Любовные хроники Маккензи (№7) - Гордость и соблазн

— Это звучит прекрасно, Джош. Зачем тогда ты вообще уезжал оттуда?

— Мне надо было кое-что доказать самому себе, Эми.

— А сейчас ты доказал? — спросила она, смотря прямо в его глаза.

— Да. Я пытался стать лучше троих мужчин, вместо того чтобы стать лучшим из того, что я есть.

— Ты самый лучший мужчина на свете, Джош.

— Вот это мне и надо было узнать. Я хочу, чтобы ты никогда не переставала в это верить, потому что это главная цель, ради которой стоит жить: чтобы ты верила в меня, а не в моего отца или в моих братьев. — Прижав жену к себе покрепче, Джош добавил: — Как только мы покончим с делами в Нью-Йорке, то сразу же поедем в Техас.

Эмили встрепенулась и попыталась вырваться из его объятий.

— Нью-Йорк? Ты можешь послать телеграмму в свое агентство, что ты больше не служишь у Пинкертона. Зачем нам самим ехать туда?

— Эми, мы должны закончить дело с твоим отцом раз и навсегда.

Кровь застыла у нее в жилах.

— Ты его не знаешь, Джош. Он обязательно что-нибудь придумает, чтобы разлучить нас.

— Любовь моя, он не сможет задержать тебя против твоей воли. И к тому же ты теперь моя жена. Он не сможет просто так отбросить это, чтобы заставить тебя остаться.

Она слишком хорошо знала своего отца, чтобы поверить в это. Он всегда делал то, что хотел.

— Зачем ради этого приезжать? Я просто телеграфирую ему, что вышла замуж.

— Нет, Эми, этого недостаточно. Это все равно что трусливо сбежать от опасности. Я хочу видеть его глаза, когда он услышит, что мы поженились. У меня есть что сказать Хайрему Лоуренсу — и самое главное, это то, что он не имеет больше права угрожать моей жене.

Эмили снова устроилась в его объятиях, но еще долго после того, как Джош заснул, она лежала без сна. Она боялась, что отец найдет способ помешать их счастью.

На следующее утро Эмили все еще терзалась дурными предчувствиями. Поезд, стоящий у вокзала Лас-Вегаса, готов был умчать их на восток.

Роза и другие «Гарви герлз» вышли на платформу попрощаться с ними.

— Мы навестим вас, когда будем ехать обратно в Техас, — заверила Эмили Розу. — А если я подыщу тебе в Техасе богатого мужа, ты туда поедешь?

— Золотце мое, если он будет того стоить, я поеду хоть на край света.

— Занимайте свои места! — прокричал кондуктор. Ян Чен выступил вперед и вручил Джошу корзинку.

— Ян Чен собрала вам и мисси хорошая ленча.

— О, благодарю вас, Ян Чен! Я вас не забуду.

— Ян Чен не забудет тоже, мисси.

— Пойдем, дорогая, — сказал Джош, беря Эмили за руку. Они вошли на площадку вагона.

— О, как это романтично! — воскликнула Салли Стюарт, официантка из Айовы. — Эмили такая счастливая, а Джош просто прелесть. Такой герой! Ты подумай, он же спас ее из лап этих ужасных разбойников! — И девушка глубоко вздохнула.

Губы Розы скривились в легкой усмешке:

— Да, дорогая, он в самом деле красавчик. Но, к сожалению, он совсем не так богат, как хотелось бы. Иначе бы он не работал в этом дурацком агентстве Пинкертона. Что до меня, красавчик он или нет, а если парень будет…

— …богат… — закончили хором «Гарви герлз» и рассмеялись.

Пыхтя, паровоз покатил со станции. Эмили стояла на площадке и махала платком девушкам, которые тоже махали ей в ответ.

Когда их уже совсем нельзя было различить, она повернулась и пошла в купе. На сердце у нее было тяжело. Она страшилась того, что ожидает их впереди, в Нью-Йорке.

Извозчик развернул экипаж, и упряжка быстрой рысью помчалась вдоль длинной аллеи. В конце дорожки был виден фронтон величественного особняка с колоннами. Аккуратно подстриженный газон возле дома окаймляли пышные вековые дубы.

Дом был похож на замок, даже решетки на окнах выглядели элегантно. Однако для Эмили этот дом был тюрьмой, в которой она провела взаперти двадцать три года своей жизни.

