Шестая печать

Видите ли, в моих руках сказалось письмо Первого Хранителя. Не знаю, какими путями оно оказалось у сеньора Гатти, и почему он перед своей смертью спрятал его, но факт остается фактом. Письмо это существует и в нем Первый Хранитель сообщает, что он отправляется в Россию, спасаясь или же опасаясь попасть в руки инквизиции. Кстати я захватил с собой и пергамент и его фотографии, так что и вы можете с ними познакомиться.

— Но, Сергей, как я вам говорил, уже когда возникло предположение, что Первый Хранитель мог оказаться в России было предпринять несколько попыток выяснить его судьбу или хотя бы судьбу Аристотеля Фиораванте. Но, несмотря на то, что последний упоминается во всех исследованиях русской истории того времени, проследить даже его судьбу оказалось делом практически невозможным.

— Вы знаете, я не буду уверять, что добьюсь успеха, но с уверенностью скажу одно. В России иностранцу что-либо искать во много раз сложнее, чем русскому. Хотя думаю, и русскому найти что-либо почти невозможно.

— Значит, вы твердо решили поехать?

— Да, мне кажется это судьба и единственное, что я хотел бы попросить это подобрать в архиве то, что может относиться к личности Первого Хранителя и могло бы помочь мне в поисках.

— К сожалению, сразу вас огорчу. Относительно Хранителей не существует ни каких архивов. Да, есть упоминания об ушедших от нас. Но мы сознательно не ведем ни каких записей на протяжении всей жизни Хранителей. Это одна из заповедей безопасности. Помочь я, скорее смогу вам в другом. Я имею неплохие контакты в верхнем эшелоне российской власти и попрошу оказать вам помощь в исторических изысканиях. Тем более что интересуют нас времена столь отдаленные, что не потребуется свой интерес, маскировать чем-либо. Вы сможете разыскивать Аристотеля Фиораванте, скажем, по заказу от его дальних родственников, давших вам частный заказ. Но я хотел бы узнать еще одно. Отправляясь в такое путешествие, вы уже определились с тем, кто станет вашим помощником Хранитель?

— Вы хотели сказать преемником, случись что.

— Мне ужасно не хотелось употреблять это выражение, но действительно давайте не будем играть словами. Вы совершенно правильно меня поняли.

— Да, определился, но боюсь, весьма удивлю вас.

На лице моего собеседника появилась улыбка.

— Я догадываюсь, чем вы хотите удивить меня. Но заранее оговорюсь, среди Хранителей за историю Великой Печати женщины уже были, так, что если я вас правильно понял, то должен разочаровать. Прецедента вы не создадите.

— Анджело, неужели мои мысли настолько прозрачны?

— Хранитель, опекая вас, я вижу ваши отношения, и как вы помните уже, принимал участие в судьбе вашей спутницы. И признаю, по-моему, это достойный выбор.

— В таком случае, коль уж все оговорено, то я собираюсь и вылетаю в Москву, где и начну свои поиски в архивах.

— Я только попрошу вас дождаться подтверждения о готовности вам помочь от моих российских контактов.

— Анджело, я не поблагодарил вас за участие в судьбе комиссара Вионелли.

— Сергей, об этом даже не стоит говорить. Видите ли, комиссар Вионелли оказалась втянута во все эти дела в связи с существующим с давних времен интересом определенных кругов, а именно ввиду святую инквизицию и орден иезуитов, к чужим тайнам. Они решили, что она владеет знанием и собирались оказать на нее давление с целью получить его.

— Но вы упоминаете институты, которые, как мне кажется, были давно упразднены, а за инквизицию и вовсе от католической церкви Папа просил прощение.

— Не заблуждайтесь Сергей. Еще никто не разрушал эффективно действующие службы. Этого не может себе позволить ни один из институтов власти. Реорганизовать — да. Переименовать — да. Но разрушить, отменить — такое просто не возможно. Да сегодня святая инквизиция не имеет тех возможностей, что раньше. Изменились подходы к вере. Веротерпимость, признание права людей заблуждаться и исповедовать ложные религии веяние сегодняшнего дня. Истинная вера сейчас не насаждается церковью при помощи огня и меча. Все это не могло не сказаться на отношении к инквизиции. Да они уже не сжигают еретиков на кострах. Но это и раньше не было их главной целью. Это была только видимая часть айсберга. Большая часть их деятельности была посвящена чистоте веры. Именно эта часть сохранилась. Не буду отрицать, такой род деятельности нужен и важен. Но сохранились и традиции, заложенные в старые времена.

