Глава 15

Голоса, зудевшие какую-то непонятную чушь в его голове, наконец вернули Ри в сознание. Открыв глаза, он хотел немедленно приказать всем бормотунам заткнуться — но возле него находился только один человек. Это был Янф; он дремал в кресле, и часть головы его покрывали бинты.

Голоса кричали теперь громче, и доносились они не из другой комнаты или откуда-нибудь издалека, а орали прямо в его собственном черепе. Их было трое — двое мужчин и одна женщина; спор шел в самых резких и оскорбительных тонах, и, хотя он мог различать четко каждое слово, смысл их оставался абсолютно непонятным. Более того, он не мог даже определить, на каком языке говорят, — что было для него и жутко, и странно. Для Сабира, с детства учившегося дипломатии и магии, все языки Иберы — и живые, и мертвые — таили в себе мало секретов. Он бегло разговаривал на большей части живых языков и был способен хотя бы понять смысл разговора на остальных. Познания Ри в области языков мертвых были столь же фундаментальны: в большинстве своем уцелевшие работы по магии были написаны на пяти основных языках древнего Карей, занимавшего Иберу, Стрифию и часть Манаркаса до так называемого Тысячелетия Тьмы.

И тем не менее звучавший в его голове разговор был непонятен во всем — кроме разве что интонаций.

Прижав кулаки к вискам, он попытался вспомнить случившееся. Они с друзьями бегом поднимались по лестнице. И тут что-то взорвалось в его голове — жуткая боль и грохот ослепили его и бросили на колени. Мир наполнился запахами цветов и гнили. А после… ничего. Ничего.

Сколько времени прошло? Да и где он? Где остальные его друзья? Сколько же он провалялся в бесчувственном состоянии? И что тем временем произошло со столь необходимой ему женщиной из побежденной Семьи Галвеев?

Ри сел. Голоса стихли, не создавая, впрочем, впечатления, что они оставили его. Скорее напротив — они чего-то ждали. Только безумец может решить, что в голове его кто-то говорит, а Ри не относил себя к тем, кто способен сойти с ума.

В кресле, расположенном возле лежанки, спал лучший друг. Ри позвал его:

— Янф, проснись.

Тот шевельнулся и со стоном открыл глаза.

— Как болит голова, — произнес Янф, лишь потом заметив Ри.

— Боги, ты наконец очнулся?

Хмурясь, он поднялся из кресла резким, едва ли не паническим движением.

— Или все еще нет?

Но Ри не собирался терпеть всякий вздор.

— Конечно, очнулся. Что за глупый вопрос?

— Если бы вопрос был глупым, в моей голове не было б дыры, а бедный Валард не валялся бы в соседней комнате со сломанной рукой. Мы уже один раз решили, что ты очнулся, и ты набросился на нас.

Ри вздрогнул. Быть может, он и впрямь способен сойти с ума: подобного факта он не помнил, однако не имел оснований не доверять Янфу.

— Что случилось?

— Что ты помнишь?

— Мы поднимались по лестнице в Доме Галвеев. Потом был какой-то взрыв и жуткая вонь. Боль. Тьма. И ничего, кроме них.

Янф со вздохом опустился в кресло.

— В Доме Галвеев не было взрыва. Не было вони и шума. Ты бежал впереди нас и вдруг упал, обхватив голову руками. Глаза твои были открыты, но, что мы ни делали, ты не отвечал нам, не подавал даже знака, что слышишь. Мы перепробовали все известные нам средства, пытаясь привести тебя в чувство; однако в конце концов поняли, что все наши действия бесполезны, и поэтому снова спустились вниз. Мы дали человеку твоего отца точные инструкции; заметив среди пленных девушку, похожую на твою, он должен был спасти ее. Он обещал. Его подчиненные убивали уже всякую мелочь — и таскали тела сжигать, однако он обещал, что будет следить за ними и не позволит убить эту девушку. Мы хотели отвести тебя домой, рассчитывая на помощь… но…

Тут лицо Янфа потемнело, и он умолк.

