Техану

      – Опять Сиппи сбежала, – сказала Тенар.
      – Хес-с-с! Хес-с-с! – позвала Ферру, подражая Хифер. Тут к бобовым грядкам подбежала сама Хифер и тоже стала кричать козе «Хес-с-с!», но та не обратила на нее никакого внимания и продолжала задумчиво смотреть вниз на аппетитные бобы.
      Тенар оставила всех троих играть в игру «поймай Сиппи». Она прошла вдоль грядок к краю утеса и пошла вдоль него. Дом Огиона стоял особняком от деревни на испещренном скальными выходами крутом травянистом склоне, где паслись козы, и от него до Обрыва было рукой подать. По мере продвижения на север наклон все увеличивался, пока склон не становился абсолютно отвесным. Сквозь плодородную почву то тут, то там пробивалось гранитное основание, а примерно в миле к северу от деревни Обрыв сужался до узкого выступа из красноватого песчаника, нависавшего над морем, чьи волны бились о его подножье на дне двухтысячефутовой пропасти.
      Ничто не росло на гребне скального выступа, кроме лишайников и раскачиваемых ветром голубых маргариток, что подобно крепко пришитым пуговицам вцепились в грубый, крошащийся гранит. К северу и востоку от утеса возвышалась над узкой полоской заболоченных земель темная громада Горы Гонт, поросшая густым лесом почти до самой вершины. Утес настолько возвышался над бухтой, что с него были видны скалистые берега и обширные низины близ Эссари. За ними, насколько мог видеть глаз, на юге и западе не было ничего, кроме неба над бескрайними просторами моря.
      Тенар правилось бывать здесь в те далекие годы, когда она жила в Ре Альби. Огион, напротив, любил бродить по лесам, но ее детство и юность прошли в пустыне, где на сотни миль вокруг не было ни единого деревца, кроме чахлых груш и яблонь в саду, которые приходилось поливать вручную каждое бесконечно долгое лето, где само по себе ничто не растет, где тебя окружают лишь горы, бесплодные равнины и небо – поэтому Тенар предпочитала скалистый выступ обступавшим человека со всех сторон лесам. Ей не нравилось, когда что-то нависало над ее головой.
      Еще она любила лишайники и маргаритки без стебля. Они были ее старыми знакомыми. Тенар села на валун в нескольких футах от края обрыва и, как обычно, стала всматриваться в морские дали. Солнце палило немилосердно, но свежий ветерок овевал прохладой ее руки и лицо. Тенар откинулась назад, оперевшись на ладони, и выбросила из головы абсолютно все мысли, наслаждаясь солнцем, ветром, небом и морем. Но тут левая рука Тенар напомнила ей о своем существовании, и она оглянулась, дабы посмотреть, что это впилось в ее ладонь. То был проросший в трещине песчаника стебелек чертополоха, робко тянувший свои бесцветные листочки к свету. Крепко вцепившись корнями в скалу, он мужественно боролся с ветром, упруго клонясь под его порывами. Тенар долго не могла оторвать от него глаз.
      Когда она вновь обратила свой взгляд к морю, то увидела там, в голубоватой дымке, где море переходит в небо, синюю полоску острова: Оранэа, восточный форпост Внутренних Островов.
      Тенар смотрела на его туманные, призрачные очертания и думала о чем-то своем, когда ее внимание привлекла летящая над морем с запада на восток птица. Для чайки она летела слишком неторопливо, а для пеликана – слишком высоко. Скорее всего это был дикий гусь, а, может, неутомимый скиталец альбатрос, гигантская птица Открытого Моря, залетел в пролив между островами. Тенар следила за степенными взмахами его крыльев вдалеке, у самого горизонта, в бездонных глубинах пронизанного светом неба. Вдруг она вскочила на ноги, отступила от края утеса и застыла неподвижно, как статуя. Сердце ее бешено колотилось, а дыхание с хрипом вырывалось из груди. Тенар не в силах была оторвать взгляда от причудливых изгибов отливающего сталью тела, которое несли длинные, алые, как пламя, чешуйчатые крылья; от гигантской пасти, от вырывавшихся из его ноздрей клубов дыма, что медленно таяли в воздухе.
