— Понимаете, он обещал мне узнать телефон одной девушки.

— Подробнее, пожалуйста, — как бы с нажимом сказал пан Без Нее.

— Видите ли, — смущенно начал я, — недавно я отдыхал в Пиране, в Словении и на пляже встретил очень очаровательную, понравившуюся мне девушку по имени Кьяра, она дала мне номер своего телефона, я его записал в память мобильника, но по ошибке стер его, и вот, зная, что она из Фаэдиса и примерный возраст, по интернету я нашел пана Гвидо Брунетти и он обещал мне найти ее телефон, потребовав в качестве аванса сто ЕВРО. Деньги я перевел на его счет, но он с тех пор не отзывался.

— Ну что же, остается только проверить, не были ли вы четыре дня назад в Фаэдисе.

— Посмотрите в моем паспорте, — сказал я и подумал, что хорошо что Шенгенское соглашение предусматривает обязательные отметки в наших паспортах, — в нем обязательно мне ставят отметку при пересечении границы.

— Похоже, он говорит правду, — сказал пан С Плешью, рассеяно полистав мой паспорт и возвращая мне его.

— А мог бы я узнать, с чем были связаны ваши вопросы?

— Мы вам не обязаны ничего сообщать, — строго заметил пан Без Плеши.

— Но по доброте душевной не будем скрывать — пан Гвидо Брунетти погиб какой— то странной смертью, в его компьютере обнаружили ваши данные и итальянские коллеги попросили нас встретиться с вами, — сказал пан Без Нее и добавил, — но вы впредь будьте осмотрительнее, данные девушек заносите в записную книжку и не посылайте деньги всяким проходимцам, даже из-за телефонов очаровательных дам.

— Если вы рассказали все, мы вас больше не задерживаем, — сказал пан С Плешью.

— Разве вы что-нибудь вспомните еще, так милости просим к нам, — добавил пан Без Нее и они дружно заржали, чему-то своему, явно мне не доступному.

Выйдя из здания полиции я испытал такое ощущение, будто на меня вылили ушат холодной воды. Странная смерть Руджеро, исчезновение Кьяры, а теперь еще и гибель Гвидо Брунетти показались мне связанными между собой и хотя, даже придумать причину этого я не мог, но чувствовал что это так.

Гвидо Брунетти исчез из моей жизни. Виртуальное знакомство так и осталось виртуальным.

Дома я вновь и вновь думал, как можно связать все эти три события вместе, но без дополнительной информации, которую мне негде было взять, навыдумывал таких версий, что даже самые лихие из писателей фантастов, прослышав про них сгрызли бы себе ногти по локоть. Попытавшись переключиться на вчерашний разговор с паном Берке, я подверг анализу и всю ситуацию вокруг моего патента.

Ситуация выглядела тривиально, до ужаса. Частный изобретатель придумал нечто новое, понравившееся очень большой фирме и она это использовала, а он неблагодарный, вместо того, чтобы упиваться признанием столь великих фирм, погряз в меркантилизме и хочет еще и какие-то деньги и никак не может понять, идиот, что во всем мире спад экономики и с деньгами трудности, причем у больших фирм трудности большие. В общем, один из тысяч подобных случаев, о которых не раз писали и изюминки, которая бы заинтересовала читателя, не наблюдается.

Поняв, что еще немного и я своим ходом отправлюсь в лечебницу для очень, очень нервных, я взял Стена и пошел на прогулку, по самому дальнему из маршрутов, на который я отправлялся крайне редко, лишь когда возникала длительная вынужденная пауза в переводах или нужно было успокоить нервы.

Мы уже входили в лес, когда зазвонил телефон. Профессор Егоров, исполняя обещание данное его супругой, сообщил мне, что он уже вернулся из Соединенных Штатов и узнав, что меня интересует история, согласился со мной встретиться, добавив, что встретиться мы можем в любое удобное для меня время в Пиране. Не будь мы в лесу, я бы без раздумий тут же выехал бы в Пиран, хотя за моим стремлением поехать, стояло не только желание поговорить с профессором, а, наверное, в еще большей мере возможность по пути в Пиран, заехать в Фаэдис и попробовать хоть что-то разузнать о Кьяре лично. Искать еще кого-нибудь согласного поучаствовать в моих поисках, хоть до конца я и не был уверен в существовании связи между моей просьбой и гибелью Гвидо Брунетти, я не мог. Воспитание, полученное в детстве, не позволяло мне ставить эксперименты на людях.

