Ангел за правым плечом (ОколоФутбол)

      И не у себя в кабинете, а в курилке, так, чтобы совершенно демократически.
      Редакционные сплетни еще вроде как никто не отменял, а лучшего источника внутренней информации в этом не самом лучшем из миров почему-то пока что как-то и не придумали.
      Вышел на лестничную клетку, достал пачку «Парламента», пригляделся к народу, типа, с кого начинать будем.
      Тут-то он меня и перехватил.
      – Привет, – говорит, – Дэн. Нарисовался? А у меня к тебе разговор серьезный имеется.
      Я только усмехнуться в ответ сумел, и то – еле-еле.
      – И тебе, – отвечаю, – привет, Кир. Если есть серьезный разговор, то давай начинай излагать. Видишь, я здесь, и вполне доступен.
      – Ну уж нет, – ухмыляется, – при толпе такие разговоры разговаривать, – только вредить. К тому же, считай, с собственным вышестоящим начальством. Пойдем лучше куда-нибудь по кружке пивка опрокинем, под креветочек с лимончиком, как в старые добрые времена. Там и потрепемся.
      – Да, – гляжу на недокуренную сигарету, – говно вопрос. Все равно пожрать собирался. Дома в холодильнике арктическая пустыня фактически, даже яйца несколько дней назад закончились. Один кефир с прошлого месяца в этой зиме загорает, но его пить, по-моему, даже в глубоком и глухом депресняке не стоит. Ибо есть много других, куда более эстетичных способов самоубийства. Так что с удовольствием. Только бычок досмолю. Заодно и сплетнями меня редакционными снабдишь, звезда наша восходящая. У тебя их все одно что блох у Барбоски в не зимний период времени…
      Он в ответ только усмехается.
      Вполне даже себе удовлетворенно.
      Интересно, прикидываю, что за очередную гадость этот наш гламурный красавчик задумал?
      У него на них чутье – просто первостатейное.
      Причем не просто на гадости чутье, а на гадости с очень даже и неплохим рейтингом.
      Я, признаться, сам газетчик не из последних, знаю, откуда и как ноги у скандалов растут. Но, глядя на этого парня, постоянно испытываю самый что ни на есть жгучий комплекс тяжкой профессиональной неполноценности.
      Беда прям какая-то.
      Может, думаю, мне куда в банкиры податься, в связи с собственной прогнозируемой профнепригодностью?
      К тому же Мажору, например.
      Что, скажете, не выделит товарищу какую-нибудь хлебную должность в PR-департаменте?
      Наверняка выделит.
      И зарплатку, наверняка, неплохую положит, и делать там особо не фига. Слоняйся себе по офису банковскому, с девчонками из бэк-офиса заигрывай.
      Эх, мечты…
      А Кирилл у нас в газете – и впрямь восходящая звездочка.
      Фанат профессии.
      Умная дотошная сволочь, цепкий интеллектуал с хваткой полицейской ищейки и без особых моральных принципов.
      Настоящий газетчик.
      И – внешностью господь не обделил: высокий, стройный, блондинистый, в меру маскулинный.
      Но – без перебора, что называется.
      Всегда отлично, со вкусом и стилем одетый, продуманно-неаккуратный, – я таких парней уважаю.
      Мечта всех редакционных блондинок.
      И – не только редакционных.
      Ему бы на телек, перед камерами красоваться.
      Впрочем, он туда, похоже, и собирается.
      А газета в его жизненном пути всего лишь трамплин, не более.
      К тому же и главный его, по каким-то мне не очень понятным причинам, недолюбливает…
      – Ладно, – отщелкиваю бычок в урну, – пошли что ли.
      – Пошли, – кивает. – Хорошо, кстати, что ты приехал. А то я эту тему уже в одиночку рыть собирался, могло неудобно получиться. Не по-товарищески. Слухами-то земля полнится, над чем ты сейчас работаешь…
      Я внутренне холодею.
      Кажется, разговор имеет все шансы быть весьма и весьма неприятным, думаю.
      Вот ведь, блин.
