Шестая печать

— Сын мой, не рискуй ты так, ненароком выпустишь дьявола, с которым не совладаешь. Собери их все, отнеси на ригу, а я, как только смогу пришлю монахов отвезти их туда, где они вреда принести не смогут.

— Конечно, святой отец, я все исполню, как вы велите.

Императорский двор, после долгого путешествия, казался непрекращающимся карнавалом, посреди будничной жизни.

Показав указ Папы Павла III о создании нового ордена и назначения его новым магистром, Лойола без труда добился аудиенции с императором.

Когда придворные вышли, оставив их одних, в зале приемов Лойола, откинув капюшон, и взглянул на Карла.

— Вы? Этого не может быть. Но ведь это не совместимо, вы и духовный сан. Как такое могло стать.

— В жизни порой случается неожиданные повороты. Господу же было угодно, что бы я служил ему в этой роли. Но скажите, император, могу я вспомнить о давних обещаниях.

Это случилось четверть века назад. Однако, воспоминания о случившимся были живы в обоих так, словно это произошло вчера.

Небольшой отряд, под командованием капитана Лойолы сопровождал Карла во время его встреч с королями Арагонии и Кастилии. Раздираемые внутренними противоречиями, находясь под постоянной угрозой аннексии со стороны Португалии и Франции. Испытавшие необходимость окончательного наведения порядка в недавно освобожденной от мавров Гранаде, они предпочли формально войти в империю Габсбургов отстоявшую от них настолько далеко, что ее влияние не могло ни сказаться на их укладе жизни ни внести в нее, ни каких изменений.

Обсуждение условий вхождения в империю было решено провести во время тайных сепаратных встреч. По пожеланию Карла, встречи эти должны были пройти во владениях Арагонского и Кастильского королей. Сопровождать императора, было доверено молодому капитану Лойоле с его отрядом.

Лойола, выросший в Гранаде, во времена ее освобождения от мавров, особенно остро ощущал необходимость централизации власти. Ему казалось, что только так можно добиться мирной жизни в провинциях и что присоединение возродит к новой жизни Великую Римскую империю.

Хорошо вооруженный отряд уже одним своим видом обеспечивал безопасность путешественникам и отгонял грабителей. И все же им не удалось побыть декоративным сопровождением.

Кусты с треском раздвинулись, и на дорогу ринулась толпа, плохо одетых и чем попало вооруженных грабителей. Одуревшие от своего численного превосходства они не остановились и после залпа из мушкетов, буквально снесших первый ряд, и бросились колотить ноги лошадей и всадников своими деревянными дубинами. При этом они ужасно громко орали, то ли пытаясь запугать противника, то ли подбадривали самих себя. Но бестолковость вожаков не позволила организовать нападение эффективно и атакующие мешали друг дружке, попадали друг другу под удар. Когда жертвы не дрогнули, а начали хладнокровно резать своих противников, как скот на войне, дрогнули и побежали, побросав свои дубины.

Лойола остановил своих солдат, сгоряча готовых броситься преследовать противника и вдруг заметил, что с отрядом нет Карла.

Пришпорив коня, он поскакал по дороге в обратную сторону. С дороги, он заметил поляну и кого-то на ней. Не раздумывая, он направил туда лошадь и, буквально, вылетел на поляну.

Карл стоял на коленях перед вооруженным зазубренным кухонным ножом бородачом. Меч, подвешенный на его поясе, так и не извлеченный из ножен упирался в землю и мешал Карлу сохранить равновесие. Лицо его было бледно от ужаса перед этим плохо одетым громилой с перекошенным лицом. Карл, что-то говорил по-немецки, и бандит не понимая ни слова, все же на какое-то мгновение задумался, пытаясь вслушаться.

Лойола не раздумывал и мгновенья. Направив коня через поляну, он одним движением сабли, буквально, снес голову бандита.

Отрубленная голова полетела в Карла, которого вдобавок к этому обрызгало кровью. Нервы Карла не выдержали, и он рухнул без чувств.

— И все же, я скорее ожидал вас увидеть в генеральском мундире, чем в сутане.

— Ну, если вы об этом, то я уже настолько привык к этому одеянию, что другое просто перестал замечать вовсе. Как никак почти двадцать лет я ее ношу. А что касается должности, то вы же сами читали указ Папы, так вот можно сказать, что генералом я все же стал.