Поэтому по дороге домой, я еще раз все взвесил и, учитывая свой опыт езды по ночным австрийским магистралям, пришел к выводу, что ехать лучше всего завтра утром.

Дорога до Ундины была замечательна лишь тем, что я поймал себя на мысли, что еще пару раз проехав, я смогу ездить по ней с завязанными глазами, но только днем. Так что я после обеда был около комиссариата Ундины. Разговор с дежурным в мельчайших подробностях повторял мои телефонные звонки сюда. Единственное к чему приводили мои упражнения во всех известных мне языках это:

— Не понимаю сеньор.

Во время нашего крайне продуктивного диалога, откуда-то из глубины комиссариата вышел какой то важный чин, я понял это по поведению дежурного вскочившего при его появлении. Между ними завязалась оживленная беседа на, к сожалению, мне все еще не знакомом итальянском. Невольно я прислушивался, но они говорили быстро и единственное, что мне удалось разобрать были слова:

— … комиссар Вианелли.

Важный чин повернулся и ушел, а дежурный произнеся в очередной раз знакомую фразу, занялся важными делами, то есть начал перекладывать бумажки с одного края стола на другой, всем своим видом давая мне понять, что аудиенция закончена и мне совсем ни к чему мешать людям работать.

Поняв намек на то, что мне нужно уходить, но так ничего не понимая, я выехал на знакомую площадь и решил привести в порядок мысли, а за этим занятием выпить чашку кофе.

На площади время, кажется, остановилось, все и все были на своих местах. Солнце все так же нещадно палило. Итальянец у кафе напротив сидел в той же позе, черное «Вольво» «мафиози» стояло на том же месте стоянки, а он сам, в своей униформе, сидел за тем же столиком со своим еженедельником.

Отхлебывая кофе из чашечки и размышляя, что же означало произошедшее в комиссариате, я краем глаза отметил, что «мафиози», встав, направляется ко мне. Он подошел к моему столику и остановился. Словно что-то взвешивая или раздумывая, он некоторое время смотрел на меня, задумчиво покачивая головой, а затем на чистом русском языке, без малейших признаков акцента, произнес:

— Господин Попов, ехали бы вы отсюда, так будет спокойней для всех.

После чего, не дожидаясь ни ответа, ни какой бы то ни было моей реакции, вернулся к своему столу и погрузился в изучение еженедельника. Я перестал вообще воспринимать реальность окружающего света. Мне представлялось, что я в театре абсурда.

Не знаю почему, но я поехал к замку Гатти. Ворота замка были открыты. Остановившись на площадке перед ними и оставив Стена в машине, я направился к воротам. В ворота войти, однако, не успел, так как во дворе появился невысокий плотный мужчина. Направляясь ко мне, он на ходу начал что-то громко говорить по-итальянски, энергично показывая руками на мою машину.

— Извините, — по-английски сказал я.

— Это частное владение, и я не устраиваю экскурсий, — он тоже перешел на английский.

— Простите, но может быть вы могли бы уделить мне пару минут, дело в том что я был знаком с сеньором Гатти.

— Это меня совершенно не касается, во-вторых у меня совершенно нет времени и я не намерен его тратить неизвестно на кого. И вообще это частное владение, — повторил он.

— Но могу я хотя бы выгулять собаку в окрестностях замка, оставив машину перед воротами, — спросил я, раздражаясь больше от его тона и тех неприкрыто враждебных взглядов, которыми он награждал меня.

— За воротами можете гулять сколько хотите и делать тоже, но на будущее постарайтесь найти какое-либо иное место для прогулок.

Посчитав разговор законченным, он повернулся и демонстративно пошел вглубь двора. Выпустив Стена из машины, я, перед тем как закрыть ее, покопался в бардачке, где разыскал фонарик размером с карандаш, дающий сильный пучок света, который я вожу с собой на всякий случай и мы со Стеном пошли в сторону леса, не заботясь, наблюдает ли за нами этот милый человек или нет. Нас не хотят пустить в замок с парадного крыльца — воспользуемся черным ходом.

Сказалось ли раздражение от сегодняшнего отношения ко мне, или мне просто так сильно врезалось в память наше с Руджеро приключение, но место, где мы вылезли из подземного хода мы со Стеном нашли, практически не плутая по лесу. Во только сам вход, если бы не Стен, мне пришлось бы поискать, но умный пес, ориентируясь одному ему ведомыми ориентирами, привел меня ко входу, или, если угодно, выходу и проявил полную готовность следовать со мной.

