А Ренье просто наслаждался прогулкой, зная, что скоро она завершится чем-то невероятно прекрасным. От этого предвкушения все сжималось в груди и ужасно хотелось есть.

Столица предстала перед ними, когда они поднялись на высокий холм и остановились там перед последним спуском. Внизу лежала долина, ровная и сухая, а сразу за ней, на противоположном холме, вырастал город. Шесть рядов стен обвивали его предместья, и первая бежала прямо над тонкой речкой. Дальше, рассыпанные по земле, стояли домики с огородами и небольшими садиками.

За первым предместьем начиналось второе, третье – и везде стены, которые по мере приближения к цитадели становились все более высокими и толстыми. Над второй стеной уже вздымались башни, третья была густо утыкана ими, а что было дальше – дети не видели. Но и этого им хватило, чтобы не спать всю ночь, гадая, какой на самом деле окажется столица.

Их пропустили беспрепятственно, и они прошли через ворота четырех стен. Прислуга Адобекка, утомленная пьянством, выглядела так, словно дядюшка заставлял несчастных работать на каменоломне и подвергал их там изощренным издевательствам и пыткам. Сам же господин Адобекк, блестящий вельможа, имел возмутительно свежий вид.

Мальчики ехали на крыше кареты, а в самой карете путешествовали клавикорды. Стены ее были обложены подушечками, чтобы не повредить драгоценный инструмент, – впрочем, куда менее драгоценный, чем тот, которым Эмери владел сегодня.

Когда путешественники проходили сквозь пятые ворота, стражники заглянули было в эту карету, желая выяснить, не скрывается ли там злоумышленник. На самом деле они хорошо знали Адобекка и просто любопытствовали – что тащит с собой на сей раз неугомонный шалун. Увиденное превзошло их ожидания, и уже к вечеру по городу ходили новые россказни о великом чудаке королевском конюшем.

Племянники были далеки от этих сплетен.

Их занимало совсем другое. Центральная часть города представляла собой смешение причудливых башен, витых, многоцветных, с розовыми куполами, которые загорались удивительным золотистым огнем в лучах закатного солнца. Каждый дом простоял достаточно долго, чтобы успеть украситься: здесь – водостоком в виде пьяного господина в затруднительном положении, с удивленно вытаращенными глазами и широко разинутым ртом; там – забавным флюгером с громоотводом; где-то по стенам бежали изогнутые, выполненные в виде сложной плетенки пилястры или обвивал окно причудливый наличник.

Некоторые здания имели форму огромных статуй, так что казалось, будто по городу неподвижно бредут задумчивые исполины. Тонкие металлические и каменные винтовые лестницы обвивали их тела: иногда это были длинные локоны, выбившиеся из прически, иногда – ожерелья, гирлянды цветов, водоросли, распущенный пояс...

Королевский дворец стоял на площади – создавалось впечатление, что дома благоговейно расступились, давая дорогу этой красоте. Тонкие башенки, витые и стройные, галереи с аркадами, в просветах которых мелькали зеленые садики, маленькие павильоны с полупрозрачными крышами, похожими на воздушные пузыри, – все это теснилось за высокой стеной. В этой стене было сделано множество больших арок, которые в обычные дни закрывались тяжелыми металлическими воротами. Однако в день праздника все ворота стояли открытыми и стена выглядела ажурной – она как бы отсутствовала, и всякий любопытствующий мог увидеть почти весь дворец целиком.

Весь день братья со своим знатным провожатым гуляли по городу. Они забрались на несколько домов-статуй и полюбовались оттуда панорамой столицы, потом обедали в маленькой таверне, где Адобекка хорошо знали и подавали самые лакомые блюда. Вечером Эмери играл на клавикордах, и несколько музыкантов заплатили ему две серебряные монеты за песенку про синюю ленточку, утонувшую в реке.

