Наследство Алвисида - Замок Пятнистой Розы

Его взяли в плен. Ее ударили по лицу и прогнали. Да еще сунув в руку два рехуана! Ее вообще не считали за человека, приняли за гнусную уличную девку!

Ее лишили любви, пусть мимолетной, пусть на час, но так ей необходимой — она ждала этого часа всю жизнь! Всю жизнь! И не собиралась сейчас отступать. Она сама не знала откуда в ней взялись решительность и силы.

Отбежав за угол, она остановилась и отдышалась. Две мелкие серебряные монеты, зажатые бородачом в ее кулачке, жгли кожу. Она опомнилась и отбросила их, словно это были мерзкие жабьи головы или еще что хуже. Звон монет о камень мостовой привел ее в чувство.

Ее любовь украли, но она не сдастся, она пойдет за ними!

И, ничего в мире больше не боясь, Сейс, словно лесная кошка, стала красться невидимой тенью за фургоном, увозящим ее любовь.

Фургон выехал за город, мимо свалки, направляясь по дороге к южному порту.

Прячась за деревьями, не соображая куда идет и как будет возвращаться, Сейс не упускала фургон из виду. Она даже не замечала, как тяжело дышит, как часто бьется сердце в груди — она только боялась потерять в ночи свет факелов тех негодяев, что забрали ее любовь.

Фургон остановился и она подобралась совсем близко, почти забыв об осторожности. Она старалась не пропустить ни слова. Она не желала потерять Мейчона, на сегодняшнюю ночь он ее! Он обещал это.

Когда бородатый бандит спросил Мейчона о каком-то месте, где он с кем-то должен встретиться и пригрозил, что Мейчона будут пытать пока не скажет, Сейс вдруг сообразила, что речь идет о «Сладкой свободе». Она уже хотела выскочить из-за дерева-укрытия и сказать про это бандитам, чтобы они оставили Мейчона в покое, но что-то ее остановило.

Это оказался шум большого каравана, направляющийся из города, от аддаканов, к южному порту. Она подумала, что это, может быть, шанс на спасение Мейчона.

Но разбойники тоже заметили караван.

«Времени не хватило поговорить по душам, Мейчон из Велинойса, прощай!» — услышала она отвратительный голос бородатого бандита.

«Прощай!» — значит, они отпустят его.

И тут же она услышала предсмертный всхрип. И в свете разбойничьих факелов увидела, как Мейчон безжизненно повалился на землю.

Она не закричала — закрыла рот обеими руками. Из глаз не полились слезы, хотя губы задрожали. Даже заплакать по-настоящему она не смогла, все было пусто внутри. Сейс знала, что жизнь — мерзкая штука, но не думала что настолько жестокая: едва заметно подмигнула счастьем и издевательски расхохоталась.

Бандиты оттащили тело убитого Мейчона и скрылись. А она стояла у своего дерева, не в силах даже пошевелиться.

Мимо прошел караван, а она все стояла у дерева. Но слезы все-же потекли по щекам, и она не знала — плачет по себе или по Мейчону.

Наконец караван ушел столь далеко, что уже не доносились голоса и потухли вдали светлячки факелов.

Она была одна, ночью, в луддэкском лесу — только представить и то страшно. Где-то шагах в восьмидесяти от нее лежало тело того, кого она любила. Или могла полюбить и очень хотела этого — как угодно.

И она пошла туда, по наитию, несколько раз натолкнувшись на деревья. Какой-то сучок больно процарапал по виску.

Она ничего не видела в темноте и каждый лесной шорох заставлял ее вздрагивать. Она шла с расставленными руками, с ужасом думая, что заблудится и не найдет потом дороги. В конце концов она споткнулась о что-то, наверное, о пень, и упала, от испуга громко закричав. С ветвей деревьев встревоженно вспорхнули птицы.

Словно слепая — а в ночи почти все слепы — она стала ощупывать землю. И услышала тихий голос:

— Кто ты?

Голос Мейчона. Мейчона!!!

