ГЛАВА ПЕРВАЯ

Марина закрыла за собой калитку, повернулась и пошла по тропе через скалы. Руффи бежал впереди, быстро перебирая короткими белыми лапами. Вечерний бриз трепал ему шерсть, поднимая белые завитки, похожие на лепестки цветов. Далеко в море солнце опускалось за невидимый горизонт, окрашивая огнем небо. Золотые, оранжевые и синие полосы легли на волны, над ними летала чайка. Марина проводила ее взглядом и улыбнулась. Пронзительно крича, чайка кинулась вниз, к разноцветным волнам, нырнула и снова взмыла вверх.

На каком-то отрезке скалистая тропа шла вдоль дороги, по которой редко ездили машины, в основном здесь проходили те, кто спускался на каменистый берег, заливаемый во время прилива.

Марина подошла к самому краю скалы и глянула вниз на огромные серовато-синие валуны, на гальку, до белизны отмытую морем, на вспыхивающие золотом кустики чистотела, сбегающие со скал к берегу.

Она почти подсознательно услышала скрежет резко затормозившей за ее спиной машины. Хлопнула дверца, кто-то побежал… Марина удивленно повернулась. К ней по траве стремительно, точно с кем-то наперегонки, бежал длинноногий мужчина. Она заметила черные волосы, гибкое тело и до странности бледное лицо.

От изумления она открыла рот, а он внезапно остановился в нескольких шагах и, пронизывая ее взглядом, замер в позе, будто хотел на нее наброситься.

— Что-нибудь случилось? — спросила Марина, так и не дождавшись, пока мужчина заговорит.

Он тяжело дышал, белая рубашка на груди вздымалась, пиджак был расстегнут. Галстука на нем не было. Черные волосы, густые и волнистые, растрепал ветер, и они торчали в разные стороны.

— Мне показалось… — произнес он прерывисто и, выдохнув, оборвал себя: — Нет, ничего.

Она никогда не встречала его прежде, значит, он был нездешним. Сама Марина всю жизнь провела в Бассли. Она выросла в уединенном домике на скале. Все, кто жил поблизости, знали ее, и она знала всех. Несмотря на юность, Марина прекрасно чувствовала себя в столь надежном окружении. Большинство молодых людей оставляли этот отдаленный уголок на северо-западном побережье Англии и уезжали в более людные места. Марина не хотела уезжать. Ей здесь нравилось. Ее совсем не привлекала работа в Лондоне или Бирмингеме.

Разглядев незнакомца вблизи, она неожиданно улыбнулась, и улыбка преобразила ее лицо. Она была мечтательной и хрупкой девушкой, обычно ее овальное личико было бледным и задумчивым, а тонкие серебристые пряди волос спадали мягкими локонами. В детстве волосы у нее были белые, как вата. Гранди звал ее «хлопковая головка». С возрастом волосы немного потемнели, но все равно оставались очень светлыми.

Смуглый незнакомец, казалось, застыл, увидев ее улыбку, и руки у него сжались. Он нахмурился, как если бы эта улыбка поразила его своей неожиданностью. Нет, подумала Марина, не поразила, а шокировала. Неужели он не привык, чтобы ему улыбались?

Она взглянула с интересом. Несмотря на жесткую резкость черт, лицо его было привлекательным. Настолько привлекательным, что она не могла себе представить, чтобы оно могло кому-то не понравиться.

— Вам показалось, что я собираюсь прыгнуть вниз? — На лице ее мелькнула слабая усмешка.

— Это совсем не смешно, — отрезал он и сжал губы.

— Вы правы, — сразу согласилась она с раскаянием в голосе, почувствовав, что страх, который он испытал, увидев ее на краю скалы, еще не прошел. — Извините меня. Я привыкла ходить по этим скалам. У меня хорошее чувство равновесия, я не боюсь высоты.

Пока она говорила, он сделал два шага и оказался совсем близко. Черные глаза осматривали ее с ног до головы с непонятным выражением. Взгляд его не был наглым, он смотрел без той бесцеремонности, с какой, случалось, разглядывали ее молодые туристы. Глаза его слегка поблескивали. Губы крепко сжаты, чувствовалось, что такая сдержанность дается ему усилием воли. И смотрел он на нее так, словно встретил нечто дорогое и хорошо знакомое после долгого отсутствия, и, странно, Марина поняла его взгляд, потому что сама ощущала нечто подобное. С той минуты, как она увидела его, ее беспокоило неожиданное чувство близости.

— Вы здесь живете? — На этот раз вопрос задал он, опустив тяжелые веки.

Ей показалось, что он ее выспрашивает, вопрос прозвучал обдуманно, и смотрел он пристально.

— Да, — ответила она, — вон в том доме, — и показала рукой. Но незнакомец даже не повернулся, чтобы посмотреть туда, где, наполовину скрытый деревьями, стоял ее дом. И Марина поняла, что он заранее знал ответ на свой вопрос, а может быть, и видел ее прежде гуляющей среди скал.

Он повернулся к морю. Солнце уже село, и краски на горизонте потускнели. Облака сбились в серые кучи, и между ними, как шелковые шарфы, блистали языки огня.

— Какое идиллическое место, — сказал незнакомец, но думал он, казалось, о другом. Чтото было у него на уме, она Это чувствовала. Его лоб перечеркнула черная линия напряженно сдвинутых бровей.

— Летом да, — согласилась она.

— А зимой?

— Зимой ветрено. — Она засмеялась. — В штормовые дни дождь проникает даже сквозь стены. Наш дом очень старый, стены ужасно толстые, но, если дует сильный ветер, дождь протекает даже сквозь них.

Он взглянул со скалы вниз, туда, где в траве мелькал белый пушистый хвост.

— Ваша собака вовсю развлекается.

— О, Руффи пугает кроликов на скалах. Если он крадется осторожно, то подбирается совсем близко, но они все равно успевают нырнуть в нору.

Он кивнул.

— Неужели вы спускаетесь по этой тропе? — Узкая петляющая тропинка, которой все пользовались уже много лет, уходила вниз. — Это ведь опасно.

— Я хожу по ней всю жизнь и чувствую себя в полной безопасности. — Марина улыбнулась ему. — Правда.

Она свернула на тропу и двинулась вниз, слыша, что он вдет следом. Оглянувшись через плечо, она увидела, что он напряженно смотрит ей в спину. У нее возникло странное чувство: под этим углом его резкое смуглое лицо казалось опрокинутым и каким-то особенно знакомым. Нет, она никогда не видела его раньше, однако он не был чужим, ей казалось, она знает его очень давно.

— Пропустите меня, я пойду первым, — резко проговорил он.

Смеясь, она покачала головой.

— Нет, не нужно. Я здесь в безопасности.

— Тем не менее… — Его руки обхватили ее тоненькую талию и как куклу приподняли над тропинкой. Прежде чем она сообразила, что произошло, он уже шел вниз впереди нее. Это удивило и позабавило Марину, и она последовала за ним.

На самой середине спуска был уступ, поросший травой, и оба, не сговариваясь, сели на него. На краю ветер обдувал мелкие розовые цветочки на коротких стебельках. Незнакомец провел по ним пальцем.

— Красивые. Как они называются?

— Гвоздичник.

Он приподнял брови.

— Какое неинтересное название для таких красивых цветов.

— Наверное, вы правы. — Сама она никогда об этом не думала, что отразилось на ее лице. — Здесь их очень много. Они растут вдоль тропинок в скалах.

Незнакомец стал разглядывать растущую пучками траву и дрок у себя за спиной.

— Здесь кругом цветы… Как называются вон те, белые?

— Дрема, — ответила она. — Да вы наверняка видели их, когда ехали мимо живых изгородей. В это время дремы везде полно.

Впечатление было такое, что он нарочно говорит о цветах, поскольку эта тема самая нейтральная. Он смотрел вниз на траву, пощипывая ее беспокойными пальцами.

— Как вас зовут?

— Марина, — ответила она, внимательно глядя на него. Никакой реакции. Не поднимая головы, он сказал тихо:

— Марина… дитя моря. Имя вам подходит.

Большинство, впервые услышав ее имя, удивлялись, некоторым оно казалось забавным, но этот человек отреагировал спокойно. Марина не могла избавиться от ощущения, будто он уже знал, как ее зовут, хоть и старалась себя убедить, что у нее разыгралась фантазия.

— А как вас зовут? — она спросила, подумав про себя, что его имя должно быть суровым и мужественным. Он и выглядел так, что его внешности соответствовало совершенно особое имя.

Марина почувствовала его колебания, инстинкт подсказал ей, что он не хочет об этом говорить. Почему? — спросила она себя, взглянув на четко очерченный профиль на фоне неба и жестко прорезанный рот.

— Гедеон, — ответил он и посмотрел испытующе.

Ей было интересно, отчего он так смотрит.

— Очень библейское имя, — сказала она с улыбкой. — Гедеон, а дальше?

Он ответил невыразительно, с коротким странным вздохом:

— Гедеон Ферс.

— Это Гедеон в Библии сразил кого-то ослиной челюстью?

Он снова заулыбался, и глаза у него ожили:

— Он был воин, и это все, что я о нем знаю.

— А вы кто? — Она спросила потому, что имя у него оказалось именно таким, как она предполагала, и это ее обрадовало.

— Я? — вздохнул он. — Я бизнесмен.

— Вы здесь отдыхаете?

Длинные черные ресницы опустились, он помолчал и ответил:

— Да.

— Где вы остановились?

Опять замешательство. Потом он сказал:

— Я ищу, у кого бы снять комнату. В деревне мне сказали, что тут где-то есть хозяин, который пускает постояльцев время от времени.

— Это мой Гранди, — засмеялась она. — Они говорили о моем дедушке. У нас есть одна свободная комната, и летом мы пускаем одного-двух постояльцев, мужа с женой, например, или двух женщин.

— А сейчас комната свободна? — И опять ей показалось, будто он знает, что она ответит.

— Да.

— Как вы думаете, пустит меня ваш дедушка?

— Надо спросить у него.

Он откинулся назад, опираясь на локти, ветер трепал его черные волосы.

— А вы не будете возражать, если я у вас поживу?

— Собственно, почему? — Она встретила его пристальный взгляд и нахмурила брови. К чему он клонит? Почему она должна против него возражать?

Он пожал плечами, встал и протянул ей руку, крепко сжав пальцы, помог ей встать.

— Пойдемте, спросим вашего дедушку.

Марина свистнула Руффи, который возбужденно носился вокруг кроличьих нор и неохотно вернулся к ней. Иногда он рычал и скалился на посторонних, но этот высокий смуглый незнакомец вызывал у него только восторг, Руффи прыгал вокруг, лаял, лизал ему руки. Гедеон Ферс наклонился, чтобы погладить собаку по лохматой спине, и руки у него были смуглые, длинные и жилистые.

Это произвело на Марину хорошее впечатление. Если он понравился Руффи, значит, все в порядке. Она доверяла собачьему инстинкту. Несколько недель назад мимо нее по скалистой тропинке прошел молодой человек в ковбойке и джинсах. Она его даже не заметила, а Руффи зарычал, и шерсть у него встала дыбом. Молодой человек ушел, но, когда Марина возвращалась той же тропой, он выскочил откуда-то, схватил ее и потащил в густой кустарник на обочине. Руффи просто обезумел, и в конце концов парень сбежал, а собака бросилась за ним, рыча и хватая его за ноги.

Они повернули обратно. Проходя мимо машины Гедеона Ферса, Марина посмотрела на нее с удивлением и восторгом. Маленькая и компактная, она была обтекаемой и элегантной. Марина взглянула на Гедеона искоса, он приподнял брови и спросил:

— Нравится?

— Очень быстрая, наверное.

— Да, — ответил он сухо.

— А где вы живете?

— В Лондоне. — Ответ был нарочито краткий.

Слабый туман начал подниматься с поверхности моря, сгущаясь языками у горизонта и наползая на берег. В тумане плыла молодая луна, такая бледная, что казалась прозрачной.

Марина вела Гедеона Ферса по темной садовой дорожке. Туман уже окутывал белыми прядями дом и сад, стекал с веток над их головами. Свет в маленьком полукруглом окне сиял над садом.

Гранди подошел к окну, чтобы задернуть занавески. Он услышал шаги Марины и выглянул с улыбкой, и» тут она заметила, что лицо его передернулось и застыло, когда он увидел человека за ее спиной.

Марина слегка нахмурилась. Дед побледнел. Он так смотрел на Гедеона, как будто увидел привидение.

Она повернулась к Гедеону, ее голубые глаза спрашивали его, что случилось.

Гедеон встретил этот взгляд без всякого выражения. Почувствовав, что она за ним наблюдает, он сощурил черные глаза и посмотрел вниз.

— Разве Гранди вас знает? — удивилась она.

— Нет, — ответил Гедеон Ферс, в его голосе звучала сухая ирония. — Нет, совсем не знает.

Дверь дома открылась, и Гранди, хромая, вышел навстречу. Спина его была согнута от многолетнего ревматизма.

Гедеон Ферс шел к нему, протягивая руку:

— Добрый вечер, сэр. Меня зовут Гедеон, Гедеон Ферс. Мне сказали, вы сдаете комнату.

Гранди глядел на него из-под серых кустистых бровей и молчал, не обращая внимания на протянутую руку. Медленно перевел он взгляд на Марину. Та смотрела на деда с огорчением, любопытством и недоумением. Что такое? Что случилось с Гранди?

Дед внимательно вглядывался в лицо девушки, на котором без утайки отражались все ее чувства.

После долгой паузы он повернулся к Гедеону и протянул ему скрюченную руку.

Тот пожал ее осторожно, и Марина поняла, что он знает, как болят у дедушки изуродованные ревматизмом руки.

— Комната у нас есть, — сказал Гранди грубовато. — Только, думаю, я не буду больше ее сдавать. Гости меня теперь утомляют.

Ее поразил этот ответ. Всего две недели назад у них останавливались знакомые рыбаки, которые на целый день уходили на лодке в море. Гранди говорил тогда, что приятно для разнообразия принимать гостей. Они с Мариной готовили для этих двоих разные особенные блюда. А какое удовольствие было готовить рыбу, которую их постояльцы приносили каждый вечер.

Дед увидел удивление на лице Марины и отвернулся. Гедеон Ферс тихо сказал:

— Я не доставлю вам никаких хлопот.

И опять ей почудился какой-то невысказанный намек, нечто, что было ясно обоим мужчинам. Гранди смотрел на Гедеона хмуро.

— Нет, не стоит, пожалуй.

— Мне просто необходимо отдохнуть. — Голос Гедеона зазвенел, потом он добавил: — Я не отдыхал уже целый год, так хотелось бы пожить в тишине и покое.

Дед смотрел уже не так Сурово, на лице отразилось колебание.

— Не хочется вас огорчать, но могут возникнуть проблемы.

— Со мной никаких проблем не будет, — сказал Гедеон, упорно гладя на деда.

— Хотел бы я этому верить. — Голос Гранди звучал сердито, даже зло.

Марина заметила, как Гедеон дернул широкими плечами. Еще немного — и он отступится, подумалось Марине, уж очень неприветлив был Гранди. Она невольно придвинулась к Гедеону и посмотрела на деда:

— Я буду готовить, Гранди. Правда, никакого беспокойства не будет.

Дед повернул к ней тяжелую седую голову, и она увидела, как сжался его бескровный рот. После короткой паузы он пожал плечами и кивнул.

Гедеон повернулся и тоже посмотрел на нее. Она ответила ему легкой улыбкой и взяла под руку.

— Ну вот, Гранди сказал, вы можете оставаться. Пойдемте, я покажу вам комнату. Вид из окна там удивительно успокаивает. Оно выходит прямо на море без конца и края.

Дом был очень старый, построенный еще в семнадцатом веке из местного камня. Стены вдвое толще обычных, с глубоко утопленными окнами и широкими подоконниками, чтобы выдержать напор штормовых ветров.

— Пригните голову, — сказала Марина, смеясь, потому что все мужчины, входившие в их дом впервые, ударялись головой о притолоку.

Но Гедеон, предчувствуя, что может с ним случиться, если он выпрямится, уже пригнулся. Высокий рост приучил его к таким предосторожностям.

Он выпрямился только тогда, когда они стали подниматься по лестнице. Марина открыла дверь в свободную комнату, и Гедеон вошел. Подойдя к окну, он облокотился на подоконник и стал смотреть на темнеющее море. Луна уже выплыла из облаков, и бледные ее лучи падали на волны. Быстро поднимался прилив, и они ясно услышали шум воды и перекатывание гальки.

— Самый высокий прилив бывает в восемь, — сказала она.

— Отсюда море выглядит пустынным. — Он не отрывал глаз от расстилающегося перед ним простора. — Вам оно не надоедает?

— Нет, — ответила она просто.

— И вам не бывает скучно одной?

Вопрос был задан легко, без нажима, но ей опять почудился какой-то подтекст.

Марина покачала головой. Гедеон раскрыл окно, с металлической задвижки посыпались кусочки ржавчины. В комнату ворвался ветер, перепутал Марине волосы, бросил их в лицо Гедеону, и тот ощутил их свежий запах. Гедеон рукой отвел пряди и задержал на пальцах, разглядывая их серебристый оттенок.

— Красивые волосы, — сказал он тихо.

Они стояли очень близко. Он разглядывал ее волосы, а она — его черные глаза, а которых вокруг зрачков мелькали желтые и синие искры, не видимые на расстоянии, но делавшие глаза особенно темными.

— У вас есть какой-нибудь багаж? — спросила она застенчиво, чувствуя его взгляд.

— Да, в машине. — Он отпустил е„ волосы, и Марина рукой отбросила их за спину.

— Вы очень голодны? Ванная комната здесь, за стеной, а я спущусь вниз и займусь ужином, — и она пошла к двери. Гедеон наблюдал за ней, не двигаясь. Уже выходя, она повернулась и спросила: — Есть ли что-нибудь, чего вы совсем не едите?

— Да, грибы. У меня от них бывает сыпь.

— Я запомню, — сказала она, улыбнувшись. — Я не могу есть землянику. Одна ягодка — и я краснею с ног до головы.

В маленькой гостиной Гранди заводил старинные мраморные часы, принадлежавшие еще его отцу. Взглянув через плечо, он спросил хмуро:

— Все в порядке?

Марина ответила озадаченно:

— Конечно. Гранди, ты видел его раньше? Ты с ним знаком?

Он отвернулся, с особенной осторожностью поправил часы и ответил после короткого молчания:

— Нет.

Она поняла, что он лжет. Она знала деда слишком хорошо, он не умел притворяться. Теперь у него покраснели уши, а это было верным признаком.

Марина ушла на кухню, закрыв за собой дверь, и принялась готовить ужин. Достала бекон, яйца, порезала помидоры. Ужин будет простой, но сытный. Накрыла стол в кухне, потому что они всегда здесь ели, так было проще. Нарезала хлеб и поставила на стол масло. Когда вскипел чайник, заварила чай. Бекон на сковороде весело зашипел, запузырился, распространяя аппетитный запах. Марина разбила на сковороду несколько яиц и побрызгала сверху растопленным салом. В духовке у нее был уже готовый ревень, но его следовало подогреть, поэтому она включила духовку и пошла звать дедушку.

Но не успела она дотронуться до дверной ручки, как ясно услышала в гостиной голос Гедеона:

— Я знаю, конечно, есть риск, не надо мне постоянно напоминать. Но я готов взять все на себя.

— Не нравится мне это, — голос Гранди звучал хрипло, слышно было, что он взбешен.

— Сочувствую, — произнес Гедеон сердито, никакого сочувствия в его голосе не было. — В конце концов, это только мое дело.

— Только твое?

— Тише! Ты что, хочешь, чтобы она услышала? — Голос Гедеона приблизился. — Дверь закрыта?

— Твое дело? Что ты имеешь в виду? — не отвечая на вопрос, продолжал настаивать дед. — Если Марина заподозрит…

— Она ничего не узнает.

— Нечего тебе было сюда приезжать.

— Я же не собирался с ней заговаривать. Я рассказывал тебе, она стояла на самом краю скалы, и мне показалось… — Голос Гедеона прервался, он хрипло выдохнул.

— Ты извини меня, извини, — Гранди смягчился, подобрел. — Это, наверное, было для тебя шоком.

— Шоком? — Гедеон зло рассмеялся. — Да я в жизни так не пугался. Мне показалось, я не успею до нее добежать.

Они замолчали. Марина слушала, нахмурив лоб. Значит, все-таки она оказалась права: Гранди знает Гедеона и что-то между ними было. Это «что-то» сердило деда.

Вдруг она услышала яростное шипение сковороды и бросилась снимать ее с плиты. Разложила яичницу на подогретые тарелки, подала на стол остальную еду и позвала Гранди. Через минуту он явился, и она сказала:

— Все готово.

Дедушка кивнул:

— Крикну Гедеона.

Но тот уже входил, наклонив голову, загораживая низкий дверной проем плечами. Вдохнув запах бекона, воскликнул:

— Умираю от голода!

Марина улыбнулась и указала ему на стул:

— Садитесь и ешьте, пока горячее. — Взяла пузатый коричневый чайник: — Чай с сахаром и молоком?

Гранди ел медленно, низко наклонив голову. Марина пододвинула ему чашку с чаем и не переставала наблюдать за ним. Меж насупленных бровей у деда на лбу залегла морщина, лицо было хмурым.

Погладывая время от времени на Гедеона, она думала, какие у них могут быть секреты. Однако ей и в голову не приходило, что здесь кроется что-то серьезное. Гедеона она совсем не знала, но его лицо внушало ей доверие. В резких чертах была сила и уверенность. Ей казалось, что слову этого человека можно верить.

Сидя за столом, Марина строила разные предположения, например, сколько лет может быть гостю. Около сорока? Женат ли он? О мужчинах она знала совсем мало. Проведя всю жизнь вместе с дедом в уединенном доме, она почти не встречалась с людьми посторонними, исключение составляли редкие постояльцы. Она не дружила с местными молодыми людьми, поскольку все свободное время проводила за роялем.

Руффи лежал на полу кухни, выложенном красной плиткой, и терпеливо ждал остатков ужина. Поев, Марина нарезала для него беконную шкурку и положила на пол. Руффи туг же ее проглотил. Он обожал беконную шкурку, и, чтобы он не подавился, глотая ее целиком, приходилось резать ее на кусочки. Однажды, будучи еще щенком, он чуть не умер, подавившись таким образом.

— Я помогу мыть посуду, — сказал Гедеон.

Гранди не уходил с кухни, и Марина чувствовала его молчаливый протест. Гедеон повернулся и спокойно на него посмотрел, тогда дед, не говоря ни слова, вышел.

— Вашего дедушку очень беспокоит ревматизм?

— Да, — она вздохнула. — Помню, я еще была маленькая, Гранди голыми руками рвал крапиву, он верил, что крапива сможет вылечить его ревматизм, но ему становилась только хуже.

Гедеон кивнул.

— Это действительно помогает, примерно как иглоукалывание. Пчелиный яд оказывает такое же действие. Это называется целительством, и в основе лежит реально существующий эффект.

— Наш доктор называет все это бабьими глупостями, — рассмеялась она.

— Профессиональная зависть. — Гедеон криво ухмыльнулся в ответ.

Марина обратила внимание на его длинные, жилистые руки. Прекрасная форма, движения пальцев изящные и быстрые, на тыльной стороне растут тонкие черные волоски. По виду в этих руках чувствовалась упругая сила.

— Вас, видно, никогда не мучил ревматизм.

— Нет, слава Богу.

Гедеон быстро вытирал посуду и ставил ее горкой. Она закончила мыть, вытерла руки и повернулась посмотреть, как он убирает посуду. И тут же поняла, что Гедеон совершенно автоматически, не спрашивая ее, ставит все на свои места, открывая именно те дверцы шкафа, какие нужно. От этого по спине у нее пробежал холодок.

Ощутив перемену в Маринином настроении, он повернулся и, пристально гладя черными сощуренными глазами, спросил:

— Что случилось? Голова заболела?

Марина тоже прищурилась:

— Нет. — И только собралась спросить, что тут происходит, в конце концов, как Руффи выхватил у нее из рук конец посудного полотенца и стал, играя, его тянуть. Она рассмеялась, отняла полотенце, а Руффи рычал и вилял хвостом.

Тем временем Гедеон закончил уборку на кухне.

— Ваш дедушка сказал, вы играете на пианино. Сыграйте мне что-нибудь.

— Что ж, с удовольствием, — сказала она, не притворяясь застенчивой. Она любила играть и знала, что людям нравится ее слушать. Она начала учиться, как только смогла самостоятельно сидеть на вращающемся табурете. К этому времени руки дедушки уже плохо брали аккорды, растяжка становилась все уже и уже.

Они пошли в музыкальную комнату, которая была самой большой на первом этаже, в два раза больше гостиной. Много лет назад, чтобы поставить в доме рояль, Гранди сломал стену между двумя маленькими комнатами, и инструмент занимал здесь основное пространство. Гранди сам его настраивал, настраивал профессионально, поэтому рояль звучал мягко и красиво. Слух у деда был безукоризненный, хотя он уже давно не играл. Не хотел играть посредственно. Больные руки стали для него трагедией, сделав его жизнь бессмысленной. Сейчас, казалось, он примирился с судьбой.

Стены украшали программы его концертов, газетные анонсы, фотографии с дарственными надписями от тех, с кем он в прошлом концертировал.

Марина села на старый рояльный табурет, обитый зеленой парчой, и положила руки на клавиши. Гранди часто говаривал, что руки — это ее сокровище. Поразительная растяжка, пальцы и запястья гибкие и сильные. Он обещал, что она обязательно поедет в Лондон и будет учиться у лучших педагогов. Но пока он держал ее при себе, и Марина знала, что лучшего учителя она не найдет в целом мире. Всем, что она знала, она была обязана деду. Музыка заполняла их жизнь. Гранди передал ей все, чему научился сам. Марина впитывала эти знания как губка, работала как одержимая, необыкновенно быстро усваивая и запоминая.

Она начала с технически трудной пьесы Листа. Она играла ее как упражнение. Это было переложение для фортепьяно отрывка из оперы Верди, и пьеса не особенно нравилась Марине, она не любила, когда произведение, созданное для одного исполнения, переделывалось и приспосабливалось для другого.

Гардины на окнах были отдернуты, и можно было видеть безмолвную игру лунного света на деревьях сада. Туман над морем сгустился. Время от времени ухо улавливало жутковатые завывания противотуманной сирены, похожие на стоны больного животного.

От Листа она перешла к Шопену, и лицо ее стало задумчивым. Музыка была как бы декорацией в ее жизни. В этих декорациях играло совсем немного людей. Ее родители умерли, когда она была совсем маленькой, она их не помнила. Первые шаги она сделала, держась за руку Гранди, первые слова она произнесла, подражая его интонации. Когда все, что составляло дедушкину жизнь, рухнуло, он оставил мир, в котором жил прежде, и поселился в этом одиноком доме. Иногда зимой почтальон, проезжавший на велосипеде мимо их калитки раз в день, был единственным, кого они видели. Многим такая жизнь показалась бы тоскливой, но Марина и Гранди ни о чем не жалели, их мир был наполнен музыкой.

Уже не думая о своем слушателе, она синела за роялем свободно и изящно, ее светлые серебристые волосы рассыпались по плечам. С последним аккордом взгляд ее упал на полированную крышку, и она увидела отражение своего собственного лица и менее ясное отражение другого, смуглого, позади. У нее возникло мимолетное ощущение того, что называется deja vu, однажды виденное. Ей показалось, что она уже вглядывалась когда-то в точно такое же отражение. Марина повернулась и увидела, что по-восточному непроницаемые глаза Гедеона, бесстрастные как два глубоких колодца, наблюдают за ней. — Благодарю вас, — сказал он тихо. Этот спокойный голос без особой похвалы заставил ее покраснеть больше, чем любой изысканный комплимент. Она, как ребенок, крутанулась на табурете, приподняв маленькие ножки: — Вы любите музыку? Стоило ей спросить, и она еще больше покраснела, закусила губу: — Извините. — За что? — Его глаза вдруг опять сузились, полуприкрытые тяжелыми веками, скрывавшими промелькнувшее в них выражение. Марина и сама не понимала, отчего вдруг стала извиняться, но ей почудилось, будто она подетски сказала что-то неуместное, бестактное. Она развела руками: — Я ведь и сама вижу, что любите. Гедеон помолчал минуту, потом поднялся и сказал с улыбкой:

— Давайте сыграем в брэг, — и вышел из комнаты на кухню. Гранди сидел у старого очага, на котором они обычно грели воду. Гедеон взял с полки над очагом потрепанную колоду карт, это было место, где всегда лежали карты, и спросил деда, приподняв черные брови: — Сыграем в брэг? — Гранди только криво усмехнулся.

Немного погодя они уже сидели вокруг кухонного стола и с увлечением играли. На потертой деревянной доске Гранди подсчитывал очки при помощи обломанных спичек.

Марина ничего не сказала мужчинам, но с интересом посматривала то на одного, то на другого. Между ними все-таки была какая-то тайна. Гедеон прекрасно знал, где лежит колода. Знал и то, что дедушкина любимая игра — брэг. Марина с дедом часто коротали вечера на кухне за игрой в карты. Когда она была маленькой, Гранди платил ей за выигранную партию конфетами, а если выигрывал он, Марина расплачивалась дополнительными упражнениями за роялем.

Как мог знать об этом Гедеон? Значит, он знаком с Гранди давным-давно. Тогда почему Марина не видела его никогда в жизни?

ГЛАВА ВТОРАЯ

Марина отправилась спать, как обычно, в десять. Полы в старом доме давно рассохлись и громко скрипели. Ветреными ночами ей казалось, что они жалуются тонкими голосами. Но сегодня она слышала другие голоса: внизу на кухне говорили Гранди и Гедеон. Дверь они закрыли, но звуки проникали сквозь низкие потолки. Она не разбирала слов, но хорошо слышала враждебный и резкий тон. Дед ссорился с гостем. Раза два в его голосе прорывалось бешенство. Гедеон отвечал тихо, спокойно, но твердо.

— Что бы это значило? — спросила Марина Мэг и Эмму. Куклы сидели, как обычно, в ногах кровати, опираясь о деревянную спинку. Мэг была маленькой и аккуратной, из-под желтой бархатной шляпы виднелись черные кудряшки, а из-под бархатной юбочки выглядывали черные туфельки. Ее сделали во времена короля Эдуарда, и принадлежала она когда-то сестре Гранди, тете Мэг, которая умерла, когда ей было двенадцать. Марина считала куклу своей кузиной. Она росла одиноко и поэтому сама придумала себе семью. Эмма, большая тряпичная кукла с огромными синими глазами-пуговицами и балетными туфлями на ногах, была моложе. Дедушка говорил, что в нее играла мать Марины. Он никогда не покупал внучке новых кукол, но ей хватало и этих двух.

Они жили у нее уже много лет, и Марина не могла расстаться ни с одной из них. В короткой белой ночной рубашке она стояла в постели на коленях, смотрела на них и ждала ответа, но не дождалась.

— Нет от вас никакого толку, вот что!

Марина забралась под одеяло.

— Все равно, там происходит что-то странное, я уверена. Как вы думаете, может быть, Гедеон знает какую-нибудь тайну из прошлой дедушкиной жизни? — Глаза у нее стали большими. — Может быть, Гедеон незаконный сын Гранди от какой-нибудь русской балерины или французской оперной певицы?

Маленькое лицо Мэг выражало глубокое неодобрение. Марина взглянула на нее и вздохнула: «Пожалуй, ты права. Романтично, но не похоже на правду. Бабушка бы этого не допустила». По-настоящему своей бабушки она не знала, только видела большую пожелтевшую фотографию в гостиной, на которой была изображена леди с решительным подбородком и выразительными глазами. Марина не могла себе представить, чтобы дедушка изменял такой бабушке.

Бабушка умерла тридцать лет назад. Отцу Марины было двадцать, но в доме не было его фотографий. Гранди всегда говорил о нем уклончиво, избегая отвечать на ее вопросы. Марина сморщила нос. Она смутно помнила, что раньше где-то был его снимок, но уверенности не было, к тому же сейчас фотография исчезла.

Марина подозревала, что ее отец был не очень хорошим человеком и чем-то обидел Гранди. Очень скрытный, дед не рассказывал о своем прошлом. Холодок, который появлялся в его глазах, всегда удерживал Марину от лишних расспросов.