Главный праздник года происходил ровно в полночь дня летнего солнцестояния. Постепенно город наполнялся тысячами горящих светильников. Повсюду вспыхивали факелы, хозяева домов вывешивали перед входом гирлянды из разноцветных фонариков, выставляли на окна глиняные и медные лампы. Горожане ставили перед своими светильниками плошки с водой, чтобы бегали блики. Огонь мерцал повсюду, как будто отражаясь в небе, полном звезд.

На площадях и в раскрытых окнах домов звучала музыка. На празднике запрещалось играть громко, поэтому всякий гуляющий по городу поминутно погружался в новую музыкальную стихию: только что лютня побрякивала о кудрявой девчонке – и вот уже виола тянет задумчивую песню о восходе солнца и проснувшихся птицах, а дальше начинается песенка арфы о прекрасной молодости, но вот шагнешь за угол – и клавикорды приглушенно гремят о любви...

На большой площади перед самым дворцом воздвигли алтарь – древний камень, посеревший от времени, но некогда белоснежный, с простым, грубоватым орнаментом в виде гирлянды цветов. Вокруг установили светильники в высоких поставцах. Масло лучшего качества бездымно пылало в плоских чашах.

Люди собирались вокруг, залезали на крыши, высовывались из окон. Адобекк, пользуясь своим высоким положением, провел мальчиков прямо во дворец и нашел для них хорошее место на стене. Правда, им пришлось стоять, зато все видно было как на ладони.

Из раскрытых дворцовых ворот медленно вышла ее величество королева, сопровождаемая юным наследником. Правящая королева-мать показалась братьям воистину неземным существом. Она не шла, а медленно плыла над землей.

Ее величество была высока и очень стройна. Волосы цвета темной бронзы были убраны в высокую прическу, но несколько прядей свободно вились по обнаженным плечам, позволяя любоваться их красотой. Тонкое сверкающее ожерелье обвивало шею. На спину и грудь спускались ниточки драгоценных камней, которые чуть извивались при каждом ее шаге.

Лицо королевы показалось братьям таким ослепительным, что они не успели как следует разглядеть ее наряд. Тонкие черты, чуть длинноватый нос (должны же быть в этом лице хоть какие-то милые недостатки – иначе ее красота была бы убийственной).

Оба мальчика почему-то обратили внимание на ее губы. Ренье подумал: «Как сладко, должно быть, она целует этими губами!» – и сам испугался столь дерзкой мысли. А Эмери подумал: «Если эти губы когда-нибудь скажут мне доброе слово – клянусь, я умру ради нее!»

Наследный принц заинтересовал мальчиков меньше, хотя он тоже стоил того, чтобы на него взглянули: высокий для своего возраста шестилетний ребенок, с узкими, быстрыми глазами, похожий на дикого хищного зверька, кое-как прирученного и украшающего жизнь государыни. Он хмурился и косился по сторонам, готовый в любое мгновение сбежать в лес или ворваться в курятник и перерезать там всех кур.

Королева приблизилась к алтарю, и вдруг заиграли арфы. Сотни арф ожили в темноте, и по площади разлилась величественная музыка, которая, как вдруг почудилось Эмери, была сродни слушающим с небес звездам.

– Что она будет делать? – спросил Ренье у Адобекка.

Тот нырнул, подставляя ухо детским губам, а после кивнул в знак того, что понял вопрос.

– Ее величество уронит на алтарь каплю своей эльфийской крови в знак единения Эльсион Лакар и нашей земли. Смотри!

Королева протянула руку к сыну, и мальчик вложил ей в пальцы тонкий кинжал, а после чуть отступил назад.

Ренье почувствовал, что готов заплакать. Сейчас он увидит кровь королевы. Кровь эльфов. Кровь женщины. Он зажмурился.

Эмери схватил его за руку.

– Открой глаза! – зашипел старший брат младшему.

– Я не могу, – пробормотал Ренье в смятении.

– Ты должен увидеть кровь, за которую мы умрем, – заявил Эмери. – Мы же дворяне.