Она знала, что с тех пор как Джош телеграфировал о времени их приезда, начальник этой тюрьмы уже сделал необходимые распоряжения. Теперь он поджидает их в роскоши своего кабинета, обитого дубовыми панелями, сидя в огромном кожаном кресле за столом красного дерева — собственноручной работе Томаса Джефферсона.

Экипаж остановился у подъезда, дверку открыл быстро подскочивший молодой грум в ливрее. Джош вышел первым и протянул руку Эмили. Она глубоко вздохнула и вышла из экипажа. Огромный ирландский сеттер подбежал к ней и обнюхал ее платье.

— Привет, Рэд, — сказала Эмили, гладя собаку по голове. Это была собака повара. Эмили никогда не разрешалось держать животных, потому что от них в доме была грязь и шерсть.

Дверь отворилась, и Джеймс Уоллес, дворецкий, приветствовал ее:

— Добро пожаловать домой, мисс Эмили.

Он отступил в сторону, чтобы пропустить ее, а она немного задержалась, разглядывая знакомые стены выложенного мрамором крытого портика. Тут ничего не изменилось — а почему она считала, что здесь должно что-нибудь измениться? Сколько она себя помнила, здесь никогда ничего не менялось. Кусочки резной слоновой кости и полированного гранита все так же блестели по бокам лестницы, хрустальный канделябр все так же сверкал, отражая солнечный свет. Знакомые темные рамы красного дерева, как всегда, были аккуратно вычищены.

— Мистер Лоуренс ожидает вас в…

— Я знаю, — ответила Эмили.

— Ваша шляпа, сэр, — обратился дворецкий к Джошу.

— Джеймс, это мой муж, мистер Маккензи.

Если эта новость и произвела на вышколенного слугу какое-то впечатление, то можно с уверенностью сказать, что это никоим образом не отразилось на его лице. Джеймс был хорошо выдрессирован на службе у Хайрема Лоуренса.

— Мои поздравления, сэр.

— Спасибо, — ответил Джош, подавая дворецкому свою ковбойскую шляпу, и поспешил следом за Эмили.

Она остановилась в нерешительности перед двустворчатой широкой дверью.

— Ну что ж, мистер Маккензи, как я помню, вы говорили, что не признаете компромиссов. Тогда, любовь моя, держись крепче в седле, потому что сейчас тебе понадобится вся твоя смелость и решительность.

И, драматически взмахнув рукой, Эмили распахнула дверь в кабинет отца.

Хайрем Лоуренс даже не поднял головы, когда они вошли. Пока они пересекали пространство, устланное дорогам восточным ковром, в комнате был слышен лишь скрип пера. Эмили присела на один из золоченых парчовых стульев эпохи королевы Анны, стоящих перед столом. Джош последовал ее примеру и сел на другой стул.

Наконец мистер Лоуренс отложил перо в сторону и, не поднимая глаз, произнес:

— Итак, моя расточительная дочь вернулась под отчий кров.

— Вопреки моему желанию, отец.

Лоуренс вырвал чек, который он только что подписал, из большой переплетенной чековой книжки и толкнул его через стол в сторону Джоша.

— Мистер Маккензи, признателен вам за хорошую работу. Получите ваш чек, и вы свободны. Пожалуйста, закройте за собой дверь, когда будете выходить.

— Я буду рад покинуть ваш дом, сэр, только после того, как скажу все, что собирался вам сказать.

— Мистер Маккензи, повторяю, вы свободны. У меня нет времени, а еще более желания выслушивать любые ваши объяснения.

— Как вам угодно. Тогда я не буду более занимать как ваше внимание, так и свое время, пытаясь вам что-то объяснять против вашего желания. — Он поднялся. — Пойдем, Эми.

Последние слова заставили Лоуренса встрепенуться.

— О чем вы там толкуете? Моя дочь никуда с вами не пойдет.

— Моя жена, сэр, — уточнил Джош.

Лоуренс вскочил на ноги, устремив свой взор на Эмили.

— Это правда? Вы вышли замуж за этого искателя приключений, чтобы досадить мне?

— Едва ли, отец. Вы перехитрили самого себя. Я вышла замуж, потому что полюбила его.

Натянуто усмехнувшись, Лоуренс произнес:

— Зато он, без всякого сомнения, имеет некоторые виды относительно тебя.

Эмили дерзко вздернула подбородок.

— Да, имеет.

