Шестая печать

Переживший в своей истории не единожды запреты на свою деятельность. Начиная с 1759 года деятельность иезуитов, последовательно запрещали в странах Европы.

Первой в этой цепочке стала Португалия, затем Франция, Испания и их колонии.

Итогом стал роспуск «на вечные времена» в 1773 году папой Климентом XIV.

Однако орден продолжал свое существование спустя сорок лет папа Пий VII вновь его восстановил. Впрочем, и позже его не раз запрещали.

Несмотря ни на что члены ордена были самыми могущественными агентами влияния во все времена. Делая ставку на молодежь, из которой воспитывались преданные их делу новые члены, военную дисциплину они умело влияли на политику и даже сегодня оставались одной из самых могущественных институтов, диктующим свою волю президентам и премьерам многих стран.

Он достал копии всех бумаг и принялся их перебирать, лихорадочно пытаясь найти решение головоломки. Такой шаг, который бы предприняв в одиночку, он достиг бы цели.

Он вновь и вновь перечитывал досье, пытаясь найти слабое место и, наконец, остановил свое внимание на хозяине квартиры, в которой сейчас проживал Попов.

— Пан министр, я не знаю, чем я могу быть вам полезен.

Перед ним сидел человек, полностью раздавленный этим кабинетом, он сжимался в кресле, стараясь быть, как можно меньше, ерзал, не зная, как правильно усесться и пытался заглянуть в глаза. Он готов был ловить каждое слово.

— Вы знаете, зачем я вас пригласил?

— Нет, но если будет в моих силах, я с радостью все выполню.

— Понимаете ли, пан Котлар, вы сдаете квартиру одному русскому, — в глазах маленького человечка отразился неподдельный ужас. Он попытался не то, что-то спросить, но поперхнулся и не вымолвил ни слова. — Так вот я от вас хотел бы услышать о нем побольше.

— Пан министр, — маленький человек, словно стал еще меньше, а в его голосе зазвучали жалобные нотки, — вы поверьте, я и понятия не имел, что он занимается мне приличным человеком, но поверьте, я просто никогда не умел разбираться в людях. И если надо я его сегодня же выселю и без всяких возражений с его стороны.

— Постойте, давайте не будем предпринимать поспешных действий. Для начала расскажите мне все, что вы о нем знаете.

— Я? Ну не могу сказать, что знаю о нем много. Живет в квартире, что я сдаю, вы знаете, я исправно плачу, налоги со сдачи квартиры, собака у него такая огромная, которых русские вывели, чтобы Гулаг охранять. Работал он опять же в моей фирме. Но знаете, пан министр, очень не долго и поверьте ни к какой секретной информации ни я, ни он доступа на этой работе не имели. А после того, как американцы отобрали мой контракт, я с ним больше не сотрудничаю. Он сам с американцами судится по поводу своего патента. Даже адвоката пана доктора Гросса нашел.

— Вы сказали о патенте, не могли бы вы более подробно о нем рассказать.

— Пан министр, вы поймите, я действительно ни чего не знаю, о его патенте. Мы работали, как все, тут он приходит и говорит, вот я здесь придумал новое решение и подал документы на его патентование. Ну, мы посмотрели, действительно решение не плохое, а как он его придумал, где взял, я честное слово не знаю.

— А вы не допускаете, что он мог его украсть в России.

— Да что вы говорите? И русские теперь будут требовать от нас компенсации. Так вот почему американцы ему не платят. Но вы поверьте, пан министр, я действительно ни о чем не знал.

— Давайте пока ограничимся тем, что вы меня будете информировать о каждом его шаге.

* * *

Собравшись и рассчитавшись, мы поехали домой. Доехав до Копра, я вспомнил о своих гостях и не зная, чем бы их порадовать, решил, увидев вывеску винодельческого завода, заехать в магазин при заводе и купить их фирменного вина для Ленки.

В магазинчике, воспользовавшись предоставляемой здесь возможностью и надеясь, что на границе меня не заставят выпить излишки, я купил по пять литров замечательного черного «Терана» и белой «Мальвазии», и после этого, хоть как-то оправдавшись перед собой, продолжил свой путь.

Ко времени итальянской сиесты я был уже около Вены и остановившись позвонил Кьяре. Телефон повторил уже слышанную мной вчера фразу. Я попробовал набрать номер еще раз, но результат остался тот же. Каждый раз, останавливаясь, я набирал ее номер, и каждый раз безуспешно.