— Что «но»?

— Я хотел пригласить к тебе кого-нибудь из наших семейных лекапевтов, — ответил Янф, — но не сумел этого сделать. С твоей Семьей произошло нечто ужасное.

Внутреннее напряжение отразилось в глазах Ри.

— В каком смысле ужасное?

— Лекапевты не знают. Один из твоих младших кузенов заходил в Белый Зал. Он сказал лекапевтам, что сделал это, повинуясь непонятному побуждению. И обнаружил, что многие твои родственники… скончались… но куда большее число их… э… изменило обличье. Так сказал мне лекапевт, однако он не удосужился объяснить мне каким образом.

— А мои родители?

Янф как будто съежился.

— Твоя мать получила тяжелые увечья, но жива. Твой… — мрачно вздохнув, он продолжал: — Прости меня, Ри, твой отец мертв.

Ри побледнел. Его отец возглавлял Волков, а через них все Семейство Сабиров. Если отец действительно погиб, значит, в Семье безвластие. И новый предводитель будет избран — путем маневрирования — сильнейшими из уцелевших. И процесс этого маневрирования способен погубить не меньшее количество людей, чем непонятная катастрофа, — только более изощренными способами.

— Сколько погибло? — спросил он. — И кто остался в живых?

— Не знаю. Лекапевт, с которым я разговаривал, уделил мне ровно столько времени, сколько ему понадобилось, чтобы осмотреть тебя и ответить, что ты справишься и так, а остальные крайне нуждаются в его услугах. Я только и успел разузнать у него о твоих родителях, пока он прослушивал твое дыхание и сердце; потом он велел мне забрать тебя из Дома и укрыть в безопасном месте. Он сказал: хотя и не знает, что именно произошло с твоими родичами, он не может гарантировать повторения несчастья. И пока не придет в чувство и не начнет говорить хоть кто-нибудь из уцелевших в Белом Зале, по его мнению, следует рассчитывать на худшее.

«Неужели это Галвеи выкинули какой-нибудь фокус? — рассуждал Ри, склоняясь именно к такому мнению. — Они сумели раскрыть замыслы Сабиров и попытались воспрепятствовать собственному уничтожению».

Нет, такой ответ не годится. Если б Галвеи приняли меры, то сейчас их собственные трупы не горели бы на костре во дворе их собственного дома. Доктиираки? Эти тут ни при чем. Среди них не было Волков; из Пяти Семейств лишь Сабиры и Галвеи прибегали к древнему ведовству, смели пользоваться им. Янф сказал, что родичи Ри пали жертвой магического нападения; однако лекапевт не посмел бы упомянуть об этом человеку, не принадлежащему к Волкам и даже к Семье.

Впрочем, он сказал Янфу, что выжившие при нападении изменились; Ри, видевший достаточно Шрамов, нанесенных отраженными чарами, не нуждался в других пояснениях. Ничто, кроме магии, не могло бы сразу погубить отца и ранить мать. Ничто — он был в этом уверен.

Значит, не Галвеи. И не Доктиираки. Впрочем, нельзя исключать внутрисемейные козни; Ри ничуть не сомневался, что кузен его Эндрю и троюродные сородичи Криспин и Анвин способны перебить любое количество родственников, чтобы захватить власть над Кланом. Однако версия эта опровергалась тем, что ни поганая Тройка, ни любая другая группа внутри Семьи не обладали большинством среди Волков. Ни один член Семейства не имел возможности собрать столько последователей, чтобы суметь обратить энергию заклинания против остальных Волков… а предпринимать попытку переворота, не располагая большинством, было бы попросту самоубийством.

К подобному риску у Криспина с Анвином и Эндрю никакой наклонности не было. В этом он не сомневался.