И Ренье послушался. Он открыл глаза.

Королева подняла кинжал и поднесла его к своему левому запястью. Спустя миг тонкая красная полоска протянулась от королевской руки к алтарю. В свете пламени она сверкнула, словно отполированный камень. Медленно она оторвалась от запястья королевы и, собравшись в густой шарик, полетела навстречу алчущему камню. А затем растеклась по алтарю и напитала его.

Древний камень вспыхнул густо-красным светом, точно внутри него разложили магический костер. Спустя миг все погасло – и алтарь, и светильники вокруг него. Остался только свет фонариков, развешанных по краю площади.

– Эльсион Лакар! – крикнул глашатай, и толпа подхватила эти слова:

– Эльсион Лакар!

А потом началось всеобщее веселье, и они вместе с дядей Адобекком бросились в самую гущу его, и съели целые горы мороженых фруктов, и даже выпили по бокалу темного вина. После Эмери играл на клавикордах, а Ренье выплясывал вокруг, выкидывая различные коленца. И неизменно повсюду возле них был Адобекк, пьяный и беспечный, но с тревожаще проницательным взглядом. Время от времени Эмери ловил на себе этот взгляд и ежился.

Через два дня после торжества, возвращаясь с племянниками в замок, Адобекк сказал:

– Наша страна, дети, лежит посреди безводной пустыни. За пределами земли, которой управляет ее величество, ничего нет, кроме песков, каких-то колючек и двух-трех видов ящериц, которым безразличны бытовые удобства. Но у нас есть все, и прежде всего – вода.

– А море? – спросил Ренье робко. – Разве там, дальше, нет моря? Оно тоже дает жизнь.

– Морскую воду нельзя пить, – презрительно произнес Эмери. – Она убивает.

– Да, ты прав: там, где заканчивается земля ее величества, тоже есть море, – отозвался Адобекк, – но жизни там почти нет. Эльсион Лакар – вот что дает жизнь нашей земле. Пока ею владеют потомки эльфов, мы будем процветать. Запомните это.

И вот теперь, когда дядя Адобекк свалился на них и утащил с собой в столицу, заставив бросить Академию и беспечное времяпрепровождение в Изиохоне, они вспомнили тот давний разговор и не задавали новых вопросов.

Первый день пути прошел спокойно, хотя в душе у обоих братьев все так и кипело: столица! королева!

Адобекк настоял на том, чтобы Эмери ехал с ним в экипаже, в то время как Ренье верхом на лошади выплясывал рядом и время от времени всовывал голову в окошко. Эмери дремал. Жесткие колеса стучали по выбеленной солнцем дороге. Музыка этого дня была простоватой, однообразной, но довольно веселой: под нее хорошо и работать, и танцевать, и дремать, если она звучит не очень громко.

Солнце приглядывало за путешественниками, но в конце концов утомилось и оно, и когда свет дня начал стремительно гаснуть, впереди показалась таверна.

«Сердце и гвоздь», – объявил Адобекк, выпрямляясь на сиденье экипажа и потягиваясь. – Наконец-то! Здесь и отдохнем. Ренье, ты займешься лошадьми. Эмери пойдет со мной договариваться насчет комнат.

Таверна была старой, весьма почтенной с виду: длинное двухэтажное бревенчатое здание с навесом и хозяйственными пристройками во дворе. Солнце в последний раз метнуло длинный луч, ухватило Ренье за щеку и скрылось.

Адобекк шагнул к порогу, а затем пропустил Эмери вперед себя, остановился на миг и огляделся по сторонам. Затем оба скрылись. Ренье остался в густых сумерках с лошадьми. Запряженная в экипаж пара молча понурилась, а верховая лошадка фыркала и мотала головой, и Ренье рассеянно погладил ее по морде.

Почти тотчас на пороге показался слуга с лампой. Он зажег фонарь над входом, потоптался, высматривая Ренье, а после подошел к нему.

– Вы – тот молодой господин, которому надо завести лошадей в конюшню? – спросил он, щурясь.

