В течение многих лет я работал в службе безопасности. Каждый по-своему зарабатывает себе на хлеб насущный, и мне нравилось то дело, которым я занимался. Риск, постоянная опасность – разве это не прельстит настоящего мужчину?
      Я прошел хорошую подготовку и считаю себя профессионалом. Я выполнял чужие приказы и мало задумывался над их моральной стороной – для меня это не имело большого значения. Как и многие другие, кто работал со мной, я был всего лишь исполнителем и хорошо справлялся со своими обязанностями.
      Я верил в законы справедливости и честно исполнял долг перед Родиной.
      Но в один момент все рухнуло, моя жизнь превратилась в кромешный ад. А ней уже не было места для любви, преданности, благородства и бескорыстной дружбы. Я перестал быть нужным Родине, меня вычеркнули из списка живых и вышвырнули на свалку как отработанный материал. Руководство, пославшее меня выполнять опасное сверхсекретное задание, отдало меня в руки противника. Все было проделано быстро, без сожаления и в интересах отечества. Любимая женщина, клявшаяся мне в верности до гробовой доски, отказалась от меня. Друзья, с которыми я делил радости и горе, предали меня.
      Судьба распорядилась со мной жестоко. Сейчас очень многие хотели бы, чтобы меня не было, чтобы я действительно погиб еще тогда, три года назад каждый из них отрекся от меня по своей причине: кто – из страха за свою жизнь и карьеру, кто – из-за трусливой подлости, так как помочь мне или хотя бы поддержать – означало бы подвергнуть опасности себя и своих близких. А кто просто не хочет ворошить прошлое, они привыкли к кажущемуся спокойствию. И все они до абсурдности верят в то, что если бы я вдруг перестал существовать, то дальше их жизнь пошла бы своим чередом, они были бы счастливы и сумели поладить со своей совестью.
      Что же, я не имею права обвинять их в предательстве. Я не судья ни своей жене, ни своим друзьям. Их можно понять. Нас рассудит время.
      Но кое-кому все-таки придется поплатиться. Я никогда не смогу смириться с ужасной несправедливостью по отношению к моей судьбе тех людей, которые взяли на себя ответственность решать, стоит ли мне жить вообще. Они должны ответить за совершенное преступление, за мою исковерканную жизнь.
      Я исполню приказ, чего бы мне это ни стоило, и доведу до конца незавершенное дело. Я знаю, что на этом пути меня подстерегают многие трудности, что моей жизни грозят смертельные опасности. Но, к счастью, она у меня еще есть. Значит, я не имею права отказаться от мести.
      Пусть мои враги попрыгают на раскаленной сковородке, как и мне пришлось испытать все муки ада. И только тогда, когда последний из моих обидчиков будет наказан по заслугам, я смогу жить спокойно.

      (суббота, 17 августа)
 
      Утром я проснулся в половине седьмого. Жены дома уже не было. Я посмотрел на часы и решил, что она ушла минут сорок назад. Чтобы добраться до работы, ей требовалось с пересадками проехать почти на другой конец города.
      Я встал с кровати, с удовольствием потянулся и прошел в зал. Дверь на балкон была открыта, в комнату проникали солнечные лучи. Я вышел на балкон и некоторое время любовался утренним городом. Внизу торопливо шагали прохожие, проносились автомобили. В воздухе чувствовалась прохлада, которую еще не успел бесследно поглотить начинающийся день. Судя по ясному небу и почти безветренной погоде он обещал быть жарким.
      Я отправился в ванную комнату, чтобы принять холодный душ. Сегодня я наконец решил воспользоваться приглашением дяди Сени, родственника жены, и поехать на электричке до Есино, где он жил.
      Заканчивалась вторая неделя моего отпуска. Раньше мы с женой старались вместе вырваться из городской толчеи и отправиться куда-нибудь отдохнуть, погреться под лучами щедрого южного солнца. Но в этом году наши планы были нарушены моим руководством, которое с начала лета отказывало в отпусках не только рядовым сотрудникам, – без ответа оставались даже рапорты старших офицеров. В такой обстановке не могло не возникнуть подозрение в том, что наверху ожидаются какие-то бурные события.