Свернувшись калачиком и подложив под щеку ладонь, она тихо погрузилась в сон. Проснулась, когда дневной свет уже заливал комнату. Минуту она тихо лежала, потом зевнула, потянулась и сказала Эмме и Мэг «доброе утро». Марина умылась, оделась и спустилась вниз. Последнее время Гранди проводил утро в постели. Ему пошел уже семьдесят второй год, и теперь он берег силы.

Войдя в кухню, она с удивлением услышала пение кипящего чайника. Гедеон с улыбкой повернулся ей навстречу, и Марина улыбнулась ему в ответ:

— Рано же вы встаете!

— Жалко в такой день валяться в постели.

Она выглянула в низенькое оконце. Гедеон отодвинул красные клетчатые занавески, и кухню залил солнечный свет. На траве и цветах еще сверкала роса, ярко-малиновые розы обвивались вокруг деревянной решетки, высоко подняли трепещущие головы алые маки, их оттеняли кусты белой сирени. На одном кусте сидел дрозд и оглядывал лужайку блестящим черным глазом в поисках насекомых. Небо над ним было ярко-синим.

— Прекрасный день, — согласилась она.

— Самый подходящий для пикника, — отозвался Гедеон, засыпая в чайник заварку.

У Марины глаза широко раскрылись:

— Для пикника?

— Давайте отправимся к древнему кладбищу.

— А откуда вы о нем знаете? — спросила она, внимательно на него глядя.

— Лучше всех сохранившееся кладбище на северо-западе. О нем упоминается во всех путеводителях.

— Да? — Может быть, так оно и есть? Сама она воспринимала эти древние захоронения как нечто обычное, но, возможно, в других местах их считают достопримечательностями, откуда ей знать? — Туда очень крутой подъем, — предупредила Марина.

— Вам кажется, что я дряхловат для таких подъемов? — спросил Гедеон насмешливо.

— Мне кажется, я должна вас предупредить, — и на щеках у нее появились ямочки. — Чего бы вы хотели на завтрак? Я, пожалуй, съем вареное яичко.

— Я тоже. И сварите еще несколько, мы возьмем их с собой, чтобы перекусить на природе.

Поев, они обшарили кладовую и маленький холодильник, нашли холодного цыпленка, немного салата и фруктов, большой кусок сыра, а к нему вполне съедобное сухое печенье.

— Пойду скажу Гранди.

— Я уже сказал ему вчера вечером, — холодно заметил Гедеон, удерживая ее за руку, чтобы она не упорхнула к своему дедушке.

Марина посмотрела на него удивленно:

— И он не возражал? — Так вот о чем они спорили.

— Он согласился, — сказал Гедеон, не вдаваясь в подробности.

Они собрали всю провизию в старую плетеную корзину и понесли ее вместе. Им нужно было пересечь деревню, чтобы выйти к полю, на котором начинался подъем на Круговую гору. Из окна почты выглянула миссис Робинсон. Она с любопытством посмотрела на Гедеона и помахала Марине.

— Мы должны зайти поздороваться, иначе она обидится, — сказала Марина сдержанно.

Миссис Робинсон за прилавком напоминала паука, поджидающего муху, но обижаться на нее было невозможно. Она видела все, что происходит на улице. Марина подозревала, что где-то внутри этой маленькой пухлой женщины был спрятан радар. Она, казалось, способна была разузнать все о каждом жителе деревни, которых было около сотни. Всех их миссис Робинсон знала очень близко.

Гранди говаривал, что столь живой интерес к окружающим помогает ей прекрасно сохраниться. С ясной, приветливой улыбкой, ласковым, приятным голосом и совершенно не краснея, задавала она свои вопросы. Единственный внук миссис Робинсон эмигрировал в Австралию — по слухам, просто сбежал от бабки. Но, несмотря на некоторую пустоту в личной жизни, пожилая дама всегда была весела. Она полностью отдалась своему призванию, став деревенской службой информации. Она собирала ее и передавала дальше, часто в очень приукрашенном виде. Дед говорил, что миссис Робинсон в душе была художником. Она не принимала жизнь в ее обыденном обличье, она ее совершенствовала.

Не успели Марина и Гедеон переступить порог, как миссис Робинсон уже направилась им навстречу со словами:

— Я вижу, вы на пикник собрались. Самый подходящий денек для этого. Какая прекрасная машина у вашего гостя. Он ведь у вас остановился, не так ли? Вот и славно! Миссис Беллиш родила во вторник, младенец совсем лысенький, головка гладкая как яйцо. Бедный мистер Беллиш, он так переживает, понятно, это ведь его первенец. А в усадьбе «Иви три» кот застрял в трубе. Я всегда говорила хозяйке, что так и будет. Каждый раз, когда кто-нибудь входил в комнату, он бросался прятаться в камин. Я ей говорила, что нельзя приручать дикое животное. Дикий кот он и есть дикий кот, и ничего с ним не поделаешь.

— Бутылку лимонада, пожалуйста, — сказала Марина, дождавшись паузы. Она не делала попыток отвечать или задавать вопросы, поскольку в этом не было нужды. Миссис Робинсон шла своим путем, независимо от слушателей.

Достав с полки бутылку, миссис Робинсон, улыбаясь, принялась за Гедеона.

— Из Лондона приехали? — Она не ждала ответа. Дедушка говорил, что миссис Робинсон читает ответ на лице собеседника и, если он ее не устраивает, она придумывает свой. — Никогда там не бывала, никогда. Ужасное место, всегда туман. Мистер Робинсон возил меня однажды в Блэкпул, и больше я туда ни ногой. До того устала от дороги туда-обратно, впору было отпуск брать, когда наконец домой вернулись. Что-нибудь еще нужно, Марина? Как у мистера Грандисона руки? Все хуже? Бедняга, стал почти калекой. Ему нужна крапива, вот что. Мистер Робинсон в этом поклясться может.

Тут в магазин вошел мальчик и принялся разглядывать дешевые конфеты, выставленные на прилавке. Миссис Робинсон переключилась на него, и Марина расплатилась, положив деньги на прилавок.

— До свидания, миссис Робинсон, — попрощалась она.

Гедеон, беззвучно смеясь, вышел следом за ней. Они слышали, как старушка говорит что-то мальчику, а тот, так же как только что они, молча слушает.

— Она просто невыносима, — заметил Гедеон.

Они повернули и прошли через ворота, аккуратно закрыв их за собой. Дальше их путь пролегал по колосистой траве, шелестевшей под ногами. В траве росло множество лютиков, с холма тяжело и медленно спустилось несколько чернобелых коров, чтобы взглянуть на прохожих.

— Любопытные создания эти коровы. — Гедеон наблюдал, как они мычат на него, низко опустив голову.

Если бы Гедеон прежде бывал в их деревне, думала Марина, миссис Робинсон непременно узнала бы его, но ведь этого не произошло, хотя ее маленькие глазки-бусинки внимательно осматривали его простой темно-синий хлопковый костюм, голубую рубашку с открытым воротом и широкий кожаный пояс, подчеркивающий тонкую талию.

На Марине было зеленое хлопчатобумажное платьице, узкое в талии, с оборочками у корсажа, делавшее ее фигуру особенно грациозной. Маленькие груди приподнимали тонкую ткань. Ветер, дующий в спину, трепал ее пышную юбку.

В дальнем конце поля им пришлось перебираться через живую изгородь. Гедеон сначала поставил на другую сторону корзину, затем он поднял Марину. Какую-то минуту руки его крепко сжимали талию, потом он опустил ее на землю и нагнулся за корзиной.

Древние захоронения, расположенные кольцом, находились на самой вершине холма, откуда были видны все окрестные долины. Захоронениям было около четырех тысяч лет, они относились к бронзовому веку.

— Наверное, это могилы королей, — Марина говорила, стоя среди обломков серых камней. — Здесь их много похоронено, по-моему шесть, целая династия. Отсюда, сверху, они могли следить за своими подданными.

— Большой брат всегда видит тебя, — предположил Гедеон.

— Что-то в этом духе, — она захихикала. — Страшно, правда? Когда я была маленькой, я представляла себе, что по ночам они выходят из могил и крадутся вниз по склону в поисках жертвы.

— Этот парень был просто богатырь, — пробормотал Гедеон, стоя у входа одного из захоронений. Камни огораживали его с четырех сторон. Продолговатое, заросшее травой, оно было в длину около шести футов. Гедеон улегся внутри каменной могилы и скрестил руки на груди.

— Не надо! — закричала Марина. — Это приносит несчастье.

Но Гедеон продолжал лежать и, улыбаясь, смотрел на нее. Она подумала тогда, что именно так должен был выглядеть король, правивший в древности варварами: мощное, костистое тело, квадратная челюсть на длинном кельтском лице, черные непослушные волосы, растрепанные ветром, глаза, с угрозой поблескивающие сквозь ресницы. Не хватало только рогатого шлема и исчах. Марина рассказала о том, что пришло ей в голову, но он только рассмеялся:

— Вы перепутали все исторические периоды. Это викинги носили рогатые шлемы, а длинные лица были у кельтов. Однако те, кто сооружал эти гробницы, жили, я думаю, значительно раньше, они были небольшого роста, не выше пяти футов. Тот, на чьем месте я лежу, был исключением.

— Вылезайте, пожалуйста, — попросила Марина, ей не нравилось, что он лежит на траве, объеденной овцами.

Взяв корзину, она вышла из кольца, образованного древними могилами. Здесь, наверху, дул резкий ветер и небо казалось таким близким, что хотелось достать рукой до летящих облаков. Внизу лежали плодородные зеленые долины, залитые солнечным светом, словно янтарным панцирем. Деревья, растущие по краям полей, отбрасывали темные пятна теней, между ними двигались величавые процессии коров. Чуть ниже вершины холма, с подветренной стороны, Марина нашла согретую солнцем ложбину и опустилась на низкую траву. Гедеон сел рядом и со вздохом вытянул длинные ноги:

— Как хорошо!

Марина разложила еду на белой скатерти, которую они взяли с собой, и Гедеон лениво наклонился, чтобы взять кусок цыпленка: — Я опять хочу есть.

— Да, уже почти полдень, — сказала она и подумала, как быстро прошло утро, ведь в восемь они еще сидели за завтраком.

Высоко над головой, словно подвешенный на нитке, парил жаворонок, крошечные его крылья совсем не двигались. Он непрерывно пел, а Марина лежала, вытянувшись во весь рост, заслонив глаза рукой от яркого света, и глядела на него.

Трава была мягкой и пахла чудесно. В затишье Марину разморило от жары, и ей захотелось вниз, в тень деревьев. Здесь некуда было спрятаться от солнца. Взглянув на Гедеона, она увидела, что он аккуратно доедал цыпленка, обдирая мясо белыми, ровными зубами.

— У, каннибал!

Он поднял на нее глаза, прищурился от удовольствия:

— А вы есть будете?

Она зевнула:

— Мне лень.

Гедеон завернул куриные кости в бумагу и убрал в корзину, потом подвинулся и начал искать сыр и печенье.

— Ах ты, лентяйка, — совсем рядом прозвучал глубокий, мягкий голос.

Она отняла руку от глаз и увидела темную голову, заслонившую от нее небо. Несколько секунд сердце ее бешено билось. Гедеон смотрел сверху, а Марина перевела взгляд с черных глаз на резкий чувственный рот. Она поняла, что он хочет поцеловать ее. Поцелуй был нежный, ласкающий и осторожный, как будто вопросительный — казалось, Гедеон был не уверен в себе.

Когда он отодвинулся, Марина, чуть-чуть задыхаясь, сказала:

— Наверное, я встречала тебя в другой жизни.

— Ты веришь в переселение душ? — спросил Гедеон, посмеиваясь.

— Я никогда об этом не думала, но…

— Но что? — Он спросил быстро, пристально глядя на нее.

— Мы прежде встречались?

Гедеон смотрел на нее сверху, и глаза его опять стали бездонными, непостижимыми, лицо приобрело восточную непроницаемость.

— Почему тебе так кажется?

— Что-то в тебе есть знакомое. Я уверена, что где-то я видела твое лицо.

— Ну и какое было первое впечатление? Надеюсь, положительное?

Вопрос был очень странный, и она почувствовала, что он ждет ответа почти с волнением.

Она ответила шутливо:

— Во всяком случае, бежать от тебя с визгом меня как будто не тянет.

— А что ты чувствуешь?

В его голосе опять появилась жесткая интонация, и Марина нахмурилась:

— Ты чего-то недоговариваешь. Почему? Вы с Гранди пытаетесь от меня что-то скрыть.

Сухо усмехаясь, Гедеон отодвинулся.

— А у тебя живое воображение, оказывается. Ешь лучше сыр.

Он опять протянул ей кусок, и она медленно взяла, понимая, что он хочет прекратить этот разговор.

— Ты говорил, что ты бизнесмен, а какой? — опять спросила она.

— Из тех, что всегда заняты, — ответил он сдержанно. — Последние месяцы мне приходилось очень много работать. Я просто на пределе и умственных, и физических сил.

Марина слушала его и грызла сыр.

— Такое впечатление, что ты больше привык к роскошным отелям, чем к скромным деревенским домам.

Он поморщился.

— Я достаточно насмотрелся отелей. Мне приходится часто ездить, и гостиничная жизнь мне порядком надоела.

— Как бы мне тоже хотелось насмотреться отелей, — вздохнула Марина.

Наступило странное молчание. Гедеон смотрел вниз, на долину, его лицо застыло и как-то обострилось. Черты сделались резкими, сухими, похожими на хищный профиль орла, пряди со лба сдул ветер.

Гедеон провел рукой по волосам, и она обратила внимание на его кисть.

— У тебя хорошая растяжка. Ты играешь на пианино? — спросила Марина неожиданно.

У него дернулся рот:

— Да, немного.

— Поиграй мне, когда мы вернемся, — сказала она с энтузиазмом.

— Нет уж, мне бы не хотелось. У меня совершенно другой уровень, — сказал он, словно отрезал.

Она поймала его руку, положила себе на ладонь и стала изучать ее поверхность со спутанными венами и сильные удлиненные пальцы.

— Какая мощная рука!

— Уж не гадалка ли ты? — спросил он насмешливо.

Марина рассмеялась и перевернула его кисть ладонью кверху. Она оказалась гладкой и белой, а линии на ней глубокие и ясные.

— Хорошая линия жизни, а линия сердца короткая. Зато линия ума чрезвычайно ярко выражена.

— Очень хитро закручено! Что же ты не просишь позолотить ручку? — усмехнулся Гедеон.

— Всякое даяние будет воспринято с благодарностью, — отпарировала она.

Он достал из кармана монетку в пять пенсов и положил ей в руку:

— Спасибо тебе, цыганочка.

Марина попробовала монетку на зуб:

— Не слишком щедро, ну да ладно. Я куплю себе новый хрустальный шар для гаданий.

— Слишком поздно! Ты уже встретила таинственного смуглого незнакомца. Она взглянула на него сквозь ресницы:

— А разве ты незнакомец?

Гедеон не мог оторвать глаз от дерзкого овала ее щеки, от слабой улыбки на маленьких розовых губах.

— Да, разве я незнакомец? — прошептал он. Хруст травы совсем рядом прервал возникшее между ними влечение. Они вздрогнули и, обернувшись, увидели удивленные влажные глаза овцы, которая смотрела на них из-за камня. Они рассмеялись, и овца в ужасе убежала, подпрыгивая.

Гедеон снова вытянулся и, лежа на боку, съел еще что-то, одновременно наблюдая за тем, как бегут тени по траве, растущей на склоне.

Марина съела немного салата и яблоко. Лицо у нее раскраснелось от солнца, ее разморило, и двигаться не хотелось. Хохлатая ворона слетела на землю и с жадностью следила за ними. В ожидании объедков она расхаживала туда-сюда, напоминая Гамлета на стенах замка Эльсинор. Гедеон положил кусок цыпленка на бумажную салфетку, и вдруг ворона прыгнула вперед, схватила кусок, хлопая крыльями, и улетела, утащив его в клюве.

Оба рассмеялись.

— Неужели она это съест? — спросила Марина, и Гедеон кивнул:

— Вороны хищники.

— Какой ужас!

— Разве ты не знала, что они крадут птенцов из гнезд?

— Наверное, знала, только никогда об этом не думала. Однажды, давно уже, Гранди сказал мне, что бабочки едят падаль. Мне было противно, потому что они выглядят такими чистыми, воздушными, а едят гнилье. — Ее передернуло. — Это заставило меня посмотреть на них совсем по-другому.

— Да, жизнь сложнее, чем кажется, — согласился Гедеон.

Он лежал на спине, сцепив руки за головой, и смотрел в небо. Глаза его закрылись, и Марина увидела, как разгладились, смягчились резкие черты. Линии рта обмякли, стали нежнее. Скулы, сведенные непонятным напряжением, расслабились. Гедеон выглядел сейчас мягким, уязвимым, рот красиво изогнулся, под тяжелыми веками потух блеск умных черных глаз. Ресницы черными дугами лежали на щеках.

Она старалась не потревожить его сон. Немного выше того места, где они расположились, несколько овец стали с шумом щипать короткую траву. Чайки летали в синем небе над деревней внизу, их белые крылья напоминали серпы. Море сверкало на солнце, голубые волны сливались с маревом, окутывающим все пространство до горизонта.

Гедеон всхрапнул, ресницы его задрожали. Она склонилась над ним и поняла, что он пробуждается. Гедеон открыл глаза и увидел ее. Марина улыбнулась, тонкий локон ее серебристо-белых, мягких волос упал на него.

Он лениво поднял к нему руку.

— Лунный луч, — сказал он хрипловато.

— Ты очень крепко уснул.

— Неловко вышло! Извини.

— Не надо извиняться. Мне не было скучно, я была не одна.

Гедеон приподнял бровь.

Марина взглянула на овец, потом на чаек.

— Вокруг всегда есть кто-то. Надо только приглядеться.

Он снова улыбнулся, на этот раз мягко:

— Как, например, Эмма и Мэг?

Марина широко распахнула глаза, блеснувшие живой голубизной:

— Как ты узнал об этом?

— Твой дед сказал, — ответил он после короткой заминки.

И она снова подумала, неужели все эти странные переглядывания и непонятные паузы просто плод ее фантазии. Он же сказал, что у нее богатое воображение.

Марина взглянула на солнце.

— Мне кажется, пора отправляться домой, Гранди будет волноваться, куда мы пропали.

Она встала, и Гедеон лениво протянул ей руку. Она засмеялась и потянула, и вот он стоит радом, глядя сверху вниз:

— Ты порозовела, солнце обожгло кожу.

— Моя бедная кожа, — простонала она. — Мне и минуты нельзя побыть на солнце, я тут же делаюсь как вареный рак.

— Сегодня не как рак, а как нежно-розовая семга.

— Вот спасибо, — засмеялась она. — Ты меня утешил.

— Я обожаю семгу, — и он поцеловал ее в щеку.

Идти вниз было куда легче, чем в гору, однако потребовалось полчаса, чтобы добраться до деревни. Миссис Робинсон вышла им навстречу с газетой для Гранди. Марина улыбалась, выслушивая поток новостей, и, когда почувствовала, что можно уйти, не обидев собеседницы, она еще раз улыбнулась и сказала, что им нужно торопиться.

На пути к дому Гедеон заметил с усмешкой:

— Зачем здесь нужны газеты? Миссис Робинсон сообщает все новости бесплатно.

— По-настоящему интересных новостей в газетах не печатают. Когда миссис Дудек заперла своего мужа в угольном подвале, ни одна газета не сообщила об этом. А мы все знали. А разве найдется газета, которая напечатает про то, что отец третьего ребенка у Смитов совсем не мистер Смит, а молочник?

— Боже мой! А как она об этом узнает?

— Бог знает. Это или предположение, или чистая выдумка, а может, на эту мысль ее натолкнуло то, что у бедного малыша и у молочника рыжие волосы.

— В таком крошечном поселке столько страстей!

— Чем тише и меньше поселок, тем сильней страсти, — ответила Марина очень серьезно. — Дедушка твердо убежден, что она все выдумывает, а я думаю, что не все.

Гедеон молча шел рядом с ней, пока они не вошли в дом.

— А про твоего дедушку она тоже что-нибудь рассказывает?

— Что? — Она быстро к нему повернулась.

Лицо Гедеона было непроницаемо:

— Бог знает, она ведь могла.

Марина нахмурилась.

— Я от нее ничего подобного не слыхала, но ведь у нее свой метод. Она тебе расскажет все о каждом, но ничего о тебе самом.

Гедеон начал тихонько насвистывать. Гранди поднял голову, когда они появились на кухне. Лицо у него было хмурое, напряженное. Марина легонько его поцеловала, в надежде, что он не сердится. Дед смотрел ей в глаза несколько секунд, как будто выискивая в ее лице что-то, потом улыбнулся.

— Видно, что вы много лазили по кручам.

— Было очень хорошо. Только одна ужасная ворона украла у нас часть завтрака, зато остальное съел Гедеон.

— А кто умял салат и яблоко? — запротестовал тот, поддразнивая ее.

— Вот сравнил! — Она заглянула в булькающую кастрюлю, в которой дедушка что-то помешивал. — Тушеное мясо?

Гранди кивнул:

— Барашек.

— Ты любишь тушеного барашка, Гедеон? — спросила она.

— Обожаю, — ответил Гедеон и отдал дедушке газету. Тот сел к столу, чтобы ее просмотреть, Марина направилась к двери:

— Пойду вымоюсь и переоденусь.

Гранди промолчал, он не отрываясь смотрел в газету. Гедеон, не отводя глаз от Марины, сказал, улыбаясь:

— У тебя грязь на носу, — как будто ему это очень нравилось.

Она скорчила ему гримасу и вышла. Закрывая за собой дверь, Марина оглянулась и увидела лицо Гранди. Он продолжал глядеть в газету, но был очень бледен.

Она вымылась и переоделась в бледно-розовое льняное платье с круглым твердым воротничком. Спустившись на кухню, она застала мужчин за тихим разговором. Увидев ее, они тотчас же замолчали.

Марина села и огляделась.

— А где газета, Гранди? Я хочу посмотреть гороскоп. Ты в каком месяце родился, Гедеон? Ты похож на овна.

— Ах ты Боже мой! — передразнил он ее.

— А что, разве не овен?

— Нет.

Их глаза встретились, они рассмеялись.

— Не дразнись. Какой твой знак зодиака?

— У меня знак человека, который не верит всем этим глупостям, — отпарировал он.

— Где газета? — опять спросила Марина.

Гранди, явно смущенный, посмотрел на Гедеона.

— Какая жалость, — сказал тот, гримасничая. — Это моя вина. Завернул в нее остатки от пикника и выбросил.

Марина посмотрела ему в глаза и поняла, что он врет.

Гранди подошел к плите и поднял крышку кастрюли. Ароматный запах наполнил кухню.

— Почти готово. Ты хочешь есть, Гедеон?

— Я голоден как зверь. Сейчас соберу на стол. Подвиньтесь, леди, сделайте одолжение. — Он склонился над ее стулом и чуть прижался щекой к ее щеке. Черные глаза улыбались, и она ответила улыбкой, но принужденно, хоть и не могла объяснить себе, почему. Гедеон ей нравился, он был очень обаятелен, когда хотел, но он врал. Она не понимала, что происходит, только видела, что вокруг старых, усталых глаз деда легли тени, а около рта — морщины, и произошло все это после приезда Гедеона.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

На следующее утро она проснулась и увидела комнату, залитую солнцем, услышала где-то в саду скворца, поющего о наступлении утра. Марина выскочила из кровати и подбежала к окну. Облокотясь на подоконник, она глубоко вдохнула морской воздух, потом глянула вниз и увидела Гедеона. Он стоял, руки на узких бедрах, и ветер ерошил ему волосы. В эту минуту он ощутил ее присутствие и поднял голову. Марина улыбнулась и получила в ответ чуть кривую усмешку, но глаза смотрели ласково.

— Спускайся, лентяйка, я тебя жду, — позвал он.

Но ей не хотелось торопиться. Подперев подбородок, глядя вниз, она бросила:

— День сегодня слишком хорош, чтобы спешить. Я не хочу суетиться.

— Спускайся сама, а не то я поднимусь наверх и примусь за тебя. — Гедеон сказал это тихо, как бы предвкушая удовольствие.

Секунду она колебалась, подумав, не спровоцировать ли его, но по выражению глаз Гедеона поняла, что он знает о ее мыслях. Они улыбались, наблюдая друг за другом, потом он двинулся, всем видом показывая, что готов выполнить угрозу. Марина засмеялась:

— Иду! — и пригнулась.

— Правильно делаешь, — ласково ухмыльнулся Гедеон.

Она отошла от окна, но остановилась, закинув руки за голову и встав на цыпочки. Марина ощущала, что все ее тело наполняется новой жизнью, ей хотелось запеть. Утро было так прекрасно, будто мир родился заново. Марине и сейчас не хотелось двигаться, она боялась потревожить счастье, которое в себе открыла.

Она спустилась вниз и обнаружила, что стол уже накрыт к завтраку и аромат кофе мешается с запахом жареного бекона. Гедеон оглянулся и осмотрел ее с ног до головы. Он не сказал ни слова, но она знала, что ее тонкое хлопковое платье с юбкой в складочку и скромным воротником, украшенным фестончиками, получило одобрение. Марина прошла, чтобы сесть, но он остановил ее, коснувшись руки. Когда она обернулась, желая узнать, в чем дело, он быстро дотронулся до ее щеки губами, потом принялся доставать готовый завтрак из духовки. Она сильно покраснела и села. Марину не удивил этот поцелуй, но где-то в глубине сознания мелькнула мысль, что нельзя позволять Гедеону целоваться, когда ему вздумается.

Она была знакома с ним совсем недолго, всего один день. Марина была в смятении, казалось, краткость их знакомства никак не соответствовала тому, что они чувствовали и как себя вели. Между ними все время было ощущение странной близости. И здравый смысл не имел к этому никакого отношения.

— Я думаю, не поехать ли нам покататься? — спросил Гедеон чуть погодя, допивая свой кофе.

— Куда? — Она сразу ухватилась за идею. Ей редко доводилось ездить в машине. Она вспомнила маленький желтый спортивный автомобиль, и лицо ее разгорелось от предвкушения удовольствия.

Гедеон пожал плечами:

— Какая разница? Просто поедем и потом увидим, куда.

Марина бросила взгляд на дверь, он перехватил его и улыбнулся:

— Гранди не будет возражать.

Иногда он звал дедушку мистером Грандисоном, как если бы был с ним едва знаком. Иногда вдруг называл его домашним прозвищем, и тогда ее ухо улавливало нотки дружеской фамильярности. Маленькая морщинка легла у нее меж бровей, и нежное юное лицо омрачила тень тревоги. Гедеон быстро и очень внимательно взглянул на Марину.

— Что-нибудь не так? Не хочешь ехать? — спросил он отрывисто, и она невольно ответила:

— Нет, очень хочу.

Гедеон вел машину тихими проселочными дорогами вдоль побережья, избегая городов и шумных дорог. Он не превышал скорости, поэтому они спокойно любовались сельскими пейзажами. Марина сразу поняла, что он прекрасно ориентируется на побережье. Все въезды и выезды с главных магистралей, все короткие дороги, все перекрестки он знал и ехал, не глядя на карту. Они избегали больших шоссе и наслаждались покоем безлюдного пейзажа.

Взглянув на часы, Гедеон заметил:

— Я думаю, мы перекусим где-нибудь в пабе. Ты не возражаешь, если мы на скорую руку поедим? Я знаю туг одно тихое местечко, где можно закусить — сандвичи, сосиски и все такое.

— Это было бы чудесно, — согласилась она.

Они молчали всю дорогу. Марину убаюкал ветер, раздувавший ей волосы, и запах полей по обеим сторонам дороги. Посмотрев на Гедеона, она подумала, что, возможно, он молчалив от природы, а может быть, ему не о чем с ней говорить. Видно было, что ее общество доставляло ему удовольствие. Время от времени он поглядывал на нее, и от его улыбки становилось теплее. Однако Гедеон избегал разговоров, ограничиваясь ничего не значащими замечаниями, стараясь о себе ничего не рассказывать.

Вдруг ей пришло в голову, что у него могли быть неприятности. Возможно, он прячется? От чего-то или кого-то? Гедеон не походил на человека, избегающего осложнений. Но порой, когда он терял контроль над выражением лица, оно становилось угрюмым и отражало какое-то внутреннее напряжение, непонятное Марине.

— Сколько ты у нас проживешь? — неожиданно спросила она. Они подъезжали к маленькой автомобильной стоянке, мощенной гравием, и руки Гедеона заметно дрогнули на руле.

— Я еще не решил. Это зависит от обстоятельств.

— От каких?

Он повернул голову и пристально посмотрел ей в глаза, как будто искал там что-то, одному ему ведомое.

— От разных, — медленно выговорил он, и она поняла, что он не нашел того, что искал. Что это было?

Ей хотелось спросить, не случилось ли с ним беды, но он вдруг ушел в себя, и она не решилась. Гедеон вылез из машины, обошел ее кругом и помог выйти девушке.

Бар оказался крошечным, он весь сверкал чистотой и был почти пуст. В углу сидел старик в плоской кепке и читал газету. Молодая парочка шепталась за столиком. Бармен подал им сандвичи и горячие сосиски. Гедеон пил светлое пиво, а Марина лимонад в высоком стакане с кусочком лимона и льдом, который позвякивал о стенки, пока она несла его до столика.

По стенам были развешаны зеркала в резных рамах времен короля Эдуарда. Когда Марина гляделась в них, у нее появлялась уверенность, что она уже видела все это однажды. Нахмурясь, она пыталась вспомнить, уж не привозил ли ее сюда Гранди. Гедеон заметил, что она погрустнела, и тихо спросил:

— Что случилось?

— Да вот, зеркала, — ответила она. — Они выглядят ужасно знакомыми.

Он огляделся и пожал плечами.

— Такие встречаются во многих старых пабах. Да и в лондонских театрах тоже. Одно время они были в большой моде.

— Ты любишь театры? — опросила Марина. — Я была всего несколько раз вместе с Гранди. Мы отправлялись на поезде в Лондон и ночевали там.

Это всегда было волнующим путешествием. Случалось, Марину даже подташнило от возбуждения накануне поездки. Ее лицо и сейчас отразило смятение, глаза расширились и блестели, на щеках появились пятна румянца. Гедеон внимательно наблюдал за изменениями ее лица, за подрагиванием розовых губ.

— Ты ужасно взвинчена, — сказал он спокойно, и она прикусила нижнюю губу, признавая справедливость его замечания.

У нее всегда была очень возбудимая нервная система, легко реагирующая на чувства и обстоятельства. Гранди говорил, что это один из ее талантов, который делает ее исполнение таким эмоционально насыщенным. Но она не могла контролировать силу и глубину эмоций, и эта особенность стала для нее проклятьем.

Перекусив, они отправились дальше, но им пришлось объезжать один из окраинных районов большого города. Пришлось ехать медленнее, из-за того что движение на шоссе диктовало свои условия. Гедеон поморщился и, извиняясь, сказал:

— Пока мы выберемся отсюда, пройдет какое-то время.

Она положила локоть на спинку сиденья как раз между собой и Гедеоном и улыбнулась ему:

— Я не возражаю.

Она была слишком счастлива, чтобы возражать. Марина засмотрелась на его лицо, и Гедеон медленно наклонился, чтобы поцеловать ее в губы.

Когда он откинулся, Марина почувствовала, что за ними наблюдают. Раскрасневшись от поцелуя, она подняла глаза и увидела длинную, обтекаемую красную машину, как раз сзади. За рулем сидел невысокий лысеющий мужчина, но наблюдал за ними не он. С ним радом сидела женщина, и, хотя Марина не видела ее лица, скрытого большими темными очками, она ощутила исходящую от нее враждебность.

Гедеон, увидев, что его спутница смотрит назад, тоже обернулся. И тут Марина почувствовала, как он вздрогнул. Она сидела выпрямившись и глядела прямо на него. Гедеон сильно побледнел, тут она не могла ошибиться. Побледнел от корней волос до прямого напряженного рта. Сзади засигналили. Гедеон снова повернулся, и Марина увидела, как женщина повелительно машет ему рукой. Красная машина свернула к обочине и остановилась. Но Гедеон упрямо продолжал глядеть на дорогу. Руки его так крепко сжимали руль, что даже косточки побледнели. Он отвернулся от Марины, но ей все равно были видны черные сдвинутые брови и подергивающийся мускул на смуглой щеке.

