У нее всегда на первом месте стояла ферма. «Ничто не затмит ее в твоих глазах», – бывало, говаривал Огион. Несмотря на то, что ей во всем помогал Гед, она денно и нощно думала о ферме. Да, Гед помогал ей в работе по дому, чего никогда не делал Флинт, но Флинт был фермером до мозга костей, чего нельзя было сказать о Геде. Он быстро учился, но учиться надо было слишком многому. Они работали, не покладая рук. Времени для разговоров теперь почти не оставалось. Вечером они садились вместе ужинать, ложились в постель, засыпали, поднимались на рассвете – и так день за днем, словно белки в колесе.
      – Привет, мать, – сказал худенький паренек, стоявший у ворот фермы.
      Тенар решила, что это старший сын Ларк, и сухо спросила:
      – Чего тебе, мальчик?
      Затем она пригляделась к нему, атакуемая со всех сторон пищащими цыплятами и крякающими утками.
      – Спарк! – вскрикнула она и бросилась к нему, насмерть перепугав домашнюю птицу.
      – Ладно, ладно, – сказал он. – Только не надо нежностей.
      Он позволил ей обнять себя и погладить по лицу. Затем он вошел в дом и уселся за стол в кухне.
      – Ты обедал? Виделся ли ты с Эппл?
      – Я, пожалуй, поел бы.
      Она стала рыться в избитой продуктами кладовой.
      – На каком корабле ты плаваешь? По-прежнему на «Чайке»?
      – Нет.
      Пауза.
      – Моего корабля больше нет.
      Она в ужасе обернулась к нему.
      – Затонул?
      – Нет.
      Он невесело улыбнулся.
      – Команда распалась. Ее разогнали люди Короля.
      – Но... это же не было пиратское судно...
      – Нет.
      – Тогда почему...
      – Говорят, они хотели отобрать какие-то товары, а капитан воспротивился, – неохотно ответил Спарк. Он всегда был таким тощим, однако сейчас выглядел старше своих лет из-за продубленной солнцем кожи и длинных прямых волос, обрамлявших узкое длинное лицо, похожее на лицо Флинта, только еще уже и жестче.
      – Где отец? – спросил он.
      Тенар окаменела.
      – Ты не заходил к Эппл?
      – Нет, – сказал он безразлично.
      – Флинт умер уже три года назад, – объяснила она. – От удара. Среди полей... прямо на тропинке, ведущей к овечьему загону. Его нашел Клирбрук. Прошло уже три года.
      Спарк промолчал. Он либо не знал, что сказать, либо ему просто нечего было сказать.
      Тенар поставила перед ним тарелку с едой. Он так набросился на пищу, что она тут же подставила еще одну тарелку.
      – Когда ты в последний раз ел?
      Он пожал плечами, продолжая жевать.
      Она села за стол напротив него. Мягкий свет теплого весеннего солнца, струившийся сквозь низкое окошко, освещал стол и играл на начищенной медной решетке очага.
      Наконец Спарк отодвинул тарелку.
      – Так кто приглядывал за фермой? – спросил он.
      – А почему это тебя интересует, сынок? – вежливо, но довольно сухо переспросила Тенар.
      – Она же моя, – ответил он ей так же сухо.
      Через пару минут Тенар поднялась и убрала со стола грязные тарелки.
      – Да, это так.
      – Ты, конечно, можешь остаться, – сказал явно смущенный Спарк, довольно неуклюже пытаясь обратить все в шутку. Однако он был не из породы шутников. – Старик Клирбрук все еще здесь?
      – Они все здесь. И еще мужчина, которого зовут Ястреб, и ребенок, которого я взяла к себе. Эти двое живут здесь, в доме. Тебе придется спать на чердаке. Я приставлю лестницу.
      Она вновь повернулась к нему лицом.
      – Ты ведь будешь жить теперь здесь?
      – Может быть.
      Именно так Флинт отвечал на многие ее вопросы все двадцать с лишним лет их совместной жизни. Он специально не говорил ни «да», ни «нет», отрицая тем самым ее право задавать вопросы, а также считая, что ее неведение развязывает ему руки. Однако это выхолощенная, вымученная свобода, подумала она.
      – Бедненький, – сказала Тенар. – Команду твоего судна разогнали, отец твой умер, а в доме – незнакомцы, и все в один день. Тебе нужно какое-то время, чтобы привыкнуть ко всему этому. Извини меня, сынок. Но я на самом деле рада, что ты вернулся. Я часто думала о тебе, особенно долгими зимами, или когда за окном бушевала гроза.
