Мордоворот на входе, упакованный в безупречный темный костюм и застиранную белую рубашку с дешевым однотонным галстуком, окинул меня внимательным взглядом, но останавливать не стал.
      Хотя дресс-коду заведения я самым явным и наглым образом не соответствовал.
      Все правильно.
      Эти ребята по сути своей – те же халдеи.
      Нашу породу чувствуют безошибочно.
      А вот навстречу сопровождавшему меня бойцу – поднялся довольно решительно. Я решил не кипишевать и попросил молодого пока что подождать на улице.
      Там, внутри, его помощь мне вряд ли понадобится.
      …Глеба я обнаружил легко, там, где, собственно говоря, и предполагал.
      В баре на нижнем этаже, за угловым овальным столиком.
      Еще больше погрузневшего и оплывшего, в дорогой костюмной паре и светлой сорочке вместо привычно неизменных синих джинсов, белых лакостовских кроссовок и темного колючего свитера.
      Уже, естественно, порядком датого и, по ходу, хорошо нанюханного.
      И, разумеется, в обществе очередной гламурной модельки-блядешки с глуповатым, но безукоризненно бледным фарфоровым личиком.
      Эдакая кукольная пародия на Ингу, симпатичная и безопасная.
      Можно повертеть в руках и применить по назначению, но вероятность порезаться – как при бритье электробритвой.
      Нулевая.
      …А Глеб-то был хорош…
      Он и меня разглядел только тогда, когда я уже фактически подошел вплотную к его столику.
      Раньше за ним такого не наблюдалось.
      Причем, в каком бы он, на данный конкретный момент времени, не пребывал состоянии.
      – А, – говорит, – Дэн пришел. Привет, Дэн! Какими судьбами? Давай присаживайся, выпьем слегонца за встречу старых боевых друзей. А все разговоры – на потом передвинем. Куда они от нас денутся, эти разговоры, в конце-то концов? Один хрен, все без толку…
      Я хмыкнул.
      – Присесть-то я, – говорю, – присяду. Ненадолго. А вот пить не буду, извини. Мне прямо сейчас в руль садиться придется. Везти тебя в одно совсем не интересное место. Так что давай расплачивайся и собирайся. Пока тебе счет нести будут, я тебя в курс дела введу коротенько, остальное по дороге расскажу. Все, о чем сам знаю, разумеется…
      – Вот даже как? – удивляется Глеб и лезет в положенную мной на стол пачку за сигаретой.
      – Именно так, – подтверждаю, протягивая ему дрожащий в стерильном кондиционированном воздухе трепетный огонек зажигалки.
      Он прикуривает.
      – Да, – говорю, – и шлюшку свою отошли куда-нибудь. При ней я ничего говорить не буду, извини, – брезгливо…
      – Глебчик!!! – возмущается дуреха. – Что этот молокосос себе тут позволяет!
      Али морщится. Я – фыркаю. Ага.
      «Глебчик». Аххуеть…
      Али делает, одну за другой, пару крепких, глубоких затяжек, снова морщится.
      – А ну-ка, – говорит, – брысь отсюда, шалашовка. Вон там, у стойки пока подождешь. Хотя, нет…
      И – поворачивается ко мне.
      – Тема, – спрашивает, – я так понимаю, серьезная? Надолго?
      Я киваю.
      Он лезет в карман за бумажником, достает оттуда не слишком толстую пачку стодолларовых бумажек, отсчитывает три тысячи.
      – Значит так, – говорит, – забираешь деньги и валишь. Это твое выходное пособие по временной безработице. И чтоб больше я тебя никогда не видел. Надоела. Шмотки твои тебе завтра днем мой водитель завезет, ты его телефон знаешь, с ним и договаривайся. А про меня – просто забудь, меня в твоей жизни не было, понимаешь?
      Я опять киваю, на этот раз одобрительно.
      По фарфоровому личику текут нарисованные тушью слезки.
      – Как? – спрашивает дрожащими губами. – Все?! Совсем?!
