Крещендо

Он встал и посмотрел ей прямо в глаза:

— Марина, ты мне веришь?

Расширенными глазами глядела она в его смуглое лицо. После минутного молчания она ответила со вздохом:

— Да!

Она действительно доверяла ему. Эти холодные, спокойные глаза, этот твердый рот завораживали ее. Инстинкт подсказывал ей, что на него можно положиться.

Он улыбнулся, и в его улыбке было столько тепла и нежности, что они тронули ее сердце.

— Верь тому, что я сейчас тебе скажу. Я никогда не причиню вреда ни тебе, ни Гранди. — И, отвернувшись, он продолжил: — Я все время ждал, когда ты спустишься, и теперь умираю с голоду. Что у нас на завтрак?

На завтрак у них был апельсиновый сок и яичница. Гедеон жарил яичницу, а она готовила тосты. Они вместе возились на кухне, улыбаясь друг другу время от времени. У нее опять появилось ощущение, что он был частью ее жизни уже много лет.

После завтрака Марина подвязала волосы лентой и занялась уборкой дома. Она переоделась в рубашку и джинсы, и Руффи все время крутился под ногами и хватал зубами отвороты брюк.

— Гулять хочет, — сказала она.

Тогда Гедеон подошел и развязал ленту, распустив ее волосы по плечам:

— Ну так пойдем погуляем.

Руффи понесся вперед по тропинке между скал, отчаянно лая и виляя хвостом. Над его головой вились чайки, а внизу лежало спокойное матовое море, и солнечные зайчики прыгали на волнах.

Дойдя до мыса Испанская Голова, они попали в рощу, густо и неприятно пахнущую диким чесноком. Вокруг них причудливо изгибались стволы старых грабов.

— Раньше их использовали колесники, — сказал Гедеон, постукивая длинным пальцем по изогнутой ветке. — Им очень подходила такая форма. Может быть, поэтому такие деревья теперь исчезают, они теперь никому не нужны.

Марина передернула плечами:

— Как грустно. Бедные деревья!

Он посмотрел на нее и криво улыбнулся:

— Мы все хотим, чтобы в нас нуждались.

Ее как обожгло, и она отвернулась, вспомнив, как во сне Гедеон хрипло прошептал ей: «Я не могу без тебя».

Бросив на него взгляд сквозь ресницы, она заметила, как блеснули его глаза. Он не может знать, что я думаю, мелькнула у нее мысль, и она покраснела еще больше.

Она пошла быстрее, стараясь убежать от воспоминаний, и тут ее волосы зацепились за скрюченный сучок, живо напомнивший ей изуродованные пальцы Гранди. Она вскрикнула и протянула руку, пытаясь отцепить запутавшуюся прядь.

— Стой смирно, — скомандовал Гедеон.

Пока он распутывал ей волосы, Марина стояла спокойно и ждала. Потом он взял ее за плечи и повернул к себе. Тени веток пробегали по его лицу, он обнимал ее и улыбался.

Она боялась его поцелуев, боялась, что не сможет скрыть своего чувства. Но губы уже горели в ожидании, и поцелуи, пережитые во сне, обжигали ей кожу.

Она повернулась, пытаясь вырваться, но руки Гедеона держали ее крепко.

Марина заглянула ему в лицо. Сощурившись, он спокойно наблюдал за ней. Потом наклонился и поцеловал, крепко и требовательно, прижимая к себе все сильнее.

Марина ощутила прилив жадного желания и ответила на поцелуй со страстью, которую не сумела скрыть. Когда он поднял голову, на лице его было написано такое самодовольство, что она разозлилась.

— Не сопротивляйся мне, Марина, — прошептал он с улыбкой. — Успокойся.

— Но ты не должен… — пробормотала она, вырываясь.

— Почему я не должен?

Она взглянула изумленно.

— Но мы знакомы всего два дня.

— Два дня или два года… Какая разница?

— Конечно, есть разница!

— Почему ты так думаешь?

Она не нашлась, что ответить, и хрипловато выдавила из себя:

— Мне восемнадцать, а тебе сколько лет?