– По-видимому, – ответил Ренье весело.

Вдвоем они управились быстрее, чем поначалу предполагал Ренье. Адобекк со старшим братом уже переоделись, но к ужину без Ренье спускаться не стали, ждали, пока тот сможет к ним присоединиться.

– Здесь всегда отменно кормят, – сообщил Адобекк, когда им подали запеченную птицу с яблоками, взбитый пудинг с румяной корочкой и молоко в высоких кружках. – Однажды я пробрался на кухню и подсунул в гуся свой старый башмак – то-то удивились важные господа, когда им подали эдакую фаршированную диковину!

– У трактирщика, наверное, были неприятности, – предположил Ренье.

Адобекк покачал головой.

– Никаких! Это же были господа с севера.

– А, – сказал Ренье, жуя.

Эмери отодвинул от себя тарелку.

– Устал. Пойду спать. Ренье, у нас общая комната так что постарайся не очень грохотать, когда поднимешься наверх. Я оставлю тебе лампу.

– Угу, – сказал Ренье.

Вместе с дядей они прикончили птицу и уничтожили пудинги, включая и тот, которой расковырял Эмери. Посидели еще немного, наслаждаясь тем летучим, особенно остро воспринимаемым мгновением покоя, которые случаются только посреди путешествия. Затем юноша начал клевать носом, да и немолодой придворный тоже почувствовал себя отяжелевшим.

Ренье еле добрался до кровати – он рисковал заснуть прямо на лестнице, так что Адобекку пришлось в последний раз за этот день взять себя в руки и дотащить племянника до комнаты.

Однако стоило королевскому конюшему лечь в постель, как сонливость его пропала. Он лежал в темноте с открытыми глазами, слушал, как ровно дышат во сне мальчики, и беспокойно думал о своей затее. Он не раскаивался в том, что привлек юных родственников к своему замыслу. В конце концов, они обязаны служить королевскому дому и знали об этом с раннего детства.

Тревога королевы стала ощущаться в последние несколько лет особенно остро. Адобекк, как и некоторые другие выпестованные ее величеством вельможи, не раз задумывался о причинах этой тревоги.

Их было несколько, но главная – с каждым новым поколением кровь Эльсион Лакар все больше разбавлялась человеческой. Принц, наследник ее величества, был, вероятно, последним, кого земля могла воспринимать как эльфа. Следующий потомок королевского рода уже будет обыкновенным человеком. А обыкновенный человек, даже очень благородный, отважный и справедливый, не сумеет уберечь страну от катастрофы. Пустыня надвинется на города и плодородные поля и поглотит их.

Однажды вечером королевский конюший застал ее величество возле лошади, недавно купленной для принца.

Это была симпатичная четырехлетка с пятном на лбу. Пятно напоминало цветок и придавало лошади кокетливый вид, как будто она нацепила причудливую шляпку и из-под нее строила глазки. Вероятно, животное понимало, что выглядит очаровательно, потому что охотно хлопало ресницами и тянуло мягкие губы за угощением.

– Ваше величество! – обрадовался конюший. – Как вам нравится моя последняя дама?

Королева обернулась.

– Я знала, что застану вас здесь, – проговорила она, чуть улыбаясь.

– Ну, это же естественно. Где еще быть главному королевскому конюшему, как не в стойле? – небрежно отозвался Адобекк и тряхнул манжетами. Их украшало прорезное шитье, и они были ровно в два раза длиннее кистей – как у заправского бездельника.

Королева протянула ему руку. Вместо того чтобы поцеловать ее, Адобекк взял тонкую кисть королевы в ладонь, поднес к своему лицу и осторожно приложился щекой. Затем, чуть повернув голову, перетрогал губами каждый пальчик.

– Рассказывайте, – прошептал он. – Расскажите мне все свои тревоги, а я пооткусываю им головы, одну за другой.