Итак, гибельный удар нанес другой игрок. Могучий игрок. Но кто он? И как это сделал? И чего, собственно, надеялся достичь этот игрок?

Они мертвы, Кейт, все они мертвы, и тебя тоже ждет смерть, если ты не уберешься из этого места.

Было душно, воняло спиртом. Мягкая тяжесть прикрывала все ее тело, притискивала к земле. В голове грохотало, глаза отказывались служить. Голос внутри черепа не умолкал. Ей хотелось бы возвратиться в утешительный мрак, но какая-то незнакомая женщина без конца настаивала на своем.

Все они погибли, и Сабиры сейчас сжигают их тела. Ты сможешь ощутить запах костров, если встанешь.

Кейт заморгала, однако открытые глаза ее видели то же самое, что и закрытые, а именно — ничего. Совершенная в своей черноте тьма поглотила ее. Произошло нечто скверное. Нечто, извлекшее ее из безопасного и знакомого мира; нечто, переменившее в этом мире известные ей правила игры; нечто опасное, открывшее дверь и вошедшее в нее.

Она вспомнила боль и сладковатый запашок тления. Потом сомкнула глаза, прижала пальцы к пульсирующему черепу и попыталась по возможности точнее припомнить эти последние мгновения. Чувство сгущавшегося зла, которое казалось столь сильным на приеме у Доктиираков и столь усилилось впоследствии, еще более окрепло; там, в воздухе, она на мгновение ощутила восторг твари, наконец взломавшей клетку и вырвавшейся из нее; потом, кажется, появился тошнотворно приторный запах… чего бы? Название не шло на язык, однако она вспомнит, как только натолкнется… когда увидит. А потом ее череп вдруг взорвался безумным бормотанием, как если бы в ней сразу завопила тысяча безумцев, пытающихся одновременно добиться ее внимания; боль, произведенная этим бедламом, и повергла ее в мрачное, но спасительное забвение. А теперь?

Топливо аэрибля, вдруг поняла она. Пахло спиртом, потому что на нем работали двигатели воздушного корабля. Значит, она по-прежнему на аэрибле, только теперь уже не в пассажирской гондоле, а в узком пространстве перед топливными баками, укрытая толстым свертком ткани, используемой при далеких вылетах для аварийного ремонта внешней оболочки аэрибля.

Кто-то спрятал ее. Если бы корабль приземлился нормальным образом, Дугхалл — знавший о ней все — или доставил бы свою племянницу к надежному лекапевту, или сам позаботился о ней. Но вместо этого она тщательно спрятана в той части аэрибля, куда несложно попасть из пассажирского отделения; тем не менее преднамеренно отыскать ее трудно. Далее, она оказалась укрытой в тщательно подобранном месте, а это указывало на то, что прятавший ее человек не рассчитывал на большее, нежели простой осмотр врагами. Который они и произвели, сказала неизвестная женщина. Голос ее звучал внутри головы Кейт, и это свидетельствовало либо о том, что свихнулась сама Кейт, либо о том, что перевернулся вверх ногами целый мир. Кейт, не считавшая себя подверженной слабости, которую разделяли многие женщины, принадлежащие к ее общественному классу, предпочла второй вариант.

Итак, на какое-то время придется смириться с присутствием незнакомки в своей голове: ведь она предлагает столь необходимую информацию. Очутившись в безопасности, Кейт хорошенько расспросит эту женщину, узнает, кто залез в ее череп, но сейчас не время для любопытства.

— Итак, они искали на корабле меня, — прошептала она.

Любого, кто оставался на борту. Они взяли троих остальных.

— И кто эти они?

Ты и так знаешь это. Да, она знала.

— Разбудив меня, ты сказала — Сабиры!

Да.

Разумно. Лишь это семейство способно напасть на Галвеев на их собственной территории; лишь у них хватит цинизма и властолюбия, чтобы пойти на подобный риск. Что ж, они преуспели.