— Этого вы могли добиться гораздо быстрее, а сегодня быть не только генералом, но и маршалом. Согласись, вы тогда последовать за мной.

«Возможно, и стал бы», — подумал Лойола, — «Но гораздо вероятней я был бы покойником».

Тогда он четырежды приводил Карла в себя. Тот едва приди в себя, тут же лишался чувств вновь. Затем им пришлось искать ручей, потому что хотя солдаты и привычны к сильным запахам и вонь конского и людского пота, запахов крови, да и еще множество других запахов просто не замечают. Но к определенным запахам, распространяемых сейчас Карлом, весьма чувствительны.

Пока одежды Карла подсыхали после полоскания в ручье, они вдвоем сидели на траве.

— Капитан, я ваш должник. Вы спасли мою жизнь. Спасаете мою честь. Но вы не мой подданный, пока, и я хочу понять, что вас вело к этому решению.

— Я военный и позволить убить того, кого я взялся охранять, было бы верхом непрофессионализма.

— Но все же, вы не ответили на мой вопрос о чести.

— Видите ли, я вырос в Гранаде. «Аутодафе» — этот поход перед сожжением еретика, с легкой руки великого Торквемады, был нашей ежедневной прогулкой. Но, не смотря на такую жестокую борьбу с инакомыслием, до сегодняшнего дня существуют люди, которые хотели бы отторгнуть Испанские королевства от цивилизованного общества и вновь отдать их под управление неверным, — говоря это, он распалялся все больше и больше, — Мой учитель — человек, который учил меня грамоте, давал знания по всем предметам тоже оказался сторонником возвращения власти этих еретиков. Я сам сообщил о нем святой инквизиции и с радостью прошел «Аутодафе» перед тем как он взошел на костер. Я вам больше скажу, и те, кто сегодня на нас напал — это тоже последователи сепаратистов. Единственное, что может спасти этот край это централизованная власть. А личность правителя дело второстепенное. Главное, что бы имелся институт власти, а остальное приложится.

— Централизованная власть? Да вы хоть немного представляете себе содержание тех переговоров, на которых речь идет только об одном — о деньгах. Кто и сколько получит от предстоящего объединения. А те, высокие мотивы, о которых вы думаете, это столь второстепенно, что если вдруг они и разрешатся, то это может произойти лишь случайно. Такова, правда, мой спаситель. Деньги, деньги и деньги. Я вижу по вашему лицу, что вы шокированы, но такова, правда. Я вырос с этим знанием. Вот в Гренаде Великий инквизитор боролся с Евреями, а в Европе они получили в свои руки все деньги еще несколько веков назад, когда ростовщичество было признано делом недостойным христиан и попало в их руки. Уже давно все крупные роды дворянства должны им такие суммы, что предъяви они их к оплате, неминуемо разорят любой из них. Но сами они не могут придти к власти, христиане не любят иноверцев. Вот и создали компромисс, когда нашлись люди, управляющие их долгами. Вот так, мой друг. Вот так.

— И все же, я буду надеяться, что так или иначе перемены придут в Испанию.

Воспоминания обо всем этом промелькнули у него в один момент. Он прекрасно понимал, что такие знания лучше забыть тут же, как к ним прикоснулся. Поэтому он никогда и ни где не делился этим знанием. Набожный он все же не решился доверить это знание даже своему исповеднику. Что знают двое — знают все. Карл, если и ожидавший, что Лойола начнет вспоминать прошлое, не дождавшись этого, вернулся к разговору.

— Но что же все-таки привело вас ко мне. Сила церкви не меньше силы императора и я, честно говоря, не могу представить, как я мог бы повлиять на дела духовные.

— Император, в той сфере, о которой вы говорите, я всего способен достигнуть сам, но мне действительно необходима ваша поддержка. Не гласная, скрепленная вашим указом, а действительная, в виде вашей рекомендации к тем, кто связан с вами финансовыми отношениями, оказать новому ордену «Товарищей Христовых» всемерную поддержку.

* * *

— Мой генерал, мы нашли Хранителя. Мой генерал, простите, что прервал ваши молитвы, но мне показалось, что это сообщение для вас будет крайне важно.

— Того, что сделано — не вернешь. И где же ваш Хранитель.

— Он у святой инквизиции.

— Но с чего вы взяли, что это Хранитель.

