Эльфийская кровь (№1) - Прозрачный старик и слепая девушка

– Не знаю, – сказала Аббана. – Я согласилась. Соглашайся и ты. Они все равно найдут способ выяснить отношения.

– Мы должны их помирить, – сказал Гальен.

– Это входит в обязанности секундантов, – машинально проговорила Аббана. И вдруг она осознала, что лишь очень смутно, в самых общих чертах знакома с правилами проведения поединков. А ведь важна каждая деталь.

«Неужели это происходит на самом деле? – подумала она. – И от меня, от моих знаний, от моих решений будет зависеть жизнь двух человек!»

– Что-то мне, братцы, страшно, – призналась Аббана.

Софена смерила ее презрительным взором.

– А мне – нет, – заявила она. – Я желаю, чтобы вы госпожа Аббана, выработали соглашение с моим секундантом. Завтра мы с господином Эгреем ждем вашего решения.

– На рассвете, – добавил Эгрей.

Он поцеловал Аббану в щеку и ушел танцующей походкой.

Софена посмотрела на подругу так, словно та заразилась опасной болезнью.

– Надеюсь, вы не разочаруете меня, госпожа Аббана, – холодно произнесла она. – Жду на рассвете.

Она вырвалась от Аббаны, которая пыталась удержать ее, чтобы обсудить все «спокойно», и решительно зашагала прочь.

– А ты что молчал, Эмери? – Аббана повернулась к молодому человеку и поразилась тому, каким задумчивым, даже отрешенным было его лицо.

– Да так, – неопределенно проговорил Эмери. – Не нравится мне это все. С чего они так друг на друга взъелись?

– Это все Софена, – брякнула Аббана. – У нее не ладится с мужчинами.

– Мне так не показалось, – возразил Эмери. – По крайней мере, Пиндар в последнее время обрел в ней родственную душу.

– Надолго ли? – не соглашалась Аббана.

– Зависит от того, чего оба ждут от этого союза.

– А чего могут ждать от союза две одинокие, никем не понятые, отверженные и мятежные души? – сказала девушка.

– По-моему, – вмешался Гальен, – сейчас нам следует разработать правила проведения поединка. Не так ли, дорогая Аббана?

Она кивнула, прикусив губу.

Эмери сказал:

– Для начала уясним вот какой вопрос. Является ли данный поединок обычной студенческой дуэлью?

– Что значит – «обычная студенческая дуэль»? – уточнила Аббана.

– Когда поводом для поединка являются разногласия в том или ином академическом вопросе. Обычно разрешается бескровно, хотя бывали случаи...

– Откуда ты все знаешь, Эмери? – не выдержал Гальен.

– Я читаю книги, – сказал Эмери. – Посещаю библиотеку. В ней можно обнаружить немало поучительного. Советую как-нибудь заглянуть.

– Хватит! – Гальен сдался. – С тобой иногда бывает невозможно спорить.

– Благодарю. – Эмери чуть поклонился. – Итак, если дуэль студенческая, то ее правила более строги, а исход – скажем так – желателен.

– То есть без смертоубийства? – уточнил Гальен.

– Выражаясь точнее, без взаимной ненависти.

– А если дуэль настоящая? – спросила Аббана.

– Мы не разобрались еще с первым вопросом, – напомнил Эмери. – Формально ссора произошла из-за различного понимания сущности поэзии. Вопрос достаточно академический.

– Я бы не сказала, что обошлось без ненависти, – возразила Аббана. – По-моему, они друг друга по-настоящему ненавидят.

– Что удивительно, – добавил Гальен. – До сих пор они умело скрывали свои чувства.

– Ничего удивительного, – заявил Эмери. – Они редко встречались. Их ненависти негде было развиваться.

– Если этот всезнайка не замолчит, – обратилась Аббана к Гальену, – я сама вызову его на поединок.

– Ты ведь не убьешь хромого калеку? – жалобным тоном спросил Эмери.

Никто не рассмеялся.

– Что ты предлагаешь? – спросил наконец Гальен приятеля.