Итак, аэрибль во власти врагов. Кейт провела левой рукой вдоль бедра и ощутила утешительные очертания рукоятки меча. Имея оружие, она могла защитить себя, не прибегая к разоблачительной Трансформации. По крайней мере остается надежда на месть. Прислушавшись, она была вознаграждена негромкими ночными звуками и поскрипыванием натянутых причальных канатов аэрибля.

Кейт с трудом выбралась к краю кипы и медленно вздохнула. Здесь горючим пахло еще сильнее, но воздух сразу стал более холодным, чем бывает обычно вечером. Над люком, ведущим в ее укрытие, кто-то дышал — частые вдохи чередовались с негромким пыхтением.

— Кто там? — прошептала она и услышала в ответ негромкий взвизг и тихое поскребывание когтей.

Твой друг, пояснила женщина. Он впрыгнул в аэрибль, когда все ушли, и с тех пор лежит у двери.

У Кейт по спине побежали мурашки.

— Гашта?

Визг сделался громче, лапа скреблась в дверь более настойчиво. Старый приятель — волк, с которым ей случалось преследовать оленей и пеккари в обличье Карнеи. Однажды она спасла ему жизнь, и волк отблагодарил ее верностью, какой, с ее точки зрения, не существовало среди людей. Однако зверь не был домашним; дикое это существо обитало в горах вокруг Калимекки, и Кейт не могла понять, с чего бы это волк оказался на борту аэрибля. Либо корабль опустился за пределами стен, окружающих Дом Галвеев, либо стены эти проломлены и нечто завлекло его внутрь.

Выглянувшие из-под ткани глаза ее приспособились к полумраку. Она провела в забытьи долгое время. Аэрибль окружала ночь, иначе световые призмы, расположенные поверх рабочих участков гондолы, впустили бы внутрь дневной свет.

Что делать теперь? Напасть на первого встречного, который попадется ей снаружи, и убивать Сабиров, пока не погибнет сама? Или бежать за подмогой? Или собрать войско, чтобы отбить Дом? Или же просто сдаться и умереть не сопротивляясь?

— Прежде чем действовать, оцени ситуацию, — пробормотала она.

Образчик премудрости Неса Мадибля, труды которого — в отличие от обожаемого дядей Дугхаллом Винсалиса — высоко почитает вся Семья. Наставники начали вдалбливать их ей в голову с того самого мгновения, как Кейт приступила к дипломатической подготовке.

Оцени ситуацию. Незнакомка сказала, что, кроме волка и Кейт, на борту аэрибля нет никого. Итак, она временно находится в безопасности. В поисках поддержки девушка вновь прикоснулась кончиками пальцев к рукоятке меча и толкнула крышку люка. Гашта сопротивлялся ей лишь в первый момент, но сразу же отскочил. Приподняв дверцу люка, она выпрыгнула в пассажирское отделение и осторожно закрыла за собой люк. Пока она занималась этим, Гашта тыкался в нее носом, лизал в лицо и скулил.

Незнакомка оказалась права: в кабине никого не было. Теперь Кейт могла наиболее четко различать доносящиеся снаружи голоса. И ощутила то, что доселе от нее скрывал запах спирта: густой, отдававший жарящейся свининой запах сгорающей плоти. Человеческой плоти. В программу ее дипломатической подготовки входило присутствие на сожжении шпиона Увечных, происходившем на Площади Казней в Калимекке. И тогдашний запах вновь ударял ей в ноздри.

Все они убиты, сказала незнакомка. Пока она ни в чем не ошибалась. А теперь Сабиры жгут мертвые тела ее родственников. Итак, приходится считаться с вероятностью, что она, Кейт, является единственным уцелевшим членом Семьи.