— Этот человек, он всегда был странным, высказывал какие-то странные мысли о боге, о церкви. Ставил все под сомнение. Его соседи сообщили о нем, святой инквизиции и сегодня брат Джакомо стал случайным свидетелем того, как его забирали. Он все кричал, что его нельзя забирать, что он Хранитель и должен быть в этом доме. Брат Джакомо рассказал об этом мне, а я, зная, как для вас интересны Хранители, тут же прибежал сообщить вам.

Это сообщение, действительно произвело на него сильное впечатление. За прошедшее время он много сил потратил на то, что бы разобраться с этой тайной. Но с каждой новой информацией все запутывалось сильнее и сильнее.

Вокруг ордена тамплиеров существовало огромное количество легенд, но несомненным было одно — хотя Филипп Красивый вместе со святой инквизицией и приложили все силы, но они не смогли получить ни доступа к сокровищам ордена, ни к источнику его могущества, ни к тайным реликвиям тамплиеров.

Размышляя об этом, он в тайне Хранителей видел ключ к решению всех этих проблем. Сейчас же, когда орден иезуитов только становился на ноги, такое наследство было бы весьма кстати. И он, не веря в удачу, не веря, что вот так легко может сама собой разрешиться загадка, насчитывающая несколько столетий, все же отправился в святую инквизицию.

Отец инквизитор принял его весьма радушно.

— Магистр Лойола, рад вас видеть. Что привело вас в наши стены. Вам достаточно было прислать любого вашего посланца. Святая инквизиция очень ценит возможность сотрудничества с вашим орденом, и мы бы приложили все силы, что бы исполнить ваши пожелания.

— Меня интересует один человек, находящийся в вашем ведении. Его привезли сегодня.

— Но магистр Лойола, очевидно, помнит, что еретики прерогатива святой инквизиции и у нас не принято выпускать не сознавшихся и не раскаявшихся еретиков.

— Что вы, святой отец, у меня и в мыслях не было просить вас отпустить этого еретика или забрать его от вас. Мое желание всего лишь поговорить с ним. Задать ему несколько вопросов, пока он еще может говорить.

— То, что он может говорить, я вам гарантирую, хотя, не поручусь за остальные его функции, такие как ходить или писать.

Коридоры, ведущие в подвал своей мрачностью, подавляли волю любого попавшего в них человека. Мрачные они словно были началом пути в ад. Под стать коридорам была и комната, в которую они вошли. Лишенная окон она была почти вся заставлена разными приспособлениями, странной конструкции. Нелепые на первый взгляд они торчащими во все стороны их них острыми шипами, лишали душевного равновесия и людей с крепкими нервами.

Лойола много раз в своей жизни сталкивался с мучениями и смертью, но вид чужого страдания не доставлял ему радости. Однако дело убить или покалечить врага во время сражения, и совсем другое мучить беззащитного человека, не способного дать тебе отпор, мучить с единственной целью — причинить ему как можно большую боль.

Он перевел взгляд на подвешенного в середине комнаты человека. Руки, за которые был подвешен узник, и ноги к которым было привязано, грубо отесанное бревно были покрыты сгустками крови, кое-где все еще сочащейся из многочисленных ран.

Человек только изредка стонал, явно в бессознательном состоянии.

Монах, находящийся здесь же, подчиняюсь знаку отца инквизитора, окатил висящего ведром холодной воды. Тот, приходя в себя, явно с трудом разомкнул веки и невидящим взором попытался отвести камеру.

— Как вы, можете мучить меня — Хранители знаний? — хрипло прошептал он.

— Вот видите, магистр, этот еретик не только не раскаивается, но еще и ставит под сомнение права святой инквизиции, — сказал, обращаясь к Лойоле, инквизитор, — но вы можете его спрашивать обо всем вас интересующем, а если он будет затрудняться ответить, то мы ему поможем.

Лойола вновь посмотрел на висящего, тот находился в шоке или уже смирился с болью.

— Скажи мне, сын мой, почему ты называешь себя Хранителем?

— Потому что я сохраняю знания поколений и берегу их для потомков, — он поднял взгляд на Лойолу и тот увидел пылающий взгляд безумца, — я храню величайшее сокровище всех сокровищ, а они хотят у меня, его отнять, но им это не удается, и он расхохотался.

Лойола повернулся и инквизитору.

— Вы уже выяснили, о чем он говорит?

— Конечно, у него дома была найдена книга священного писания, невесть какими путями у него оказавшаяся. Вот посмотрите. Это будет забавное зрелище.