Его лицо сразу переменилось, в голосе появилась стальная нотка:

— Тридцать семь. — И она тут же поняла, что больно задела его. Глаза Гедеона стали беспокойными, на лбу появилась морщина.

— Ты в два раза старше меня.

Мускулы вокруг рта у него напряглись, и он спросил:

— Неужели это тебя беспокоит?

— А разве тебя это не беспокоит? — Она сама знала ответ. Гедеон не мог его скрыть. Глаза у него стали темными и злыми. — Ты женат? — спросила Марина сдавленно. Она понимала, что мужчина в возрасте Гедеона, обладающий его привлекательностью, не мог быть не женатым ни разу.

Наступило молчанье. На щеках Гедеона горело два красных пятна. Помолчав, он ответил: «Нет». И она видела, что он соврал. Это было заметно по глазам.

— Нет? — спросила она тихо, и стало ясно, что Марина знает, что он врет.

Гедеон беспокойно задвигался, лицо его отразило тревогу. Он опять помолчал и, сердито пожав плечами, наконец произнес:

— Сейчас не женат.

— Но раньше был?

Он коротко кивнул и уже хотел отвернуться, но Марине нужно было знать теперь всю правду. Сон, который она видела прошлой ночью, открыл ей, насколько глубоко Гедеон проник в ее подсознание.

— Она жива? Я имею в виду, вы разведены или…

— Нет, мы расстались, — ответил он резко и угрюмо. Марина почувствовала, что он упал духом. «Это та женщина», — подумала она. Таким образом, все объяснялось. Гнев и холодность Гедеона, отчаянье и страсть той женщины. Неужели, несмотря на кажущееся отчуждение, он продолжает любить ее?

Гедеон смотрел на Марину, и она заметила волнение в блестящих черных глазах. Он протянул руку и ласково погладил гладкую округлость ее порозовевшей щеки.

— Забудь, — попросил он. — Это не имеет отношения ни к тебе, ни ко мне. Верь мне, Марина. Я скорей умру, чем сделаю тебе больно.

Он придвинулся к ней и снова стал смотреть на ее губы, и чем ближе, тем жадней и горячей становился его взгляд.

— Нет, — сказала Марина и отодвинулась. — Не надо.

— Ты же знаешь, что надо, — сказал он тихо. Гедеон обнял ее, не давая ускользнуть. Она чувствовала его дыхание у себя на волосах. Под напором эмоций он дышал лихорадочно и хрипло. — Марина, о Марина, — шептал он ей на ухо. Его губы скользнули вдоль щеки и нашли рот. После короткого сопротивления она сдалась со слабым стоном.

Они стояли в тени деревьев, крепко обнявшись, и поцелуй их был так глубок, что ей показалось, что они растворились друг в друге.

Он неохотно отпустил ее, глаза его были еще горячи от страсти. Где-то лаял Руффи, и Гедеон поморщился:

— Надо посмотреть, что он там делает. — Они вышли из рощи, взявшись за руки, и Гедеон все время улыбался.

Руффи встретил на тропинке викария и теперь лаял, прыгая вокруг него как безумный. Почему-то воротничок сутаны, напоминающий собачий ошейник, всегда казался ему злостным нарушением правил. Гранди говорил, что собаки очень консервативны и любое отступление от того, что они считают нормой, вызывает у них раздражение. Поэтому каждый раз, когда Руффи встречал викария, он принимался сердито лаять, хотя тот был человеком добрым и любил собак.

— Ах ты Боже мой, — сказал викарий, улыбаясь. — Я боюсь, Руффи доберется до меня когда-нибудь.

— Попробуйте взяться рукой за свой воротник, — посоветовал Гедеон.

Викарий немного удивился, но сделал, как ему советовали. Руффи тут же успокоятся и сел на задние лапы, вывесив длинный розовый язык.

— Силы небесные! — воскликнул викарий и улыбнулся. — Спасибо вам, Гедеон, вы хорошо придумали. — Тут он заметил, что они держатся за руки, и взглянул на Марину. — Ты хорошо выглядишь, Марина. Я очень за тебя рад.