      Ну да ладно…
      Либо пронесет и он что-то другое в виду имеет, либо что-нибудь такое придумаю.
      В драке по-настоящему интересны только вход и финал.
      А все остальное, вы уж меня извините, – галимая и никому не нужная лирика. Выбора-то ни у него, ни у меня в этом случае – все равно не будет.
      А рыть эта сволочь умеет самозабвенно.
      …В голове начинает дуть холодный ветерок, и я постепенно трезвею безо всякого кокаина, о котором, признаться, некоторое время назад уже было начинал постепенно задумываться.
      Пару весов-то я, один хрен, в бардачке маздовском заначил.
      Так, на всякий случай.
      Мало ли что.
      Нет, я не наркоман, разумеется.
      И прекрасно отдаю себе отчет в опасностях, исходящих от этой дряни.
      Бывает, по полгода даже травку не курю.
      Шарахаюсь от любой синтетической гадости, будь то даже сравнительно безопасное экстази. И никогда в жизни не буду употреблять того, что вызывает хоть какое-нибудь физиологическое привыкание.
      Насмотрелся, знаете ли.
      Москва – город своеобразный, и когда у тебя несколько одноклассников один за другим умирают от передоза, – тут поневоле задумаешься.
      Но бывают, тут уж ничего не поделаешь, ситуации…
      Типа сегодняшней.
      Когда стимуляторы являются самым простым, хоть и опасным, выходом из сложившегося положения. Со всех сторон опасным – можно и в тюрьму сесть, так, чисто случайно.
      И попасть под психологическую зависимость.
      Как говорил в свое время Али, просвещавший меня насчет всеразличной дури: опасность кокаина прежде всего в его кажущейся безопасности.
      Да, он не вызывает привыкания.
      Да, после него не бывает наркотических ломок, даже таких, как после алкоголя. Бодун – это ведь та же ломка, по сути своей.
      Только «легальная».
      Но безопасных наркотиков не бывает вообще, в принципе. За все в этой жизни надо платить, по-другому, увы, не получается.
      И за это – тоже.
      …А вот на тебе – и без «первого» мозги чистятся.
      Иногда так бывает.
      При таких вот наполовину реализованных дурных предчувствиях.
      Адреналин, он, знаете ли, – тоже наркотик.
      И весьма сильнодействующий.
      …Молча спускаемся в лифте, молча выходим на улицу, не торопясь идем в сторону клуба.
      Я не знаю, чем себя занять, и снова закуриваю.
      А он все время таинственно улыбается.
      Похоже, что считает, типа, – бога за бороду поймал.
      Если все-таки случится самый худший расклад, – даже не знаю, как его останавливать.
      А ведь придется.
      По-любому придется, я почему-то так думаю.
      …Зашли в клуб, сдали верхнюю одежду чинному и до синевы выбритому седовласому гардеробщику с необычайно аккуратной лакейской прической, разделенной безукоризненным пробором.
      Странно, думаю.
      Почему у всех гардеробщиков, старших халдеев и прочих прапорщиков сферы обслуживания такая генеральская внешность? Благородная седина, аккуратно отполированные ногти, безукоризненный пробор, тонкие, неторопливые жесты?
      Что это, блин, за мимикрия такая?
      Ведь все равно, сколько ни пыжиться – халдеи и есть халдеи…
      И ничем, никакими аристократичными манерами и благородными сединами их халдейство принципиально не отменяемо и не отмываемо.
      …Уселись.
      Он заказал кружку легкого светлого пива, я, чтоб не идти на понижение градуса, – стаканчик сингл молта, безо льда, естественно.
      И клубный сэндвич с тунцом.
      Самое оно в сложившейся ситуации.
      Сидим молчим.
      Я очередную сигарету прикуриваю. Наконец он не выдерживает.
      – Я, – говорит, – вычислил, над чем ты сейчас работаешь, Дэн. В смысле, что это за таинственная местная командировка, куда тебя наш главный отправил, от прочей рутины освободив. Завидую, чего уж там…
      Так, думаю.
      Значит, по ходу, все-таки придется жестить.