      Спарк промолчал. Ему нечего было предложить ей, а принять от нее что-то он был не в состоянии. Он отодвинул стул и собрался было встать, но тут в кухню вошла Ферру. Спарк так и замер, уставившись на нее.
      – Что с ней случилось? – выдавил он из себя.
      – Она обожглась. Это мой сын, я рассказывала тебе о нем, Ферру. Моряк, Спарк. Это твоя сестра, Спарк.
      – Сестра!?
      – Я удочерила девочку.
      – Сестра!? – вновь вскричал он и обвел кухню взглядом, словно желая призвать кого-то в свидетели, а затем впился глазами в мать.
      Она выдержала его взгляд.
      Он выскочил из кухни, как ошпаренный, шарахнувшись по дороге от неподвижной, как статуя, Ферру, и громко хлопнул дверью.
      Тенар хотела что-то сказать Ферру, но слова застряли у нее в горле.
      – Не плачь, – сказала девочка, которая сама никогда не плакала, подойдя к ней и коснувшись ее руки. – Он сделал тебе больно?
      – О, Ферру! Дай я обниму тебя!
      Подхватив девочку на руки, Тенар присела на стол, хотя держать на руках порядком выросшую девочку было нелегко, да и не привыкшая к такому обращению Ферру чувствовала себя неловко. Но Тенар, плача навзрыд, продолжала обнимать Ферру, а та прижалась своим израненным лицом к лицу Тенар, так что оно вскоре тоже стало мокрым от слез.
 
      Когда сгустились сумерки, с противоположных концов фермы явились Гед и Спарк. Последний наверняка успел поговорить с Клирбруком и обдумать сложившуюся ситуацию. Поставленный перед фактом Гед, напротив, пытался получить о ней хоть какое-то представление. За ужином они говорили мало, тщательно подбирая слова. Спарк, казалось, спокойно воспринял то, что ему не вернули его собственную комнату. Покончив с ужином, он тут же взлетел, словно по трапу, по приставной лестнице на чердак и, судя по всему, его вполне устроила та постель, что приготовила ему мать, поскольку он спустился оттуда лишь поздним утром.
      Спарк сразу же потребовал, чтобы ему подали завтрак. Его отец никогда не начинал есть, пока к нему не присоединялись мать, жена и дочь. Может, Спарку просто недоставало отцовского такта? Должна Тенар указать ему на его просчет или нет? Она накормила его, вымыла за ним тарелку и вышла в сад, где вместе с Ферру и Шенди принялась окуривать ядовитым дымом расплодившихся гусениц, грозивших уничтожить листву на саженцах плодовых деревьев.
      Спарк присоединился к Клирбруку с Тиффом. И все последующие дни проводил, большей частью, в их обществе. Всю тяжелую и требующую немалого мастерства работу по севу зерновых и уходу за овцами выполняли Гед, Шенди и Тенар, а два старика, прожившие всю жизнь на ферме и работавшие еще на его отца, вертелись вокруг Спарка, рассказывая ему, что они тут всему голова. Похоже, старики искренне верили в то, что именно они здесь всем заправляют, заставив и Спарка поверить в это.
      В доме Тенар не находила себе места. Лишь на свежем воздухе, работая во дворе или в поле, она забывала о гневе и стыде, что поднимались в ней в присутствии Спарка.
      – Я вне себя, – с горечью призналась она Геду, лежа в пронзаемой светом звезд темноте их комнаты. – Я вне себя, ибо потеряла того, кем гордилась больше всего на свете.
      – Кого ты потеряла?
      – Своего сына. Я не смогла воспитать его настоящим мужчиной. Я упустила, упустила его.
      Она закусила губу, уставившись в темноту сухими глазами.
      Гед не стал спорить с ней или уговаривать ее не впадать в отчаяние. Он лишь спросил:
      – Думаешь, он останется?
      – Да. Он побоится вновь выйти в море. Спарк не сказал мне всей правды о своем корабле. Он был вторым помощником капитана и, я полагаю, помогал укрывать награбленные товары. Тоже как пиратство. В этом нет ничего страшного. Все гонтийские моряки немного пираты. Но он солгал мне. Солгал! К тому же, он завидует тебе. Бесчестный, завистливый человечишка!