– Предлагаю позвать того, кто знает все академические традиции. Хессицион, Хессицион, Хессицион!

– Что ты дела... – начала было Аббана.

Эмери махнул рукой.

– Поздно. Я уже произнес его имя трижды. Подождем.

– Ты веришь в то, что старика можно вызвать из его берлоги таким странным способом?

– Во всяком случае, прецеденты были.

Они уселись на опустевшую скамью. Маргофрон попробовал было пристроиться к компании и рассказать какой-то важный случай из своей жизни, но был изгнан раздосадованной Аббаной.

Прошло несколько минут.

– А Хессициона нет как нет, – заметил Гальен.

– Тс-с! – остановил его Эмери. – Не называй его в четвертый раз. Кто знает, к каким это может привести последствиям. Трижды – вполне достаточно.

– Но где он? – не унимался Гальен.

– Подождем еще немного.

– Интересно, – заговорила Аббана, – кто он такой на самом деле? Просто свихнувшийся профессор, автор ученых трудов по оптике? Кстати, этих трудов никто никогда не видел.

– Это потому, что я – практик, – послышался шамкающий голос.

Все трое дружно подскочили на скамье, как будто их укололи сзади. Там, где несколько мгновений назад никого не было, сидел старикашка в живописных лохмотьях и трясся от смеха. Каждый лоскуток на его тощем теле так и ходил ходуном.

Первым опомнился Эмери.

– Позвольте заметить, никакой вы не практик, – сказал молодой человек. – Вы самый настоящий теоретик. Например, это вы выдвинули гипотезу о том, что незрячий человек способен летать. Что для полетов совершенно необязательно воспринимать лучи Ассэ и Стексэ визуально, достаточно обладать тактильной чувствительностью.

– Я? – Старичок почесал голову. – Я разработал теорию? Вы, должно быть, шутите! Что-то не упомню я такой гипотезы...

– Тем не менее вы рассчитали такую возможность и недавно мы провели эксперимент, который убедительно доказал вашу правоту.

– Я – теоретик? Не может такого быть! – Хессицион не мог прийти в себя от изумления. – Впервые слышу. Я всегда был замшелым, суровым практиком. За это меня не любили коллеги в ученых сферах. Но о гонениях на меня – после. Чем это вы здесь занимаетесь, бездельники? Вам надлежит находиться на лекции и внимать каждому изрекаемому слову! Я – теоретик? Вздор! Чушь! Изумительная белиберда!

– Нам требовалась ваша консультация по одному чисто практическому вопросу, – сказала Аббана.

– Женщина в Академии? – Хессицион схватился за голову. – Теперь понятно, откуда взялась и как распространилась клевета на меня. Ваше зловредное племя нельзя подпускать к чистой науке! Вы в состоянии загасить самый яркий пламень знания! От звука женского голоса рассыплется любая, самая удачная формула!

– Почему? – спросила Аббана, стараясь не обижаться.

Старичок прищурил подслеповатые глаза.

– Да потому, – ехидно сказал он, – что любой длинномерный предмет вы принимаете за бусы и начинаете теребить... Я, как чистый теоретик, никогда не допускал, чтобы грязные руки экспериментаторов марали мои изящные, мои стройные, мои стерильные формулы... Ясно вам?

– Нас как раз интересует одна формула, – сказал Гальен.

– Говорите, – позволил старичок, забирая в кулак свою жиденькую бородку. – Я полностью внимание, коллега.

– Это вопрос о дуэли, – начал Гальен. – Существуют давние традиции студенческих поединков. Тема спора была достаточно абстрактной: о сущности поэзии.

– Поэзия! – Хессицион сморщился. – Я бы не дуэль из-за нее проводил. Я бы просто расстреливал всех участников подобных диспутов. Всех, без разбора. Или вешал. – Он задумался, поглядел на небо. – Вешал? – вопросил он самого себя. – М-да. А вы как считаете? – обратился он к Гальену.

– Я считаю, коллега, – сказал Гальен, – что необходимо провести дуэль по всем правилам.