      – Я что, – удивляется Али, – когда-нибудь у тебя на глазах шутил чем-то подобным?! Бери деньги и исчезай, мне некогда.
      И опять поворачивается ко мне, больше не обращая на нее никакого внимания.
      – Ну, – говорит, – теперь давай рассказывай…
      Моделька тем временем размазывая тушь по лицу одной рукой, другой комкает баксы в неприятный серо-зеленый комок.
      На секунду мне становится страшно, что она сейчас запустит этим самым комком прямо ему в рожу.
      Нет.
      Засовывает деньги в сумочку и удаляется, всей своей изящной игрушечной спиной изображая прямо-таки глубочайшую безвинную оскорбленность и мегавеликую вселенскую скорбь.
      Все правильно.
      Если б она была способна швырнуть ему эти три штуки в рожу, он бы с ней так и не разговаривал…
      Я достаю из лежащей на столе пачки сигарету, прикуриваю.
      – Беда, – говорю, – Али. Инга сегодня в челлендже столб обняла…
      Он молчит.
      Только даже в полумраке бара видно, как белеют костяшки на сжатых в кулаки пальцах.
      Я глубоко затягиваюсь неожиданно горьким дымом.
      – Сама жива, – киваю в ответ на его невысказанный вопрос, – и вроде как даже не сильно помялась. Мы по телефону с ней не так давно говорили, держится нормально, никаких соплей, – ничего кроме уважения. Мажор, кстати, уже там, на Девятьсот пятого, даже акцию против мусарни задвинул, рванул впереди собственного визга ситуацию контролировать. Говорит, что и вправду вроде в порядке девка. А вот один из штурманов – всмятку, прямо на месте. Второго как раз сейчас спасатели из этой банки консервной вырезают. Вроде живой, хоть и переломанный…
      Али тушит окурок и тут же закуривает следующую сигарету.
      Мне показалось или в его глазах все-таки мелькнуло на секунду реальное облегчение в тот момент, когда я сказал, что с ней самой все в порядке?
      Скорее всего – не показалось.
      Значит…
      …Да нет, обрываю себя на полумысли.
      Ничего это еще не значит…
      Глеб хмурится.
      – Ты погибшего знал? – спрашивает.
      Я коротко киваю.
      – Хороший, – говорю, – был парень…
      Глеб снова морщится.
      – Ладно, – вздыхает, – поминать не будем. И переживать уход хорошего парня тоже пока что не стоит. Потом. В свое время. В конце концов он, как и мы все, знал, на что шел, когда в машину садился. А пока скажи мне, насколько это серьезно с точки зрения Ингиной посадки? Я, честно говоря, в этой области уголовного права не шибко силен. А ты вроде бы как сам гонялся…
      Я хмыкаю.
      – Серьезней, – говорю, – не бывает. Лет пять, как минимум. Причем, самой что ни на есть натуральной зоны, а не какого-нибудь там дешевого поселения. Это ж гонка. Стрит-рейсинг. Полный нелегал, с гарантией. Она ж там наверняка нарушила все, что только можно. И что нельзя, – тоже нарушила…
      Он кивает.
      – Я, – говорит, – так и думал.
      И машет рукой официанту, жестами показывая, что ему нужен счет.
      И срочно.
      А сам лезет во внутренний карман, достает оттуда конверт, разглядывает содержимое.
      – Так, – кивает, – я в сортир. Надо мозги на место поставить. Ты как, Дэн, участвуешь?
      Я отрицательно мотаю головой.
      – Нет, – отвечаю, – пока, думаю, не стоит. Там на месте ментов полно, а я за рулем.
      Он опять кивает, встает, скидывает пиджак и галстук.
      – Заодно, – поясняет, – умоюсь как следует холодной водичкой. Явно не помешает…
      Я только усмехаюсь в ответ.
      А что тут говорить?
      Я согласен.