Он осторожно прихватил зубами крохотный мизинчик королевы, но тотчас выпустил ее руку и чуть отступил назад – не ради того, чтобы подчеркнуть расстояние, отделяющее обычного дворянина от царственной особы, но желая полюбоваться ею чуть со стороны.

Королева чуть склонила голову набок. Лошадь коснулась ее уха мягкими губами, и королева ласково оттолкнула животное.

– Вы меня совсем зацелуете, – молвила она.

Конюший пожал плечами.

– Это неизбежно. Мы ведь любим вас.

– Послушайте, Адобекк, – начала королева, – у вас кажется, есть племянник.

– Да, Эмери. Премилый молодой человек, – ответил конюший.

– Расскажите о нем. Где он сейчас?

– Учится в Академии Коммарши. Полагаю, занят там преимущественно танцами, фехтованием и разной ерундой – и все это на деньги моей сестры Ронуэн.

Королева машинально обняла лошадь за морду, а когда та вырвалась и фыркнула ей прямо в ухо, засмеялась тихо и невесело.

– Когда я создавала Академию, то не думала, что она превратится в рассадник стольких бед и неприятностей...

– Бед и неприятностей?

Адобекк мгновенно насторожился, и королева сразу поняла причину его беспокойства.

– Простите. – Она взяла своего конюшего за руку, но тотчас выпустила. – Я не хотела пугать вас. С вашим племянником ничего не случилось. Не с ним. Вчера у меня побывал один человек из Мизены. Владелец ткацкой мануфактуры. Не слишком важная персона, быть может, но я люблю ткани, которые он поставляет.

Конюший молчал. Сердце больно стучало в его груди. Он даже не знал, что может так испугаться за племянников – неважно, за Эмери или Ренье. Должно быть, после смерти Оггуль он сделался слишком чувствительным.

– Вам нехорошо? – спросила королева, прерывая рассказ.

– Вовсе нет. Продолжайте, ваше величество. – Адобекк перевел дыхание и улыбнулся.

Женщина, которая некогда дозволяла ему любить себя, сделала вид, будто не замечает бледности, разлившейся по щекам Адобекка, всегда таким румяным.

– Этот человек утверждает, что его дочь, которую он отправил учиться в Академию, пропала.

– Как такое возможно?

– Просто исчезла.

– Вероятно, девушка уехала с возлюбленным, о котором ее родителям ничего не известно, – предположил Адобекк.

Королева медленно покачала головой.

– Этот человек утверждает, что дочь его – слепая. Привлекательная девушка, но ничего не видит от рождения.

– Тем более, – Адобекк говорил все увереннее, – если она богата, всегда может подвернуться молодой прохвост. Что ему стоит закружить ей голову! Юные девушки бывают слишком доверчивы.

– У нее имелся телохранитель.

– Пфа! – высказался Адобекк.

– И он тоже пропал.

– Отцу девушки не приходило в голову, что ее мог похитить сам телохранитель? Небось, молодого наняли, крепкого?

– Вы невозможны, Адобекк! Кто же станет нанимать старого и дряхлого? – сказала королева и в досаде топнула ногой, подняв тучу пыли.

Неожиданно она чихнула.

– Уйдем отсюда, – предложил конюший. – Поговорим в комнатах.

– Я не хочу, чтобы нас подслушали... – Королева уткнула лицо в платок и принялась безудержно чихать. Лошадь косилась на нее с изумлением.

Адобекк решительно подошел к ее величеству и подал ей крохотный флакончик с ароматическим порошком.

– Возможно, это смягчит ваш... э... ваше состояние.

Мгновение королева смотрела на него полными слез глазами. Адобекк вынул из манжета собственный платочек, обтер лицо ее величества, поводил открытым флаконом перед ее носом, а затем решительно взял за руку и вывел во двор.

– Давайте болтать здесь. Надеюсь, вы не боитесь сплетен? – Адобекк тихонько засмеялся. – Учтите, скоро по всей стране расползутся невероятные слухи: королева любезничает с конюшим на заднем дворе...