Дружески кивнув им, он пошел дальше по тропе, а Марина взглянула на Гедеона в тревоге.

— Откуда он узнал, как тебя зовут?

Он посмотрел на нее совершенно спокойно.

— Может быть, миссис Робинсон? — предположил он.

Она сразу успокоилась.

— Больше, пожалуй, некому, — и они оба рассмеялись.

Когда они шли через деревню, в окошко высунулась миссис Дудек и окликнула Марину.

— Зайди, Марина. Нужно примерить платье. У тебя есть время? Если мы сейчас сделаем примерку, платье к вечеру будет готово.

Гедеон улыбнулся им обеим.

— Я заберу Руффи, а ты примеряй платье.

— А ты найдешь дорогу? — спросила Марина с сомнением.

— Как-нибудь не потеряюсь, — ответил он.

Миссис Дудек рассмеялась:

— Конечно, не потеряется.

Тут она встретила взгляд Гедеона и сразу стала серьезной. Гедеон пошел по дороге в сторону дома, а Руффи смотрел ему вслед, насторожив уши. Гедеон свистнул, Руффи зашевелился, но посмотрел на Марину. «Иди, иди!»— кивнула она, Руффи обрадовался и кинулся вслед Гедеону.

Примерка продолжалась недолго. Миссис Дудек ходила вокруг, набрав полный рот булавок, и даже умудрялась говорить, не проглотив ни одной. Ее крошечная гостиная была набита безделушками. Даже на телевизоре с недовольной физиономией сидел фарфоровый садовый гном.

У миссис Дудек не было сада, был только небольшой двор, вымощенный разноцветной каменной плиткой, который она называла «мой патио». Здесь она любила летом обедать. Этот дворик был причиной ее постоянной войны с соседскими кошками. Стоило ей заметить, что какая-нибудь кошка пересекает ее драгоценный «патио», она туг же выскакивала из дома, крича и размахивая руками.

Ее муж, мистер Дудек, был огромный мужчина, раза в два больше ее, но она держала его в вечном страхе. Несмотря на глубокий грохочущий бас, мистер Дудек был робок как ягненок. Миссис Дудек постоянно наставляла его высоким, пронзительным голосом. У них не было детей, и, возможно, к лучшему, потому что все силы свои жена тратила на воспитание мужа.

— Завтра Дудек привезет тебе платье, — пообещала она Марине, когда та собралась уходить.

Мистер Дудек развозил хлеб по близлежащим деревням в маленьком грузовичке. Он был медлительным тугодумом и любил свою работу за то, что мог много бывать на свежем воздухе вдали от наставлений миссис Дудек. Вид этого огромного, широкоплечего человека в маленькой гостиной, заставленной мебелью, напоминал Марине слона в посудной лавке. Он всегда был скован в движениях, боясь задеть локтем фарфоровую статуэтку или смять огромной ногой маленький половичок. Но когда его жена демонстрировала Марине свое очередное приобретение, он сиял от гордости. Тут они с женой были заодно, оба очень любили маленькие фарфоровые статуэтки, хотя миссис Дудек не разрешала мужу даже пальцем дотронуться ни до одной из них.

Марина подошла к дому короткой дорогой и решила пройти через кухонную дверь. Войдя, она услышала звуки рояля. Это была не пластинка, у Марины был прекрасный слух, и она сразу узнала хорошо знакомый звук своего инструмента.

Она, недоумевая, стояла у дверей музыкальной комнаты. Это был не Гранди, об этом не могло быть и речи. Наверное, когда-то его пальцы могли извлекать из инструмента такие же божественно нежные звуки, но все это давно ушло в прошлое.

Может быть, у нас гость, думала она, вспомнив, что вошла через черный ход и могла не увидеть чужую машину около крыльца. Она перебирала в памяти, кто бы мог так удивительно играть. Наверное, из Лондона приехал один из бывших учеников Гранди. За несколько лет до того, как его руки пришли в полную негодность, Гранди брал учеников, причем выбирал только самых многообещающих. Все они впоследствии стали знаменитостями.

