Сеча продолжалась и на второй, и на третий день, пока силы не покинули ратников и они от усталости уже не могли удержать меча в своих ослабевших руках.
      Пять тысяч русичей половцы захватили в полон. Разорвали полки Игоревы, растащили его отроков по племенам, по кочевьям, по вежам. Кто выкуп ждал, а кто сразу гнал своих пленников на невольничий рынок к готским купцам. Хомуню продали в Константинополь.
      Там и заковали его в первый раз в кандалы. С тех пор-то и бросает его злая судьба по всему белому свету, на каждый день готовит все новые и новые испытания. Когда им конец придет?
      Только появилась надежда, что с помощью Бабахана обретет, наконец, долгожданную свободу, и вот на тебе - нарвались на Омара Тайфура.
      Что предпримет он, чтобы схватить своего сбежавшего раба? Как уйти от его цепких, безжалостных рук?
      - Пора прощаться с Бабаханом, - вслух прошептал Хомуня. - Только куда идти?
      Наконец, лошади ступили на узкий каменный карниз, что ведет к селению Бабахана, а вскоре показались и ворота, которые, едва перед ними появился обоз, тут же распахнули стоявшие в карауле два молодых, хорошо вооруженных воина.
      Едва въехали - из домов повыскакивали женщины и дети, бросились к отцам, братьям и сестрам. Селение наполнилось такой радостью, будто люди эти не виделись годы.
      Хомуня соскочил с седла и одиноко склонился над коновязью, привязал Сырму за повод, чтобы лошадь, разогретая большим переходом, не хватила холодной воды из шумевшего рядом ручья. И тут, едва не сбив с ног, кто-то наскочил на него сзади, крепко обхватил за шею маленькими ручонками. Обернувшись, Хомуня узнал Айту. Она, наслаждаясь приятным удивлением Хомуни, звонко закатилась счастливым детским смехом. Хомуня, задыхаясь от нахлынувших чувств, прижал к себе Айту, нежно погладил ее жесткие, заплетенные в косички длинные волосы. Он улыбался и повлажневшими глазами, будто сквозь пелену, смотрел на ее широко раскрытый громко смеющийся рот.
      Кругом все стихло. Семья Бабахана, люди из соседней сакли остановились поодаль и смотрели. Айта, смутившись, опустила голову.
      - Ты уже совсем выздоровела? - подавив волнение, спросил у нее Хомуня.
      Айта не успела ответить, подошли Емис и Сахира. И они не скрывали радости. Особенно Сахира. Это она сказала Хомуне:
      - Твоими руками повелевают боги. Я только что призналась Саурону, что потихоньку готовилась к похоронам Айты, - Сахира крепко прижала к себе внучку, - а теперь будем готовиться к свадьбе.
      До самого вечера племя праздновало окончание жатвы: на священном камне горел костер, резали и тут же зажаривали жертвенных баранов, мололи зерно нового урожая, пекли лепешки, танцевали и пели песни.
      Ничто не напоминало о тревоге. И только после заката солнца Бабахан приказал на подступах к селению выставить усиленные караулы.
      Хомуня в празднике не участвовал. Сразу после обеда забился в темный угол сакли, хорошо выспался и, когда вождь созвал к себе всех, кому предстояло отправиться на посты, он, отдохнувший, тоже вызвался идти в караул.
      Бабахан не противился, молча кивнул головой. Подумав немного, спросил у Чилле:
      - Ты отвез дрова к Острому колену?
      - Все сделал, как ты приказывал, вождь. Забил ими всю нишу, на две ночи хватит, не меньше.
      - Пойдете туда с Хомуней. Приготовь бурку. Оружие для него я сам найду. И прикуси язык, Чилле. Чтобы ни одного звука никто не услышал.
      Пост у Острого колена располагался в двухстах шагах от селения. Здесь дорога круто поворачивала влево, и на самом ее острие, на виду у ворот, надо было разжечь костер и всю ночь поддерживать огонь. Всякий, кто задумал бы ночью пробраться в селение, никак не смог бы миновать этого поста. Задача у караульных несложная. Прячась в тени, под скалами, подбрасывать в костер поленья и ждать. Если на дороге появятся два-три человека, то караульным не составит труда уничтожить их или обезоружить. Но если к селению будет приближаться большой отряд, то гибель поста почти неминуема. Главное при этом - одному из караульных надо обязательно накрыть костер своей буркой. Это и будет сигналом для воинов, охраняющих ворота.
