успевшем открыться... И все же — как было бы приятно! Борясь с собой, я рычу и захлопываю дверь. До меня доносится голос Дэвиджа:

— Большое спасибо!

Ежась от пронизывающего ветра на вершине скалы и глядя на ревущие внизу волны, я мучаюсь вопросами. Неужели этот человек и есть великий учитель овьетаха Талман-коваха? Духовный наставник рода Джерриба? Один из отцов-основателей этой планеты, уголка гармонии среди разноликих обитателей целого сектора Вселенной? Мне он показался самым обычным смертным.

Себя я знаю: я вовсе не кладезь мудрости. Но на людей я насмотрелся. Как бы ни заблуждались на их счет Зенак Аби и Джерриба Шиген, мира на Амадине нам пока что не видать.

— Ты разочарован? — спрашивает Тай у меня из-за спины. Не оборачиваясь, я отвечаю:

— Я видел подлинный масштаб войны, Джерриба Тай. Чувствовал на своем лице ее смрадное дыхание. Знаю, как она сложна, сколько приносит боли и страха. — И, глядя первенцу Джеррибы Заммиса в лицо, чеканю: — Я был так растерян, что отправился за миром к одному старому дураку, а тот отправил меня сюда, к другому старому дурню.

— Вряд ли ты всегда считал их дурнями.

Я опять устремляю взгляд на волны.

— После встречи с Зенаком Аби, амадинским изменником, я утратил веру в его способность найти мир. Он оказался стар, глуп на вид, он якшается с предателями-драками и с людьми. Выполнить его поручение я согласился потому, что иначе не смог бы сбежать с Амадина.

— Но овьетаху ты поверил? — не столько спрашивает, сколько констатирует Тай.

— Да, я поверил Джеррибе Шигену. Он не выглядит глупцом, напротив, он весьма мудр. Мне хотелось надеяться, что овьетаху ведома дорога к миру. — Я поднимаю руку и замахиваюсь на неистовый океан. — «Язи Ро, отвези экземпляр „Кода Нусинда“ этому великому учителю, гиганту и мудрецу, на Файрин IV. Соединение этой книги и его непревзойденного ума положат конец тридцати годам ужасов и кровопролития!» И я ему поверил... Вот олух!

Тай сочувственно улыбается.

— Бедный Ро! Ты прилетел на Дружбу в поисках бога, а Уиллис Дэвидж оказался всего-навсего человеком.

— И к тому же совершенно заурядным, — дополняю я. — Неужели к этой находке и вела меня талма овьетаха?

Тай кладет руку в перчатке мне на плечо и хохочет.

— Очень на это надеюсь, мой друг! Дядюшка обошелся с тобой по-простецки, как умеет он один. — Многозначительно глядя на меня, Тай со смехом указывает кивком головы на имение. — Идем. Пора перекусить. Дядюшка будет занят несколько часов, Гаэзни подкрепится у него в пещере копченой змеей. Мне пригодится твое общество. Думаю, Фална уже здесь. Полагаю, корабль с Драко с Фалной на борту прибыл.

Фална, потомок Эстоне Нева, действительно восседает за столом. Он высок, красив и вообще настолько великолепен, что я держу язык за зубами, чтобы не проявить свою дурость. Фална так совершенен, что трудно понять, зачем он улетел с Земли; я покорен его речами, смехом, дьявольским выражением глаз. Когда его взгляд встречается с моим, я отворачиваюсь, не в силах скрыть смущение. С ним за столом сидят Джерриба Заммис, Тай и Эстоне Нев. Последний, самый старший, стоя руководит церемонией трапезы; я не наблюдал ничего похожего после смерти моего родителя.

— На завтрак у нас горький сорняк в память о Мадахе, куда мы не желаем возвращаться. — Эстоне Нев подносит ко рту и возвращает на стол горсть зерен. Мы повторяем его жест.

— На обед — плод иррведен, за который сражались маведах. Его мы едим на второе. — Нев подносит к губам и снова кладет на стол пурпурно-серый плод. Мы делаем то же самое.

— На ужин мы ничего не едим, ибо таков завет Миджие, предавшего свой народ огню, чтобы не склоняться перед маведах. — И Нев зажигает маленькую жаровню с ароматическими палочками. Она горит недолго, но успевает насытить воздух сильным ароматом.

— Наша ночная трапеза — праздник в честь победы Ухе и объединения всех синдие. Сейчас поздний вечер; так устроим же праздник!

Слуги вносят блюда, и я обнаруживаю среди них человечье кушанье — спагетти, вызывающее в памяти трофейные людские пайки. Разница в том, что здешние спагетти съедобны, более того, очень вкусны; традиционные блюда тоже восхитительны. Меня вовсе не мучает голод, но привычка вечно голодного сироты вынуждает меня наесться впрок.

После еды, пока я пытаюсь переварить проглоченное, Нев, Заммис, Фална и Тай балуются сладким чаем. Нев, не скрывая гордости, спрашивает Фалну о его научных достижениях. Тот веселит всех нас рассказами о жизни на Земле, своих тамошних друзьях и встречах с важными персонами. Тай говорит со смехом:

— Дядюшка боялся, что тебе не удастся увековечить твой род.