— Догадываюсь какие. Ясно, что он полюбил твое богатство.

— О, вы имеете в виду то наследство, которое мне оставила матушка и которое, как вы утверждаете, я у вас украла? Это богатство, отец?

— Я надеюсь, что ты его не промотала целиком, ведь тебе надо было что-то покупать во время своей безумной эскапады. От меня он не получит ни пенни.

— Прошу прощения, — перебил его Джош. — Если вы оба не возражаете, я бы хотел сказать несколько слов сам.

— Мне совсем не интересно слушать, что собирается говорить этот жиголо, — презрительно бросил Лоуренс.

— В любом случае вы выслушаете меня, хотите вы этого или нет. Я женился на Эмили вовсе не из-за ее денег. Я женился на ней потому, что искренне полюбил ее. — Лоуренс презрительно хмыкнул. — К счастью, сэр, мне совершенно безразлично, верите вы мне или нет. Мы приехали сюда по одной причине: я хотел, чтобы о нашей свадьбе вы узнали от меня лично, а не от посторонних людей. Что же касается денег, сэр, я не хочу брать от вас ни цента. Я своими глазами убедился, что эти деньги не принесли вам ничего хорошего.

— Как вы можете судить, Маккензи, о том, что они принесли мне?

— У меня есть сестра такого же возраста, как и Эмили. И могу поклясться, что ей и в голову не придет сбегать из дому, чтобы избавиться от властной руки отца-деспота. Вы самый большой глупец, какого я видел в жизни, сэр. Что принесла вам ваша власть и деньги, кроме этого пустынного мавзолея?

Хайрем посмотрел на Джоша, как будто тот был комар, которого он сейчас прихлопнет одним щелчком.

— Вы понимаете, с кем вы разговариваете? Я не думаю, что вы осознаете, что означает фамилия Лоуренса в этих краях, Маккензи. Если я захочу, вы окажетесь за решеткой прежде, чем успеете дойти до конца садовой дорожки, ведущей к воротам моей усадьбы.

— Да, я подозреваю об этом, сэр. Тем не менее фамилия Маккензи тоже имеет значительный вес в тех местах, откуда я родом.

Лоуренс хмыкнул;

— Может быть, вы просветите меня на сей счет?

— Это означает преданность и честь.

— Которые не позволят вам купить и пяти центовой чашки кофе здесь, в Лонг-Айленде.

— Возможно, и нет, сэр, но слово Маккензи стоит гораздо большего, чем все ваши банковские счета. Я дал вашей дочери клятву, что буду любить ее и защищать се честь, сэр. И буду верен этой клятве всю жизнь.

— Хм! Преданность можно купить, Маккензи.

— Сомневаюсь в этом, сэр.

— Держу пари, что да! — Ухмылка появилась на его лице. — Мне кажется, мы начинаем лучше понимать друг друга.

— Я тоже так думаю.

— Итак, во сколько вы оцениваете свою преданность, Маккензи?

— Очень дорого. Думаю, гораздо дороже, чем вы можете себе представить.

Лоуренс торжествующе посмотрел на Эмили.

— Вот видишь, дочка, все имеет свою цену.

Сев за стол, он открыл чековую книжку и взял перо.

— Итак, что мне писать, Маккензи?

— Ваша дочь, мистер Лоуренс. Нахмурившись, Лоуренс посмотрел на него.

— Я не понимаю вас.

— Эмили — самое ценное, что у вас есть, сэр. И это единственное, за что вы можете купить мою преданность. Она все же почему-то любит вас, и вовсе не из-за ваших денег. Это единственная причина, по которой я привез ее сюда.

— Вы привезли ее сюда, чтобы получить деньги, причитающиеся вам за выполненную работу.

— Я не наемный охотник, — ответил Джош, подмигнув Эмили. — Позвольте мне объяснить вам одну вещь, мистер Лоуренс. Эмили — моя жена, и я не потерплю, если вы впредь будете вмешиваться в ее жизнь. Никаких фальшивых обвинений, никаких запугиваний и никаких агентов Пинкертона. Бог накажет вас, если вы попытаетесь это сделать.

— Вы угрожаете мне, Маккензи?

— Нет, там, откуда я родом, это называется лошадиной коммерцией.

— И Эмили — это ваша лошадь? — Лоуренс был явно изумлен.

— Да, если говорить иносказательно. Вы получили то, что хотели, — ваше наследство, и в обмен на это она получает спокойную жизнь.