— Мей… Мейчон? Это я, я — Белка, — взволнованно зашептала она. — Я шла за фургоном… Я все слышала. Но ведь тебя же убили, бандиты проверяли, что ты…

— Меня так просто не убьешь, — через боль усмехнулся Мейчон. — Но руки и ноги перевязали на совесть, не распутаться.

— Я сейчас тебя развяжу, — не веря собственному счастью и почему-то шепотом сказала Сейс.

* * *

На острове Брагги учат многому, но всю тамошнюю науку можно определить, при желании, и одним словом: умение выжить. Выжить, любой ценой.

В частности, Мейчона научили останавливать на время все жизненные процессы, кроме умственных. И когда его высадили из фургона в лесу, он был готов к любому повороту событий. Он был готов даже перенести удар в сердце, хотя и для него это было крайне опасно и могло кончится печально.

Но, слава Димоэту, никто из напавших не знал, что сердце у него с правой стороны. Когда после удара на его губах появилась кровавая пена из заранее прокусанной кожи щеки, убийцы поверили в его смерть.

Да и как не поверишь, если сердце не бьется и дыхания нет.

Зато Мейчон узнал кое-что интересное. Не шибко, чтобы очень. Но теперь-то ему уж точно необходимо во всем разобраться. Дело чести и жизни.

Он собирался резким движением вывернуть кости ладоней и освободить руки из пут, как услышал, что по лесу кто-то идет. И идет кто-то, кто в лесу никогда не ходил, тем более — ночью. Идет прямо на него, сейчас споткнется. Мейчон замер.

Он крайне удивился, услышав на свой вопрос голос девицы из элираната, о которой он и думать забыл. А она, вишь, не забыла, шла за ними. Страшно ж ей, наверное?

— И тебе не страшно… Сейс? — спросил он.

Ее имя далось с некотором трудом.

Девушка была полностью сосредоточена на распутывании узла цепочки, скованной из мелких звеньев.

Мейчон мог бы освободиться и сам, но ему было приятно, что она здесь и чувствует себя чуть ли не его спасительницей.

— Что? — не поняла она. — Я не вижу ничего, а тут еще узел не пойми какой. Вот, сейчас…

— Я спрашиваю: тебе не страшно? — улыбнулся в кромешной темноте Мейчон.

— Сейчас уже нет. С тобой не страшно, кра… Можно мне звать тебя просто Мейчон?

— Конечно.

— Вот, получилось! — обрадовалась она. — Сейчас я тебе ноги распутаю.

— Да я сам, — сказал Мейчон, разминаю затекшие руки и садясь. — О-ох…

Сейс пыталась прижаться к нему. Она была счастлива сейчас. Очень счастлива.

Ее пальцы задели торчащую в левой половине груди Мейчона рукоять кинжала.

— Ой! — воскликнула она.

— Тряпка есть какая-нибудь? — спросил Мейчон. — Надо вынуть его, кровь хлынет.

— Сейчас, сейчас, я от платья оторву, — торопливо схватилась за порванное платье Сейс.

— Не от ворота, — остановил ее Мейчон. — Рукав оторви.

Он вынул кинжал из раны и прижал тряпку. Она не видела непроизвольную гримасу боли на его лице.

— Они же в сердце попали, — удивилась девушка. — Ты что заколдованный? — в ее голосе прозвучал испуг обычного обывателя перед магией.

— Нет, — сказал Мейчон, — просто я живучий.

Он нагнулся и ловко распутал цепочку, стягивающую ноги. Обе цепочки убрал в карман, кинжал убийцы сунул за пояс.

— Помоги мне встать, — попросил он. — Мне нужно идти… в город.

— Только не бросай меня, Мейчон! — с ужасом воскликнула она.

— Не бойся. Рана не помешает мне защитить тебя, а меч, слава Димоэту, они не взяли. Дважды за ночь так глупо не попадаются. Никого не бойся.

— Я не о том, Мейчон…

— А о чем? — не понял он.