      Однако время проходило как обычно, в повседневной суете, и не было даже намека на изменения в стране. Только после того, как президент отбыл с семьей на Форос, нескольким старшим офицерам командование подписало рапорты на отпуск. Я тоже рискнул подать рапорт своему начальнику и, к собственному удивлению, получил «добро», однако с предупреждением далеко от столицы не отлучаться.
      Из ванной я проследовал на кухню, поставил на плиту чайник, а затем вернулся в спальню, быстро натянул на себя джинсы и тенниску и наскоро заправил кровать. Пока закипала вода на плите, я доставал и приготавливал свои нехитрые рыбацкие снасти, хотя знал почти наверняка, что, попав к дяде Сене, мне не придется спокойно сидеть на берегу и ждать клева. Дядя Сеня считал рыбалку пустой тратой драгоценного времени, и сам не мог долго усидеть без движения на одном месте. Он говорил, что заниматься этим делом можно только дряхлым старикам, которые ни на что другое больше уже не годятся. Но я надеялся, что на этот раз он не устоит перед моими уговорами и отправится вместе со мной на речку.
      Я улыбнулся, вспомнив интересный случай, который произошел со стариком прошлой осенью. Дядя Сеня с утра повздорил со своей женой, тетей Дашей, и, решив, что день может быть испорчен окончательно, если он останется дома, отправился якобы на рыбалку. На самом же деле он целый день просидел с друзьями за домино, потягивая свежее пивко. Ближе к вечеру, по дороге домой, он встретил человека, который нес большого карпа. Старик вдруг представил, как он будет оправдываться перед женой за свое отсутствие, и в голову мгновенно пришла идея.
      – Эй, сердечный! – окликнул он прохожего. – Скажите пожалуйста, где вы поймали такого большого карпа?
      – В «Живой рыбе» на Чухлинке, – ответил мужчина.
      – Послушайте, вы не могли бы продать мне этот редчайший экземпляр – пристал дядя Сеня. – В моей коллекции не хватает именно такого.
      Они стояли на перроне и долго торговались. В конце концов дядя Сеня встал на колени перед прохожим и, чуть не плача, предложил пятикратную переплату за карпа, который был не менее трех килограмм. Мужчину рассмешило поведение старика, и он решил отдать ему карпа бесплатно.
      Дядя Сеня вернулся домой и похвастался перед нами своим уловом. Мы с женой гостили у них и были свидетелями этого происшествия. Дядя демонстрировал нам рыбину со всех сторон, а потом принялся рассказывать, с каким трудом ему удалось поймать ее, после того, как он безрезультатно просидел на берегу весь день. Тетя Даша и мы с женой молча слушали его и улыбались. Нам всем было известно, как любил дядя Сеня выдумывать всякие небылицы.
      – И вот, только я собрался было уходить домой, – говорил старик, размахивая руками, – вдруг вижу: мой поплавок запрыгал, как сумасшедший, сначала влево, потом вправо.
      Рассказ его сопровождался такими убедительными жестами и мимикой, что человек, не знающий дяди Сени, наверняка поверил бы ему.
      – Я сразу испугался, – брови дяди Сени взметнулись вверх, – но удочку не выпускал и крепко держал в руках. Будьте уверены, что если бы я оплошал хоть на мгновение, то эта зверюга утащила бы меня на дно.
      – И как же ты справился? – поинтересовалась тетя Даша.
      Мы с женой переглянулись и улыбнулись. На лице пожилой женщины не было даже намека на недоверие, зато в голосе звучала ирония. Дядя Сеня уже порядочно захмелел. Он с трудом произносил слова. Казалось, он уже был не рад придуманной истории. Лоб покрылся крупными каплями пота. Дядя Сеня стоял перед нами с вытаращенными глазами и некоторое время соображал.
      – Фу-у, – наконец выдохнул он, – и не поверите. Один я ни за что бы не справился с этим реликтом, но рядом проходил молодой человек, который и помог мне вытащить леща на берег. Должен вам сказать, что он появился как раз вовремя. Еще немного – и леска не выдержала бы.
      Дядя Сеня обвел нас торжествующим взглядом.
      – Так это же карп, – указывая на рыбу, произнесла тетя Даша.
      Мы разразились дружным хохотом.
      – Разве? – искренне удивился дядя Сеня и уставился на свой трофей.
      – Представь себе, – сказала тетя Даша и быстро добавила: – К тому же, в спешке утром ты забыл свою удочку на веранде.