— А какая польза вам от всего этого, Маккензи? Признайтесь, ведь у вас были далеко идущие планы насчет богатого наследства?

— Далеко идущие планы? Еще бы! — Он встретил смущенный взгляд Эмили. — Жизнь бок о бок до самой смерти. — И он с любовью улыбнулся ей.

Эмили закрыла глаза, а когда снова открыла их, неуверенность ушла вместе со слезами. Любовь светилась в ее глазах. Джош сжал ее руку.

— Вы можете в этом убедиться, приехав в «Трипл-Эм», чтобы увидеть своего внука, сэр, — добавил он.

— «Трипл-Эм»?

— Да, мое семейное ранчо. Там мы с Эмили собираемся жить.

— И ваш внук тоже, отец, — вставила Эмили. — По крайней мере до тех пор, пока он не подрастет достаточно, чтобы самостоятельно принимать решения.

— Значит, ты серьезно насчет всего этого, Эмили? — спросил Лоуренс, впервые с начала разговора проявляя признаки замешательства.

— Я никогда не была настроена более серьезно, чем сейчас, отец.

Стожив руки за спиной, Лоуренс прошел к камину и в глубокой задумчивости уставился на портрет в красивой раме, на котором была изображена маленькая Эмили верхом на пони.

После длительного молчания Эмили посмотрела на Джоша. Он пожал плечами, но ничего не сказал. Лоуренс наконец оторвался от картины и повернулся к ним.

— Я вспомнил тот день, когда была закончена эта картина. Это был твой день рождения…

— Тогда мне исполнилось шесть лет, отец. Я удивлена, что вы это еще помните, потому что мне казалось, что вам никогда не было это интересно…

— Я купил тебе этого пони против желания твоей матери.

— Как вы всегда это делали.

Лоуренс помолчал, как бы обдумывая ее слова, и наконец произнес:

— Полагаю, что так.

— Я обычно всегда молилась во время этих ссор между вами и матушкой, чтобы в один прекрасный день вы решились чем-нибудь порадовать ее. — Голос Эмили снизился до шепота. — Но вы ни разу этого не сделали. — Джош обнял ее за плечи. — Если бы вы только сделали это, все бы сразу изменилось… и сейчас все было бы другим. Мне очень жаль, отец. Я люблю вас… но не могу забыть то, что вы сделали с моей матерью.

Лоуренс печально улыбнулся:

— Может быть, я действительно уделял твоей матери слишком мало внимания, которого она заслуживала. Но неужели ты думаешь, что я не оплакивал ее потерю, не скучал по ее нежному голосу?

— Вы никогда об этом не говорили, вы даже не показывали виду.

— Есть много вещей в жизни, которые человек не ценит и никогда не принимает во внимание, пока они не покинут его. Сейчас слишком поздно терзать себя за те ошибки, которые я совершил в прошлом. Прошлое нельзя изменить.

— Но не по отношению к вашей дочери, сэр, — напомнил ему Джош.

Лоуренс посмотрел на Эмили.

— Я в самом деле люблю тебя, Эмили. Я мог бы никогда этого не произнести вслух, думал, ты и так понимаешь это. Я горжусь тобой, моя девочка. Горжусь твоей смелостью и, верь мне или не верь, твоей независимостью. Если бы только твоя мать имела более независимый дух… — Эмили неодобрительно подняла брови. — А я был бы чуть менее властным, — сказал он как-то застенчиво, — то совсем по-другому сложилась бы наша жизнь. — Было видно, что Лоуренс искренне огорчен. — Я верил, что лучше знаю, что для тебя важнее, но я недооценил тебя. Я никогда не доверял твоему уму, который ты, совершенно очевидно, имеешь. Теперь это ясно видно по тому, какого мужа ты себе выбрала. На меня твой выбор произвел большое впечатление, Эмили. Может быть, мне еще не поздно признаться, что я очень сожалею?

Джош взглянул на Эмили. Это была критическая минута. После почти двадцати лет противостояния сможет ли она теперь найти в своем сердце великодушие, чтобы простить отца? Джош надеялся, что сможет. Он надеялся, что у его Эми, которую он полюбил всем своим сердцем, найдется достаточно милосердия, чтобы понять мольбу этого одинокого и раскаивающегося человека. Сейчас он ничем не может ей помочь. С этой глубокой болью маленькой девочки, которая превратилась в зрелую женщину под давлением деспотичного отца, она должна справиться сама. Его собственный отец был простой и грубый ковбой, но честный и любящий муж. У Джоша никогда не было причины сомневаться в отцовской любви, ни разу в жизни.