— Вы хотите сказать, что до сих пор существуют пыточные камеры со всеми этими ужасными приспособлениями для пыток, как сейчас можно увидеть в музеях.

— Зачем же так. Прогресс идет, и уже нет необходимости для того, чтобы сломить волю человека калечить его физически. Существуют психотропные препараты. Но есть и действенные методы, апробированные временем.

— А иезуиты, неужели и они участвуют во всем этом, как они во всем этом оказались? Неужели невозможно как-либо их остановить. Существует в конце концов, единый глава всех католиков, который возглавляет реорганизованный орден тамплиеров. Ведь они же тоже все ему подчиняются.

— Даже не ожидал услышать от вас таких рассуждений. Поймите Сергей, церковь — огромнейший социальный институт, состоящий из большого числа структурных подразделений. Каждое из этих подразделений действует в целях специально для него определенных и установленных, и каждое имеет свои маленькие конфликты можно разрешить мановением руки человека стоящего во главе системы, просто наивно.

— Но все же скажите, как именно иезуиты оказались причастны к охоте на Хранителей.

— Точно я не знаю, могу только предполагать. Видите ли, как вы уже знаете. Еще во времена Филиппа Красивого, само существование Хранителей, хотя и не наверняка, но стало известно. Как всегда тайна, притягивая к себе, нездоровый интерес одних порождает в головах других немыслимые фантазии. А Филипп Красивый к допросам тамплиеров привлекал святую инквизицию. Результатов они тогда не добились, а после того, как Папа, хоть формально, но возглавил реформированный орден, они не имеют возможности открыто действовать, но это не тот институт, который отказывается от достижения своих целей. Иезуиты же это их другая сторона. Много лет они действовали сообща, когда одни искореняли, другие готовили почву для веры. И опять же я не могу не признать их заслуг. Они привлекали к пропаганде истинной веры действительно талантливых людей. Они первыми поняли, что нельзя просто говорить людям о вере, нужно учить их и помогать придти к вере. Только такие миссионеры действительно способны вести за собой других. Ну и опять же в собственную службу разведки и контрразведки плюют только идиоты, хотя методы их действия, скажем мягко, иногда оставляют желать лучшего. Чего не скажешь об их эффективности. Вот скажите, вы ведь следите за событиями в России?

— Конечно, хотя и не очень пристально.

— Ну, думаю, то о чем я вас спрошу, не прошло бы мимо вашего внимания. Скажите, сколько вам попалось на глаза разоблачений, связанных с сотрудничеством вашей бывшей партийной номенклатуры с орденом иезуитов или, если вам удобней, вы припомните подобные скандалы в странах бывшего соцлагеря,.

— А что были те, кто сотрудничал?

— Были и достаточно. Причем не просто делились информацией, а активно выполняли порученные им задания. Но мы немного отвлеклись. Оговорюсь сразу, что точно не знаю. Но еще со времен своего основателя Игнатия Лойолы иезуиты старательно хотят выяснить тайну, скрывающуюся Хранителями и думаю, не ошибусь, если предположу, что хотели бы иметь возможность распоряжаться ей по своему усмотрению.

— Так случившееся с Кьярой дело рук кого-то из них.

— Признаю что так. Причастность ее по роду службы к расследованию, ведущемуся в замке, некогда принадлежавшему одному их Хранителей. Наличие каких-то материалов, связанных с исследованиями и пара неосторожных высказываний, позволили им предложить, что она знает нечто представляющее для них интерес, но скрывает это. Результатом стала ее изоляция. Пришлось прибегнуть к помощи интриг, чтобы добиться отказа воздействий на нее. Тем более что по моему, они и сами пришли к выводу об ошибочности своих предположений. Вот только боюсь, не будь наших интриг, они решили бы проблему, увеличив число загадочных исчезновений на еще одно.

— Но Анджело, вы так спокойно обо всем этом говорите.

— А что вы мне прикажете делать Хранитель. Переделать мир, изменить принципы работы, складывавшиеся веками, разрушить те институты, которые действительно приносили пользу, да и сегодня приносят ее, только потому, что они испытывают нездоровый интерес к одной тайне, ужасно древней, да к тому же известной лишь людям умершим почти тысячу лет назад. Тайне, которую даже мы не сможем открыть, ведь Великая Печать, даже после возвращения Главного Хранителя и Главной Печати остается не полной.