      – До смерти перепуганный, как я погляжу, – сказал Гед. – Но он не злодей. И это его ферма.
      – Так пусть забирает ее! Она воздаст ему сполна за...
      – Не надо, милая, – сказал Гед, удерживая ее рукой и словами. – Не желай ему зла!
      Призыв его был столь искренен и страстен, что гнев ее вновь обратился в любовь, породившую его, и Тенар воскликнула:
      – Я и не собиралась проклинать его или эту ферму! У меня и в мыслях этого не было! Мне так стыдно, я чувствую себя такой виноватой! Жутко виноватой, Гед!
      – Не надо, не надо, милая, мне плевать на то, что мальчишка думает обо мне. Но он крайне неприветлив с тобой.
      – И с Ферру. Он обращается с ней как с... Он сказал, он спросил у меня: «Почему она так выглядит, что она натворила?» Что она натворила!..
      Гед несколько раз медленно и нежно провел рукой по ее волосам, как он часто делал, и они оба испытали сладостную истому.
      – Я мог бы опять отправиться пасти коз, – сказал он наконец. – Это бы немного разрядило ситуацию. Если не считать работы по ферме...
      – Тогда я отправлюсь с тобой.
      Гед, похоже, задумался, поглаживая ее по волосам.
      – Думаю, мы могли бы уйти вместе, – сказал он. – Там, над Лиссу, овец пасли две женатые пары. Но когда наступит зима...
      – Возможно, какой-нибудь фермер приютит нас. Я могу готовить... приглядывать за овцами... а ты – за козами... и вообще, у тебя в руках работа спорится...
      – Ловко обращаюсь с вилами, – прошептал он, и она невольно рассмеялась.
      На следующее утро Спарк встал рано, поскольку собрался идти на рыбалку со стариком Тиффом, и завтракал вместе со всеми. Встав из-за стола, он сказал более приветливым, чем обычно, тоном:
      – Я наловлю к ужину свежей рыбы.
      За ночь Тенар набралась решимости.
      – Постой, – сказала она. – Помоги мне убрать со стола, Спарк. Положи тарелки в мойку и залей их водой.
      Он изумленно посмотрел на нее и, надев шапку, буркнул:
      – Это женская работа.
      – Это работа всякого, кто ест на кухне.
      – Только не моя, – отрезал он и вышел.
      Тенар пошла за ним и остановилась на пороге дома.
      – Хороша для Ястреба, но не для тебя? – крикнула она.
      Он небрежно кивнул, шагая через двор.
      – Слишком поздно, – сказала она, вернувшись на кухню. – Момент упущен, упущен.
      Тенар вдруг почувствовала каждую морщинку на своем обветренном лице, их мелкую сеточку в уголках губ и на переносице.
      – Камень можно поливать, – сказала она, – но он не прорастет.
      – Нужно начинать, когда они юны и невинны, – заметил Гед. – Как я.
      На этот раз она не улыбнулась.
      Возвращаясь домой после трудового дня, они увидели Спарка, разговаривающего с каким-то мужчиной у входных ворот.
      – Не из Ре Альби ли тот малый? – спросил Гед, отличавшийся отменным зрением.
      – Не отставай, Ферру, – попросила Тенар приостановившуюся девочку. – Какой еще малый?
      Она была слегка близорука, и ей пришлось прищуриться.
      – А-а, это же торговец овцами, как его там... Таунсенд. Что здесь надо этому стервятнику?
      Тенар весь день пребывала в скверном настроении и Гед с Ферру благоразумно промолчали.
      Она подошла к стоящему в воротах мужчине.
      – Пришел за ягнятами, Таунсенд? Ты опоздал ровно на год. Хотя в загоне, пожалуй, еще остались несколько ягнят этого помета.
      – Хозяин уже сказал мне об этом, – заметил Таунсенд.
      – Неужели? – съязвила Тенар.
      Лицо Спарка налилось кровью от ее пренебрежительного тона.
      – Тогда не буду мешать твоим переговорам с хозяином, – бросила она и было развернулась, чтобы уйти, но тут Таунсенд сказал:
      – У меня для тебя есть послание, Гоха.
      – Вот как?
      – Знаешь, старая ведьма, Мосс, совсем плоха. Узнав, что я собираюсь в Срединную Долину, она попросила меня: «Скажи Госпоже Гохе, что я хочу повидаться с ней перед смертью, пусть придет, если сможет».
      Стервятник, подумала Тенар, с неприязнью глядя на человека, принесшего дурные вести.