      Чилле сам выбрал место для костра и разжег его. Затем показал Хомуне, как, не подходя близко к огню, при помощи длинной рогатины подкладывать дрова.
      - Тот, кто захочет подойти к нам неслышно, сделает это без труда, сказал Чилле. - Но зато мы, если не уснем, всегда увидим его в полосе света. Только самому не надо высовываться, хороший лучник сразу достанет стрелой, так что и пикнуть не успеешь.
      Ночь была тихой, безветренной. Но от скал тянуло сыростью, поэтому караульным сразу пришлось завернуться в бурки.
      - Спать будем по очереди, - шепнул Чилле. - Сначала ты подремли, потом я.
      - Я выспался днем, - ответил Хомуня. - Сам укладывайся.
      - Ну ладно, - не заставил себя уговаривать Чилле. - Только смотри, вдруг что услышишь или дремота нахлынет, сразу буди, иначе - беды не миновать.
      Поначалу Хомуня сидел под скалой и до боли в глазах всматривался в темную даль, потом внимание его постепенно ослабло и он начал больше прислушиваться, чем смотреть на небольшой участок дороги, слабо освещенный неровным красноватым пламенем.
      Внизу, под обрывом, чуть слышно шумели по камням водопады. Там же, где-то в кустах, беспрестанно т-р-р-р-ркал козодой, а дальше, в темном лесу, мелодично напевал свое <лю-лю-лю-лю> мохноногий сыч. Изредка доносился протяжный рев медведя, вой шакалов, порой жалобно вскрикивали лесные кошки.
      К полуночи все уснуло. Только сыч все еще подавал голос, звал кого-то. Может быть, у него потерялась подруга и он бесконечной песней скрадывал свое одиночество. А может, сыч пел совсем не от грусти, а, наоборот, от полноты жизни и довольства собой.
      В какой-то миг у Хомуни закрылись глаза и он уронил голову, но тут же встрепенулся. Хотел разбудить Чилле, но пожалел его, так сладко посапывал он, завернувшись в теплую бурку.
      Хомуня рогатиной подбросил в костер поленьев и этим разогнал дремоту. Но вскоре приятная теплота снова охватила тело и Хомуня опять на секунду склонил голову. И тут ему показалось, что он слышит негромкий топот конских копыт. Хомуня протер глаза, затаил дыхание. Только сердце не мог унять, так тревожно оно колотилось в груди. Убедившись, что действительно откуда-то из-за поворота доносится мерный топот копыт, Хомуня тихонько толкнул Чилле.
      Тот подхватился сразу, будто и не спал, привстав на колени, прислушался.
      - Двое едут, - прошептал он. - Приготовь лук, стрелу и кинжал. Саблю отложи в сторону, только мешать будет. Я перейду в большую нишу, это недалеко, шагов десять, а ты оставайся здесь. Тот, кто будет впереди твой, я разделаюсь со вторым. Без команды ничего не делай, крикну филином - тогда и стреляй. Костер не туши, справимся сами, - напоследок сказал Чилле и бесшумно исчез в темноте.
      Хомуня сбросил с плеч бурку, отцепил саблю, поправил кинжал, взял лук, не спеша вытащил из колчана стрелу, примерился.
      Не доехав до освещенного участка дороги, всадники остановились. Опять стало тихо. Только мохноногий сыч по-прежнему тянул свое <лю-лю-лю>.
      У Хомуни заболели колени, лоб покрылся испариной. Осторожно, боясь обнаружить себя или загреметь чем-нибудь, Хомуня поднялся на ноги, прижался спиной к прохладной скале.
      Снова послышался мерный топот копыт. Но через минуту опять все стихло. Даже сыч замолчал.
      - Эй, Бабахан! - громко крикнули из темноты.
      Чилле не ответил.
      - Кто там, у костра? Отзовитесь! - послышался тот же голос.