— Простите меня Анджело, наверное, я погорячился. Я ни в малейшей мере не хотел обидеть вас. Просто здесь наложились личные чувства.

— Нет, это я должен попросить вас простить меня. Очень трудно становиться перед дилеммой выбора. Одно строить интриги внутри системы и совершенно другое выступить против институтов этой системы. Институтов продуктивно работающих на то во что ты веришь, сохранив свою веру и не ощущать себя при этом предателем.

Мы замолчали, погрузившись, каждый в свои размышления. Слова Анджело о вере и предательстве были очень близки мне пережившему распад Советского Союза. Я тоже не хотел выступать против институтов власти существовавшей в те времена. Хотя не хуже других знал, что в их истории существуют черные страницы, но это не делало меня их непримиримым врагом.

Наверно не в последнюю очередь я и пытался убежать от необходимости делать выбор между прошлым и будущим своей собственной страны. Так что требовать, от кого бы то ни было, совершать подобный выбор я просто не имел морального права.

Молчание наше нарушил Анджело.

— Прежде всего, позвольте мне вас поблагодарить.

— За что? За то, что я загнал вас в тупик.

— Нет, вы не загнали меня в тупик. Но то противоречие, существовавшее в моей душе, не могло быть оставлено не разрешенным. В результате все это привело бы к неверным действиям, в лучшем случае. Когда-то нужно было решить для себя, не противоречит ли вере все, что я делаю. И сегодня, как никогда ясно я представляю себе — не противоречит. Да я принес клятву оберегать доверенную мне тайну и ее Хранителей не взирая на их веру. Тайна эта доверена ее первыми Хранителями защите католической церкви и оберегая, ее я исполняю миссию своей веры. И верно, что господь ведя нас своими путями, именно этим дает мне исполнить свое предназначение.

Мы снова замолчали. Я сидел и думал: «Как хорошо иметь такую веру — веру, которую никто не отменял». И чтобы не зайти в своих рассуждениях дальше. Испугавшись самого себя, решил вернуться к причине нашей встречи.

* * *

Вернувшись домой я долго не мог начать разговор обо всем этом. Закончив все дела, мы уже собирались лечь спать, когда я все же решился не откладывать разговор.

— Кьяра, мой чудесный человек, а что если вместо того, чтобы лечь спать мы выпьем по чашке кофе и я тебе расскажу одну историю.

— Сережа, а ты точно хочешь ее рассказать прямо сейчас, а не завтра утром? Прости меня, но не получится ли, то завтра ты будешь сожалеть о таком решении.

— Единственно о чем я могу сожалеть завтра так это о том, что не дал тебе нормально отдохнуть в сегодняшнюю ночь.

Мы перебрались на кухню, где за чашкой кофе я начал свой рассказ. Надо сказать, одной чашкой дело не ограничилось. Все мои заготовки рассыпались вдребезги, я перескакивал с одного на другое, и только безграничное терпение Кьяры позволило хоть как-то осмысленно передать все события.

Потом мы долго молчали. Главная печать лежала на столе между нами.

— Неужели этот кусок серебра стал причиной такого количества событий? — этот вопрос Кьяра произнесла вслух, но не обращая ко мне.

Скорее это выглядело даже не как вопрос, а как констатация факта.

— Сережа, — после некоторого молчания продолжила она, — а может нам поехать в Россию вместе.

— Любимая я думаю, вся поездка займет несколько дней, ну от силы неделю. Мне и хотелось бы, но мне все же будет спокойней, если я полечу один и к тому же не придется ломать голову с оформлением бумаг на Стена. Он у нас хоть и русский терьер, родившийся в России, но боюсь, для поездки придется потратить столько времени и нервов на его оформление, что… — я запнулся, не зная какие доводы привести.

— Хорошо, хорошо Сережа. Мы очень будем ждать тебя, а ты пообещаешь быть осторожным.

— Кьяра, Россия страна, где я родился и вырос и уж кто-кто, а я там не пропаду.

— Ну, во-первых, родился и вырос ты в Советском Союзе, о котором говорили все что угодно, но только не то, что он переполнен бандитами, как сейчас Россия.