Ее величеству явно стало лучше, хотя ноздри ее покраснели.

– Неуместный гнев, ваше величество, обычно имеет дурные последствия, – назидательным тоном продолжал Адобекк. – Гневайтесь на меня, если вам угодно. Можете даже побить собственными ручками – но только на свежем воздухе.

Она вздохнула, догладила его по виску.

– Все такой же... И кожа до сих пор как шелк. Сколько вам лет?

– Достаточно, чтобы быть вам полезным, – ответил Адобекк.

– Пропавшую девушку звали Фейнне. Она училась вместе с вашим племянником Эмери. Парня, которого наняли, чтобы охранять ее, звали Элизахар. Одно время он был сержантом в армии герцога Ларренса. Кроме того, за девушкой присматривала ее няня.

– Исчезли все трое? – недоверчиво переспросил Адобекк.

Королева кивнула.

– В Академии ничего не знают, – добавила она. – Сперва там произошла некрасивая история: один студен погиб на дуэли, убийца бросил учебу и уехал... И почти сразу исчезла эта Фейнне. Профессора дружно уверяют, что девушка объявила им о своем решении покинуть Академию. Студенты не знают вообще ничего. Власти Коммарши бессильны... В конце концов отчаявшийся отец обратился ко мне.

– И поступил совершенно правильно, – заметил Адобекк.

– Почему-то мне не кажется, что эта Фейнне сбежала с возлюбленным. Нет, творятся очень странные вещи... Скажите, друг мой, ваш племянник – он ничего не слышал о пропавшей слепой девушке?

– Недавно я послал за ним, – сказал Адобекк. – И как только мы увидимся, я непременно расспрошу его о Фейнне. Он должен знать кое-какие подробности.

Королева вздохнула, заложила руки за спину, словно прилежная ученица, готовая отвечать урок, прошлась перед Адобекком. Едва заметный румянец проступил на ее щеках. Затем она остановилась и поймала внимательный взгляд Адобекка.

– Что? – спросила королева, насторожившись.

– Ты очень красива, – сказал он.

Она погрозила ему пальцем.

– Мы с вами здесь не для этого...

Королевский конюший церемонно поклонился.

– Прошу меня извинить.

Она мимолетно улыбнулась и снова сделалась печальной.

– Страсть, как и страх, – дурной советчик, а я уже забыла те времена, когда не испытывала страха... Мой сын почти утратил свойства Древней Крови. – Теперь королева заговорила о том, что беспокоило ее на самом деле. – Я постоянно думаю о том, что ему угрожает опасность. Ему и той эльфийской девушке, которая даст жизнь новому поколению Эльсион Лакар на королевском престоле.

– Неужели невесту для принца уже отыскали? – удивился конюший.

– Вы не хуже меня знаете, что распознать эльфа среди людей невозможно. Если только он сам этого не захочет. А дорогу в те края, где живут настоящие эльфы, мы давно утратили, – ответила королева. – Кого бы я ни отправила на розыски, я не могу не думать о том, что Вейенто постоянно следит за нами.

– И это отнюдь не секрет. Как и то, что мы следим за ним.

– Любой, кому я дам такое задание, окажется в смертельной опасности. Герцог тотчас пустит за ним по следу своих псов.

Адобекк на мгновение задумался.

– А если этого человека, вашего посыльного, как бы не существует? – спросил он.

– Вы хотите сказать, герцог не будет знать о его существовании?

– Нет. Не совсем. Этого человека попросту нет на свете. Он никогда не рождался. Во всяком случае, так считается.

– Как можно отправить с поручением несуществующего человека? – удивилась королева. – Вы меня дурачите?

Адобекк рассмеялся, и взгляд королевы потеплел и смягчился.

– Увидите! – обещал главный конюший. – Игра с двойниками – одна из самых увлекательных.

– В таком случае, жаль, что у меня нет сестры-близнеца.