      Может быть, думаю, еще и не все потеряно…
      …Пока он забивает себе в сортире ноздри порошком, я залпом выпиваю кофе из чьей-то стоящей на столе давно остывшей чашки и закуриваю очередную сигарету…
      Али возвращается из сортира одновременно с несущим счет официантом.
      Если б я еще пять минут назад не видел его бухим фактически в полное говно, – никогда бы не подумал, что человек серьезно подвисает под алкоголем.
      Только глаза красные.
      Даже мокрые волосы весьма себе аккуратно причесаны.
      Сколько ж порошка он в себя сейчас вбил?
      Глеб, не глядя в счет, кидает официанту кредитку, закуривает очередную сигарету, поправляет мокрые волосы.
      – Я еще блеванул там, – говорит, – для верности. Не хотелось, конечно, но иногда надо себя заставлять. Два пальца в рот, и все дела. А потом еще пару дорог въебал, почти по полграмма каждая. Так что часа два-три верняк продержусь. Сейчас этот черт чек принесет, подпишусь – и поехали. Сам за рулем?
      Я киваю.
      – Это хорошо, – говорит, – а то я своего водителя до двух ночи отпустил. Думал, что никуда сегодня отсюда жопу поднимать не стану. Чего мотаться-то, как подорванному. Посижу, попью виски, глядишь, и кто-нибудь из знакомых подойдет, хоть поговорить о ерунде какой с живым человеком получится. А тут вот – видишь, какое говно…
      – Тут у тебя – и вправду говно, – соглашаюсь. – Даже, наверное, покруче, чем сейчас у Инги на улице Девятьсот пятого года…
      Он хмыкает.
      – Осуждаешь? – спрашивает. – Ну-ну…
      Я задумываюсь.
      Что, и вправду осуждаю?
      Наверное, все-таки – да.
      А вот имею ли я право на такое осуждение – вопрос куда более интересный.
      И сложный.
      У меня по крайней мере на него ответа пока, увы, не имеется…
      …На мое счастье подтягивается официант с чеком, Али подписывается, оставляет тысячерублевую купюру на чай, надевает пиджак, засовывает галстук в карман, мы поднимаемся и выходим на улицу.
      Там холодно и промозгло, дует резкий, порывистый ветер, идет мелкий противный и колючий осенний дождь, а рядом с машиной, кутаясь в темно-синюю ветровку с капюшоном и дыша время от времени на покрасневшие ладони, сутулится, переминаясь обутыми в белые кроссачи сорок последнего размера ногами, оставленный «покурить» молодой.
      Илья.
      Илюха.
      Ничего себе так парень, но, если б у меня как у потенциального лидера не было бы необходимости знать всех и вся, его именем, как и всей его жизнью, я бы, надо быть честным, вряд ли бы даже когда и поинтересовался.
      Нормальный парень, надежный боец.
      А что там у него внутри – как-то совсем фиолетово.
      Я говорю – он делает.
      И все дела.
      Завидев меня, он резко распрямляется и тут же решительно подрывается нам навстречу.
      – Дэн, эта, – выдыхает, – тут Мажор звонил. Сказал, как нарисуешься, чтобы сразу ему на мобилу набрал…
      – А ты что? – хмыкаю.
      – А что я? Я ничего, – теряется боец, недоуменно рассматривая свои здоровенные, как лопаты, покрасневшие от холода и дождя тыльные стороны ладоней.
      Они у него в небольших, но очень некрасивых шрамах.
      Однажды на выезде в Самаре, в ночном клубе, какой-то местный гопник хлопнул бутылку пива на розочку и прыгнул с этой приблудой на Мажора. Показалось ему, видите ли, что Гарри его девушку слишком внимательно разглядывает…
      С тех пор наш лидер и держит парнишку при себе.
      Причем, это даже не его решение было.
      Всей бригады.
      Гарри для нас – личность слишком ценная, чтобы им по пустякам рисковать.
      Знамя, фактически.
      Он ведь еще в старом, золотом составе флинтов не последним человеком был, пока они с Али свою тему мутить не решили.