      Этот – не остановится.
      – И? – спрашиваю.
      Он усмехается, берет мою пачку крепкого «Парламента», задумчиво вертит в руках.
      Потом брезгливо отбрасывает в сторону, достает из кармана тонкий элегантный «Милд Севен».
      Распечатывает.
      Закуривает.
      Сидим дымим.
      – Да вот, – ухмыляется, – я тут решил тоже порыть немного в этом направлении. Самостоятельно, на свой страх и риск. Картинка, признаюсь, складывается любопытная…
      – То есть? – поднимаю левую бровь домиком и машу рукой пробегающему мимо официанту. – Чашечку кофе, пожалуйста. Двойной эспрессо, по крепости, а не по объему. Прямо сейчас, до сэндвича.
      – Хочешь понять, насколько я глубоко залез, старый? – догадывается.
      – И это тоже, – киваю.
      Он понимающе хмыкает.
      В его систему координат такая пробивка вполне укладывается.
      – Хорошо, – соглашается, – будем играть в открытую. К тому же карты все одно у тебя на руках. Начальник, он всегда прав. А если не прав – смотри вышеизложенное…
      Я жму плечами.
      Это – не мудрость, это – глупость.
      Мы оба это прекрасно понимаем, и руководствоваться этой хренью ни он, ни я по этой жизни отнюдь не собираемся.
      Обычная ритуальная формула, ничего более.
      – Значит, так, – говорит уже серьезнее, возя кончиком полупогасшей сигареты по дну пока что почти идеально чистой хрустальной пепельницы, – что у меня есть. Бывшая жена не последнего человека в медиа-мире, пребывающая с ним в фактическом, но юридически не оформленном разводе, попадает в аварию. С человеческими жертвами. И тут не так уж и важно, кто кого обгонял и кто кого подрезал. Потому как дамочка весьма известна в стрит-рейсерских кругах Москвы в качестве крутой нелегальной гонщицы. Что-то там такое даже выигрывала, я в этих полукриминальных примочках не слишком сильно рублю. Да и какая разница, в конце-то концов? И в этот раз она тоже была, как они говорят, «на трассе», или «в челлендже». Гонка в тот день имела место быть, совершенно точно. И она в ней не просто участвовала, а даже лидировала на первых этапах. Я проверял в Интернете, там эти идиоты даже состав участников не потерли. Сопляки. Мажоры малолетние. Если прижать организаторов как следует, сдадут любую инфу, которая нам только может потребоваться. Ну да это – неважно…
      Я делаю первый глоток из принесенной официантом чашечки крепчайшего эспрессо, закуриваю очередную сигарету, лениво интересуюсь:
      – А что тогда важно, по-твоему?
      Он морщится.
      – Не пробивай меня, Дэн, не надо. Мы с тобой в конце-концов с универа друг друга знаем. Я когда-нибудь тебе дуру гнал?
      Я успокоительно поднимаю ему навстречу открытую ладонь.
      – Не напрягайся, – говорю. – Это я так, для связки слов. Продолжай, пожалуйста…
      Он одобрительно хмыкает.
      Думает, что одержал первую победу.
      Идиот.
      – Так вот, – продолжает, – это все не важно. Куда интереснее дальнейшее. Следствие неожиданно приходит к выводу, что дамочка шла по трассе без превышения скорости. И это во время нелегальной уличной гонки, в которой здоровые мужики таблетки жрут горстями, чтобы не блевать от перегрузок! И что ее кто-то якобы подрезал. Даже, типа, вмятина небольшая от столкновения осталась. Подрезавший причем, скотина такая, естественно, скрылся с места происшествия! И, гад такой, ни подтверждать, ни опровергать причину аварии, само собой, не собирается. То есть – все в порядке, имеет место быть тривиальный несчастный случай. С кем не бывает. Дело, естественно, готовят к закрытию. С соблюдением всех юридических формальностей, разумеется…
      – А что, – усмехаюсь, – если все так в действительности и было, как ты только что нарисовал? И подрезали, и превышение скорости не доказуемо, и несчастный случай?