      – Она больна?
      – Она умирает, – сказал Таунсенд, натянуто улыбнувшись, словно испытывал к старухе симпатию. – Прихворнула зимой, потом ей делалось все хуже и хуже, и вот Мосс попросила меня сказать тебе, что она хочет повидаться с тобой перед смертью.
      – Спасибо, что передал послание, – сухо поблагодарила его Тенар, повернулась и зашагала к дому. Таунсенд со Спарком отправились к овечьим вагонам.
      Тенар сказала Геду и Ферру, когда они все вместе готовили обед:
      – Я должна сходить к ней.
      – Конечно, – согласился Гед. – Мы пойдем с тобой, если ты не против.
      – Правда?
      В первый раз за этот день лицо ее просветлело, словно ветер развеял грозовые тучи.
      – Ох, как... как я рада... мне не хотелось просить, я подумала, может... Ферру, ты не возражаешь против того, чтобы какое-то время вновь пожить в домике Огиона?
      Ферру задумалась.
      – Я смогу проведать свое персиковое деревце, – сказала она.
      – Да, а также Хифер... и Сиппи... и Мосс, бедняжка Мосс! Ох, мне так давно хотелось навестить их, но как-то не случалось. Да и за фермой необходимо было присматривать...
      Ей показалось, что существовала еще одна, более веская причина, по которой они не могла вернуться, более того, сама того не осознавая, она даже думать себе не позволяла о возвращении. И не подозревала до сегодняшнего дня, что ей так хочется вернуться. Но Тенар никак не могла вспомнить, что это была за причина, разгадка все время ускользала от нее, словно тень или забытое слово.
      – Надеюсь, за Мосс присматривают, и кто-нибудь додумался послать за лекарем. Она единственная знахарка на всем Обрыве, но внизу, в Порт-Гонте, наверняка есть люди, которые могут ей помочь. Ах, бедняжка Мосс! Мне хочется выйти прямо сейчас, но уже слишком поздно. Завтра, рано утром. И хозяину придется самому готовить себе завтрак!
      – Он научится, – сказал Гед.
      – Нет, не научится. Он найдет какую-нибудь дурочку, которая будет делать это за него.
      Тенар окинула взглядом кухню. Лицо ее раскраснелось, глаза метали молнии.
      – Я скоблила этот проклятый стол последние двадцать лет. Надеюсь, она это оценит!
      Таунсенд принял приглашение Спарка поужинать с ними, но на ночь торговец овцами не остался, хотя ему, конечно, по законам гостеприимства, был предложен кров. В противном случае ему пришлось бы уступить одну из кроватей, а Тенар эта мысль не нравилась. Она была рада видеть, как он уходит по тропинке в деревню, к своим знакомым, в голубоватых сумерках теплого весеннего вечера.
      – Мы на рассвете уйдем в Ре Альби, сынок, – сказала она Спарку. – Ястреб, Ферру и я.
      Он выглядел слегка испуганным.
      – Просто, вот так уйдете, и все?
      – Как ты пришел, как ты явился сюда, – сказала его мать. – Теперь взгляни-ка сюда, Спарк. Это шкатулка с деньгами твоего отца. Здесь семь костяных пластинок и долговые расписки старого Бриджмана, но он никогда не расплатится по ним, ему печем платить. Эти четыре андрадских пластинки Флинт выручил, продав овечьи шкуры в Вальмуте какому-то чужеземному торговцу четыре года назад. А тремя хавнорианскими Толи расплатился с нами за ферму у Высокогорного Ручья. Я заставила твоего отца купить эту ферму, помогла ему привести ее в порядок и продать ее. Я возьму эти три пластины, они принадлежат мне по праву. Остальные, так же, как и ферма – твои. Ты теперь хозяин.
      Высокий, худощавый юноша будто оцепенел, уставившись на шкатулку с деньгами.
      – Возьми все деньги. Мне они ни к чему, – прошептал он.
      – Мне они тоже не нужны. Но спасибо, что предложил, сынок. Сбереги эти четыре пластинки. Когда женишься, подари их от моего имени своей жене.
      Она убрала шкатулку туда, где Флинт всегда держал ее – на самую верхнюю полку серванта, за большую тарелку.
      – Ферру, собери свои вещи сейчас, потому что завтра мы выйдем из дома очень рано.