Марина поняла, что он быстро прикидывает в уме, как ему поступить. Красная машина опять засигналила, и тогда она, взглянув на него, сказала:

— Они просят тебя остановиться. Это ведь твои знакомые, правда?

Гедеон не ответил ей. Он остановил машину у обочины, немного впереди красного автомобиля, открыл дверцу и спустил ноги. Потом повернулся к Марине и твердо сказал:

— Оставайся в машине! — Едва она открыла рот, как он повторил еще резче: — Оставайся на месте!

Он быстро уходил, его худое тело, казалось, потеряло гибкость, но Марина не смотрела ему вслед. Ее задел тон, которым он с ней говорил, холодный блеск его глаз. Она старалась смотреть прямо на дорогу, но глаза невольно заглядывали в зеркальце заднего вида, поэтому Марина увидела, как из красной машины вышла женщина и грациозной походкой направилась навстречу Гедеону. У нее были такие же, как у него, черные волосы, собранные сзади в высокую прическу. Лица не было видно за огромными черными очками, а ярко-красные губы изогнулись в улыбке, когда они с Гедеоном встретились наконец на тротуаре.

Марина не слышала, что они говорили, но в этом не было нужды. Она видела, как женщина обняла Гедеона, взяла руками его голову и притянула к себе. Их губы встретились, но тут Марина заставила себя отвернуться. Она кипела от обиды, ей хотелось выскочить из машины и уйти. Она ничего не знала о мужчинах, но она была уже достаточно взрослой и прекрасно поняла, с какой жадной чувственностью женщина целовала Гедеона.

Марина решила больше на них не смотреть, сплела пальцы и уставилась на них, ожидая возвращения Гедеона. Тикали часы на приборной доске, и она не слышала ничего, кроме этого тиканья. Время почти не двигалось. О чем так долго говорил Гедеон с этой женщиной? Она не выдержала и решила еще раз взглянуть. Они стояли на том же месте, женщина что-то говорила, вцепившись ему в руку, заглядывая в лицо.

Но даже издалека было видно, что Гедеон оставался безучастным. Марина вглядывалась в его черты, пытаясь понять, какие эмоции скрывает это холодное выражение, но видела только нетерпеливое ожидание минуты, когда женщина кончит говорить и ему можно будет уйти.

Вдруг женщина размахнулась и ударила его по лицу. Марина вздрогнула и замерла, как будто ударили ее.

Гедеон резко дернулся, у него даже рука поднялась для ответного удара. Но он тут же опомнился и произнес что-то, почти не разжимая губ. Круто развернувшись на каблуках, он пошел к своей машине.

Марина сидела по-прежнему, глядя на сплетенные пальцы. Гедеон сел за руль, и тут она отчетливо услышала, что кто-то бежит. Марина оглянулась, но Гедеон уже завел мотор. К ним, отчаянно стуча каблучками по асфальту, бежала женщина из красного автомобиля. Но их машина уже отъехала от обочины и влилась в поток, двигавшийся по шоссе. Женщина остановилась, судорожно прижав к себе руки.

Марина поняла, какая буря чувств одолевала ту, другую, и ужаснулась. Она почувствовала, что часть этой горечи выплеснулась на нее, и она отпрянула, отвернулась.

Гедеон вел машину молча, лицо его, застывшее в неподвижности, напоминало профиль на новой монете, челюсть и скулы окаменели от ярости. Марина смотрела в окно, она видела, что он не собирается объяснять ей случившееся, истинный смысл этой встречи она плохо понимала. Между ними, как завеса тумана, висело молчание.

Но, несмотря на неопытность, она о многом догадывалась. Очевидно, женщина была влюблена в Гедеона, и, судя по тому, как она его целовала, прежде между ними были близкие отношения. Но холодность Гедеона подсказывала Марине, что у них произошла ссора, видимо, женщина продолжала его любить, а он сердился на нее. Может быть, не только сердился? Достаточно было вспомнить выражение лица и бледность Гедеона во время их встречи.

Какими бы ни были их прежние отношения, в душе Гедеона от них осталось только озлобление и какой-то тяжелый осадок. Может быть, в нем говорила ревность, если та женщина была ему неверна? И в этом причина его угрюмой задумчивости?

Марине трудно было судить о внешности незнакомки, но она не могла не заметить ее изящные движения, красивую форму губ, а главное — влекущую, уверенную улыбку, которой та одарила Гедеона, целуя его.

Гедеон был мужчиной в расцвете сил, вдвое старше Марины. Естественно, в прошлом у него были романы. Но они не имели к Марине никакого отношения, поэтому она злилась на себя за то, что эта сцена вызвала у нее неприятные ощущения. Они были знакомы всего два дня, Гедеон ничего о своей жизни не рассказывал, какое она имела право принимать так близко к сердцу поцелуй той женщины?

Марина пыталась смотреть на кустарник, мелькавший по обочинам. Машина опять мчалась по тихой сельской местности, и Марина решила, что они возвращаются в Бассли. Гедеон так долго молчал, что она вздрогнула и испуганно обернулась, когда он наконец заговорил.

— Извини, я слишком был резок с тобой, — сказал он, внимательно заглядывая ей в глаза.

— Не имеет значения. — Она отвернулась.

— Нет, имеет, — ответил он серьезно.

Марина пожала плечами.

— Я поняла, что ты расстроен встречей со своей подругой.

Он коротко рассмеялся:

— Она мне не подруга.

От этих слов она чуть повеселела, но промолчала.

— Она выглядела очень расстроенной, — сказала Марина немного погодя. Ей было стыдно за свое любопытство, но желание услышать от него хоть что-нибудь о происшедшем было сильнее.

Однако Гедеон отвечать не стал. Он пристально глядел на дорогу, и по лицу его было видно, что он опять еле сдерживает гнев. После минутного молчания он снова сказал:

— Извини меня, я не должен был так с тобой разговаривать.

Теперь пришла ее очередь промолчать. Она поняла, он действительно жалеет, что говорил с ней грубо, но жалеет как несмышленого ребенка, и тут она разозлилась. Стало ясно, что Гедеон все время обращался с ней как с ребенком, хотя и был очень заботлив.

Марина отвернулась, чтобы он не заметил, как неприятен ей этот тон.

Остаток пути они проехали в молчании. И, только остановив машину, он снова повернулся к ней и, взяв за руку, спросил:

— Ты сердишься на меня?

Голос был почти умоляющий, и ей пришлось вежливо ответить:

— Конечно, нет. С чего бы мне сердиться?

— Не могу я тебе всего объяснить, — сказал он не очень любезно. — Но ты можешь простить мне, как я с тобой говорил?

— Я же сказала, что да, конечно, — тихо ответила Марина и, освободив руку, вышла из машины.

Но к дому она не пошла, а свернула в сторону скал. Гедеон догнал ее и попытался опять взять за руку.

— Ты куда? — Голос был хриплый, в нем слышалось неподдельное волнение. Она увидела бисеринки пота у него на лбу.

Марина удивилась и нахмурилась.

— Пойду погуляю.

— Сначала надо зайти к Гранди. — Гедеон теперь крепко сжимал ее руку.

— Вот ты и пойди, — Марина говорила не вполне уверенно. — Я хочу пройтись.

Но когда она все-таки повернулась и пошла, а он двинулся следом, она без гнева, но уже твердо повторила:

— Пожалуйста, я хочу пойти одна.

Она двинулась вниз по тропе, а он долго смотрел ей вслед. Марина шла между скал и слушала пронзительные крики чаек, взмывающих и стремительно падающих вниз, рассекая теплый воздух. Море сверкало у нее под ногами, легкие наполнял сладкий запах нагретой солнцем травы. Она легла и поняла, что всю обратную дорогу ей было душно в машине. Ей хотелось, нет, ей было просто необходимо как можно скорее отделаться от Гедеона. Он чем-то ее угнетал. Марина сама толком не понимала, что именно ей мешало — какие-то его эмоции или внутреннее напряжение, которое она не могла не чувствовать. Она твердо знала одно: ей нужно уйти от всего этого. Его напряжение передавалось ей, а поскольку она не знала причин, то такое состояние становилось непереносимым.

Мимо пролетел сорвавшийся камень, и Марина услышала чьи-то шаги. Неужели Гедеон? Она сжалась и повернула голову. Но это был не он. По тропинке шагал молодой человек В полосатой рубашке и джинсах, на шее висел бинокль. Кожа у него обгорела и стала яркорозовой, а светлые короткие волосы пристали ко лбу, на котором виднелись капли пота. Очевидно, он уже давно был в пути.

Увидев Марину, он остановился.

— О, извините, — воскликнул он удивленно, но видно было, что ему приятно на нее смотреть. Молодой человек улыбнулся: — Я вас побеспокоил?

— Совсем нет. — Марина приподнялась, собираясь встать. Молодой человек сел рядом.

— Не уходите, пожалуйста. Я совсем не хотел вас потревожить.

— Вы меня не потревожили, я и так собиралась уходить, — улыбнулась Марина.

— Не надо так сразу уходить, — попросил он, удерживая ее за руку. — Скажите, как мне добраться до ближайшей деревни?

Марина снова села, опираясь на руки.

— Бассли совсем близко отсюда.

Молодой человек достал из рюкзака карту, и они склонились над ней. Марина показала ему, где находится деревня, а он предложил ей попить. Из плотно набитого рюкзака он извлек пластиковую фляжку с апельсиновым соком и пластиковую кружку, из которой каждый выпил по глотку. Затем он спрятал все обратно и представился:

— Меня зовут Том Хаттон.

Марина назвала свое имя и увидела, что он удивлен и заинтересован.

— Какое роскошное имя, и точное. — Он поглядел на море и вздохнул. — Вы здесь отдыхаете?

— Нет, я здесь живу.

— Тем более точное имя. А я вот в отпуске, путешествую пешком. Вообще-то я работаю в Бирмингеме. Очень хорошо, что мне удалось оттуда вырваться.

— Кем вы работаете?

— Чертежником. Приходится всегда быть очень внимательным, а работа бывает такой скучной. — Молодой человек не отрываясь смотрел на ее волосы, развеваемые легким морским бризом. — Какие у вас потрясающие волосы! Никогда таких не видел. Они настоящие?

Марина рассмеялась.

— Вы имеете в виду, не крашу ли я их? Нет, это мой настоящий цвет. Когда я была маленькой, они были еще светлее.

— Неужели такое бывает? — Том дотронулся до тонкой белой пряди. — Я даже представить себе этого не мог.

Какой-то звук сзади заставил их оглянуться. На краю скалы стоял Гедеон. Лицо у него было злое и хмурое.

— Марина! Дедушка ждет.

Том отдернул руку от ее волос. Марина улыбнулась ему:

— Приятно было познакомиться.

— Может, мы встретимся еще какнибудь? — спросил Том с надеждой. — Я, наверное, остановлюсь в деревне на несколько дней. Хочется понаблюдать за птицами, — и он указал на бинокль.

— Вы орнитолог-любитель? — Она сочувственно рассмеялась. — Да, Бирмингем неподходящее место для такого увлечения.

— Марина! — Голос Гедеона стал еще раздражительнее. — Ты идешь?

Она поднялась, щеки ее слегка покраснели. Том оглянулся на Гедеона и спросил с досадой:

— Это ваш отец?

Марина опять рассмеялась, но тут же умолкла, почувствовав закипающий гнев Гедеона. Он услышал вопрос, и это разозлило его окончательно.

— Нет, — ответила она, поднимаясь по тропинке между скал. — До свидания, Том.

— До встречи, — отозвался он.

Она поднялась, и Гедеон, протянув руку, резким движением вытянул ее наверх. Марина поняла, что он в ярости. Если бы он мог, он, кажется, взял бы ее за плечи и потряс. Вся нежность исчезла без следа. Перед ней был другой человек, с холодными, злыми глазами.

— Где ты его нашла? — спросил он резко.

— Он путешествует пешком, хочет остановиться в деревне. А в чем дело?

— Разве можно разговаривать неизвестно с кем? Ты же его совсем не знаешь.

— Вот о тебе я действительно ничего не знаю. Это ты неизвестно кто! — отпарировала она. Во многих отношениях она и правда знала его хуже Тома Хаттона, чья честность и доброта отражались на его белокожем, раскрасневшемся лице. Достаточно было всего раз взглянуть на Тома, чтобы понять его до конца. В отличие от Гедеона Ферса в нем не было ничего загадочного и необъяснимого.

— Ты же понимаешь, что я имею в виду, — пожал он плечами, не придавая значения ее замечанию.

— Нет, не понимаю, — возразила она. Ей казалось, она уже хорошо знала его, но то, как холодно и высокомерно он говорил с женщиной в черных очках, изменило ее представление о нем. Марина поняла одно — женщина любила Гедеона, ей было плохо, а он отвечал ей холодным безразличием. Это мучило Марину.

Гедеон остановился и повернулся к ней, лицо его было напряженным.

— Марина, я не хочу тебя обидеть, но ты совсем не разбираешься в людях.

— Том никого никогда не обидит. — Она была уверена в этом после пяти минут знакомства, стоило взглянуть на его открытое, дружелюбное лицо.

Гедеон странно вздохнул.

— Нельзя быть такой доверчивой. Держись от него подальше. Мне не нравится, как он на тебя смотрит.

У Марины глаза стали круглыми от удивления.

— Да что ты имеешь в виду? — И подумала про себя: «Том? Какая чепуха. Гедеон говорит глупости».

Казалось, Гедеон растерялся. Он нахмурился, сжал челюсти, она ощутила, что внутри у него все кипит. Он искал, что бы ей ответить, и не находил нужных слов. У него вырывались какие-то несвязные фразы, по которым было видно, как он расстроен и раздражен.

— Почему он сказал, что я твой отец? Неужели можно подумать, что у меня может быть такой взрослый ребенок?

Марине показался смешным его гнев, но она смягчилась, увидев, что он тоже уязвим, что есть вещи, которые его обижают.

— Бедненький Гедеон!

Но Гедеон заметил дразнящую интонацию, круто повернулся к ней, и глаза его сверкнули.

— Не смей надо мной смеяться, черт возьми!

— Извини. — Он был просто разъярен. Что заставило его возненавидеть Тома с первого взгляда? Неужели возраст? — Я думаю. Том и не разглядел тебя как следует.

— Пожалуй, — согласился Гедеон, и лицо его смягчилось. — Он был слишком занят тобой.

Она покраснела, и легкая дрожь пробежала у нее по спине. Глаза их встретились, и Гедеон ласково тронул ее за руку.

— Марина. — В его голосе прозвучала какаято нота, заставившая ее насторожиться. Он искоса взглянул на тропинку, потом взял ее за худенькие плечи, притянул к себе, наклонился и крепко поцеловал.

Этот поцелуй так удивил и потряс ее, что она ничего не сообразила, потом она услышала шаги где-то совсем близко. Гедеон медленно выпрямился, и тогда Марина увидела белокурую голову Тома Хаттона, скрывшуюся за камнями в направлении деревни.

Она вспыхнула, повернулась к Гедеону и увидела на его лице самодовольное и своенравное выражение.

— Так ты сделал это нарочно!

Он ухмыльнулся, очень довольный собой.

— Что я сделал?

— Зачем?

— Я не знаю, о чем ты, — сказал Гедеон и пошел в сторону дома, таща ее за руку, как ребенка, крепко сжав ей запястье.

Марина рассердилась, что он поцеловал ее на глазах у Тома, она видела, что он сделал это нарочно. Он хотел, чтобы Том держался от нее подальше. Но почему? Какое право он имел так себя вести?

Войдя в дом, она поняла, что дедушка беспокоился. Но когда дед увидел Гедеона, ведущего Марину за руку, заметил ее красное, рассерженное лицо, он заволновался еще больше.

— Что случилось?

— Его спроси, — ответила Марина сердито и, дернув руку, высвободилась.

Гранди отвернулся, на бледном лице деда она прочла настоящую ненависть.

Тогда она взглянула на Гедеона и заметила в его черных глазах, устремленных на деда, нечто вроде предостережения и предупреждения.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

После ужина Марина опять играла для Гедеона. В комнату тихо вошел Гранди и уселся в старое кресло. Он слушал, откинув голову на спинку, иногда по его лицу пробегала тень, когда ему казалось, что она исполняет тот или иной пассаж недостаточно точно. Гранди не легко было угодить. Он приучал ее много работать с самого детства. «Музыка — это только работа, и ничего больше, — говорил он. — Работай, экспрессия придет позднее. Если чувство не основано на виртуозной технике, от него нет никакого проку. Каждый может просто чувствовать. Ты должна уметь излить свое чувство в звуках, а для этого техника должна быть безупречной. Нужно очень много работать».

Пока Марина играла, Гедеон молчал, но она все время ощущала его присутствие. Она не видела его лица, но чувствовала на себе его взгляд.

Окончив произведение, она повернулась к нему, ожидая реакции, руки ее лежали на коленях, ладонями вверх. Она действительно совсем его не знала, но ей было интересно, что он думает о ее исполнении. Гедеон смотрел на Марину блестящими черными глазами и чуть улыбался. Они долго глядели друг другу в глаза. Гедеон молчал, но она чувствовала теплую волну понимания, и это была именно та реакция, которой она ждала.

— Скерцо ты сыграла неточно. Темп взяла слишком быстрый. Я уловил кое-какие помарки, — заметил Гранди.

Марина повернулась к клавиатуре.

— Здесь, да? — Она повторила отрывок, на этот раз сыграв его внимательнее, акцентируя правильно каждую ноту. Затем она опять повернулась к Гранди, смахнув со щеки серебристую прядь волос: — Ну как, лучше?

— Лучше, — ответил он и улыбнулся. От нее он ожидал только идеального исполнения. Себе он тоже никогда не делал поблажек. В свое время он был знаменитым пианистом, выступал в концертных залах всего мира, и везде его принимали с восторгом, его игрой восхищались. Но даже международное признание не значило для него столько, сколько значило внутреннее убеждение, что произведение, которое он исполнял, должно звучать именно так, а не иначе. Это было целью всех его усилий, только для этого он работал. Все, что давала ему слава, не имело такого значения, хотя известность была ему приятна.

Сын Гранди Питер особой склонности к музыке никогда не проявлял. «Слишком был ленив», — говорил о нем дед с презрением. Марина не знала, что именно дурного натворил ее отец. Гравди был скрытным человеком и никогда на этот счет не распространялся.

Дед поднялся, зевая, и пробормотал:

— Пора спать.

Марина смотрела на его негнущиеся, синеватые пальцы, на руки со вздутыми венами, которым трудно было справиться с дверной ручкой, и на сердце у нее было тяжело. Она с грустью думала, что судьба отняла у Гранди самое дорогое.

Гедеон подошел к роялю, и она встала. Он был намного выше ее, и, чтобы видеть его лицо, Марине пришлось закинуть голову. Они стояли очень близко, и она поняла, что Гедеон смотрит на ее губы.

Если бы это был другой мужчина, она уже решила бы, что с ней заигрывают. Время от времени их летние постояльцы, считая, что ей скучно вдвоем со стариком, делали попытки ее развлечь, но Марина без труда ставила их на место. Однако она научилась по нагловатому выражению глаз понимать, что ее хотят поцеловать.

Но глаза Гедеона были совсем другими. Он смотрел на ее губы из-под опущенных ресниц, и по выражению лица казалось, что это доставляет ему какое-то особое удовольствие. Гедеон начал осторожно, его губы ласкали ее, едва касаясь. Он обнял Марину за талию, прижал к себе, и она сама положила руки ему на грудь. Губы Гедеона нежно приоткрыли ей рот. Он задышал чуть быстрее. Одна рука двигалась у нее по спине, перебирая тонкие косточки и прижимая ее все крепче. Теперь он целовал ее по-новому, жадно. Другой рукой он заставил ее закинуть голову, теперь его губы требовали ответа.

Она задохнулась, чувствуя глубоко внутри дрожь от наслаждения. Марина высвободила руки и обняла его за шею, пальцы ее ласкали гладкую кожу, ощущая, как напрягаются мускулы от ее прикосновений.

Гедеон отнял губы и посмотрел ей в глаза. Раскрасневшаяся и трепещущая, она встретила его взгляд с робостью. В его глазах был немой вопрос, на который он искал ответа. Марина не понимала вопроса и не знала, как она должна отвечать, но покорное выражение лица сказало все за нее. Через мгновение он снова припал к ее губам с такой жадностью, что все ее тело отозвалось с неожиданной силой.

Он сел в кресло Гранди, целуя ее губы и лаская податливое тело. Ей даже не приходило в голову ужаснуться или воспротивиться его ласкам. Рука Гедеона гладила ее плечи, грудь, талию, но то, что он делал, не казалось ей новым и страшным. Она обняла его черноволосую голову и вздохнула от острого наслаждения.

Дверь неожиданно открылась. Рука Гедеона лежала у нее на груди, кончиками чувственных пальцев он поглаживал ее. Гедеон поднял голову и медленно убрал руку. Вся кровь бросилась в лицо Марине. С ужасом глядя на дверь, она хотела соскочить с его колен, но Гедеон твердо ее остановил.

— Спокойной ночи, — сказал Гранди резко, и дверь захлопнулась.

Марина в изумлении повернулась к Гедеону, тот сидел, откинувшись в кресле, и наблюдал за ней.

Марина тонко чувствовала каждый оттенок настроения своего дедушки. Прожив с ним столько лет, она безошибочно угадывала все его мысли и чувства. Она видела, что Гранди поражен, рассержен, что увиденное возмутило его. Однако он ушел, не сказав ни слова. Марина вопросительно заглянула в черные глаза Гедеона. Почему Гранди промолчал? Почему он просто, вышел?

Но вместо ответа Гедеон странно улыбнулся и сказал:

— Пожалуй, пора спать.

В его голосе она ясно услышала неостывшее возбуждение страсти.

Поднявшись к себе в комнату, она разделась и легла в постель. Марина все время слышала движение в комнате Гедеона, поскрипывание половиц, даже то, как он заводил часы. Марина отдернула занавески на окнах. Лунный свет, струясь по комнате, покрыл всю мебель серебряной пылью. Морской отлив шептал внизу тихо и печально.

Эмма и Мэг сидели в ногах кровати, выпрямив спинки. В лунном свете казалось, что они внимательно к ней прислушиваются. «Неужели он шантажирует Гранди?»— спросила их Марина. Под одеялом у нее торчали пальцы ног, и она задумчиво ими шевелила. «Но тогда дедушка бы его ненавидел. А это не так. Сегодня вечером он улыбнулся Гедеону, и было видно, что он хорошо к нему относится. Все равно, Гедеон чем-то его беспокоит. Беспокоит, но не пугает».

Тут она вспомнила, как Гедеон целовал и ласкал ее, и она покраснела. Все казалось таким естественным, как будто случалось уже много раз. Его длинные пальцы хорошо знали ее тело, а тело хорошо знало их прикосновение.

— Это просто страшно, — сказала она и вздрогнула. — Наверное, тут не обошлось без переселения душ. — Она услышала бесшумный смех кукол и скорчила им гримаску. — Надо же найти какое-то объяснение.

Закрыв глаза, она слушала шум моря и постепенно засыпала. Но сон ее был беспокоен. Лунный свет падал ей на веки и будил сновидения. Ей снилось, что она стала невесомой и свободно парит, летит куда-то, а ветер раздувает ее длинные волосы.

Потом она увидела, что стоит в комнате и смотрит сквозь лунный свет на чью-то кровать. На ней сидит Гедеон, отбросив смятую простыню. Марина видит его гладкие плечи в бледном свете луны. Она медленно парит над полом, не касаясь кровати, и не может оторвать глаз от его тела. Он молчит, веки его широко распахнуты и глаза мерцают, как два глубоких черных колодца. Гедеон наблюдает, как она, встав на колени на краю кровати, протягивает руку и нежно касается его плеча. Марина чувствует гладкую округлость, и ее пальцы бегут по ключице как по клавиатуре.

Тогда Гедеон тоже поднимает руку и дотрагивается до серебристой пряди волос, с которой играет прохладный морской ветер.

Они касаются друг друга в молчании, в их движениях нет страсти. Гедеон потянул ее вниз, на постель, и она покорно вздохнула. Все их движения осторожной чувственностью напоминают замедленную съемку, каждая ласка точна и хорошо знакома, как если бы повторялась уже много раз.

Его рот нашел ее губы, и Марина задрожала, обняв черноволосую голову. Гедеон неожиданно перекатился и лег на нее, придавив телом.

Она почувствовала острую и сладкую боль, пронзившую ее, Гедеон лежал сверху, дыхание его стало хриплым, так что каждый резкий вдох отдавался у нее в ушах. Его губы касались ее шеи. Он быстро, торопливо целовал плечи, с каждым движением опускаясь все ниже, пока не коснулся лицом ее груди. Тогда все его тело беспокойно задвигалось, а руки скользнули вниз.

Она с трудом приоткрыла тяжелые веки. Голова Гедеона была поднята, но лицо при лунном свете казалось слепым, хотя глаза были открыты. Желание ударило ей в голову, проникая туда из темных глубин тела.

Ни один из них не произнес ни звука. Их обнаженные тела приникли друг к другу, соединяясь в движении. Марина провела рукой по его длинной гладкой спине и ощутила, как напряглись у него мускулы. Тут Гедеон издал хриплый стон, и они растворились друг в друге. Руки их были сплетены, дыхание стало прерывистым от наслаждения.

Ее крутили и швыряли волны страсти. Она слышала, как вскрикивал он, как она сама вскрикивала в ответ, ни о чем больше не спрашивая, ничему не удивляясь и не боясь. Когда наступила кульминация, она почувствовала, что тонет, погружаясь все глубже, выдыхая обессилено. Гедеон лежал на ней, слегка вздрагивая. Казалось, прошло много времени, прежде чем они смогли пошевелиться.

Потом ей почудилось, что она опять поплыла, обхватив его шею руками. Гедеон тихонько поцеловал ее и опустил на постель. Сновидение кончилось, сомкнув лепестки, как цветок.

Проснувшись, она сразу вспомнила свой сон и вздрогнула, как от укола, лицо ее вспыхнуло. Марина в ужасе закрыла лицо руками. Никогда еще она не видела подобных снов. Сквозь пальцы она заметила, что куклы смотрят на нее широко раскрытыми глазами, на их лицах ясно читалось неодобрение.

— Но этого же не было, — сказала Марина сердито. — А разве я могу заставить себя не видеть снов?

Но что такое сон? Может быть, это подсознание, вырвавшееся на волю? Днем сознание крепко держит в узде непослушное тело, но во сне оно теряет свою власть, и подсознательное тонкой струйкой выползает из заветных уголков, как джинн из бутылки.

— Прекратите на меня таращиться! — воскликнула Марина и выскочила из кровати. Кожа ее была прохладной и живой. Она чувствовала, будто сбросила с себя какое-то напряжение. Марина оделась, спустилась вниз и увидела Гедеона, который читал газету за чашкой кофе. Он повернулся, приветливо улыбнувшись, а она опять вспыхнула, но увидела, что лицо его осталось невозмутимым.

«Если бы он только знал!»— подумала она и постаралась придать своему лицу такую же невозмутимость. Она даже попыталась улыбнуться ему в ответ.

— Полчаса назад я услышал, что мистер Грандисон проснулся, и отнес ему чашку кофе. Но вставать он пока не хочет, он немного утомлен.

— Дедушка не заболел? — забеспокоилась она.

Гедеон поднял на нее глаза.

— Дело в том, что ему уже семьдесят. Нельзя требовать от него, чтобы он прыгал как молодой козлик.

— Не смей так говорить! — воскликнула она. Дедушка слишком много значил в ее жизни, чтобы она могла примириться с мыслью, что он уже стар.

Гедеон снова внимательно на нее посмотрел.

— Я думаю, тебе не стоит так волноваться. Он еще вполне здоров для своих лет, если не считать ревматизма. Но он очень устает от постоянных болей, не надо об этом забывать.

— Это я знаю. — Она понурилась. — Ужасно, что я ничем не могу ему помочь.

— Ты очень много для него делаешь уже просто тем, что живешь рядом. Ты теперь его жизнь. Когда ты играешь, он как бы оживает вновь.

Марина и сама прекрасно все знала и очень тревожилась по этому поводу. Гранди возлагал на нее слишком большие надежды. Она постоянно чувствовала на себе этот груз. Цель, которую он ставил перед ней, была невыполнима: только совершенство, и ничего больше. Она все время боялась, что не справится.

Гедеон внимательно наблюдал за ней. Их глаза встретились, и у нее, уже в который раз, появилось ощущение, что он читает ее мысли. Он погладил ей руку.

— Он очень тобой гордится. Ты даешь его жизни новый смысл.

Голос его был полон спокойной уверенности. Он говорил так, как будто хорошо знал не только Гранди, но и вообще разбирался во многих вещах лучше, чем она. Гедеон был для них посторонним человеком, однако вел себя уверенно и авторитетно. Марина нахмурилась.

— Гедеон, скажи мне правду.

Ее голос умолял, но он смотрел на нее без тени волнения.

— Что ты хочешь узнать?

— Скажи мне правду, были вы с Гранди знакомы раньше? Я же не дура, я вижу, что с тех пор, как ты сюда приехал, что-то происходит, — и она всплеснула белыми руками.

Он встал и посмотрел ей прямо в глаза:

— Марина, ты мне веришь?

Расширенными глазами глядела она в его смуглое лицо. После минутного молчания она ответила со вздохом:

— Да!

Она действительно доверяла ему. Эти холодные, спокойные глаза, этот твердый рот завораживали ее. Инстинкт подсказывал ей, что на него можно положиться.

Он улыбнулся, и в его улыбке было столько тепла и нежности, что они тронули ее сердце.

— Верь тому, что я сейчас тебе скажу. Я никогда не причиню вреда ни тебе, ни Гранди. — И, отвернувшись, он продолжил: — Я все время ждал, когда ты спустишься, и теперь умираю с голоду. Что у нас на завтрак?

На завтрак у них был апельсиновый сок и яичница. Гедеон жарил яичницу, а она готовила тосты. Они вместе возились на кухне, улыбаясь друг другу время от времени. У нее опять появилось ощущение, что он был частью ее жизни уже много лет.

После завтрака Марина подвязала волосы лентой и занялась уборкой дома. Она переоделась в рубашку и джинсы, и Руффи все время крутился под ногами и хватал зубами отвороты брюк.

— Гулять хочет, — сказала она.

Тогда Гедеон подошел и развязал ленту, распустив ее волосы по плечам:

— Ну так пойдем погуляем.

Руффи понесся вперед по тропинке между скал, отчаянно лая и виляя хвостом. Над его головой вились чайки, а внизу лежало спокойное матовое море, и солнечные зайчики прыгали на волнах.

Дойдя до мыса Испанская Голова, они попали в рощу, густо и неприятно пахнущую диким чесноком. Вокруг них причудливо изгибались стволы старых грабов.

— Раньше их использовали колесники, — сказал Гедеон, постукивая длинным пальцем по изогнутой ветке. — Им очень подходила такая форма. Может быть, поэтому такие деревья теперь исчезают, они теперь никому не нужны.

Марина передернула плечами:

— Как грустно. Бедные деревья!

Он посмотрел на нее и криво улыбнулся:

— Мы все хотим, чтобы в нас нуждались.

Ее как обожгло, и она отвернулась, вспомнив, как во сне Гедеон хрипло прошептал ей: «Я не могу без тебя».

Бросив на него взгляд сквозь ресницы, она заметила, как блеснули его глаза. Он не может знать, что я думаю, мелькнула у нее мысль, и она покраснела еще больше.

Она пошла быстрее, стараясь убежать от воспоминаний, и тут ее волосы зацепились за скрюченный сучок, живо напомнивший ей изуродованные пальцы Гранди. Она вскрикнула и протянула руку, пытаясь отцепить запутавшуюся прядь.

— Стой смирно, — скомандовал Гедеон.

Пока он распутывал ей волосы, Марина стояла спокойно и ждала. Потом он взял ее за плечи и повернул к себе. Тени веток пробегали по его лицу, он обнимал ее и улыбался.

Она боялась его поцелуев, боялась, что не сможет скрыть своего чувства. Но губы уже горели в ожидании, и поцелуи, пережитые во сне, обжигали ей кожу.

Она повернулась, пытаясь вырваться, но руки Гедеона держали ее крепко.

Марина заглянула ему в лицо. Сощурившись, он спокойно наблюдал за ней. Потом наклонился и поцеловал, крепко и требовательно, прижимая к себе все сильнее.

