Хомуня

      Русич взглянул на Аримасу. У нее загорелись глаза.
      - Мы бы не против, отец Димитрий. Только как Аримасе в дорогу?
      - Да, - согласился священник, - верхом ей, пожалуй, сейчас нельзя. Дорога трудная. Давайте весной. Оно, может, так и лучше, надо заранее подумать, где жить будете. Я приеду за вами.
      - Святой отец, - обратилась Аримаса к отцу Димитрию, - если узнаешь, где поселился Бабахан, передай от нас поклон.
      - Соскучилась по родичам?
      Аримаса закрыла глаза и кивнула головой.
      Ранним утром попрощался и уехал отец Димитрий. Русич и Аримаса снова остались вдвоем. Пробовал Русич ходить на охоту, но счастье не улыбалось ему. Аримаса посмеивалась:
      - Апсаты не дает зверя тому, кто не верит в него.
      Но перед самой зимой ему все же удалось ловушкой поймать молодую косулю. Это была последняя их добыча. Вскоре выпал снег, завьюжило. Русич вышел из сакли - и его деревянная нога глубоко, по самое колено, утонула в снегу. Кое-как выбрался из топкого белого покрывала земли, вернулся в саклю. Из полена сделал небольшую лопату, ремнями привязал к ней ручку, пошел расчищать дорожку к теплому, незамерзающему роднику.
      Пришло время, и Аримаса в тяжких муках родила сына. Русич сам помог ему выйти на свет божий, обмыл и завернул в пеленки. Он с удивлением смотрел на крохотное, чуть сморщенное красноватое личико, и душа его все больше и больше наполнялась радостью. Может быть, впервые за последний год сейчас он по-настоящему почувствовал себя достойным мужчиной, не убогим калекой.
      Измученная и ослабевшая, Аримаса смотрела на сына и мужа, пыталась улыбнуться. Но улыбки не получалось, страдания еще не ушли от нее. Она положила бледную, обескровленную руку на колено Русича, слегка прижала пальцами.
      - Русич, - тихо сказала она. - Спасибо тебе. Мне было больно и страшно, я боялась рожать. Я тебе не говорила об этом, потому что даже не подозревала, что ты все знаешь, умеешь принимать детей.
      Русич покачал головой.
      - Нет, Аримаса. Ничего я не знаю. Все получилось как-то само...
      Постепенно силы возвращались к Аримасе, она взяла к себе сына, лучше рассмотрела его.
      - Русич, давай назовем его Сауроном.
      - Хорошо, Аримаса. Я не знаю, что означает это слово, но чувствую, что оно достойно мужественного, храброго человека, каким и вырастет наш сын.
      Аримаса улыбнулась и благодарно посмотрела на мужа.
      Саурон рос здоровым и крепким. Пришла весна, и он уже не доставлял столько хлопот, как в первые дни. Если бы отец Димитрий не обещал помочь им переселиться ближе к людям, то Аримаса и не думала бы о другой жизни. Ей хорошо было с Русичем, а теперь, с появлением Саурона, стало еще лучше.
      Дни стояли теплые, поэтому они даже ночью не закрывали вход в саклю. Прохладно становилось только к утру. Как всегда, Аримаса проснулась первая, чуть раньше Саурона. Она осторожно откинула медвежью шкуру, которой они накрывались вместо одеяла, и с наслаждением подставила себя утренней прохладе.
      Голубое небо, с редкими розоватыми полосами нерастаявших за ночь полупрозрачных облаков, скупо высвечивало просторную саклю. Хорошо были видны лишь лица мужа - бородатое, чуть потемневшее от весеннего ветра, и сына - белое, как грудь у Русича, и такое нежное, что боязно прикоснуться.
      Саурон зашевелился, и Аримаса слегка отодвинулась от мужа, приподнялась и села у изголовья. Саурон улыбался, сонный. Потом недовольно сморщил личико, все больше и больше начал ворочаться, закряхтел.
      Чтобы не разбудить Русича, Аримаса потихоньку взяла к себе на колени сына, дала ему грудь. Он цепко обхватил ее маленькой ручонкой, будто боялся, что отнимут, и сосал жадно, с нетерпением. Когда молока не стало, он снова сморщил личико, закряхтел и Аримаса сразу подставила ему вторую; Саурон с таким же аппетитом опростал и ее. Уже сонный, он беззубыми деснами до боли сдавил ей сосок.