      – Когда ты вернешься? – спросил Спарк. Его тон напомнил Тенар, каким беспокойным, болезненным ребенком он был когда-то. Но она ответила лишь:
      – Не знаю, дорогой мой. Если во мне возникнет нужда, я приду.
      Тенар занялась дорожными мешками и походной обувью.
      – Спарк, – сказала она. – Сделай кое-что для меня.
      Он сидел у очага, угрюмый и встревоженный.
      – Не откладывая в долгий ящик, сходи в Вальмут и повидайся с сестрой. Скажи ей, что я вернулась на Обрыв. Если я ей понадоблюсь, скажи, пусть сразу даст мне знать.
      Он кивнул, наблюдая за Гедом, который уже упаковал свои нехитрые пожитки с быстротой и уверенностью опытного путешественника, и теперь расставлял тарелки, чтобы оставить кухню в полном порядке. Покончив с этим, он сел напротив Спарка и стал вдевать новый шнур в петли на горловине своего дорожного мешка.
      – Для этого используют особый узел, – сказал Спарк. – Морской узел.
      Гед молча протянул ему через очаг мешок, и Спарк так же молча продемонстрировал нужный узел.
      – ...и вверх. Понятно? – спросил он. Гед кивнул.
      Они вышли из дома ранним утром, когда было еще темно и холодно. Лучи солнца добираются до западного склона Горы Гонт в последнюю очередь, и они согревались лишь быстрой ходьбой, пока, наконец, солнце не обогнуло громаду южного пика и не окатило теплом их спины.
      Ферру могла идти раза в два быстрее, чем прошлым летом, но за один день им все равно было не дойти. Около полудня Тенар спросила:
      – Не заглянуть ли нам по дороге в Родник-под-Дубами? Там есть что-то вроде постоялого двора. Помнишь, Ферру, как тебя напоили там молоком?
      Гед смотрел вверх, на склон Горы, с отрешенным выражением на лице.
      – Мне знакомы эти места...
      – Вот и отлично, – сказала Тенар.
      Немного не доходя до крутого изгиба тропы, с которого впервые открывался вид на Порт-Гонт, Гед свернул с дороги в лес, покрывавший крутые склоны высившихся над тропой утесов. Клонящееся к западу солнце косыми, отливающими червонным золотом лучами пронзало царивший под густыми кронами деревьев полумрак. Они карабкались вверх полмили или около того, причем Тенар показалось, что никакой тропинки не было и в помине, пока не вышли, наконец, на небольшой уступ или террасу на склоне Горы – крохотный, поросший травой пятачок, укрытый от ветра утесами и окружающими деревьями. Отсюда были видны горные хребты на севере, а меж вершин двух гигантских слей на западе открывался прекрасный вид на море. Воздух был абсолютно спокоен, лишь иногда легкий ветерок шелестел среди елей. Горный жаворонок рассыпал свои трели в омытой солнцем синеве неба, пока не упал камнем к своему скрытому в нескошенной траве гнезду.
      Они втроем перекусили хлебом с сыром и стали наблюдать за тем, как от моря вверх по склону Горы карабкается черная тень. Сделав себе из плащей постели, они уснули: Ферру посередине, Тенар и Гед – по бокам. Посреди ночи Тенар вдруг проснулась. Неподалеку ухал, словно бил в гулкий колокол, филин, а где-то высоко в горах ему отдаленным набатом вторила самка, Тенар подумала: «Надо посмотреть, как звезды будут садиться в море», – но тут вновь со спокойной душой провалилась в сон.
      Проснувшись на рассвете, она увидела, что Гед сидит рядом с ней, закутавшись в свой плащ, и смотрит сквозь прогалину на запад. На его смуглом лице, отмеченном печатью спокойствия и задумчивости, застыло то самое выражение, что Тенар видела на нем лишь однажды – много лет назад, на берегу Атуана. Только на этот раз он не потупил взор, а устремил его в бескрайние просторы неба на западе. Проследив за его взглядом, она увидела прочертившую небо золотисто-красную зарницу занимающегося дня.
      Он повернулся к ней, и она сказала ему:
      – Я влюбилась в тебя с первого взгляда.
      – Ты подарила мне жизнь, – прошептал он и, наклонившись, поцеловал ее в грудь и в губы. Она на мгновение прижала его к себе. Затем они встали, разбудили Ферру и продолжили свой путь. Но когда они вступили под сень деревьев, Тенар обернулась и бросила прощальный взгляд на крошечную поляну, как бы желая запечатлеть в памяти тот краткий миг счастья, который она испытала здесь.