Марина открыла дверь музыкальной комнаты и замерла на пороге. Что-то взорвалось в ее сознании, и все смешалось. В комнате вдруг стало темно, сквозь эту темноту к ней бросились две фигуры. Сама она беззвучно закричала побелевшими губами, и лицо ее исказилось от боли.

ГЛАВА ПЯТАЯ

В эти минуты, стоя в дверях, Марина осознала, что спасительный занавес, отделявший ее от прошлого, упал и в глаза ей ударил режущий свет истины.

Восемнадцатилетняя девочка, которой она себя вообразила, растаяла как бледное сновидение. На Гедеона, который подбежал, чтобы обнять ее, смотрела взрослая женщина, и она оттолкнула его.

Марина издавала странные короткие стоны, подобные тем, какие мог бы издавать тонущий, не желающий спасения. Это были крики паники и ужаса, такие крики нельзя унять словами утешения.

Дрожащие струны рояля еще не совсем смолкли. Так вот почему Гедеон не хотел для нее играть, говоря, что ему трудно с ней равняться!

Гранди оттолкнул Гедеона, пытаясь поддержать ее, но ей не нужна была ничья поддержка. Ей казалось, что она разваливается, ее колотила дрожь. Она хотела одного — чтобы ее оставили в покое, чтобы никто ее не трогал.

— Не трогайте меня! — воскликнула она хрипло, повернулась и побежала вверх по ступенькам, вбежала в свою комнату и захлопнула дверь. За спиной она слышала торопливые шаги, бегущие следом.

— Боже мой, я ведь тебя предупреждал, — хриплым голосом произнес Гранди. — Гедеон, я тебя предупреждал. Никогда тебе этого не прощу.

— Марина, милая, впусти меня, — умолял голос Гедеона за дверью. — Мне надо с тобой поговорить, мне просто необходимо тебе все объяснить.

— Уходи, — сказала она не своим, а какимто тонким детским голосом, звучавшим холодно, издалека.

Она села на кровать и стала думать, как же ей пережить все это. За дверью она слышала голоса Гранди и Гедеона. Вдруг Гедеон громко вскрикнул:

— Я сломаю эту проклятую дверь!

Гранди тоже разозлился, но сердился он на Гедеона.

— Это все-таки мой дом. Оставь ее в покое! — Чувствовалось, что он готов на все. — Если бы ты ее с самого начала не трогал, ничего бы не случилось. Как всегда, ты ни о ком, кроме себя, не думаешь!

Марина перестала их слушать. Горькие воспоминания, которые ей удавалось держать под замком так долго, вырвались наружу и едкой кислотой разъедали ей душу. Она скорчилась на кровати и закрыла глаза руками.

Когда ей было восемнадцать, Гранди повез ее в Лондон и она поступила в Королевский музыкальный колледж. Не напрасно столько лет Гранди, не жалея сил и времени, занимался с ней. Во многих отношениях она обогнала других студентов. Но она была робкой, замкнутой девочкой, которая совсем не знала этот новый для нее мир. Первые месяцы в колледже были для нее временем головокружительных перемен. У нее появились новые друзья. Но она все время писала Гранди, и, помимо него, не было у нее ближе друга и наставника.

В самом конце первого семестра Гранди приехал в Лондон, чтобы пойти на концерт одного из своих бывших учеников, знаменитого пианиста. На следующий день они с Мариной собирались вместе вернуться домой. Весь концерт она просидела как завороженная, слушая безупречное исполнение, которое произвело на нее сильное впечатление.

Потом Гранди и ее пригласили на вечер, который давали в честь исполнителя. Прием происходил в длинном бело-золотом зале. Посередине, окруженный толпой возбужденных женщин, стоял виновник торжества. Марина забилась в кресло, потому что ее пугали все эти люди. Лондон был для нее настоящим испытанием. Она ненавидела шум, боялась толпы.