Жестокость съедает душу человека. Сможет ли Эмили вырваться из прошлого, не проявив жестокости, которая разрушит ее?

Эмили взглянула на мужа, ее губы дрожали, а глаза молили его о помощи.

— Следуй велению своего сердца, дорогая, — сказал он мягко.

Она колебалась довольно долго. Затем, подняв руки, бросилась в объятия отца.

— О, отец, я тоже люблю тебя.

Джош был горд этой удивительной женщиной, которая стала его женой.

Когда Лоуренс повернулся к нему, Джош заметил слезы, блеснувшие в глазах пожилого мужчины.

— Что касается вас, мистер Маккензи, то смею вас уверить: я человек, который держит свое слово. Вы можете быть спокойны, я не буду вмешиваться в вашу жизнь. Мужчина, который смог справиться с моей дочерью, заслуживает самого глубочайшего уважения. Я передаю ее в хорошие руки.

Он протянул Джошу руку, и они обнялись.

— Я не думаю, что смогу уговорить вас принять мое предложение и стать участником моей корпорации.

— Благодарю вас, сэр, но я — ковбой. Надеюсь, вы примете наше приглашение и посетите нас в «Трипл-Эм».

— Вы можете быть уверены в этом, молодой человек. В настоящее время я передаю часть дел помощникам, поэтому могу быть более свободным. Особенно я хочу увидеть Техас. Как я вижу, техасцы — это редкая порода людей. До сих пор я сталкивался только с одним представителем этого племени. Это молодой человек по имени Каррингтон, который занимается железными дорогами. Он вложил капитал в мою сталелитейную компанию. Вы сильно мне его напоминаете: такой же прямолинейный, честный и с чувством собственного достоинства, которое происходит от уверенности, а не от самонадеянности.

— Его зовут, случайно, не Микаэл Каррингтон? — спросил Джош. — Владелец «Одинокой Звезды» и Центральной железной дороги Скалистых гор?

— Да, клянусь Юпитером! Вы знаете его?

— Да, сэр. Двоюродная сестра моего отца вышла за него замуж — Элизабет Маккензи Каррингтон.

— О, какое совпадение, сын мой. Как тесен мир, не правда ли?

— Возможно, на Лонг-Айленде он и тесен, сэр, — Джош усмехнулся, — но в Техасе совсем не тесно. — Он взял Эмили под руку. — Нам пора, Эми.

— Может быть, вы останетесь обедать? — с надеждой спросил Лоуренс.

— Прошу извинить нас, сэр, мы должны успеть на поезд. Эмили поцеловала отца в щеку.

— Мой бог и хозяин так приказывает, отец. — Она рассмеялась и наклонилась к Джошу. — Я вижу, что попала из огня да в полымя.

— Неужели? — поддразнил ее тот. Он сердечно потряс руку Хайрема. — Мы надеемся вас скоро увидеть, сэр.

— Несомненно, сын мой. Особенно когда на свет появится внук, которого вы мне обещали. — И Лоуренс хлопнул Джоша по плечу.

— Я-то, конечно, хочу маленькую дочку с золотыми волосами и зелеными глазами.

Лоуренс глубокомысленно кивнул головой:

— Это тоже будет неплохо.

Уже наступила ночь, когда поезд отошел от вокзала Нью-Йорка. Джош лежал, вытянувшись на полке купе, положив руку под голову, и смотрел, как Эмили причесывается на ночь. Его пальцы так и зудели, чтобы снова спутать эти роскошные волосы.

Она отложила в сторону щетку и подошла к нему. Ее стройную фигуру обтягивала белая шелковая ночная рубашка. Улыбаясь, она стояла и смотрела на него сверху вниз.

— Я так счастлива, что так все получилось с моим отцом! Кажется, ярмо, что давило мне на шею всю мою жизнь, внезапно кто-то снял.

— Ярмо? Дорогая моя, ты совсем не напоминаешь мне рогатую скотину, а ведь я их немало в жизни повидал.

— Ну, конечно. Как я припоминаю, вы с моим отцом торговались о какой-то лошади?

Джош усмехнулся:

— Такая миловидная маленькая резвая кобылка, очень похожая на тебя.