      Весь первый день своего похода они провели в дороге. К вечеру второго дня они рассчитывали добраться до Ре Альби. Поэтому Тенар не могли думать ни о ком другом, кроме Мосс, о том, что за недуг ее свалил, действительно ли она умирает. Но мало-помалу усталость вытеснила из ее головы мысли о Мосс, да и вообще все мысли. Ей до смерти надоело шагать по пыльной дороге. Они миновали Родник-под-Дубами, спустились в ущелье, потом вновь начали карабкаться в гору. На последнем долгом подъеме к Обрыву Тенар уже с трудом переставляла ноги, мысли в голове путались, цепляясь за какое-нибудь слово или образ до тех пор, пока они не теряли всякий смысл – образ серванта в доме Огиона и словосочетание «костяной дельфин», что всплывало у нее в мозгу через образ сплетенного из травы мешочка для игрушек, принадлежащих Ферру, появлялись особенно часто и настойчиво.
      Гед шагал уверенной поступью опытного путешественника, Ферру не отставала от него ни на шаг – та самая Ферру, которая еще год назад на этом самом подъеме окончательно выбилась из сил и Тенар пришлось нести ее на руках. Правда, тогда они за день прошли гораздо большее расстояние, да и девочка в то время еще не вполне оправилась от болезни.
      А вот Тенар постарела, стала слишком старой, для того, чтобы ходить так быстро и на такие расстояния. Старухе следовало оставаться дома, у теплого очага. Костяной дельфин, костяной дельфин. Кость, связывающий, опутывающее заклинание . Костяной человек и костяной зверек. Они поджидали ее там, впереди. Тенар отстала от них. Она очень устала. Собрав волю в кулак, Тенар преодолела последние метры подъема и присоединилась к своим спутникам там, где дорога вышла на один уровень с Обрывом. Слева виднелись полого сбегавшие к краю утеса крыши Ре Альби. Справа дорога сворачивала к усадьбе Лорда Ре Альби.
      – Туда, – сказала Тенар.
      – Нет, – возразила девочка, указывая влево, на деревню.
      – Туда, – повторила Тенар и свернула направо. Гед последовал за ней.
      Они шли между ореховых рощ и зеленеющих полей. Уже давно перевалило за полдень, и в воздухе ощущалось теплое дыхание наступающего лета. Повсюду во фруктовых садах пели птицы. По дороге, ведущей к величественному особняку, им навстречу шел человек, чье имя она не могла вспомнить.
      – Добро пожаловать! – воскликнул он, улыбаясь им.
      Они остановились.
      – Какие великие люди почтили своим присутствием поместье Лорда Ре Альби, – сказал он. Нет, его звали не Туахо. Костяной дельфин, костяной зверек, костяной ребенок.
      – Милорд Верховный Маг!
      Мужчина низко поклонился, и Гед поклонился ему в ответ.
      – И миледи Тенар с Атуана!
      Он поклонился еще ниже, и она упала на колени. Ее голова клонилась все ниже и ниже, пока Тенар не уперлась сначала ладонями, а потом и лицом в дорожную пыль.
      – Теперь ползи, – приказал он, и она поползла к нему.
      – Прекрати, – и она остановилась.
      – Вы можете говорить? – спросил он. Тенар молчала. В ее мозгу царила пустота, поэтому ни единого слова не сорвалось с ее уст. Гед ответил своим обычным ровным голосом:
      – Да.
      – Где чудовище?
      – Не знаю.
      – Я думал, ведьма захватит свою любимицу с собой. Но она взяла вместо нее тебя, лорд Верховный Маг Сокол. Приятная неожиданность! Я собираюсь очистить мир от ведьм и чудовищ, и с ними церемониться не намерен. Но с тобой, кто когда-то был мужчиной, я поговорить не прочь. По крайней мере, ты способен связно излагать свои мысли, а также понять, за что ты будешь наказан. Я полагаю, ты думал, что бояться тебе нечего, раз твой Король на троне, а мой повелитель, наш повелитель, сгинул. Ты думаешь, что навязал свою волю и похоронил мечту о вечной жизни, не так ли?
      – Нет, – ответил голос Геда.
      Тенар не могла их видеть. Она видела одну лишь придорожную пыль, и та скрипела у нее на зубах. Она услышала голос Геда, который сказал:
      – В смерти заключена жизнь.