– А, ну да, конечно... Правила. Когда я был молод, я участвовал в семи или восьми дуэлях.

– И как? – поинтересовался Эмери.

– Как? – Старичок меленько засмеялся. – Убил всех восьмерых! Как бы иначе я избавился от своих оппонентов и стал выдающимся светилом науки?

– Вы нам поможете? – спросил Гальен.

– Разумеется! – Хессицион радостно потер сухие ладошки. – Разумеется, помогу. Нужно поощрять естественный отбор среди молодежи. По мне так, чем больше безмозглых школяров перебьют друг друга, тем лучше. Студенты только мешают развитию науки. Приходится их учить, что-то им объяснять, вбивать разные науки в их тупые головы... И спрашивается, для чего? Чтобы потом они остаток жизни управляли поместьем какого-нибудь тупого барона, который целыми днями пропадает на охоте и топчет овес своих крестьян...

Он вскочил и начал бегать взад-вперед, время от времени наскакивая на кресло магистра Даланн, – оно так и осталось стоять перед опустевшими скамьями. Всякий раз сталкиваясь с мебелью, Хессицион останавливался и удивленно глядел на кресло. Затем возобновлял бег.

– Итак, дуэль! – провозгласил он наконец. – В обязанности секундантов входит создание лабиринта. Вы умеете создавать лабиринты, глупые школяры, бездельники, прогульщики, лодыри?

– Нет, – сказал Эмери.

– Я так и знал! В зависимости от степени сложности спора избирается узор. Чем сложнее спор, тем проще узор, чтобы соперникам легче было друг друга убить. Чертежи, кажется, сохранились в одной книге... Впрочем, я могу нарисовать.

Он наклонился и принялся чертить пальцем, но трава упорно отказывалась сохранять рисунок.

– Проклятье! – воскликнул Хессицион.

Эмери подошел и подал ему восковую табличку.

Процарапывая воск до самой деревянной основы, Хессицион изобразил несколько извилистых линий.

– Вот приблизительно так выглядит лабиринт. Его выкладывают цветными камушками. Каждый из противников входит в лабиринт через собственный вход. Непременным условием является запрет переступать границу. Каждый находится исключительно в своих дорожках лабиринта. Самый удобный для близкого контакта участок лабиринта – в центре, но всегда должно быть несколько коварных зон по краям. Секунданты обязаны следить за тем, чтобы границы не нарушались. Сражение – до первой крови. Оба противника должны быть в белом, с головы до ног.

Хессицион уселся в кресло, вытянулся, сплел пальцы на животе.

– Вопросы? – обратился он к своим слушателям.

– Каким должно быть оружие? – спросил Эмери.

– Способным наносить тяжелые колотые раны, – сказал старичок. – Еще вопросы?

– Допускаются ли на поединки зрители? – подал голос Гальен.

– Чем больше народу, тем лучше. Зрелище достаточно поучительное, так что советую нагнать толпу.

Аббана благоразумно молчала, памятуя первую реакцию старичка на присутствие женщины. Однако он обернулся в ее сторону с доброжелательной улыбкой.

– А что же скромничает наша дама? Вам, дорогая, неужто все ясно?

– Не вполне. – Аббана подумала немного. – Насчет одежды. Это должно быть трико или рубашка?

– Разумеется, вас как истинную представительницу прекрасного пола и должна интересовать прежде всего одежда. Ах мода, моя погибель... – Он чуть наклонился вперед. – Одежда может быть любая, лишь бы белого цвета. Кстати, откуда здесь это кресло? Когда я читал лекции, его еще не было... Много воды утекло...

Хессицион поднялся и медленно побрел прочь. Трое приятелей смотрели ему вслед, пытаясь не упустить то мгновение, когда старичок исчезнет. И все же не уследили. Хессицион провалился сквозь землю в единый миг, и когда молодые люди подбежали к тому месту, где он только что находился, там уже никого не было.