– Я отличил бы вас даже от сестры-близнеца, – сказал Адобекк. – И не только я.

– Вас это огорчает, мой верный конюший?

Он медленно растянул губы в улыбке.

– Неважно.

– В таком случае, буду ждать ваших двойников, – только и произнесла королева, поцеловала Адобекка в висок и удалилась.

И вот теперь Адобекк и двое юношей направляются в столицу. Интрига, затеянная королевским конюшим, была достаточно сложной, чтобы сбить с толку врагов ее величества. Уж чего-чего, а того, что затеял Адобекк, они никак не ожидают. Да и ни один человек в здравом уме не может подозревать, что такое вообще возможно: отправить с тайным поручением человека, который вместе с тем постоянно будет находиться на виду у всего королевского двора. Он благословлял дворянскую спесь Ронуэн, которая в свое время настояла на том, чтобы скрыть рождение бастарда. Даже королева пока не знает, что у главного конюшего не один внучатый племянник, а двое.

Адобекк принялся мечтать о том, какие будут лица у недругов королевы, когда они поймут, что их затея провалилась самым позорным образом. Мысли эти были так приятны, что постепенно сонливость взяла свое, и королевский конюший погрузился в ласковую пучину забвения.

Ренье проснулся с первыми лучами солнца. Какая-то беспечная птаха, устроившись на окне, вывела пронзительную трель прямо ему в ухо, вот Ренье и вскочил. Настроение у него было великолепное. День занимался чудесный, и сегодня к вечеру они уже будут в столице. А завтра предстанут перед ее величеством и поклянутся ей в вечной преданности.

Ей и наследному принцу. В мыслях Ренье появился Талиессин – диковатый мальчик, державшийся за пышные юбки матери. Сейчас наследнику шестнадцать лет. Я у него нет брата – бедняга.

Ренье быстро оделся и выскочил во двор. Заспанная служанка вытаскивала воду из колодца. Она бросила на молодого господина хмурый взор, но, увидев сияющее лицо Ренье, невольно расплылась в улыбке и пошла с тяжелым ведром, чуть покачиваясь при каждом шаге. Ренье понял, что она напевает на ходу.

Ренье всегда оказывал на людей такое действие. Они начинали улыбаться. Им становилось легко и весело, как будто впереди их ждали только подарки и объятия.

Молодой человек достал воды, скинул рубашку и облился прямо у колодца. Сладкая чистая вода, главная драгоценность страны, ради которой раз в году проливается эльфийская кровь.

Фыркая, Ренье побежал обратно в комнату. Старший брат проснулся, а дядя все еще похрапывал.

Эмери сел на кровати.

– Уже умылся?

Ренье тряхнул мокрыми волосами.

– Прекрасное утро, – сообщил он.

– Дай мне рубашку, – попросил Эмери.

Ренье бросил ему на кровать белоснежную рубашку из тонкого полотна.

Оба брата даже в дороге одевались щегольски. Их рубашки с огромными разрезными рукавами подвязывались десятками атласных лент. Штаны, напротив, были совсем простыми и тесно облегали ноги, а верхняя одежда представляла собой длинные камзолы весьма причудливого покроя.

Пока Эмери одевался, Ренье успел сбегать вниз и узнать, что готовится на завтрак. Затем опять поднялся в комнату. Теперь проснулся и дядя.

– Я посмотрю, как там лошади, – сказал Ренье, – а вы спускайтесь к столу. Я скоро вернусь.

Естественно, с лошадьми ничего случиться не могло. Для этого таверна «Сердце и гвоздь» была слишком респектабельной. Но Ренье не сиделось на месте, и Адобекк не видел смысла его обуздывать. Мальчишки подобного нрава от тупого сидения на месте прокисают и становятся невыносимыми.

Когда Ренье в очередной раз проходил по двору, он заметил нового постояльца. Видимо, тот прибыл ночью. Это был невысокий, крепкий человек в очень простой кожаной одежде. В первую минуту Ренье подумал, что он похож на слугу.