      Но Али-то – отошел, увы.
      А к Мажору мы решили этого стоса откомандировать.
      Так, на всякий случай.
      Гарри, в принципе, особо и не возражал.
      Он – мужик умный.
      И – осторожный.
      Большим умом Илюха, увы, не отличался, но в наших кругах, это все знают, – не только мозги ценятся.
      Хотя мозги, конечно, – все равно в первую очередь.
      Без этого – никуда…
      – А что? – продолжает теряться молодой. – Я что-то не так сделал, да? Нужно было тебя сразу вытаскивать, да? Чтобы ты сразу Гарри позвонил? Ну, ты извини тогда, за мной косяк, отбатрачу…
      – Да ладно, – хлопаю его по широченной спине, продолжая двигаться по направлению к машине, – все ты правильно сделал, не парься. Сейчас в тачку запрыгнем, – сразу же и перезвоню, не на ветру же этом жопу морозить…
      Идущий рядом со мной Али непроизвольно ежится.
      То ли от ветра с дождем, то ли от предстоящего. Так сразу и не разберешь.
      – Да, и еще, Дэн, – ежится молодой, – тут, понимаешь, вот какая запутка приключилась…
      Я, пряча трепетный огонек зажигалки от косого дождя и ветра, прикуриваю новую сигарету, киваю.
      – Говори. Один хрен, лучше раньше, чем позже…
      – Да вот, – мнется, – я, как ты понимаешь, Глебову машину узнал, конечно. А рядом с ней перец какой-то терся незнакомый. Явно что-то плохое замысливал. Ну, я его и пристроил, короче…
      Али хмыкает.
      – Субтильный такой типчик? – спрашивает. – Так это мой водитель, наверное…
      – Да ты что, Али! – возмущается молодой. – Что я, твоего Жору Усатого что ли не знаю? Его вся фирма знает, уважаемый мужик, серьезный и положительный. Хоть и не наш, – но поляну четко просекает…
      – Жора, – морщится Глеб, – в отпуске сейчас, на дачу на неделю отпросился, сезон закрывать. А то жена, говорит, заела. Со мной подменный водила пока работает. Так что давай показывай, куда ты этого перца пристроил. А то любопытно, понимаешь ли…
      – Да куда-куда, – смущается Илюха, – к Дэну в тачку упаковал. Так, на всякий случай. Вдруг вы побеседовать с ним захотите.
      И – отключает сигналку, параллельно поднимая здоровенной, как лопата, ладонью крышку хондовского багажника.
      Там и вправду кто-то валяется.
      Рот залеплен скотчем, руки привязаны «на ласточку» к ногам обычным брючным ремнем.
      Грамотно упаковано, чего уж там, я так думаю.
      Али хмыкает.
      – Точно, – говорит, – Володя это. Мой, подменный. Видно, что-то раньше времени нарисовался, а тут такая оказия. Так что ты это, парень, давай развязывай…
      – И еще извиниться, наверное, надо, – догадывается Илюха, вытаскивая несчастную мычащую тушку под косые хлесткие плети дождя.
      – А вот это, – морщится Али, – уже, брат, на твое усмотрение. Лично я, к примеру, с этим чудом больше никуда не поеду. Нормальная дурь, да?! А если б это не тупая непонятка была, а, скажем, угон?! Я что, враг собственному имуществу?!
      Освобожденный водила с трудом стоит на ногах и шумно втягивает ртом переполненный водяной моросью студеный московский воздух.
      – В общем, так, – командует ему Али, – тачку отгонишь в гараж. Премию за долготерпение получишь завтра в офисе. И – возвращаешься в распоряжение диспетчера. А мне диспетчер пусть Жору из отпуска выдергивает, тут дела такие закрутились, что мне без него никак. Все понятно?!
      Более или менее отдышавшийся, но все еще бледный как смерть сабж с трудом кивает, улыбается подобострастно.
      – Понятно, Глеб Георгиевич, – говорит с надеждой в голосе, – ну, так я поехал?