В этот раз на таможнях машина моя, похоже, вовсе не интересовала таможенников, так что приехал домой я раньше, чем ребята вернулись со своих экскурсий.

— А мы уже боялись, не случилось ли с тобой что-нибудь, — сказала Ленка, увидев меня.

— Ну что со мной может случиться, — ответил я, и добавил, — Лен, я там привез прекрасное словенское вино.

— Но ты же ехал в Италию.

— Так уж получилось, — рассказывать мне не хотелось, но очевидно под нахлынувшими воспоминаниями, что то поменялось в моем лице, и Андрей прокомментировал:

— Заем, знаем мы этих Руджер, ставлю диагноз — влюбился, как мальчишка. У него же такая морда была, когда он в десятом классе влюбился в Светку Фомину…

Ленка, очевидно без труда угадав правду, рыкнула на супруга и постаралась перевести разговор на другую тему.

— Ну надеюсь, ты до нашего отъезда больше ни куда не поедешь.

— Пока что не планировал, — сказал я.

Ленка быстро накрыла на стол и мы сели ужинать. Воспользовавшись, тем что у моих гостей накопилось огромное количество впечатлений, я ограничился комментариями к ним. Выйдя в комнату позвонить Кьяре, я услышал, как Сенька спрашивает.

— Ма, а я сегодня опять буду спать в гостиной.

— А где будет спать дядя Сережа, головой подумай, — раздался в ответ голос Ленки.

Но это все лишь вскользь коснулось моего сознания, потому, что телефон все так же не хотел соединяться. Набрав номер еще несколько раз и, решив завтра же позвонить ей по рабочему номеру, я вернулся к ребятам. Вино, необычно вкусное, но к сожалению, почему-то мало известное, понравилось даже Андрею, всегда декларирующему свое презрение к подобным напиткам. Ребята снова рассказывали о том, что видели, что-то спрашивали, а я что-то отвечал.

Уснуть я долго не мог, перебирая в голове причины, по которым не могу дозвониться Кьяре, но в конце концов, измучив себя, заснул.

Утром я прежде всего позвонил в полицейский комиссариат Ундины. Рабочий телефон Кьяры никто не поднимал, а дежурный на все мои попытки спросить его о комиссаре Вианелли, отвечал лишь:

— Не понимаю, сеньор.

Я решил заняться переводами, но позвонила секретарша доктора Гросса и пригласила меня на встречу с ним. В итоге более чем часовой беседы, я узнал, что мне надо очень срочно получить экспертные заключения от двух независимых экспертов, имена которых мне предложил доктор Гросс. Заехав домой, я написал ребятам записку, чтобы они меня сегодня не ждали и располагали всей квартирой, забрал Стена и поехал на встречу с экспертами.

Проведя несколько часов за рулем в пути до маленького городка под Либерцем, я подъехал по продиктованному мне доктором Гроссом адресу фирмы «Седлакимпекс» и увидев красный кирпичный барак, явно, очень давно, где-то во времена Австро-Венгерской империи, служивший производственным цехом, а сегодня заброшенно смотревшийся среди заросшего бурьяном двора за покосившимся деревянным забором. Проверив адрес и, учитывая, что в округе не было других строений, я въехал во двор.

На деревянных дверях, явно знавших лучшие времена, запаянная в прозрачную полиэтиленовую оболочку, висела напечатанная на компьютере вывеска с гордым названием «Седлакимпекс».

Дверь передо мной открылась, и на пороге появился сам, как я узнал, после того как он представился, пан Седлак. Я представился в ответ и, сославшись на доктора Гросса, спросил его, может ли он срочно сделать для меня экспертное заключение. Он, ответив, что работы, конечно очень много, но, учитывая просьбу доктора Гросса, которого он, кстати, очень уважает, постарается, пригласил меня внутрь.

Пройдя по полутемному коридору, заставленному, какими-то шкафчиками, явно выкинутыми хозяевами, после того, как они пришли в полную негодность, мы оказались в большом светлом помещении, разгороженном тонкими фанерными стенами на несколько отсеков. Здесь на старых канцелярских столах стояли два современных компьютера, за одним из которых сидела женщина и что-то читала, а за вторым сидел молодой, лет двадцати, парень, настолько похожий на пана Седлака, что я решил, что это его сын, и старательно играл в какую-то компьютерную игру. Пан Седлак провел меня в дальний из отсеков и усадив меня в кресло, не отличающееся от остальной мебели ни стилем. ни возрастом, сел напротив.