Незнакомец держал в руках почтовую птицу. Она быстро моргала желтыми глазами, а он гладил ее перья и что-то шептал, склоняясь над ее круглой вертлявой головкой.

Затем высоко вскинул руки и подбросил птицу в воздух. Она забила крыльями и быстро взлетела навстречу солнцу. На миг яркий свет как будто поглотил ее, но вот вдали мелькнула темная точка – птица стремительно удалялась на север.

– Красивая, – проговорил Ренье восхищенно.

Незнакомец повернулся на звук голоса, и в это мгновение Ренье наконец-то узнал его.

– Господин Клоджис! – воскликнул юноша радостно. – Простите, что не сразу понял, кто вы... Как вы здесь оказались? Почему вы не в Академии?

Клоджис отшатнулся от Ренье с таким ужасом, как будто увидел змею, а затем метнулся в сторону и бросился бежать к постоялому двору. Миг – и тяжелая входная дверь уже закрылась за ним. Быстрый топот обутых в сапоги ног по лестнице, хлопок двери, лязг задвижки, а затем – тишина.

Случившееся было так неожиданно и. странно, что Ренье смутился почти до слез. Стоило ли вообще лезть со своими щенячьими восторгами к преподавателю? Всем известно, каким скрытным и замкнутым человеком был всегда господин Клоджис. Вероятно, он небогат. А Ренье разодет как важная персона... Может быть, учитель фехтования должен встретиться здесь с тайной возлюбленной? Может быть, Ренье коснулся какого-то важного интимного секрета?

Ему было неловко. Яркое утро померкло, жизнь стала казаться Ренье мрачной. Он медленно побрел к дому, чтобы присоединиться к брату и дяде за завтраком.

– Что это с тобой? – осведомился Адобекк, завидев младшего племянника. – Ты как будто перепуган.

– Правда? – Ренье отвел взгляд.

– Покушай, – предложил старший брат. – Еда всегда действует на тебя целительно.

Ренье придвинул к себе горшочек с тушеными овощами и поковырял в них ложкой. Потом вдруг спросил:

– Скажи, Эмери, со мной что-то не так?

– Ты смазлив и жизнерадостен, как щенок гончей собаки. По обыкновению.

Ренье через силу поглотил несколько ложек, запил глотком холодного молока и наконец сообщил:

– Во дворе я видел какого-то странного человека.

– Вот как? – вмешался Адобекк. – Почему же он показался тебе странным?

– Должно быть, этот злодей не пришел в восторг при виде моего брата, – пояснил Эмери. – И его поведение повергло бедного Ренье в такую печаль, что он лишился аппетита.

– Расскажи подробнее, – велел Адобекк.

– Сперва мне показалось, что я с ним знаком, – начал Ренье, – но теперь сомневаюсь. Не поверишь, Эмери! Я был уверен, что это господин Клоджис.

– Клоджис? – перебил Адобекк.

Ренье кивнул.

– Наш учитель фехтования из Академии. Кстати, дядя, вы должны были его знать – о нем говорили, будто он одно время находился при дворе...

– Что же он делает здесь, этот твой Клоджис?

– Не знаю. У него была почтовая птица. Он разговаривал с нею, гладил перья. А потом выпустил... Когда я смотрел на него со спины, то почему-то думал: вот слуга, которого господин отправил в путь по какой-то важной надобности. Но потом он повернулся, и мне показалось... в общем, я вообразил, что узнал в нем Клоджиса.

– И что ты сделал?

– Что в таких случаях делают? Поздоровался с ним...

– А он?

– Побелел, шарахнулся и побежал от меня прочь. – Ренье покачал головой. – Дядя, он смотрел на меня с ужасом!

– Может быть, ты просто напугал его, подкравшись сзади? – предположил Эмери.

– Тогда он сказал бы: «Уф, как вы меня напугали! Разве можно так подкрадываться к людям?» – возразил Ренье.