Присев на край полки, Эмили сказала:

— Серьезно, Джош, я так тебе благодарна! Мой отец и я никогда бы не нашли общий язык, если бы не ты. — Она вспыхнула и слегка улыбнулась: эта улыбка всегда возбуждала его. — Я подозреваю, что вышла замуж за самого замечательного мужчину на свете. Он просто воплощенная честность и прямодушие. И этому его научили отец и мать, дяди и тети и целая дюжина техасских кузенов.

— Вы не совсем правы, миссис Маккензи, — некоторые были родом из Колорадо.

Эмили прикусила губу, и Джош понял, что у нее не так-то легко на сердце.

— Что, если я не понравлюсь вашей семье? Повалив ее на постель, он прижался лбом к ее лбу.

— Они все полюбят тебя, Эми, — сказал он с мягкой улыбкой.

Они лежали друг против друга, уже почти родные, но сколько им еще надо было узнать друг о друге. То было самое восхитительное время их любви.

— Я не могу дождаться встречи с ними, — вздохнула Эмили. — Техас еще так далеко! Пройдет целая вечность, пока мы туда доберемся.

— Ну что ж, самое время воспользоваться благоразумным советом твоей закадычной подруги Розы, — ответил Джош, не в силах отвести от нее глаз.

— Это о чем?

— О том, как развлечься в дороге. — Он расстегнул пуговки на ее ночной рубашке. — Помнишь? Она говорила, что все зависит от того, кто с тобой рядом.

Эпилог

Хани Бер Маккензи стояла в дверях амбара и смотрела на красавца сына, который кружился в танце со своей молодой женой. Весь клан Маккензи в полном составе собрался, чтобы отметить бракосочетание Джоша. Как всегда, когда они были вместе, смех и веселье продолжались целый день.

Жена Джоша — очаровательная девушка! Любовь, светящаяся в глазах Эмили, когда она смотрела на своего мужа, Согревала сердце Хани. Как они друг друга любят!

Хани разволновалась. Ей вспомнились дни, когда они с Люком полюбили друг друга. На глаза набежала слеза, когда она представила печального шестилетнего мальчика с большими скорбными глазами.

Да, теперь в этих глазах нет и следа той скорби, они светятся любовью и гордостью, когда Джош танцует со своей чудной женой.

Джош помахал ей, когда они провальсировали мимо. Эмили повернула голову и тоже помахала ей рукой.

Улыбнувшись, Хани кивнула им в ответ, потом почувствовала нежданные слезы и стала стирать их со щек. Тут сильные мужские руки обняли ее сзади за талию и прижали к теплому, мускулистому телу.

Она не повернулась, зная, чьи это руки. Этим телом она наслаждалась последние двадцать два года. Вздохнув, Хани уютно оперлась на своего мужа.

— О чем ты задумалась, моя глупышка? — прошептал ей Люк на ухо.

— Я как раз думала о том, как Джош и Эмили любят друг друга, как я счастлива за них. Они так чудесно подходят друг другу!

— Я всегда говорил, что у Джоша верный глаз на правильных женщин.

Хани закрыла глаза, и муж быстро несколько раз поцеловал ее. Даже после стольких лет совместной жизни его прикосновения все еще возбуждали ее.

— Что отец, то и сын: яблоко от яблони, — любовно поддразнила она его.

— Не только в этом. Тебе не кажется, что еще кое-что похоже?

— Конечно. Джош — просто твоя копия.

— Я не об этом. Подумай, как они встретились и почему встретились.

Она повернулась в его объятиях, чтобы внимательно посмотреть ему в глаза.

— Ну, конечно! Сначала он арестовал ее, а потом полюбил. Люк усмехнулся:

— Тебе это ничего не напоминает?

Она снова повернулась к нему спиной и, вздохнув, сказала:

— О да…

Об этом они вспоминали молча, каждый думая о своем. Когда жених и невеста закончили свой свадебный вальс, еще одна слеза скатилась по щеке Хани и упала на руку Люка.

— Эй, ты что это плачешь, глупышка?

— Ничего не могу с собой поделать. Я так счастлива! — Улыбнувшись сквозь слезы, она еще крепче прижалась к мужу и прошептала: — Он дома, Люк. Наш сын вернулся домой, чтобы жить здесь.

Примечания

1

По-английски Коул и уголь звучат одинаково.