Из своего кресла она наблюдала за движениями черноволосой головы, высокой, худой фигуры. Иногда слышала глубокий низкий голос.

Однажды он взглянул на нее, но Марина так разволновалась, что отвернулась, сжав руки на коленях.

Когда она решилась снова на него посмотреть, знаменитый пианист уже разговаривал с женщиной, черные шелковистые волосы которой были убраны в сложную прическу. Она висела у него на руке и улыбалась ему снизу. По чувственным, ленивым движениям Марина увидела, что женщина влюблена. Потом она заметила, как его рука скользнула по плечу и руке черноволосой, как он улыбнулся ей в ответ, и поняла, что Гедеон Ферс — ее любовник. Колледж положил конец полной непосвященности Марины в таких вопросах. Ее сокурсники вели довольно бурную жизнь. У Марины, как и прежде, не оставалось времени на любовь. Но она научилась определять ее, научилась видеть, какие чувства скрываются за прикосновениями и взглядами.

Гранди подошел к Марине, улыбаясь. «Ты чего здесь прячешься?» Он знал ее скромность и одобрял. Гранди обнял и повел Марину к двери. Но прежде, чем они достигли выхода, их остановил Гедеон Ферс. Он поглядел на Марину блестящими глазами, и она впервые близко увидела его резкое чувственное лицо: на нем еще не остыло возбуждение, пережитое во время исполнения, взгляд казался восторженным, рот широко улыбался.

— Гранди, ты еще не представил меня, — сказал он.

Гранди польщено улыбнулся.

— Гедеон, это моя внучка Марина. Марина, познакомься, это Гедеон Ферс.

Гедеон протянул руку, и она несмело вложила свои пальцы в его сильную ладонь. Задержав ее руку, он наклонился, заглядывая ей в лицо, и уверенно улыбнулся.

— Марина! — повторил он. — Удивительно! — Он расправил ее руку у себя на ладони, рассматривая пальцы. — И конечно, играет на фортепиано.

Гравди рассмеялся и начал рассказывать о ее успехах. Марина стояла рядом, краснела и не могла себя заставить даже посмотреть на Гедеона.

Через минуту их разговор прервала черноволосая женщина, которая уверенно подошла к Гедеонуи прижалась к нему так, что не оставалось никаких сомнений в близости их отношений. Когда Марина подняла на нее глаза, женщина быстро оглядела ее с ног до головы оценивающим взглядом и перестала замечать. Марина опять покраснела и старалась больше не привлекать к себе внимания.

Они ушли, и всю дорогу до отеля она молчала. На эту ночь Гранди заказал в отеле комнату и для нее.

— А ведь мог бы быть великим пианистом, — кивая головой, сказал Гранди, когда на следующий день они отправились домой.

— Почему «мог быть»? Разве он не великий пианист?

Рот Гранди вытянулся.

— Техника изумительная, и очень умен, но чувство… все только на поверхности. Это только подобие, настоящего нет.

Марина вспомнила виртуозную легкость и изящество исполнения и, удивляясь, думала: неужели дед прав?

— Он слишком уверен в себе, — добавил Гранди.

Она вспомнила возбуждение после концерта, триумфальный блеск и поняла, что дедушка, может быть, в чем-то прав.

На Рождество было очень холодно. Марина прижалась носом к замерзшему стеклу и дыханием разморозила ледяные кристаллы на стекле. Через образовавшуюся дырочку стала видна жесткая посеребренная трава, блестящие ото льда крыши и коты, с брезгливым видом гуляющие по мерзлой земле.

На Рождество Гранди подарил ей белую меховую шапочку и муфту. В тот день она надела их впервые и отправилась на прогулку по тропе между скал, чтобы полюбоваться, как холодное море бьется внизу о камни.

Через два дня после Рождества, когда она сидела за роялем, Марина почувствовала в комнате чье-то присутствие. Она повернулась, ожидая увидеть Гранди, но встретила черные глаза Гедеона Ферса.

Руки у нее замерли и упали.

— Продолжайте, — сказал он, садясь в кресло.