Глава восемнадцатая

ПОЕДИНОК

Местом для поединка выбрали отдаленный пустырь. Когда-то Коммарши разросся до этих пределов, но затем там случился большой пожар, и все дома, выстроенные в новом районе, выгорели дотла. Уцелевшие после бедствия жители отстраиваться на пепелище не захотели и перебрались в другие, более старые городские кварталы.

Горелый пустырь был оставлен и с годами превратился в голую, бесплодную пустыню. И хотя со времени пожара прошло уже больше десяти лет, до сих пор из-под земли на поверхность то и дело вырывались маленькие язычки синеватого пламени. Некоторое время они плясали среди пыли, а затем исчезали в трещинах. А во время дождя земля то и дело принималась шипеть, и навстречу струям воды устремлялся разогретый пар.

Сообразуясь с рисунком на восковой дощечке, Гальен и Аббана выложили в пыли узор из специально собранных камней.

– Как ты думаешь, почему все-таки она так на него разозлилась? – спросила Аббана своего товарища.

Гальен, весь в пыли, чихнул.

– А что мы с тобой вообще знаем о Софене?

Аббана задумалась.

– Она сложный человек, – вымолвила наконец девушка.

– Я так не думаю, – возразил Гальен. – Обычная взбалмошная девица, которой не везет с мужчинами. Причем я уверен, что все было бы иначе, будь у нее менее скверный нрав.

– Ты несправедлив! – Аббана горячо вступилась за подругу. – Забываешь, что ее предал самый близкий друг. Ее брат.

– Предал? – переспросил Гальен. – Но почему она так носится с этим предательством? Приятно ей, что ли, быть преданной? И еще вопрос – что именно он сделал, этот ее брат.

– Не знаю, – сказала Аббана. – Он причинил ей страшную боль.

– Давай-ка подумаем о том, как нам лучше провести эту дуэль, – предложил Гальен.

– Я что-то не понимаю, кто будет сражаться: мы с тобой или Софена с Эгреем, – заметила Аббана.

– Это как свадьба, – сказал Гальен. – Те, кто ее подготавливает, меньше всего сообразуются с интересами жениха и невесты. Как будто молодоженам так уж важно обожраться и напиться! Они-то мечтают только о том, чтобы поскорее оказаться вдвоем в спальне, а их мучают тостами и терроризируют требованием «покушать еще немного, не обижать тетю Марту».

– Да, – согласилась Аббана, – чудовищно.

Они закончили возиться с узором к полудню. Лабиринт сверкал в серой пыли белоснежной змеей. Солнце играло на сколах камней. Неожиданно прямо на дорожке, которая предназначалась для Эгрея, показался синеватый язычок пламени, на ярком свету почти прозрачный. Он проплясал несколько шагов и скрылся.

– Как бы они ноги не обожгли, – озабоченно проговорил Гальен. – Предупреди Эгрея, пусть наденет сапоги с хорошими подметками. А я скажу Софене. Она ведь очень плохо фехтует. Даже не знаю, что и делать... Софена ведь ни за что в этом не признается.

– Надеюсь, Эгрей поведет себя достойно, – заметила Аббана.

– А я все-таки попробую хотя бы немного потренировать Софену. С ее-то неумением... Она может серьезно ранить человека и даже не понять, как у нее такое вышло.

Два дня, что прошли с момента вызова, Софена общалась исключительно с Гальеном, говорила ему «вы» и держалась с подчеркнутой вежливостью. Однако предложение потренироваться отклонила.

– Я достаточно владею оружием, чтобы доказать свою правоту или защитить честь, – объявила Софена.

Гальен не слишком удачно скрыл отчаяние.

– В таком случае, – выговорил он, вздыхая, – жду вас, госпожа Софена, на горелом пустыре завтра на рассвете. Мне зайти за вами или вы предпочитаете добираться до места поединка в одиночестве? Оба варианта одинаково законны.

– Я предпочитаю одиночество, – величаво произнесла Софена.

– Хорошо... Вы раздобыли белые одежды?

– Я предпочитаю черное, – сказала Софена.

– Условия поединка предполагают белое, – возразил Гальен. – Вы ведь не хотите, чтобы результат сражения был оспорен?