— Не гони меня! Пожалуйста… Потом, когда буду в безопасности…

Мейчон улыбнулся, но ничего не ответил. Левой рукой опираясь на девушку, он встал. Правой рукой он зажимал рану на груди, мысленно концентрируя все резервы организма, как учили на Брагги, чтобы рана быстрее затянулась. Он пожалел, что с ним нет его сумки с бальзамами.

— И куда теперь идти? — спросила Сейс, чтобы хоть что-то сказать.

Она не услышала того, что хотела сейчас услышать больше всего.

— Лес вокруг, ничего не видно, как узнать где дорога?

— Там, — сказал Мейчон, опираясь на ее плечо. — Я запомнил, когда меня несли, словно мертвеца. Идем.

Они вышли на дорогу. Мейчон уверенно повернул в сторону городу.

— Ты, что видишь в темноте? — удивилась Сейс.

— Плохо, — честно признался Мейчон, он думал о другом. — Просто я умею запоминать путь, по которому иду… Или меня несут…

Они медленно пошли по дороге, регулярно ремонтируемой за счет королевской казны. Мейчон опирался на Сейс, правую руку с тряпкой прижимая к ране.

Сейс было тяжело, но она не думала об этом. Она была счастлива идти вот так с сильным, красивым мужчиной, который чуть не погиб из-за нее — она видела его на Состязаниях и не сомневалась, что если бы бандиты не приставили нож к ее горлу, он просто не дал бы себя связать, с легкостью справившись со всеми, сколько бы их там не было.

А еще она думала, что только бы он ее не прогнал, когда дойдут до города. Кто она для него? Уличная девка, объевшаяся дурманящими фруктами и попавшая в элиранат. Она не такая! Но как объяснить это человеку, который, хочешь верь, хочешь — нет, за несколько часов стал для нее любимым и самым желанным? Ей столько хотелось рассказать ему — всю душу вывернуть, ничего не утаить. Но она боялась. И они молчали.

Когда они вошли в город уже начинался рассвет — ночь, отданная торговцам и разбойникам заканчивалась. Им на встречу выехала припоздавшая телега с товаром. Охранники мрачными взглядами посмотрели на Мейчона со спутницей.

Мейчон постарался собрать все силы, которых оставалось не так уж много — кто знает, может и простые торговцы, завидев легкую добычу, шалят? Хотя что возьмешь с рваных и уставших ночных гуляк, какими виделись они, наверное, торговцам.

Телега проехала мимо. Мейчон убрал пальцы с рукояти меча и вновь левой рукой тяжело оперся на плечо девушки. От Сейс не скрылся этот жест.

— Где «Сладкая свобода»? — устало спросил Мейчон.

И вдруг ее прорвало, она осмелела, сама того не ожидая:

— Какая тебе «Свобода»? Ты еле жив, едва не погиб! Надо лечь и вызвать мага-эскулапа! Пойдем ко мне, — последнюю фразу она произнесла чуть ли не умоляюще.

— У тебя есть дом?

— Да, есть. От бабки достался. Он не очень… ну, хороший. Но большой. Мы там сдаем комнаты… Я тебя поселю в самой лучшей… И денег не возьму… Ты же мне жизнь спас, — добавила она на всякий случай. Чтобы он думал, что она это из благодарности предлагает. На самом деле она просто хотела ухаживать за ним, приносить ему еду, смотреть на него, когда он спит…

Мейчон какое-то время размышлял.

— Ты сможешь сходить в дом элла Итсевд-ди-Рехуала и взять мои вещи? Не надо магов, у меня есть бальзамы.

— Конечно, Мейчон, я сделаю, как надо…

— Кто-то очень хочет, чтобы я был мертв, — сказал Мейчон. — Значит, побудем временно мертвецом, чтобы появиться в самый неожиданный момент. Идем к тебе, Сейс. Наверное, тебя послал ко мне сам Димоэт.

Сейс хотела взлететь в небеса от этих слов. И хоть у нее не было крыльев, она была счастлива.

— Идем, Мейчон. Нам вон на ту улочку сворачивать, а потом, через семь кварталов, повернуть, потом дворами, на проезд Фиинтфи и по нему уже до самого дома. Далеко, но мы дойдем.