      Он летел к Гонту, прямо к Обрыву, прямо к ней. Тенар видела, как мерцают багрово-красные чешуйки на его теле, видела огонь в его огромных глазах, и еще длинный красный язык, казавшийся ей языком пламени. Ветер донес до нее запах гари и рев огнедышащего дракона, готовящегося приземлиться на скалистый выступ.
      Когти клацнули о камень. Заскрипел по мягкому песчанику извивающийся шипастый хвост, забили багровые на просвет крылья, и через мгновение с шелестом сложились, прижавшись к закованным в броню бокам. Гигантская голова медленно повернулась, и дракон посмотрел на женщину, стоявшую в пределах досягаемости его острых как бритва когтей. Женщина смотрела на дракона, ощущая жар его тела.
      Тенар рассказывали, что люди не должны глядеть драконам в глаза, но раньше эти слова были для нее пустым звуком. Дракон пристально разглядывал ее широко расставленными, защищенными массивными веками, пронзительно желтыми глазами, сверкавшими над узким носом и курящимися ноздрями. Темные глаза Тенар на маленьком, беззащитном личике, в свою очередь, внимательно изучали гигантскую рептилию.
      Никто из них не проронил ни слова.
      Дракон слегка повернул голову, чтобы не испепелить женщину, и с оглушительным «Ха!» выдохнул язык оранжевого пламени, то ли поприветствовав Тенар, то ли посмеявшись над ней.
      Затем он лег животом на скалу и заговорил, обратившись, однако, не к ней.
      –  Ахайверайх, Гед,– выпустив клуб дыма, негромко пророкотал дракон и склонил голову.
      И тут Тенар вдруг заметила, что на загривке дракона, меж гигантских, похожих на сабли, шипов спускавшегося от головы к хвосту гребня, у самого основания крыльев сидит человек. Его голова покоилась на основании шипа, и он, казалось, крепко спал, но руки мужчины были накрепко сомкнуты вокруг закованной в ржаво-красную броню шеи дракона.
      –  Ахайверайх, Гед!– сказал, повысив голос, дракон. Его широкая пасть, казалось, была растянута в вечной улыбке, показывая желтые клыки длиной с предплечье Тенар.
      Мужчина даже не шелохнулся.
      Дракон повернул свою гигантскую голову и посмотрел на Тенар.
      –  Собриост,– его шепот напоминал скрежет металла об металл. Это слово Древнего Наречия было ей знакомо. Огион научил ее всем словам этого наречия, которые она смогла усвоить. Дракон приказал: «Лезь наверх!» И тут она увидела ступени, по которым следовало подниматься. Когтистая лапа, согнутый локоть, плечевой сустав, основание крыла: всего четыре ступени.
      Тенар тоже сказала «Ха!», но то была не насмешка, а лишь попытка перевести внезапно спертое дыхание. Она на миг опустила голову, чтобы справиться с приступом слабости и головокружения. Затем Тенар шагнула вперед и, миновав когти, огромную безгубую пасть и пронзительно желтые глаза, вскарабкалась на спину дракона. Она положила руку мужчине на плечо, но тот даже не шелохнулся, хотя, несомненно, был еще жив, иначе дракон не принес бы его сюда и не разговаривал бы с ним.
      – Пойдем, – сказала Тенар. Расцепив судорожно сжатые пальцы левой руки человека, она, наконец, увидела его лицо. – Пойдем, Гед. Пойдем...
      Он слегка приподнял голову и посмотрел на нее невидящим взором. Ей пришлось обойти Геда со спины, обдирая в кровь ноги об горячую, шершавую шкуру дракона, чтобы оторвать его правую руку от рогового выступа у основания саблевидного шипа. Крепко обхватив Геда руками, она полустащила-полуснесла его вниз, на землю, по тем же четырем невероятным ступенькам.
      Гед уже почти очнулся и пытался помочь ей, но силы покинули его. Он сполз с дракона на скалу, словно мешок с костями, и так и остался лежать.
      Дракон повернул свою исполинскую голову и по-звериному обнюхал тело человека.