— Доктор Гросс попросил меня срочно сделать экспертное заключение для вас, но как вы понимаете, мне трудно его написать не зная существо проблемы, — сказал он.

— Техническую документацию для вас я приготовил на дискетах.

— А вы сможете их оставить мне? — и получив мое согласие добавил, — если вас не затруднит, я попрошу вас своими словами рассказать мне все существо проблемы.

Начавшийся дальше разговор затрагивал технические подробности изобретения, способы которыми американцы его начали использовать, и патентную сторону дела. Вопросы и комментарии пана Седлака оказались на удивление точными и конструктивными и лишь время от времени он разражался одной и той же фразой.

— Ну вы же понимаете, что вы держите в руках. Это же фамильное серебро.

При прощании он сказал мне:

— Для вас это заключение, я написал бы и сегодня, но видите ли моя супру… секретарша сегодня очень занята, но завтра же я его напишу и отошлю доктору Гроссу вместе со счетом.

Все говорило о том, что пан Седлак хороший специалист, и я могу рассчитывать квалифицированное заключение.

Поблагодарив его и откланявшись, я сел в машину и мы со Стеном направились в сторону Годонина, высматривая небольшую гостиницу, где бы могли провести ночь.

Остановились мы в придорожном мотеле, но единственное воспоминание, которое он оставил в моей памяти, был рев моторов автомобилей проезжавших мимо него. Рано утром мы продолжили нашу поездку и вскоре после начала рабочего дня были в Годонине по указанному адресу. ТХОРЖ — так называлась фирма, где по предложению доктора Гросса должны были подготовить второе заключение, располагалась в перестроенном городском жилом доме постройки начала века. При перестройке какой— то архитектор, решив, что к нашему времени неотрывно принадлежит стекло, металл и мрамор, заменил часть стены первого этажа стеклянными панелями и прилепил ко входу мраморные ступени. Сочетание кирпичной кладки, стеклянных панелей и мраморных ступеней получилось забавненьким и наводило на определенные размышления о вкусе создателя подобного шедевра.

В здании ТХОРЖа меня дальше регистратуры, находящейся сразу же за входной дверью не пустили. Вахтер устроил мне допрос, правда, признаюсь, без применения устрашающих средств и долго куда-то звонил по внутреннему телефону. Затем, усадив меня в кресло, вернулся к своей обязанности сидеть на входе, лишь изредка бросая на меня взгляд, как бы проверяющий не начал ли я запихивать в карман какое-нибудь из трех кресел, стоявших здесь.

Минут через пятнадцать ко мне вышел солидный, но ужасно озабоченный мужчина и поинтересовался целью моего визита.

— Доктор Гросс рекомендовал мне вашу фирму в качестве эксперта и обещал связаться с вами.

— Да, да, — рассеяно сказал он, — а материалы вы привезли?

— Если вас устроит на дискетах.

Он не возражал и забрав их, быстро ушел, взяв у меня на прощание номер моего телефона, как мне показалось больше для порядка.

Выйдя из здания ТХОРЖа и сев в машину, я набрал номер прямого рабочего телефона Кьяры. Мне ответил мужской голос и, несмотря на все мои попытки объясниться с ним на хоть каком-нибудь из языков, которые я знаю, что-то говорил мне по-итальянски. В итоге так ничего и не поняв, я закончил разговор и решил повторить свои попытки дозвониться уже дома.

Все было выполнено и мы поехали домой отравлять существование моим гостям, уже привыкшим жить без нас. Уже приехав, я снова позвонил в Фаэдису, но мои звонки не принесли никакого результата.

* * *

Вечером Ленка сказала, что последние дни они хотели бы провести в столице. При помощи интернета я забронировал для них недорогие апартаменты недалеко от центра города, предлагавшиеся за вполне умеренную цену. Остаток вечера ушел на объяснения, как до них доехать, что посмотреть и какие сувениры лучше всего купить. Мы использовали для этих целей карту, оставшуюся у меня с незапамятных времен, затем проверили маршрут по информационному каналу столичной дорожной полиции, опять воспользовавшись интернетом. Карту, исчерканную актуальными пометками, я отдал ребятам. И мы устроили прощальный вечер.