— Любимая, бандиты в России сегодня это как некогда медведи в Советском Союзе, о котором говорили все что угодно, но только не то, что он переполнен бандитами, как сейчас Россия.

* * *

Я летел в Москву полный самых радужных надеж.

Документы найденные профессором Ивановым в английских архивах и обещание Анджело, что поддержку в моих архивных изысканиях мне окажут в руководстве федеральной службы безопасности и Госдумы позволяли надеяться, что я смогу найти следы Аристотеля Фиораванти и проследить судьбу его и его приемников.

Задумавшись о судье Хранителя, искавшего защиту в России мои мысли невольно переключить на нас с Кьярой.

* * *

— Пан министр, мы уже договаривались на время заседания кабинета отключать мобильные телефоны.

Ему пришлось повернуться к премьеру всем телом. Корсет не позволял двигать головой.

— Но пан премьер, я долечиваюсь амбулаторно, и это звонок моего лечащего врача, который, по своим показаниям требует, чтобы я срочно подъехал к нему. Кстати, с вашего позволения, я покину заседание, а с оставшееся его частью ознакомлюсь по стенограмме.

— Что же с врачами не спорят. Идите. Хотя сегодня обсуждается вопрос напрямую затрагивающий деятельность вашего министерства.

— Не думаю, что в моем присутствии было бы принято нечто революционное. Моя позиция вам известна, а менять ее в ходе заседания я не собирался.

Распрощавшись, он вышел. Возле здания правительства его дожидался служебный автомобиль, как две капли похожий на предыдущий. Сев на заднее сиденье он первым делом застегнул ремни безопасности. После аварии, если даже необходимо было проехать и один квартал, он обязательно их застегивал.

— Отвези меня к собору… Мне необходимо побыть в тишине, подумать.

Внутри собора ничего не менялось. Впервые ему подумалось, сколько человеческих жизней прошло под вот этими каменными сводами, неизменными и равнодушными по всему происходящему.

— Садись сын мой, тебе тяжело стоять да и здоровье нужно беречь, без него очень трудно, хоть что-нибудь сделать.

— Не беспокойтесь Наставник, у меня со здоровьем все уже наладилось. Я внимательно вас слушаю.

— Нам стало известно, что не безызвестный вам пан Попов собирается отправиться в Россию. Так вот было бы весьма желательно, чтобы он из этой поездки не вернулся. Россия, как вы знаете, дикая страна и если там с ним, что-нибудь произойдет, то ни кого это не удивит.

— Я подумаю, как это лучше сделать.

— А вы воспользуйтесь вашими контактами с русскими бизнесменами, думаю, они не откажутся вам помочь в этом деле. И главное себя берегите. Вы нам очень нужны.

Сема Гробович кажется, ждал его звонка и согласился встретиться немедленно.

— Пан министр, а я уж и сам хотел вас искать. Но слушаю вам, а уже потом, поговорим о моей просьбе.

— Вы помните такого пана Попова, — и, увидев утвердительный кивок собеседника, продолжил, — так вот он едет в Россию, сразу оговорюсь маршрута его поездки я не знаю, но крайне желательно, чтобы он там и остался. Навсегда.

— Россия конечно большая, но чего не сделаешь для уважаемых людей. Думаю, наши друзья смогут позаботиться о нем и он больше не будет отравлять ваше существование. А со своей стороны я хотел бы обратиться к вам со встречной просьбой. Сейчас в правительстве находится запрос одной весьма уважаемой фирмы, желающей получить дополнительные квоты на ввоз топлива. Так вот для решения вопроса в его пользу не хватает буквально одного голоса. И если это будет такой уважаемый голос как ваш, думаю, все решится, как надо. Предупреждаю ваш вопрос, который вижу в ваших глазах. Никакого криминала. По крайней мере, в сфере вашей компетенции. Здесь за границей России все будет делаться абсолютно легально. И удовлетворите мое любопытство. Как с этой штукой на шее вы пьете? Ну ладно, ладно не отвечайте, я же сказал, что это праздное любопытство.

* * *

— Знаете ли, Сергей Николаевич, было довольно необычно получить просьбу от столь высокопоставленных особ на Западе о помощи вам российскому гражданину, да еще и разобраться в событиях российской истории.