      И тогда у Аримасы проснулось желание. Она осторожно положила уснувшего Саурона и забралась под одеяло. Прижавшись к горячему телу Русича, она нежно погладила его грудь, бедра, ласкала его пока не проснулся и обнял ее своими крепкими, мускулистыми руками.
      - Я хочу тебе родить еще одного сына, Русич, - сгорая от нетерпения, шептала она мужу.
      - Роди еще сына, Аримаса, - так же шепотом ответил он. - Только не забывай, что и дочь нам нужна.
      Потом они уснули в объятиях.
      Русича разбудило солнце. Едва пошевелился, проснулась и Аримаса.
      - Ну и горазды мы спать, - улыбнулся он, - эдак у нас ни гумна, ни хлеба не будет.
      - Куда нам торопиться? - Аримаса отбросила шкуру и раскинула руки. Скоро приедет отец Димитрий и увезет нас отсюда.
      - Тебе надоело наше ущелье? Каждое утро ты вспоминаешь об отце Димитрии.
      - Нет, Русич. Я бы с тобой прожила здесь всю жизнь. Боюсь за Саурона. Ведь не бывает так, чтобы дети не болели. А случится беда - мы с тобой не сумеем ему помочь. Среди людей легче, всегда найдется человек, который все знает, - Аримаса улыбнулась и снова прижалась к мужу. - Когда Саурон подрастет, ему потребуются друзья, а потом и жена. Разве мы сможем научить его всему в жизни, если не будет у него рядом таких же, как он, мальчишек?
      - В таком случае давай вставать. Пора завтракать. Иначе у тебя совсем не будет молока, оставишь голодным моего сына, - Русич привстал, потянулся к Саурону.
      - Не трогай его, - остановила она мужа. - Пускай спит. Я его уже покормила.
      После завтрака Аримаса вынесла Саурона из сакли, села с ним в тени на скамейку, которую Русич сделал из тонких жердей. Она всегда смотрела на нижнюю часть ущелья, откуда должен был появиться отец Димитрий.
      Русич присел напротив, на толстое бревно, брошенное здесь еще старым Мадаем.
      - Ты знаешь, Русич, - вздохнула Аримаса, - я все больше и больше начинаю верить в Иисуса Христа. - Аримаса перекрестилась. - Пришли, господи, поскорее своего слугу, пусть он поможет нам, чем сможет.
      И тут Русич увидел двух всадников с заводными лошадьми. На одном из них черный высокий клобук, второй - в белой бараньей шапке. Они появились не снизу, откуда ждали священника, а наоборот, сверху.
      - Бог внял твоим молитвам, Аримаса! - радостно воскликнул Русич. Отец Димитрий едет к нам.
      - Где? - встрепенулась Аримаса и глазами поискала по ущелью.
      - Смотри назад, - Русич встал и, опираясь на посох, не спеша пошел навстречу.
      Аримаса взяла со скамейки спящего Саурона и догнала мужа.
      Они остановились у родника и молча ожидали всадников. Священника сопровождал худощавый, небольшого роста, мальчишка лет пятнадцати.
      - Слава богу, вижу вас живыми и в здравии, - еще издали зарокотал отец Димитрий и облизал нижнюю губу. Он соскочил с седла, обнял Аримасу, отвернул пеленку и взглянул на маленького. - Кого тут бог дал святому семейству?
      - Сына, отец Димитрий, - зарделась Аримаса, - Саурона.
      - Ну, чистый херувим, весь в Русича. На тебя похож, сын мой, - отец Димитрий обнял Русича. - Только имя надо было дать не языческое.
      - Мы, святой отец, календаря не ведаем, все дни у нас перепутались, вдруг не того покровителя выберем, - улыбнулся Русич. - Имя своему сыну придумала Аримаса, а ее слово - для меня закон.
      - Закон у нас один - божий, - недовольно посмотрел на Русича отец Димитрий.