Утром они уехали и увезли с собой кусочек чего-то родного. Уже вернувшись с прогулки, я почувствовал, что мне чего то не хватает. Стен, по-моему ощущал что-то подобное. Ураган событий пронесшийся в последнее время, куда то унес мои представления о спокойной размеренной жизни. В квартире было пусто уже от представления, что вечером никто не приедет и не начнет гомонить, делиться впечатлениями, подкалывать, шутить и клянчить компьютер. Мысли мои с ребят перескочили на Кьяру и после очередного звонка в комиссариат, где со мной разговаривали исключительно по-итальянски, я решил воспользоваться услугами своих коллег-переводчиков. Разговор предстоял личный, деликатный, я хотел встретиться с ними перед этим.

.Поехал в бюро Первый из них, после того как я представился, и сказал, что хотел бы от него помощи при разговоре с итальянцами, заявил что на русско-итальянскую мафию он работать не будет, так как это может ему испортить репутацию, и, не слушая дальнейших объяснений, прервал разговор. Женщина-переводчик из нашего города, предложила встретиться в кафе в центре и, оставив Стена страдать в одиночестве, я отправился на встречу.

Это оказалась очень полная женщина средних лет, одетая настоль безвкусно, что даже я, как мне кажется не обращавший на одежду окружающих внимания, отметил это в первую минуту нашей встречи. Сев за столик кафе, она первым делом заказала для себя три пирожных и бокал пива, затем узнав, что речь идет о телефонном звонке в Италию, достав листок бумаги и ручку, стала делать на нем, какие то вычисления. Проведя эти операции, она назвала мне сумму, которой хватило бы на поездку в Фаэдис и обратно.

— Во-первых вы русский, — сказала она, — а во-вторых, таковы расценки переводчиков.

Зная расценки переводчиков, я без труда определил, что девяносто процентов, запрошенной ей суммы приходилось на «во-первых». Пообещав ей подумать и заплатив по счету, я покинул кафе, оставив ее допивать пиво с пирожными и вернулся домой.

Занявшись переводами, я вскоре отложил их. Мысли все время возвращались к Кьяре. Я с ужасом вдруг обнаружил насколько мало я знаю о ней. Знаю имя и фамилию, то что она работает комиссаром в полиции Ундины и то что она самая прекрасная женщина на свете. Все это так, но вот для того, чтобы найти человека опираясь на подобный набор исходных данных, довольно трудно. И еще одно беспокоило меня. Как может исчезнуть комиссар полиции и почему, если так уж случилось в действительности, ко мне, в таком случае видевшим ее одним из последних не проявляется ни малейшего интереса. Надо узнать хотя бы ее домашний адрес и телефон, позвоню ей, а если она не сможет или не захочет со мной разговаривать напишу письмо.

Я решил собрать на интернете всю возможную информацию о Фаэдисе. На всякий случай заглянув в телефонный справочник Фаэдиса, но домашние телефоны комиссаров полиции, так же как и везде, там не приводились. Случайно я наткнулся на объявления горожан и между ними увидел одно заинтриговавшее меня. Оно было продублировано по-английски и гласило, что его автор, Гвидо Брунетти, готов оказать любые посильные услуги всем желающим, здесь же был приведен номер телефона, который я набрал без излишних раздумий.

Гвидо Брунетти из объявления действительно говорил по-английски, и выслушав, что я хочу от него помощи в получении информации о комиссаре полиции, после недолгих колебаний, сказал:

— Если сеньор переведет на мой счет сто евро в качестве задатка, я постараюсь сделать все возможное.

— Хорошо, пришлите номер счета мне по электронной почте, — согласился я.

Не придумав ничего больше, я отложил поиски. От ощущения одиночества не спасал даже Стен, похоже испытывавший то же самое. Я включил одновременно телевизор и музыкальный центр, но и это не помогло. Тогда я решил заняться переводами и сидел за компьютером так долго, пока не начал задремывать. Мое подсознание, стоило мне задремать, тут же подсунуло мне гнусную мыслишку.

Для Кьяры все это было не больше, чем курортный роман и она просто не желает больше меня видеть и слышать и вообще связь с русским может помешать ее карьере.