По его знаку, монах, сидящий в углу молча снял тряпицу с фолианта, лежащего на столе и, взяв его в руки подошел к висящему. Взгляд того, наткнувшись на книгу в руках монаха, остановился. Он нечленораздельно взвыл и забился. Его тело сотрясали конвульсии такой силы, что казалось, будто сейчас оторвется цепь, закрепленная в своде камеры, или же вырвется из своего гнезда в полу бревно, привязанное другим концом к его ногам.

По знаку инквизитора, монах отнес фолиант обратно, и закрыл его. Конвульсии подвешенного стали стихать. Вместо бесчисленного мычания он, наконец, смог произнести:

— Верните мне знания, только я их Хранитель имею право их сохранить. Верните или они испепелят вас.

Он как будто не замечал, что подвешен к потолку, взгляд его, горящий и безумный, перескакивал с одного присутствующего на другого. Однако внезапно взгляд его погас, и он безвольно повис, словно отключившись от этого мира.

Лойола потерял к этому человеку всяческий интерес.

— Думаю, святая инквизиция сможет наставить этого еретика на путь истинный, если это вообще возможно, но и в этом случае мои советы будут излишни. Но не согласится ли святой инквизитор передать нашему ордену для изучения книгу, на которую ссылается этот еретик. Мы готовы внимательно изучить ее и вернуть святой инквизиции с нашими рекомендациями.

Инквизитор, знающий о дружественных отношениях магистра Лойолы и верховного инквизитора, не хотел навлечь на себя гнева ни одного, ни другого. Предложение Лойолы ни как не ограничивало его. Тем более что книгу он уже просмотрел и не увидел в ней ни чего еретического, но сообщать об этом не спешил.

Пусть иезуиты забирают книгу, рассудил он. Как бы не повернулась ситуация в дальнейшем он сумеет извлечь из нее для себя выгоду.

Лойола не доверяя ни кому, лично изучил всю книгу, но это оказался список святого писания, находящийся в не очень хорошем состоянии, неизвестно какими путями оказавшийся в руках человека со слабой психикой, и вообразившим себе невесть что.

* * *

Проснувшись, я почувствовал какую-то слабость, но ни каких болезненных ощущений не испытывал. В квартире было так тихо, как бывает только, когда ни кого нет дома. Слышно было лишь как где-то в соседних квартирах идет перманентный ремонт, да с улицы доносились приглушенные звуки.

Натянув спортивные штаны, предусмотрительно оставленные Николаем рядом с моей кроватью, я отправился на кухню сварить себе чашку кофе.

Я только собрался налить себе сваренный кофе, как хлопнула входная дверь.

— Ну, вот так и не дадут выпить чашку кофе.

— Делиться надо и все будет хорошо. А вообще-то просто замечательно, что ты ожил. Как себя чувствуешь?

— А почему не наливаешь?

Я налил кофе, и мы с Николаем сели.

— Ничего, как варят кофе, не забыл, так что не все потеряно. Да старик ну ты и дал копоти.

— Коля, ты извини, не знаю, что меня укрыло.

— Ну, это я тебе скажу. Ты и так приехал большой, а тут еще побегал по городу, добавил. В итоге воспаление легких. Тут тебя неделю выхаживали. Но смотрю все позади.

— Спасибо. Подожди как неделю.

— А ты сколько думаешь?

— Ну, не знаю я, похоже, потерял счет времени.

— Так вот, старик, неделю как один день ты провалился, и если бы не Ниночка, уж и не знаю, как бы тебя выхаживал.

— Постой, слишком много информации сразу. Скажи, что я просто так провалялся целую неделю?

— Ну, почему просто так. Ты очень творчески бредил, кстати, на четырех языках. В бреду бесконечно поминал то Стена, то Кьяру. Не зная тебя, точно решил бы, что ты шпионом заделался. Ну да ладно, я так на минутку заскочил, бегу. А вот ты приходи в себя. Вечером Ниночка придет, вот тогда обо всем и поговорим.

И он быстро убежал. А я отправился приводить себя в порядок, что таковым действием можно назвать только условно. Хоть как-то я привел себя в порядок и, хотя рубашка и брюки висели на мне как на вешалке стал уже больше похож на человека.

Вечер начался с того, что первой пришла Ниночка. Открыв двери своим ключом, она тут же накинулась на меня.

— Сережа, как вы себя чувствуете, почему скачете по квартире. Вам еще и сегодня полежать.