Глава 7

Среди шестидесяти четырех знатнейших эллов Аддакая, представлявших все континенты, на Арену Димоэта вышел Мейчон в золоченых доспехах, дающих ему право участвовать в заключительном дне Состязаний Димоэта. Зрители бурно приветствовали его, как победителя первого дня Состязаний, как выходца из простого народа, собственным трудом, мужеством и умением добившегося того, чтобы идти в одном ряду с самыми знатными эллами.

Несмотря на бальзам, рана, полученная шесть дней назад еще давала о себе знать. Маг-эскулап, осматривая обнаженного Мейчона, нахмурился при виде его раны и покачал головой. Но ничего не сказал.

Стоя в ряду знатнейших эллов в роскошных доспехах, Мейчон понимал, почему победители первых дней прежних состязаний Димоэта почти никогда не проходили дальше третьего круга. Состязания проводятся конные, а кони — привилегия эллов.

Конечно, Мейчон, знаком с конем и копьем, но все же… Если выбьет противника из седла, тот станет его легкой добычей, несмотря на тяжелые доспехи, но если собьют его, Мейчона, то если не сдастся сразу, просто затопчут конем в тяжелых доспехах или сверху изрубят мечом в капусту. Стащить всадника с коня вряд ли удастся, но попробовать всегда можно…

Вчера, когда он пришел регистрироваться на состязания эллов, ему предоставили возможность выбрать себе боевого коня из конюшен при Храме Димоэта и боевые доспехи. Что он тщательно и сделал, несколько сомневаясь, что сможет на Арене достигнуть полного взаимопонимания с конем, от которого будет многое зависеть во время боя. Но он был готов сражаться до последнего.

За промежуточные победы в последний день состязаний победитель не получал ничего. За общую победу — совершенно невозможную, непредставимую сумму в четыре тысячи золотых рехуалов. Отказаться от такой возможности Мейчон не мог, не в его правилах. К тому же, победитель Состязаний имеет право говорить сегодня с самим Димоэтом.

Для этого можно было воскреснуть. Потому что любая, самая плохая новость, лучше полной неизвестности.

А Мейчон ничего не знал о судьбе Трэггану.

* * *

На утро после того злополучного дня и последовавшей за ним ночи, провалявшись несколько часов в полудреме, Мейчон попросил Сейс сходить в дом Трэггану за его сумкой.

Чтобы не вызывать подозрений у обитателей дворца, среди которых наверняка был шпион, он написал, вспомнив Дойграйна, завещание на имя Сейс, согласно которому она наследует все его вещи и сочинил для нее вполне правдоподобную басню о их знакомстве и о ее присутствии при его гибели, что, частично, было истиной. После некоторого размышления, он попросил ее также отправиться на Торговую площадь, разыскать Дойграйна Ер-Оро и привести его к нему.

Она отсутствовала долго и вернулась в сопровождении тушеноса, который нес довольно тяжелые доспехи, завернутый в тряпку старый костюм Мейчона с золотыми рехуалами в карманах и сумку.

Первым делом Мейчон обработал рану и, почувствовав облегчение, смог говорить.

Дойграйн не думая согласился на предложение Мейчона по возвращению долга; он достаточно выиграл, сделав ставки на Ристалище Чести и, значительно больше — на Арене Димоэта. Он стал богат, но, растерявшись от этого богатства, не истратил ни единого рехуана и по-прежнему работал тушеносом. Его разбудили после ночной работы, когда его разыскивала Сейс по просьбе Мейчона, но он не в претензии. Честно говоря, он уже и не мечтал о возвращении пятнадцати золотых, не то, что с процентами. Но мысль пожертвовать тогда, в «Возвращенной сказке» частью найденного сокровища, чтобы уберечь хоть что-то, принесла ему поистине сказочное богатство. Если быть до конца откровенным, он просто не знал что с ним делать. Дойграйн с радостью согласился помогать Мейчону в чем угодно…

В мгновение его благодарственных излияний в доме Сейс появилось новое действующее лицо — старик в одежде слуги элла Итсевд-ди-Реухала.