      – Самому-то, – морщится, – не смешно?!
      Я опять жму плечами.
      Официант ставит на стол кружку пива и виски, извиняется, что сэндвич пока не готов.
      Любопытно, конечно, что такого сложного в приготовлении элементарного сэндвича, то есть по-русски говоря, бутерброда? Просто не раз замечал, что их временами дольше, чем, скажем, тот же фирменный стейк готовят.
      Причем – далеко не только в этом богоугодном заведении.
      Впрочем, сейчас это все совершенно не важно, разумеется…
      Кир одним глотком ополовинивает кружку и сразу же просит повторить.
      Официант кивает.
      Я осторожно делаю маленький глоток вискарика, катаю янтарную жидкость по небу и языку, глотаю, запиваю из специального стаканчика с ледяной родниковой водой, которую в правильных местах обязательно подают к этому сорту молта.
      – Да всякое, – говорю, – бывает. Я дело смотрел, сам понимаешь. Доказать иное непросто, ой как непросто будет. По документам, по крайней мере, все – чище не бывает, увы. Такая вот фигня, Кир, получается…
      – А зачем, – фыркает, – нам с тобой что-то кому-то доказывать? Мы что, юристы или прокуроры какие что ли?! Факты есть, в цепочку их свести легко, так? Цепочка как версия в журналистском расследовании выглядит вполне логичной, так? А богатых и сильных в нашей стране, сам знаешь, никто не любит, так что на чьей стороне будут симпатии публики тоже не сложно догадаться. А дальше – наше дело прокукарекать, а там – хоть и не рассветай. Работа выполнена, гонорары получены. А имя на этой истории можно сделать – совершенно запросто. Причем серьезное имя. Например, как тебе такая версия, что погибший, возможно, был любовником недоразведенной дамочки, а? И, скажем, бывший муж их жестко ревновал, красиво?!
      – А он что, – давлюсь очередным глоточком виски, – действительно был ее любовником?!!
      – Да мне-то откуда знать?! – морщится раздраженно. – Я что, свечку держал что ли? Или совсем долбанусь и начну искать тех, кто держал? И какая, в принципе, читателям разница?! Был, не был. Может, они вообще впервые друг друга увидели, к делу-то это какое отношение имеет?! Напишем «по слухам», или «по словам хорошего знакомого гонщицы, пожелавшего остаться неизвестным», да и все дела. Версия-то красивая. Поверят, как пить дать поверят…
      Я только башкой мотаю от внутреннего потрясения.
      – Нормально, – говорю, – ты мыслишь…
      Допиваю виски, делаю знак официанту, что хочу повторить.
      Тот снова кивает.
      – Да уж неплохо, – скромно соглашается Кирилл. – Там и еще, думаю, можно много жареного накопать, если хорошо постараться. Не материал получится, а конфетка. На таких себе в нашей профессии имена и делают.
      Вот, вздыхаю про себя, за что я как раз и ненавижу «нашу профессию».
      Но вслух говорю нечто совершенно противоположное.
      – То есть, – спрашиваю, – ты предлагаешь порезвиться на недоказанных и скорее всего принципиально недоказуемых фактах? Возможно, сломать жизнь вполне себе достойным людям? И все это ради одного-единственного материала под имя?!
      – А что, – интересуется, – из этой темы еще чего интересное выжать можно? Ты про этого медийщика что, что-то накопал такое? Ну там, типа того, что он с Кремлем работает? И жену свою бывшую чуть ли не через самый верх отмазывает? Через главного, да? Я, честно говоря, слышал что-то подобное. Ну так это еще лучше! Можно сделать не материал, а целую серию! Прицепить сюда же аварию с сыном министра обороны, сделать конкретную социалку насчет тех, кому «все дозволено»! Обалденно!!! А аварию этой дуры богатой использовать исключительно как прелюдию, как затравку! Дэн, ты – гений, блядь, как я сам-то до такого не додумался?!
      Я снова закуриваю.
      – Скажи, Кир, – спрашиваю, – а ты и вправду совсем-совсем ничего не боишься?