— Вы знаете, Иван Александрович, проживая за границей я оказался дружен с потомками итальянской ветви рода Фиораванте, — меня несло не хуже чем Остапа Бендера, — а их представители рода занимают очень важные посты в Италии и Евросоюзе. Меня же, русского, попросили собрать в России все сведения о потомках той ветви их семьи, которые остались в России еще со времен строительства Московского Кремля.

— В общем-то, это не важно, — сказал Иван Александрович, — и я оставляю на вашей совести все эти объяснения. Вот только боюсь, что очень многого ваши итальянские друзья не узнают. Но все же к таким просьбам мы привыкли относиться всерьез и, конечно же, поможем вам. Для начала встретьтесь с профессором истории Бутурлиным Игорем Аркадьевичем. Он много лет посвятил, как раз интересующему вас периоду времени и думаю больше, чем от него вы не узнаете, но все же если будет необходимость звоните — поддержку ваших начинаний мы вам обеспечим. В разумных пределах, конечно.

Профессор истории Бутурлин Игорь Аркадьевич, встретил меня одетым в просторный свитер и свободные брюки. Его козлиная бородка все время исчезала в его руке. Создавалось впечатление, что он хочет оторвать ее или, по крайней мере, заострить.

— Сергей Николаевич, должен вас предупредить, что вы ступаете на почву столь зыбкую, что пройти по ней к вашей цели не просто тяжело, а почти невозможно.

— Игорь Аркадьевич, наверное, мне можно не опасаться этого, я всего лишь, по поручению моих итальянских друзей хочу попытаться найти следы их родственников в давние времена оказавшихся в России.

— В таком случае мое пожелание вам будет несколько иным. Не следуйте примеру основоположника русской истории Миллера.

— Чем же он вам не угодил?

— Не угодил мне? Ну что вы, просто он был основоположником написания родовых историй. В те времена один знатный поляк объявил конкурс на исследование, посвященное жизни праотца Леха, легендарной личности, якобы положившему начало польской нации. Среди всех приставленных работ, по мнению авторитетного жюри победила работа Миллера, которой он аргументировано доказывал, что все это миф и ни какого праотца Леха в действительности не существовало. Однако поляк, ведущий свою родословную именно от него отказался оплатить труд. Не долго думая Миллер подготовил новую работу, в которой не менее аргументировано доказал обратное и передав ее поляку, наконец получил вознаграждение.

Я рассмеялся.

— Вы знаете, Игорь Аркадьевич, мне это не грозит. Наша договоренность заложена совершенно на иных принципах. Мои друзья просто покрывают расходы в этой поездке, вне зависимости от ее результата.

— Ну, что же вам повезло, среди тех, кто занимается историей не часто бывает, что деньги платят за объективные результаты.

— Но прежде, чем приступить к дальнейшему, хочу вас предупредить, вы ведь не профессиональный историк, — и, получив мое подтверждение, продолжил, — все, что мы исследуем — это не сами оригиналы документов, а списки, списки со списков и так далее. И вы учитывайте, что списки эти зачастую изготавливались людьми даже понятия о грамотности не имевшими, они просто копировали значки с одной бумаги на другую чисто механически. Но при большом количестве такой работы, неизбежны были ошибки — выпадали буквы, целые слова и фразы, а в результате искажался текст, а зачастую и смысл. Это то, что я назвал бы добросовестным искажением. А ведь, что скрывать, было и умышленное переписывание, с целью исказить роль того или иного лица в истории. В результате наши архивы полны документами, которые часто сами себе противоречат, в разных списках. Все это порождает массу толкователей истории, зачастую даже не знающих, где архивы расположены. Дилетанты, составляющие свои комментарии к высказываниям других дилетантов. Но это, в общем-то, трудности нашего профессионального цеха. Что же касается непосредственно вашего запроса относительно Аристотеля Марко, то на первый взгляд здесь все ясно — уж больно значительной фигурой был ваш итальянец. Вот только нет ясности со сроками его приезда в Россию. Похоже, он так и умер в одиночестве и никаких его потомков не осталось. А вот судьба его родственника Алевиза гораздо интересней. Приехав несколько позже, он тут же включается в работы по строительству Кремля, но, кроме того, оказывается, что строительным ремеслом его способности не ограничивались, он еще проявил себя как превосходный литейщик и как оружейник. Сохранился список с грамоты данной Алевизу, которой предписывалось оказать ему всяческую помощь в создании нового оружия (пушек) для царских надобностей. Он гораздо лучше адаптировался, чем его родственник и женился в России, приняв новую фамилию Фрязин — фамилию, имеющую происхождение от прозвания итальянцев в те времена живших в Москве — Фрязи. Не сохранилось свидетельств и записей о его браке. Но вот упоминания о его детях имеются в документах. Они основали целый промысел, который производил новые вооружения. В общем-то, история этого рода наследников Алевиза прослеживается довольно не плохо.