– А такое возможно? – Софена вдруг приняла озабоченный вид. – Это было бы... нежелательно. Я обязана победить!

– Вот именно, – подхватил Гальен, – а это будет невозможно, если вы пренебрежете указанным правилом. У секундантов оппонента всегда останется возможность утверждать, будто первую кровь пролил ваш противник. Просто на черной одежде царапина, мол, осталась незамеченной.

– Согласна, – гордо произнесла Софена.

«Ты чудовище, – подумал Гальен. – Я толкую тебе о белом платье уже второй день, а ты только сегодня соизволила это услышать».

– Вы сумеете обзавестись надлежащей одеждой? – спросил Гальен. – Или предпочитаете поручить это мне?

– Предпочитаю поручить, – сказала Софена.

– В таком случае, я... буду у вас завтра на рассвете с подходящей одеждой, – обещал Гальен. – Советую вам как следует выспаться.

– Я прекрасно знаю, что мне делать! – сообщила Софена. – Разумеется, перед сражением следует отдохнуть. Написать письма и все такое. Мне еще нужно простить... одного предателя. Если получится. Впрочем, я все равно никогда не забуду того, что он сделал!

– Вот и хорошо. – Гальен хотел поцеловать ее в лоб, но она качнула головой, и поцелуй неожиданно пришелся в губы. – До завтра.

Он вышел из ее комнаты и отправился в сад – разыскивать Элизахара.

Телохранитель находился подле своей госпожи. Фейнне пила на ходу холодный морс, а Элизахар отводил в стороны ветки кустов, если девушка проходила слишком близко.

Заслышав шаги, Фейнне остановилась.

– Это я, – сказал Гальен.

Она улыбнулась – не слишком весело.

– Расскажите, что происходит, ладно? – попросила девушка.

– Завтра состоится дуэль, – выпалил Гальен. – Согласно правилам, все желающие могут присутствовать. Вы придете?

– Разумеется, – ответил Элизахар.

Фейнне удивленно двинула бровями.

– Я не уверена, – возразила она.

– Думаю, госпоже Фейнне лучше остаться дома, – сказал Гальен. – Дело будет на рассвете. Назначен поединок до первой крови. Фактически – до первой царапины. Если говорить совсем честно, исход этого поединка ничего не решает. Поэзия останется поэзией, и для одних она будет источником дохода и способом соблазнять женщин, в то время как другие по-прежнему будут видеть в ней смысл всей своей жизни.

– Я чувствую, что как-то связана с происходящим, – заметила Фейнне. – И мне это не нравится.

– Тем более лучше не присутствовать, – горячо сказал Гальен. И, решившись, осторожно поинтересовался: – Вам нравится Эгрей?

– Я не уверен, что госпожа Фейнне... – начал было Элизахар, но Фейнне остановила его властным движением руки.

– Все-таки я еще в состоянии решить за себя сама, отвечать мне на подобный вопрос или возмутиться, – сказала она. – Помолчи, Элизахар.

Он прикусил губу и отступил.

– Я думала над этим, Гальен, – продолжала Фейнне. – Мне кажется, вы спрашиваете не из праздного любопытства. Действительно, вокруг меня что-то происходит. Что-то не слишком красивое. Возможно, есть нечто в самой личности Эгрея, о чем я не знаю. Не нужно мне об этом рассказывать, хорошо? Пусть я останусь слепой во всех смыслах. Мне было забавно с этим человеком. Я получала удовольствие от его общества. Он мне даже немного нравился. Но это и все. Я ответила на ваш вопрос?

– Да, – сказал Гальен.

– Да, – прошептал Элизахар.

– Я не уверена в истинной причине дуэли, – продолжала Фейнне. – Поэзия? Разумеется, из-за стихов можно убить и умереть. Однако ни Софена, ни Эгрей не принадлежат к тому типу людей, которые способны умереть ради поэзии. Нет, за их ссорой скрывается нечто иное. Поэтому, Элизахар, – она не оборачиваясь протянула телохранителю руку, и он тотчас коснулся ее пальцев подставленной ладонью, – для господина Эгрея у меня больше не будет времени. Что до госпожи Софены, то она, насколько я помню, и без того терпеть меня не может.