      Он снисходительно улыбается.
      – А чего тут бояться-то? – говорит. – С криминалом наш фигурант вроде как не связан, я пробивал. Интеллектуал с баблом, которое исключительно на собственных мозгах заработал. Самое сладкое, что только может быть в подобного рода ситуации. Да, даже если он и связан с чем-то таким, нам-то чего бояться? Сейчас не дикие девяностые, сейчас журналистов не валят. Он еще нам сам и охрану выделит, чтобы на него ничего такого лишнего не подумали. Сам понимаешь. Фигура почти что публичная, ему дополнительные обвинения ни к чему. Еще и деньги предлагать будет, причем, мне кажется, что немаленькие. Тут главное не пережать с самого начала. Ладно, старый, ты посиди тут немного, я до сортира добегу, а то пиво вместо головы что-то прямо в мочевой пузырь ударило…
      – Хорошо, – жму плечами, – беги, разумеется…
      И, как только он уходит, сразу же поднимаюсь сам и киваю официанту.
      – Ты тут за вещами последи немного, а то нам с приятелем что-то приспичило. И посчитай нас заодно, вдруг убегать придется, твоего сандвича так и не дождавшись. Дела, понимаешь…
      А потом, перед тем как зайти в туалет, сую сотку грина седовласому гардеробщику.
      – Слышь, отец, – говорю, – ты тут проследи, чтобы в сортир за нами никто не нырнул, о’кей?
      Тот только усмехается понимающе.
      – Что, – спрашивает, – разнюхаться что ли решили? Не рановато?
      – А тебе-то, – удивляюсь, – что за дело?
      – Да нет, нет, – выставляет вперед руки, – вообще никакого. Так, черт за язык дернул. Прослежу, конечно, в самом лучшем виде-с…
      – Ну-ну, – хмыкаю и захожу в сортир.
      Кирилл все еще упирается сильной желтой струей в белую стенку писсуара, и я вполсилы бью его головой о кафельную стенку.
      Так, чтобы, ни приведи господи, не потерял сознания.
      Напугать большей частью, ничего более.
      А то у меня к нему еще и разговор пока что имеется.
      Но он, неожиданно, в момент удара что-то чувствует, удивленно вскидывает голову и, со всей дури приложившись о бледно-розовый кафель носом, медленно, как в кино, сползает на пол.
      Кровь, моча, размывающая грязь с подошв модных, немного узконосых ботинок.
      Самопроизвольно сползшие до колен стильные бледно-голубые джинсы с нечаянно расстегнувшимся брезентовым ремешком.
      Все смешалось в доме Облонских.
      Тьфу ты, бля, гадость какая…
      Кажется, чутка перестарался, думаю.
      И, еще немного поразмыслив, добавляю ему пару раз с ноги, целясь по тем местам, где скорее больно и обидно, чем опасно для его, блин, драгоценного для меня в настоящий момент здоровья и сознания.
      Так чтобы парень еще некоторое время не расслаблялся, а пребывал в необходимом для разговора тонусе.
      Но он и не расслабляется.
      Только быстро-быстро перебирая скользящими по им же обоссанному полу ножками, забивается в самый угол и смотрит оттуда – до смерти испуганно, затравленно и вопросительно.
      Придется разъяснять.
      Бить, по-моему, уже достаточно.
      Достаю из кармана штанов сигарету, хлопаю по другим в поисках зажигалки.
      – Ты, – говорю, прикуривая и лениво разгоняя дым ладошкой, – только одну ошибку сделал, Кирилл. Когда решил, что тот, кому в твоем дурацком сценарии предрешено сыграть роль ревнивца-рогоносца-взяткодателя-отмазывальщика, совершенно беззащитен. «Интеллектуал при бабках», говоришь?! «Самое сладкое»?! Ну-ну. Про какие-то нравственные барьеры, которые обязан иметь даже человек нашей профессии, я говорить тут тебе не буду, ибо без толку. Не поймешь. Если тебе эту нотацию читать начинать, так ты даже в сам предмет лекции не въедешь. Поэтому буду с тобой говорить на доступном тебе языке и излагать только голые факты. Остальное и сам додумаешь, не маленький. Согласен?! – резко и зло повышаю голос.