      - Твоя правда, святой отец. Но причина всякого становления, и имени человека тоже, есть бог, ибо богу естественно быть благотворным. С его помощью Аримаса и выбрала имя. Разве случается что-либо на земле без воли всевышнего?
      - Ну и хитер же ты, отрок. Ждали меня?
      - Еще как ждали. А сегодня - только Аримаса поклонилась Христу, чтобы не держал тебя в городе, - и ты тут как тут.
      Аримаса молча слушала их беззлобную перепалку и улыбалась.
      - Благодарите бога, что он послал мне Вретранга, отец Димитрий подозвал ближе своего спутника. - Это клад, а не человек. Хоть возраст у него и юный, а горы знает лучше, чем я свою келью. Прошлый раз семь дней добирался сюда, а с помощью этого отрока - всего три.
      Вретранг слегка поклонился Аримасе и Русичу и не обращал внимания на похвалу отца Димитрия, худощавое мальчишечье лицо его было спокойным, будто не о нем шла речь.
      - Отец Димитрий, - обратилась к священнику Аримаса, - ты не забыл о своем обещании?
      - Не забыл, Аримаса. Не забыл. Но не удалось мне найти Бабахана.
      Аримаса тяжело вздохнула и печально взглянула на Русича.
      - Но ты не отчаивайся, дочь моя, - поспешил успокоить ее священник. С нами Вретранг, а он все знает. По дороге к вам я заговорил с ним о Бабахане, оказывается, неделю назад Вретранг видел его.
      - Правда, Вретранг? - обрадовалась Аримаса.
      Вретранг кивнул головой.
      - И ты знаешь, где его новые сакли?
      Вретранг опять кивнул.
      - Ты что, не умеешь разговаривать?
      Вретранг улыбнулся.
      - Умеет, Аримаса, только если сам посчитает нужным. А так - легче гору сдвинуть, чем из него слово вытянуть. Это не Русич твой, у того на все готовый ответ, как у дельфийского оракула.
      - Это уж слишком, святой отец, будущего я не умею предсказывать, рассмеялся Русич.
      Почти у самого входа в саклю под сосной спрятались от солнца гнедой и подвласая. Увидев лошадей, Вретранг удивленно вскрикнул, вырвался немного вперед и громко позвал:
      - Тишта, Тиштийа!
      Кобыла подняла голову, навострила уши.
      - Фью-ить, фью-ить, фью-ить! - свистнул Вретранг и подвласая пошла ему навстречу, ткнулась губами в грудь.
      Вретранг вытащил из-за пазухи лепешку, отдал кобыле, обнял ее за шею и что-то прошептал на ухо.
      Аримаса, Русич и отец Димитрий замерли пораженные.
      Вретранг отклонил голову от лошади, спросил:
      - Где вы взяли Тиштийю? Это моя лошадь.
      Аримаса рассказала, как она нашла подвласую и похоронила человека, который на ней ехал.
      - Это было прошлой весной? - спросил Вертранг.
      - Да.
      - Значит, моя стрела все-таки догнала его. Я стрелял наугад, луна еще не взошла и было темно.
      - Вретранг! - воскликнул в ужасе отец Димитрий. - Ты убил человека!
      - Это был плохой человек, отец Димитрий. Брат Черного уха. Он украл мою лошадь.
      - Из-за этой твари ты убил человека, - сокрушался священник. - Вы посмотрите на него, еще рот материнским молоком пахнет, а какой жестокий. И тени раскаяния нет на его лице. Он даже улыбается.
      Вретранг действительно улыбался. Но все же попытался оправдаться.
      - Как бы ни был красив больной зуб, его вырывают. Кто сумеет подсчитать, сколько невинных людей загубил брат Черного уха? Одним убийцей стало меньше, теперь бы достать его брата.
      - Но есть же светская власть, ей богом дано судить и наказывать преступников.
      Вретранг пренебрежительно махнул рукой, этим и выразил свое отношение к власти. Погладил подвласую и сказал:
      - Тиштийа - хорошая лошадь, умная. Другой такой у меня нет. Только слишком доверчива к людям. Но раз так получилось, пусть она будет вашей, Вретранг слегка хлопнул ладонью по шее подвласой. - Иди, Тиштийа. Иди на место.