Марина ощутила прилив жадного желания и ответила на поцелуй со страстью, которую не сумела скрыть. Когда он поднял голову, на лице его было написано такое самодовольство, что она разозлилась.

— Не сопротивляйся мне, Марина, — прошептал он с улыбкой. — Успокойся.

— Но ты не должен… — пробормотала она, вырываясь.

— Почему я не должен?

Она взглянула изумленно.

— Но мы знакомы всего два дня.

— Два дня или два года… Какая разница?

— Конечно, есть разница!

— Почему ты так думаешь?

Она не нашлась, что ответить, и хрипловато выдавила из себя:

— Мне восемнадцать, а тебе сколько лет?

Его лицо сразу переменилось, в голосе появилась стальная нотка:

— Тридцать семь. — И она тут же поняла, что больно задела его. Глаза Гедеона стали беспокойными, на лбу появилась морщина.

— Ты в два раза старше меня.

Мускулы вокруг рта у него напряглись, и он спросил:

— Неужели это тебя беспокоит?

— А разве тебя это не беспокоит? — Она сама знала ответ. Гедеон не мог его скрыть. Глаза у него стали темными и злыми. — Ты женат? — спросила Марина сдавленно. Она понимала, что мужчина в возрасте Гедеона, обладающий его привлекательностью, не мог быть не женатым ни разу.

Наступило молчанье. На щеках Гедеона горело два красных пятна. Помолчав, он ответил: «Нет». И она видела, что он соврал. Это было заметно по глазам.

— Нет? — спросила она тихо, и стало ясно, что Марина знает, что он врет.

Гедеон беспокойно задвигался, лицо его отразило тревогу. Он опять помолчал и, сердито пожав плечами, наконец произнес:

— Сейчас не женат.

— Но раньше был?

Он коротко кивнул и уже хотел отвернуться, но Марине нужно было знать теперь всю правду. Сон, который она видела прошлой ночью, открыл ей, насколько глубоко Гедеон проник в ее подсознание.

— Она жива? Я имею в виду, вы разведены или…

— Нет, мы расстались, — ответил он резко и угрюмо. Марина почувствовала, что он упал духом. «Это та женщина», — подумала она. Таким образом, все объяснялось. Гнев и холодность Гедеона, отчаянье и страсть той женщины. Неужели, несмотря на кажущееся отчуждение, он продолжает любить ее?

Гедеон смотрел на Марину, и она заметила волнение в блестящих черных глазах. Он протянул руку и ласково погладил гладкую округлость ее порозовевшей щеки.

— Забудь, — попросил он. — Это не имеет отношения ни к тебе, ни ко мне. Верь мне, Марина. Я скорей умру, чем сделаю тебе больно.

Он придвинулся к ней и снова стал смотреть на ее губы, и чем ближе, тем жадней и горячей становился его взгляд.

— Нет, — сказала Марина и отодвинулась. — Не надо.

— Ты же знаешь, что надо, — сказал он тихо. Гедеон обнял ее, не давая ускользнуть. Она чувствовала его дыхание у себя на волосах. Под напором эмоций он дышал лихорадочно и хрипло. — Марина, о Марина, — шептал он ей на ухо. Его губы скользнули вдоль щеки и нашли рот. После короткого сопротивления она сдалась со слабым стоном.

Они стояли в тени деревьев, крепко обнявшись, и поцелуй их был так глубок, что ей показалось, что они растворились друг в друге.

Он неохотно отпустил ее, глаза его были еще горячи от страсти. Где-то лаял Руффи, и Гедеон поморщился:

— Надо посмотреть, что он там делает. — Они вышли из рощи, взявшись за руки, и Гедеон все время улыбался.

Руффи встретил на тропинке викария и теперь лаял, прыгая вокруг него как безумный. Почему-то воротничок сутаны, напоминающий собачий ошейник, всегда казался ему злостным нарушением правил. Гранди говорил, что собаки очень консервативны и любое отступление от того, что они считают нормой, вызывает у них раздражение. Поэтому каждый раз, когда Руффи встречал викария, он принимался сердито лаять, хотя тот был человеком добрым и любил собак.

— Ах ты Боже мой, — сказал викарий, улыбаясь. — Я боюсь, Руффи доберется до меня когда-нибудь.

— Попробуйте взяться рукой за свой воротник, — посоветовал Гедеон.

Викарий немного удивился, но сделал, как ему советовали. Руффи тут же успокоятся и сел на задние лапы, вывесив длинный розовый язык.

— Силы небесные! — воскликнул викарий и улыбнулся. — Спасибо вам, Гедеон, вы хорошо придумали. — Тут он заметил, что они держатся за руки, и взглянул на Марину. — Ты хорошо выглядишь, Марина. Я очень за тебя рад.

Дружески кивнув им, он пошел дальше по тропе, а Марина взглянула на Гедеона в тревоге.

— Откуда он узнал, как тебя зовут?

Он посмотрел на нее совершенно спокойно.

— Может быть, миссис Робинсон? — предположил он.

Она сразу успокоилась.

— Больше, пожалуй, некому, — и они оба рассмеялись.

Когда они шли через деревню, в окошко высунулась миссис Дудек и окликнула Марину.

— Зайди, Марина. Нужно примерить платье. У тебя есть время? Если мы сейчас сделаем примерку, платье к вечеру будет готово.

Гедеон улыбнулся им обеим.

— Я заберу Руффи, а ты примеряй платье.

— А ты найдешь дорогу? — спросила Марина с сомнением.

— Как-нибудь не потеряюсь, — ответил он.

Миссис Дудек рассмеялась:

— Конечно, не потеряется.

Тут она встретила взгляд Гедеона и сразу стала серьезной. Гедеон пошел по дороге в сторону дома, а Руффи смотрел ему вслед, насторожив уши. Гедеон свистнул, Руффи зашевелился, но посмотрел на Марину. «Иди, иди!»— кивнула она, Руффи обрадовался и кинулся вслед Гедеону.

Примерка продолжалась недолго. Миссис Дудек ходила вокруг, набрав полный рот булавок, и даже умудрялась говорить, не проглотив ни одной. Ее крошечная гостиная была набита безделушками. Даже на телевизоре с недовольной физиономией сидел фарфоровый садовый гном.

У миссис Дудек не было сада, был только небольшой двор, вымощенный разноцветной каменной плиткой, который она называла «мой патио». Здесь она любила летом обедать. Этот дворик был причиной ее постоянной войны с соседскими кошками. Стоило ей заметить, что какая-нибудь кошка пересекает ее драгоценный «патио», она туг же выскакивала из дома, крича и размахивая руками.

Ее муж, мистер Дудек, был огромный мужчина, раза в два больше ее, но она держала его в вечном страхе. Несмотря на глубокий грохочущий бас, мистер Дудек был робок как ягненок. Миссис Дудек постоянно наставляла его высоким, пронзительным голосом. У них не было детей, и, возможно, к лучшему, потому что все силы свои жена тратила на воспитание мужа.

— Завтра Дудек привезет тебе платье, — пообещала она Марине, когда та собралась уходить.

Мистер Дудек развозил хлеб по близлежащим деревням в маленьком грузовичке. Он был медлительным тугодумом и любил свою работу за то, что мог много бывать на свежем воздухе вдали от наставлений миссис Дудек. Вид этого огромного, широкоплечего человека в маленькой гостиной, заставленной мебелью, напоминал Марине слона в посудной лавке. Он всегда был скован в движениях, боясь задеть локтем фарфоровую статуэтку или смять огромной ногой маленький половичок. Но когда его жена демонстрировала Марине свое очередное приобретение, он сиял от гордости. Тут они с женой были заодно, оба очень любили маленькие фарфоровые статуэтки, хотя миссис Дудек не разрешала мужу даже пальцем дотронуться ни до одной из них.

Марина подошла к дому короткой дорогой и решила пройти через кухонную дверь. Войдя, она услышала звуки рояля. Это была не пластинка, у Марины был прекрасный слух, и она сразу узнала хорошо знакомый звук своего инструмента.

Она, недоумевая, стояла у дверей музыкальной комнаты. Это был не Гранди, об этом не могло быть и речи. Наверное, когда-то его пальцы могли извлекать из инструмента такие же божественно нежные звуки, но все это давно ушло в прошлое.

Может быть, у нас гость, думала она, вспомнив, что вошла через черный ход и могла не увидеть чужую машину около крыльца. Она перебирала в памяти, кто бы мог так удивительно играть. Наверное, из Лондона приехал один из бывших учеников Гранди. За несколько лет до того, как его руки пришли в полную негодность, Гранди брал учеников, причем выбирал только самых многообещающих. Все они впоследствии стали знаменитостями.

Марина открыла дверь музыкальной комнаты и замерла на пороге. Что-то взорвалось в ее сознании, и все смешалось. В комнате вдруг стало темно, сквозь эту темноту к ней бросились две фигуры. Сама она беззвучно закричала побелевшими губами, и лицо ее исказилось от боли.

ГЛАВА ПЯТАЯ

В эти минуты, стоя в дверях, Марина осознала, что спасительный занавес, отделявший ее от прошлого, упал и в глаза ей ударил режущий свет истины.

Восемнадцатилетняя девочка, которой она себя вообразила, растаяла как бледное сновидение. На Гедеона, который подбежал, чтобы обнять ее, смотрела взрослая женщина, и она оттолкнула его.

Марина издавала странные короткие стоны, подобные тем, какие мог бы издавать тонущий, не желающий спасения. Это были крики паники и ужаса, такие крики нельзя унять словами утешения.

Дрожащие струны рояля еще не совсем смолкли. Так вот почему Гедеон не хотел для нее играть, говоря, что ему трудно с ней равняться!

Гранди оттолкнул Гедеона, пытаясь поддержать ее, но ей не нужна была ничья поддержка. Ей казалось, что она разваливается, ее колотила дрожь. Она хотела одного — чтобы ее оставили в покое, чтобы никто ее не трогал.

— Не трогайте меня! — воскликнула она хрипло, повернулась и побежала вверх по ступенькам, вбежала в свою комнату и захлопнула дверь. За спиной она слышала торопливые шаги, бегущие следом.

— Боже мой, я ведь тебя предупреждал, — хриплым голосом произнес Гранди. — Гедеон, я тебя предупреждал. Никогда тебе этого не прощу.

— Марина, милая, впусти меня, — умолял голос Гедеона за дверью. — Мне надо с тобой поговорить, мне просто необходимо тебе все объяснить.

— Уходи, — сказала она не своим, а какимто тонким детским голосом, звучавшим холодно, издалека.

Она села на кровать и стала думать, как же ей пережить все это. За дверью она слышала голоса Гранди и Гедеона. Вдруг Гедеон громко вскрикнул:

— Я сломаю эту проклятую дверь!

Гранди тоже разозлился, но сердился он на Гедеона.

— Это все-таки мой дом. Оставь ее в покое! — Чувствовалось, что он готов на все. — Если бы ты ее с самого начала не трогал, ничего бы не случилось. Как всегда, ты ни о ком, кроме себя, не думаешь!

Марина перестала их слушать. Горькие воспоминания, которые ей удавалось держать под замком так долго, вырвались наружу и едкой кислотой разъедали ей душу. Она скорчилась на кровати и закрыла глаза руками.

Когда ей было восемнадцать, Гранди повез ее в Лондон и она поступила в Королевский музыкальный колледж. Не напрасно столько лет Гранди, не жалея сил и времени, занимался с ней. Во многих отношениях она обогнала других студентов. Но она была робкой, замкнутой девочкой, которая совсем не знала этот новый для нее мир. Первые месяцы в колледже были для нее временем головокружительных перемен. У нее появились новые друзья. Но она все время писала Гранди, и, помимо него, не было у нее ближе друга и наставника.

В самом конце первого семестра Гранди приехал в Лондон, чтобы пойти на концерт одного из своих бывших учеников, знаменитого пианиста. На следующий день они с Мариной собирались вместе вернуться домой. Весь концерт она просидела как завороженная, слушая безупречное исполнение, которое произвело на нее сильное впечатление.

Потом Гранди и ее пригласили на вечер, который давали в честь исполнителя. Прием происходил в длинном бело-золотом зале. Посередине, окруженный толпой возбужденных женщин, стоял виновник торжества. Марина забилась в кресло, потому что ее пугали все эти люди. Лондон был для нее настоящим испытанием. Она ненавидела шум, боялась толпы.

Из своего кресла она наблюдала за движениями черноволосой головы, высокой, худой фигуры. Иногда слышала глубокий низкий голос.

Однажды он взглянул на нее, но Марина так разволновалась, что отвернулась, сжав руки на коленях.

Когда она решилась снова на него посмотреть, знаменитый пианист уже разговаривал с женщиной, черные шелковистые волосы которой были убраны в сложную прическу. Она висела у него на руке и улыбалась ему снизу. По чувственным, ленивым движениям Марина увидела, что женщина влюблена. Потом она заметила, как его рука скользнула по плечу и руке черноволосой, как он улыбнулся ей в ответ, и поняла, что Гедеон Ферс — ее любовник. Колледж положил конец полной непосвященности Марины в таких вопросах. Ее сокурсники вели довольно бурную жизнь. У Марины, как и прежде, не оставалось времени на любовь. Но она научилась определять ее, научилась видеть, какие чувства скрываются за прикосновениями и взглядами.

Гранди подошел к Марине, улыбаясь. «Ты чего здесь прячешься?» Он знал ее скромность и одобрял. Гранди обнял и повел Марину к двери. Но прежде, чем они достигли выхода, их остановил Гедеон Ферс. Он поглядел на Марину блестящими глазами, и она впервые близко увидела его резкое чувственное лицо: на нем еще не остыло возбуждение, пережитое во время исполнения, взгляд казался восторженным, рот широко улыбался.

— Гранди, ты еще не представил меня, — сказал он.

Гранди польщено улыбнулся.

— Гедеон, это моя внучка Марина. Марина, познакомься, это Гедеон Ферс.

Гедеон протянул руку, и она несмело вложила свои пальцы в его сильную ладонь. Задержав ее руку, он наклонился, заглядывая ей в лицо, и уверенно улыбнулся.

— Марина! — повторил он. — Удивительно! — Он расправил ее руку у себя на ладони, рассматривая пальцы. — И конечно, играет на фортепиано.

Гравди рассмеялся и начал рассказывать о ее успехах. Марина стояла рядом, краснела и не могла себя заставить даже посмотреть на Гедеона.

Через минуту их разговор прервала черноволосая женщина, которая уверенно подошла к Гедеонуи прижалась к нему так, что не оставалось никаких сомнений в близости их отношений. Когда Марина подняла на нее глаза, женщина быстро оглядела ее с ног до головы оценивающим взглядом и перестала замечать. Марина опять покраснела и старалась больше не привлекать к себе внимания.

Они ушли, и всю дорогу до отеля она молчала. На эту ночь Гранди заказал в отеле комнату и для нее.

— А ведь мог бы быть великим пианистом, — кивая головой, сказал Гранди, когда на следующий день они отправились домой.

— Почему «мог быть»? Разве он не великий пианист?

Рот Гранди вытянулся.

— Техника изумительная, и очень умен, но чувство… все только на поверхности. Это только подобие, настоящего нет.

Марина вспомнила виртуозную легкость и изящество исполнения и, удивляясь, думала: неужели дед прав?

— Он слишком уверен в себе, — добавил Гранди.

Она вспомнила возбуждение после концерта, триумфальный блеск и поняла, что дедушка, может быть, в чем-то прав.

На Рождество было очень холодно. Марина прижалась носом к замерзшему стеклу и дыханием разморозила ледяные кристаллы на стекле. Через образовавшуюся дырочку стала видна жесткая посеребренная трава, блестящие ото льда крыши и коты, с брезгливым видом гуляющие по мерзлой земле.

На Рождество Гранди подарил ей белую меховую шапочку и муфту. В тот день она надела их впервые и отправилась на прогулку по тропе между скал, чтобы полюбоваться, как холодное море бьется внизу о камни.

Через два дня после Рождества, когда она сидела за роялем, Марина почувствовала в комнате чье-то присутствие. Она повернулась, ожидая увидеть Гранди, но встретила черные глаза Гедеона Ферса.

Руки у нее замерли и упали.

— Продолжайте, — сказал он, садясь в кресло.

Она покачала головой и торопливо встала.

— Гранди знает, что вы здесь? — спросила она каким-то не своим голосом, высоким и тонким.

— Это он разрешил мне пойти и послушать, — ответил Гедеон мягко. — И вот я здесь. Сядьте, поиграйте для меня.

— Но я не могу! — сказала она испуганно.

Гедеон поднял брови.

— Но вы же играете в колледже. А теперь поиграйте для меня.

Она сама толком не могла объяснить, почему не хотела, чтобы он сидел и слушал ее. В конце концов она сбежала на кухню, быстро надела свое красное пальто, шапочку и муфту и вышла на морозный воздух.

Гранди ничего не сказал ей, только поглядел с ласковым удивлением.

Марина шла знакомой тропинкой, как вдруг услышала сзади хруст сучьев. Ее нагонял Гедеон Ферс. Она опять покраснела.

— Здравствуй, Красная Шапочка, — сказал он с усмешкой. — Я — Серый Волк.

Она почувствовала ответную реакцию раздражения.

— Шапочка у меня белая.

Он догнал ее, посмотрел ей в глаза и тихо сказал:

— И правда белая, к тому же очень хорошенькая.

Поцелуй был совсем легкий, дразнящий, поцелуй для ребенка. Но у нее сильно забилось сердце, и она отшатнулась, как от опасности.

Гедеон крепко, по-хозяйски, взял ее под руку:

— Куда мы идем? Где-то здесь должен быть лес. — Он по-прежнему шутил.

По тропинке они дошли до мыса Испанская Голова и в молчании полюбовались бурным морем. Ветер со свистом ударял по верхушкам волн, взбивая на них пену.

— Настоящая вагнеровская погода, — проговорил Гедеон.

По дороге домой он стал жаловаться на холод и сунул руку ей в муфту.

— Какие теплые пальчики, — сказал он, и Марина почувствовала, как он гладит ей ладонь указательным пальцем. Дрожь пробежала у нее по спине.

Гранди сварил кофе, и Гедеон с благодарностью выпил чашку, он все еще дрожал от холода. Когда руки у него согрелись, он сел к роялю, и тут Марина поняла, что имел в виду дедушка. Когда она слушала его исполнение в концертном зале, блеск мастерства затмил для нее все. Сейчас музыка напомнила ей твердую полированную поверхность, под которой ничего не было. Это ее встревожило, потому что, наблюдая за ним, она поняла, что такова его сущность.

Затем последовала короткая пауза, и Гедеон повернулся к ней. Марина смотрела на него большими несчастными глазами, и он нахмурился, сдвинув брови.

И чем внимательнее он вглядывался в ее лицо, тем больше хмурился.

— Теперь ты, — сказал он, едва разжимая губы.

Марина села к роялю и взглянула на деревья за окном. Она задумалась, дыша спокойно, без волнения, и не сразу тронула клавиши. Гедеон было двинулся, но Гранди положил ему руку на запястье. Тот повернулся, и Гранди покачал головой.

Марина начала. Только часть ее сознания контролировала тончайшие нити, управляющие технической стороной исполнения, которая хранилась в памяти. На другом уровне была только музыка. Она превратилась в тростник, из которого ветер выдувает свою мелодию. Она слилась с инструментом, стала его частью. Погружаясь в музыку, Марина переставала быть собой. Техническое совершенство нужно было ей только для того, чтобы дать жизнь музыке. Марина просто переставала существовать.

Когда прозвучали последние звуки, она уронила руки на колени, обессиленная, без единой мысли, похожая на опустошенный сосуд.

Гранди встал, поцеловал ее в щеку и вышел. Марина не стала поворачиваться к Гедеону, но слышала, как он, не двигаясь, дышит позади нее. Через некоторое время он тоже ушел, не говоря ни слова.

Позднее, когда она вышла на кухню, его уже не было. Гранди не стал говорить ей, что сказал Гедеон, поэтому она так и не узнала, понравилось ли ему ее исполнение.

Больше он не бывал у них во время каникул. Потом она вернулась в колледж, а несколько месяцев спустя Гедеон приезжал на торжества по случаю вручения призов. Марина вся дрожала, когда вышла получать свой. Но Гедеон вручил его, небрежно скользнув по ней взглядом. Он кивнул, показывая, что помнит ее, но ничего не сказал. Поэтому она очень удивилась, когда потом, на вечере, устроенном в их честь, Гедеон подошел к ней.

— Как чувствует себя Гранди? — спросил он.

— Спасибо, хорошо, — ответила она вежливо.

Гедеон смотрел на нее беспокойными глазами, то и дело поглядывая по сторонам.

— Можно мне пригласить тебя пообедать со мной завтра?

Марина видела, что он волнуется, и это выглядело нелепо, потому что он был знаменитым музыкантом, а она стеснительной девятнадцатилетней девочкой.

Она не глядела на него и несколько секунд молчала, инстинктивно чувствуя опасность этого предложения. Потом посмотрела ему в лицо. Гедеон внимательно наблюдал за ней. Их глаза встретились, и она медленно ответила:

— Да, спасибо.

В тот первый вечер он говорил о Гранди, о музыке. Гедеон отдавал предпочтение тем произведениям, которые сам исполнял лучше всего, где он мог показать свою мощь и виртуозность. Марина больше молчала и слушала, глядя на него, и по ее лицу было видно, что она не может решить, что он за человек.

Он не сделал даже попытки дотронуться до нее, отвез ее в общежитие, где она жила, и пожелал спокойной ночи. Когда Марина поднялась к себе, она почувствовала такую усталость, как будто провела в напряжении долгое время. Гедеон утомлял ее. Когда они были вместе, казалось, что прямо в глаза ей постоянно светит яркая электрическая лампа. Она пыталась защититься, и это сопротивление отнимало у нее все силы.

Гедеон был музыкантом с международной известностью, поэтому много времени проводил на гастролях за границей. Но когда он возвращался в Англию и был свободен, он регулярно виделся с Мариной. Такие вечера случались не часто, она успевала забыть, как нелегко ей давалась каждая встреча, и, когда он, как перелетная птица, возвращался домой и звонил, она, ни о чем не задумываясь, принимала его приглашения.

Марина разрывалась между непреодолимым влечением и таким же непреодолимым страхом. Она была слишком чувствительна, уступчива по натуре и способна целиком отдаваться тому, что любила, — музыке или близким людям. Но именно поэтому ей приходилось защищать свой хрупкий внутренний мир. Марина поняла, как легко может Гедеон ранить ее и как глубока может оказаться рана.

Они никогда не говорили о его личной жизни, но в музыкальных кругах все хорошо знали о его давней связи с Дианой Греноби.

Однажды в оперной программке она увидела фотографию красивой, умной женщины и, пораженная, узнала ее. Марина с каким-то особенным вниманием прочитала биографию, напечатанную ниже. В ней, конечно, ничего не было сказано о Гедеоне, но она сумела получить некоторое представление об образе жизни этой женщины.

У Дианы Греноби было красивое сопрано. Марине очень понравился ее голос, но она почувствовала в нем тот же поверхностный блеск, который был свойствен Гедеону, и точно так же ее искусство не давало полного удовлетворения. В них обоих нет музыки, сказала она сама себе. Музыка — это душа. Конечно, техника должна быть, это фундамент. Но она не может заменить собой способность чувствовать и сопереживать. В исполнении Гедеона и Дианы Греноби отсутствовало именно это. И, несмотря на прекрасный голос и замечательную внешность, Диана так и не стала великой певицей.

В колонках светских новостей Марине иногда попадались сплетни о Диане и Гедеоне. Время от времени их видели вместе, но газеты не вдавались в подробности их отношений. Зато друзья Марины по колледжу охотно дополняли пропущенные детали, не подозревая, насколько это задевало ее лично.

— У него было много женщин, — зевая, сказала одна из ее подруг. Марина даже намеком не давала понять, что знакома с Гедеоном, поэтому для студенток все эти разговоры были просто сплетнями о любимом артисте. — Но с этой он живет дольше всех. И неудивительно, говорят, она очень сексуальная.

Марина поморщилась, но промолчала.

Теперь она работала с особым напряжением, проводя все свое время за учебой и репетициями. Она не уставала играть одни и те же упражнения, добиваясь исполнения, близкого к совершенству. Когда Марина не видела Гедеона, она старалась совсем о нем не думать. Он был для нее неразрешимой проблемой. Даже самой себе она не могла сознаться, насколько трудной была эта проблема. Шли месяцы, они виделись все чаще, и проблема росла.

Она знала, что он продолжает видеться с Дианой Греноби, однако они никогда не упоминали в разговорах ее имя. Их отношения с Гедеоном складывались так, что никаких признаний и не требовалось. Он никогда ее не трогал и не целовал. Они вместе слушали музыку, а потом обсуждали ее, ходили в кино, обедали, гуляли в парках, бывали в театре. Это была дружба, и только. Будь Гедеон ее сверстником, тут не было бы ничего странного.

Но Гедеон был старше и опытней. Он никогда не приглашал ее к себе домой. Встречаясь, они не оставались вдвоем, вокруг них всегда были люди.

Однажды, в конце следующей осени, Марина была в опере и заметила в партере Гедеона и Диану. Они оживленно разговаривали, смеялись, и Марина яснее, чем в первый раз, увидела, что между ними существует физическая близость.

Она почувствовала, что ее пронзила острая боль. Музыка звучала бессмысленным шумом, ей хотелось плакать. Я люблю его, думала она и не могла оторвать глаз от его затылка внизу, в темном партере.

В эту ночь она не спала. Проблема, которая мучила ее уже несколько месяцев, встала перед ней во весь рост. Нельзя было дольше продолжать такие отношения. Они не могли принести ей ничего, кроме боли. И чтобы прекратить дальнейшие муки, ей нужно было перестать его видеть.

Он позвонил через два дня.

— Мне очень жаль, — сказала Марина, — но всю неделю, пока ты в Лондоне, я занята. Каждый день расписан, — извинилась она.

Гедеона это задело.

— Понятно. Хорошо, встретимся, когда я приеду в следующий раз.

— Это было бы мило, — ответила она без энтузиазма.

Он повесил трубку, и тут она заплакала.

Однако работа приучила ее защищать свой внутренний мир от внешних посягательств, которые мешали сосредоточиться, и эта способность ей очень пригодилась.

Пока Гедеон перелетал из столицы в столицу, давая концерты, Марина наконец начала встречаться с молодым человеком ее возраста.

Он учился по классу скрипки в их колледже. Это был худенький юноша, всего на год старше ее. Они познакомились, когда она только поступила в колледж. Пол часто приглашал ее пойти куда-нибудь, но она каждый раз отказывалась под разными предлогами. Но тут она приняла приглашение и стала встречаться с ним раз в неделю. По бесплатным билетам они ходили на репетиции и конкурсы, а потом горячо и долго обсуждали услышанное. Марина часто виделась с ним на занятиях, потому что они учились в одной группе. Он ей очень нравился. Но они не торопились развивать свои отношения, так как обоим не хотелось слишком себя связывать.

Когда Гедеон вернулся, он позвонил Марине. Они не виделись целых три месяца, и она долго поздравляла его с успешными гастролями.

— Я читала кучу восторженных рецензий. Наверное, приятно, когда тебя так хвалят.

Когда она наконец замолкла, он спросил:

— Ты поужинаешь со мной сегодня?

— Я бы с удовольствием, — сказала Марина осторожно, — но я договорилась о встрече.

Гедеон помолчал.

— А завтра?

— Мне бы очень хотелось, но у меня репетиция, — вздохнула она. — Я не говорила разве? Я участвую в камерном концерте, аккомпанирую одной девочке, у которой совершенно фантастический голос. Уверена, что она будет знаменитостью. Ты ведь любишь вокал, да?

— Что случилось, Марина? — спросил Гедеон резко.

Она прикусила губу.

— А что такое? — Она неестественно засмеялась и подумала, что он наверняка услышал фальшь. — Да ничего не случилось. Конечно, я хотела бы тебя увидеть. Ой, звонок — извини, я должна идти. До свидания.

Она опустила трубку, как будто та жгла ей руку, и прислонилась лбом к стеклу телефонной будки, находившейся в холле общежития. Но через минуту она собралась с силами и присоединилась к группе студентов, болтавших поблизости. Она легко включилась в разговор, изумляясь про себя тому, что охватившее ее отчаянье никак не отразилось у нее на лице.

Через два дня они с Полом стояли в очереди за билетами на галерку театра в Вест-Энде, и тут мимо них прошел Гедеон, ведя под руку Диану Греноби. Марина стояла к ним спиной, но услышала знакомый глубокий голос и ответный смех Дианы.

Вот она, ирония судьбы, думала Марина, сидя в первом ряду галерки рядом с Полом, в то время как голова Гедеона виднелась около гладко причесанной головы Дианы в ложе напротив. Эта ситуация вполне соответствовала их положению в жизни. Марина вообще плохо понимала, зачем Гедеон продолжал видеться с ней, сохраняя те приятельские, необязательные отношения, которые были между ними.

После того как кончилась пьеса и зажглись огни. Пол повел Марину вниз по крутым ступенькам, ведущим к выходу, поддерживая легонько за талию. Она так устала от постоянной боли, что склонила голову ему на плечо и почувствовала, как его рука увереннее обняла ее.

— Ты очень устала, — сказал Пол заботливо. — Все время так много работаешь. Все говорят, что тебе нужен отдых. Никто не сомневается, что ты многого достигнешь, но стоит ли так надрываться?

— Действительно, стоит ли? — сказала она устало, никак не реагируя на комплимент.

Преподаватели тоже не скрывали, что ждут от нее многого. К тому же обязывала репутация Гранди, надежды, которые он на нее возлагал, ожидания окружающих. После поступления Марина работала как одержимая, а тут еще прибавилась постоянная боль, причиняемая Гедеоном. Она почувствовала, что теряет силы.

Пол был очень серьезный молодой человек, к тому же он привязался к ней. Когда начались каникулы, она пригласила его в гости к Гранди. Они очень весело проводили время той весной: гуляли по берегу, шлепая по ледяной воде, бросали через волны камешки, так чтобы они прыгали несколько раз, устраивали для дедушки концерты, на которых разыгрывали из себя артистов мюзик-холла, так что он смеялся до слез, сидя в своем кресле.

Гедеон все это время не появлялся, но однажды летом он прислал ей два билета на концерт в Лондоне вместе с короткой сухой запиской.

Они пошли вместе с Полом. У них были прекрасные места, откуда она хорошо видела Гедеона. Все время, пока он играл, Марина неотрывно глядела на него, замечая новые черточки, появившиеся в лице, и перемены, произошедшие в его исполнении. Теперь он не ограничивался одним внешним блеском. Гранди было бы интересно послушать его сейчас, подумалось ей. Помимо блеска и отточенной техники появилось и настоящее чувство. В нем самом тоже произошли перемены. Когда он встал, чтобы поклониться на аплодисменты, она увидела, как он похудел. Он и раньше не был толстым, но сейчас сквозь смуглую кожу выступали кости.

Вокруг бушевали аплодисменты. Гедеон выпрямился после поклона и посмотрел в ту сторону, где сидела Марина. Ее глаза были прикованы к нему, и секунду они смотрели друг на друга. Между ними через зал пробежала искра чувства. Никогда прежде она не видела в его глазах ничего похожего, и сердце у нее остановилось.

Гедеон глядел на нее жадными глазами отвергнутого любовника. Когда он уходил со сцены, она почувствовала, что ее колотит озноб.

Пол провожал ее домой, и ей приходилось держать себя в руках. Но то, что она увидела в глазах Гедеона, привело ее в смятение. Она не знала, что делать, не могла спать, не могла работать. Неужели это была только игра воображения? Неужели ей только показалось?

В пять часов вечера на следующий день она выходила из колледжа и увидела Гедеона на лестнице. Он отделился от стены и смотрел на нее снизу. Он не говорил ни слова, но у Марины так забилось сердце, что она перестала замечать людей, выходивших следом за ней из дверей. Все узнавали Гедеона, потом с любопытством обращали внимание на нее. Казалось, они ничего не могли сказать друг другу, потому что сказать нужно было слишком много. Впервые они поехали к Гедеону домой, и, когда остались одни, он начал спрашивать со странным возбуждением:

— Почему ты не встречалась со мной все это время? Что случилось? Ты не хочешь меня видеть?

Она смотрела себе под ноги, склонив нежную шею.

— Разве это имеет значение?