Мейчон откинулся на подушку и задумался.

Вряд ли это был шпион — узнай доносчик, что Мейчон жив, он не стал бы этого раскрывать, а помчался бы с новостью к хозяину, чтобы тот спланировал новое покушение.

Мейчон решил рискнуть.

Это оказался Гирну, обеспокоенный судьбой хозяина. Он проследил за Сейс и тушеносом, понял, что Мейчон жив, и решил поговорить со старым другом Трэггану.

Мейчон долго выспрашивал старого слугу, силясь понять насколько искренни его намерения — свой человек во дворце Трэггану был ему просто необходим. К тому же, Мейчон — воин, он практически не знает Города Городов. А Гирну в курсе куда обращаться почти во всех случаях жизни и имел знакомства среди писарей Храма Правосудия и в главном элиранате.

Мейчон решил рискнуть. Договорившись, что Дойграйн будет приходить во дворец за новостями, Гирну отправился домой.

Однако к вечеру следующего дня Гирну вынужден был насовсем перебраться в дом Сейс.

С утра Гирну отправился в главный элиранат, чтобы встретиться со своим хозяином и обговорить по просьбе Мейчона совместный план действий. Но личного секретаря элла Итсевд-ди-Реухала к хозяину не пустили. Ему очень вежливо было сказано, что обвинение еще не предъявлено и в Храм Правосудия Трэггану еще не представлен.

Когда Гирну заявил, что наймет самого лучшего в Реухале защитника, ему ответили, что и его не пустят, пока Трэггану не представлен в Храм Правосудия, а представят его, когда элиранату будет угодно. Гирну знал, что могут и не представить. Он неоднократно слышал рассказы об узниках реухалской тюрьмы, сидевших без предъявления обвинения и суда по несколько сроков Димоэта и давно забывших собственное имя и за что их вообще арестовали.

Гирну спросил: а когда будет предъявлено обвинение? Ему ответили, что этим вопросом вообще могут интересоваться исключительно близкие родственники, то есть отец или жена, а также король, как реухалский, так и итсевдский.

Гирну отправился домой и просил эллину Млейн принять. Когда он вошел к ней, она стояла, высокомерно задрав подбородок чуть ли не к потолку, и на вопрос о судьбе мужа заявила слуге, что это не его дело, а ее муж, убийца, заслуживает смертной казни. Рядом сидел в кресле ее отец, контролирующий и одобряющий каждое слово дочери. Гирну по его лицу видел, что он уже примеривает на себя роль опекуна внука — наследника Итсевд-ди-Реухала и Реухал-ди-Кремана — тем самым значительно поправив свои финансовые дела.

Гирну спокойно сообщил, что в таком случае отправиться на прием к королю Итсевда. Элл Канеррану сорвался на крик и заявил, что задета честь его семьи, что он сам во всем разберется и он не допустит, чтобы какой-то слуга совал нос в не в свое дело.

А за ужином Гирну почувствовал странный запах от похлебки, похожий на тот запах, что исходил от вечернего пива, после принятия которого всю ночь и последующий день Гирну не мог связно мыслить и встать с постели. Он сказал остальным слугам, что ему необходимо поработать над документами хозяина, чтобы привести их в полный порядок и отправился в нижний кабинет, попросив принести ужин туда. Ему принесли другую тарелку, от которой исходил такой же странный, едва уловимый запах. Гирну отправился на задний двор к собакам и скормил ужин одной из них. Через полчаса она издохла.

Тогда старый слуга собрал вещи и отправился к Мейчону, полагая, что его жизнь еще пригодится хозяину. В то, что Трэггану убил монаха, Гирну не верил с самого начала, а после рассказа Мейчона окончательно убедился в этом.

Через знакомого писаря элираната, удалившегося по старости на покой, Гирну пытался выяснить что-нибудь о Трэггану. Но место его заключения содержалось в строжайшей тайне. Выяснить не удалось ничего вообще.