— Ну, уж нет. Я и так, пролежал, ужас, сколько времени, если конечно Николай меня не разыграл. А вас, если не ошибаюсь, зовут Ниночка.

— Ой, простите, я то к вам уже так привыкла, что забыла, что нас официально не знакомили.

— Ну, так забудем об этом, только можно попросить не обращаться ко мне на Вы, а то я чувствую себя какой-то старой развалиной.

— Сережа, теперь иди в гостиную посмотри телевизор, почитай книгу или просто полежи, а я сейчас приготовлю ужин.

И не смотря на мои слабые протесты, Ниночка, проявив железную волю, выгнала меня из кухни. А потом, не взирая на мои протесты, накрыла стол в гостиной.

Николай вернулся домой, как раз тогда, когда были закончены все приготовления, и дом сразу наполнился шумом и разговорами.

Ужин был больше похож на торжественный, такой какие устраиваются в честь семейного торжества. Рассказывая вновь свою историю, я старательно избегал в ней только одной стороны — великих печатей и всего с ними связанного.

— Сережа, а у тебя с Кьярой? Насколько это серьезно, — спросила Ниночка.

— Насколько, — я задумал буквально на одну секунду, — для меня на всю жизнь.

— Счастливые вы — не то сказала, не то вздохнула Ниночка и выразительно посмотрела на Николая.

После заключительной чашки чая, я, сославшись на усталость, уполз в спальню, прилег и не заметил, как меня сморил сон.

Наутро, выбравшись на кухню, я обнаружил там Николая с чашкой кофе.

— Привет, старик, а Ниночка.

— Ниночка уже убежала на работу, а вот у меня с утра образовалось окошко и очень кстати, потому что я хотел с тобой поговорить.

— Только после кофе — пока не выпью не проснусь.

— Ты пей кофе и заодно расскажи мне, по какой причине тебя по всему городу разыскивает милиция.

Я чуть не подавился.

— Да, вроде бы, я пока был при памяти, ни чего противозаконного не делал, разве что во время болезни, пока был в бреду, кого зашиб.

— Ты кончай выпендриваться, все намного серьезней, чем ты думаешь. По всем отделам разослана ориентировка с твоими данными, фотографией, вдобавок, в сопровождении написано, что тебя разыскивают, как свидетеля и хотя не написано чего, в предписаниях указано: задержать и этапировать в Новгород. Там то ты что делал?

— В Новгороде — это в Нижнем?

— Нет в Новгороде Великом?

— Коля, я там вообще в своей жизни не был и ни когда с ним не был связан, так что вопрос не по адресу.

— Ты знаешь, старик, мне самому это не нравится. Еще если бы тобой интересовалось ФСБ, я бы понял. Как ни как ты жил за границей, но они молчат, им все это до фонаря, а родная милиция, встав на уши, ищет человека обозначенного как свидетель, может второго пришествия, да еще собирается, как свидетеля этапировать. Хотя с другой стороны, я вчера при Ниночке не стал перебивать твой треп, но ты старательно чего-то не договариваешь.

— Коля, а с Ниночкой у вас насколько серьезно?

— Ты мне зубы не заговаривай — партизан.

Я вздохнул и выложил Николаю оставшуюся часть своих приключений.

— Ничего, сейчас говорить не буду, мне надо обо всем подумать. Но и ты в свою очередь подумай, откуда они уже на второй день твоего приезда точно знали, что ты в Ростове. Поверить в то, что просчитали за это время, тот путь, о котором ты рассказал, не смогли бы чисто физически, если ты конечно в рассказе своем не передергиваешь. А знали точно.

Вечером, когда пришла Ниночка, я воспользовался тем, что необходимости готовить не было, и взял инициативу в свои руки.

— Сегодня моя очередь ухаживать.

И я принялся варить кофе. Когда кофе был готов, и я уже собирался его разливать, хлопнула входная дверь, и появился Николай.

— Ну, вот, как всегда — только собрался поохмурять девушку, как появляется Колька и все усилия насмарку.

— Ты это брось, а то вот расскажу твоей итальянке, что ты здесь за девушками приударяешь. А они, женщины, горячие, так уж устроит она тебе жизнь веселую.

* * *

Поезд тронулся. Я помахал на прощанье рукой Ниночке, пришедшей проводить, и стал смотреть на остающиеся за окном картины города. В нем я вырос и прожил большую часть своей жизни. Наверно, подсознательно я ожидал какого-то душевного томления, сожалений или еще каких-либо чувств, так красочно списанных в литературе, однако как я не прислушивался к собственным ощущениям, ничего подобного не ощущал.