Она покачала головой и торопливо встала.

— Гранди знает, что вы здесь? — спросила она каким-то не своим голосом, высоким и тонким.

— Это он разрешил мне пойти и послушать, — ответил Гедеон мягко. — И вот я здесь. Сядьте, поиграйте для меня.

— Но я не могу! — сказала она испуганно.

Гедеон поднял брови.

— Но вы же играете в колледже. А теперь поиграйте для меня.

Она сама толком не могла объяснить, почему не хотела, чтобы он сидел и слушал ее. В конце концов она сбежала на кухню, быстро надела свое красное пальто, шапочку и муфту и вышла на морозный воздух.

Гранди ничего не сказал ей, только поглядел с ласковым удивлением.

Марина шла знакомой тропинкой, как вдруг услышала сзади хруст сучьев. Ее нагонял Гедеон Ферс. Она опять покраснела.

— Здравствуй, Красная Шапочка, — сказал он с усмешкой. — Я — Серый Волк.

Она почувствовала ответную реакцию раздражения.

— Шапочка у меня белая.

Он догнал ее, посмотрел ей в глаза и тихо сказал:

— И правда белая, к тому же очень хорошенькая.

Поцелуй был совсем легкий, дразнящий, поцелуй для ребенка. Но у нее сильно забилось сердце, и она отшатнулась, как от опасности.

Гедеон крепко, по-хозяйски, взял ее под руку:

— Куда мы идем? Где-то здесь должен быть лес. — Он по-прежнему шутил.

По тропинке они дошли до мыса Испанская Голова и в молчании полюбовались бурным морем. Ветер со свистом ударял по верхушкам волн, взбивая на них пену.

— Настоящая вагнеровская погода, — проговорил Гедеон.

По дороге домой он стал жаловаться на холод и сунул руку ей в муфту.

— Какие теплые пальчики, — сказал он, и Марина почувствовала, как он гладит ей ладонь указательным пальцем. Дрожь пробежала у нее по спине.

Гранди сварил кофе, и Гедеон с благодарностью выпил чашку, он все еще дрожал от холода. Когда руки у него согрелись, он сел к роялю, и тут Марина поняла, что имел в виду дедушка. Когда она слушала его исполнение в концертном зале, блеск мастерства затмил для нее все. Сейчас музыка напомнила ей твердую полированную поверхность, под которой ничего не было. Это ее встревожило, потому что, наблюдая за ним, она поняла, что такова его сущность.

Затем последовала короткая пауза, и Гедеон повернулся к ней. Марина смотрела на него большими несчастными глазами, и он нахмурился, сдвинув брови.

И чем внимательнее он вглядывался в ее лицо, тем больше хмурился.

— Теперь ты, — сказал он, едва разжимая губы.

Марина села к роялю и взглянула на деревья за окном. Она задумалась, дыша спокойно, без волнения, и не сразу тронула клавиши. Гедеон было двинулся, но Гранди положил ему руку на запястье. Тот повернулся, и Гранди покачал головой.

Марина начала. Только часть ее сознания контролировала тончайшие нити, управляющие технической стороной исполнения, которая хранилась в памяти. На другом уровне была только музыка. Она превратилась в тростник, из которого ветер выдувает свою мелодию. Она слилась с инструментом, стала его частью. Погружаясь в музыку, Марина переставала быть собой. Техническое совершенство нужно было ей только для того, чтобы дать жизнь музыке. Марина просто переставала существовать.

Когда прозвучали последние звуки, она уронила руки на колени, обессиленная, без единой мысли, похожая на опустошенный сосуд.

Гранди встал, поцеловал ее в щеку и вышел. Марина не стала поворачиваться к Гедеону, но слышала, как он, не двигаясь, дышит позади нее. Через некоторое время он тоже ушел, не говоря ни слова.

Позднее, когда она вышла на кухню, его уже не было. Гранди не стал говорить ей, что сказал Гедеон, поэтому она так и не узнала, понравилось ли ему ее исполнение.