      Затем он поднял голову, крылья его наполовину раскрылись с пронзительным металлическим скрежетом, и дракон степенно отошел от тела Геда к краю утеса. Затем он повернул голову на шипастой шее и, еще раз пристально взглянув на Тенар, произнес гулким голосом, напоминающим рокот пламени в плавильной печи.
      –  Фессе Калессин.
      Морской бриз свистел в полуоткрытых крыльях дракона.
      –  Фессе Тенар,– громко сказала женщина слегка дрожащим голосом.
      Дракон устремил свой взор на запад, в открытое море. Его огромное тело подобралось, клацнув железными чешуйками, затем гигантские крылья внезапно раскрылись, дракон присел и прыгнул с утеса, словно подхваченный порывом ветра. Волочившийся за ним хвост пропахал борозду в песчанике. Багровые крылья опали, взметнулись вверх и вновь опустились, и вот Калессин уже вдалеке от острова стрелой летит на запад.
      Тенар смотрела ему вслед, пока его удаляющийся силуэт не стал размером с дикого гуся или чайку. Холод пробирал до костей. Пока дракон был здесь, он испускал живительное тепло, ибо внутри его пылал огонь. Поежившись, Тенар села на скалу подле Геда и заплакала. Она рыдала навзрыд, пряча лицо в ладонях.
      – Что мне делать? – причитала она. – Что мне теперь делать?
      Наконец она успокоилась, вытерла рукавом платья глаза и нос, откинула руками назад непослушные волосы и повернулась к мужчине, что лежал подле нее. Он был так спокоен, так безмятежен, что казалось, будто он может пролежать здесь, на голом камне, целую вечность.
      Тенар судорожно вздохнула. Нужно было что-то делать, хотя сама она нести его была не в силах.
      Ей нужно было позвать кого-то на помощь. Но это означало оставить его одного. На ее взгляд, Гед лежал слишком близко к краю утеса. Он может упасть вниз, если, несмотря на свою слабость, все же попытается встать. Сможет ли она перетащить его? Когда Тенар звала и трясла его, Гед не отзывался. Она взяла мужчину под мышки и попыталась сдвинуть его с места. К ее величайшему удивлению, ей это удалось: Гед повис у нее на руках мертвым грузом, но он весил меньше, чем она думала. Собравшись с силами, Тенар оттащила Геда на десять-пятнадцать футов от края пропасти, с голой скалы на каменистую почву, где сухой кустарник хоть как-то укрывал от солнца. Здесь она была вынуждена оставить его. Тенар не могла бежать – у нее подгибались колени, и дыхание с хрипом вырывалось из груди. Она, насколько могла быстро, зашагала к дому Огиона, а когда подошла к нему достаточно близко, стала звать Хифер, Мосс и Ферру.
      Девочка выбежала из-за угла козьего загона, явившись на зов Тенар, но, по своему обыкновению, остановилась на некотором отдалении, не подбегая, чтобы приласкаться.
      – Ферру, беги в деревню и позови кого-нибудь, кто посильнее... Там на утесе раненый человек.
      Ферру не сдвинулась с места. Она никогда не ходила одна в деревню, и теперь в ее душе боролись страх и послушание. Заметив это, Тенар сказала:
      – Тетушка Мосс дома? А Хифер? Мы втроем сможем поднять его. Быстрее, быстрее, Ферру!
      Тенар чувствовала, что если беспомощный Гед полежит там еще немного, он неминуемо умрет. Возможно, его не окажется на месте, когда она вернется за ним – упадет с обрыва или драконы унесут его. Всякое может случиться. Поэтому она должна была спешить изо всех сил. Флинт умер от удара посреди своих полей, и ее не было рядом с ним. Он скончался в одиночестве. Пастух нашел его, бездыханного, у ворот. Огион тоже умер, и она не смогла уберечь его от смерти, помочь ему дышать. Гед вернулся домой умирать, и это был конец всему, ничего нельзя было поделать, но она обязана была попытаться.
      – Быстрее, Ферру! Приведи всех сюда!
      Она пошла было на подгибающихся ногах к деревне сама, но тут увидала старую Мосс, которая спешила к ней через пастбище, опираясь на массивную клюку из боярышника.
      – Ты звала меня, дорогуша?