      На таких, как это мурло, обычно действует безотказно…
      Он испуганно кивает, и я удовлетворенно затягиваюсь.
      – Так вот, – выдыхаю дым. – Ты ведь, придурок, решил, что я под этого мужика рою и прикинул, как мне на хвост упасть поудачнее, чтобы и дело свое сделать и с руководством не посраться по полной программе?! Правильно мне проблема видится?! Так дело было?! Ну давай рожай, пока я тебе опять табло не поправил!!!
      Он опять кивает, сипит:
      – Правильно…
      Удивительно, но у него даже взгляд потихоньку светлеть начинает.
      Он что, уже больше не боится?!
      – Ну так ты, как в таких случаях говорят, совершил системную ошибку, дружок, – усмехаюсь. – Я там не рыл, я там, наоборот прикрывал этого самого мужика от представителей, как ты выражаешься, «нашей профессии». По просьбе нашего с тобой главного редактора, тут ты, согласен, совершенно правильно догадался. А вот кто об этом «железного Игоря» мог попросить, даже мне, старичок, в голову прийти не может. И, как я прикидываю, ни мне, ни тебе на эту тему лучше вообще не заморачиваться. Спать лучше будем.
      Выкидываю окурок, он шипит в моче, я морщусь.
      Он непроизвольно дергается, но продолжает слушать.
      Причем внимательно.
      – Но уровень этих людей, в принципе, – вздыхаю, – наверное, не то что мне, но даже и тебе, тупому обсосу, должен быть понятен, смекаешь? Я-то об этом сообразил сразу же, как только увидел, какие люди и с какими погонами и удостоверениями с ментами общались по поводу этого несчастного случая, прямо на месте происшествия. Так что если не хочешь, как минимум, сменить профессию и поменять место жительства, держись от этой истории подальше, дружок. Москва – город опасный, сам понимаешь. И непредсказуемый. А еще лучше – беги ты от этих фактов, которые то ли выяснил, то ли сам себе напридумывал, а самое главное – от людей, которые за этими фактами стоят, прямо впереди собственного визга.
      …Он дослушивает мой монолог, и в конце последнего предложения презрительно сплевывает, прямо на оскверненный его выделениями когда-то белоснежный и стерильный кафельный пол.
      – Сигаретой, – спрашивает, – не угостишь? А то мои там, на столике остались…
      Я киваю, лезу в пачку, достаю оттуда сигарету, прикуриваю, аккуратно передаю ему, старательно мониторя ситуацию.
      Так, на всякий случай.
      Мало ли что ему в голову взбредет?
      Еще, не приведи господи, и в драку полезет. А я уже на взводе, адреналин бушует, могу сдури и добить.
      А это – галимый криминал.
      Оно мне надо?
      Да и людям, которым я сейчас помогаю, такое «решение проблемы» насрет в полный рост.
      И – прямо на голову.
      То, как он быстро собрался, ему только в плюс, я так думаю.
      – А что, все это просто так сказать нельзя было? – затягивается. – Обязательно нужно было нос мне ломать и ребра, похоже, калечить?! Или ты считаешь, что я настолько тупой, что после этой инфы полез бы туда дальше, рога себе обламывать?!
      На самом-то деле – мне просто хотелось его опиздюлить.
      Очень хотелось.
      Аж зубы сводило.
      Наказать.
      Даже не его, а себя в его лице.
      За то, что позволил столько лет водить себя за нос этому конченому во всех смыслах этого слова ублюдку.
      О, господи!
      А ведь он мне – даже совершенно искренне нравился.
      И приятельствовали мы с ним еще с универа, когда я, после года академки на курс младше вынужденно перевелся. Даже в газету нашу его только после того, как я Игорю словечко замолвил, взяли.
      Ну и не идиот я после этого?!
      Убил бы, прямо сейчас, на месте, аж до боли в ушах хочется.