      Кобыла покорно пошла к гнедому.
      - Нет, Вретранг, - Аримаса подошла к юноше, - ты забери себе Тиштийю. Мы вполне обходимся гнедым, зачем нам вторая лошадь?
      - Лошадь никогда не бывает лишней, Аримаса, - возразил Вретранг и пошел к коню, на котором приехал. Потом обернулся и добавил: - Как я сказал, так и будет. Давайте лучше займемся глухарями, а то пропадут. Болтовней брюха все равно не наполнишь.
      - Вот упрямец, а! - никак не мог успокоиться отец Димитрий. - Что из него будет, когда вырастет?
      Русич восхищенно смотрел на Вретранга.
      - А мне он нравится, отец Димитрий. С такими легко жить.
      - Вот и поживешь в его доме, пока свой построишь.
      Остаток дня прошел в сборах. Аримасе хотелось забрать из сакли все. Но вещей оказалось слишком много, и стало ясно, что на двух вьючных лошадях, которых привели с собой отец Димитрий и Вретранг, их не увезти.
      - Попробую вытащить пустую арбу на перевал, - сказал Вретранг. - Если удастся, перевезем туда вещи. Но тогда придется ехать кружным путем.
      Вретранг возвратился только к вечеру. Арбу он все же вытащил на перевал, хотя пришлось разобрать ее и поднимать наверх частями.
      Тронулись в путь в полдень следующего дня. На перевале Русич и Аримаса с Сауроном пересели на арбу. Лишь изредка, когда приходилось преодолевать такое место, где арба могла перевернуться, снова пересаживались на лошадей. Особенно трудно было Русичу. Ехать верхом по крутым склонам, опираясь на стремя одной ногой, не просто. Русич обеими руками держался за луку седла и полностью полагался на Тиштийю. Она словно чувствовала неуверенность седока, не делала резких движений, везла плавно, не торопилась догнать спутников.
      На пятый день остановились на дневку у выхода из узкого ущелья. Аримаса настолько устала, что еле выбралась из арбы и с наслаждением опустилась на твердую землю.
      - До Аланополиса осталось полдня пути, - подбодрил спутников Вретранг и показал на крутой, почти отвесный склон. - За этой горой поселился род Бабахана.
      Аримаса оживилась.
      - Давайте к нему сразу и поедем, - предложила она и посмотрела на мужа.
      - Нет, Аримаса. Ни тебе, ни Русичу на эту гору не подняться, разочаровал ее Вретранг и снисходительно посмотрел на священника, распластавшегося рядом с арбой. - Да и отцу Димитрию не поднять на эту высь своего бренного тела, если, конечно, не помогут ему ангелы.
      - Не богохульствуй, убийца. Еще придешь ко мне грехи отмаливать, - не поднимая головы, буркнул священник.
      Все, кроме Вретранга, сразу уснули. Он сам приготовил обед, лишь потом разбудил спутников.
      - Надо хорошо поесть, иначе сил не будет.
      Сразу после обеда начали собираться в дорогу. Только оседлали лошадей, увидели всадников, не спеша поднимавшихся по широкой долине. Всадники тоже заметили табор и повернули к нему в ущелье.
      - Десять человек, - подсчитал Вретранг, - и все вооружены.
      Вретранг пристально всматривался в приближающихся людей.
      - По своим делам едут, что ты волнуешься? - небрежно бросил отец Димитрий.
      - Если бы так, они не свернули бы к нам, - возразил ему Вретранг. Мне кажется, что это Черное ухо со своими дружками.
      - Ну и что ж? Кто тронет человека, если рядом служитель церкви?
      - Может быть, и не тронут. Но ты не знаешь Черного уха. - Вретранг помолчал немного и твердо сказал: - Теперь точно вижу - это он. Сопротивляться нам бессмысленно. Придется и в самом деле полагаться на бога. А я попробую, пока не поздно, пробраться к Бабахану. Он выручит, Вретранг скрылся в кустах и уже оттуда крикнул: - Отец Димитрий, расседлай мою лошадь. И не говори, что с вами был еще один человек. Будет хуже.
      Священник что-то недовольно пробурчал себе под нос, но седло все-таки снял, бросил на арбу и прикрыл его полстью.