      При виде Мосс у Тенар словно гора с плеч свалилась. Она перевела дыхание, и в голове у нее прояснилось. Мосс не стала тратить время на расспросы. Узнав лишь, что близ края утеса лежит раненый мужчина, которого нужно перенести сюда, она схватила тонкое покрывало, которое Тенар повесила проветриться и заковыляла к краю Обрыва. Они с Тенар закатали Геда в покрывале и волоком потащили его к дому. Вскоре к ним присоединилась Хифер, а затем Ферру и Сиппи. Хифер была молода и сильна, и с ее помощью они без труда занесли Геда в дом.
      Тенар и Ферру спали в алькове, вырезанном в западной стене единственной комнаты дома. В дальнем конце комнаты стояла кровать Огиона, укрытая теперь плотной льняной простыней. Там они и пристроили мужчину. Тенар укрыла его одеялом Огиона, пока Мосс суетилась около кровати, бормоча какие-то заклинания, а Хифер и Ферру стояли и пялились на незнакомца.
      – А теперь давайте оставим его в покое, – сказала Тенар и вытолкала всех в переднюю часть дома.
      – Кто он такой? – спросила Хифер.
      – Что он делал у Обрыва? – поинтересовалась Мосс.
      – Ты знаешь его, Мосс. Когда-то он был учеником Огиона... Айхала.
      Ведьма покачала головой.
      – То был парень из Тэн Алдерс, дорогуша, – сказала она. – Теперь он Верховный Маг на Рокке.
      Тенар кивнула.
      – Нет, дорогуша, – возразила Мосс. – Этот похож на него, но все же это не он. Этот человек не маг. Он даже не колдун.
      Заинтригованная Хифер переводила взгляд с одной на другую. Она зачастую не понимала, о чем говорят люди, но тем не менее была благодарной слушательницей.
      – Но я узнала его, Мосс. Это – Сокол.
      Когда Тенар произнесла прозвище Геда, волна нежности охватила ее, и тут она окончательно и бесповоротно уверовала в то, что это действительно он, и что все эти годы, с тех пор, как она впервые встретила его, их связывали неразрывные узы. Давным-давно она увидала во мраке подземелья мерцавший, словно звезда, огонек, и его лицо, освещенное пламенем свечи.
      Тенар улыбнулась.
      – Я узнала его, Мосс.
      Затем она улыбнулась еще задорнее.
      – Еще бы, он же был первым мужчиной, которого я увидела в жизни.
      Мосс что-то бормотала себе под нос и переминалась с ноги на ногу. Старухе крайне не хотелось перечить «госпоже Гохе», но доводы Тенар ни капельки ее не убедили.
      – Все это фокусы, маскировка, подделка, – упорствовала она. – Будь поосторожнее с ним, дорогуша. Интересно, как он попал туда, где вы его нашли? Как он смог пройти незамеченным через деревню?
      – Разве никто из вас не видел?..
      Все выжидающе смотрели на нее. Она попыталась произнести слово «дракон» и не смогла. Ее язык отказался повиноваться ей. Но вдруг нужное слово сформировалось само собой, помимо ее воли, и тяжким вздохом вырвалось наружу.
      – ...Калессина, – вымолвили непослушные губы.
      Ферру смотрела на нее широко раскрытыми глазами. От ее тела, казалось, повеяло жаром, словно она горела в лихорадке. Она молчала и лишь шевелила губами, словно повторяя услышанное имя, и жар волнами исходил от нее.
      – Фокусы! – упорствовала Мосс. – Стоило нашему магу умереть, как всякие шарлатаны слетелись сюда как мухи на мед.
      – Я плавала с Соколом в открытой лодке с Атуана на Хавнор, затем с Хавнора на Гонт, – раздраженно возразила Тенар. – Ты видела его, Мосс, когда он привел меня сюда. Тогда он еще не был Верховным Магом. Разве это не тот самый человек? Таких шрамов нет больше ни у кого во всем Архипелаге.
      Встретив такой отпор, старуха замолкла, собираясь с мыслями.
      – Что правда, то правда, – начала она, взглянув на Ферру. – Но...
      – Ты думаешь, я обозналась?