— Значение? — Он хрипло выдохнул. — Разве ты сама не знаешь, что имеет! — Он сделал шаг, схватил ее за плечи, и она увидела тот же жар, горящий в глубине черных глаз. — Что это за парень был с тобой? Это он и есть? Это из-за него ты меня прогнала? В полном изумлении она подняла на него глаза, и под этим взглядом смуглое лицо его вспыхнуло. Он вздрогнул и отшатнулся, не умея совладать с чувствами, которые его заполняли. Марина смотрела и не могла поверить глазам.

— Ты любишь его?

Он задал вопрос низким ровным голосом, но все его тело было напряжено. Гедеон стоял к ней спиной, виден был только профиль и жилка, бьющаяся на щеке.

Она стояла перед выбором. Можно было соврать и заставить его поверить, что она любит не его, и можно было сказать правду, оставив себя беззащитной.

Она долго молчала, и Гедеон повернулся к ней. Глаза их встретились, и Марина задрожала. Она не сказала ни слова, но Гедеон облегченно вздохнул и, протянув руки, обнял ее. Первый же поцелуй сказал ему все, что она так старалась скрыть. Но даже сейчас, когда она целиком отдалась в его руки, а ее мягкие губы отвечали требовательным, страстным поцелуям, Марина пыталась не выдать ему свою любовь. Гедеон хотел ее — теперь она это знала. Он ревновал ее к Полу и не скрывал этого. Но она слишком долго наблюдала за ним и думала о нем, чтобы заблуждаться: Гедеон неспособен был любить так, как она.

Но тогда все это не имело значения. Гедеон пылал, и его жар проник к ней в кровь и охватил ее целиком. Она ни в чем ему не отказывала. Он был необыкновенно нежен и ласкал ее чуть подрагивающими руками. Когда их тела слились с медленной настойчивостью, он тихо застонал, и совершилось то, что стало неизбежным, как только он дотронулся до нее.

Она лежала обессилено в его объятиях и видела, что с его лица сползло напряжение. Он гладил и целовал ее. Марина была еще не в состоянии думать. Она отдалась ему, хорошо понимая, что делает, не заботясь больше о том, что он может разрушить ей жизнь. Марина могла преодолеть свою любовь, но не могла победить его страсть.

— Неужели этот Пол что-то для тебя значит? — спросил Гедеон вдруг, и у нее все похолодело внутри от этой нескрываемой ревности. Она покачала головой.

— Не встречайся с ним больше.

— Он взял ее лицо в ладони и смотрел так, будто не верил, что это действительно она. — Я не хочу, чтобы ты с ним виделась.

Она не сказала, что не хочет, чтобы он виделся с Дианой Греноби. Она вообще ничего не произнесла. Гедеон никогда не говорил о том, что любит ее, даже в минуты самой сумасшедшей страсти. Она училась прятать свои эмоции. Марина всегда предчувствовала, что Гедеон будет причинять ей боль, и сейчас она постоянно терзала ее, но Марина скрывала это.

Теперь все свободное время они проводили вместе. Так продолжалось несколько недель. Марине было мало этого, она видела, что Гедеону тоже хотелось бы видеться чаще, но он и словом об этом не обмолвился. В постели он становился все горячей и требовательнее, страсть его росла, однако Гедеон никогда не давал ей повода думать, что она значила для него больше, чем другие женщины, с которыми он раньше спал. Они любили друг друга в раскаленном молчании, и Марине очень не хватало слов, признания в любви.

Время от времени он уезжал на гастроли и всегда пытался уговорить ее поехать с ним, но она отказывалась. Марина не хотела, чтобы друзья или посторонние видели, что она его любовница. Их отношения оставались тайной, и она не желала ее раскрывать.

Она не знала, встречается ли он с Дианой. Гедеон никогда об этом не говорил. Марина провела не одну горькую минуту, думая о том, с кем он бывает, когда он не с ней.

На следующие каникулы она поехала домой в Бассли. Дед смотрел на нее, сдвинув густые брови, и стало ясно, что он видит перемены, произошедшие в ней с тех пор, как они с Гедеоном стали встречаться. Когда следом приехал сам Гедеон, Гранди понял все. Оставшись с ней наедине, он горько спросил:

— Ты что, с ума сошла? Ты же знаешь, что он за человек. Он твердокаменный. Как только ты ему надоешь, он бросит тебя в ту же минуту.

— Да, знаю, — ответила Марина с печальной иронией.

— Тогда почему? — Гранди не верил своим ушам.

— Я люблю его. — И это положило конец его расспросам.

После этого разговора дед стал относиться к Гедеону враждебно. Марину огорчало, что Гранди так обиделся и рассердился, но она понимала причину его гнева: та часть ее жизненной энергии, которую поглощал Гедеон, должна была уходить в музыку. Гедеон мешал воплощению ее мечты.

Выходя с ним на прогулки среди скал, слушая вечерами, как он играет, Марина много думала о нем и пришла к выводу, что он очень осторожен в отношениях с людьми. Гедеон окружил себя стеной молчания, потому что боялся того, что несла с собой любая привязанность.

Любил ли он Диану или еще кого-нибудь?

Например, случай с куклами. Сначала он дразнил ее, потом по-настоящему разозлился и резко сказал, что она великовата для таких игрушек. Поглядев в черные злые глаза, она подумала: было ли у него детство? Марина слышала, что уже в семь лет судьба его была решена. Гранди рассказывал ей, что мать любила Гедеона до умопомрачения. Для этой напористой женщины он был воплощением всех ее амбиций. Она обращалась с ним одновременно и как с божком, и как с игрушкой. Вскоре после начала семестра Гедеон уезжал на гастроли в Америку. На этот раз он сделал все, чтобы уговорить ее поехать с ним. Он приводил разные аргументы, улещивал ее, угрожал, но Марина не хотела, чтобы он держал ее при себе как собственность. Ей необходимо было, чтобы Гедеон осознал, что она человек и у нее есть свое достоинство.

Когда Гедеон уехал, она поняла, что беременна. Это так потрясло Марину, что она сбежала в Бассли. Увидев, что все его мечты рухнули, Гранди стал смотреть на нее с ненавистью. Тогда она осознала, что все, ради чего они оба столько работали, пошло прахом, и Марина не нашлась, что сказать в свое оправдание.

— Он на тебе не женится! — кричал Гранди. Марине не нужно было об этом напоминать. Гедеон никогда даже не намекал на женитьбу. Он не любил ее, зачем же ему было жениться? Она шла на все это с открытыми глазами, и теперь ей предстояло справляться со всем самой.

Грацди предложил ей сделать аборт, но она сразу же отказалась. Убить ребенка, отцом которого был Гедеон, она не могла. В конце концов, видя ее отчаянье, Гранди смягчился.

— Справимся как-нибудь, дорогая моя, — сказал он, поглаживая ее по голове, как ребенка, — справимся.

Марина отправилась погостить к друзьям Гранди, которые содержали интернат для детейкалек. Она помогала им и находила в этом утешение. Забота о детях заставляла ее забыть о собственном несчастье, которое казалось незначительным в сравнении с тем, что окружало ее в интернате.

Вскоре пришло письмо от Гранди, где он писал, что ее разыскивает Гедеон. Тот приезжал в Бассли, но Гранди отказался сообщить ему, где внучка. «Но ему придется все рассказать, — писал он. — Ты его знаешь, от него так просто не отмахнешься».

Марина написала ответное письмо, в котором просила Гранди рассказать Гедеону всю правду. «Только скажи ему, что я не хочу его видеть. Мне ничего от него не нужно. Это моя проблема, не его».

Через два дня приехал Гедеон. Марина с маленьким мальчиком была в саду, когда он вышел к ней. В воздухе пахло свежескошенной травой. Марину поташнивало, ей не хотелось видеть его в таком состоянии, но теперь этого невозможно было избежать.

Лицо его было строго, а выражение черных глаз непонятно.

— Почему ты мне ничего не говорила? Разве можно скрывать такие вещи? Я имею право знать правду.

— Это мои проблемы, — сказала она тихо. Маленький мальчик внимательно смотрел на них, а она на него, стараясь улыбнуться. — Пойди к детям, Колин, я сейчас тоже приду. Мальчик убежал, неловко спотыкаясь.

— Твои проблемы? — спросил Гедеон тихо, но возмущенно. — Это же мой ребенок.

— Ты же не хотел жениться и нести какуюнибудь ответственность, разве не так, Гедеон? — спросила она с бледной улыбкой на губах. — Я ведь знала это.

Его руки больно схватили ее за плечи, прижали, щекой он коснулся ее волос.

— Все это не имеет значения. Ребенок мой. — Он легко поцеловал ее в щеку. — Выходи за меня замуж, Марина. Я хочу жениться. Признаюсь, раньше не хотел. Но я не хочу тебя терять, хочу, чтобы ты и ребенок тоже были со мной. Будь моей женой.

Вдруг она ослабела у него в руках, ощутив, как уходит без следа время, проведенное без него в одиночестве, и потеряла сознание. Марина слишком долго готовила себя к жизни без Гедеона и теперь чувствовала такое облегчение, что счастье сразило ее.

Сразу после этого они поженились, и она переехала в его лондонскую квартиру. Казалось, Гедеон рад ее постоянному присутствию. Теперь, отправляясь на гастроли, он брал ее с собой. Их женитьба как будто была удачной. Выходя на сцену, он каждый вечер искал ее глазами. А когда, взвинченный, измученный и опустошенный, он заканчивал выступление, ее ласковая рука и успокаивающая улыбка помогали ему преодолевать нелегкий спуск с вершин вдохновения.

Однажды он заговорил о ее несостоявшейся карьере.

— Кажется, так бы и убил себя за глупость и эгоизм. Мне даже в голову не приходило, что ты не принимаешь никаких мер предосторожности, думал только о собственном удовольствии, а о тебе не вспоминал. Дорогая, ты можешь простить меня?

Марина могла простить ему все. Все критики в один голос говорили, что его исполнение заметно улучшилось, появились глубина и настоящее чувство. Теперь замечательное техническое совершенство не заменяло, а дополняло экспрессию.

Срок беременности рос, и Марина выглядела утомленной. Гедеон, хмурясь, поглядывал на ее бледное лицо.

— Поездка оказалась для тебя непосильной. Я думаю, тебе стоит на несколько недель переехать к Гранди и отдохнуть.

— А как же ты? — Марина знала, что очень нужна Гедеону после выступлений. Спускаясь со сцены, он начинал искать жену глазами, в глубине которых сразу вспыхивала радость, как только он видел ее.

— Не во мне сейчас дело, — успокоил он Марину, погладив ее по щеке. — Ты такая маленькая и хрупкая, я не могу видеть, как ты устаешь. Мне не хочется с тобой расставаться, но я переживу как-нибудь.

В улыбке и глазах у него нежность соединялась с заботой, и это радовало Марину. Теперь она знала, что нужна ему. Положив голову на его широкую, сильную грудь, она думала: пока он не сказал «Я тебя люблю», но он непременно скажет. Возможно, Гедеон этого и сам не подозревает, но Марина верила, что ее он все-таки любит, и готова была ради этого забыть всю боль, которую он причинил ей в прошлом. Сам Гедеон, несмотря на весь свой опыт, пока не осознавал произошедшей с ним перемены. Он был человеком самонадеянным и уверенным в себе. Талант сделал его глухим к чувствам окружающих, потому что мать с детства внушала ему, что он «не такой, как все». Марина уже встречалась с ней и поняла, что это за человек. Свекровь приняла ее с ледяной холодностью, не желая видеть в семье нового человека. Теперь это уже не имело значения, потому что в жизни Гедеона мать не принимала никакого участия. Ее эгоизм заставил сына защищаться таким образом. Однако именно мать сформировала его характер. Гедеон рос обожаемым и балованным ребенком. Ему ни в чем не отказывали и приучили думать, что ему можно вести себя как заблагорассудится, не оглядываясь на последствия.

Марине казалось, что твердая скорлупа, окружавшая его всю жизнь, дала трещину. Сам того не подозревая, Гедеон учился любить. Живя у Гранди, она много думала о муже. Она осознала, что ее появление изменило его жизнь, в которой появилось чувство, и это в свою очередь отразилось в музыке. Марина не знала, насколько глубоким было это чувство. Но собственная любовь помогала ей понять и простить его эгоизм, ведь он добивался ее, не любя.

Как только Гедеон вернулся из поездки, он тотчас позвонил и сказал, что скоро приедет, но прежде уладит кое-какие дела.

Марина была расстроена, и Гранди, глядя на ее погрустневшее лицо, смеясь, предложил:

— Почему бы тебе самой не поехать в Лондон?

И глаза ее загорелись.

Гедеон, наверное, не хотел, чтобы она переутомлялась во время поездки в Лондон, подумала она и расцеловала деда. Он, конечно, обрадуется, увидев ее.

Но она ошиблась. Войдя в лондонскую квартиру, она сразу услышала голоса и ощутила холодную дрожь дурного предчувствия прежде, чем открыла дверь гостиной.

Гедеон и Диана Греноби сидели, обнявшись, на диване. Они целовались.

Марина повернулась и бросилась бежать. Дверь лифта была открыта. Она захлопнула ее за собой и увидела за ней Гедеона. Он что-то кричал ей хрипло, но она даже не взглянула.

В это время в Лондоне был час пик, все возвращались домой с работы. Марина шла как лунатик, ничего не видя перед собой. Она так и не услышала машину, под колеса которой попала.

Когда она впервые после катастрофы открыла глаза, чтобы снова увидеть мир, в который не хотела возвращаться, первое лицо, склонившееся к ней, было лицо Гедеона. Она закричала так, как если бы увидела убийцу. Прибежали сестры, кругом засуетились люди, но она продолжала кричать, как ребенок, скорчившись и закрыв глаза руками: «Заберите его, заберите его!»

Крики «Заберите его!» и свет сквозь пальцы были последним воспоминанием.

Она сидела на своей кровати, дрожа и глядя перед собой. Марина не помнила, сколько времени минуло с того дня и что произошло. Она умудрилась совсем забыть Гедеона и все с ним связанное и вернуться в мир детства, где ничто не причиняло ей боль

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Около двери тихо, стараясь убедить ее, говорил Гранди:

— Дорогая моя, пришел доктор, пожалуйста, впусти его.

Марина медленно встала с кровати и подошла к дверям. Гранди был серым от волнения, и Марина постаралась выдавить из себя улыбку:

— Со мной все в порядке.

Доктор стоял у деда за спиной и внимательно смотрел на нее. Она знала его всю жизнь, но за последние месяцы он и намеком не давал ей понять, что с ней было что-то неладно. Вспоминая недавнее прошлое, она поняла, какой заговор молчания существовал в деревне вокруг нее. Ее тронула любовь и забота тех, кто ее окружал.

— Давай-ка мы тебя посмотрим, — сказал доктор, проходя в комнату и улыбаясь.

— Я хорошо себя чувствую.

— Вот мы сейчас в этом и убедимся. — Он старался ее не огорчать, но говорил твердо. Он вошел вместе с ней и закрыл за собой дверь, оставив деда в коридоре.

Марина села на кровать, потому что у нее дрожали ноги. Голова была тяжелая и как будто не своя, к тому же казалось, что она плохо держится на шее.

Доктор нащупал пульс, внимательно разглядывая ее лицо.

— Как ты себя чувствуешь?

— Я же сказала — хорошо. — Она усмехнулась. — А как я должна себя чувствовать, по-вашему?

Он не стал отвечать.

— Расстегни-ка рубашку, я хочу послушать сердце, — попросил он.

«Какое еще сердце?»— подумала она, но рубашку расстегнула, и доктор прижал к ее груди стетоскоп.

— Голова болит? — спросил он спокойно, как будто это был обычный, рядовой визит.

— Немного. — В действительности голова разрывалась от боли, и доктор понял это по расширенным зрачкам и серому оттенку кожи.

Он задал еще несколько вопросов, Марина отвечала бесцветным голосом, не выдавая внутреннего состояния.

— Можно мне вас спросить кое о чем? — сказала она, когда увидела, что доктор убирает стетоскоп.

— Ну спрашивай.

По голосу было ясно, что он почувствовал облегчение от ее вопроса. Доктор выглядел человеком лет шестидесяти, невысокого роста, крепким, спокойным, с внимательным взглядом. С ним работал напарник, молодой, интересный, завидный жених, но пациенты во всей округе предпочитали доктора Фармера. В отличие от своего молодого коллеги он пользовался авторитетом. За свою долгую жизнь он насмотрелся столько болезней, что иной раз мог поставить диагноз с первого взгляда.

Прежде чем спросить, Марина колебалась минуту, потому что вопрос было трудно задать и еще трудней услышать ответ. Хотя ответ она, пожалуй, уже знала. Но хотелось знать наверняка.

— Ребенок погиб?

— Да. — Он сказал ласково, но не стал ее успокаивать, а только смотрел внимательно и сочувственно.

Марина потупилась, губы у нее задрожали.

— Давно?

— Давно ли это случилось? — уточнил он ласково.

Она кивнула.

— Год назад.

Это ее сразило.

— Целый год? Так давно?

— Что поделаешь, — улыбнулся он.

— Почему? — дрожащим голосом спросила она.

Но он понял вопрос.

— У мозга есть свои способы защиты. Тебе необходим был покой, и ты его нашла.

Она неуверенно засмеялась:

— По-вашему все так просто выходит.

— Так это и есть просто. Ты спряталась, Марина. Многие бы хотели это сделать, но они не знают как. А ты просто вернулась в то время, когда тебе было хорошо.

Интересно, сколько бы все это продолжалось, если бы не появился Гедеон и не растормошил ее. Она вспомнила подслушанный спор между Гранди и Гедеоном и как тот говорил, что знает, что рискует, но готов взять ответственность на себя. Она поморщилась и отвернулась, стараясь отогнать воспоминания, но они продолжали клубиться в воздухе, мешая ей думать.

— Тебе нужно пройти кое-какие обследования, — сказал доктор. — Для этого надо будет съездить в больницу.

Марина равнодушно кивнула.

— Не надо волноваться. — Доктор старался успокоить ее, думая, что тень, набежавшая на ее лицо, означает озабоченность по поводу лечения. — После катастрофы тебя хорошо обследовали. Сотрясение у тебя небольшое, никаких серьезных повреждений не обнаружили. Нужно еще раз сделать энцефалограмму, чтобы убедиться, что с головой все в порядке. Обычная проверка, и все. Хорошо бы тебя посмотрели как следует и в других отделениях.

Она опять кивнула, опустив глаза на сплетенные пальцы.

— Я оставлю тебе таблетки против головной боли. Голова очень беспокоит? — спросил он.

— Да нет, не очень. Просто болит.

— Где? Впереди или в висках? Марина кивнула, и доктор положил прохладную руку ей на голову, как будто хотел ощутить пульсирующую боль и измерить ее силу.

— Страшная была автокатастрофа? — неожиданно спросила она.

Он убрал руку и посмотрел на нее очень серьезно:

— Больших увечий не было.

Она на это рассмеялась, и доктор стал еще серьезнее, потому что увидел в ее глазах безумие и гнев.

— Ты легко отделалась, — заверил он ее. Но никому еще не удавалось попасть под машину и отделаться легким испугом.

Он открыл бутылочку, вытряс ей на ладонь две таблетки и дал воды, чтобы запить.

— Я оставлю таблетки твоему дедушке. Принимай их каждые шесть часов, пока голова болит. Если будет болеть сильнее, сразу же вызовите меня. Если появятся другие симптомы: головокружение, тошнота, потеря равновесия, тоже вызывайте. Сейчас нет ничего такого?

Все есть, только не в том смысле, что вы думаете, ответила Марина про себя, а вслух сказала:

— Нет, все нормально, только голова побаливает.

— Вот и хорошо. — Он погладил ее по плечу. — Все будет в порядке, Марина, ты только не тревожься.

Он внимательно следил за симптомами физического состояния, но ее убивали душевные невзгоды.

— Я уверен, придет время, и все это пройдет, — мягко сказал доктор, уходя.

Она легла в постель и стала наблюдать за угасающим светом. С тех пор как она услышала, как Гедеон играет на рояле, прошло совсем немного времени, но она успела проделать длинное путешествие, утомившее ее.

Ей хотелось спать, хотелось выбросить все из памяти. Но тут вошел Гранди, и она вздохнула, прикусив губу. Она не хотела разговаривать.

Он сел на край кровати и, взяв ее руку скрюченными пальцами, стал поглаживать. Она чувствовала, что он любит ее и беспокоится, и не могла его обидеть.

— Как ты? — спросил он тихо.

— Хорошо, — ответила она, как отвечала доктору, и соврала обоим. Но Гранди смотрел на нее, сострадая, его нельзя было обмануть, и она увидела, что он съежился, как от удара.

— Боже, зачем я разрешил ему переступить наш порог! — воскликнул он. — Стоило мне увидеть его, и я уже знал, что так и будет. Я его предупреждал, но ведь он самый…

— Не надо о нем говорить. — Марина прервала его резко, дедушкины пальцы еще крепче сжали ее руку, и он тихо застонал. — Сейчас я хочу спать.

Он посмотрел на нее и заботливо откинул ей прядь со лба.

— Ну конечно… — Он был одновременно и рад и обеспокоен. — С тобой все в порядке? Может быть, мне посидеть здесь? Я устроюсь в кресле и буду сидеть тихонько, как мышь.

Она коротко рассмеялась.

— Нет, не надо, спасибо, Гранди.

Она поняла, что дед боится оставлять ее одну, это было видно по глазам. Она вздохнула и погладила его по щеке.

— Я правда неплохо себя чувствую. Мне просто нужно заснуть. Доктор дал мне таблетки.

— Да, он мне сказал. — Гранди еще колебался. — Он сказал, от головной боли. Очень болит?

— Нет, больше не болит. Просто я хочу спать.

Конечно, им было о чем поговорить. Она так долго отсутствовала, и женщина, в которую Марина вдруг превратилась, казалась ей почти незнакомой. Целый год она пробыла девочкой, полуребенком, и никто даже не намекнул ей на истинное положение вещей.

Марина вспомнила миссис Робинсон и диковато засмеялась. Увидев, что Гранди испугался, она объяснила:

— Бедная миссис Робинсон, как ей, должно быть, хотелось все это обсудить. Она была просто молодец все эти месяцы!

Гранди нахмурился.

— Она очень добра. Все очень жалели тебя. Все оказались такими добрыми людьми, Марина.

— Да, так и есть, — и она вздрогнула. — Я понимаю и очень им благодарна. Просто я представила себе, как тяжело было миссис Робинсон. Тут такая потрясающая история, и невозможно ее как следует обсудить. — Она помолчала. — Наверное, за моей спиной все-таки обсуждали. — Интересно, что они думали? Например, о Гедеоне и… Нет, не надо об этом думать. Марина почувствовала тошноту. В желудке чтото зашевелилось, комната пошла кругом, и она закрыла глаза.

— Что с тобой? — спросил Гранди, забеспокоившись, и склонился к ней.

— Уходи, пожалуйста, — попросила она тонким голосом. — Уходи, мне надо уснуть.

Она очень любила Гранди, но теперь хотела остаться одна, потому что только в одиночестве можно было спрятаться в беспамятство.

Ночью она проснулась. В комнате было совершенно темно, море хрипло дышало и стонало в тумане, как больное животное. Марина лежала и дрожала как от холода и вдруг услышала в темноте какое-то движение. Она подняла голову и, вздохнув, спросила:

— Это Гранди?

Кто-то сидел в кресле, недалеко от кровати, она слышала чье-то дыхание.

— Гранди, — еще раз окликнула она.

Марина уже знала, кто это, прежде, чем он встал и стало видно, насколько он выше Гранди.

— Убирайся из моей комнаты! — зашептала она слабым голосом.

Он стоял, не произнося ни слова, но Марина видела, что он за ней наблюдает, и ненавидела его всей душой.

— Убирайся! — На этот раз она сказала громче, пронзительным голосом, и он подошел прямо к кровати, нависая над ней страшной угрозой. — Убирайся! — Она закричала так, что дверь распахнулась и в комнату, хромая и задыхаясь, вбежал дедушка. Он тоже глядел на Гедеона с ненавистью.

— Говорил же я тебе, оставь ее в покое! Гедеон повернулся и вышел, а Гранди подошел к ее постели и затянул в лицо, темнеющее на подушке.

— Что он тут делал? — Дед был до того рассержен, что Марина чуть не улыбнулась.

— Да ничего. Я проснулась, а он сидит.

— Черт бы его побрал! — Гранди еще ворчал и бормотал какие-то проклятья, кулаки его сжимались, точно он хотел убить Гедеона. Когда-то давно Гранди гордился Г„деоном, тот был одним из лучших его учеников. Гранди хотел, чтобы виртуозный, но поверхностный блеск его исполнения приобрел глубину и эмоциональность, и приходил в восторг, если Гедеону это удавалось. Потом его бывший ученик стал настоящим пианистом, и Гранди сиял от гордости, слушая его. Но теперь он ненавидел Гедеона из-за Марины, от гордости не осталось и следа.

Марина смотрела на деда и думала: интересно, что он знает? У его ненависти должны быть какие-то серьезные причины. И она спросила напрямую:

— Что он тебе рассказал? Дед медленно сел, взял ее руки в свои и сказал:

— Все, он ничего не скрыл. — По его голосу можно было подумать, что он ненавидел Гедеона даже за честность. — Тогда я был готов его убить и велел держаться от тебя подальше. Но разве для Гедеона имеют значения чьи-то слова? Он всегда был такой самоуверенный, желания и просьбы других людей для него ничего не значат.

Марина кивнула. Закрыв глаза, она тихонько зевнула.

— Я, пожалуй, еще посплю.

— Можно я посижу с тобой? — Гранди почти умолял ее шепотом, и Марина улыбнулась ему ласково.

— Только не долго, пока я не засну.

Он погладил ей руки, а потом пересел в то кресло, где только что сидел Гедеон. Вскоре она заснула, провалившись в пустоту.

Проснувшись, она услышала внизу сердитые голоса и поняла, что Гедеон еще не уехал. Гранди что-то кричал, а потом понизил голос до яростного шепота. Марина догадывалась, о чем идет разговор. Гранди пытался выгнать Гедеона, а тот отказывался уезжать.

Марина села в кровати и посмотрела на своих аккуратных кукол. Носки зеленых балетных туфель Эммы торчали вверх, как будто она протанцевала всю ночь. Куклы были с Мариной весь этот год, но теперь она с сожалением поняла, что выросла.

В детстве куклы заменяли ей друзей. Первое время, когда она только встретила Гедеона, игра еще продолжалась, но потом она их забыла. Женщина, лежащая сейчас в кровати, посмотрела на довольные кукольные лица со вздохом. Они были счастливы, хотя не понимали этого. Им не надо было выбираться из своего тихого спокойного мирка, чтобы посмотреть в лицо реальности.

Марине многое нужно было обдумать, пока она лежала в кровати и дрожала как от холода. Она вспомнила те несколько дней, которые провел Гедеон в их доме, и в новом свете увидела многое из того, что прежде миновало ее сознание. Прежде всего она поняла, почему Гедеон был так бледен и взволнован, когда впервые увидел ее, почему он остановил тогда машину и бросился к ней как сумасшедший. Заметив, что она стоит на самом краю скалы, он решил, что она собирается прыгнуть вниз.

Тогда он смотрел на нее, не решаясь подойти. Потом он понял, что она его не узнает, и подошел. И тут Марина улыбнулась. Гедеон был сражен. Она и теперь помнила его лицо, потрясенное и недоверчивое. Смешно, подумала она, очень смешно. Она поняла, что он поражен, и решила, что люди редко ему улыбались, и удивилась тогда. А ведь улыбка — это последнее, что он мог от нее ожидать. Все что угодно, но не это.

Ах, какая свинья, думала Марина, вспоминая, как он подбирался к ней, все ближе с каждым днем. Спрятавшись под поповом анонимности, он обольщал ее заново, лаская, целуя, зная, что потеря памяти сделала ее беззащитной.

Гранди старался защитить ее, остановить его, но Марина сама встала между ними, давая понять, что хочет, чтобы Гедеон жил с ними. Он использовал ее для того, чтобы проникнуть в дом. Он умело и холодно воспользовался ее беспамятством, и Гранди ничего не мог поделать.

Неожиданно она вздрогнула от воспоминания. И все ее тело вспыхнуло. Сон! — подумала она, гладя на кукол круглыми, остановившимися глазами.

Сон? Да сон ли это был? Может быть, она всетаки пошла к нему в лунатическом трансе и Гедеон взял те «, что она сама, не сознавая, предлагала ему?

Этого Марина не знала. Девочка, которой она себя считала, такого бы не сделала. Но женщина, растревоженная в тот вечер ласками и поцелуями, могла пойти к Гедеону в поисках того, чего так жаждало ее тело.

К горлу снова подступила тошнота, и она закрыла глаза руками. Неужели это случилось?

Дверь отворилась, и Гравди спросил взволнованно:

— Что такое? Голова сильнее болит? Может быть, позвонить доктору?

Марина вытерла глаза и медленно опустила руки.

— Нет, все в порядке. — Глубоко вздохнула и спросила: — Он уехал?

Гранди заколебался, она видела, что сейчас он соврет.

— Значит, не уехал? — спросила она резко.

— Как бы я хотел выгнать его вон! — Дед бормотал, злясь на свою телесную немощь. — Если б я был моложе, да и руки не были бы такими бесполезными… — Его вялые руки напряглись на коленях, как бы желая схватить Гедеона за горло. — Он отказался уезжать, и я ничего не могу поделать.

— Я поговорю с ним, — сказала Марина, что-то решив про себя.

— Что ты! Нет! Марина… — Дед смотрел на нее с ужасом, как на безумную.

— Я поговорю с ним, — сказала она спокойно и холодно. — И тогда он уедет.

Гранди попытался переубедить ее, но тщетно. Она только смотрела, и в конце концов он вышел, а она осталась сидеть и ждать, глядя в окно на утренний свет, который казался ей тьмой без края.

Марина хотела навсегда избавиться от Гедеона, и хотя у нее не было сомнений в мудрости такого решения, оно означало новую боль сейчас и в будущем. Но боль стала привычной для нее в прошлом, значит, она сможет жить с ней и теперь. Уход Гедеона будет для нее примерно тем же, чем были для дедушки больные руки: потерей истинного счастья и смысла жизни. Злую шутку сыграла с ними жизнь — для расправы она использовала то, что было им дороже всего.

Марина услышала шаги и напряглась, ведь она не услышит их больше никогда в жизни. Он бежал, прыгая через ступеньку, и она чувствовала, как он торопится к ней. Он стоял в дверях и глядел на нее несколько секунд, потом подошел к кровати своей изящной, какой-то хищной походкой, опустился на колени и поднес ее руки к губам.

— Уезжай-ка ты, Гедеон, — сказала она тихо. Он вскинул черную голову, темные глаза уставились на нее.

Но прежде, чем он начал говорить, она продолжила тем же ровным тоном:

— Я не хочу тебя больше видеть. Уезжай и больше не возвращайся. Подавай на развод, или я это сделаю, мне все равно. Но я хочу, чтобы это кончилось.

— Послушай, Марина, — начал он, но она прервала его, покачав головой:

— Нам не о чем говорить.

— Дай мне объяснить тебе, — начал он снова, но Марина опять прервала:

— Ничего не надо объяснять.

— Неужели? — Он стоял, возвышаясь над ней, лицо его стало жестким. — Тогда почему же ты не даешь мне говорить?

— Не хочу больше вранья.

— Я никогда тебе не врал!

— Да? — Она опустила голову. Всего секунду звучал в ее голосе сарказм, но Гедеон сразу напрягся и переступил с ноги на ногу.

— Нет, — бросил он в ответ, — никогда. То, что ты увидела в тот день, было моей первой встречей с Дианой с тех пор, как я полюбил тебя.

Это было первое признание в любви, которое она услышала от Гедеона, но оно не принесло ей счастья. Марина ждала его все время, пока была замужем, представляя, какое облегчение и радость придет вместе с ним. Сейчас она не чувствовала ничего, кроме холодной тоски.

— Какая разница, сколько раз это случалось. Одного вполне достаточно. — Она теперь смотрела прямо на него, глаза ее были полны презрения.

— Да ведь ничего не было, — оборвал он ее. — Сверх того, что ты видела. Диана поцеловала меня, а не я ее.

— Не войди я в эту минуту, разве этим бы ограничилось, — сказала она, брезгливо изогнув губы.