Дремота тут же отлетела от меня и покрывшись холодным потом, я придумал тысячу и один довод постарался переубедить сам себя в том, что это не так. И даже если это и так, то я хочу знать об этом наверняка, а не строить предположения. Я долго стоял под душем, как бы стараясь смыть с себя все мрачные мысли, а потом решив, что утро вечера мудренее, лег спать.

Утром, первым делом переведя деньги моему итальянскому помощнику, и выгуляв Стена, я вновь занялся переводами, от которых меня оторвал лишь телефонный звонок Милана.

После того как мы обсудили общие для нас проблемы, он почему то перешел на шепот и таинственным голосом сообщил мне:

— Ты знаешь, по городу пополз слух, что свое изобретение ты украл в России, русские это обнаружили и теперь назревает крупный международный скандал.

— Милан, но ведь ты то видел, как я все происходило.

— Да, но знаешь, это не я рассказываю такие вещи в городе, — как то вяло сказал он и попрощался.

Переводы, как то быстро закончились, новых заказов пока не было и я слонялся по квартире, не зная чем себя занять. Стянул из он-лайн библиотеки на интернете очередной детектив на русском языке и попробовал читать. Не удалось. Чтобы совсем не свихнуться, я занялся наведением порядка и, когда расставлял словари, из словаря Ожегова, вывалилась серебряная пластинка, о которой я уже забыл. Отложив дальнейшую уборку, я решил полностью отчистить ее, найдя это занятие более увлекательным.

Вымочив ее снова уже проверенным способом, я старательно спичкой отдирал грязь, стараясь открыть рисунок. Эта работа потребовала почти два дня необходимыми для жизни перерывами. Но зато результат получился замечательный. Моим глазам открылся рисунок с очень тонко проработанными деталями — на фоне каких-то строений был изображен рыцарь, сидящий на коне; накинутый на плечи рыцаря плащ красивыми складками спадал на круп лошади, голова рыцаря повернутая в полуанфас, была покрыта кольчужным шлемом из сплетенных колец. Меня удивила не только тонкая работа, но и то, насколько хорошо сохранилось лицо рыцаря, несмотря на все произошедшее с пластинкой. Рассматривая рисунок, я никак не мог отделаться от ощущения, что лицо рыцаря мне знакомо. Ощущение было настолько сильным, что я на всякий случай перебрал в памяти всех знакомых, но затем поняв, что занимаюсь несусветной глупостью, я оставил это занятие.

Вот только ничего особенного на ней не было — каких-нибудь таинственных надписей, с зашифрованным текстом или плана места, где зарыт клад, вот только в углу я нашел одиноко стоящую ногу, но рисунок в как раз в этом месте был сильно подпорчен временем и я решил не придавать этому значения.

Налюбовавшись на рисунок, я засунул пластинку на уже традиционное место — в словарь Ожегова.

Может быть тому виной перемены, произошедшие во мне, но многие знакомые перестали здороваться со мной. Во время прогулок со Стеном у собачников не находилось времени со мной пообщаться. Не могу сказать, что бы меня это так уж сильно задевало, но нарастало ощущение, что я проваливаюсь в какой то вакуум.

Спасался я только вновь приходящими заказами на переводы. В нормальных условиях я бы сказал, что их приходит слишком много, но превратив работу в средство для отключения от действительности, теперь сожалел, что не получаю вдвое большего количества, на которое согласился бы и без таких выгодных условий, которые они содержали.

В библиотеке, я взял самоучитель итальянского и старательно штудировал его. Решив самостоятельно разобраться с тетрадью Руджеро и помня о своем опыте с моими коллегами — переводчиками с итальянского, я, потратив два вечера, набрал на компьютере одну страницу из его записей. Это оказался поистине титанический труд, Руджеро писал скорописью и, если бы в тетради не было заметок написанных на английском, то не уверен, получилось бы вообще что-нибудь из моей затеи. Но и так, из за того, что в записях было огромное количество сокращений, которые я пытался расшифровать, используя итальянско-русский и итальянско-английский словари, почти полстраницы занимали слова выделенные мной, возле которых в скобках были приведены другие возможные варианты слов, вполне подходящих к этому сокращению. Как бы то ни было, к концу второго вечера работа была закончена и я, найдя на интернете программы электронных переводчиков, попытался сделать перевод набранного мной сначала на русский язык. Результат давал не больше смысла, чем письмо, написанное героями мультфильма «Каникулы в Простоквашино», то есть не давал никакого смысла вовсе, попытка же перевода на чешский, придала всей этой бессмыслице еще и сексуально-озабоченный оттенок. На другие языки я и пытаться переводить таким образом не стал, но решил и остальные записи занести в компьютер, в какой-то мере для того, чтобы не таскать за собой кипу бумаги с копиями тетради.