      Мосс скривила рот, нахмурилась и принялась разглядывать свои ногти.
      – Наш мир наполнен злом, госпожа, – сказала она. – Некоторые твари могут иметь человеческий облик, но души у такого существа нет... она съедена...
      – Геббеты?
      Услыхав это слово, Мосс поежилась, но кивнула.
      – Говорят, что когда-то давным-давно маг Сокол приезжал сюда. Это было еще до твоего появления здесь. И за ним сюда явилось порождение тьмы, преследуя его по пятам. Быть может, эта тварь еще жива. Быть может...
      – Дракон, что принес его сюда, – перебила ее Тенар, – назвал Сокола его Настоящим Именем. Ибо мне известно это Имя.
      Гнев на чересчур подозрительную колдунью заставил ее голос звенеть.
      Мосс не стала ей возражать. Но молчание ее было красноречивее любых аргументов.
      – Быть может, тень на его челе предвещает близкий приход смерти, – сказала Тенар. – Возможно, он умирает. Я не знаю. Если бы Огион...
      При мысли об Огионе слезы вновь хлынули у нее из глаз. Если бы Гед появился пораньше! Тенар утерла слезы и сходила к поленнице за растопкой для очага. Затем она послала Ферру наполнить чайник, нежно коснувшись при этом лица девочки. Зарубцевавшиеся шрамы были горячими на ощупь, но жара у девочки не было. Тенар опустилась на колени, чтобы разжечь огонь. Каждый в этом уютном доме – знахарка, вдова, калека и слабоумная – занимался своим делом, не ноя и не жалуясь. Раз дракон улетел, что еще могло явиться сюда, кроме смерти?

5. Дела идут на поправку

      Он выглядел, как мертвец, но был еще жив. Где он побывал? Откуда он явился? Ночью, при свете очага, Тенар сняла с него грязную, рваную, пропитанную потом одежду и обнаженным положила на льняную простыню, укрыв сверху мягким одеялом из теплого козьего пуха. Несмотря на небольшой рост и хрупкое телосложение, он всегда был жилистым и сильным. Сейчас от него остались лишь кожа да кости – так он исхудал и ослаб. Даже шрамы, что бороздили его плечо и левую сторону лица ото лба до челюсти, казалось, ссохлись, побелели. И он был седой, как лунь.
      «Я устала скорбеть, – подумала Тенар. – Устала скорбеть, устала печалиться. Я не буду горевать о нем! Разве он не прилетел ко мне на спине дракона?!»
      «Когда-то я хотела убить его, – думала она. – Теперь я выхожу его, если смогу». Отныне, когда она глядела на него, в ее глазах не было жалости, один лишь вызов.
      – Кто из нас кого спас тогда в Лабиринте? Гед?
      Безразличный ко всему, он спал мертвым сном. Она очень устала. Искупавшись в той воде, что они согрела для Геда, Тенар скользнула в кровать за спину маленькому, теплому, молчаливому комочку – спящей Ферру. Заснув, Тенар очутилась посреди бескрайнего, наполненного ветром и розовато-золотистой дымкой пространства. Она летела. Ее голос звал: «Калессин!» И чей-то голос отвечал ей из омытых светом далей.
 
      Когда она проснулась, на полях и на крыше дома звонко чирикали птицы. Сев на кровати, Тенар увидела в выходящем на запад оконце с неровным стеклом, что уже рассвело. В глубине ее души зародилось какое-то новое чувство, слишком слабое пока, чтобы изучить его и осмыслить. Ферру еще спала. Тенар сидела возле нее и смотрела в маленькое окошко на подсвеченные солнцем тучи, пытаясь вспомнить, как выглядела ее дочь Эппл в детстве. В памяти всплыл лишь смутный обрывок воспоминаний, моментально растаявший, стоило ей только попытаться за него ухватиться: крохотное пухлое тельце, содрогавшееся от звонкого смеха, редкие мягкие волосенки... После Эппл Тенар родила мальчика, которому, шутки ради, назло Флинту дали прозвище Спарк . Она не знала его Настоящего Имени. В отличие от Эппл, которая отличалась завидным здоровьем, он в детстве много болел. Рожденный раньше срока, мальчик в первые два месяца жизни не раз находился на волосок от смерти, а в течение последующих лет сильно смахивал на едва оперившегося воробьишку-заморыша. Никто не мог поручиться, что он доживет до следующего утра. Но мальчик выжил, крохотная искорка не погасла. Когда Спарк подрос, он превратился в жилистого паренька, из которого фонтаном била энергия. На ферме пользы от него не было никакой, поскольку мальчик был нетерпелив и невнимателен к работникам и к животным. Разговаривал он с другими людьми лишь по необходимости, а не ради удовольствия или из тяги к знаниям.