Мейчон хотел самолично заявиться к элирану шестой грани Дилеоару, якобы для дачи показаний, как и обещал, но решил воздержаться от подобного рискованного шага — его тоже могли арестовать по любому надуманному предлогу. По совету опытного Гирну он на всякий случай написал прошение в элиранат, где вкратце описал ночное нападение якобы с целью ограбления и просил расследовать его.

Гирну отнес прошение, и с помощью своего знакомца устроил так, что оно было приобщено к остальным делам и тут же забыто — мало ли таких происшествий происходит в ночные часы, все не расследуешь. Врагам незачем знать, что Мейчон жив, но и нарываться на неприятности по поводу неявки в элиранат в назначенное время тоже незачем.

Полная неизвестность изводила Мейчона — Трэггану вполне уже могло не быть в живых. Его могли тихо придушить. Он мог сам не выдержать того, что от него отказалась любимая женщина и покончить с собой. И Мейчон никак не мог забыть странного запаха меча малкирца, нанесшего Трэггану незначительную рану. Если это был яд Каурры, то Трэггану умрет в тюрьме, и все, что остается Мейчону — отомстить. Но надо выяснить кому. Значительный свет на это дело, по мнению Мейчона, должен был пролить суд над Трэггану, но суда вообще могло не быть. Млейн и ее отец не были заинтересованы в суде и казни Трэггану — осужден, значит виновен и на благородное имя ложится пятно. Их больше устраивала полная неопределенность: нет суда — нет вины, а сгинул муж в тюрьме, так ничего не доказано.

Пользуясь старой дружбой, Гирну отвел Мейчона к магам октаэдра порядка. Там, за плату разумеется, ему выставили склянки со всеми известными в мире ядами. Он тщательно понюхал, как пахнет яд каурры — меч малкирца, определенно, имел другой запах. Но у Мейчона нехорошо покалывало в душе и он опробовал на запах все склянки.

К ужасу своему он понял, что, может быть, был прав — яд Смеллы очень напоминал тот запах. Правда, ручаться Мейчон не мог. Яд Смеллы тоже действовал не сразу, как и яд каурры, и тоже не имел противоядия. Но если отравить ядом Смеллы, человек проживет еще долго — не менее трижды по восемь дней, но может и целый год. Смерть будет мгновенной и внезапной.

И все же Мейчон не был уверен. Он пытался успокоить себя, что почувствовал запах какого-нибудь бальзама или мази — и не от меча а от самого малкирца. Да и был ли запах? Мейчон уже не знал.

Мейчон хотел было попытаться пробиться на прием к королю Итсевда, как человек, принесший ему славу на Арене Димоэта. Но это означало бы прежде времени раскрыть, что он жив и жаждет мести. Впрочем, месть не удовлетворила бы Мейчона — он хотел спасти друга.

Поэтому он вышел на Арену Димоэта, чтобы с оружием в руках доказать свое право упасть к ногам мудрого Димоэта и у верховного бога просить справедливости.

И стоя, в шеренге лучших рыцарей мира, он увидел перед собой лицо Сейс. Только глаза у нее были той, утерянной навсегда, а губы и волосы — той, что послал ему сам Димоэт.

* * *

Маг-герольд начал представлять участников Состязаний. Каждый элл имел титулы и заслуги, перечисление которых занимало по несколько минут.

— Элин Мейчон, защищает цвета Итсевда, победитель первого дня соревнований, — объявил маг-герольд и трибуны взорвались от восторга. — По решению магов-эскулапов элин Мейчон снят с состязаний, поскольку раны не позволяют ему сражаться, — все тем же громким торжественным голосом сообщил он.

Трибуны замерли. Повисла тишина, которую сменил разочарованный вздох. Такого поворота событий не ожидал никто, даже сам Мейчон. Затем послышались возмущенные крики — многие поставили свои денежки именно на Мейчона, надеясь отыграться за неудачи в первый день.

Мейчон не стал изображать горе, апеллировать к публике, вздевая вверх руки или срывая с себя золоченые доспехи в знак протеста. Воин молча должен принимать удары судьбы — раз так хочет сам Димоэт, ничего не изменишь.