— Самые черные времена наследники Алевиза Фрязина пережили во времена Лжедмитрия и последовавшей великой смуты. Но позже, после восстановления порядка мы снова находим упоминания о них в архивах. А затем они ассимилируются и постепенно исчезают из российской истории. Вполне возможно, что они влились в какие-то из русских родов. Но, к сожалению, никаких упоминаний об этом в архивах не сохранилось. Кроме того, существует и еще одна ветвь рода Фрязиных. Перед самой великой смутой по прошению Строганова, дано царское соизволение Марко Фрязину, сыну Алевиза Фрязина, с семьей выехать на Урал и в Сибирь для производства военных заказов и налаживания производства. А вот, почему я упомянул этого Марко в последнюю очередь, так это потому, что это единственное свидетельство о нем. Я даже попросил специально просмотреть все архивные документы, относящиеся к деятельности Строгановых, но ни каких упоминаний о Марко Фрязине, либо других Фрязиных в них нет. Вы знаете, мы даже не можем с уверенностью сказать о его смерти. Доложить о смерти царева посланника Строгановы должны были письменно. Но как я уже говорил, к сожалению, это ни о чем не говорит. Русские архивы бесчисленное количество раз горели, подвергались ревизиям и другим напастям, что если такая грамота и была, но не сохранилась, то в этом ни чего удивительного нет. Удивительней другое. Мне попался список из тайной канцелярии Ушакова. Это уже во времена Анны Иоанновны — помните знаменитый девиз «Слово и дело», так вот этот девиз принадлежит именно Ушакову. Да, но вернемся к документу, о котором я говорил. Это запись допроса мещанина Новосельцева, в котором этот самый Новосельцев признавался, что по наущению польского шляхтича Пржебыльского и за его деньги собирался ехать на Урал и искать там наследников Марио Фрязина, найдя коих, он должен был устроить их встречу со шляхтичем Пржебыльским. Вы знаете, может быть, это и ускользнуло бы от моего внимания, если бы не ваша просьба. Но здесь мне просто бросилась в глаза — прошло больше двухсот лет, сменилась династия. Еще можно найти потомков московской линии Фрязиных, а вот ищут, почему— то Марко, бесследно растворившегося в Сибири. И опять же, никаких документов подтверждающих, что дело это имело хоть какое-то продолжение, не существует. Так, что Сергей Николаевич, это все что можно найти в наших архивах о тех, кто вас интересует.

— Не знаю, как вас и благодарить, но все же хотел бы обратиться с просьбой все это, если можно написать.

— Ну что же, если это нужно, то я, конечно, напишу все это, сделаю и ксерокопии с тех документов, о которых вам говорил, но это займет массу времени. И как я его вам потом вручу.

— А вы передайте его Ивану Александровичу, а уже он потом или передаст или перешлет мне.

Выезжая в Москву, я не рассчитывал столь быстро разрешить все проблемы, связанные с поиском документов в архивах, предполагая, что на это уйдет не меньше недели.

С другой стороны упоминание Урала и Сибири разбередили мой давний интерес к истории собственной семьи. От отца я знал лишь только, что родился он в Анджеро-Судженске. Что дед мой был шахтером, и что после его смерти они с матерью уехали искать старшего брата отца в Среднюю Азию, а там умерла мать, затем начавшаяся война помешала отцу вернуться домой, и уже в Анджеро-Судженск он ни когда не возвращался. Но несколько моментов в рассказах отца меня просто очаровывали, отдавая тайнами. Дед мой, как говорил отец, был пришлый в Анджеро-Судженск и никогда своей фамилии не знал. Не будучи богомольцем, да и просто верующим никогда не снимал с шеи иконки, говоря, что это единственное, что у него осталось от родителей. О брате своем говорил, что тот был ужасным домоседом, даже в соседний город ездить не любил, а после того как отец перед смертью отдал ему иконку, в одночасье ушел из дома, и уже люди говорили, что уехал он в Ташкент.