      Чилле неслышно подполз к Хомуне, поднялся и прошептал на ухо:
      - Стрелять не будем, доставим живыми. Может, люди с добром идут, а, может, хитрят. Голос незнакомый. Будь начеку.
      - Хватит играть в прятки, - снова послышалось из темноты. - Нам необходимо видеть Бабахана. Мы оставляем лошадей и идем к костру.
      Вскоре на свету показались два человека, одетых в монашеские сутаны. Это были Вретранг и Хурдуда. В нескольких шагах от костра они остановились. Чилле не признал ни того, ни другого.
      - Повернитесь спиной и приготовьте руки, - приказал он. - Я свяжу вас. Потом разберемся, кто такие. К Бабахану и отведем, коль его ищете.
      Вретранг и Хурдуда покорно повиновались.
      Пленников и их лошадей к вождю повел Хомуня. Каково же было его удивление, когда Бабахан, выйдя из сакли, сразу бросился обнимать их, развязывать руки. Услышав голоса, выскочила Сахира, а следом и вся семья вождя рода. Кто-то зажег факел, пристроил его к углу сакли. Хурдуда, десять лет не бывший в селении, с трудом угадывал своих братьев и сестру.
      Вретранг снял сутану, передал ее Сахире и спросил у вождя, указывая на Хомуню:
      - Бабахан, это и есть тот раб, который сбежал от своего хозяина?
      - Ты угадал, дорогой Вретранг. Он - мой гость.
      Вретранг тяжело вздохнул.
      - Я должен возвратить его Омару Тайфуру.
      - А ты что, поступил к нему на службу?
      - Нет. Меня послал отец Лука.
      Настала очередь удивляться Бабахану.
      И тогда Вретранг рассказал все, что произошло в городе.
      Хомуня слушал и с каждой минутой его все больше и больше охватывало отчаяние. Появилось острое желание бежать. Он попытался незаметно отойти в сторону и скрыться в темноте, но Хурдуда угадал его намерение, тотчас загородил дорогу и схватился за рукоять своего кинжала. Хомуня возвратился на место, присел на камень, понуро опустил голову, обхватив ее руками. <Надо было еще днем уйти от Бабахана>, - вздохнул он.
      То ли оттого, что убедился в невозможности побега, то ли просто смирился со своей участью, но Хомуня вскоре успокоился, почти безучастно слушал Вретранга. У него даже не появилось желания помолиться Одигитрии, своей путеводительнице, как это делал всегда в трудные дни, и особенно часто - в последние. Только молитва его, видно, никогда не доходила до бога. Хомуне подумалось, что, может быть, Бабахан и прав был, когда однажды взял да и вернулся к богам своих предков, не требуя от них невозможного, находя лишь утешение и надежду. Много богов - много надежд, много желаний. И уж какое-либо из них обязательно сбудется. А значит, душа наполнится радостью и человек обязательно прочтет благодарную молитву тому, кто исполнил это желание.
      Не потому ли и древние русичи тоже имели много красивых и разных богов, грозных и сильных, справедливо творящих как добро, так и зло. Все русичи - внуки Дажьбога, повелителя солнца. Но они чтили и другого бога солнца - Великого Хорса, и Велеса - скотьего бога и покровителя искусств, похожего на Аполлона древних эллинов; и Сварога, никогда не покидающего своей кузницы, чтобы русичи всегда имели острые мечи и крепкие орала; и, конечно же, среброголового и златоусого Перуна, главного бога славян, бога грома и молнии, бога войны; и Стрибога, и Симаргла, и Мокошь.
      Хомуня даже усмехнулся. Следовать примеру Бабахана ему уже поздно. Да и не дело это - метаться между двумя разными законами, искать выгоду, обманывать самого себя. Так недолго уподобиться зайцу, попавшему в загон.
      От этих мыслей Хомуне даже легче стало, почувствовал себя уверенней. И когда Вретранг сообщил, что Черное ухо намерен к утру собрать большой отряд головорезов и повести его на селение Бабахана и что лишь ценою жизни беглого раба можно избежать кровопролития, грабежа и поругания, Хомуня уже нисколько не сомневался, что путь у него теперь остался один - на Голгофу, и отправится он туда спокойно, не со связанными руками и ногами, а достойно, как когда-то Христос шел на смерть ради рода людского.