Больше он не бывал у них во время каникул. Потом она вернулась в колледж, а несколько месяцев спустя Гедеон приезжал на торжества по случаю вручения призов. Марина вся дрожала, когда вышла получать свой. Но Гедеон вручил его, небрежно скользнув по ней взглядом. Он кивнул, показывая, что помнит ее, но ничего не сказал. Поэтому она очень удивилась, когда потом, на вечере, устроенном в их честь, Гедеон подошел к ней.

— Как чувствует себя Гранди? — спросил он.

— Спасибо, хорошо, — ответила она вежливо.

Гедеон смотрел на нее беспокойными глазами, то и дело поглядывая по сторонам.

— Можно мне пригласить тебя пообедать со мной завтра?

Марина видела, что он волнуется, и это выглядело нелепо, потому что он был знаменитым музыкантом, а она стеснительной девятнадцатилетней девочкой.

Она не глядела на него и несколько секунд молчала, инстинктивно чувствуя опасность этого предложения. Потом посмотрела ему в лицо. Гедеон внимательно наблюдал за ней. Их глаза встретились, и она медленно ответила:

— Да, спасибо.

В тот первый вечер он говорил о Гранди, о музыке. Гедеон отдавал предпочтение тем произведениям, которые сам исполнял лучше всего, где он мог показать свою мощь и виртуозность. Марина больше молчала и слушала, глядя на него, и по ее лицу было видно, что она не может решить, что он за человек.

Он не сделал даже попытки дотронуться до нее, отвез ее в общежитие, где она жила, и пожелал спокойной ночи. Когда Марина поднялась к себе, она почувствовала такую усталость, как будто провела в напряжении долгое время. Гедеон утомлял ее. Когда они были вместе, казалось, что прямо в глаза ей постоянно светит яркая электрическая лампа. Она пыталась защититься, и это сопротивление отнимало у нее все силы.

Гедеон был музыкантом с международной известностью, поэтому много времени проводил на гастролях за границей. Но когда он возвращался в Англию и был свободен, он регулярно виделся с Мариной. Такие вечера случались не часто, она успевала забыть, как нелегко ей давалась каждая встреча, и, когда он, как перелетная птица, возвращался домой и звонил, она, ни о чем не задумываясь, принимала его приглашения.

Марина разрывалась между непреодолимым влечением и таким же непреодолимым страхом. Она была слишком чувствительна, уступчива по натуре и способна целиком отдаваться тому, что любила, — музыке или близким людям. Но именно поэтому ей приходилось защищать свой хрупкий внутренний мир. Марина поняла, как легко может Гедеон ранить ее и как глубока может оказаться рана.

Они никогда не говорили о его личной жизни, но в музыкальных кругах все хорошо знали о его давней связи с Дианой Греноби.

Однажды в оперной программке она увидела фотографию красивой, умной женщины и, пораженная, узнала ее. Марина с каким-то особенным вниманием прочитала биографию, напечатанную ниже. В ней, конечно, ничего не было сказано о Гедеоне, но она сумела получить некоторое представление об образе жизни этой женщины.

У Дианы Греноби было красивое сопрано. Марине очень понравился ее голос, но она почувствовала в нем тот же поверхностный блеск, который был свойствен Гедеону, и точно так же ее искусство не давало полного удовлетворения. В них обоих нет музыки, сказала она сама себе. Музыка — это душа. Конечно, техника должна быть, это фундамент. Но она не может заменить собой способность чувствовать и сопереживать. В исполнении Гедеона и Дианы Греноби отсутствовало именно это. И, несмотря на прекрасный голос и замечательную внешность, Диана так и не стала великой певицей.

В колонках светских новостей Марине иногда попадались сплетни о Диане и Гедеоне. Время от времени их видели вместе, но газеты не вдавались в подробности их отношений. Зато друзья Марины по колледжу охотно дополняли пропущенные детали, не подозревая, насколько это задевало ее лично.

— У него было много женщин, — зевая, сказала одна из ее подруг. Марина даже намеком не давала понять, что знакома с Гедеоном, поэтому для студенток все эти разговоры были просто сплетнями о любимом артисте. — Но с этой он живет дольше всех. И неудивительно, говорят, она очень сексуальная.