Маг-герольд выждал пока страсти, вызванные столь неприятной новостью, улеглись и продолжил:

— Элл Варрак-ди-Семеллайна Дижаггу, победитель…

Мейчон злился на себя, за неправильно принятое решение. Лучше было бы сидеть тихо до суда над Трэггану и пусть пока неизвестные противники думали бы, что он мертв. О, он дорого бы дал, чтобы иметь возможность увидеть сейчас некоторые лица на трибунах, посмотреть их реакцию при объявлении его имени. Еще бы знать чьи именно лица…

Но в конце концов, все не так уж плохо. Снят с Состязаний магами-эскулапами, это не значит, что проиграл. Не победил, но не побежден. И имеет право вечером явится в Храм Димоэта, чтобы лично приветствовать верховного бога и просить о справедливом суде для Трэггану — больше ничего и не нужно.

— Элл Даггорд, младший сын короля Магвейлы, победитель…

Мейчону нечего больше было здесь делать, но он не знал, как уйти. Он ждал окончания представлений, твердо зная, что на бои не останется.

Наконец, торжественное представление участников закончилось. Принесли и поставили корзину с черными кубиками — наверняка с теми же самыми, что использовались в первый день.

Но ритуал был другим. Две юные красивые девушки в светлых одеждах и золотыми венками на головах вынимали по кубику — это и были соответствующие пары сражающихся, о чем маг-герольд тут же громогласно и провозглашал.

Кубик Мейчона достался какому-то эллу из Реухала и Мейчон подумал, что тому сильно повезло. Во всех смыслах. Мейчон уже знал, что воинское искусство у реухалских эллов не в почете, зато гонора и спеси хоть отбавляй. И этот реухалец, единственный из трех, участвующих в Состязаниях, пройдет в следующий круг.

В отличие от первого дня состязаний, пары сражались не все вместе, а строго по очереди, чтобы зрители видели все нюансы каждого боя. Ну, и чтобы праздник длился подольше, разумеется, ведь участников во второй день не в пример меньше, чем в первый.

Наконец жеребьевка закончилась и рыцари собрались идти в отведенные им комнаты переодеваться в боевые доспехи.

Маг-герольд произнес:

— Главный судья соревнований, наследник реухалского престола его высочество принц Марклит, приглашает победителя первого дня состязаний элина Мейчона в свою ложу в качестве почетного зрителя.

На трибунах снова пронесся гам и свист. Он относился не к Мейчону, а к магам-эскулапам, не допустившим любимца к Состязаниям.

Это был шанс, от которого Мейчон не мог отказаться, хотя довольно смутно представлял себе, как требуется говорить с особами королевской крови, соблюдая весь этикет. Он, правда, подумал, что его высочество знает, что воин — не придворный льстец, и раз приглашает, значит, либо так хочет, либо так положено все по тому же стократ проклятому Трэггану этикету. Так или иначе отказываться от такого предложения нельзя, да и неразумно.

К Мейчону подошел человек в одеждах с символикой реухалских королей и с поклоном сделал жест, предлагающий следовать за ним.

Мейчон, как был в золоченых парадных доспехах, прошел в королевскую ложу. Встал перед троном и преклонил колено.

— Ваше высочество, — глядя в глаза наследнику реухалского престола, — я благодарен вам за приглашение и то, что вы оценили мое умение. Я крайне опечален решением магов-эскулапов и хотел бы просить вас…

— Да, элин Мейчон, — прервал его принц, — мне тоже крайне досадно, что тебя не допустили до состязаний. Ты мне глянулся в первый день и я хотел бы посмотреть, как ты держишься в седле. Но я ничего не могу поделать, решение магов-эскулапов — закон. Я выполнил бы почти любую твою просьбу, но здесь я бессилен. Состязания начнутся без тебя.

— Я благодарен вам за теплые слова, — еще раз поклонился Мейчон.

— Кстати, — снова заговорил принц Марклит, — я не помню, чтобы ты на Состязаниях получал ранения, не позволившие бы тебе выступать сейчас.

Это прозвучало как вопрос. Надо было отвечать.