      Только об одном жалел Хомуня, что так и не увидит он больше земли русской: ее лугов и пашен, темных ельников и широких степей, Боголюбова и Владимира, маленькой белой церкви на высоком холме у тихоструйной Нерли. Утешало одно - душу его никто не остановит, она все равно найдет дорогу на Русь, нет на свете таких сил, чтобы ей помешали. Будет светить солнце Хомуня превратится в быстрокрылого сокола и стрелою полетит по ясному небу. Поднимется ветер, нахлынут тучи - обратится в быстроногого оленя и помчится по степным ковыльным просторам. Встретится с хищниками - сам обернется серым волком, но доберется до родины и найдет успокоение рядом с душами своих предков.
      Бабахан, потупив взгляд, молча смотрел себе под ноги, на темную, плохо освещенную землю.
      Все женщины ушли в саклю, остались только мужчины. Хурдуда подошел ближе к Хомуне, остановился за его спиной. Молчание было таким тягостным, что, казалось, не будет ему конца.
      - Не терзай себя, Бабахан, - Хомуня снял с себя оружие, бросил его под ноги вождю племени. - Пусть кто-нибудь отвезет меня к Черным пещерам или в город, к Омару Тайфуру.
      Все ждали, что скажет вождь. Но Бабахан не поднимал головы, будто прислушивался к земле, просил у нее совета.
      Наконец он посмотрел в глаза Хомуне, вздохнул.
      - А Чилле что, один остался у Острого колена, тебя никто не сменил?
      Хомуня пожал плечами и, не выдержав взгляда вождя, отвернулся.
      - Хурдуда, подай человеку его оружие, пусть отправляется к Чилле, приказал Бабахан. - Остальным - спать. Завтра, как только всемогущий Хырт-Хурон ярким солнцем осветит землю, всем мужчинам рода надеть кольчуги, приготовить боевых коней, сабли, луки, стрелы и собраться у ворот. А ты, Вретранг, отправляйся домой. До Острого колена тебя проводит человек, за которым ты приехал, - Бабахан помолчал немного, затем спросил: - Как ты решил поступить с моим сыном, с Хурдудой, заберешь обратно или дашь мне возможность посмотреть, как он умеет владеть саблей? Мы будем драться с шайкой Черного уха.
      - Я знал, что ты поступишь именно так, Бабахан, но боялся огорчить игумена. Отец Лука не хотел, чтобы люди твоего племени проливали кровь, Вретранг подошел ближе к вождю. - В лесу, ниже Черных пещер, на рассвете меня будут ждать сыновья: Анфаны, Димитрий, Ботар, Библо и Сослан. Мы незаметно вольемся в шайку Черного уха и вместе с ней двинемся к твоему селению. Как только зазвенят клинки, сорвем с лица повязки и отсечем хвост у змеи. Вот почему я рассчитывал и на Хурдуду, дорогой Бабахан.
      - В таком случае, вместо него возьми Саурона и Савката. Только хорошо присматривайся, Вретранг. Я еще не решил, где и как встречать гостей.
      Вретранг нашел сыновей там, где и было условлено, не доезжая Черных пещер, в тесной котловине, скрытой от тропы густым лесом и нагромождениями песчаника, походившими на развалины древней крепости. Сыновья сидели у ручья, на утонувшем в высоких травах стволе подгнившей, с корнем вырванной осины. Прямо перед ними зияла большая, чуть вытянутая в сторону ручья воронка, в которой и исчезал бурный поток, катившийся откуда-то сверху, со стороны пещер. Анфаны проверял арканы, заново делал петли, если находил их недостаточно эластичными и прочными. Сослан то и дело поглядывал на лошадей, которые паслись рядом, временами срывал оранжевые колокольчики, одуванчики и астры, бросал их в ручей и наблюдал, как вода, урча, стремительно уносила цветы под землю. Димитрий, Ботар и Библо, прижавшись друг к другу, дремали.
      Едва Вретранг, Саурон и Савкат появились из-за кустов, братья вскочили.
      - Кому-то надо было и за дорогой следить, - слезая с коня, недовольно пробурчал Вретранг и, бросив повод Сослану, полез на верхнюю площадку каменной громады.