Дверь в промежуточную комнату была прикрыта, но я без труда открыл ее и мы со Стеном вошли в нее. Здесь ничего не изменилось со времени моего последнего посещения, во всяком случае, нового не прибавилось. Помня о своем ощущении каких— то изменений, которым мы прошлый раз, найдя тетрадь так и не уделили внимания, я решил осмотреться. Стен уселся около сундука, а я, постаравшись сосредоточиться, осматривал комнату. Внимание мое привлек дубовый шкаф, как-то неплотно прилегавший к стене и решив, что за ним скрывается еще одна дверь, я попробовал его отодвинуть. На удивление, он стал легко поворачиваться, на шарнире закрепленном в его противоположном углу, но к моему разочарованию, стена за ним была сплошной и на ней не было видно ни малейшего признака того, чтобы такая дверь в ней хоть когда-нибудь была. Уже собираясь поставить шкаф на место, я случайно осветил заднюю стенку шкафа и увидел на ней лист пергамента, прикрепленный прозрачным скотчем. Я осторожно отлепил скотч и осмотрел пергамент при свете фонарика. На нем ничего не было. Дальнейший осмотр комнаты тоже больше ничего не дал. Никаких тайников я не нашел и, довольствуясь находкой, решил возвращаться. Беспрепятственно мы со Стеном вылезли обратно и пошли к машине. Пергамент был достаточно гибким и поэтому, после того, как я скрутил его в трубку, напоминал палку для игры с собакой.

Гостеприимного нового хозяина замка нигде не было видно. Ворота замка были закрыты. Сев в машину, мы уехали.

Доехав до Пирана, я позвонил профессору и поинтересовался, могли бы мы сегодня вечером встретиться. Он не возражал и я, оставив машину, на стоянке перед городом и захватив последний лист из тетради Руджеро, вместе со Стеном пешком дошел до известного мне адреса. Александра Владимировна, открыв двери, радушно пригласила нас внутрь и провела в гостиную, поинтересовавшись:

— А вы сегодня без вашей очаровательной спутницы?

Но увидев, как изменилось мое лицо, и как-то по своему истолковав это, добавила:

— Вы проходите в гостиную, профессор Вас ждет, а я сейчас для вас сварю кофе.

Войдя в гостиную я увидел невысокого плотного мужчину, по которому было видно, что за шестьдесят он уже перевалил, но вот как далеко было совершенно непонятно, и поздоровавшись представился:

— Сергей Попов.

— Я — Алексей Владимирович, и, сударь, позвольте, мы же русские люди и давайте обращаться друг к другу по имени-отчеству.

— Вы знаете, Алексей Владимирович, за то время, что я живу не в России, я уже, к сожалению, привык к тому, что обращаются лишь по имени, но я отвлекся — Сергей Николаевич.

— Вот теперь совсем другое дело, сударь Сергей Николаевич, так что же Вас конкретно привело ко мне — профессиональный интерес, хобби?

— Честно говоря, и сам не знаю, как охарактеризовать причину, приведшую меня. Дело в том, что о вас я узнал из записей одного моего знакомого, недавно погибшего. Причины его смерти я не знаю и даже предположить не могу. Связывал нас общий интерес к геральдике и истории ордена тамплиеров, так что чего же больше в цели моего визита — желания понять причину, по которой он записал ваши координаты, или же узнать что-то для себя, я никак не могу решить.

— Как, вы говорите. звали вашего знакомого?

— Сеньор Гатти.

Профессор на минуту задумался. В комнату вошла Александра Владимировна с подносом на котором стояли чашки с кофе, сахарница и корзинка с различным домашним печеньем:

— Как же, помню такого, — и он внезапно перешел на другую тему, — а как вы, сударь Сергей Николаевич, отнеслись бы к рюмочке коньяка, или бы Вы предпочли что-нибудь иное?

— О коньяке к кофе я самого высокого мнения.

Он встал, подошел к резному шкафу и достал из него бутылку очень странной формы и две маленькие рюмочки.

— Не откажетесь? Это местный напиток и я его называю коньяком, скорее по привычке, но качество превосходное, — сказал профессор, обращаясь ко мне, и добавил, обращаясь к жене, — голубушка, Александра Владимировна, будь так добра, принеси нам лимончик.