— Послушай меня, — проговорил Гедеон, опускаясь на кровать и крепко беря ее за плечи. Темные глаза его горели. — Ты должна мне верить.

— Я никогда тебе больше не поверю. — Ее глаза отвечали ему ледяной холодностью. — Я не хочу тебя видеть. Все кончено.

— Нет, не все.

Она заметила в нем какую-то расчетливую мысль. Она так хорошо знала все выражения, которые принимало его смуглое, твердое лицо, что ей не трудно было понять, о чем он думает. Он вспоминал, как она потянулась к нему в эти дни, глаза его заблестели, лицо смягчилось.

— Вчера ночью у меня создалось совсем другое впечатление, — сказал Гедеон хрипло, и взгляды их встретились. Теперь она знала наверняка, что то, что произошло в его спальне, не приснилось ей. Она пошла к нему, как наркоман за наркотиком, и он взял ее, хотя знал, что она не в себе.

Марина изо всех сил оттолкнула его и отвернулась, чтобы избежать чувственных губ.

— У тебя нет никакого права! — воскликнула она сердито.

— У меня есть на это все права, — заверил он, и лицо его не предвещало ничего хорошего. — Ты пришла, потому что хотела меня, как я — тебя, как я всегда буду тебя желать. — Его рука скользнула вдоль шеи, сильные пальцы добрались до мягких серебристых волос и стали нежно их перебирать. — Дорогая моя, я еле пережил этот год, я так скучал по тебе, что не могу передать. Поэтому я и приехал, хотя Гранд и просил меня оставить вас в покое, пока ты ничего не помнишь. Я должен был тебя увидеть, хотя бы издалека. Я жил одними воспоминаниями.

— Ты должен бы уже привыкнуть, — заметила она едко и услышала, что у него даже дыхание прервалось.

— Нет! — воскликнул он, протестуя, и она поняла, как глубоко он задет, и обрадовалась, да, обрадовалась тому, что он страдает, как сама страдала раньше, как предстояло ей мучиться в будущем. Когти любви достали наконец Гедеона и вонзились глубоко. Марина видела это и ликовала.

— Уходи, — повторила она. — Ты мне больше не нужен. Все кончено.

Гедеон медленно поднял голову, на лице появилось выражение опасного спокойствия.

— Черт возьми, — пробормотал он непослушными губами, — с тех пор, как я сюда приехал, ты много раз доказала мне, что ты моя.

Что она могла возразить? Гедеон вошел к ним как незнакомец, и с момента его появления она снова начала в него влюбляться и скрыть этого не могла. Спрятавшись в мире снов, она продолжала любить его точно так же, как любила его прежде и любит теперь. Инстинкт не предостерег ее, и без тени сомнения она пошла ему навстречу, ее не остановило странное чувство близости, возникавшее иногда.

— Ты просто бессовестно воспользовался тем, что я ничего не помнила, — яростно обвиняла она.

— Если бы ты действительно меня ненавидела, ты бы никогда ко мне снова не потянулась, — возражал он. — Ты любишь меня, несмотря на обиду. — Он с трудом улыбнулся. — Дорогая моя, тебе было очень плохо, но все это уже позади. Диана ничего для меня не значит. Я получал удовольствие и от нее, и от ее тела, но она никем для меня не была.

Марина поморщилась:

— Ты считаешь, что это тебя извиняет?

— Нет, конечно! — продолжал он нетерпеливо. — До встречи с тобой все женщины были для меня только приятным развлечением, когда я уставал. Диана — идеальная любовница для мужчины, который не хочет себя связывать. Я для нее тоже не много значил. Мы использовали друг друга, не любя.

Этому Марина не поверила. Она помнила их спор на дороге совсем недавно, ее сердитые и страстные упреки, которых она не слышала, но видела издалека. Даже не зная тогда об их отношениях, Марина поняла, что чувствует та женщина. Диана любила Гедеона, несмотря на то что он не отвечал взаимностью.

Гедеон неожиданно наклонился и стал целовать ее шею трясущимися губами.

— Клянусь тебе, это она целовала меня. Когда ты вошла, дорогая моя, твое лицо напугало меня. — Он застонал и вздрогнул, как будто сильно замерз. — Я выбежал на улицу и увидел тебя на дороге, в крови, ты лежала так неподвижно… Я подумал… — Он замолчал, задыхаясь, обняв ее так крепко, что ей трудно было дышать. — Я думал. Боже, помоги мне, неужели она умерла? И не мог сдвинуться с места. Я стоял как вкопанный, и мне хотелось ты же умереть. — Он целовал ее волосы, щеки, ухо, стараясь добраться до губ, но она трясла головой и отворачивалась. — Марина, я люблю тебя, — шептал он. — Я сам не знал, как сильно я тебя люблю, пока не увидел тебя там, на дороге. Я подумал, что ты умерла, а я так и не сказал тебе…

— Теперь уходи, — произнесла Марина холодно. Она сидела, выпрямившись как истукан, в кольце его рук.

Гедеон отшатнулся, глаза его вспыхнули.

— Не надо так. Ты мне нужна.

— Да, но ты мне не нужен, — отрезала она, ненавидя его за то, что он говорил именно так: любить по-настоящему он еще не умел. Самыми главными для него оставались собственные потребности. — Ты мне совершенно не нужен, ты мне нужен, как зубная боль!

Она страшно побледнела, ей постоянно приходилось держать под контролем лицо, потому что больше всего она боялась ослабеть, упасть в подушку и заплакать. Тогда Гедеон непременно обнимет ее, и Марине не хватит сил его оттолкнуть и выгнать.

Гедеон встал, не отрывая от нее глаз. Длинный, худой, он внимательно глядел на нее, и всеми силами она старалась, чтобы ее ответный взгляд был холоден и спокоен.

— Я люблю тебя, — еще раз повторил он.

— Ты опоздал, — иронически скривив губы, ответила она. — Прощай, Гедеон.

Его взгляд еще раз задержался на ней, потом он повернулся и вышел; Марина откинулась на подушки, потому что ее била дрожь и в голове что-то пульсировало. Она закрыла глаза и выскользнула из этого мира в мир снов, где ей не было так больно.

Луч солнца пробежал по комнате, как любопытный зверек, нашел на подушке прядь серебристых волос, запутался в них и бросил отблеск на бледное спокойное лицо. Она спала, но по щекам текли слезы, а губы что-то невнятно шептали.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Комната была озарена закатным светом и в доме было тихо, когда она проснулась. Слушая тишину, она дрожала как в лихорадке: Гедеон уехал, оставив ее одну думать и тосковать о нем, несмотря на весь гнев и ненависть. Она вылезла из постели и подошла к окну. В блеске заходящего солнца над морем бесшумно парили чайки, следуя за возвращающейся рыбацкой лодкой. У чаек будет роскошный банкет, когда за борт будут выбрасывать рыбьи внутренности. Это обычная картина по вечерам: рыбацкая лодка, а за ней стая чаек.

Что же ей дальше делать? Она облокотилась на подоконник и стала думать, но голове трудно было соображать, мешали глупые эмоции, которые опять причиняли боль, а Марина всей душой стремилась к покою.

Нужно было что-то решать по поводу будущего. Слепящий свет памяти рассеял туман мечтательного романтизма, в котором она жила последние месяцы. Теперь она отчетливо видела, что жизнь концертирующего пианиста не для нее. Жизнь Гедеона ей не по силам. Она не смогла бы ездить по свету и всегда держать себя в форме, всегда быть в центре внимания, постоянно идти по тонкой проволоке славы, зная, что внизу нет предохранительной сетки и ничто не смягчит падения.

Замужество помогло ей понять, что для такой жизни у нее не хватит выдержки. Для Марины музыка была глубоко личным переживанием. Резкий свет рампы отвлекал ее от того внутреннего состояния, которое появлялось у нее, когда она играла в одиночестве.

Придется говорить об этом с Гранди, но только не сейчас. Сначала ей нужно укрепить себя для встречи лицом к лицу с окружающим миром. Конечно, это будет не просто, но Марина твердо решила, что так будет.

Она пошла в ванную, вымылась, потом постояла, послушала, нет ли какого-нибудь движения внизу. Нет, никакого. Наверное, Гранди ушел на прогулку. Она оделась и спустилась на кухню и замерла в дверях. Два яркокрасных пятна вспыхнули у нее на щеках.

Гедеон посмотрел спокойно и предложил:

— Кофе хочешь?

— Ты что здесь делаешь? — задыхаясь от гнева, спросила она. Глаза ее потемнели.

Он даже не стал отвечать, а налил кофе и пододвинул ей чашку через стол. Из угла вылез Руффи и стал прыгать вокруг нее. Рассеянно она потрепала собаку по лохматой белой спинке. В голове бестолково крутились слова, Марина не находила, что сказать Гедеону.

— Где Гранди?

— Играет в шахматы с викарием, — ответил он совершенно обыденным голосом. — Ты, наверное, голодная? Что тебе приготовить?

— Гранди знает, что ты здесь?

Гедеон молча посмотрел на нее с едва заметной ласковой издевкой.

Конечно, вопрос был глупый. Разве мог дедушка не знать, что он остался? Но как он мог уйти? Правда, когда Гедеон, с его силой воли, хотел заставить людей что-то для него делать, он неизменно добивался своего. Она-то надеялась, что Гранди ненавидит его так же, как она, и сможет противостоять ему. Но дед ушел и оставил ее одну, без защиты.

Гедеон разглядывал Марину с издевкой, которая читалась в глазах и ухмылке, и, казалось, видел насквозь все ее мысли. Очевидно, ее возмущенный взгляд только развлекал его.

— Да, Гранди бросил тебя мне на растерзанье. Тебе придется сражаться со мной в одиночку, — сказал он мягко.

— Ты думаешь, я не смогу? — бросила она, подняв подбородок. — Я велела тебе убираться, и ты уйдешь. Ты мне больше не нужен. — Она прерывисто дышала. — Ты мне больше совсем не нужен, — повторила она с нажимом.

Черные глаза Гедеона поблескивали, не выдавая его мыслей.

— Что тебе сделать на ужин? Я могу приготовить что-нибудь очень Простое, повар из меня никудышный. Но из яиц я, пожалуй, смогу сделать омлет, яичницу или просто сварить.

— Я не хочу есть, — отрезала Марина.

Не обращая на нее внимания, он пошел к плите и занялся приготовлением омлета. Она, кипя, наблюдала за ним.

— Пей кофе, — бросил он через плечо.

Марина села за стол и медленно выпила кофе. Гедеон поставил перед ней омлет и тосты.

— Еще кофе? — И, не дожидаясь ответа, налил кофе ей и себе, а затем сел напротив.

— Что ты здесь делаешь? — Она не чувствовала вкуса пищи, организм еще не вернулся к своим обычным функциям. Нервы ее были на пределе, к тому же ее поташнивало. — Я же сказала тебе, я не желаю тебя больше видеть.

— Я помню, что ты мне говорила. — Его равнодушный голос приводил Марину в ярость. Гедеон сидел совершенно свободно, развалившись на стуле и вытянув длинные ноги. Воротник темно-зеленого свитера слегка потрепался о длинные волосы. Лицо, на которое падали черные спутанные кудри, было совершенно бесстрастно, оно раскраснелось, похоже, что он долго гулял по ветру. Марина смотрела на него с отвращением.

— Уезжай отсюда и не возвращайся!

— Ешь, пожалуйста, омлет. — Он просто пренебрегал всем, что она говорила, и Марина непроизвольно сжала руки в кулаки. Больше всего ей хотелось запустить в него чашкой кофе.

— Возвращайся к своей Диане! — бросила она и тотчас пожалела об этом. Черные глаза блеснули, в них появилось нечто вроде удовольствия, значит, она выдала ту сложную смесь чувств, что бушевали у нее внутри. Ей хотелось, чтобы он поверил в твердость ее решения, но эта глупая оговорка выдала ее внутреннюю неуверенность.

Она встала, и Руффи тоже поднял ушки, надеясь, что она собирается гулять.

— Убирайся! — закричала она, но Гедеон даже не пошевелился.

— Никуда я не поеду. — Он откинулся на спинку, забросив руки за голову. Инстинктивно она заметила красивую и мощную линию его тела. Марина совсем не хотела ее замечать, хотела преодолеть желание, которое он в ней будил. — Я остаюсь, — холодно добавил Гедеон, усмехаясь.

— Почему ты такая свинья? — Ее голос дрожал, но он ответил с издевкой:

— Я много над этим работаю.

Он потерял всякий стыд. Мало того, что он изменял ей с этой женщиной. Она бы не удивилась, если б узнала, что он изменял ей все время. Он вынуждал ее терпеть его общество, и с неохотой ей приходилось признать, что она не может его прогнать. Гедеон всегда умел добиваться своего, и вот ей приходилось стоять перед ним, дрожа и глядя на него со злобой.

— Омлет остынет, — сказал он.

При виде еды ее тошнило. Но если она сейчас сбежит, он поймет, что она по-прежнему уязвима и беззащитна перед ним. Она медленно села и, несмотря на тошноту, стала есть, насильно глотая пищу. Как он смеет сидеть тут и издеваться, смеяться над ней?! Неужели он думает, что после всего, что было, он снова сможет увлечь ее, вернуть к себе?

Однако повод для оптимизма у него все-таки был. Ведь за прошедшие месяцы ничего не изменилось, ее тянуло к нему как раньше. В тот вечер, после его ласк, она сама пошла в его спальню, а не наоборот. Гедеон прекрасно знал, что делает, сажая ее на колени, целуя тем особенным, страстным и неотразимым образом. Он будил ее подсознательное желание и добился успеха. В лунатическом трансе Марина пошла к нему, потому что в самой глубине души знала, чего хочет.

Что же удивительного в том, что он не хотел уезжать? Она сама выдала ему во сне, как сильно она жаждала его. Она с отвращением доела и допила остатки кофе.

— Я собираюсь спать, — сказала Марина и встала.

— Спокойной ночи, — ответил Гедеон, язвительно улыбаясь.

Ей ужасно хотелось его ударить, даже руки напряглись. Он, выпрямившись, с насмешкой наблюдал за ней. Потом он встал, и она кинулась к дверям, слыша, как он смеется ей вслед.

Марина заперла дверь спальни, хотя в этом не было нужды, Гедеон за ней не пошел. Раздевшись, она снова юркнула в постель. Куклы сидели на обычном месте, но теперь это были просто куклы. Маринино детство слишком затянулось: она была ребенком, когда встретила Гедеона, ребенком он соблазнил ее, ребенком она оставалась, когда сама носила его ребенка под сердцем. Марина не могла противостоять Гедеону по молодости и отсутствию опыта, и он это знал.

Гранди держал ее в этом доме, как куклу в стеклянном шкафу, как мертвую царевну в хрустальном гробу. Он любил ее и баловал, но здесь она всегда оставалась ребенком. Гравди хотел, чтобы она сыграла предназначенную ей с детства роль, формируя ее по своему образу и подобию. Марина любила музыку, умела работать, но в ней отсутствовало стремление к абсолютному совершенству. Она смирилась с ролью, навязанной ей с юных лет, но никогда ее по-настоящему не хотела. Марина любила тихую жизнь Бассли, она любила музыку, но жизнь, которую планировал для нее Гранди, никогда не привлекала ее.

Она начала осознавать это в колледже. Да, у нее были способности, тут не было сомнений, она умела и работать, и учиться, но постоянное стремление к вершинам, которое жило внутри таких людей, как Гедеон, было ей несвойственно. Марина была им не ровня.

Когда однажды Гедеон сказал ей об этом, она по наивности решила, что превосходит его, но тот имел в виду совсем обратное.

Теперь пришло время заглянуть правде в глаза, и она поняла, что Гедеон был прав. Пусть раньше поверхностный блеск скрывал в его исполнении недостаток истинного чувства, Гедеон все равно был выдающимся пианистом. К тому же за последнее время его интерпретации приобрели еще одно измерение, добавилась глубина понимания и страсть, он начал подъем на новую высоту. В короткий период замужества она видела начало этого подъема.

Марина заснула не скоро, а утром она взяла Мэг и Эмму, улыбнулась им на прощание и убрала на верхнюю полку шкафа.

Когда-нибудь в них будет играть другая маленькая девочка, но это будет уже не она. Куклы были ей верными друзьями в мире, из которого она уже ушла.

Марина надела джинсы, короткую синюю блузку и спустилась вниз. Гедеон готовил помидоры с беконом. Искоса поглядев на нее, он встретил ее холодный, ровный взгляд.

— Ты почему не уехал? — спросила она настойчиво.

— Завтрак готов, — ответил он, как будто Марина ничего не произносила. Марина увидела, что он избрал такую тактику: игнорировать все ее требования и не обращать внимания на враждебность.

— Я серьезно говорю. Нашей женитьбе пришел конец.

— Да она еще и не начиналась. Наливай кофе.

— Где Гранди? — Несмотря на раздражение, она налила кофе и села. Из окна лился солнечный свет. Руффи, виляя хвостом, крутился вокруг, принюхиваясь, в ожидании того, что сейчас ему кинут восхитительную кожицу от бекона.

— А ты подожди немного, — сказал Гедеон, ставя тарелку перед Мариной. Он сел напротив, с удовольствием разглядывая еду у себя на тарелке. — Не знаю, как ты, а я голоден как волк. — Он поднял голову. — Гранди ушел в деревню.

Марина была изумлена:

— Как ушел в деревню?

— Почему бы и нет? — Гедеон наклонился над тарелкой и с удовольствием занялся едой. В расстегнутом воротнике рубашки виднелась мускулистая смуглая шея и черные волоски на груди. Прядь черных волос падала ему на щеку, и Марина боролась с искушением убрать ее с лица. Она боялась дотронуться до него.

Действительно, обычно Гранди каждый день ходил в деревню — в магазин и поговорить с людьми. Но ее удивляло, что он опять оставил ее одну с Гедеоном. Однако Гранди уважал успех, он гордился Гедеоном, который был лучшим его учеником.

Гедеон снова посмотрел на нее и спросил с издевкой:

— Ты что, мух ловишь? Закрой рот и ешь завтрак, очень вкусно вышло. Еще немного, и я стану отличным поваром. — Он прекрасно знал, почему она была в таком недоумении, и развлекался. Это разозлило Марину, она напряглась и огрызнулась:

— Почему бы тебе не отправиться туда, где ты нужен? Здесь хорошо и без тебя!

— Очень жаль, — пожал он плечами и занялся едой.

После яростной паузы Марина немного успокоилась и принялась за завтрак. Сегодня утром ее уже не тошнило от запаха еды. Она была голодна и молча съела все, что было на тарелке. Гедеон нарезал беконную кожицу и скормил ее Руффи, который внимательно наблюдал за ним, помахивая хвостом. После этого Гедеон почесал собаку за ухом, Марина видела, как двигаются длинные пальцы в белой собачьей шерсти, и у нее пересохло в горле. Гедеон посмотрел на нее, и она ощутила, как вспыхнуло ее лицо: Она поспешно отвернулась и начала убирать со стола.

Если он все время будет здесь, рядом, она долго не продержится. Как она ни сердилась на себя, ничего нельзя было с этим поделать. Марина не видела Гедеона, но чувствовала каждое его движение, ее кровь реагировала на каждый удар его сердца, на каждый его вздох.

Она заставила себя вымыть всю посуду, хотя кожей ощущала все, что он делал у нее за спиной. Наконец она кончила и пошла к двери. Но Гедеон преградил ей дорогу. Он не трогал ее, а только не пускал, улыбаясь с высоты своего роста.

— Дай мне пройти! — потребовала она.

— Иди, — отвечал Гедеон, и глаза его заблестели от удовольствия.

Марина уперлась руками ему в грудь, чтобы оттолкнуть, и поняла, что делает ошибку. Стоило ей до него дотронуться, как внутри чтото дрогнуло, и она убрала руки, боясь, что они выдадут ее слабость.

Избегая его взгляда, она неуверенно произнесла:

— Ты что делаешь? Отправляйся к своей любовнице. Ты мне тут не нужен.

— У меня нет любовницы, и я тебе нужен, — ответил Гедеон тихо, настойчиво глядя ей в лицо.

Тут она подняла голову и посмотрела прямо и зло:

— Неужели с Дианой все кончено? Какая жалость! Ну, найдешь себе еще кого-нибудь.

— Да, я думаю, найду, — согласился он, и его тон и любезная улыбка привели ее в ярость. Ей хотелось его ударить.

— Но это буду не я!

— Неужели? — Он наклонил голову и медленно и с явным удовольствием осмотрел ее с головы до пят. — А разве тебе не нравилось быть моей любовницей, Марина?

Кровь бросилась ей в голову, и она ударила его так сильно, что даже ладонь заболела. Секунду Гедеон смотрел на нее потемневшими от ярости глазами, потом схватил за плечи. Как она ни билась, вырваться Марина не могла. Она извивалась и отворачивалась, избегая его ищущих губ, которые добрались до шеи. Ее затрясло от гнева.

— Прекрати, отпусти меня, свинья! — закричала она хрипло.

Не замечая ее крика, Гедеон твердо взял ее за подбородок, так, что ей стало больно, повернул к себе, и затем его горячий рот нашел ее губы, раскрыл их, и почва у нее под ногами заколебалась. По жилам пробежал огонь, глаза сами закрылись, и она ощутила, как тело изогнулось, прижимаясь к нему. Его руки добрались до ее спины и, лаская, прижали ее еще теснее. Все тяжкие воспоминания испарились.

Она подняла руки и вцепилась в его рубашку. Тепло его тела заставило зашуметь кровь в венах. Какую пронизывающую сладость она испытывала, когда руки скользили по твердой мускулатуре его тела, как приятно было ее пальцам! Это чувство нельзя было сравнить даже с тем ощущением, которое она испытывала, когда пальцы пробегали по клавишам.

Отклик ее тела заставил сердце Гедеона биться быстрее. С голой спины его руки скользнули на маленькие груди и накрыли их ладонями.

Тут она опомнилась и отскочила, тяжело дыша.

— Убери руки!

Лицо у него раскраснелось, глаза блестели.

— Но тебе же приятно, — бормотал он, у него даже слегка заплетался язык, взгляд затуманился, он закрыл глаза, потом посмотрел на нее: — Что ты со мной делаешь!

— Это способна сделать с тобой любая, — ответила она грубо. Лицо его побелело.

— Нет, не любая. Никто, кроме тебя.

— Диане ты это тоже говорил? — Она коротко и зло улыбнулась. — У тебя все это замечательно получается, видно, что отрепетировано много раз. Но со мной у тебя ничего не выйдет, я не верю ни единому слову.

— Но это правда, — глаза его горели напряженным внутренним огнем. — Я люблю тебя. И с Дианой, и со всеми остальными все было подругому. С ними было удовольствие, развлечение. А когда я увидел тебя первый раз в жизни, у меня остановилось сердце.

Как хорошо она помнила тот вечер, концерт, прием после концерта, толпу восторженных женщин, окружавших Гедеона, которые ловили каждое его слово. Она помнила черный блеск его глаз, когда он заметил ее, и то, как он потом держал ее руку, улыбаясь сверху вниз, помнила его возбужденное, приподнятое настроение.

— Ты была такая прелесть, — сказал он хрипловатым голосом. — Большие невинные глаза и робкая улыбка — Боже мой, я захотел тебя в ту минуту, как увидел.

Марина прекрасно помнила, как сверкали его глаза. Вот что он, оказывается, думал! Неужели в непроницаемых черных глазах пряталось желание? Он стоял тогда перед ней, высокий, элегантный, во фраке, с удовольствием разглядывая ее, и ей тогда казалось, что триумфальное выступление так взбудоражило его. Она едва посмела взглянуть на Гедеона, он представлялся ей волшебником, способным создавать удивительную музыку. Марина и вообразить не могла, какие мысли бродили в его голове. Конечно, он был прав, Марина была тогда глупой, наивной, ей и в голову не приходило, какие уроки преподаст ей этот человек.

— Ты ведь хотел получить новую любовницу, не так ли? — Она посмотрела на него, и глаза ее были полны горечи.

Он прекрасно понял, что она о нем думала, пожал широкими плечами и принял вызов.

— Марина, взгляни на наши отношения с моей стороны. Ты же видела мою мать, представляешь, что она за человек. Меня с раннего детства показывали всему свету, как ученую обезьянку. Я получал все, что хотел, но обращались со мной как с игрушкой. Мать распоряжалась каждой минутой моего времени. Я дышать должен был по ее указке. У меня не было друзей, потому что они могли отвлечь меня от музыки. Отца мать просто выкинула, чтобы он не стоял между ею и мной.

Да, все это Марина хорошо знала, потому что сама видела его мать и слышала рассказы Гранди.

Лицо Гедеона стало серьезным и мрачным.

— Когда мне удалось вырваться, я освободился от нее и твердо решил, что никогда в жизни не стану связывать себя с женщиной. — Глаза его блестели, он смотрел куда-то поверх ее головы. — Женщины связывают тебя по рукам и ногам, дай им хоть малейшую возможность. Это я понял, имея дело с матерью. Обвиваются вокруг тебя, как плющ, и душат. Я решил, что не буду избегать их, когда вырасту, но женщины должны знать свое место. Я научился пользоваться ими, получать от них удовольствие, а потом выбрасывать из жизни.

Она отшатнулась от жестокости его слов. Гедеон наблюдал, лицо его было в тени.

— Да, не очень красиво. Можно было бы соврать, скрыть все это, но я не хочу, чтобы между нами осталось что-нибудь недосказанное.

Где-то глубоко внутри в ней опять началась грызущая боль, настойчивая, как зубная, но куда более разрушительная. Неужели это так и будет продолжаться всю жизнь? — подумала Марина.

— Я не хочу больше слушать, — сказала она сухо, бесцветным тоном. Марина вырвалась и повернулась к двери, но Гедеон поймал ее за руку и потянул к себе.

— Марина, — тихо и хрипло сказал он, и тут она взорвалась.

— Оставь меня в покое! Пойми, ты мне не нужен, я тебя ненавижу! Уходи!

Ее слова хлестали его по лицу, и рука Гедеона упала. Марина заметила в глазах боль, но теперь ей было все равно, она, споткнувшись, бросилась к двери. Хорошо бы ей удалось задеть его по-настоящему, тогда она отомстила бы хоть немного за то, что довелось ей испытать.

На тропинке, что шла через скалы, Марина заметила сгорбленную фигуру Гранди. Он тоже остановился, глядя во все глаза, стараясь понять по лицу внучки, что она думает по поводу того, что Гедеон остался.

— Он уговорил меня дать ему возможность поговорить с тобой еще раз, — волнуясь, сказал дед. — Не надо было? Я ничего не мог сделать, он Не слушает, и все.

— Я понимаю, — ответила Марина. Конечно, Гедеон был упрям и своеволен, его невозможно было переубедить, если уж он что-то решил.

— Случилось что-нибудь? — спросил Гранди, внимательно к ней приглядываясь. — Он остается? Ты сама что будешь делать дальше?

— Не знаю. — Марина говорила тихо, опустив голову. Надо сказать все дедушке, сейчас как раз подходящий случай. Глубоко вздохнув, она начала после короткого колебания: — Повидимому, я не смогу стать тем, кем ты хочешь, Гранди. Не хватает во мне чего-то.

Дед замер, руки его сжались наподобие птичьих лап.

— Да что ты! У тебя прекрасно получается! Ты будешь первоклассной пианисткой. Если бы не Гедеон, ты уже теперь смогла бы показать, на что способна.

— Дело не в Гедеоне.

— Именно в нем! — закричал Гранди вне себя. — Это он разрушил твою карьеру, всю твою жизнь.

— Жизнь — пожалуй, но не карьеру, — вздохнула она печально. — Рано или поздно мне пришлось бы тебе это сказать — я сделана из другого теста.

— Как ты можешь судить?

Она подняла к нему бледное лицо, обрамленное блестящими на солнце волосами, и грустно посмотрела на него.

— Гранди, я говорю правду, нравится тебе это или нет. У меня не хватит мужества для такой жизни. Мне не хватает того, что когда-то руководило тобой, а сейчас толкает вперед Гедеона, поэтому я не добьюсь успеха. Мне совсем не хочется быть концертирующим пианистом, я боюсь играть на аудиторию, я от этого заболеваю. Я люблю музыку, но ненавижу выступать. Я терпеть не могу, когда меня слушает много народу.

— Но ты ведь даже не пробовала. — Гранди смотрел на нее сердито, ему, видимо, очень хотелось встряхнуть ее, чтобы привести в чувство. — Как ты можешь знать, сможешь ли ты выступать, если ты еще и не начинала? Все мы боялись сцены, всем нам казалось, что мы плохо играем. Начнешь выступать, и это пройдет.

Марина покачала головой.

— Не в том дело. Неужели ты не понимаешь, Гранди? Я не хочу.

Дед мечтал, чтобы она стала частицей его самого, точным его повторением, чтобы еще раз, вместе с ней, он мог пережить ту жизнь, которую отняла у него злая судьба. Гранди до сих пор не примирился со своей потерей. Он любил тот мир, из которого был выброшен, и не мог поверить, что Марина отказывалась от него добровольно.

— Что же делать, если мы такие разные, — сказала она осторожно и ласково. — Жаль, что я тебя так разочаровала.

— Разочаровала? — Лицо деда стало жестким, глаза потемнели. — Да с тех пор, как ты родилась, я ни о ком, кроме тебя, не думал. Как ты можешь отворачиваться от своего будущего? Как ты можешь выбросить на ветер все, чего ты достигла? Ты потрясающая пианистка, у тебя прекрасная техника, у тебя глубокое понимание и замечательное чувство музыки. Разве можно пренебрегать такими способностями? Что ты собираешься делать? — Лицо его изменилось. — Ты собираешься вернуться к нему, и это после всего, что он с тобой сделал? Неужели все женщины одинаковы? Гедеон — эгоист, все великие артисты эгоисты. Я не виню его за это. Его жизнь проходит в бешеном ритме, между выступлениями ему необходимо расслабиться, снять напряжение. Мне все равно, что он будет делать, но я никогда не прощу ему, если из-за него рухнет твоя карьера.

— Да не в нем дело, — опять повторила Марина.

— Я не слепой, я вижу, что с тех пор, как он появился здесь, ты снова начала в него влюбляться. Ты думаешь, я не знаю, что между вами происходит? — Гранди покраснел, глаза его были полны горечи. — Помнишь, когда я зашел и застал тебя в его объятиях, мне сразу стало ясно, что он уже многого достиг.

Она опять повторила, повышая голос:

— Да никак это не связано. — Марине не хотелось ни думать, ни говорить о Гедеоне.

Она быстро прошла мимо Гранди вниз по дороге, ведущей в сторону мыса Испанская Голова. Резкий ветер перепутал ей волосы, на щеках загорелся обманчивый румянец. Траву кругом обглодали овцы. Марина смотрела на море. Она знала, что под сверкающими на солнце волнами скрываются коварные скалы и плохо придется той лодке, что рискнет пуститься в плавание по этим водам. Что же, и люди бывают точно такими же. Ведь с самого начала что-то предостерегало ее против Гедеона, однако она не обратила внимания на подсказку интуиции, и вот результат.

Несмотря на молодость, ее не ослепило обаяние Гедеона. Марина поняла, что внутри он тверже камня и привык получать то, что хочет. У него не было никаких иллюзий, а только циничное желание добиться своего. Страсть затуманила ей голову, и только горькие уроки и мучительная боль научили ее тому, что за каждый сладкий час в его объятиях ей придется дорого заплатить.

Гедеону больше подошла бы женщина типа Дианы Греноби, потому что она была так же бессердечна, как и он. Но про себя Марина решила, что не позволит себе вновь подчиниться его желанию. Гедеон честно рассказал ей, что ее ждет в будущем. Он использует ее, как остальных женщин, а потом выбросит ее из своей жизни. Этого она не могла допустить. Он уже причинил ей столько боли, что больше она не могла бы выдержать.

Наверное, Гедеон действительно вообразил, что любит ее. События того дня, когда она вошла и застала его в объятиях Дианы, не могли не повлиять даже на него. Тогда она потеряла ребенка и очень долго болела. В конце концов он тоже был человеком и чувствовал свою вину и горе. Может быть, он хотел каким-то образом сгладить случившееся. Как бы там ни было, Марине не следовало принимать его слова всерьез. Гедеон не может знать, что значит любить.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Услышав сзади шаги по гравию, Марина обернулась, насторожившись, потому что ожидала увидеть Гедеона. Белокожий молодой человек, шедший сзади, покраснел и неуверенно посмотрел на нее.