      Внизу тропа проходила под самыми скалами и, хотя она была довольно извилистой, сверху просматривалась хорошо. Вретранг обернулся к сыновьям, позвал их к себе и объяснил задачу:
      - Дорожка узкая. Двум лошадям рядом по ней не пройти. Но она все же легче, чем за лесом...
      - Там вообще проехать не просто, - перебил его Анфаны. - Мы сделали два небольших завала.
      Вретранг нахмурился.
      - Не беспокойся, отец. Следов не оставили. Сбросили убитого медведя камни сами и поползли.
      - Ну, ладно, - махнул рукой Вретранг. - Думаю, что люди Черного уха не будут ехать все сразу, кто-то отстанет, а мы тем временем незаметно выскочим на тропу, - Вретранг показал на место, откуда дорожка круто поворачивала в сторону. - Вот здесь и будем по одному выезжать из лесу.
      - Отец, разреши мне прежде заарканить пару грабителей и поднять их сюда, посмотрим, какие они из себя, - усмехнулся Анфаны и тут же добавил: - Вдруг Черному уху вздумается пересчитать своих людей.
      Вретранг удивленно посмотрел на сына.
      - А разве Черное ухо точно знает, сколько человек подойдет к пещерам? - спросил он. - Впрочем, можно попробовать. Только без аркана. Стоит одному из них вскрикнуть - и погубим дело, - Вретранг перешел на нижнюю площадку, подозвал сыновей. - Кинжал надежнее. Отсюда можно прыгать прямо на спину. Саурон спрячется под скалой, в нужный момент придержит коня и оттащит труп в кусты. - Вретранг повернулся к Анфаны. - Ты действуешь первым и, не мешкая, едешь дальше. Следом готовишься ты, Савкат, потом Димитрий, Библо, Ботар, Сослан.
      Показались первые всадники. У каждого на лице - темный лоскут, только глаза и видны. <Грабители ехали шагом, не отставая друг от друга. Вретранг волновался. Если все они будут так осторожничать, то вряд ли вообще удастся вклиниться в группу. Но вскоре тропа опустела. Вретранг вытащил из кармана тряпицу и повязал ее на лицо. То же самое сделали и остальные.
      Следующие трое всадников проехали через несколько минут. Как только показался одиночка, Вретранг толкнул Саурона - и тот бесшумно соскользнул вниз. Анфаны вытащил кинжал, подобрался к краю скалы и притаился за ветвями барбариса. Братья замерли в напряжении.
      Кроме Анфаны, всадника уже никто не видел. Поэтому ожидание было особенно томительным. Но вот внизу послышался негромкий цокот копыт, и Анфаны, взмахнув руками, оторвался от скалы и исчез.
      Послышался слабый стон, и, пока Вретранг подполз к обрыву, Саурон, зажав рану бандита, чтобы кровь не пролилась на тропу, уже уносил тело в кусты. Анфаны спокойно ехал дальше. Лишь на повороте он оглянулся, помахал отцу рукой.
      Вретранг поднялся, взглянул на тропу. Беспечно, негромко мурлыча песню, к скалам приближался следующий. Вретранг уступил место Савкату.
      Вскоре Вретранг остался вдвоем с Сауроном. Приготовив лошадей и убедившись, что тропа свободна, они не спеша направились к пещерам.
      Шайку Черного уха увидели на небольшой, не тронутой лесом площадке, у подножия скалистого гребня с черными пастями больших и малых пещер, словно паутиной опутанных живыми и засохшими корнями сосен. Черное ухо на кауром жеребце, украденном у Саурона, поднялся выше всех, к камням, и нетерпеливо посматривал на поднимавшееся из-за утеса солнце, готовое высветить его нестройное войско.
      Люди все прибывали и прибывали, и Вретрангу казалось, это будет длиться бесконечно. Но вот, наконец, показался последний, по всему видать - помощник Черного уха, потому что, едва выехав из лесу, он выхватил саблю и покрутил ею над головой. Заметив сигнал, Черное ухо тотчас начал спускаться вниз и, призывно взмахнув рукой, повел грабителей вдоль гребня, к седловине, через которую быстрее всего можно добраться до селения Бабахана.