Алексей Владимирович вернулся на свое место, не спеша налил в рюмочки жидкость темно-янтарного и мы выпили. Напиток был действительно великолепен, он напомнил мне мягкий ароматный армянский коньяк, так нравившийся мне в былые времена.

— Так вот, сеньор Гатти, — сказал профессор, возвращаясь к прерванной беседе, — звонил мне перед самым моим отъездом в Америку и мы договорились, что он снова позвонит мне, после моего возвращения, но он так и не отозвался, хотя после того, что вы сказали, понимаю почему.

Александра Владимировна принесла тарелочку с нарезанным лимоном и мы выпили еще немного коньяка.

— Алексей Владимирович, у меня с собой последняя страница из тетради сеньора Гатти, на которой он записал Ваш телефон, но признаюсь меня больше всего интересовало бы Ваше мнение о гербе, нарисованном там же.

Я достал и передал профессору копию последней страницы. Алексей Владимирович достал из футляра очки в роговой оправе и какое-то время ее рассматривал, затем откинулся на спинку кресла и некоторое время о чем-то размышлял. Я огляделся. Стен, лежавший в начале нашего разговора у моих ног, перебрался поближе к читавшей на диване Александре Владимировне. Теперь же она тихонько с ним разговаривала и, как мне показалось, время от времени давала ему домашнее печенье. Я потихоньку показал Стену кулак, но этот паршивец изобразил, что он ужасно занят разговором с Александрой Владимировной и моих намеков не понимает.

— Ну что же, сударь Сергей Николаевич, — он говорил, как бы продолжая размышлять и колебаться, — похоже, не знаю уж как, но вы оказались причастны к одной из самых темных и уж не знаю почему, но, точно знаю, очень опасной странице истории.

Увидев сомнение в моих глазах, не понимающего, какие опасности могут скрываться в истории событий, более чем пятисотлетней давности, добавил:

— Сергей Николаевич, не посчитайте, пожалуйста мои слова за причуду старого профессора, таковой архивной крысы, которая от однообразия существования, начинает себе придумывать опасные приключения.

— Что вы, Алексей Владимирович, просто я подумал, что сегодняшняя жизнь приносит с собой опасностей не меньше, чем то, что уже стало историей много лет назад.

Профессор вновь задумался, взяв рюмочку коньяка, отпил из нее, и что-то уже окончательно решив для себя, продолжил:

— Так вот, если Вы готовы выслушать старого профессора, то я расскажу Вам историю своей жизни, и Вы увидите, насколько причудливо переплетаются порой события многовековой давности с современностью.

— Алексей Владимирович, мне очень интересно и я с удовольствием выслушаю Ваш рассказ, а то, что Вы приняли за скепсис, не более, чем отголосок событий последнего времени, произошедших вокруг меня и не имеющих к истории совершенно никакого отношения.

— Так вот, я начну я с событий, произошедших еще до моего рождения, но как Вы увидите, все же имеющих отношение к этой истории, — сказал профессор, начиная свой рассказ, в котором действительно прошлое столь причудливо сплелось с настоящим.

…Родители Алексея Владимировича встретились в Крыму, во время эвакуации остатков армии Врагеля в Константинополь. Казалось, сама судьба сталкивала их от момента входа в Севастополь подразделения военного инженера Владимира Андреевича Егорова.

Алексей Владимирович, настолько живо описывал все детали их встречи, словно сам присутствовал при ней, и мне невольно подумалось, что я понимаю, почему он получал предложения продлить свои семинары в Америке, то ли голос, то ли манера говорить, превращали его рассказы в красочные картины, разворачивающиеся перед слушателем.

…Словно бы судьба вновь и вновь сталкивала молодых людей в городе, в порту, на пароходе. И именно здесь, случайно, Владимир Андреевич оказался свидетелем мерзкой сцены — трое его сослуживцев собирались выкинуть за борт парохода девушку, чтобы освободить место для ящиков, которые они намеревались везти с собой. Упоминание ли о воинской чести, остатки ли субординации несколько охладили пыл мерзавцев, а Владимир Андреевич, установив над девушкой своеобразную опеку, стал ее хранителем, вначале на пути в Константинополь, а затем, когда выяснилось, что здесь у нее никого нет и никто ее не ждет, причем все ее вещи та компания негодяев все же успела отправить за борт, и на время пребывания в Константинополе, а затем и на всю жизнь. Они стали супругами за несколько дней до отъезда в Тунис, где во французской компании, обосновавшейся в Махдии, Владимиру Андреевичу предложили работу инженера. Городок, в котором они оказались, в эти неспокойные времена был своеобразной гаванью тишины и покоя.