— Наверное, я все-таки, моральный урод. — подумалось мне.

Мои размышления прервал голос милиционера:

— Прошу предъявить документы.

Вместе с моими попутчиками, я протянул паспорт. Милиционер бегло просмотрел документы и вернул их нам.

— Желаю счастливого пути!

Паспорт не вызвал у милиционера ни какого интереса. Признаюсь, в глубине души я напрягся, потому, что паспорт был Николая. Еще вчера вечером, обсуждая как лучше мне выбраться из Ростова, Коля притащил свой паспорт и заставил Ниночку выступить в качестве эксперта.

— Нин, скажи, а похож этот оболтус на мою фотографию в паспорте.

— Да вы просто близнецы, — засмеялась Ниночка.

— Да я серьезно.

— Ну, если Сергей не будет сбривать бороду и рядом не будет тебя, все остальные мелочи можно списать на чудеса фотографии. Во всяком случае, его скорее можно принять за тебя, чем за того лощеного господина, фото которого ты притащил с работы.

— Коля, а как же ты без паспорта, — попытался возразить я.

— Положим, я им практически не пользуюсь, мне достаточно служебного удостоверения, а недели через две, зайду, выпишу себе новый, и этот аннулирую. Хватит тебе две недели.

— Более чем.

Вот так я и стал едущим в Москву Николаем Геннадьевичем.

В купе вместе со мной ехали еще два человека, женщина, лет пятидесяти и военный лет тридцати. Дальняя дорога, необходимость находиться вместе продолжительное время в одном купе, как правило, располагают к общению. Давно замечено, что случайным попутчикам зачастую рассказывают вещи, тщательно скрываемые даже от своих близких. Что поделаешь, такова специфика железнодорожных путешествий. Когда мы, наконец, разместились, инициативу взяла в руки наша попутчица, и начав с традиционного, в таких случаях, вопроса.

— А как далеко вы едете?

Начав рассказывать о себе, она и нас втянула в разговор. Тут же представившись Татьяной Алексеевной и сказав, что в страховой фирме. Наш военный представился Леонидом, я же назвался Николаем и сказал, что я писатель, а сейчас собираю материал для новой книги о талисманах.

— Ой, как интересно.

— Вот еще, — сказал Леонид, — единственный талисман это твоя собственная голова, и ни один другой лучше не поможет.

Сказав это, Леонид потерял к нам интерес и, достав газету, погрузился в их чтение. Татьяна Алексеевна наоборот загорелась.

— А хотите, Николай, я расскажу вам историю одного талисмана бывшего в нашей семье.

И не ожидая моего согласия начала свой рассказ.

С самого начала ее рассказа, он меня захватил настолько, что все окружающее перестало для меня существовать.

* * *

История эта началась в предвоенное время.

— Товарищи, проходите, рассаживайтесь?

— Товарищи все вы знаете в какой непростой обстановке мы с вами живем. Внешний враг готовится нанести нам удар. Война не за горами и наше молодое государство не имеет права быть беззащитным в этой войне. Товарищ Сталин, сегодня на совещании со всеми наркомами поставил задачу использовать все имеющиеся резервы, меле проявлять инициативу, привносить в свой труд больше творчества. Того же я жду и от вас. Смелее товарищи высказывайте ваши соображения, не бойтесь традиционных методов. Если есть какие-нибудь соображения, выкладывайте.

— Товарищ Нарком, разрешите.

— Прошу товарищ Сомов.

— Товарищи, вы знаете, я новый работник наркомата обороны, сюда меня призвали по партийному призыву из геологического комитета, где я стажировался у профессора Чернова. И вот страстью профессора Чернова является холодное оружие, а особенно легендарная сабля бухарских эмиров. Эта сабля успела обрасти легендами еще в прошлом веке, говорили, что владеющий саблей становится непобедим, что нет оружия способного ей противостоять. Создал ее местный мастер, когда Эмир пообещал за саблю, которая сможет перерубить все остальные мешок золота. Только клинок этого мастера был способен перерубить знаменитый булат. Когда Эмир в этом убедился, он отдал мешок золота мастеру и тут же отрубил ему голову, чтобы никто больше не владел таким оружием. Недавно к профессору Чернову привезли эту легендарную саблю. После падения бухарского ханства она попала в руки красноармейцев, которые использовали ее в качестве мишени. И я вам сажу, товарищи, ни одна пуля на ней даже отметины не оставила.