      Между тем всадники приближались. У Аримасы беспокойно забилось сердце, и она взяла на руки спящего Саурона. Русич хотел достать оружие, но отец Димитрий остановил его.
      - Не надо. Если уж этот чертенок, - господи, прости мою душу грешную, - сказал, что сопротивляться не следует, значит и на самом деле не надо.
      Саурон проснулся, заплакал. Аримаса присела с ним на землю.
      Всадники приближались.
      - А что они могут нам сделать? - успокаивал Аримасу и Русича отец Димитрий. - Убивать нас нет никакого смысла. Ограбят? Потихоньку пешком дойдем до города, а там как-нибудь все устроится. Так же, Русич?
      Русич пожал плечами.
      Послышался топот конских копыт. Еще несколько томительных минут - и табор окружили вооруженные люди. У одного из них, еще довольно юного, безбородого, но крепкого и мощного телом, действительно было черное, изуродованное родимым пятном, ухо.
      Они молча осматривали табор.
      Отец Димитрий не выдержал, перекрестился и спросил:
      - Куда путь держите, сыны мои?
      - Не твое дело! - прикрикнул на священника бородатый всадник в лохматой бараньей шапке. - А то...
      - Замолчи, Булан, - резко оборвал его Черное ухо.
      Булан осекся и отъехал в сторону. А Русич удивился, что верховодит шайкой самый молодой из этих грабителей.
      - Наконец-то вспомнил твое имя, - Черное ухо повернулся к священнику. - И стало мне интересно, что же это за птицы такие, что их сопровождает сам отец Димитрий?
      Священник обрадовался, что его узнали, еще раз перекрестился.
      - Да. Это я. А как тебя зовут, сын мой? Что-то я не могу...
      - А ты не трудись, святой отец, - перебил его Черное ухо, - нам не доводилось встречаться, я видел тебя только издали. А имя знать мое - не обязательно. Кто эти люди?
      Отец Димитрий нахмурился, его возмутила грубость Черного уха, но решил стерпеть, не злить его.
      - Это рабы божьи, попали в беду. Вот церковь и решила приютить их. Люди они бедные. Он - калека, она - мать. Хозяйство у них...
      - Сам вижу, - перебил его Черное ухо. - Я решил так: лошадей, корову, бычка, весь этот хлам, - он показал плеткой на арбу, - я забираю за твою голову, отец Димитрий. Можешь даже верхом уехать на своем коне! А за этих, если ими дорожит церковь, ты приведешь по пять скакунов за каждого. Их трое: женщина, мужчина и ребенок. Если не успеешь, найдешь их мертвыми. Так что... - Черное ухо помолчал, потом оскалил зубы и добавил: - Считай, что ты ограбил калеку и младенца, святой отец. Выкупил себя за их имущество.
      Разбойники дружно захохотали.
      - Не бери такого греха на душу, святой отец. Бог не простит тебе. Не теряй время, веди быстрее скакунов. Да выбирай лучших.
      - Но где ж я возьму столько коней? - взмолился отец Димитрий.
      - Не знаю, - ответил Черное ухо, повернулся к Булану и приказал: Мужчину и женщину привязать к сосне, ребенка положить напротив.
      Четверо всадников соскочили с коней, вырвали и бросили на землю плачущего Саурона, скрутили руки Аримасе и Русичу, волоком потащили к одинокой толстой сосне у небольшой скалы. Аримаса слезно молила пощадить сына, но никто не обращал на нее внимания. Только Булан спросил у Черного уха:
      - Как привязать их, стоя или сидя?
      - Можно сидя, - смилостивился Черное ухо и повернулся к священнику. Последний раз предупреждаю тебя, что напрасно теряешь время. Не успеешь вернуться к сроку - найдешь их трупы. Я буду ждать под деревьями, около речки. Вон там. - Черное ухо показал на излучину реки, поросшую редколесьем.
      Отец Димитрий горестно взглянул на Русича и Аримасу, привязанных к толстой сосне, на плачущего Саурона, брошенного у ног, перекрестился, вскочил в седло и поскакал из ущелья.