      Огион заглянул к Тенар во время своих очередных странствий по острову, когда Эппл сравнялось тринадцать, а Спарку – одиннадцать. Именно тогда старый маг дал Эппл среди родников, питавших Кахеду, в горловине долины, ее Настоящее Имя, Хейя. Когда девушка пересекала водоем с зеленоватой водой, от нее просто нельзя было оторвать глаз – так она была прекрасна. Огион, остановившись на ночлег в Ферме-под-Дубами, спросил мальчика, не желает ли тот побродить с ним по лесам. Спарк в ответ лишь отрицательно покачал головой. «А каково твое самое заветное желание?» – спросил его маг, и мальчик поведал ему то, что никогда бы не осмелился сказать отцу или матери: «Уйти в море». Три года спустя, после того, как Бич дал ему Настоящее Имя, он записался в матросы на торговое судно, плававшее из Вальмута на Оранэа и Северный Хавнор. Время от времени Спарк навещал родителей, но не слишком часто и никогда не оставался надолго, хотя ферма после смерти отца переходила в его собственность. Он был белокож, как Тенар, и узколиц, но ростом пошел в отца. Спарк не счел нужным сказать родителям свое Настоящее Имя. Впрочем, скорее всего, он не сообщил его никому. Тенар уже три года не видела сына. Возможно, он и не знал о смерти отца, а, может, и его самого уже не было в живых, пошел, например, ко дну вместе с судном, но Тенар почему-то так не думала. Спарк был способен пронести искру своей жизни через все шторма.
      В глубине ее души сейчас тоже тлела искра. Там скрывалась некая перемена, нечто новое. Что бы там ни было, она к этому не стремилась. Но иногда и не нужно просить. Никто же не спросит у другого человека, каково его Настоящее Имя. Его вам говорят... или не говорят.
      Тенар встала с постели и оделась. Для столь раннего часа было довольно тепло, и она не стала разжигать огонь в очаге. Тенар села в дверном проеме выпить чашечку молока и понаблюдать за тем, как тень Горы отступает от моря. Легкий бриз, дувший почти постоянно на этом открытом всем ветрам каменном уступе, был наполнен ароматами трав. В воздухе чувствовалась особая сладость, неуловимая перемена.
      – Все изменилось! – радостно прошептал, умирая, старик. Он умер, сжимая в своей руке ее руку, преподнеся ей перед смертью бесценный дар – свое Имя, отторгнув его от себя.
      – Айхал! – прошептала она. В ответ заблеяли в сарае козы, ожидавшие прихода Хифер.
      – Бе-е, – блеяла одна, а другая вторила ей более низким, с металлическим оттенком, голосом:
      – Бла-а! Бла-а!
      «Доверили козе», – говорил Флинт, когда кто-то чего-то портил. Флинт пас овец, а коз не любил. Но Сокол в детстве пас именно коз по ту сторону Горы.
      Тенар вернулась в дом и нашла Ферру наблюдавшей за спящим мужчиной. Она обняла одной рукой девочку, и та, вопреки обыкновению, не отстранилась и не осталась безучастной, а даже слегка прижалась к Тенар.
      Гед был погружен в глубокий, но спокойный сон. На его повернутом к ним лице отчетливо выделялись четыре белых шрама.
      – Его обожгли? – шепотом спросила Ферру.
      Тенар ответила не сразу. Она сама не знала, откуда у него эти шрамы. Когда-то давно, в Раскрашенном Зале Гробниц Атуана, она спросила у него с издевкой:
      – Дракон поцарапал?