— Так что же товарищ Сомов, вы предлагаете реквизировать ее в пользу Красной Армии, чтобы мы стали непобедимыми.

— Ну что вы товарищ Нарком. Профессор Чернов выдвинул гипотезу, внимательно изучив клинок, что изготовлен он из какой-то местной руды залегающей в окрестностях Бухары и как геолог даже предположим возможные места ее залегания. Я думаю, что если мы найдем такую руду, то смогли бы выпускать сверхпрочную броню и оружейные стволы.

— Это совсем другое дело, товарищ Сомов. Это серьезно. Вот и займитесь этим товарищ Сомов, безотлагательно.

Мандат, подписанный наркомом обороны, производил прямо таки магическое воздействие на чиновников. Мгновенно находились все необходимые принадлежности и оборудование. Практически сразу же были подобраны люди. В добровольцах недостатка не было и оставалось лишь выбрать лучших из них. Несмотря на поддержку наркома обороны, экспедиция смогла выехать только через три месяца. Еще до отъезда Сомова предупредили. Быть бдительным — орудуют басмачи. Нет, не те, что наводняли эти места сразу после революции. Отдельные, не организованные банды, но от этого не менее опасные.

Хотя с тысяча девятьсот двадцать четвертого года басмачество уже не существовало, как организованное движение, но разрозненные банды все равно встречались между колодцев и оазисов, совершая набеги на мелки кишлаки, обирая местное население. Не брезговали они и напасть, на какой либо караван с грузом. Учитывая все это, экспедиция скорее походила на небольшой, хорошо вооруженный отряд.

Выросшему в городе Сомову все было в диковинку. Повсюду, куда только не глянь, виднелись песчаные барханы, подернутые характерной рябью, с редкой бурой растительностью на гребнях. Унылые такыры, покрытые трещинами, и если бы не их размеры, то в точности бы похожие на кракелюры, покрывающие старинную картину. Дневная иссушающая жара и ледяные ночи. Ветер, несущий пыль и песок. Лишь изредка эту картину нарушали коричневые высохшие кусты.

Встретить кого-либо здесь не просто редкость. Но им несколько раз встречались следы деятельности таких банд — выжженные сельсоветы, спаленные юрты, но самих бандитов они еще не встречали.

Они бы и зимой продолжали свои исследования, но тринадцатиградусные морозы парализовали технику. И им пришлось зимовать в небольшом селении.

Но уже с первым теплом, принесенным ветром, они отправились дальше. Пустыня цвела. Зелень травы была щедро украшена россыпью ярких цветов. Но вот только длилось это совсем не долго.

И вновь вокруг них были только бурые кустики на фоне барханов и такыров.

Теоретические выкладки, казавшиеся неопровержимыми в тихих московских кабинетах на практике подтверждения не находили. Тонны перевернутого песка, тысячи осмотренных образцов породы не принесли ни какого результата. Пройдя через пустыню от Самарканда до Аральского моря, экспедиция повернула к Кызыл-Орде, где должна была положить запасы и получить новые инструкции из НКО.

Благополучие экспедиции, длившееся целый год было нарушено возле одного из колодцев.

Банда, с которой они столкнулись, насчитывала десять человек, они очевидно возвращались в свое логово из очередного набега. Бой с бандитами длился около трех часов, но потом красноармейцы, прикомандированные к экспедиции, используя свой опыт, перебили бандитов.

Когда все закончилось, Сомов осматривал трофеи, отбитые в бою, обнаружил запасы еды, одежду и что удивительней всего связанного и брошенного как тюк молодого человека. Юноша был ужасно истощен.

Черты его лица несомненно принадлежали европейцу, однако одежда была в тонком жалостном состоянии, что по тем лохмотьям не возможно было определить ее принадлежность.

— Ага, еще один недобиток, — бросил комиссар экспедиции.

— Какой он недобиток — возмутился Сомов, — скорее пленник.

— Да откуда здесь взяться пленнику, ты сам подумай. Скорее уж не поделили что-то во и выясняли отношения между собой. Пристрелить его и вся печаль.

— Ты наган убери, не тебе решать.

Сомов унес юношу в уже поставленную палатку. Водой, принесенной солдатами, он как мог, умыл его, попытался напоить, но юноша был очень плох.