      Вретранг дал знать сыновьям, чтобы держались рядом, не отставали и не вырывались вперед, а сам постоянно следил за предводителем. Поначалу Черное ухо ехал все время впереди, но когда дорога вышла на узкий карниз, ему вздумалось оглядеть свое войско. Он прижался к скалам, остановился и, ласково похлопывая ладонью жеребца, молча смотрел на проезжавших мимо него людей. Вретранг опасался, что Черное ухо так и останется позади, чтобы не подвергать себя опасности, но тот вскоре снова начал пробиваться вперед, подбадривал людей, приказывал сильно не растягиваться.
      Черное ухо поравнялся с Вретрангом и некоторое время ехал рядом. Потом, ни слова не говоря, потихоньку начал обходить его, но тут же, услышав жалобный крик канюка, взглянул вверх и резко осадил коня. Вретранг тоже увидел выпорхнувшего из-за скалы коршуна и падающую на дорогу змею. Змея, а точнее - две ее половины, которые уронил канюк, упали рядом с жеребцом Черного уха. Главарь шайки подозрительно взглянул на еще живые, чуть вздрагивающие куски гадюки и обернулся.
      - Если канюк роняет под ноги змею, это - к счастью! - крикнул ему Сослан, остановившийся рядом с Вретрангом.
      Черное ухо громко захохотал и, ударив плетью жеребца, рванулся вперед.
      Вретранг подъехал ближе к останкам змеи и увидел, что она вовсе не разорвана птицей, а скорее всего перерублена саблей. Да и не охотится канюк над скалами, его место - луга и большие поляны. Копытами коня Вретранг раздавил и смешал с пылью обе половинки змеи и поехал дальше.
      Дорога широким полумесяцем протянулась вдоль скал, и Вретранг, оглянувшись, увидел, что он вместе с сыновьями находится в самом центре колонны. И тут он понял, почему сверху сбросили перерубленную посередине змею, - Бабахан послал ему знак, что решил отсечь половину банды обвалом.
      Вретранг пришпорил коня. Пробравшись ближе к голове колонны, он приостановился, подождал сыновей и спросил у Сослана:
      - А что, есть такая примета, со змеей?
      - Нет, конечно. Разве не знаешь, где охотится канюк. Ясно, что не коршун уронил змею. Кто-то выпустил его на волю и бросил нам змею. Очень уж насторожился наш предводитель, вот я и крикнул, что на ум пришло.
      Вретранг кивнул, глазами поискал Черное ухо.
      Тот, наверное, поверил словам Сослана и спокойно ехал впереди колонны.
      Каждую минуту Вретранг напряженно ждал обвала, но его все не было. Повернув за Острое колено, Вретранг с удивлением увидел, что ворота, поставленные перед въездом в селение, распахнуты настежь, рядом беззаботно играют мальчишки и, как ни всматривался, не заметил, чтобы там готовы были к обороне.
      От Черного уха до ворот оставалась всего сотня шагов. Предводитель шайки, надеясь на легкую добычу, выхватил саблю и ринулся к селению. В тот же миг где-то за Острым коленом загремел обвал.
      Вретранг увидел, как дети юркнули в сторону, их место мгновенно заняли лучники - и десятки стрел полетели навстречу Черному уху и его шайке. Впереди все смешалось, падали пораженные стрелами люди и кони.
      - Не пора ли и нам, отец? - протиснулся к Вретрангу Анфаны.
      - Прижимайтесь ближе к скалам, пропускайте бандитов вперед, - тихо подал команду Вретранг.
      - Чего прячетесь? - в ту же минуту крикнул кто-то позади. - Смелее! Не трусь!
      Вретранг оглянулся и по одежде, по широкому красному халату узнал помощника Черного уха, того, кто выезжал из леса последним. Вместе с ним, отстав на полкорпуса лошади, пробивался вперед огромный, богатырского сложения человек, без шапки, с длинными спадающими на плечи черными волосами и грязно-белым платком на лице. Глаза у великана ярко горели каким-то диким, безумным блеском.
      Это был Валсамон.