В это время Александра Владимировна пожелала нам приятно провести время, потрепала еще раз Стена и ушла спать. Стен перебрался опять ко мне под ноги.

…А домик на тихой улице, где их соседом оказался одинокий, почти незаметный старик, после всех потрясений казался им чуть ли не раем земным. Но пройденный, однажды путь испытаний, неизбежно накладывает свой отпечаток. Не избежал его и Владимир Андреевич. Бывший военный, он не мог заставить себя выходить из дома без оружия.

В один из дней, когда супруга была уже на последнем месяце беременности, выйдя на свою улицу, Владимир Андреевич увидел, что жену и старика соседа толкают к ним во двор трое каких-то мужчин. Подбежав к месту происшествия, он с изумлением увидел своих бывших сослуживцев, с которыми последний раз сталкивался на пароходе. Однако попытка одернуть их имела абсолютно противоположный эффект и не раздумывая больше ни секунды, Владимир Андреевич перестрелял всю троицу. Это уже потом он задумался о последствиях, но видимо трое мерзавцев свалившихся на их голову, как стихийное бедствие, уже успели столько натворить, что местные власти закрыли на этот случай глаза и сделали вид, что ничего не произошло.

А вот со стариком соседом — Фурри после этого случая отношения изменились, он стал проявлять о молодых людях просто отеческую заботу, а родившегося сына — Андрея Владимировича воспринимал, как собственного внука.

Сколько помню свое детство, все в нем связано с Фурри. Я часто играл у него дома. Мне было позволено буквально все. Лишь один раз старик Фурри с ворчанием убрал такую своеобразную дощечку с рисунком, которой я собирался поиграть и может быть именно потому мне запомнилось, что в углу дощечки красовался герб и рисунок этого герба отпечатался в моей памяти.

Но история бежала дальше. В 1933 году старик Фурри внезапно, куда то переехал, а вскоре умер какой то дальний родственник родителей, о существовании которого они и не подозревали. Отцу Алексея Владимировича, через знакомых предложили перебраться в Югославию, где в то время с радостью встречали бывших русских военных. Тут им предложили на очень выгодных условиях приобрести любую недвижимость и они, выросшие в городе, отдали предпочтение вот этому дому. Алексей Владимирович продолжал учебу в гимназии, отдавая свободное время увлекавшей его вначале геральдике, а затем истории. Некоторое время Владимир Андреевич работал, но после того как фирма, в которой он служил, разорилась, а другой работы не нашлось, семья жила на ренту от полученного наследства.

Началась война и Алексей Владимирович со школьной скамьи ушел в партизаны, где в отряде встретился с Александрой Владимировной.

Когда встал вопрос, чем заниматься в мирное время, Алексей Владимирович решил продолжить свое обучение и с этого времени посвятил истории всю свою жизнь, специализируясь на средних веках.

Внезапно профессор прервал свой рассказ.

— А не выпить ли нам еще по чашечке кофе, сударь Сегей Николаевич? — спросил он.

— С огромным удовольствием, Алексей Владимирович.

— Тогда мы не будем будить Александру Владимировну, а переберемся на кухню и попытаемся сварить его сами, если вы и ваш друг, — и он посмотрел на Стена, — не возражаете.

Мы не возражали и все вместе перешли в кухню. Кухня меня поразила резким контрастом с гостиной, так как была оборудована, что называется по последнему слову техники. Я расположился на удобном угловом диванчике, а Стен устроился у моих.

— У Александры Владимировны всю жизнь два увлечения — физика и приготовление домашнего печенья. Со временем начинает преобладать второе. Меня это, конечно страшно радует. Я, видите ли, сладкоежка. А я Вас угощу кофе по — тунисски. Его научил готовить меня еще мой отец, — сказал профессор и, получив мое согласие, принялся священнодействовать возле плиты.

Когда кофе был сварен и профессор, разлив его по чашечкам, сел за стол и продолжил свой рассказ.

— Всю жизнь занимаясь историей, я не оставлял надежды разобраться в истории, так заинтересовавшего меня в детстве герба. Геральдика не объясняла ничего, и оставалось искать в исторических документах, хоть какое-нибудь упоминание, могущее пролить свет.