      – Нет, это был не дракон, а один из ближайших родственников Безымянных. Правда, в конце концов я узнал его.
      Больше Тенар ничего об этом не знала. Но она понимала, как важно для ребенка, чтобы то были шрамы от ожогов, и поэтому ответила:
      – Да.
      Ферру продолжала рассматривать его, склонив при этом чуть набок голову, дабы лучше видеть своим единственным зрячим глазом. Это делало ее похожей на крохотную птаху – воробышка или зяблика.
      – Пойдем, пичужка моя, ему необходим сон, а ты, я думаю, не откажешься от персика. Интересно, появился ли на дереве этим утром спелый персик?
      Ферру побежала взглянуть на персиковое дерево. Тенар не спеша последовала за ней.
      Наслаждаясь сочным персиком, девочка внимательно разглядывала ямку, куда она вчера посадила косточку. Она, без сомнения, была разочарована тем, что за ночь не выросло новое дерево, но промолчала.
      – Полей его, – сказала Тенар.
 
      Ближе к полудню пришла тетушка Мосс. В число ее талантов входило умение плести корзины из болотного тростника, и Тенар попросила старуху научить ее этому искусству. Еще ребенком на Атуане она показала себя способной ученицей. Будучи чужеземкой на Гонте, Тенар открыла, что людям нравится учить другим людей. Она с готовностью училась у местных жителей всему новому, и они прощали ей за это ее непохожесть на других.
      Огион учил ее одному, Флинт – другому. Всю свою жизнь Тенар только и делала, что училась. Оказалось, что в мире есть уйма вещей, которые просто необходимо знать, много больше, чем она представляла себе, будучи юной жрицей или ученицей мага.
      Прутья уже отмокли, и этим утром они принялись расщеплять их – нетрудное, но требующее большой аккуратности занятие, оставлявшее вдоволь времени дли разговоров.
      – Тетушка, – спросила Тенар, когда они уселись на крыльцо, положив перед собой охапку вымоченных прутьев и циновку, на которую следовало класть расщепленные. – Каким образом ты определяешь, маг тот или иной мужчина, или нет?
      Мосс, по своему обыкновенно, начала издалека, напустив должную толику тумана.
      – Рыбак рыбака видит издалека, – заметила она проникновенным голосом, и рассказала Тенар притчу о муравье, который поднял с пола во дворце тоненький волосок и отнес его в свой муравейник; той же ночью подземные туннели озарились призрачным светом, похожим на свет звезд, ибо волосок тот был с головы Великого Мага Броста. Но только мудрый замечал, что муравейник светится. Для всех остальных ничего не изменилось.
      – Словом, нужен наметанный глаз, – заключила Тенар.
      Может так, а может и нет – такова была суть мрачного ответа Мосс.
      – Некоторые рождаются с этим даром, – сказала она. – Он всегда при них, даже когда они сами того еще не осознают. Настанет время, и их дар засияет, как волосок мага в темной норке.
      – Да, – сказала Тенар. – Теперь мне все ясно. – Она аккуратно расщепляла тростинки и клала лубок на циновку. – Но как ты узнаешь, что тот или иной мужчина – немаг?
      – По отсутствию, – ответила Мосс, – по отсутствию в нем Силы, дорогуша. Дело вот в чем. Коли у меня есть глаза, я безошибочно определю, слепая ты или зрячая, один ли у тебя глаз, как у малышки, или целых три. Я увижуэто, не так ли? Но если бы я была слепа, как крот, то ничего не заметила бы, пока ты мне сама не сказала бы. Но я-то зрячая. Я знаю, я вижу – третьим глазом!
      Она коснулась пальцем своего лба и громко, отрывисто кудахтнула, словно курица, снесшая яйцо. Мосс была явно довольна тем, что сумела подобрать нужные слова и удачно выразила свои мысли. Тенар решила, что несмотря на браваду и излишнюю образность, в словах старой колдуньи содержалась немалая толика истины. Никто же не учил Мосс ясно выражать свои мысли. Ведь к ее словам никто никогда не прислушивался. Невнятное бормотание – все, что от нее ожидали и требовали. Она была ведьмой и никто не пытался разобраться, почему она поступает так, а не иначе.