Гальен широко улыбнулся.

– Возможно, вы только что спасли Эгрею жизнь, – сказал он Фейнне. – Потому что если бы он не перестал заживать за вами, его убили бы ударом в спину.

– Кто? – удивилась она.

– Я знаю по крайней мере двоих, – сказал Гальен. – И оба, кстати, сделали бы это совершенно бескорыстно... Собственно, я к вам пришел по поручению госпожи Софены. Я ведь ее секундант, знаете?

– Как интересно, – сказала Фейнне.

– По условиям поединка необходимо белое платье. Я хотел одолжить у вас...

– Почему у меня? – удивилась Фейнне. – Это тоже как-то связано с правилами?

– Нет... – Гальен чуть покраснел. – Я могу быть откровенным?

Фейнне кивнула.

– Целиком и полностью.

– Взять платье у Аббаны я не могу – она секундант противника и, следовательно, сама является врагом. Кроме того, велика вероятность того, что одежда будет испорчена. Кровью, пылью, грязью... Там пожары случаются. В конце концов, его могут порвать. У Аббаны всего три хороших платья и совсем нет денег, чтобы купить новое. А вы...

– Да, я богата, – спокойно согласилась Фейнне. – Вы совершенно правы. Ступайте с Элизахаром. Пусть няня подберет вам подходящее. Софена ведь высокая?

– Выше вас, но в данном случае это несущественно...

Рассвет застал Софену на ногах. В ночной сорочке она расхаживала по своей комнатке, то и дело заглядывая в окно. Солнце медленно поднималось, и с каждой минутой утро делалось все более радостным, и все сильнее охватывало Софену ощущение собственной отчужденности от мира. Как будто мир сам по себе, а она, Софена, – где-то в стороне, наедине со смертью.

Первая кровь! Но ведь первая кровь может быть последней...

Когда Гальен постучал ей в окно, она содрогнулась всем телом.

«Надо взять себя в руки, – подумала она. – Так нельзя. Так не победить. А я должна победить. Если граф Крост узнает, что я не только одолела соперника в диспуте, но и доказала свою правоту на дуэли, он выберет меня. Другого варианта просто быть не может. Конечно, меня! И тогда...»

Тогда – деньги, собственное имение, возможность завести детей... «Я никогда их не предам, – думала она. – Я буду им как сестра. Я никогда не обману их доверия».

Тогда – счастье.

– Я принес тебе платье, – сказал Гальен.

– Ненавижу белый цвет! – сообщила Софена. После бессонной ночи у нее немного кружилась голова, руки казались невесомыми, как бы парящими в воздухе – чужими.

Гальен положил перед ней длинное простое одеяние из тонкого белого шелка. Софена сразу догадалась, чье оно.

– Принес мне могильный саван! – прошипела она. – Секундант называется!

– Я вчера объяснял – это условие... – начал было Гальен.

– Мог бы взять у кого-нибудь из ребят. Не хочу драться в ее тряпках!

– Ни у кого из мужчин нет подходящей белой одежды. Я спрашивал, – сказал Гальен.

– А Эгрей в чем будет?

– Увидим на месте.

– Ненавижу это! – сказала Софена, натягивая платье Фейнне.

Гальен снял со стены шпагу, несколько раз согнул упругий клинок, проверил – достаточно ли остро отточен кончик, затем вложил ее в ножны.

– Я понесу, – сказал он. – Не утруждай руки.

Они вышли вместе. Оказавшись снаружи, Софена еще острее ощутила безразличие к ней этого нового, яркого, солнечного дня. «Чему я удивляюсь? – думала она, озираясь по сторонам. – Так ведь было всегда».

Эгрей с Аббаной показались на условленном месте почти одновременно с Софеной и Гальеном. Это было признано обоими секундантами хорошим предзнаменованием: пока все шло согласно правилам.