Фална тоже смеется. Видя мое смущение, он говорит:

— Живя в пещере в качестве ученика дядюшки, я его провел. Я притворился тугодумом, неуклюжим увальнем, неспособным к учебе. А потом я прошел без его ведома ритуал взросления с архивами Эстоне, рассказывая о своем роде и читая наизусть отрывки из священной книги. Он явился к моему родителю, чтобы поделиться своей озабоченностью моей тупостью, и родитель объяснил, что Фална уже прошел ритуал и имеет право на мантию. Видели бы вы лицо дядюшки — оно стоило в тот момент тысячи академических степеней!

Дав всем нахохотаться, Тай объявляет, что первая встреча с дядюшкой Уилли не вызвала у Язи Ро прилива уважения. Эти слова смущают меня еще больше, я окончательно теряюсь. Но меня никто не корит. Наоборот, я вижу улыбку Нева, слышу смех Заммиса и Фалны. Нев опускает чашку.

— Язи Ро, — обращается он ко мне, — тебе известно, как мы уважаем дядюшку.

— Да, известно.

Эстоне Нев откидывается в кресле и ни на кого не глядит.

— Когда мой брат мучился на этой планете, Дэвидж принял у него роды, потом вырастил Заммиса, обучил его традициям рода Джерриба и Талману, выдержал вместе с Заммисом испытания у семейного архива и одел своего питомца в мантию взрослого драка. С тех пор каждого ребенка в этом имении старшие учат чтить Уиллиса Дэвиджа. Когда ребенок мужает и оказывается в учениках у дядюшки, он уже полон восхищения перед этим выдающимся ученым, у которого ему предстоит постигать историю своего рода и Талман, готовиться к ритуалам. А дядюшка с самого начала считает своим долгом лишать ученика этих иллюзий. Он называет это «купелью».

Потом меня потчуют историями о том, как барахтались в дядюшкиной «купели» разные представители родов Джерриба и Эстоне, а также нескольких родов слуг из имения Джерриба.

В общей сложности бородатый человек вырастил и подготовил к ритуалам сорок одного ребенка. Джерриба Гаэзни, лакомящийся сейчас в пещере копченой змеей, носит порядковый номер 42.

Через некоторое время разговор заходит о другом. Эстоне Фална, повышавший всеми мыслимыми способами свою врачебную квалификацию, получил теперь разрешение пользовать людей и решил начать с человека в пещере. Мне он с улыбкой объясняет:

— На Дружбе живет много разных разумных существ, но люди составляют среди них незначительное меньшинство, процентов одиннадцать...

— Поэтому, — перебивает его Тай, — медицинское обслуживание людей осуществляется не так, как следует. Мы всегда тревожились: вдруг дядя Уилли заболеет? Его не смогут вылечить. Вот Фална и решил исправить ситуацию.

— Возраст дяди — шестьдесят три стандартных года, — объясняет Фална. — Земная медицинская наука говорит, что в таком возрасте следует быть поосторожнее.

— Ты привез новые лыжи, о которых просил дядя? — спрашивает Фалну Тай.

— Привез. Вот и вся цена разговоров об осторожности.

— Лыжи? — удивляюсь я.

Заммис объясняет, что лыжи — зимний вид спорта, который он впервые попробовал на Земле пятнадцать лет назад. Лыжник прикрепляет к ногам скользящие дощечки и съезжает по склону покрытой снегом горы. На Дружбу этот спорт, а также инструктора и все необходимое впервые привез Заммис, и дядюшка немедленно загорелся. Длительные поиски дали результат: в горах за имением была найдена защищенная от ветров долина, и в ней построили фуникулер, ведущий на одну из соседних вершин. Это положило начало интересу к лыжам, так что теперь на планете насчитывается восемь лыжных курортов и планируется создание девятого.

Пока я фантазирую, пытаясь представить себе столь нелепое развлечение, Заммис спрашивает Тая, как в имении готовятся к короткому сельскохозяйственному сезону. Разговор переходит на семена, удобрения, компост, культивацию, фумигацию и прочие диковины, о которых я не имею ни малейшего представления.

Пока они беседуют, я размышляю над словами Тая о том, что я нахожусь здесь из-за истин Зинеру. Мне по-прежнему неудобно признаться этому обществу, поднаторевшему в изучении Талмана, в своем невежестве, поэтому я встаю из-за стола и ухожу к себе, чтобы улечься и почитать свой талман.

Я открываю застежку, вынимаю кубик из обложки, вооружаюсь булавкой для перелистывания страниц. Найдя «Кода Синувида», я напрягаю зрение, пытаясь вчитаться в предание о Зинеру. Шрифт чрезвычайно мелок, но я мог бы одолеть написанное, если бы пожелал. Но желание невелико: к моим услугам английский перевод Дэвиджа, набранный крупным книжным шрифтом. Так что я снова убираю свой талман в обложку и ложусь на кушетку с книгой.

В примечаниях переводчика сказано, что «Кода Синувида» — последняя книга Талмана, написанная на планете Синдие. Следующая книга была создана уже в космосе, на «кораблях поколений», прилетевших впоследствии на Драко. Зинеру написал свою книгу гораздо раньше, в эпоху морских кораблей, мечей, копий, палиц и стрел. При нем часто устраивали спортивные соревнования между денве, городами и школами.