      – Давай, давай, рассказывай сказочки, Мастер Рокка – книжный червь! Умора, да и только – Верховный Маг превратился в козьего пастуха, в котором магии не осталось ни на грош, ни единого словечки. Эй, Верховный Мат, можешь ты произнести хоть одно заклинание? Ну, хоть самое простейшее, дабы сотворить крохотную иллюзию? Нет? Ни одного словечка? Мой повелитель перехитрил тебя. Надеюсь, теперь ты это понимаешь? Тебе не удалось одолеть его. Его Сила не исчезла! Я уничтожу тебя не сразу. Сперва дам тебе возможность увидеть эту Силу. Мою Силу. Увидеть старика, которого я вытащил из лап смерти, если понадобится, я использую твою жизненную силу для поддержания его жизни – увидеть, как строит из себя дурака твой Король со своими пустоголовыми придворными и глупыми чародеями, сбивающимися с ног в поисках какой-то там женщины! Женщины, что призвана править нами! Но подлинные повелители судеб мира находятся здесь, в этом поместье. Весь последний год я собирал в этом доме тех, в ком живет истинная Сила. Некоторые из них явились с Рокка, улизнув из-под носа у своих наставников. Другие – с Хавнора, они улизнули из-под носа так называемого Сына Морреда, который желает, чтобы им помыкала женщина, твоего Короля, который даже не скрывает своего Настоящего Имени, так он уверен в собственной безопасности. А известно ли тебе мое Имя, Верховный Маг? Помнишь ли ты имя юнца, поступившего в школу на Рокке четыре года назад, когда во главе ее стоял ты, величайший Мастер из всех Мастеров?
      – Тебя звали Аспен, – ответил величавый голос.
      – А каково мое Настоящее Имя?
      – Я не знаю твоего Настоящего Имени.
      – Что? Ты не знаешь его? Разве ты не в силах вычислить его? Разве магам не известны все Имена?
      – Я не маг.
      – А ну, повтори-ка.
      – Я не маг.
      – Мне нравится, когда ты это говоришь. Повтори еще раз.
      – Я не маг.
      – Зато я – маг!
      – Да!
      – Повтори!
      – Ты – маг!
      – Ох! Действительность превзошла самые смелые мои ожидания! Хотел поймать селедку, а в сети попал кит! Теперь, пошли со мной, встретимся с моими друзьями. Ты можешь идти. А ты – ползи.
      Они поднялись по тропинке к усадьбе Лорда Ре Альби и вошли внутрь дома. Тенар проползла на карачках всю дорогу до дома, вскарабкалась по мраморным ступеням к входной двери и ступила на мраморный пол коридора и комнат.
      В доме царила тьма. Она словно просочилась в мозг Тенар, и разговоры окружавших ее людей становились все более и более непонятными, Тенар улавливала только отдельные слова и узнавала некоторые голоса. Она понимала, что говорит Гед, поскольку при звуке его голоса в ее мозгу всплывало его Имя, и она цеплялась за него. Но он говорил крайне редко, лишь отвечая на вопросы того, чье имя было не Туахо. Этот человек часто обращался к ней, называя ее Сучкой.
      – Это моя новая любимица, – говорил он другим людям, что скрывались в тени за пределами освещенного свечами пространства.
      – Видите, как я ее выдрессировал? Крутись, Сучка!
      Она крутилась волчком, и мужчины хохотали.
      – У нее есть щенок, – сказал он, – которого я хотел добить после того, как его не удалось поджарить. Но вместо него она принесла мне пойманную ею птицу – Сокола. Завтра мы будем учить его летать.
      В разговор вступили другие голоса, но она не могла разобрать слов.
      Что-то стиснуло его шею, и ей пришлось вновь карабкаться по ступенькам, пока она не попала в комнату, где пахло мочой, гниющим мясом и цветами. Послышались чьи-то голоса. Холодная, как камень, немощная рука похлопала ее по голове, кто-то рассмеялся: «Хе, хе, хе» – тихим, скрипучим голосом. Затем ее выпихнули из комнаты и заставили ползти на карачках по длинным коридорам. Она не могла ползти быстро, и ее подгоняли ударами по лицу и груди. Наконец, за ней захлопнулась дверь, и она очутилась в кромешной тьме. Она услышала, как кто-то плачет, и подумала, что это ребенок, ее ребенок. Она хотела, чтобы ребенок замолчал. Наконец, плач стих.

14. Существо драконов