На Эгрее было странное одеяние, похожее на длинную рубаху очень дурного пошива. Как объяснил сам Эгрей, он соорудил это за день до дуэли, для чего разрезал хозяйскую скатерть.

Из посторонних явились посмотреть поединок только Эмери и Элизахар. Эти находились на горелом пустыре уже довольно долго и при появлении дуэлянтов приветствовали их взмахами рук.

Соперники сблизились.

Гальен сказал:

– Предлагаем решить дело миром.

– Нет, – отозвалась Софена.

Аббана произнесла вторую ритуальную формулировку:

– Предлагаем решить дело жеребьевкой.

– Нет, – отказался Эгрей.

Аббана взяла Гальена за руку, притянула к себе и поцеловала в губы. Дуэлянты целоваться отказались. На этом первая стадия поединка могла считаться завершенной.

Противников развели по разным концам лабиринта, и сближение началось. Секунданты внимательно следили за тем, чтобы камни оставались нетронутыми.

– Вы не находите, что все это глупо? – спросил Эмери Элизахара.

Тот покачал головой.

– Все, что связано с честью, как правило, выглядит со стороны глуповато, – сказал он. – Поскольку принадлежит к сфере искусства. Конечно, гораздо умнее пырнуть ножом несогласного с тобой человека. Выпустить ему кишки и посмотреть, как он будет возражать вам после этого.

– Вы невозможны, – фыркнул Эмери.

Они помолчали, наблюдая за тем, как оба спорщика медленно крадутся вдоль белых линий лабиринта. То один, то другой пытался сделать выпад, но всегда противник успевал уйти в сторону.

– Это надолго, как полагаете? – снова заговорил Эмери.

Элизахар покачал головой.

– Что имел в виду вчера Гальен, когда говорил, что отказ Фейнне от ухаживаний Эгрея спас ему жизнь?

– Какая разница... – уклончиво произнес Эмери.

Элизахар метнул в него яростный взгляд.

– Я редко спрашиваю просто так, – сказал он.

– О! – Эмери приподнял брови. – А вы жуткий тип, не так ли?

– Пожалуйста, ответьте.

– Ладно. Теперь уже все равно. Эгрей поспорил с… теперь неважно, с кем, он в любом случае не хотел принимать вызов...

– Эгрей посмел предполагать, что госпожа Фейнне влюбится в него?

Эмери кивнул.

– Теперь это уже неважно, – повторил он.

– Вы должны были сказать мне раньше, – проговорил Элизахар. – Раньше.

Эмери пожал плечами.

– Чтобы вы выпустили ему кишки?

– Надеюсь, это сделает Софена.

Софена действительно решилась сразу пойти в наступление. Она взмахнула шпагой и сделала один за другим несколько выпадов.

– Что она творит! – пробормотал Элизахар. – Если бы бой был настоящим, он давно убил бы ее.

Эгрей отбил все три атаки без особых затрат.

– Почему он не царапнет ее и не покончит с этой ерундой? – спросил Эмери своего собеседника. – Как вы полагаете?

– Я полагаю, что у Эгрея могут быть собственные причины медлить.

Противники миновали центр лабиринта и плавно двигались ко «входу Софены». Там Эгрей провел несколько очень осторожных атак.

Элизахар выглядел встревоженным и настороженным.

– Я плохой фехтовальщик, – сказал Эмери. – Что вы там заметили? Что вас тревожит?

– Он ведет себя с ней так, словно боится случайно зацепить. Обычно так держатся опытные бойцы с детьми, которых обучают владеть оружием.

– И вы видите в этом повод для беспокойства?

– Должно быть, я труслив по натуре, – сказал Элизахар. – И подозрителен, как старуха.

Тем временем Софена неловко отбила медленный выпад Эгрея и язвительным тоном осведомилась:

– Понял теперь?

– Что?

– Что тебе не совладать со мной?

– Дура! – прошипел Эгрей. – Я разделаю тебя, как курицу!

– Попробуй! – Она вызывающе засмеялась, и они снова двинулись к центру лабиринта.