      Но говорю я ему, разумеется, нечто совершенно противоположное.
      – А я, – усмехаюсь максимально криво, – как раз о твоем здоровье и беспокоился. Потому как в этой жизни, как выясняется, чуть больше тебя пока что понимаю. А ты мне вроде как не чужой. Ты уверен, что после того, как ты эту тему рыть начал, тебя никто не мониторит, нет?! Вот и я не уверен. А так – вот тебе и выход, дружок. В виде больничного листа, полученного на вполне законных основаниях. Известный журналист крепко избит незнакомыми и не установленными милицией хулиганами, въезжаешь? Бывает. И на тебя рукой махнут, и мне спокойней. Потому как любой другой выход – это, в первую очередь, доклад непосредственному начальству. Сечешь фишку, какими неприятностями для нас с тобой это могло бы закончиться?
      Он еще раз шмыгает разбитым носом, отбрасывает докуренную до самого фильтра сигарету.
      – Спасибо, – говорит на полном серьезе, – я не прорубил, сдуру. Был не прав. Зато сейчас понимаю, почему ты редактор ключевого отдела, а я всего лишь спецкор. А раньше – завидовал…
      Я только головой качаю.
      Не в этом дело, думаю.
      Просто ни один вменяемый начальник таких, как ты к власти и на пушечный выстрел не подпустит.
      Потому как – себе дороже.
      Да и ладно бы только себе.
      Это какой же пиздец был бы в этой жизни, если б у власти было достаточное количество вот таких «честных и крепких профессионалов без слабостей и вредных привычек»?
      …Он, охая и аккуратно держась за кафельную стенку, медленно и со скрипом поднимается.
      Натягивает мокрые штаны, пытается брезгливо отряхнуться.
      – Ты, – говорит, – иди, Дэн. Я теперь тут еще долго себя в порядок приводить буду, похоже…
      – Хорошо, – киваю, – я расплачусь и предупрежу Игоря, что видел тебя избитым и отправил домой. Твою сумку оставлю у гардеробщика, он же и вызовет такси. Езжай отлеживайся, и пока все не закончится, даже на улицу старайся пореже выходить. Так, на всякий случай…
      – Я понял, – кивает серьезно, – так и сделаю. Главный ругаться не будет?
      – Да что, – делаю удивленное лицо, – он не мужик что ли? Все будет в лучшем виде, не беспокойся.
      …Игорю я, разумеется, все обязательно расскажу.
      Таких уродов в профессии, какой бы блядской эта самая профессия ни была, – оставлять нельзя.
      Если, разумеется, хочешь сохранить хотя бы крупицу самоуважения.
      Закон.
      Говорят ведь, что «правильные» столичные шлюхи крепко бьют, а то и уродуют до неузнаваемости тех своих «коллег», кто сдуру выходит на службу с «профессиональными заболеваниями».
      И – даже не из каких-то прагматических соображений, а просто потому, что «так положено».
      А мы, четвертая, прости господи, власть, чем хуже?
      Так что как только он выздоровеет и у Инги все устаканится, – мальчика обязательно подставят.
      По полной программе.
      Уж в этом-то я, зная Игоря не первый год, – ну нисколечко не сомневаюсь.
      Причем подставят на чем-то, что совершенно никак не связано ни со мной, ни с этим нашим разговором в сортире.
      Ни в коем случае!
      А зачем?
      Существует миллион других вполне себе даже симпатичных возможностей.
      Подставить нашего брата, если ты знаешь редакционные механизмы, – как два пальца об асфальт.
      На чем угодно, хоть на той же левой «джинсе», как у нас завуалировано называют скрытую рекламу в журналистском тексте. На которую любое вменяемое редакционное начальство, если профи не переходит определенную грань, склонно смотреть хоть и слегка искоса, но все-таки с понимающей улыбочкой и сквозь пальцы.
      В отличие, скажем, от рекламных отделов, где вообще не понимают, как можно печатать названия каких-либо брендов, не испросив с них для начала совсем немножечко денег.
      До анекдотов доходит.