На одной из прогулок со Стеном внезапно у пана Зинковски, последнее время постоянно куда-то спешащего так, что на большее, чем кивок головой, у него не находилось времени, нашлись пара минут и он, поприветствовав, меня спросил:

— Сергиа, а это правда, что русские наняли против вас итальянскую мафию и та теперь за вами охотится? А вы прячетесь.

— Пан Зинковски, откуда у вас такие сведения? Это полная чушь!

— Да так, в городе говорят… — почти прошептал он и, внезапно вновь заспешив, срочно попрощался.

Я раньше не задумывался, и лишь теперь понял, что вот такие мимолетные разговоры, случайное общение с знакомыми составляло часть моей жизни. И теперь, когда я был его лишен, город постепенно становился все более чужим для меня, как-то уже с ним свыкшегося.

Может быть, потому, в городе где все стали сторониться меня, запомнилась мне случайная встреча с газонокосильщиком. Мы со Стеном шли мимо парка, а он как раз, устроив себе перерыв, очищал свою механическую косу от прилипшей травы. Увидев нас, он поинтересовался породой Стена, я ответил. Отложив свой инструмент, он подошел к нам и не снимая своих новых рабочих перчаток, потрепал Стена. Стен обнюхал его с каким то странным видом, но беспокойства не проявил и я приписал это тому, что от нашего нового знакомого пахло свежескошенной травой вперемежку с запахом горючего для его газонокосилки. Ему, как он сказал, очень нравились собаки и заговорив на эту тему мы как-то незаметно, перескакивая на другие темы, проговорили ни о чем больше часа, пока он наконец не вспомнил о своей работе и со словами:

— Рад был с вами познакомиться и, если бы не работа, с удовольствием поговорил бы еще, — попрощался с нами, напоследок еще раз потрепав Стена.

* * *

На предложение пана Берке встретиться с его американским адвокатом, я согласился без раздумий. Встретиться он предлагал в его отеле «Штадт Инн».

Подготовив все материалы, в назначенное время я был в холле отеля. С пятиминутным опозданием появился адвокат. Был он невысок, смугл и совершал множество ненужных движений. Минут пятнадцать выяснял на каком языке мы будем разговаривать, при этом то подвигаясь ко мне и шепча почти на ухо, то отодвигаясь и говоря нормально, при этом демонстрируя свои познания в восемнадцати языках, которые, по его словам, он знал и среди которых, как мне показалось, были и мертвые языки Средиземноморья. Мне страшно хотелось спросить, а не владеет ли он этрусским. Остановились на русском. Оказалось, он родился и провел детство в Закарпатье, а сейчас он возвращается из Китая, где участвует в каком-то новом проекте, затем представив подошедшую к нам женщину, сообщил, что это его любовница и вообще у нее есть муж, а он время своего отпуска, как правило, проводит с ней. Все время нашего разговора он старательно поправлял свой пиджак, так что бы продемонстрировать мне какие то ярлыки на его подкладке и вышивку на нагрудном кармане своей рубашки. Затем, вспомнив, что они со своей спутницей собирались еще осмотреть город в течении одной минуты осведомился о моей проблеме, взял приготовленные мной материалы и пообещав подумать обо всем этом, быстро распрощался со мной.

Пан Берке, позвонил на следующий день, предложил встретиться и обсудить результаты моей встречи:

— Вы знаете, пан Попов, — сказал он, когда мы разместились за столиком. Перед ним в мгновение появился подносик с его неизменным чаем, медом и лимоном,

— А вы еще не изменили своего пристрастия к кофе? — спросил он меня и махнул рукой девушке за стойкой. Мне принесли кофе.

— Ну, ничего, я тоже был молод. Вернемся к нашей теме. Так вот, я пообещал передать Вам совет: решать Вашу проблему, подав судебный иск.

Он немного помолчал и продолжил, слегка понизив голос.

— И все же я хочу, вот так, с глазу на глаз, сказать Вам, что это путь безумный.

Пан Берке в этот раз особо подчеркивал, что это моя проблема и мое решение.