      – Я поняла, – сказала Тенар. – Выходит – возможно, на этот вопрос ты не захочешь отвечать – выходит, ты глядишь на человека третьим глазом и с помощью своей силы определяешь, обладает он аналогичной силой или нет. Я правильно ухватила?
      – Зрение тут не при чем, – ответила Мосс. – Нельзя сказать, что я «вижу» эти способности, как я вижу тебя, этот тростник, Гору за нашими спинами. Я просто знаю. Знаю, что у тебя эти способности есть, а у бедной пустоголовой Хифер их нет. Знаю, что у девочки они есть, а у лежащего в доме мужчины их нет. Знаю...
      Она не стала продолжать, лишь что-то пробормотала себе под нос и сплюнула.
      – Любая колдунья, в коей есть хоть капля Силы, признает другую колдунью! – почти выкрикнула она, не в силах сдержать своих чувств.
      – Вы распознаете себе подобных.
      – Да, так и есть, – кивнула Мосс. – Вот нужное слово. Распознаем.
      – Ну, а чародей распознает твою силу, поймет, что ты – колдунья?..
      Но Мосс в ответ лишь улыбнулась темным провалом рта в паутине морщин.
      – Дорогуша, – сказала она. – Ты имеешь в виду мужчину-чародея? Какой маг захочет иметь дело с нами, ведьмами?
      – Но Огион...
      – Повелитель Огион был добрым человеком, – без тени иронии в голосе сказала Мосс.
      Некоторое время они работали молча.
      – Не обрежь о стебель пальцы, дорогуша, – предостерегла Мосс.
      – Огион учил меня, словно я была парнем, а не девушкой. Словно я была его учеником, таким, как некогда был Сокол. Он учил меня Древнему Наречию, Мосс. Когда я спрашивала его, он всегда отвечал мне.
      – Другого такого мага нет во всем Архипелаге.
      – Это я не захотела учиться и покинула его. К чему мне его книги? Что они могли мне дать? Я хотела жить полнокровной жизнью: выйти замуж и рожать детей.
      Тенар ловко и быстро расщепляла стебли ногтем.
      – И я получила то, что хотела.
      – Бери стебель правой рукой, бросай на циновку левой, – посоветовала ей ведьма. – Что ж, дорогуша, кто спорит? Кто спорит... Тяга к мужчинам и меня не раз втравливала в жуткие неприятности. Но у меня и в мыслях никогда не было выйти замуж! Нет, нет. Это не для меня.
      – Почему? – поинтересовалась Тенар.
      Застигнутая врасплох, Мосс ответила прямо и честно:
      – Какой мужчина возьмет в жены колдунью?
      А потом, подвигав челюстью, словно корова, жующая жвачку, добавила:
      – И какая, интересно, колдунья выйдет замуж за мужчину?
      Они продолжали работать.
      – А чем вам, колдуньям, не угодили мужчины? – осторожно спросила Тенар.
      Мосс ответила так же осторожно, понизив голос до шепота:
      – Не знаю, дорогуша. Я думала над этим. Частенько думала. И вот что надумала. Понимаешь, мужчина похож на орех в скорлупе. – Мосс развела свои длинные, кривые, влажные пальцы, словно держала в них грецкий орех. – Его скорлупа тверда и прочна, она наполнена им до отказа. Наполнена плотью мужчины, а также его личностью, его «я». И это все. Он весь там, внутри. Наружу ничто не высовывается.
      Тенар поразмыслила над ее словами и, наконец, сказала:
      – Но если он чародей...
      – То вся его сила там же, внутри. Понимаешь ли, мужчина и его Сила – это единое целое. Она постоянно с ним. И когда Сила покидает его, он абсолютно опустошен и умирает.
      Мосс раздавила воображаемый орех и выкинула скорлупки.
      – Не остается ничего.
      – Ну, а женщина?
      – Эх, дорогуша, женщина слеплена из другого теста. Кто знает, где начинается и где кончается женщина? Знаешь, госпожа, у меня есть корни, что уходят глубоко в недра этого острова, ниже дна морского. Они старше, чем сам Архипелаг. Я веду отсчет от первозданного мрака!