      - Гы-гы-гы-гы! Гы-гы-гы! - трубно рассмеялся он, увидев сыновей Вретранга, прижавшихся к скале.
      Где-то за Острым коленом загремел новый обвал. Вретранг понял, что Бабахан решил никого не выпускать из своего ущелья.
      И тут с саблями наголо из ворот выскочили конники племени. Не успел Вретранг оглянуться, подать сыновьям команду, они сами сорвали повязки и бросились на грабителей.
      На Валсамона налетел Саурон. Конь грека споткнулся, упал на передние ноги. Валсамон не удержался, вывалился из седла и, дико вопя, полетел под обрыв.
      Сеча была недолгой. Бандиты, на которых неожиданно напали сразу с двух сторон, в панике побросали оружие, соскочили с коней и стали на колени.
      Вретранг начал пробираться вперед, к воротам. Недалеко от них увидел беглого раба, улыбающегося, возбужденного боем. Хомуня вытирал тряпкой окровавленную саблю, о чем-то рассказывал вождю, показывая на Хурдуду.
      Бабахан, увидев Вретранга, поспешил навстречу.
      - Спасибо, Вретранг. Ты хорошо помог. Твои сыновья живы? - спросил он.
      - Все обошлось, Бабахан. Я вижу, у тебя тоже никто не пострадал. Нам пора отправлятся в город. Отец Лука ждет, волнуется.
      - С богом, Вретранг. Я провожу тебя, заодно прикажу побыстрее расчистить завалы.
      За Острым коленом два десятка воинов во главе с Ораком, старшим сыном вождя, на ремнях спустились со скал и без боя обезоружили вторую группу грабителей. Их же они заставили и расчищать дорогу. Погибших не хоронили, сбросили вниз, под обрыв.
      Вскоре Вретранг уехал. Бабахан приказал собрать пленников на широкой площадке у Острого колена.
      Из селения подошли женщины и дети. Они расположились чуть в стороне и, тихо переговариваясь между собой, смотрели на людей, которые только что хотели погубить их.
      Бабахан подъехал к пленникам и спросил:
      - Есть ли среди вас такие, кто не хотел расставаться с кинжалом?
      Пленные молчали.
      Присмотревшись, Бабахан увидел Черное ухо, спрятавшегося за спинами своих друзей.
      - Подойди ближе, - приказал он, - я хочу лучше рассмотреть тебя. - И тут же, повернувшись к Хурдуде и Савкату, тихо сказал: - Разденьте его совсем.
      Едва Черное ухо выбрался из толпы, его тут же схватили, сорвали с него одежды. Когда раздевали, за поясом нашли кинжал и кошелек Тайфура с золотыми монетами. Нож и кошелек передали Бабахану.
      Женщины, увидев обнаженного разбойника, еще недавно наводившего на них ужас, рассмеялись и начали бросать в него камнями. Но Бабахан поднял руку, и они затихли.
      - Зачем ты оставил себе оружие? - спросил вождь.
      Черное ухо усмехнулся и опустил голову.
      - Отведите его к обрыву, - сказал Бабахан и указал на пленных. - А этим стяните руки одним длинным ремнем, чтобы никто не вздумал бежать. Снимите с них шапки, рубахи, халаты, оставьте только салбары и обувь.
      Кинжалы обнаружили еще у шестерых грабителей. Их повязали отдельно от остальных, отвели к обрыву и поставили недалеко от Черного уха.
      Хомуня остановил Сырму позади жеребца Бабахана и, не слезая с коня, молча наблюдал, как победители стягивали пленникам руки, связывали их между собой. И тут он узнал четырех телохранителей Омара Тайфура. Среди них был и Аристин. Юный раб, равнодушно подставив руки Савкату, пристально смотрел на своего бывшего товарища по каравану. Взгляды Хомуни и Аристина встретились. Лицо молодого раба просветлело от улыбки. Хомуня отвернулся.
      Бабахан подозвал к себе Саурона.
      - Посмотри на этого человека, - указывая на предводителя шайки, громко, чтобы слышали все, сказал Бабахан. - Его зовут Черное ухо. Когда ты, Саурон, был еще младенцем, он оторвал тебя от груди матери и жестоко убил ее. Он хотел убить и русича, твоего отца, и тебя, но мои воины помешали ему.