      Как-нибудь попозже могу рассказать пару-тройку случаев.
      Сейчас не до этого.
      А мальчику через знакомых просто предложат такую сумму, что он не сможет устоять, а потом демонстративно поймают за руку.
      И уволят с занесением в «черные списки».
      Невеселая, надо признать, ситуация.
      Но иначе не получается.
      Впрочем – это уже не мои проблемы, а его собственные.
      Жила-была девочка – сама виновата, что называется…
      …Выхожу из туалета и первое, с чем сталкиваюсь, ехидный и ожидающий чего-то взгляд гардеробщика.
      – Что, – спрашивает, – задолжал тебе парнишка немного?
      – А тебе-то, отец, – удивляюсь в ответ, – от этого что за радость?!
      Он выжидательно смотрит, потом небрежно поднимает правую руку и трет указательным и средним пальцами.
      – Да так, – говорит, – господь делиться вроде как велел. А то тут у нас как раз отделение милиции неподалеку почему-то располагается…
      Я сначала слегонца теряюсь, но потом – прихожу в себя.
      Ну и ни хрена себе тут у них порядочки, думаю.
      Не знал, не знал…
      Я даже не пытаюсь справиться с очередным адреналиновым выбросом.
      Наоборот.
      Очень даже вовремя некоторые вещи в нашей жизни случаются, я почему-то так думаю…
      Ухмыляюсь, пододвигаюсь поближе, перегибаюсь через стойку и, сгребая ладонями лацканы его роскошного служебного пиджачка с помпезными серебряными галунами, совсем немного приподнимаю старого пердуна над холодным и гладким, как скользкий осенний лед, мраморным полом пустующего коридора сего достойного заведения.
      Даже секьюрити куда-то слились.
      Типа, покурить вышли.
      Я, кстати, так понимаю, что он же их и отослал, чтобы со мной разговаривать было удобнее.
      В моих глазах сейчас, чувствую, концентрируется вся жизненная мудрость, воспитанная беспредельными уличными акциями времен моей беспокойной и бестолковой районной юности.
      И вся наработанная и воспитанием, и происхождением суровая классовая ненависть, – к этому непрерывно пытающемуся меня поиметь бесчисленному и неистребимому халдейскому племени.
      Хоть дустом их, сцуко, трави, как тараканов.
      Все равно выживут.
      И нас переживут, по-любому.
      Как это ни печально…
      – Ты, отец, – спрашиваю максимально ласково, – точно ничего не попутал? Или я мало тебе деньжат на жизнь подкинул? Или ты, хрен старый, почему-то решил, что с тривиальным мелким бандосом дело имеешь?!
      Он хрипит, багровеет, задыхается, хватается ладошками за мои рычаги, потом понимает тупую и беспощадную бессмысленность происходящего с ним процесса.
      В том смысле, что денег он больше точно не получит.
      А вот неприятности, кажется, – только начинаются…
      – А-а… о-о… да-а нет, – хрипит, – доста-а-аточно. А-а-атпусти-ите-е-е… пажа-а-алста-а…
      Я его отпускаю, он падает на колени, потом слегка приходит в себя и поднимает в мою сторону мутнющие от пережитого глаза пожилого, вечно унижаемого, хорошо побитого жизнью и крепко пьющего человека.
      Как-то они не очень сочетаются, эти глаза, с другими деталями его, прости господи, имиджа…
      – Хотелось бы, – мотая из стороны в сторону башкой, говорит честно, – конечно, большей суммы. Хотя бы немного. Но вы были достаточно убедительны, молодой человек. А теперь уходите побыстрее, прошу вас, пожалуйста. Потому что сейчас охрана подойдет. А судя по вашему настрою и боевой подготовке, мне тут совсем не нужны никакие неприятности.
      Я ухмыляюсь.
      – О как, – говорю, – у нас, оказывается, речь-то поставлена. Филфак, не иначе. Или еще что гуманитарное. В прошлой жизни. Тем лучше. Приятно иметь дело с образованным и понимающим жизнь человеком. Так ведь?