      В последней фразе – вся грусть вечно угнетенного народа.
      Я бы даже, наверное, в какой другой ситуации сказал – «вся грусть еврейского».
      Вот только на еврея этот перец совершенно точно не тянет.
      И на русского тоже.
      Типичный «дорогой ра-А-асссиянин», мать его, в перекати-поле…
      Готовый прислуживать за бабло кому угодно: хоть своему брату-русаку, хоть чечену, хоть еврею, хоть пиндосу, хоть самому черту лысому.
      Вот и еще одна лакейская душонка, блять, думаю.
      У лакеев – нет национальности.
      И откуда их столько в последнее время на мою несчастную голову?!
      Нет, ну ведь есть нормальные люди среди, скажем так, «обслуживающего персонала».
      Тот же Жора, постоянный водитель Али.
      Работать на «хозяина» будет сколько угодно, причем честно.
      А вот прислуживать – никогда и ни за какие деньги…
      Но таких, увы, – меньшинство.
      Ну, сцуко, думаю, что ж мы за страна за такая несчастная…
      Али морщится.
      – Пиздуй-пиздуй, – говорит. – И давай побыстрее, пока я сам тебе, дураку, еще люлей не добавил…
      Мы садимся в машину, я достаю из кармана телефон и нажимаю кнопочку вызова.
      – Хай, – говорю, – Мажор. Ты просил брякнуть?
      – Угу, – отвечают в трубке, – просил. Ты его нашел?
      – Нашел, – кошусь в сторону Али, – рядом со мной в машине сидит, сейчас выезжаем.
      В трубке неожиданно возникает секундная пауза.
      – А он как, – осторожно интересуется Мажор, – в порядке или не очень?
      Али хмыкает, отбирает у меня мобильный и переключает трубку на громкую связь.
      – Я, – говорит, – в порядке. Правда, врать не буду, относительном. В брюхе плещется не менее полулитра, в крови – не меньше двух грамм. Но соображаю вполне, так что жалеть меня не хрена, понял? Привет тебе, кстати…
      – И тебе тоже, – хмыкает в ответ Гарри, – не хворать. Жалеть тебя я, кстати, и не собирался. Когда ты человек, а когда – кусок говна, вот что мне не всегда понятно, усвоил? А спрашивал о том, в каком ты виде, исключительно для того, чтобы не усугублять ситуацию. Здесь менты, наверное, со всей Москвы собрались, на зрелище, блядь, бесплатное поглазеть. Плюс телевизионщиков бригады три под ногами путаются постоянно, плюс спасатели со «скорыми», плюс еще всякая поебень, типа спецотделов всеразличных. Вот я и думаю, стоит тебе тут рисоваться или как?
      Али в ответ тоже на пару секунд подвисает.
      Думает, значит.
      Ну, пока такие монстры, как эти двое, мозгами скрипят, я лично могу и передохнуть слегонца, не возбраняется.
      – Ладно, – наконец вздыхает Глеб, – убедил. Наверное, и вправду не стоит. Там у вас, ну, там, где ты сейчас находишься, какой административный округ, Северо-Западный, наверное?
      – Вроде как да, – вздыхает в трубку Гарри. – А что, это так важно?
      – А как ты думаешь, – кривится в ответ Али, – я где сейчас концы должен подымать? В Администрации Президента России? Или, может, все-таки в следственном управлении Северо-Западного административного округа столицы будет достаточно?
      – Бля, – извиняется в трубке Гарри, – сорри, не сообразил как-то…
      – А ты соображай, – злится в ответ Глеб, – это полезно иногда бывает, просто для здоровья мозга. Типа, как гимнастика. Если еще не разучился без меня до конца, значит, может быть, еще не все потеряно…
      Мажор молчит, в трубке слышится только хриплое, слегка виноватое дыхание.