– Камень! – крикнул Гальен. – Эгрей, камень!

Эгрей действительно задел и сдвинул с места один из камней. Теперь, по условиям поединка, сражающиеся не имели права заходить в ту часть лабиринта, которая была ограничена нарушенным камнем. Поле боя стало значительно меньше.

– Я пущу тебе кровь возле твоего входа, – сказала Софена.

– Жду с нетерпением, дура, – отозвался Эгрей очень тихо.

Она зашипела сквозь зубы и сделала выпад, целя ему в левую сторону груди.

Элизахар подался вперед.

– Укол! – прошептал телохранитель.

Софена выпрямилась. На ее лице появилась ликующая улыбка. Она отвернулась от противника и посмотрела на зрителей, словно призывая их стать свидетелями ее триумфа.

Это длилось всего лишь миг, но и единого мгновения оказалось достаточным, чтобы Эгрей ответил ударом на удар. Укол его шпаги пришелся в основание шеи девушки, в ямку между ключицами.

Ослепительная струя крови хлынула на Эгрея, едва он выдернул клинок. С долгим, протяжным хрипом Софена повалилась к его ногам. Ее тело дважды содрогнулось, и струя крови бессильно опала. Сухая земля тотчас принялась жадно впитывать ее.

Забрызганный с головы до ног, Эгрей отбросил шпагу и упал на колени.

– Я не хотел! – закричал он отчаянно. – Вы видели! Я щадил ее! Она случайно!..

Гальен смотрел потерянно, глупо. Тело Софены упало поперек изящных линий лабиринта, безнадежно нарушив узор, и Гальен упорно прослеживал глазами изогнутые белые линии, мысленно восстанавливая лабиринт в его первозданной красоте. «Если этот камень передвинуть к тому...» – думал Гальен.

Неожиданно струя пламени вылетела из-под земли. Огонь лизнул волосы Софены, и они занялись. С треском синеватые змейки побежали по испачканным кровью и золой прядям, подбираясь к самому лбу.

Завизжав, Аббана метнулась к подруге и принялась топтать ее разбросанные по земле волосы, сбивая огонь.

– Уведем ее! – сказал Элизахар.

Они с Эмери подбежали к Аббане, схватили ее за руки. Девушка отбивалась с неслыханной силой.

– Не трогайте! Вы все... Мы все стояли и смотрели, как ее убивают! Мы позволили убить ее!

– Я не хотел! – завывал Эгрей. Он упал на бок и валялся по золе, обильно пачкаясь. – Будьте свидетелями, я не хотел! Если бы все вернуть!.. Она дернулась! Клянусь, она подставилась!

Элизахар напрягся и скрутил Аббану.

– Идем, – сказал он.

– Пусти! Пусти, холуй! – кричала она. – Ненавижу тебя! Всех вас ненавижу! Убийцы!

Ее волосы растрепались, глаза помутнели.

Элизахар прижал ее к себе, одной рукой удерживая за запястье, а на другую намотав волосы девушки.

– Идем, – повторил он. – Вам нужно отдохнуть.

– Софена! Софена! – хрипло звала Аббана. Потом она начала кашлять, содрогаясь всем телом. По дороге она нарочно наступала Элизахару на ноги, но он как будто не замечал этого.

Эмери прихрамывал сбоку.

Гальен остался смотреть на лабиринт и катающегося по нему Эгрея. «А если вон тот камень переложить ко входу Софены, – думал Гальен, – то лабиринт закроется, и Эгрей застрянет там навеки...»

Эмери ни разу не бывал в доме, где жила Аббана, и удивился, увидев чистенькую комнатку, очень скромную и очень аккуратную. Ему почему-то казалось, что эта девушка любит экзотические вещи и тащит к себе в жилище всякий диковинный хлам, развешивая по стенам венки со стеклянными бусами, сухие букеты, картины из птичьих перьев. Голые стены выглядели, однако, не успокоенно, а, скорее, выжидающе. Как будто вопрошали: чем же ты нас, в конце концов, украсишь?