Нет, она не смела даже помыслить о подобном. И без того слишком близким было отчаяние и слишком крохотными — шансы на спасение. Они погибли НЕ все, сказала она себе. Быстрыми и умными действиями я могу спасти кого-нибудь из них. «Прежде чем действовать, оцени ситуацию». Кейт встала, и Гашта рыкнул. — Шши, — шепнула она, доставая меч. Сперва надо узнать, где она находится. Подобравшись к окну аэрибля, Кейт выглянула наружу. И сердце ее едва не лопнуло. Аэрибль был причален на посадочном поле Дома Галвеев, и даже со своего места она могла видеть, что ворота его открыты — те самые ворота, которые на ее памяти открывались лишь для того, чтобы с разрешения пропустить или выпустить своего. Ворота освещало бушующее пламя разведенного рядом с ними погребального костра. Черные силуэты подбрасывали дерево в огонь. Костер окружали солдаты. Солдаты Сабиров и близнецы — деревья их герба четко вырисовывались на их плащах. Дом Галвеев пал.

Она проглотила прихлынувшие слезы и вместе с волком выбралась из аэрибля на посадочное поле. А потом зарубила мечом двоих солдат, оставленных охранять аэрибль, — безмолвно и скрытно, без всяких угрызений совести. Дом охранялся плотным кольцом, и Кейт поняла, что никакая сила и скорость не помогут ей в одиночку выручить уцелевших. Итак, остается либо умереть вместе с ними, либо отправиться за подмогой.

Гофт находился всего в двадцати лигах к северо-востоку, и в одном из городов его, Маратаде, обитало ответвление Дома Галвеев — Дом Черианов. Семья эта торговала, владела колоссальными богатствами, целой армадой судов и была в состоянии выставить сотни крепких и свирепых солдат, способных отбить все утраченное Семьей. Надо добраться до них.

У тебя остается немного времени, напомнила незнакомка. Кейт и так это знала.

До Гофта можно было добраться на аэрибле, однако если посадочная бригада не отпустит вовремя канаты, взлететь сложно. Потом надо оторваться от земли и набрать высоту так, чтобы Сабиры ничего не заметили. Лежа в росистой траве рядом с волком, Кейт разглядывала людей, сновавших перед костром, поддерживая в нем огонь. Потом осмотрела обтекаемые очертания аэрибля, под ветерком натягивавшего причальные канаты. Потом проверила ветер и нахмурилась. Слишком сильный, чтобы отпускать веревки по очереди; поступив так, она выдаст себя, потому что ветер задерет воздушный корабль вверх носом.

Способ, конечно, был. Галвеи, их ученые и изобретатели, вместе хранили тайну сооружения аэриблей и могучих двигателей, приводивших корабли в движение. Как говорил ее отец, в руки Семьи попал древний манускрипт, в единственном числе переживший Тысячелетие Тьмы; этот манускрипт был полон тайн, многие из них до сих пор скрывались за загадочными чертежами и непонятными описаниями устройств, даже назначение которых в эти дни оставалось загадочным. Однако художники и изобретатели Дома, находившиеся в безопасном и надежном убежище, одну за другой выпытывали тайны управляемого полета и, наконец, дали Галвеям крылья. Десять лет Галвеи ревностно оберегали свой секрет. Если аэрибль мог попасть в руки врага, пилот должен был нажать скрытую рукоятку, связанную с механизмом, одновременно обрывавшим все посадочные канаты, выпуская корабль на свободу. Он мог лететь, но не имел возможности причалить к земле, и пилот должен был пережить крушение, опустив аэрибль вдали от врагов. Однако лучше потерять один корабль, чем отдать его в чужие руки.

Кейт знала, где искать рукоятку, она даже умела пилотировать аэрибль, а значит, вполне могла добраться до Гофта. Приземляться будет опасно, но об этом она побеспокоится, уже прилетев туда.

Она провела пальцами по шкуре волка, гадая, каким образом и почему зверь нашел ее. Взять животное с собой она не могла, однако не хотела и оставлять его рядом с Сабирами. Впрочем, когда Кейт поползла назад к аэриблю, зверь сам решил трудную для нее проблему. Лизнув ее в нос, он затем осторожно куснул ее за ухо. А потом зарычал, поднялся и рысью направился вдоль стены к воротам. Понаблюдав за ним какое-то мгновение, Кейт поняла, что Гашту ожидают возле ворот собратья-волки.