      Русич окликнул главаря шайки:
      - Эй, как тебя там! Именем матери твоей умоляю, отдай Аримасе сына! Если за это нужна человеческая жизнь, возьми мою.
      Все посмотрели на Черное ухо. Тот махнул рукой - и Булан вернулся к сосне, освободил Аримасе руки, сунул ей Саурона и побежал к излучине.
      Там грабители зарезали молодого бычка, развели между деревьями костер, начали готовить себе пищу.
      Аримаса тихо спросила:
      - Что же будет, Русич?
      - Не знаю, Аримаса. Прости, что не мог защитить тебя и Саурона.
      Постепенно солнце источило на землю запас живительного тепла. И хотя лучи его еще тянулись к темно-зеленому лесу и рыжеватым вершинам, они уже почти не грели. Тень от сосны, к которой были привязаны Аримаса и Русич, напитав прохладой сочную траву широкой поляны, перебежала к реке, накрыла собой излучину, а вместе с ней и редкие деревья, и уснувшее насытившееся войско Черного уха, и его самого, развалившегося на попоне, услужливо расстеленной одним из верных помощников.
      Русич поднял голову и вдали увидел всадников. Широко рассыпавшись по долине, они стремительно приближались к горловине ущелья. В середине группы Русич заметил отца Димитрия. Черная сутана его растегнулась и так развевалась на ветру, что казалось, священник расправил крылья и вот-вот взлетит над горами.
      - Смотри, Аримаса, - тихо шепнул Русич, - едут избавители наши.
      Аримаса обрадовалась и, присмотревшись, сказала:
      - Видишь длинноволосого, с непокрытой головой, рядом с маленьким Вретрангом? Это и есть Бабахан. Наконец-то кончились наши мучения.
      Один из грабителей зашевелился. Это был Булан. Он не спеша поднялся на ноги, качаясь, сонный, отошел к ближайшему дереву, омочил его корни и возвратился на место. Только улегся, снова встал, прислушался, посматривая в сторону долины - до табора уже доносился конский топот, - быстро взбежал наверх и увидел воинов Бабахана.
      - Вай-йя! - тревожно закричал Булан и побежал обратно. - Вай-йя! Вставайте, вставайте! Священник обманул нас, он привел людей!
      Грабители кинулись к своим лошадям.
      Через минуту Черное ухо, а следом и остальные, оседлав коней, выскочили на пригорок, к арбе. Отряд Бабахана был уже почти рядом, примерно на два полета стрелы.
      - Уходим к глубоким пещерам! - крикнул Черное ухо и поскакал по ущелью. Потом обернулся, придержал коня, подождал пока поравняется с ним Булан, что-то приказал, показывая плетью на Аримасу и Русича.
      Булан, прихватив с собой еще одного грабителя, повернул обратно. Не доезжая до арбы, они резко осадили лошадей и, не обращая внимания на приближавшихся к ним Бабахана и Вретранга, сорвали с плеч луки, выхватили из колчанов по стреле, прицелились в Русича и Аримасу.
      Бабахан и Вретранг, не останавливаясь, тоже натянули свои луки.
      Аримаса отбросила в густую траву заплакавшего Саурона, сжалась в комок и закрыла глаза. Русич попытался хоть как-нибудь прикрыть собой Аримасу, склонился над нею, насколько позволяли ремни, и тут же посланная в него стрела обожгла плечо и застряла в сосне. Аримаса дернулась под наклонившимся Русичем, вскрикнула и обеими руками схватилась за незащищенный бок.
      Русич рвался изо всех сил, но не мог разорвать крепких упряжных ремней, которыми их привязали к сосне. Корчась от боли, Аримаса вытащила и отбросила в сторону желтоватый прутик, но это не облегчило ее страданий. Железный наконечник стрелы намертво застрял где-то внутри, между ребрами. Из раны хлестала кровь и по рукам Аримасы бежала вниз, на землю.
      Вретранг и Бабахан, прикончив обоих бандитов, спешили к пленникам.
      По настоянию отца Димитрия Аримасу привезли в Аланополис, где священник надеялся найти хорошего лекаря. Но Аримасе день ото дня становилось хуже, она умирала.
      Русич, почерневший от свалившегося на него горя, сидел у нее в изголовье, менял повязки, поил отваром трав, которые приносил ему монах, присланный отцом Димитрием.