В своих поисках, профессор, неожиданно для себя обнаружил, что он не единственный, кого занимает эта тема. И так же неожиданно обнаружил, что с теми, кто посвящал себя поискам обязательно что-нибудь случалось. Американский исследователь утонул, надумав искупаться в горной речке, текущей с ледника, англичанин, во время операции по удалению аппендицита впал в кому, из которой так не вышел, один из французов покончил жизнь самоубийством, другой же попал под поезд. Со временем, таких вот несчастных случаев прибавлялось и они переросли в закономерность. Профессора же несмотря на то, что он не оставлял своих поисков такие вот неприятности счастливо миновали:

— Вы знаете, сударь Сергей Николаевич, не будь мне столько лет и не знай я столько, сколько знаю теперь, то сказал бы, что меня все время защищал мой ангел-хранитель. Но сказать такого я не могу и остается оставить это без объяснений.

…Поиски постепенно вывели Алексея Владимировича к истории тамплиеров и их приемников. Собирая информацию буквально по крохам, вылавливая эти крохи в тоннах прочитанных архивных документов, он наконец составил хоть какое то представление о предмете своих поисков.

Это буквально легенда в легенде, тайна в тайне. Все покрыто таким мраком из недоговоренностей, искажено выдумками более поздних копировщиков, что я сам не уверен в правильности моего толкования. Но все же это лучше, чем ничего. Легенда же выглядит примерно так. Орден тамплиеров в своих эзотерических изысканиях, используя контакты с еврейскими мистиками, получил от них доступ к тайнам Кабалы и книги Зохар, а затем по договоренности с султаном, забывшим ради того религиозные разногласия, руками арабских ученых составил шесть компонентов того, что в последствии получило название философский камень, на самом же деле, какого-то ужасно могущественного средства, служащего своего рода катализатором для человеческой мысли, и таким образом превращающей ее в действенный инструмент. Обладатель этого средства приобретал способность менять свойства материалов, подчинять своей воле сколь угодно огромные толпы, в общем, всего приписываемого ему и не перечислить. Вот только процесс его создания должен был занять, без малого, тысячелетие, в течении которого компоненты должны были последовательно соединяться. Хранение компонентов и их своевременное придание к основному составу было поручено шести хранителям. А герб этот — это печать, на которой был запечатан каждый из компонентов и одновременно герб его хранителя.

— Алексей Владимирович, простите это звучит настолько невероятно, что признаюсь мне трудно поверить.

— Сударь, Сергей Николаевич, не буду вас уверять, что эта легенда и есть действительность, по крайней мере она гласит, что философский камень будет готов в двухтысячном году и магистр тамплиеров получит власть над всем миром. Но как вы знаете двухтысячный год за нами, власть в руках тех же у кого была и до того, хотя, знаете ли нет дыма без огня, несчастные случаи-то происходили не в легендах.

За окном кухни уже начинало светать.

— Засиделись мы, однако, — сказал профессор, — давайте-ка я уложу Вас спать в гостиной, да и сам пойду посплю.

— Спасибо большое, Алексей Владимирович, но я заказал себе номер в гостинице, так что Вы не беспокойтесь. И я очень благодарен Вам за Ваш рассказ.

Мы попрощались. Я покривил душой, сказав, что заказал номер, но мне не хотелось доставлять лишние хлопоты уже далеко не молодому хозяину, и хотелось остаться наедине со своими мыслями.

Выйдя мы со Стеном оказались в притихшем предутреннем Пиране. Уличные фонари уже погасли, а солнце еще не залило его улицы, которые, разбегаясь узкими ущельями, казалось тоже прятали какие-то страшные тайны не то тамплиеров, не то первых своих строителей. Мы не спеша пошли к стоянке перед городом, одним своим краем проходящей вдоль набережной, но не дойдя до машины я присел на бетонный парапет и стал смотреть на море. Стен лег рядом со мной и положил свою лохматую голову мне на колени. Так мы и сидели до того момента, пока первые лучи солнца не коснулись верхушек небольших волн, не торопясь ползущих к берегу.

Я выпил чашку кофе в кофейне, обслуживавшей в этот ранний час горожан, спешащих на работу, и мы со Стеном перебрались на пляж. Я проспал почти три часа, собственно спать я не собирался, но после того, как мы искупались в море и я прилег на гальке пляжа обсохнуть, как-то незаметно сон сморил меня.