Оставалось только гадать, доведется ли ей еще раз увидеть его. Подобравшись по траве к люку аэрибля, она впрыгнула внутрь как настоящая волчица и поспешно запустила ладонь под полированное дерево пульта к спрятанной под ним рукоятке. Дернув за нее, она услышала, как шипят отпущенные тросы, и ощутила толчок, когда неуправляемый аэрибль неловко подпрыгнул. Тут-то и завыли волки.

Ветер, дувший вдоль утеса, толкал воздушный корабль. Кейт уже опасалась, что зацепится за дерево или стену, прежде чем успеет подняться повыше, — так быстро несся аэрибль над землей. Чудесным образом, хотя гондола все-таки чиркнула по верху стены, она вырвалась на свободу — в черноту ночного неба.

Раскинувшийся под ней город трепетал тихими огоньками свечей, мерцавших за тысячами окон; поярче светили уличные фонари, которые с наступлением сумерек каждый день зажигали фонарщики, еще ярче горели газовые лампы в цехах, где люди трудились, обливаясь потом, даже ночами… и пылал жестокий костер у Дома Галвеев, его жирные клубы несли с собой к задымленному городу то, что было утром ее Семьей.

Но не всех. Не всех. Кейт не могла поверить голосу незнакомки, твердившему в ее голове: все ушли, все. Она заставит Сабиров заплатить за жизнь каждого любимого человека, отнятую у нее. Кейт поклялась всеми богами, что либо погубит Семейство, либо умрет.

Глава 16

Когда волки начали выть, Дугхалл позволил себе легчайшую улыбку. Он зажал руками порез на ладони; крохотное заклинание, привлекшее зверей к огню, оказалось не очень сложным и не потребовало от него больших усилий. Он обращался вообще — к любой живой твари, проникшей внутрь Дома Галвеев, требуя, чтобы она проследила за Кейт, пока та не уйдет отсюда, а потом дала знак о спасении девушки. Он рассчитывал на птицу — птицы всегда отвечали ему. Однако первыми отозвались волки. Они проявили прыть, как будто были знакомы с Домом и его окрестностями… или с Кейт. Он не стал затруднять себя размышлениями о необычности подобной реакции. Ночь наполняли чары, и, будучи Соколом, он знал, что каждая форма жизни по-своему реагирует на них — но призванные добром и отвечали добром. Кейт не причинят вреда. Вой дал ему знать, что Кейт каким-то образом сумела выбраться за пределы стен Дома Галвеев. Дугхалл не был этим удивлен, хотя ему хотелось бы знать, как именно она сделала это. Отвесная стена в Халлесе осталась впечатанной в его память.

Теперь, когда она в безопасности, пора делать следующий ход. Он по-прежнему лежал на полу, прикидываясь спящим. Стражники Сабиров поместили его под замок — вместе с прочими «ценными» Галвеями и теми техниками и художниками, которых им удалось схватить во внутреннем, лишенном окон покое на четвертом этаже.

Двое — сенешаль Дома и крепкого сложения дальний кузен Дугхалла — лежали мертвые в уголке; они погибли от ран, полученных при попытке к бегству. Пока они еще жили, охранники отказались вызвать к раненым медицинскую помощь; отказались они и убрать трупы, когда оба скончались — к облегчению Дугхалла и разочарованию его компаньонов. Трупы лежали в уголке неподалеку — и он специально улегся рядом с ними.