      Бабахан тоже находился в доме Вретранга, куда поместили Аримасу, только один раз отлучился - съездил к себе в селение, привез Сахиру с двухмесячным сыном. Сахира кормила грудью и Саурона.
      Аримаса все чаще и чаще теряла сознание. И когда сама почувствовала приближение смерти, еле слышно, срывающимся голосом сказала:
      - Не страдай, Русич. Боги потому и зовут мою душу к себе, что я уже испытала полную меру счастья, отпущенную мне ими. Я встретила тебя и родила сына. Разве может в покинутом людьми ущелье одинокая женщица иметь лучшую долю? Мне не хочется умирать, Русич. Но - и сил больше нет терпеть боли. Смерть принесет мне облегчение. Об одном только тревожусь: трудно будет тебе растить Саурона. Отдай сына Бабахану и Сахире. Так будет лучше. Русич, поверь мне. Я хочу, чтобы сын вырос счастливым человеком.
      Просьба Аримасы оказалась настолько неожиданной, что Русич растерялся и поначалу не ответил ей, лишь сглотнул подкативший к горлу комок. В один миг лишиться жены и сына? Как ему пережить такое? Русич противился словам Аримасы, не принимал их, но и не мог не исполнить ее последней воли. И он утвердительно кивнул головой.
      Аримаса попросила поднести сына. Сахира положила Саурона рядом с нею. Подошел Бабахан. Аримаса бескровной ладонью прикоснулась к голове сына.
      - Бабахан, тебя и Сахиру прошу, воспитайте Саурона, чтобы он был достойным сыном нашего рода. Будьте ему отцом и матерью. Но пусть не забывает и родного отца. Нет для меня человека дороже, чем Русич. И Саурон должен гордиться им.
      Аримасу похоронили в церкви святой Анны. Через неделю Бабахан и Сахира увезли Саурона, а Русич постригся в монахи и принял имя Лука.
      4. У СВЯЩЕННОГО ДУБА
      Хомуня неподвижно сидел на берегу Инджик-су и смотрел на бурные перекаты лазорево-зеленоватой воды.
      Прислонившись к большой скале, напоминающей крепостную стену с башней, он с удовлетворением прислушался, как прогретая солнцем каменная громада согревала его побитое о булыжники тело. Тепло приятно разливалось по спине, от лопаток шло вниз, проникало внутрь.
      Вода в реке все-таки слишком холодная.
      Хомуня имел неосторожность после того, как побывал с Омаром Тайфуром в крепости Хумара, похвалиться перед кем-то из рабов кажется, перед Аристином, что караван пойдет на Русь. Но у похвалки ноги оказались гнилыми. Сначала купец решил задержаться в Хумаре еще на два дня, а потом и вовсе объявил о своем решении идти не на север, а по Инджик-су на Севастополис.
      Хомуня пал духом, ходил хмурым. Порой им овладевала такая тоска, что жить не хотелось. Особенно были невыносимы грубые насмешки Валсамона, не упускавшего малейшей возможности причинить ему боль.
      Потом стало еще хуже. Омар Тайфур нанял проводника, хорошо знающего Кавказ, и Валсамон, почувствовав, что купец особо не нуждается в Хомуне, всерьез задумал расправиться с ним. Первая попытка Валсамону не удалась.
      Хомуня усмехнулся и вслух, словно для того, чтобы убедить самого себя, произнес:
      - Надо бежать.
      Бежать он задумал еще в тот день, когда караван вброд перешел Куфис и направился к Инджик-су. Но никак не мог улучить удобной поры для побега. И скорее всего потому, что стал слишком подозрительным и мнительным, боялся, как бы купец и Валсамон или еще кто-нибудь из рабов не догадались о его намерении. Ему даже показалось, что за ним пристально следят, ни на минуту не оставляют одного.
      И только здесь, на стоянке неподалеку от аланского города Аланополиса, Хомуня удостоверился, что подозрения его напрасны. Иначе Омар Тайфур не послал бы его с товаром к настоятелю монастыря без охраны. Настоятель, отец Лука, его не принял, сказался больным, велел товар сдать ключнику. Но того долго пришлось ждать, уехал куда-то с утра и вернулся только к обеду. Полдня не было Хомуни в таборе, и никто не встревожился.