Марина поморщилась, но промолчала.

Теперь она работала с особым напряжением, проводя все свое время за учебой и репетициями. Она не уставала играть одни и те же упражнения, добиваясь исполнения, близкого к совершенству. Когда Марина не видела Гедеона, она старалась совсем о нем не думать. Он был для нее неразрешимой проблемой. Даже самой себе она не могла сознаться, насколько трудной была эта проблема. Шли месяцы, они виделись все чаще, и проблема росла.

Она знала, что он продолжает видеться с Дианой Греноби, однако они никогда не упоминали в разговорах ее имя. Их отношения с Гедеоном складывались так, что никаких признаний и не требовалось. Он никогда ее не трогал и не целовал. Они вместе слушали музыку, а потом обсуждали ее, ходили в кино, обедали, гуляли в парках, бывали в театре. Это была дружба, и только. Будь Гедеон ее сверстником, тут не было бы ничего странного.

Но Гедеон был старше и опытней. Он никогда не приглашал ее к себе домой. Встречаясь, они не оставались вдвоем, вокруг них всегда были люди.

Однажды, в конце следующей осени, Марина была в опере и заметила в партере Гедеона и Диану. Они оживленно разговаривали, смеялись, и Марина яснее, чем в первый раз, увидела, что между ними существует физическая близость.

Она почувствовала, что ее пронзила острая боль. Музыка звучала бессмысленным шумом, ей хотелось плакать. Я люблю его, думала она и не могла оторвать глаз от его затылка внизу, в темном партере.

В эту ночь она не спала. Проблема, которая мучила ее уже несколько месяцев, встала перед ней во весь рост. Нельзя было дольше продолжать такие отношения. Они не могли принести ей ничего, кроме боли. И чтобы прекратить дальнейшие муки, ей нужно было перестать его видеть.

Он позвонил через два дня.

— Мне очень жаль, — сказала Марина, — но всю неделю, пока ты в Лондоне, я занята. Каждый день расписан, — извинилась она.

Гедеона это задело.

— Понятно. Хорошо, встретимся, когда я приеду в следующий раз.

— Это было бы мило, — ответила она без энтузиазма.

Он повесил трубку, и тут она заплакала.

Однако работа приучила ее защищать свой внутренний мир от внешних посягательств, которые мешали сосредоточиться, и эта способность ей очень пригодилась.

Пока Гедеон перелетал из столицы в столицу, давая концерты, Марина наконец начала встречаться с молодым человеком ее возраста.

Он учился по классу скрипки в их колледже. Это был худенький юноша, всего на год старше ее. Они познакомились, когда она только поступила в колледж. Пол часто приглашал ее пойти куда-нибудь, но она каждый раз отказывалась под разными предлогами. Но тут она приняла приглашение и стала встречаться с ним раз в неделю. По бесплатным билетам они ходили на репетиции и конкурсы, а потом горячо и долго обсуждали услышанное. Марина часто виделась с ним на занятиях, потому что они учились в одной группе. Он ей очень нравился. Но они не торопились развивать свои отношения, так как обоим не хотелось слишком себя связывать.

Когда Гедеон вернулся, он позвонил Марине. Они не виделись целых три месяца, и она долго поздравляла его с успешными гастролями.

— Я читала кучу восторженных рецензий. Наверное, приятно, когда тебя так хвалят.

Когда она наконец замолкла, он спросил:

— Ты поужинаешь со мной сегодня?

— Я бы с удовольствием, — сказала Марина осторожно, — но я договорилась о встрече.

Гедеон помолчал.

— А завтра?

— Мне бы очень хотелось, но у меня репетиция, — вздохнула она. — Я не говорила разве? Я участвую в камерном концерте, аккомпанирую одной девочке, у которой совершенно фантастический голос. Уверена, что она будет знаменитостью. Ты ведь любишь вокал, да?

— Что случилось, Марина? — спросил Гедеон резко.