Осторожным прикосновением умственных щупалец Дугхалл притронулся к каждому из живых обитателей комнаты; в основном все крепко спали. Несколько человек колебались на грани сна. Кроме него самого, бодрствовал только один человек. Подавив вздох, Дугхалл крошечным запасным кинжальчиком, пронесенным через тщательный обыск — ну кому из стражников придет в голову искать ножик длиною с большой палец в складке жира на животе почтенного дипломата средних лет? — сделал на ладони мелкий порез и, уронив каплю крови на пол, призвал мирный сон к тому, кто бодрствовал, к тем, кто засыпал, к тем кто боролся с кошмарами.

Он не стал ничего делать со стражниками, сидевшими возле двери и, пересмеиваясь, вспоминавшими изнасилованных женщин и награбленное добро. Во-первых, на людях Сабиров были заговоренные амулеты, изготовленные кем-то из Мастеров и защищавшие их от мелких чар. Ну а во-вторых, он просто хотел, чтобы эти ублюдки оставались снаружи. Лучшего места для них нельзя было найти.

Удостоверившись в том, что среди временных обитателей комнаты бодрствует лишь один, Дугхалл сел и устроился между двумя трупами. Он прикоснулся руками к холодным телам, отыскивая ладони. Нащупав их, он уложил мертвецов на пол перед собой, превозмогая окоченение. Крови от них не получишь, поэтому придется делать предложение плоти. Она укрепит заклинание, но затруднит власть над ним. Отголоски чар, все еще метавшиеся по залу и городу, заставили его помедлить. Как бы чисты ни были его намерения, какой бы оборонительный характер ни носило его заклинание, злые отзвуки подействуют на чары, обратят их против него самого и тех, кто сейчас с ним. Однако он не мог бездействием обречь на смерть — и худшее, чем смерть, — немногих уцелевших членов своей Семьи… он должен был предпринять попытку спасения, зная, что она все равно закончится смертью и худшим, чем смерть.

К счастью, Сабиры уже сожгли трупы других Галвеев. А собственных мертвецов — он в этом не сомневался — захватчики должны были перенести к себе в Дом; пока враги не освятят для себя Дом Галвеев, любой другой поступок будет считаться еретическим. Предложение всего только двух трупов весьма незначительно для его целей, однако те из родичей, хотя бы частица которых не сгорела в огне, добавят силы жертвоприношению. Ну а то, что в стенах Дома трупов осталось немного, поможет ему удержать власть над чарами, если что-то выйдет не так.

Сколь полное равновесие… какая узкая грань между недостатком и избытком.

Первым делом он перерезал ладони трупов и стиснул ранки вместе. Потом положил собственную окровавленную ладонь поверх двух мертвых и зашептал:

Холодный голос — далекий, как темное королевство между мирами, и близкий, как сама смерть, — шепнул ему на ухо: «Мы слышим».

Палец духа провел черту на его щеке, и язык, не существующий в физических областях мира, слизал кровь с ладони. Нечто вздохнуло. Нечто захихикало. Волосы на затылке Дугхалла встали дыбом, ледяной пот высыпал на верхней губе и лбу, струился по ложбинке меж лопаток, увлажняя ладони. Ему еще ни разу не приходилось призывать мертвых и оставалось лишь надеяться, что подобной нужды в его жизни больше не будет.

Но тут трупы вдруг засветились изнутри — как толстые свечи с горящими в глубине фитилями. Неяркий поначалу красный свет разгорался, тела теряли плотность, становились прозрачными. Дугхалл ощущал течение чар, сильное, словно река. Однако сила их явно превосходила ожидаемые им пределы. Сколько же мертвецов находилось сейчас в стенах дома? Неужели он пробудил дремавший магический поток? Дугхалл не мог найти места, из которого заклинание черпало дополнительную силу, однако пока он искал исток, отчаянно пытаясь подчинить своей власти самовольно выплеснувшуюся энергию, магическая река вздыбилась и, преодолев пределы, внутри которых он мог еще ограничить ее, хлынула наружу.