      Едва Хомуня вернулся, Валсамон сразу заставил его идти на реку стирать одежду купца.
      Со стиркой управился быстро. Но едва развесил на кусты сушить халаты, как появился Валсамон. Злой, как ягуар, он зарычал, ни слова не говоря, схватил Хомуню за шиворот и потащил опять к реке.
      Холодная вода в Инджик-су. А для его стареющего тела - даже слишком.
      Хомуня до сих пор удивляется, как ему удалось ухватиться за одежду Валсамона и увлечь его за собой. Вода, как щепку, сначала бросила на камни могучего Валсамона, и только потом, поверх него, Хомуню.
      Валсамон ударился плечом об острый камень, в кровь разодрал кожу на щеке и на боку. Трудно сказать, удалось бы им выбраться на берег или нет, если бы не поваленное дерево, вершина которого лежала в воде ниже по течению.
      Раны Валсамона сильно кровоточили, и он, едва ступив на берег, сразу побежал к табору.
      Некстати эта драка. Шуму будет много. А откладывать побег нельзя. В распоряжении осталась всего одна ночь. Утром караван пойдет к Желтой спине - Аркассару, а там сбежать сложнее, каждый человек на виду.
      Хомуня насторожился. Слева, за скалой, с крутого берега скатился камень и плюхнулся в небольшую заводь. Хомуня протянул руку и подвинул к себе продолговатый острый голыш, напоминающий рог буйвола.
      Из-за скалы показалась босая нога, измазанная черной болотной грязью. Она осторожно опустилась на камень, опробовала его устойчивость. Потом Хомуня увидел закатанные до колена серые шаровары и успокоился. Не валсамоновы шаровары. У того красные.
      Это был Аристин. Не заметив Хомуни, он подошел к реке, присел на корточки, набрал в пригоршню воды, напился.
      Поднимаясь, Аристин оглянулся. Увидев Хомуню, он резко выпрямился и замер, настороженный.
      Потом Аристин наклонил к себе ветку калины, пробившуюся между камней, вытащил из-за пояса кинжал с длинным лезвием, легким взмахом срубил ветку и, очищая ее от листьев и тонких отростков, сделал шаг в сторону Хомуни.
      Хомуня опустил руку на <буйволиный рог>.
      Аристин остановился в нерешительности. Затем, оглядевшись, сел на край базальтовой плиты. Кинжал положил рядом.
      - Как ты себя чувствуешь? - спросил Аристин.
      Хомуня не ответил, только судорожно сглотнул слюну и пожал плечами.
      - Жалко, что ты не утопил Валсамона в реке. Таким бешеным я его ни разу не видел. Наверное, кому суждено умереть на виселице, тот не утонет, - Аристин встал, постоял минуту и добавил: - Я заберу халаты Тайфура, они уже высохли.
      Хомуня молча кивнул головой.
      Осторожно переступая босыми ногами, Аристин направился к откосу. Кинжал остался лежать там, на плите, где молодой раб положил его.
      Хомуня удивленно посмотрел вслед Аристину. Еще не было случая, чтобы тот забыл или отдал кому свое оружие.
      Аристин остановился, бросил в сторону Хомуни очищенный калиновый прутик и сказал:
      - Меня Валсамон послал не только за тем, чтобы забрать халаты. Ты понимаешь, что это значит? Я скажу Валсамону, что издали увидел тебя под скалой.
      Приложив правую руку к сердцу, Хомуня склонил голову; Аристин, удовлетворенный, снова начал взбираться на откос.
      Хомуня быстро встал, поднял кинжал и спрятал под рубаху, за пояс. При этом успел отметить, что кинжал взят из запасов Омара Тайфура.
      - Аристин! - негромко позвал он. Аристин вздрогнул и медленно повернулся к Хомуне.
      - Под моим седлом, в тороке, лежит плащ. Он еще довольно крепкий. Не пропускает воду. Есть там, правда, небольшая дыра, но это пустяк. Она в самом низу справа. Ты возьми себе плащ. Скажи, что я подарил тебе.