      – Значит, так, – резюмирует, наконец, Али, – сейчас Данька отвозит меня домой, я сажусь на телефон и занимаюсь обзвонами. Заодно даю ему денег, тыщ десять грина на первых порах, думаю, будет вполне достаточно. Это если что надо прям там, на месте заплатить. Потом он едет к тебе, и вы там вдвоем выясняете все, что нужно, и делаете то, что возможно, согласен? Я на телефоне постоянно, второй мой номер и ты знаешь, и Данила знает, он будет только под вас задействован. Если что – набираете сразу, говорите без соплей, все понятно?
      – Согласен, – вздыхает Гарри, – Дэн здесь явно не помешает, я все-таки в этих гоночно-гаишных делах лоховат слегонца, если совсем честно. А ты давай названивай, поднимай всех, дело, чую, будет ох какое непростое. Ты только не пей там больше, ладно? Каждая минута на счету, я так думаю…
      – Слышь, Мажор, – осторожно интересуется Глеб, – а, может, тебе таблицу поправить? Вместе со всей остальной черепушкой? Так, слегонца, чисто при встрече, просто профилактически? А то ее содержимое, по ходу, что-то совсем разжижаться стало, это даже мозгом теперь назвать затруднительно…
      – О! – радуется в ответ Гарри. – Кажется, к нам Глебушка возвращается! Здравствуй, Али, заждались мы тебя что-то, блянах…
      – Да иди ты на хрен! – злится Али. – Ты мне лучше скажи, как там Инга, сильно поломана?
      – Да вроде ничего, – вздыхает Гарри, – так, пара царапин. Психологически тоже вроде держится нормально, молодцом. Но я ее и раньше-то не очень понимал, если честно…
      – Позови, – просит Глеб и поворачивается ко мне, – Дэн, дай сигарету, пожалуйста…
      Я не просто даю ему сигарету, я ему ее еще и прикуриваю.
      Просто вижу, что у него кончики пальцев вполне ощутимо подергиваются.
      Ну, и себе, разумеется.
      Разгоняю перед собой дым ладонью.
      Жду.
      Через некоторое время в трубке слышится осторожное женское дыхание.
      – Алло?
      – Здравствуй, – хмыкает в ответ Али, и это – именно его голос.
      Твердый, спокойный, чуть ироничный. При этом – абсолютно не бесстрастный. Прежний.
      А на лбу – мелкие бисеринки пота, но она их, разумеется, не видит.
      – Здравствуй, Глеб…
      – Значит, так, – Глеб решительно затягивается, – заниматься соплями нам сейчас некогда, поэтому слушай меня внимательно. Я сейчас еду к себе, сажусь на телефон и начинаю решать вопросы по теме, информации у меня немного, но на первое время достаточно. Дэн забрасывает меня домой и немедленно выдвигается к тебе на Пресню, где ты полностью вводишь его в курс дела. Если будет что-то важное, он мне немедленно отзвонится. Деньгами я его сейчас заряжу, сразу же, ты в эти дела не лезь вообще, понятно?! И ты тоже, кстати, звони сразу же, если чувствуешь необходимость. Любую необходимость! Начиная с необходимости дать дополнительную инфу, кончая просто потребностью в жилетке, у меня она имеется. Даже не одна, как ты сама, наверное, догадываешься. И еще! Копаться в себе и разнюниваться – будешь потом, сейчас самое главное – не сесть в тюрьму! Никому от этого легче не станет. Я сделаю все, чтобы решить вопрос, но и от тебя самой тут очень многое зависит, так что не расклеивайся. И ты, и ехавшие с тобой в машине парни знали, на что шли, так что казнить себя совершенно не фига, понятно?
      – Да понятно, конечно, понятно, – злится в телефоне Инга, и у нее тоже, – неожиданно, – прежний голос.
      Господи, думаю, какие же они все-таки идиоты…
      – Сама-то как? – осторожно интересуется Глеб.
      – А ты как думаешь?! – фыркает в ответ эта стерва, и Глеб радостно улыбается.
      – Ну, тогда держись, – смеется, – тебя уже допрашивали?