Поэтому, позвонив Ивану Александровичу, я спросил его, не мог бы он ходатайствовать перед своими коллегами в Анджеро-Судженске о помощи при поисках в архивах упоминаний о моей семье.

— Ну что же запишите телефон Ивана Алексеевича, я с ним говорил, попросил помочь, так что как туда доберетесь, позвоните, и он вам поможет. Может какие-нибудь еще просьбы.

— Спасибо, я и с этой, то, наверное, не должен был обращаться.

— Ну, что вы, это совсем ничего не стоило.

Подумав, я решил взять билет на самолет, а путь обратно спланировать в зависимости от потраченного времени, не оставляя надежды однажды проехать по знаменитому обрезку железной дороги.

* * *

Я был еще в душе, когда в моем номере зазвонил телефон.

— Сергей Николаевич? Меня зовут Иван Алексеевич, меня попросили помочь вам. Давайте встретимся через сорок минут в холле вашей гостиницы.

Переодевшись, я через сорок минут спустился в холл. Здесь меня возле регистратуры поджидал Иван Алексеевич. Встреть его на улице я ни за что бы его ни смог выделить из окружающей толпы, настолько он весь был каким-то средним — средний рост, среднее лицо, средняя одежда.

— Сергей Николаевич, какая конкретно помощь вам нужна от меня?

— Вы знаете, мой дед прожил здесь всю свою жизнь, здесь родился отец, но семейные архивы не сохранили ничего о том времени.

— Давайте так, вы Сергей Николаевич, сегодня отдыхайте с дороги, город посмотрите, а я попрошу, чтобы в архиве нам все подготовили, завтра около обеда я вам позвоню, и мы договоримся, как быть дальше.

Попрощавшись, он ушел, а я отправился на прогулку по городу.

* * *

Позавтракав, я сидел в номере и тупо смотрел в телевизор, по которому демонстрировали какой-то из российских сериалов, изобилующих стрельбой и насилием. В это время мне позвонил Иван Алексеевич и пригласил меня поехать с ним.

Уже спустя полчаса мы входили в помещение городского архива. Здесь нас ожидала женщина предпенсионного возраста, в, кажется, обязательных для архивных работников очках.

— Вот молодой человек документы, касающиеся семьи Поповых, как и просит Иван Алексеевич, но может вы мне скажите, что вас конкретно интересует и я вам помогу разобраться, как никак и больше тридцати лет здесь работаю.

— Спасибо большое. Я, по совести сказать, понятия не имею что ищу. Просто отца увезли отсюда еще совсем маленьким, а ничего конкретно о моих предках я не знаю. Так что если вы мне перескажете все, что здесь есть, я буду вам просто очень благодарен.

Может быть, в работнице архива погибал великий рассказчик, а может виной тому мое разыгравшееся воображение, но история моего деда разворачивалась перед моими глазами, как наяву. Особенно дополненная подробностями, которые я узнал из воспоминаний отца.

* * *

Метель, кажется, решила замести все вокруг. Струи снега несшиеся, сразу во все стороны, собирались в сугробы, заметая любые следы случайного путника. Недаром про такую погоду сказывают, что в нее хороший хозяин собаку из дому не выгонит. И все же одному человеку явно не сиделось дома он, не взирая на ветер и снег подошел к небольшому домику священника, стоящему рядом с церковью. Грохнул по двери рукой в рукавице и пробасил:

— Открывай отец Никон.

Дверь распахнулась, впуская пришедшего. Тот, войдя в сени, потопал валенками, постучал рукавицы одну о другую, отряхнул тулуп и неторопливо зашел в хорошо натопленную горницу.

— Что за дело привело тебя в столь поздний час, Андрей Георгиевич?

— Прав ты отец Никон, без дела в такую погоду только на печи лежать. А коль дело есть так и на погоду не посмотришь, А на дело мое ты уж сам посмотри, — он развернул свой тулуп.

Под тулупом у него на руке прижавшись и дрожа, сидел мальчишка двух-трех лет. Несмотря на столь холодное время года, он был одет в длинную холщовую рубаху, подвязанную плетенным тканным поясом и холщовые штаны.

Мальчишка сидел и тихо дрожал, не издавая ни одного звука.

— Откуда он Андрей Георгиевич, не уж-то твой.

— Нет не мой. Но нынче, коль останется, жив, будет крестником моим.

— Так откуда же ты его взял?