Дугхалл закрыл глаза и принялся молиться о том, чтобы в совершенном им заклинании не оказалось даже тени ненависти, тайного желания погубить, уничтожить врагов. Тогда враги, безусловно, умрут — а вместе с ними и он сам, и все, что находится с ним в комнате.

Хасмаль беспокойно переворачивался с боку на бок на койке корабля, вновь пробужденный от кошмарного сна чьим-то хохотом. И опять лишь смех задержался в его памяти, звонкий, женственный, не имеющий никакого отношения к миру, в котором он обитал.

Во сне его осмеивало повисшее над ним в воздухе крохотное создание, волосы его светились словно рубины, крылья сверкали и искрились в ослепительном солнечном свете, нежное тельце не превышало размером ладонь. Порождение мира духов — того самого мира, к которому он обратился, пытаясь избегнуть судьбы. Одна из подобных этому созданию велела Хасмалю бежать. А собственные гадания и заклинания привели на этот корабль, капитану которого нужен был человек, умеющий чинить всякие вещи и обращаться с металлом.

Его предшественник, корабельный кузнец, прибыл в порт, имея в избытке деньги, но не досчитываясь здравого смысла: он умудрился напиться и попал в беду. Так что, нанимая Хасмаля, капитан твердо заявил, что не будет выкупать своих людей из тюрьмы. Хасмаль, будучи человеком непьющим, к тому же посвятившим последний период своей жизни уклонению от неприятностей, никаких проблем в этом требовании не усмотрел. Несколько предшествующих нынешнему дней он работал, готовя корабль к выходу в море, а капитан проводил свое время — пока безуспешно — в поисках груза. Он заверил Хасмаля в том, что «Кречет» подолгу в гаванях не стоит и что через каких-нибудь пару-тройку суток они отплывут.

Хотя плыть по морю было бы лучше, обещание это пока утешало Хасмаля. Впрочем, смех какой-то ехидной феи звенел в его снах, мешал ему спать, и теперь, лежа во тьме, он подумывал, не бежать ли в глубь суши, подальше от людей, не укрыться ли в сырых, мрачных джунглях.

Гадания на костях и картах давали один и тот же совершенно очевидный результат, даже единственная ночная проверка подтвердила его: очередной из призванных кровью духов ответствовал Хасмалю, что он находится именно там, где ему и положено быть. Нервничай не нервничай, но это правильный путь. И нужный корабль — «Кречет»… Имя это является разновидностью сокола, как и сам он Сокол — в известном смысле… Разве это само по себе не знак? Один Сокол вполне может спасти другого от опасности и гибели.

Сидя на койке, Хасмаль прислушивался к умиротворяющему потрескиванию досок и плеску воды о корпус. Утешительные, спокойные звуки сулили ему в итоге и неизбежное спасение, и светлую свободу. Хасмаля начало клонить в дремоту, в сумеречное состояние между бодрствованием и сном, и сразу перед ним в воздухе возник этот крылатый дух; усевшись со скрещенными ногами прямо в воздухе, нечестивая тварь с гадкой улыбкой на физиономии тянула к нему пальцы.

Жалкое создание. Хасмаль напрягся, черпая энергию из воды и воздушных течений вокруг, сплетая из нее новый слой стены, ограждавшей его от зла и превращавшей его в ничто, — в человека, который не создает никакого впечатления, не оставляет следов, не привлекает ничьей фантазии, — и таким образом обрел тишину. Благословенную тишину. Отгороженный стеной, дух исчез из его сознания. Вскоре Хасмаль уснул.

Вставай! Вставай немедленно, или ты умрешь!

Голос кричал откуда-то из далекой дали, то досадуя, то сердясь на нее. Девушка свернулась клубком и попыталась отгородиться от этого голоса: он пробуждал ее, а она, не помня еще причины, знала, что не хочет просыпаться.

По крайней мере перейди под деревья, там у тебя будет какое-то укрытие! Двигайся! Двигайся, девочка! Ты не можешь умереть и бросить меня!