— Фирма, противостоящая Вам имеет такие средства, что услуги ей оказывают самые лучшие адвокаты, эксперты готовы написать и защищать любые заключения. На каждую Вами предоставленную экспертизу они представят три с абсолютно противоположным результатом. Любое судебное решение они оспорят и потребуют нового рассмотрения. И так будет продолжаться до тех пор, пока у Вас не закончатся деньги на оплату адвокатов и судебных издержек, а когда придет такой час — все будет забыто.

— Но ведь существует, какая то этика бизнеса.

Видимо мое замечание показалось ему наивным. Пан Берке усмехнулся и отхлебнул чай.

— К сожалению, Вы вступили на очень зыбкую почву. Сейчас идет экономический спад, все затраты снижаются до минимума и ни о какой этике ни кто и не вспоминает.

— И все же какое-то решение должно существовать.

— Ваша ситуация напоминает мне мою собственную пятьдесят лет назад, а потому я кое-что расскажу Вам, а как уж Вы распорядитесь этим решайте сам. Мой опыт говорит мне, что подобной величины фирмы никогда не боятся судов, все расходы на адвокатов и судебные издержки, закладываются в расходы еще при годовом планировании.

Видимо, на моем лице отразились все мои мысли. Пан Берке наклонился ко мне и похлопав по колену, сказал:

— Пан Попов, единственная вещь, которую не прощают ни рядовому работнику, ни руководителю фирмы — это если по его вине подпорчено реноме фирмы в средствах массовой информации. Помочь на этом пути я не берусь, давать конкретные советы не стану, но если сумеете, воспользуйтесь этой информацией.

После этого он как-то необычно для себя заспешил, сославшись на неотложные дела и распрощавшись, ушел.

Возле своей квартиры я столкнулся с молодым человеком, который увидев, что я собираюсь открывать дверь, обратился ко мне.

— Пан Попов, это вы? — и получив мое подтверждение продолжал, — распишитесь, пожалуйста вот здесь.

— А в чем дело?

— Мне поручено вручить вам повестку, а больше ничего я не знаю.

И передав мне повестку, он быстро сбежал вниз по лестнице, а я, войдя домой, попытался разобраться с полученной повесткой.

Это был стандартный текст, отпечатанный на обыкновенной почтовой открытке, в котором сообщалось что пан Попов, то есть я, завтра в десять утра должен быть в окружной криминальной полиции, а ниже мелким шрифтом со ссылками на соответствующие статьи уголовного права, было приведено, что в случае моей неявки, я буду доставлен принудительно, а так же имелась ссылка на ответственность за уклонение от вызова. Вот так вот просто и незатейливо, думай себе все, что хочешь. Я ломал голову. Вечерок выдался веселый, не то, чтобы я совершил массу преступлений и теперь мучился, а по поводу которого из них меня вызвали, подозреваю, кому есть из чего выбирать, как раз и не переживают по поводу вызова, а что-либо предпринимают. Перебрав все возможные причины вызова, я не вспомнил за собой других грехов, кроме превышения скорости. Но, насколько мне известно, этим занимается дорожная полиция. Может быть, меня вызывали в качестве свидетеля, но и тут я ничего не вспомнил.

На утро, постаравшись выспаться, я вошел в двери указанного в повестке кабинета. В кабинете сидели двое полицейских, пан С Плешью и пан Без Нее, поздоровавшись они представились, но я тут же забыл их фамилии, продолжая называть про себя, придуманными прозвищами. Разговор начал пан Без Нее.

— Пан Попов, где вы находились, — и он назвал дату четырехдневной давности, — от восьми вечера до двух ночи.

— Как обычно, дома.

— Расскажите о ваших связях с Италией, — добавил пан С Плешью.

— Ну не знаю, — сказал я, — пара знакомых из Италии у меня есть.

— Хорошо, поставим вопрос конкретней, нас интересует Гвидо Брунетти.

Меня, признаться по правде, он тоже интересовал. После того как я перевел ему деньги, мы говорили по телефону один раз, когда я уточнил ему задание. Однако, вот так взять и рассказать правду здесь в полиции, что я разыскиваю домашний адрес и телефон комиссара полиции привело бы к одному — от связей с русской и итальянской мафиями мне бы уже не удалось бы отвертеться никогда, в городе и без того уже шли разные слухи. Врать тоже не хотелось и я решил остановиться на варианте полу правды.