— Здравствуйте, — пробормотал он, стараясь не встречаться с ней глазами.

— А, здравствуйте, — сказала она с облегчением. — Вы еще не уехали в Бирмингем?

Том Хаттон покачал головой и, отвернувшись от нее, стал смотреть на море.

— Вы остановились в деревне?

Он кивнул, смущенно кашлянул и сказал:

— Извините, пожалуйста, я в прошлый раз принял вашего знакомого за вашего отца…

Марина сразу вспомнила, как Гедеон не без умысла поцеловал ее на глазах у Тома Хаттона, как пытался убедить ее держаться подальше от этого молодого человека. Если бы она не разозлилась тогда, над Гедеоном можно было бы посмеяться. Он попал в нелепое положение, потому что никак не мог объяснить, почему дружеский разговор с Томом вызывает в нем такое раздражение. И он решил поцеловать Марину на глазах у Тома, чтобы таким образом положить конец их отношениям.

Она улыбнулась:

— Ничего страшного. Он действительно намного старше меня.

Том посмотрел на нее в замешательстве:

— Мне так и показалось.

Марина сообразила, что никаких сплетен о ней в деревне он не слышал. Конечно, деревенские жители любят посудачить, но только между собой. При встрече с посторонними они замыкаются, и от них Том ничего о ней не узнает.

После своей болезни Марина поняла, какие замечательные люди ее соседи. Они даже намеком не дали ей понять, что в курсе дела. Все жители деревни знали, что Гедеон ее муж, все видели его прежде. И хотя они очень старались не подавать виду, что знакомы с ним, тем не менее иногда им это не удавалось. Марина и сама чувствовала что-то неладное, но связывала это только с Гедеоном, отнюдь не думая о себе.

Она стояла отвернувшись, Том подошел поближе и заглянул ей в лицо.

— Вы обручены с ним или…

Марина сухо усмехнулась:

— Нет.

Ей не хотелось вдаваться в подробности.

Приятное белокожее лицо Тома погрустнело.

— Вот оно в чем дело, — пробормотал он, слегка пожав плечами. Молодой человек повернулся было уходить, и Марине показалось, что он расстроен.

Чуть-чуть поддразнивая его, она спросила:

— Видели каких-нибудь интересных птиц?

Он рассмеялся и показал на свой бинокль:

— А как же! В деревне видел щегла, а вчера на реке видел цаплю.

— Чтобы это увидеть, не нужен бинокль, — улыбнулась Марина.

— Да, пожалуй, — согласился он.

— В нескольких милях отсюда есть гнездовья цапель. Если идти в сторону Биндли, вы их, вероятно, увидите.

— Спасибо, я запомню. — Он немного оттаял. — Мне нравится наблюдать за куличками, которые бегают по берегу во время отлива. Они ужасно смешно копаются в песке.

— Похожи на суетливых официантов, — согласилась Марина, усмехаясь.

— Хорошо вам, вы здесь живете, — вздохнул Том. — Вы столько всего видите.

— Я здесь родилась. Мы, здешние жители, привыкли и к морю, и к птицам и не обращаем на них внимания. Я думаю, что те, кто приезжает сюда раз в год, замечают значительно больше нас.

— Я думаю подыскать себе работу в деревне. Конечно, платить будут не слишком хорошо, зато жизнь станет значительно интереснее.

— Если вам не по душе городская жизнь, то здесь вам должно понравиться. — Она кивнула, собираясь уходить.

Том пошел с ней рядом.

— Ваш знакомый еще здесь? Он тут живет?

Марина взглянула и отвернулась.

— Да, он еще здесь.

Минуту он молчал, потупив голову, затем пробормотал:» Жаль»— и быстро посмотрел, какова ее реакция.

Марина улыбнулась и поблагодарила, но ее вежливая и дружеская интонация тем не менее ясно дала ему понять, что продолжения не будет. Он прекрасно ее понял.

Дойдя до дома, Марина остановилась попрощаться.

— Надеюсь, вы хорошо проведете остаток отпуска, — сказала она.

Молодой человек грустно улыбнулся:

— Хорошо, что я встретил вас еще раз. — И тут они услышали, как хлопнула входная дверь.

К ним по дорожке шел Гедеон. Лицо его было хмурым, брови сдвинуты. Угроза была настолько очевидна, что Тому хватило одного его взгляда. Он торопливо попрощался и, не оглядываясь, ушел по тропинке.

Марина повернулась, и темные глаза Гедеона встретили ее холодный и отчужденный взгляд.

— Он все еще здесь околачивается?

Она видела, что он ревнует, но ей было все равно. Какое право он имеет, в конце концов, так смотреть на нее?

— Держись от него подальше, — вырвалось у Гедеона.

— Дай мне, пожалуйста, пройти… — Она направилась к калитке, но он стоял на пути, и руки его были сжаты в кулаки.

— Лучше не зли меня, — проговорил он сквозь стиснутые зубы.

— А чего ты, собственно, злишься? Если я хочу с кем-то поговорить, это мое дело, — ледяным тоном ответила Марина.

— Хочешь ты или нет, но ты моя жена, — бросил Гедеон, и лицо его еще больше потемнело.

— Я не хочу больше быть твоей женой, и чем быстрее мы расстанемся, тем лучше. Я хочу получить развод, и поскорее.

Но его занимал в это время совсем другой вопрос, и он не услышал Марининых слов.

— Не увиливай. Я требую, чтобы ты держалась подальше от этого типа. Я не желаю, чтобы он так тебя разглядывал.

— Не суди обо всех по себе. Том очень славный молодой человек.

Глаза Гедеона сверкнули.

— И ему ничего от тебя не нужно, кроме твоих прекрасных глаз. — Он цинично усмехнулся. — Меня этим не купишь. Рано или поздно ему потребуется кое-что еще.

— Вот избавлюсь от тебя, тогда и узнаю, — отпарировала Марина ядовито.

— Ты соображай все-таки, что говоришь, — он уже почти рычал.

Но Марина тоже была в ярости, лицо ее стало темно-красным от злости.

— Ты что вообразил? Ты думаешь, если я решила дружески поговорить с молодым человеком, ты можешь на меня орать и топать ногами?

Его глаза приобрели опасный стальной блеск.

— Дружески? Это так теперь называется? Он с тобой заигрывает, и ты прекрасно это знаешь.

— Ну и что? Это не твое дело!

— Черта с два не мое! — Он схватил ее за руку, но она вывернулась.

— Убери руки!

— Чтобы я тебя с ним больше не видел! — Гедеон был теперь действительно на грани, он напрягся как струна.

Марина заметила, что дедушка в волнении наблюдает за ними из окна.

— Пропусти меня, — потребовала она.

Наконец Гедеон хрипло, с трудом выдохнул и пропустил ее. Она прошла мимо него в дом, и навстречу ей, хромая, вышел Гранди.

— Что-то случилось? — спросил он.

Сзади над ней навис Гедеон и бросил презрительно:

— Оставь ее в покое, Гранди. Она уже не ребенок!

От этой наглости Гранди вспылил:

— Ты здесь не нужен ни ей, ни мне. Убирайся из нашего дома и из нашей жизни! Ты и так достаточно наломал дров.

Глаза Гедеона приобрели ту восточную непроницаемость, которой он всегда прикрывался, когда намечал себе какую-то цель, а ему пытались помешать. Он взглянул на деда и промолчал. Тот подождал минуту, дрожа и задыхаясь, повернулся и, тяжело ступая, стал подниматься по лестнице.

— Ты когда-нибудь думал о ком-нибудь, кроме себя? — с горечью спросила Марина и ушла на кухню. На кухне приятно пахло свежеприготовленным салатом. Он стоял в большой миске на столе, накрытом для ужина на троих.

Гедеон подошел к ней сзади и сказал ей на ухо, тихо и нежно:

— Я все время думаю о тебе, и ты это знаешь.

— Врун, — ответила она, не оборачиваясь, но всем своим существом ощущая за спиной его худощавое тело.

— Но это правда. Ты знаешь старинную легенду о человеке, который спал под оливковым деревом и ему в ухо вполз скорпион? Так вот, скорпион прогрыз себе путь прямо в мозг этого человека, и ты сделала со мной то же самое. — Его голос, казалось, дразнил ее.

— Будь я скорпионом, я бы укусила тебя до смерти.

Он рассмеялся и провел пальцем ей по спине, вдоль позвоночника.

— Змея.

Марина вздрогнула, будто ее ударило током.

— Гранди просил тебя уехать. Почему ты еще здесь?

— Ты знаешь почему, — тихо ответил он и поцеловал ей руку. Но Марина с раздражением выдернула ее. От каждого его прикосновения у нее кружилась голова, она хорошо знала, что не сможет долго сопротивляться ласкам Гедеона и будет презирать себя, если сдастся. Нет, она должна все время помнить о его отношении к женщинам. Ведь он сам признался, что, когда они ему надоедали, он просто выбрасывал их из головы.

Он слонялся вокруг нее, скрестив руки на груди, а Марина даже не глядела в его сторону, хотя чувствовала его присутствие. Она все время наблюдала за ним уголком глаза, он притягивал ее, но Марина боролась с собой.

— Ну и куда же ты шла, где ты встретила этого мальчика?

В голосе Гедеона появилась интонация, которую она уже научилась понимать. Он осознал разницу в их возрасте и боялся этого. Она вспомнила, что Пола он тоже называл «этот мальчик» и всегда вкладывал в свои слова презрение и насмешку.

Марина повернулась и взглянула ему прямо в глаза:

— Том не мальчик. Мы с ним примерно одного возраста…

— Он выглядит лет на восемнадцать, — бросил Гедеон, и лицо его ожесточилось.

Внимательно глядя на него, она сказала тихо:

— Не говори чепухи. Ты просто старше его на пятнадцать лет, вот и все.

Гедеон сильно покраснел. Возникла пауза, во время которой он боролся с подступившим раздражением, и потом сказал:

— Очень забавно.

— Разве я сказала что-нибудь забавное? — Ее широко распахнутые глаза смотрели совершенно невинно.

— Нет, не сказала. — И тут снова возникла пауза. Потом он подошел к ней совсем близко и произнес: — Не мучай меня, Марина. Разве ты не знаешь, как сильно ты мне нужна?

— Я тебе нужна? — ответила она ледяным тоном. — Да, но только до той поры, пока ты не натешишься в свое удовольствие, а потом бросишь, как остальных. Так ведь, Гедеон?

— Да нет, с тобой все не так. С тобой с самого начала было все по-другому.

— Неужели? — Голос ее звучал презрительно. — Ты же сам мне говорил, что, когда мы встретились, ты только желал меня. Мы ведь оба знали, что жениться ты не собираешься, не так ли?

Он вздрогнул, как от боли.

— Да, — признался он, — так. Стоило мне впервые увидеть тебя, и я загорелся. Но женитьба мне даже в голову не приходила. — Он по лицу видел, как она задета, и сказал неуверенно: — Милая, я ведь хочу быть честным. Ты хотя бы выслушай меня до конца. Я не отрицаю, именно так все и началось, Но потом все изменилось, верь мне.

— Ну почему я должна тебе сейчас верить? Ты же признался, что был лжецом.

— Но теперь я не лгу. Я действительно приехал тогда вслед за тобой, чтобы соблазнить тебя. Но здесь все изменилось.

Она сразу вспомнила тот морозный, ясный зимний день, как она заволновалась, увидев Гедеона, и как он сказал тогда: «Здравствуй, Красная Шапочка, я — Серый Волк». Ему казалось, что скрытая ирония его слов ей непонятна, и он наслаждался ситуацией. Марина была похожа на ребенка, идущего навстречу опасности, не подозревая о ней. Гедеон дразнил ее, гладил ладонь, в шутку целовал. Он напоминал осторожного хищника, подбирающегося к жертве, и ничем не выдавал своих намерений.

Тут он ощутил, как нарастает в ней гнев, и беспокойно тронул ее руку.

— Милая, но я ведь не стал продолжать, я просто не смог. Когда ты села к роялю и стала играть мне, я скоро понял, кто ты на самом деле, и возненавидел себя. Ты пришла ко мне из того мира, которого я не знал. Ты играла с таким прелестным чувством, с таким внутренним умиротворением, что я стал презирать самого себя. Я ушел тогда, решив никогда тебя больше не видеть. Я понял, что не имею права тебя трогать, как не имею права растоптать цветок.

Он подошел к ней очень близко, и она услышала неровное биение его сердца у себя за спиной.

— Вернувшись в Лондон, я повторял себе, что я дурак, но забыть тебя не мог. Я вспоминал тебя все время.

Марина побледнела, но слушала очень внимательно. Гедеон вздохнул и прижался щекой к ее плечу.

— Потом я снова встретил тебя в Лондоне и понял, что хочу видеть тебя. Я хотел узнать тебя, понять, действительно ли ты так нежна и невинна, как казалось. Но я никогда и пальцем тебя не тронул, ты сама это знаешь, не виделся с тобой наедине, не приглашал к себе домой и не говорил ничего такого, что не смог бы повторить при всех.

Все это было правдой, Марина помнила, что они встречались в таких местах, где вокруг всегда были люди. Гедеон действительно приглашал ее в рестораны, театры, паркий никогда не звал к себе домой и не делал попыток до нее дотронуться. Теперь стало ясно, что он держался подальше от соблазна.

— Я боялся остаться с тобой наедине. Я знал, что не смогу устоять перед искушением. Чем лучше я тебя узнавал, тем больше мне хотелось, чтобы ты оставалась такой, какой была, — нежной и невинной. Жизнь сделала меня человеком, для тебя не подходящим. Ты думаешь, я этого не знал?

— А зачем же ты встречался со мной? — Марина сердилась на него за то, что он не понимал, как мучил ее все эти месяцы. Он залетал к ней, как ласточка, и исчезал, оставляя ее в неведении, думает ли он о ней хоть немного.

— Я не мог не встречаться с тобой, — признался он с болью. — Путешествуя по всему свету, я продолжал думать о тебе. Ты была со мной все время, ты проникла в мою кровь, и наконец я понял, что не могу без тебя. Когда-то я поклялся, что ни одна женщина не станет главной в моей жизни, но ты сумела поглотить меня целиком. Уезжая, я мечтал вновь увидеть тебя и стремился как можно скорее вернуться в Лондон, чтобы услышать твой голос.

Марина видела теперь, как много было скрыто от нее. Гедеон прятал свои чувства, а она удивлялась, зачем он продолжает звонить, если она его совершенно не интересует. Его холодная дружеская манера обманывала Марину.

— Я не разрешал себе дотронуться до тебя и сходил с ума от желания, — продолжал он.

— У тебя все мысли работают в одном направлении. — Она смотрела с отвращением и гневом.

— Но это же не так, — запротестовал он.

— Неужели? — Приподняв брови, она холодно улыбнулась.

Гедеону показалось, что перед ним стоит совершенно незнакомый человек, он поморщился, но продолжал:

— Меня разрывало между желанием обнять тебя и сохранить такой же чистой, как ты была. — В его глазах появилась глубокая нежность, и Марина вспомнила, как он лежал на траве, среди древних могил, расположенных высоко над зелеными долинами. Вспомнила, что во сне его лицо было сильным и одновременно нежным. Только тогда она еще не знала, что основу этой силе давали самоуверенность и упрямство. — Потом ты перестала со мной встречаться. — Лицо Гедеона изменилось, губы побелели, черты заострились, кожа будто обтянула кости, подобно тому как бывает при сильной боли. Он смотрел темными тревожными глазами. — Сначала я не поверил, но скоро сообразил, что ты не хочешь меня видеть. Я чуть с ума не сошел — почему? Почему ты тогда меня оттолкнула?

Но Марина не могла отвечать, у нее пропал голос. Она смотрела ему в глаза и вспоминала его взгляд через весь зал тогда, на концерте, страстный взгляд изголодавшегося мужчины. Первый раз с него слетела маска. Гедеон не сумел скрыть свое истинное чувство, и теперь она вновь видела боль в измученных черных глазах.

— Этот мальчик, — он едва мог шевелить губами, слова выходили сухими и хриплыми. — Что между вами было, между тобой и этим мальчиком? Однажды я был с Дианой в театре и видел тебя с ним.

— Я тоже тебя видела, — ответила она с горечью. Тогда она чувствовала такую ревность, что, кажется, готова была умереть, но это не приходило Гедеону в голову. Он смотрел на нее невидящими глазами, потому что заново переживал те события.

— Сам этого не осознавая, я уже считал тебя моей. То, что я никогда до тебя не дотрагивался, делало тебя совершенно особенной, ни на кого не похожей. И когда я увидел, что он обнял тебя, я чуть не потерял сознание.

Гедеон остановился и перевел дух.

— Мне непереносима была даже мысль, что между вами что-то могло быть. Если он смеет обнимать тебя на людях, что же происходит, когда вы остаетесь наедине? Я представил, как он целует и обнимает тебя, и так побледнел, что Диана заметила и спросила, не заболел ли я.

— А ведь в то время ты с ней спал. — Марина обвиняла и презирала его одновременно.

По выражению глаз и по тому, как сжался его рот, она поняла, что он готов соврать, но не смеет. Она упорно продолжала смотреть, и в конце концов он сказал:

— Да, но только до того вечера в театре.

Гедеон увидел, что она замкнулась и глаза стали злыми, и тут же заговорил:

— Как ты не понимаешь, что я даже мысленно не покушался на тебя. С того самого дня, когда ты здесь впервые играла для меня, я не позволял себе дотронуться до тебя пальцем. Я спал с Дианой потому, что это не имело никакого значения, и я никак не связывал это с моими чувствами к тебе.

— Очень утешительно, — заметила Марина холодно.

— Не надо, милая, — пробормотал Гедеон.

— Не смей называть меня милой! — Она снова задрожала от боли и гнева и повернулась, чтобы уйти. Но он остановил ее и прижался щекой к волосам. Она почувствовала на лбу тепло его дыхания.

— Я никогда не спал с ней после того вечера.

— Не лги! — закричала Марина.

— Я не лгу. После того вечера — никогда. Я вернулся домой один и до утра сидел, пытаясь понять, что со мной происходит. Я еще не понимал, что люблю тебя. Я чувствовал лишь одно — что потерял тебя, что ты и не была никогда моей. Я представлял, как он где-то обнимает тебя. — Даже теперь, при одном воспоминании, на лице его выступил пот, в глазах появилось выражение муки.

— Как жаль, что этого не случилось! — проговорила она с горечью.

Марина почувствовала, что он дернулся как от удара.

— Не говори так! — Он обнял ее крепко и прижал. — Я не мог вынести этой муки. Той ночью я был как в аду. Да и потом было ничуть не легче. Я не мог есть, не мог спать. Единственное, что я мог, — это работать. И я работал как одержимый. Музыка всегда была для меня важнее всего, но никогда еще она не помогала мне так, как тогда. Она стала моим спасением. Я играл, чтобы забыть тебя, но забыть не мог, и все эмоции уходили в музыку.

Марина слышала в его исполнении эту бешеную страсть, замешанную на страдании. Она понимала, какая сила эмоций скрыта в его музыке, но не знала, что это связано с ней.

— Я продолжал гастролировать, как обычно, но совершенно не помню, что в то время происходило. Я старался не думать, что со мной творится. — Лицо его исказило подобие иронической улыбки. — Страшно перепугался, как бы ты не узнала, что я чувствую, ведь я думал, что, если ты узнаешь, какую власть надо мной приобрела, ты станешь обращаться со мной, как моя мать.

Все это было ей известно, его признания ничего нового ей не открыли. Она просто стояла и слушала, спокойно и серьезно.

— Все равно я был как помешанный и постоянно хотел тебя видеть. Вернувшись в Лондон, я послал тебе билеты на свой концерт, потому что мечтал увидеть тебя хотя бы издали, в зале. К тому же боялся, что, если я сам позвоню и приглашу тебя, ты откажешься.

Конечно, она бы отказалась. Марина всеми силами старалась тогда забыть его, но, отказавшись, она опять бы мучилась.

— Ты пришла на концерт с ним, — сказал Гедеон каким-то неприятным, резким голосом. — Я знал, что ты пришла, я чувствовал. Я играл только для тебя и говорил в музыке все, чего не мог сказать словами. Я верил, что ты услышишь. Когда я нашел тебя глазами, то увидел, что ты не изменилась. Мне казалось, что изменения в твоей внешности подскажут мне, какие между вами отношения, что он значит для тебя. — Он замолчал, а потом заговорил потише: — Если ты его любила, я хотел бы об этом знать.

— И что было бы в этом случае? — Марина теперь смотрела на него, стараясь прочитал» его мысли.

Глаза Гедеона горели.

— Я не думал, что я буду делать. Мне просто нужно было знать. Но когда я спросил тебя и ты не ответила, я заглянул тебе в лицо и что-то подсказало мне, что ты будешь моей.

Марину как будто пронзило раскаленным железом. Она попыталась вырваться, но Гедеон не отпускал, хотя его била дрожь.

— Не сердись. Я ведь не намеренно привез тебя к себе. Клянусь, я не рассчитывал на это, дорогая моя. Но стоило мне обнять тебя, я точно сошел с ума. Мое тело просто обезумело от желания. Я уже ни о чем не думал, а просто…

— …взял, что хотел, — прервала она с презрительной усмешкой. — То есть поступил как обычно. Ведь это единственное, что имеет значение, я имею в виду твои желания, не правда ли, Гедеон? Ты никогда не спрашивал себя, а что в это время происходило со мной, что я пережила за эти месяцы?

Видно было, что он ошарашен. Значит, она была права, и Гедеон никогда не задавался вопросом, что она чувствует, пока с ней не случилась беда и она не потеряла ребенка.

— Как ты думаешь, а что происходило со мной в это время? Или ты полагаешь, что я была настолько глупа, что и мысли у меня в голове ни одной не мелькнуло, и боли я никакой не чувствовала?

Гедеон слушал, внимательно глядя на нее сверху.

— Ты была так юна и чиста, казалось, тебе и в голову ничего не может прийти, кроме дружбы. — Он поднял руку и медленно погладил ее по щеке. — Скажи мне, Марина, что ты тогда чувствовала?

Но она уже заметила жадный огонек в глазах и угадала ловушку. Гедеон хотел, чтобы она созналась, что любила его. Он пытался скрыть это и усилием воли сжал рот, но взволнованный блеск глаз выдавал его.

— Все, о чем ты думал, о чем ты заботился, были только твои собственные чувства и желания. Мне надо было бежать от тебя как от чумы в первый же день!

Однако она этого не сделала. Она беспомощно уступила ему, не сопротивляясь ни собственному влечению, ни его страсти.

— Не надо было тебе меня трогать, — горько уронила Марина.

— Я знаю, — проговорил Гедеон мрачно и, презирая самого себя, продолжил: — Но в то время я способен был помнить только об удовлетворении своего желания.

Он видел, какое отвращение она к нему испытывает, и, сжав зубы, продолжал:

— Я любил тебя, но не мог в этом признаться даже самому себе. Я твердил себе, что это просто безумное увлечение и однажды оно кончится, что, если ты будешь моей, я быстро почувствую пресыщение.

Да, она тоже так думала, оттого ей и было так больно. Как она была несчастна в то время, а Гедеон даже не подозревал, в какое отчаянье он ее приводил. Ничто его в жизни не интересовало, кроме собственных эмоций. Он даже на минуту не задумывался, что он с ней делает.

— Интересно, зачем ты на мне женился? Мог бы откупиться или дать согласие содержать ребенка.

Гедеон побледнел и прикрыл глаза.

— Не надо! Ты сама знаешь, почему я женился, — я хотел на тебе жениться. Господи, Марина, да я обрадовался этой возможности!

— И ты хочешь, чтобы я тебе поверила?

Марина видела, что теперь он презирает самого себя.

— Неужели ты не понимаешь? Ты неожиданно исчезла, я решил, что ты с кем-то сбежала. Я чуть с ума не сошел от ревности, готов был умереть. Тогда Гранди мне все сказал, и я сразу понял, что могу жениться, не признаваясь, как сильно ты мне нужна.

Марина онемела. Даже в то страшное время, когда она, беременная, с ужасом глядела в будущее, зная, что не может надеяться на его любовь, Гедеон думал только о себе.

— Ты настоящая свинья, — медленно и с отвращением проговорила она.

Он провел рукой по лицу, и Марина увидела, что длинные пальцы дрожат.

— Милая, не надо меня ненавидеть, — почти простонал он. — Я знаю, я заслужил это, но ведь я заплатил за все. — Он схватил ее, притянул к себе и стал целовать волосы, глаза, щеки. — Теперь я вижу, как ты страдала, за это я заслужил адские муки, но ведь и я многое вынес. Когда я увидел тебя там, на дороге, и подумал, что ты погибла, я едва не сошел с ума. Этот год без тебя был самым ужасным в моей жизни. — Его губы скользнули по щеке, стараясь найти ее рот, но Марина с силой оттолкнула его.

— Не трогай меня!

— Марина, — хрипло шептал он, пытаясь снова ее обнять.

— Не смей! Ты меня не любишь и никогда не любил! Ты даже не знаешь, что это значит. Неудовлетворенное желание — вот все, что ты способен ощущать. — Она с презрением смерила его с ног до головы. — Я тебя не люблю, ты мне противен. Ты эгоистичная, гнусная свинья!

Лицо Гедеона побелело и застыло, черные глаза превратились в щелочки.

Марина повернулась и вышла. В комнате было так тихо, что стало слышно надрывное дыхание Гедеона, как будто его легкие работали, преодолевая страшную боль. Какое мучительное наслаждение она испытывала, сумев наконец ранить его так же глубоко, как он ее когда-то.

Она сидела в своей комнате и слушала тихий шепот моря. Нет, никто не должен удовлетворять свои желания за счет другого. Даже талант Гедеона не давал ему на это права.

Марина рассматривала свои руки, упругую кожу, контуры костей и суставов. Многое воспринимается нами как само собой разумеющееся. Ежедневное чудо жизни не вызывает ни изумления, ни радости до поры, пока не возникает реальная угроза смерти. В тот день, выбежав из дома, она даже не заметила роковой машины. Все ее мысли были сосредоточены на другом. Марина ясно поняла, что Гедеон не любит ее, никогда не любил, иначе он не обнимал бы Диану Греноби.

Она не боялась погибнуть. Возможно, под колеса ее толкнуло бессознательное стремление к смерти. Несчастные случаи не всегда случайны. Часто люди рискуют, потому что не боятся последствий риска.

Гедеон довел ее до самого края пропасти и теперь надеется своими признаниями добиться того, что все будет прощено и забыто. Напрасно надеется. Даже если он не встречался с Дианой, когда был женат, все равно главными для него были его собственные желания. А разве это можно назвать любовью?

Дело даже не только в том, что она чуть не поплатилась жизнью. Она потеряла ребенка и знала, что эта рана не заживет никогда. Гедеон виноват в этом, из-за него она чуть не погибла под колесами. Он убил ребенка, он убил в ее душе нечто очень важное: тепло и доверие к людям, которое вряд ли можно восстановить.

Гедеон не хотел признаться ей в своих чувствах, потому что в глубине души знал, что когда-нибудь это кончится. По его словам, он надеялся утратить к ней интерес, после того как желание его будет удовлетворено. Гедеон знал, что так будет, однако женился, не задумываясь, что станет с ней, когда она ему надоест.

Тут она вспомнила недавний спор Гедеона с Дианой на дороге, и щеки ее вспыхнули румянцем. Какие сильные чувства обуревали тогда эту женщину, и как холодно и зло оттолкнул ее Гедеон. Марина заметила в его глазах только раздражение и скуку. Значит, таким он бывал в личных отношениях! Теперь она знала, что, еще не осознавая того, она видела свое собственное будущее. Он уйдет от нее именно так, взглянув с ледяным равнодушием, и она останется одна, подобно сломанной кукле, без надежды и утешения.

Гедеон подошел к ее двери и спросил:

— Ты спустишься к столу?

Марина повернула к нему светловолосую головку, и он встретил взгляд, полный ненависти и презрения. Она так живо представила себе, как Гедеон мог бы поступить, а отчасти уже поступил, что принимала воображаемые терзания за настоящие.

Взгляд Марины заставил его побледнеть еще больше, морщинки у глаз и вокруг рта обозначились четче.

— Не смотри на меня так! — непроизвольно воскликнул он.

— Если тебе не нравится, у тебя есть выход. Уходи и не возвращайся.

— Я не могу, — со стоном ответил он. Руки его повисли, в глазах отражалась боль. — Я люблю тебя.

Когда-то он боялся привязанности к ней, теперь Гедеон полностью капитулировал. Марина сомневалась, любил ли он ее раньше, но сейчас она знала наверняка: он ее любит. Марина чувствовала себя совершенно опустошенной. Боль сделала ее настолько чувствительной, что, кажется, тронь пальцем — и она закричит. Она не хотела видеть и принимать любовь и боль Гедеона. У него не было права ни на то, ни на другое.

— Мне нет до тебя дела, — сказала Марина бесцветным голосом. — Уходи. Ты мне надоел.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Гедеон ничего не ответил и вышел. Не нужно было видеть выражение его лица, чтобы понять, что стрела достигла цели. Марина слышала его вздох и почувствовала, как ему хочется возразить ей, но слова замерли у него на губах.

Совсем недавно она была доверчивым ребенком, который не испугался смуглого незнакомца, ворвавшегося в ее жизнь. Теперь, сидя на краю кровати и слушая его тяжелые шаги по лестнице, Марина испытывала дикую радость оттого, что сумела еще раз причинить ему боль.

Тот, кто сам не испытал боли и ее страшных последствий, не может быть жестоким. Жестокость порождается страданием, потребностью ответить ударом на удар. Марина взглянула на себя в зеркало, и отражение в нем ей не понравилось. Еще несколько дней назад юная девушка, которой она считала себя, казалась ей симпатичной. Теперь она увидела в зеркале лицо взрослой женщины и вздрогнула от отвращения. Пережитые страдания изменили это лицо. Однако она оставалась еще очень юной, скорее девочкой, чем женщиной. Оттого Марина с легкостью принимала себя за восемнадцатилетнюю, не замечая, что ей уже двадцать два. Теперь изменилось выражение глаз. Вместе с памятью вернулась боль, а с ней и морщинки, появившиеся благодаря Гедеону.

Марина спустилась вниз и застала Гранди одного на кухне. Он испытующе посмотрел на нее: «Все в порядке?»

Она улыбнулась, кивнула и дотронулась лбом до его плеча. Дед неловко погладил ее по спине.

— Голодная?

Марина увидела салат и ответила «да», удивляясь, что и в самом деле проголодалась. Они уселись за стол и с удовольствием поужинали. Гедеон не появлялся, и она не стала спрашивать Гранди, уехал он или остался.

Они вместе убрали со стола и вымыли посуду. Затем Гранди, не без колебания, попросил ее поиграть.

Она выбрала Шопена. Спокойный и печальный, элегический ноктюрн был созвучен ее настроению, в нем ощущалась чуть ироническая покорность судьбе. Играя, Марина смотрела в окно, а Гранди сидел тихо-тихо, и она едва слышала его дыхание. Он так гордился ею, что становилось грустно. Как бы ей хотелось познать жажду славы, понять упоение артиста на бранном поле концертного зала! Только для того, чтобы доставить деду удовольствие.

Когда она кончила играть, Гранди встал и молча поцеловал ее. Он был взволнован и хотел теперь остаться один. Кажется, он все бы отдал, чтобы Марина заняла его место на сцене.

Но ведь существуют же и еще какие-то пути, думала она. Например, ей нравилось аккомпанировать. Прежде чем решить все окончательно, надо посоветоваться с Гранди. Конечно, ее основным инструментом был рояль, но скрипкой она владела тоже вполне сносно. В конце концов, она сможет преподавать музыку в школе. Только нужно будет вернуться в колледж и закончить курс, подумала Марина с удовольствием.

Она нашла деда на кухне, а между тем Гедеон по-прежнему не показывался. Она опять не стала спрашивать, уехал он или нет. Вместо этого она спросила Гранди, что он скажет на то, чтобы ей еще на год вернуться в колледж, прежде чем решить, чем заняться дальше. Лицо деда осветилось, она поняла, что он не оставил надежды на ее блестящее будущее.

— Я думаю, это замечательная мысль.

— А меня обратно примут?

Он тихонько рассмеялся:

— Ну, я думаю, мы их убедим. — Гранди еще пользовался влиянием, к тому же в колледже все хорошо знали о способностях Марины.