Проснувшись, я чувствовал себя совершенно отдохнувшим и не видя причин, задерживаться здесь, отправился в обратный путь. Чтобы внести какое-нибудь разнообразие в свой путь, я решил проехать по Альпенштрассе, частично проходящей по территории Германии, и на всем протяжении проходящей по скоростным магистралям.

О том, что я сегодня еще ни чего не ел, я вспомнил когда до Вероны оставалось чуть больше десяти километров, а указатель к заправке, сообщил мне, что здесь же я могу и поесть.

К магистрали прилегала довольно большая площадка, на которой расположились заправка и здание с рекламной надписью «Автогриль». Решив, что это именно то, что мне надо, я поставил около него машину. Внутри здания располагался небольшой супермаркет и кафе предлагающее горячие бутерброды, которые здесь обжаривали на гриле. Взяв два горячих бутерброда, и после некоторого колебания, остановившись на большом стакане свежевыжатого сока, я позавтракал и почувствовав себя вполне способным ехать дальше, больше здесь не задерживался.

Сев в машину, я не спеша поехал к выезду на магистраль, но в тот момент, когда моя машина поравнялась с машиной полиции, едущей мне навстречу, обороты двигателя стали как-то странно снижаться. В первый момент, я решил, что машинально при виде полиции пытаюсь снизить скорость и нажал на педаль газа, но вместо того, чтобы, привычно отозваться, двигатель продолжал затихать и наконец замолчал совсем. Воспользовавшись оставшейся инерцией движения, но все же последние два метра толкая машину, я въехал на площадку, предназначенную для наведения порядка и остановился, не зная, что делать дальше.

Я, конечно, имею техническое образование и никогда не боялся ручного труда, но все же опыта автомеханика у меня нет. А, открыв капот и посмотрев на то количество агрегатов, которые под ним расположены, я в очередной раз подумал, что человек не может быть универсальным специалистом. Но на всякий случай осмотрел все, с моей точки зрения существенные агрегаты. Все они, так же как шкивы и ремни были целыми и при поверхностном осмотре, выглядели так же, как и всегда. Из-под машины тоже ничего не лилось.

Следующей, не менее продуктивной процедурой, была устроенная мной ревизия предохранителей. Решив попробовать завести машину, я повернул ключ. Приборы показали, что все в порядке, бензина в баке еще больше половины, стартер заработал, но двигатель так и не отозвался.

Вызывать автосервис мне не хотелось. Из рассказов знакомых, я знал, что обычная замена лампочки в итальянском автосервисе, обходилась дороже, чем оплата вызова домашнего эвакуатора, с последующим вывозом машины на автоприцепе.

Как меня учили — одна голова хорошо, две лучше и я набрал телефон, своего знакомого автомеханика.

— Вацлав, — сказал я, — у меня проблема.

— Скажи мне где ты и я сейчас подъеду.

— Ну это будет трудно, — засмеялся я, — я под Вероной.

— Да уж, — согласился он, — а что у тебя случилось?

Я объяснил ему свои трудности и после нескольких вопросов, о остальных признаках поведения приборов, он спросил:

— А топливный насос ты смотрел?

— Нет. Понятия не имею, где он находится.

— Ну, конечно в топливном баке.

— Это я догадался, но к сожалению не представляю где в моей машине располагается топливный бак.

— Ты серьезно? Он же вмонтирован под заднее сиденье машины. И давай так — ты проверишь есть ли электропитание на насосе и перезвонишь мне.

Легко сказать, проверишь электропитание, когда у тебя под руками набор любых инструментов и трудно выполнить, когда в твоем распоряжении лишь набор самых необходимых ключей и комплект запасных лампочек и предохранителей.

Заставив Стена перебраться на переднее сиденье, под задним я действительно обнаружил топливный насос. Осталась мелочь, не имея ни чего в руках проверить электропитание. Отбросив первую мысль использовать для этого язык, лизнув клемы, как в детстве мы делали это с батарейками, после недолгого размышления я решил собрать простенький тестер из запасной лампочки и двух проводков. Лампочка у меня была, а вот с проводками было хуже, то есть их просто не было. Размышляя, где их можно взять я обошел по периметру всю территорию заправки и «Автогриля», найдя при этом столько разнообразного хлама, что невольно подумал — за такую находку во времена наших пионерских сборов металлолома, я бы запросто получил благодарность. Проводков пригодных мне, однако, среди всего этого не нашлось.