— Ваше высочество, — склонил голову Мейчон, — после Состязаний, в тот же вечер, на меня напало семеро грабителей, хотели отнять врученные вами деньги. Я писал прошение в элиранат с просьбой разобраться.

— Да? — с интересом переспросил принц. — И ты запомнил кого-либо в лицо? Может, при схватке ранил или убил кого-нибудь?

— Ваше Высочество, со мной была женщина, которая могла пострадать. Из-за нее я дал себя связать. Грабители вывезли меня за город, вонзили в меня кинжал, ограбили и бросили в лесу…

— И у тебя взяли все деньги, что ты выиграл на Состязаниях?

— Нет, ваше высочество, денег при мне в тот момент не было.

— Но ты запомнил кого-либо из грабителей? — снова спросил принц.

— Нет, ваше высочество, — ответил Мейчон, — я никого в лицо не запомнил.

Принц Марклит задумчиво провел, приглаживая, пальцами по пышным усам и сказал:

— Элин Мейчон, на Луддэке справедливый суд вершат только королевские судьи с соизволения мудрого Димоэта. И больше никто. Если тебя пытались убить, ты должен обращаться к королевской власти за судом, но не пытаться мстить сам кому бы то ни было.

— Ваше высочество, я не собираюсь мстить этим грабителям, — сказал Мейчон, вдруг догадавшись, что сейчас или никогда он может обратиться к принцу с просьбой. — Я, напротив, нижайше хотел просить вас о справедливом суде для моего старого друга, который мне очень дорог. Он арестован в первый день праздников, и я ничего не могу узнать о его судьбе. Ничего, кроме справедливого суда, я не прошу — ни для себя, ни для кого другого.

— И для кого ты просишь суда? — поинтересовался наследник реухалского престола.

— Для элла Итсевд-ди-Реухала Трэггану, — посмотрев в глаза принцу, ответил Мейчон.

— Да, я знаю элла Трэггану, — кивнул принц Марклит. — Очень приятный человек, он совсем недавно вступил во владение итсевдским кварталом. Я что-то слышал о том, что его арестовали. Он, кажется, заколол у себя в кабинете какого-то монаха? Но ведь за это полагается смертная казнь!

— Ваше высочество, — все так же стоя, преклонив колено, сказал Мейчон, — я провел с ним всю ночь перед Состязаниями. Именно в том кабинете. Он заснул в кресле, а я вышел в садик, что рядом с кабинетом, и провел ночь на песке. Мне так спать привычнее, чем в мягких постелях. Я знаю, что элл Трэггану ни в чем не виновен. И я думаю, что грабители, ранившие меня, были не случайны — они поджидали человека с тремя пальцами на правой руке, — Мейчон показал свою покалеченную кисть. — Кто-то, кто хотел свалить убийство монаха на моего друга, решил убить меня, чтобы не мешал.

Многочисленные вельможи, восседавшие в ложе, уже давно перестали шептаться между собой, все смотрели на Мейчона. Перед ними открывалась новость, которую можно долго и со вкусом обсуждать. Мейчон прекрасно понимал это, но решил идти до конца.

— Невзирая на рану, — продолжал он, — я вышел сегодня на Арену, чтобы победить и обратиться с просьбой о справедливом суде к великому Димоэту. Но я обращаюсь к вам, ваше высочество. Я ничего не знаю о судьбе друга и боюсь, что его нет в живых. Даже просто увидеть его — было бы для меня счастьем.

— Почему же, — медленно спросил принц, — эти семеро грабителей, если ты подозреваешь в них наемных убийц, оставили тебя в живых?

Мейчон понял, что почти добился своего. Он встал с колена, постарался как можно быстрее снять золоченые нагрудник и панцирь, расстегнул рубаху и сорвал повязку, обнажая рану.

— Но ведь это же удар в сердце! — не удержался от восклицания принц. — Как ты вообще остался жив?

— Я — гапполушец, ваше высочество, — ответил Мейчон. — У меня сердце с правой стороны.

— Но все равно ведь рана опасная! И ты ради друга собирался с таким ранением сражаться с лучшими бойцами мира?