— Я могла бы аккомпанировать, — осторожно сказала она.

— Конечно, могла бы, — согласился дед с кажущейся легкостью, но ее нельзя было обмануть. Гранди так быстро не сдавался. Он надеялся, что, вернувшись в музыкальную среду, она почувствует вкус той жизни и уже не сможет от нее отказаться.

Марина легла спать пораньше, оставив Гранди на кухне раскладывать длинный пасьянс. На улице поднялся ветер, половицы скрипели, дребезжали окна, шум моря усилился, казалось, оно грохотало прямо под окнами ее комнаты. Она уснула почти сразу, убаюканная звуками ночи.

Проснувшись, поняла, что еще темно. Ветер свистел громче, сквозняки разгуливали по дому, море бушевало словно в двух шагах. Слышался шум дождя. Пока она спала, разыгрался шторм. Лежа в постели, Марина прислушивалась к реву разгулявшейся стихии. Вдруг она села и насторожилась. Ей показалось, она слышит еще какие-то звуки. Может быть, Гранди не спит?

Она взглянула на часы. Было два часа ночи. Марина нахмурилась. Неужели Гранди заболел? Ветер и дождь заглушали другие звуки, однако теперь она была уверена, что внизу кто-то есть.

Выскользнув из постели, она накинула халат и на цыпочках спустилась вниз. Открыв дверь кухни, Марина замерла.

Он промок насквозь, черные волосы прилипли к голове, на лице блестели капли дождя. Он уже снял свитер и рубашку, и Марина невольно загляделась на худое мускулистое тело. Она перевела взгляд на лицо и спросила: «Где ты был?», медленно подошла и увидела совершенно мокрые брюки и раскисшие от воды туфли.

— Гедеон, ты же промок насквозь! Что ты делал?

— Гулял. — Он отвернулся и взял со спинки стула полотенце.

От вида его тела у нее пересохло во рту. Она не могла отвести взгляд от мокрой смуглой кожи, от выступающей под ней мускулатуры, от темных волосков, растущих на груди. Он растирал себе полотенцем руки, а она пыталась подавить приступ возникшего желания. Он отбросил полотенце, и Марина сказала хрипловато:

— Волосы совсем мокрые.

— Не имеет значения, — ответил Гедеон и повернулся к двери. Но Марина взяла полотенце:

— Сядь, пожалуйста.

Глаза его сощурились, а лицо замерло. Он медленно сел, и Марина сказала раздраженно:

— С ума ты сошел! Так можно получить воспаление легких. — Сердитый голос скрывал непреодолимое желание дотронуться, она надеялась отвлечь его так, чтобы он не заметил, как дрожат ее руки. Марина начала энергично сушить полотенцем его волосы.

Глаза непроизвольно скользили по длинной голой спине, она вспомнила ночь, проведенную у него в спальне, и ощущение его кожи под пальцами. Как ей хотелось погладить ее сейчас! Руки запутались у него в волосах, и Марина закрыла глаза, но тотчас открыла, чтобы он ничего не заметил.

— Неужели ты все это время ходил по дождю! — Она отняла полотенце, чтобы проверить, подсохли ли волосы.

— Сначала я поехал на машине и долго ездил, но, когда вернулся, понял, что мне нужно еще подумать, и я пошел в скалы. Зашел куда-то далеко, за мыс Испанская Голова и дальше. Я не успел вернуться, разразился шторм.

Марина догадывалась, о чем он думал. Интересно, к каким выводам он пришел? Она убрала с его лба спутанные черные пряди. И тут заметила, что Гедеон наблюдает за ней. Она пожалела, что поддалась искушению. Опасный блеск появился в его глазах, инстинкт не обманывал его. То, что животному подсказывает нюх, ему подсказала интуиция.

Марина тут же отодвинулась, лицо ее стало холодным.

— Тебе нужно сменить одежду.

— Я и собирался это сделать. — Он встал и оказался совсем близко, пристально гладя на нее.

Не надо ей было спускаться, не следовало видеть красоту его тела, такого неотразимого в движенье. Гедеон обладал сильной мужской привлекательностью, которая действовала на нее всегда.

— Мне нужно выпить чего-нибудь горячего, — сказал он. — Я промерз до костей.

Марина взглянула на него сквозь ресницы, лицо ее по-прежнему было замкнутым и холодным.

— Пойди переоденься, я приготовлю тебе горячий чай.

Он улыбнулся, и сердце у нее дрогнуло. Когда Гедеон вышел, она взяла его рубашку и свитер и, стиснув их руками, уловила исходящий от них запах. Пахло дождем и морским туманом с легким оттенком свойственного только ему аромата кожи.

Марина поставила чайник на огонь и достала чашки. Гедеон вернулся в чистом свитере и сухих брюках. Марина заметила, что он причесался. От дождя и ветра кожа на лице у него разгорелась, но глаза под черными бровями смотрели мрачно.

Марина стояла, повернувшись к нему спиной.

— Ты поел?

— Я не голоден. — Он бесшумно подошел и встал за спиной. — Извини, я разбудил тебя.

— Нет, не разбудил. — Марина пожала плечами, но не повернулась. — Я проснулась из-за шторма. Море очень разбушевалось.

— Да, волны как горы. Около причала они поднимаются выше домов.

— Не часто у нас бывают такие штормы. Не хотела бы я сейчас оказаться в море.

— Пожалуй, — согласился он.

Они стояли так близко, что Марина чувствовала малейшее его движение: вот он сунул руки в карманы, вот он повернул голову и коснулся шеей воротника.

Когда вскипел чайник, она заварила чай. Движения ее были автоматическими, потому что голова была занята совсем другим. Гедеон наблюдал за ней, и она знала, что он чувствует, потому что все, что происходило сейчас с ним, было ответом на то, что происходило с ней.

Они вели вежливый разговор, как люди малознакомые, а тем временем сильный порыв физического влечения заставлял их тела дрожать и тянуться друг к другу.

— Ты должен что-нибудь поесть, — бросила она коротко. — Я приготовлю сандвичи с ветчиной.

Гедеон внимательно смотрел, как ловко она режет хлеб, мажет его маслом и вкладывает внутрь сандвичей ветчину. Закончив, она пододвинула ему тарелку.

Он сел за кухонный стол и пробормотал:

— Я действительно не хочу есть.

— Ешь. — Она налила ему чашку чая.

Гедеон неохотно начал жевать сандвич.

— Марина, что ты собираешься дальше делать?

Она села напротив и стала, не отвечая на вопрос, прихлебывать чай. Гедеон поднял голову и заглянул ей в глаза. Она не отвела взгляда.

— Мы с Гранди уже говорили об этом сегодня. Я думаю вернуться в колледж и окончить курс.

Гедеон посмотрел в тарелку и отодвинул ее от себя.

— Понятно.

Она никогда не видела его таким подавленным. Сильный внутренний свет его личности потух. Даже обычно волевая линия рта демонстрировала покорность судьбе. Он опустил глаза, но ресницы подрагивали.

Когда Гедеон взял чашку, стало заметно, что руки у него дрожат. Он сжал чашку двумя руками и отпил, стараясь не глядеть на Марину.

Но в ней кипела обида. Она не хотела отвечать на его безмолвную мольбу, она не хотела видеть, как ему больно. Гедеон не имел права на жалость.

— Ты была права, — сказал он слегка осипшим голосом. — Я был слеп и эгоистичен, не давал себе труда подумать, в каком ты положении. Помнил только о себе…

— Не надо мне об этом рассказывать, — заметила она с горечью.

— Подожди, — и он еще ниже склонил голову. — Ты меня презираешь, и я это заслужил. Я признаю, что был эгоистом. — Он быстро поднял голову и посмотрел ей в глаза. — Но в тот день, когда ты неожиданно вошла в квартиру и увидела меня и Диану, это не я целовал ее, а она меня. Войди ты на минуту позже… ничего бы не произошло. Я не хотел, чтобы она меня целовала. Черт возьми, я давно к ней охладел. Мы не встречались с тех пор, как я заметил тебя и того мальчика в театре, клянусь честью.

— Честью? — рассмеялась она, и Гедеон поморщился.

— Этого я не заслужил, — сказал он с укором. — Я не стану тебе врать. Ты должна мне поверить.

Марина знала, что он говорит правду, и верила. Само поведение Дианы, ее ярость и страсть в сцене на дороге подсказали ей, что у Гедеона с ней все кончено.

По лицу он понял, что Марина ему верит, и торопливо продолжал:

— Я сидел над своими бумагами, торопясь все закончить и поехать к тебе. Боже мой, Марина, как я хотел увидеть тебя. Я даже не думал о Диане. Она пришла совершенно неожиданно, прослышав, что я в городе один. — Лицо его передернулось, темная краска залила щеки. — Диана думала…

— Я знаю, что она думала, — ответила Марина сухо.

Диана пришла, надеясь, что Гедеону успела надоесть жена и можно возобновить их прежние отношения. Скоротечные романы, бывшие у него в прошлом, давали ей основания для такой надежды. Бедная Диана, подумалось Марине, тяжело любить без ответа, а Диана, без сомнения, любила его.

— Ты думал когда-нибудь, что ты с ней сделал? — спросила она с упреком. — Она ведь тоже способна на чувство.

Он замер и помрачнел.

— Из-за нее я чуть не потерял то, чем больше всего дорожу, — сказал он сквозь зубы. — Она просто не могла поверить, что я больше не хочу ее, и поэтому ты едва не погибла. — Он замолк и конвульсивно сглотнул. — Тогда мне показалось, что ты умерла. Попадись она мне, я бы ее убил!

Наступило молчание, слышно было только его хриплое, прерывистое дыхание. Ветер налетел на окно и загремел задвижкой. Марина вскочила. Нервы у нее были напряжены до предела, каждый звук, казалось, болезненно отдавался в голове.

— Это только ветер, — мягко сказал Гедеон.

Марина отпила чаю, но он остыл, выдохся и потерял вкус. Черные глаза Гедеона следили за ней не отрываясь.

— Я думал и думал. До головной боли. Я понял, что не в Диане дело, не так ли? Не из-за нее мы расстались, а из-за меня. Я разрушил то, что было между нами. Я заботился о своей независимости и не видел, что происходило с тобой.

Она смотрела на него, затаив дыхание. Как изменилось его лицо! Странное смирение, которое оно выражало, так не похоже было на обычную уверенность и силу.

— Ты любила меня? — спросил он хрипло.

Марина не отвечала.

— Ведь любила, не правда ли? — В его странной улыбке виделось самоуничижение. — А я никогда даже не задумывался над тем, что происходит в твоей головке. Слишком уж занят был борьбой с собственными чувствами. Боясь потерять свободу, я потерял тебя.

Стояла такая тишина, что слышно было тиканье часов, шум ветра и волн, шорох пепла в печке.

— Я знаю наверняка, что казался тебе привлекательным, иначе ты не стала бы со мной спать. Но я избегал говорить о любви, мне не хотелось признавать, что любовь имеет ко мне хоть какое-то отношение. — Он поймал ее руку и поднес к губам. — Ты все еще любишь меня, Марина?

— После всего, что ты рассказал о себе, тебя трудно любить, — ответила она бесстрастно и тут же почувствовала, как замерла его рука. Тогда она продолжила: — Может быть, ты действительно любишь меня сейчас, но через год-другой решишь, что разлюбил, и выбросишь меня из своей жизни, как Диану.

— Нет, нет. Никто для меня не значил столько, сколько ты. Я никогда не смогу с тобой расстаться. Я боролся со своим чувством, но теперь все, оно победило. Марина, я буду любить тебя до конца дней моих.

— Как я могу тебе поверить? — спросила Марина сердито.

— Должна поверить, — тихо ответил Гедеон.

Но она встала, выдернув руку из его пальцев. Гедеон тоже вскочил и снова попытался овладеть ее рукой.

— Не уходи, послушай меня.

— Зачем? Не хочу.

Взгляды их встретились, его — умоляющий, ее — холодный, отталкивающий. Он подошел поближе, но Марина старалась держаться на расстоянии от магнетического обаяния его тела. Она чувствовала, как ее влечет к нему. Да, физическая сторона любви очень важна, но это лишь одна ее сторона. Чтобы любовь жила, нужно многое другое. У Марины не было уверенности в том, что Гедеона толкает к ней не только физическое влечение.

— Я хотел начать все сначала, — заговорил он снова. — Я приехал сюда, потому что с ума сходил без тебя. Гранди просил меня держаться подальше отсюда, но я не мог.

Ее взгляд красноречиво сказал ему, насколько эгоистично это было с его стороны, и он молча признал ее правоту.

— Увидев, что ты совсем меня не помнишь, я решил, что у меня есть шанс начать все так, как следовало бы. Ведь если бы тогда, когда мы впервые встретились, я признался сам себе, что влюбился, все отношения развивались бы иначе. Я приехал бы в Бассли, стал за тобой ухаживать и, возможно, добился бы взаимности. Потом мы поженились бы, и наша жизнь, наверное, сложилась тогда по-иному. Я хотел, чтобы ты увидела, как я люблю тебя, надеялся заставить тебя снова полюбить меня.

Конечно, он в этом преуспел, она опять влюбилась. Стоило Марине увидеть его, как она тут же ощутила непреодолимое влечение. Она не помнила его, но тело неудержимо отзывалось на каждое прикосновение, каждый поцелуй заставлял ее, как в трансе, идти к нему в объятия.

Марина вспыхнула и отвернулась, но Гедеон смотрел не отводя глаз, и вся ее защита рушилась под его взглядом.

— Подумай об этом, дорогая моя, — прошептал он ей на ухо.

Тут Марина подняла голову, и глаза ее сверкнули:

— Я скажу тебе, о чем я думаю. Я думаю, что лучше всего было бы нам вообще не встречаться. Ты заставил меня пережить все мыслимые мучения, и больше я тебя видеть не хочу. Я думаю, что тебе пора оставить меня в покое навсегда.

Лицо его побелело и замерло, губы не дрогнули, только один мускул затрепетал в уголке рта.

Охвативший ее гнев уже начал проходить, и она задрожала всем телом.

— Уходи, — сказала она невнятно, не глядя на Гедеона.

Марина чувствовала, что он наблюдает. И тут он хрипло рассмеялся и как-то странно произнес:

— Сжигаю за собой последний мост. — Прежде чем она поняла, в чем дело, он поймал ее, прижал к себе и впился в губы. Этот поцелуй, жадный, требовательный, жгучий, сокрушил все ее сопротивление, обдал волной безумного желания, захлестнувшей ее с головой.

Его руки крепко держали Марину, поцелуй становился все глубже, отнимая у нее последние силы, пока она не сникла в изнеможении. Гедеон почувствовал ее слабость.

Он поднял голову, наконец заглянул в ее раскрасневшееся лицо, и глаза его блеснули:

— Спокойной ночи, дорогая моя.

Когда он после этого повернулся и ушел, она не поверила глазам. Он же знал, что с ней происходит. Гедеон не мог не почувствовать, с какой жадностью она отозвалась на его поцелуй, не сумев справиться с собой.

И все-таки он ушел.

Марина стояла, прислушиваясь к его шагам по лестнице. Так почему же он ушел?

Марина потуже завернулась в халат, склонив беспомощно голову. Гедеон был настоящим стратегом и сделал все совершенно сознательно. Она обошла кухню, привела ее в порядок, поднялась к себе в комнату и забралась в постель. Ей не спалось и только на заре удалось забыться тяжелым, беспокойным сном.

Проснулась она поздно, Гранди ее не будил. Когда она наконец спустилась вниз, он спросил:

— Ну, как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно, — ответила она слишком бодро.

Гранди кивнул.

— Что ты хочешь на завтрак?

— Сделаю себе тосты. — И она пошла резать хлеб. Потом как бы невзначай спросила: — Гедеон встал?

— Он уехал, — ответил дедушка.

Тут рука у нее дрогнула, нож резанул прямо по пальцу, и она слабо вскрикнула. Гранди в ужасе подбежал к ней, увидев, что из ранки бежит темно-красная кровь.

Что он со мной делает? — думала Марина в тоске. Я его ненавижу! Как он мог вот так уехать, даже не попрощавшись.

Гранди схватил ее руку и сунул под холодную струю.

— Очень больно? — спросил он, видя, как она побледнела.

Очень, подумала она про себя и, улыбнувшись, ответила:

— Нет, не больно. — Потому что болела совсем не рука.

Она все прекрасно понимала, еще прошлой ночью, когда ее тело бурно отзывалось на прикосновение его рук и губ. Она хотела его. Гедеон хорошо это знал. В его глазах был такой особенный блеск, который говорил, что она выдала себя, раз и навсегда. Гедеон знал ее чувства и все равно уехал!

Ненавижу, думала она. Я его ненавижу!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Марина гуляла среди скал, следя за тем, что творилось в небе. Ветер гнал облака, море металось, как в кошмарном сне, пятна света скользили по мутным волнам, когда солнце выглядывало иногда из-за мчащихся туч.

Гедеон был блестящим музыкантом, но ему была свойственна эмоциональная глухота. Не соразмеряя потребности тела и порывы сердца, он, подобно глухонемому ребенку, не мог установить между ними правильную связь и жил в полной самоизоляции, погруженный в свой внутренний мир. Уроки, полученные в раннем детстве, остаются с человеком на всю жизнь. Родители учат его любить и принимать любовь, и это умение должно быть усвоено особенно глубоко, чтобы впоследствии он не остался в душевном одиночестве.

Тело Гедеона узнало радость обладания женщинами, но память о властной матери заставляла его сердце отвергать их. Он научился видеть жизнь в специфическом ракурсе, подобно объективу обезумевшей камеры, всегда нацеленному на один предмет — на собственное желание.

Впервые встретив Марину, он сразу ощутил единственную потребность: протянуть руку и взять, как брал он все, что ему хотелось. Теперь она поняла, что, обуздав этот порыв, Гедеон уже начал любить ее. Тогда в нем произошли первые изменения, которых он сам не понимал и поэтому скрывал от нее. Его смутило и даже испугало это странное, новое чувство.

Глядя на бурное море, Марина признала, что Гедеон любил ее и то, что он так долго сопротивлялся этой любви, говорило о настоящей силе чувства. Любовь наполнила его музыку, обогатив сухой блеск его исполнения глубокими эмоциями.

Но Гедеон уехал. Почему? Почему он оставил ее так неожиданно, как раз тогда, когда она не сумела скрыть свою страсть, поддалась ему?

Она было повернула в сторону дома, почувствовав, что мерзнет, и замерла, увидев впереди знакомую худощавую высокую фигуру. Он был одет в серые брюки и голубой свитер с высоким горлом.

Гедеон улыбнулся, глядя ей в глаза, и сказал:

— Какая ветреная погода!

Марина даже не нашлась, что ответить. Вернулся! Ветер раздувал его длинные черные волосы, отчего они стали дыбом.

Проведя по ним рукой, он попытался привести их в порядок.

— Как вас зовут?

Сначала она только смотрела в изумлении, ничего не понимая, потом покраснела и сказала неуверенно:

— Марина.

Он подошел к ней близко.

— Марина значит «дитя моря». Такое имя вдет вам. Кто-нибудь уже говорил вам, что ваши волосы напоминают лунный свет?

Она отвернулась и опустила ресницы.

— Меня предупреждали, чтобы я не разговаривала с незнакомцами…

— Это легко поправить, меня зовут Гедеон, — сказал он вкрадчиво.

— Я стала слишком взрослой для игр, — заметила Марина с ноткой грусти.

— Все это слишком серьезно, чтобы называться игрой. — Он дотронулся до ее щеки тыльной стороной ладони. — А любовь всегда немножко игра.

— Я думала, ты уехал, — прошептала Марина.

— Я никогда от тебя не уеду. Куда я могу деться, если мое сердце всегда с тобой.

Она невольно засмеялась, но выражение его глаз, с которым он смотрел на ее губы, заставило ее оборвать смех. Он медленно наклонился и легко ее поцеловал.

— Ты очень красива.

Сердце Марины сильно забилось. Они вместе пошли к дому. Гедеон старался укоротить свой шаг, чтобы идти с Мариной в ногу. Внизу волны с грохотом разбивались о скалистый берег.

— Я люблю тебя, — говорил Гедеон. — Ты — мое дыхание, ты — мое сердце, я не могу уехать, потому что не могу жить без тебя. Теперь я знаю это наверняка, я ведь этот год жил один. То есть казалось, что я жил, но внутри я будто умер. За это время я не только не разлюбил тебя, наоборот, полюбил тебя еще сильнее. С того дня, как мы встретились, это чувство все время росло. Три года — это все-таки немало.

Она, не отвечая, вздохнула, молчаливо подтверждая, что три года — это долгий срок.

— Почему ты уехал вчера ночью?

Гедеон тихо рассмеялся.

— У меня был большой соблазн остаться, но на этот раз я решил не делать ошибки. Нужно было дать тебе время подумать.

— Ты дал мне совсем мало времени на размышления, — заметила Марина.

— Мало? Боже мой, мне показалось, прошла целая вечность, — ответил Гедеон хрипловатым шепотом. — Ах, Марина, мне так хотелось остаться.

Она остановилась, глаза их встретились, через секунду он обнимал ее и, прижавшись друг к другу, они целовались с такой страстью, что сердце ее забилось громко, как метроном.

Потом он вздохнул и, нежно касаясь губами ее щеки, спросил:

— Скажи мне только одно, дорогая моя, если ты любила меня, зачем ты встречалась с этим мальчиком и не хотела видеть меня?

— Я не хотела больше мучиться, — ответила Марина и услышала, как у него перехватило дыхание.

— Боже мой, любимая моя. Я ненавижу себя за то, что сделал с тобой. Я действительно заслужил, чтобы ты меня бросила.

Она откинула назад голову и серьезно на него посмотрела:

— Слишком я была молода для тебя.

— Нет, — ответил он тотчас же и опять нахмурился.

— Слишком молода, — продолжала она, но глаза ее улыбались. — Я не понимала, что за зверя мне удалось поймать.

Глаза его повеселели и морщинки, возникшие вокруг рта, расправились. Он усмехнулся и заметил:

— Боюсь, ты поймала дикого зверя.

— Совсем дикого, — согласилась Марина, слегка поддразнивая его.

— Однако его можно приручить, — предложил Гедеон.

— Ну, я не знаю… — Она посмотрела с вызовом. — Не уверена, что найду клетку подходящей величины.

— Мне не нужна клетка, я и так не убегу, — пообещал он.

Она действительно была почти ребенком, когда он соблазнил ее, и вся их любовь была тайной, страстной, но молчаливой. Гедеон не хотел и боялся сказать лишнее, а Марина была слишком робка, слишком неуверенна в себе, чтобы говорить. Она теперь понимала, что до сегодняшнего дня их женитьба не была настоящей. Помимо любви, которой они самозабвенно предавались, Гедеон и Марина не знали настоящего общения. Теперь им нужно было многое узнать друг о друге. Она стала наконец взрослой женщиной, что далось ей нелегко. Она взглянула на Гедеона и подумала, понимает ли он, что произошло с ними за последний год, проведенный в разлуке.

Гедеон по лицу Марины понял, что в ее голове шевельнулась какая-то невеселая мысль. Он крепко ее обнял и телом загородил от сильного холодного ветра.

— О чем ты подумала? Расскажи мне, — проговорил он хрипловато. — Что-то случилось? Ты мне не веришь? Верь мне, Марина!

— Я тебе верю. Я люблю тебя, Гедеон.

Его рот слегка дрогнул.

— Дорогая моя, — пробормотал он и опять потянулся к ней губами. Все исчезло: холод, боль, неопределенность. Они учились забывать прошлое, ибо навязчивые воспоминания о прошлых страданиях могут стать угрозой будущему.

Они шли, взявшись за руки, по дороге к дому.

— К сожалению, мне предстоят гастроли, — признался Гедеон. — Мне не хочется ехать, но я уже дал согласие и не могу подвести людей. Ты поедешь со мной, Марина? — Он по-хозяйски сжимал ее руку. — Не хотелось бы снова расставаться с тобой.

— Конечно, поеду, — легко согласилась она. — Только попробуй со мной расстаться.

Он рассмеялся, глядя на нее искоса.

— Я буду преследовать тебя, как тень, — поддразнила его Марина.

— Так оно и было в последнее время, — сказал он тихо.

— Хватит говорить о том, что прошло, — скомандовала она, и Гедеон снова улыбнулся.

— Хватит, — согласился он.

— Мы начинаем все сначала.

— Начинаем, — сказал Гедеон, и что-то в его тоне заставило Марину настороженно взглянуть ему в лицо. — Интересно, Гранди дома или ушел? — спросил он тихо и рассмеялся, увидев, что она покраснела. — Я заметил, как он спешил в деревню. Он тоже меня видел и посмотрел очень странно.

— Что же тут удивительного? Ты то приезжаешь, то уезжаешь!

— Я никогда больше не уеду, — сказал он, целуя ее в щеку. — Ты больше от меня не избавишься, я пристану к тебе как банный лист.

В доме было пусто и тихо. Ветер завывал вокруг него, раскачивая деревья и сотрясая ставни.

Прижимая ее к себе, прямо к сердцу, Гедеон целовал Марину:

— Скажи, что ты любишь меня.

— Я уже говорила, — ответила она, открывая томные глаза, улыбаясь призывно и нежно, видя ответный всплеск жадного желания.

— Скажи еще раз, — попросил он.

Она тихо и нежно повторила заветные слова и увидела, как потемнели его глаза.

— О Боже, как я люблю тебя, дорогая моя, — простонал он, и они опустились на кровать.

С этой минуты Гедеон потерял контроль над собой. Мозг как будто перестал функционировать. Он ласкал ее дрожащими руками, а сердце билось так сильно, что Марина слышала его стук. Желание, охватившее обоих, свело его лицо как судорогой. Он любил ее так, как будто отдавал ей жизнь, забыв о прежних предосторожностях, не скрывая своей страсти. Маринины руки ласкали его гладкую, прохладную спину, их желания сливались в одно, и движения ее хрупкого тела заставляли Гедеона вскрикивать от мучительного удовольствия. Никогда прежде они так не любили друг друга. Он отдавался ей целиком, поэтому ничто не удерживало его от страстных признаний.

Потом они заснули и проспали примерно час, прикрывшись простыней. Когда Марина наконец проснулась и зевнула, она обнаружила, что Гедеон еще спит, положив на нее руку, как будто боясь, что во сне она может убежать.

Она пощекотала ему щеку, у Гедеона дрогнули ресницы, он открыл глаза, еще совсем сонные, и Марина улыбнулась ему.

Он опять закрыл глаза и вздохнул.

— Может быть, это сон? Мне уже снилось что-то подобное.

— Я помню, — сухо отозвалась Марина, после чего он ухмыльнулся, а в глазах запрыгали чертики.

— Какое бесстыдство! — поддразнил он. — Явилась тогда ко мне в комнату и предложила себя.

— Если бы у тебя была хоть капелька совести, ты бы этим не воспользовался.

Гедеон стал серьезным.

— Я умирал тогда от жажды, и вдруг мне предложили воды. Разве мог я упустить эту возможность?

Она прижалась к нему.

— Хорошо тогда было, правда?

Гедеон коснулся губами ее волос:

— Восхитительно.

— Утром я была просто в ужасе. Помню все до мельчайших деталей, думаю, что это мне пригрезилось, однако боюсь поднять на тебя глаза.

Марина почувствовала, как он улыбается.

— Я никогда не забуду, как ты посмотрела на меня, когда спустилась к завтраку. Взгляд такой робкий, испуганный, я еле удержался, чтобы тебя тут же не расцеловать.

— Я была тогда в настоящем шоке, не смела даже взглянуть на тебя. — Глаза ее искрились смехом.

— Да, я заметил. — Он наклонился и поцеловал ее в плечо. — Ты была так хороша, что мне большого труда стоило не обнять тебя.

— Что-то я не помню, чтобы ты так себя вел.

Первый раз он поцеловал ее на следующий день после приезда. Это был очень осторожный поцелуй, он как будто пробовал лед, прежде чем ступить на него. Но Марина не отвергла его тогда, Гедеон решил двигаться вперед.

Он по лицу прочел все ее мысли и рассмеялся:

— Ты оказалась очень отзывчивой, моя дорогая.

— А ты очень беспринципным!

— Я люблю тебя, — прошептал он, находя ее губы. — Мне необходимо было сблизиться с тобой. Я не мог без тебя. Дорогая моя, когда мы впервые встретились, мы были совсем разными людьми. Я тогда был другим человеком. Я теперь не тот — ты изменила меня. Встретив тебя снова, я увидел, что ты меня не узнаешь, и понял: если я буду осторожен, то смогу найти путь к твоему сердцу. И мне это удалось. Ты встретила меня с открытым сердцем, оказалась добра и отзывчива. Я и до этого уже любил тебя, но теперь полюбил во сто крат сильнее.

Марина положила голову ему на грудь и слушала ровное биение его сердца. Некоторое время они лежали молча, их тела соприкасались. Вдруг внизу послышалось какое-то движение. Гедеон застонал:

— Гранди вернулся. Ну почему он не мог задержаться еще хоть на час?

— Надо пойти вниз и все ему сказать, — со вздохом заметила Марина.

— Я думаю, он уже сам обо всем догадался, — ответил Гедеон сухо.

Она рассмеялась. Да. Конечно, Гранди догадался. Дедушка прекрасно понимал, что Марина любит мужа, несмотря на обиду и гнев. Она могла сколько угодно говорить о возвращении в колледж, о карьере, но Гранди-то знал, что все, что было в ней живого, обращено к Гедеону. Она не могла жить без него. Марина влюбилась сразу, но ей нужно было время, чтобы осознать это. В глубине души она никогда серьезно не верила, что способна бросить мужа.

— Наверное, нам следует спуститься, — сказал Гедеон с неохотой.

— Пожалуй, — улыбнулась Марина.

— Как бы мне хотелось не выходить отсюда все двадцать четыре часа. — И он бросил на нее быстрый взгляд.

— А ты выдержишь? — Марина насмешливо захихикала и спрыгнула с кровати раньше, чем он смог схватить ее. — Ну-ка, одевайся, — сказала она строго.

— А ты поцелуй меня сначала, — потребовал он. Но Марина уже была у двери и, лукаво улыбнувшись, бросила:

— Увидимся внизу.

Закрывая дверь, она услышала сердитый вздох и улыбнулась. Три года с Гедеоном тоже научили ее кое-чему. Дикого зверя нельзя приручить, уступая ему во всем. А Гедеона еще только предстояло приручить.

Гранди оглянулся, когда Марина вошла на кухню.

— Выходит, он вернулся? — поинтересовался он сухо.

Она обняла деда и положила голову ему на плечо.

— Это я к нему возвращаюсь.

Гранди вздохнул.

— Конечно, так я и знал. Все было ясно с того дня, как он здесь объявился.

— Он меня любит. — Марина видела, что деда это беспокоит.

Он помолчал и резко ответил:

— Надеюсь, что так.

— И я его люблю.

— Да, — голос Гранди прозвучал мягче.

Он смирился. Ведь если бы Марина не была так безоглядно влюблена, вряд ли она решилась бы стать любовницей Гедеона.

Все надежды Гранди снова были разбиты, думала она сокрушенно, но жизнь ограничивает наш выбор. Марина уже поняла, что сделала его в тот день, когда впервые встретила Гедеона.

— Это судьба, — сказала она легкомысленно.

Но Гранди не улыбнулся.

— Да, судьба, — согласился он, но по голосу можно было сказать, что не очень-то он в это верит.

Из музыкальной комнаты донеслись звуки рояля, и они повернулись, чтобы послушать.

— Гедеон, — сказал Гранди, хотя в этом не было необходимости. Только один человек мог так играть: ярко, самоуверенно, но изысканно, со сдержанной эмоциональностью.

Марина оставила Гранди и пошла в музыкальную комнату. Гедеон сидел за роялем к ней спиной и смотрел в окно, в то время как руки его уверенно летали по клавиатуре. Марина тихонько опустилась в кресло, и он бросил на нее быстрый взгляд через плечо. Он не улыбнулся, но глаза его были полны любви. Музыка обрушилась на нее торжествующим потоком, пронизанным чистой, трепещущей нежностью. Как бы часто он ни повторял ей, что любит, он не смог бы выразить свою любовь полнее, чем сейчас. Они едва не потеряли друг друга, и в звуках, бегущих из-под длинных пальцев, Гедеон изливал свою радость и успокоение. Марина сидела и слушала; глаза ее сияли счастьем.