      Черное ухо слушал Бабахана, посматривал на могучего Саурона и смутно вспоминал давнюю историю, которой он никогда не придавал особого значения. Заметив, что Саурон потемнел лицом, выхватил саблю и в гневе переломил ее, Черное ухо отступил в сторону.
      - Этого человека надо казнить, Саурон. Боги услышали мою молитву и дали возможность тебе самому отомстить за кровь матери. Сам реши, как отнять жизнь у Черного уха.
      Вспомнив Аримасу, Сахира громко зарыдала и крикнула зятю:
      - Убей его, Саурон!
      Женщины дружно поддержали Сахиру.
      Хомуня вытащил из ножен свою саблю и протянул Саурону. Саурон не взял ее. Он медленно подошел к Черному уху, схватил его за бороду, чуть потянул вверх. Плюнув ему в глаза, вернулся к вождю.
      - Бабахан, пусть эти шестеро, - Саурон указал на стоявших рядом с Черным ухом связанных вместе людей, у которых оказались спрятанные кинжалы, - столкнут его в пропасть и он разобьется о камни. Ночью тело его растерзают дикие звери, и душа этого убийцы никогда не найдет успокоения, ее не примут ни боги, ни демоны.
      Люди одобрительно зашумели, всем понравилось решение Саурона.
      - Пусть будет так, - сказал Бабахан и повернулся к шестерым пленникам. - Столкните его в пропасть, - приказал он.
      Бывшие соратники, выпятив вперед грудь, начали теснить своего вождя к краю обрыва. Черное ухо яростно бил кулаками по их лицам, толкал их, а сам медленно отступал назад. Уже падая, он дико взвыл, ухватил за волосы особенно ретивого и увлек за собой. Остальные тоже, связанные одним ремнем, не удержались, полетели вниз.
      Толпа засмеялась, такой неожиданный исход борьбы связанных грабителей со своим вожаком устраивал всех.
      Бабахан повернулся к оставшимся пленникам.
      - Всем остальным я дарую жизнь. Вас отведут в верховья Куфиса, и за стадо баранов продадут в рабство князю Пазару. Он строит себе новую крепость, и без ваших крепких рук там не обойтись.
      Вождь приказал женщинам собрать одежду пленников и поделить ее между собой.
      Лишь после этого Хомуня решился обратиться к нему с просьбой.
      - Бабахан, присмотрись к тому юноше, с кудрявыми рыжими волосами. Я уверен, он не по своей воле появился в шайке Черного уха. Человек он честный и добрый. Прости его и отправь к Омару Тайфуру или забери к себе. Зовут его Аристин. В трудную минуту, когда я остался без оружия и вынужден был бежать, он принес мне кинжал.
      Бабахан недовольно поморщился.
      - Не в моих правилах жалеть человека, который пришел со злом. Если бы боги не отвернулись от Черного уха, то и юноша этот, не задумываясь, отрубил бы нам с тобой головы.
      - И все-таки, - настаивал Хомуня, - я прошу тебя, Бабахан, будь милосерден. Не все люди на добро отвечают злом. Я верю Аристину.
      Вождь подозвал Савката, приказал отвязать и привести молодого раба.
      - Тебя зовут Аристин? - спросил Бабахан.
      Раб, выпучив испуганные глаза, стоял перед вождем и молча хлопал рыжими ресницами.
      Хомуня повторил вопрос Бабахана по-гречески. Аристин улыбнулся, радостно закивал головой.
      - Он что, не понимает нашего языка? - спросил Бабахан. - Кто он?
      - Эллин, - ответил Хомуня.
      Бабахан снова нахмурился. Эллинов он не любил. Кроме отца Димитрия, демонстративно ни с кем из них даже не разговаривал. Искренне считал, что эллины и их бог повинны были в гибели селения под снежной лавиной.
      - Переведи Аристину, что он как был рабом, так и останется им до конца дней своих. - Бабахан подождал, пока Хомуня закончит перевод, и, не заметив ни радости, ни огорчения на лице юноши, добавил: - Я дарю его тебе, Хомуня. Отныне - ты его господин. Так и скажи своему эллину.