      И она тоже рассмеялась. Дядя Сеня понял, что его задумка с треском провалилась, и безнадежно махнул рукой:
      – Я же говорил, что скандал с утра ничего хорошего не сулит. День и вправду оказался испорченным. И он разочарованный покинул комнату. Только через несколько дней, будучи в хорошем настроении он рассказал мне, что же произошло с ним на самом деле.
      Я осмотрел свои вещи. Кажется, было собрано все необходимое.
      Я снова направился на кухню. Вода закипела, и чайник пыхтел, как паровоз. Я приготовил кофе и уже собрался насладиться ароматным напитком, как вдруг неожиданно зазвонил телефон. Я бросил разочарованный взгляд на чашку с горячим кофе и направился в прихожую.
      «Кто бы это мог быть?» – подумал я и машинально посмотрел на часы. Было двадцать минут девятого. Я снял трубку:
      – Алло.
      – Витек? – услышал я голос своего сослуживца Алексея Терехина.
      – Да, – я насторожился.
      Первой мыслью было: «Поездка в Есино отменяется». Это было бы несправедливо, ведь я так надеялся отдохнуть в приятной компании с дядей Сеней.
      – Привет, – веселым голосом сказал Терехин. – Ты куда пропал?
      – В каком смысле? – вместо приветствия спросил я.
      – Да вот, молчишь, раздумываешь.
      Терехин тянул, не сообщал ничего важного, и я не понимал, к чему этот звонок.
      – Чем занимаешься? – не дождавшись моего ответа, продолжал он.
      – Да вроде как завтракаю.
      – Какие планы на сегодня?
      Меня начал раздражать его тон, но я постарался не выдавать своего состояния. Товарища можно было понять, так как начальство отклонило его рапорт об отпуске. Я спокойно сказал:
      – Собирался к родственникам в Есино, на рыбалочку. Вот уже и вещи приготовил. Позвони ты минут на десять-пятнадцать позже…
      – Великолепно! – послышалось на другом конце провода. – Видишь, я знаю, когда нужно звонить, чтоб ты был еще тепленький.
      – Да, я в этом и не сомневался, – печально согласился я.
      – Служба у нас такая, брат, служба, – деловито произнес Терехин. – Ты вот на рыбалку собрался, а я на дежурстве должен париться.
      – Да, – снова согласился я. Мне хотелось поскорее узнать о причине его звонка: – Может, что случилось?
      – Боже упаси! Просто я решил узнать, чем занимаются люди во время отпуска.
      – Отдыхаю. Хотя, какой там к дьяволу отдых?
      – Почему так?
      – Жена работает, – пояснил я, – и вообще, ты же знаешь, какие условия поставил передо мной шеф.
      – Слышал, – вздохнул он и заговорил потише: – Завтра-послезавтра жди отзыва из отпуска. Придется попыхтеть.
      – Это связано с подписанием нового договора? Возможно, – уклончиво ответил Терехин, а потом засуетился: – Ладненько, Витек, отдыхай пока. У меня тут еще кое-какая работенка имеется. До встречи, привет жене и родственникам.
      – Спасибо, – ответил я и услышал гудки.
      Я положил трубку и задумался. Что могло произойти? Почему Терехин говорил так загадочно? На розыгрыш это не было похоже, такими вещами у нас не принято шутить. Скорее всего, вечером придется возвращаться в Москву. Терехин обзванивает всех сотрудников, которые сейчас находятся в отпусках. Значит, нужно написать записку Марине, чтобы она не ехала в Есино. Накануне мы договорились, что она отправится туда после работы, и мы проведем у родственников выходные.
      Я уныло поплелся на кухню, сделал себе несколько бутербродов и без удовольствия проглотил их, запивая немного остывшим кофе. Мои мысли были далеки от предстоящей поездки за город. Я уже думал о работе и строил предположения, что же все-таки могло случиться, если меня так поспешно отзывают из отпуска. Ничего толкового в голову не приходило, и я постарался избавиться от этого бесполезного занятия. Как любил повторять наш начальник: «Самое опасное в нашей работе – думать. У вас, орлы мои, есть глаза, чтобы видеть противника, ноги, чтобы быстро бегать, руки, чтобы держать оружие. Остальное предоставьте другим». Конечно, он был прав. Наши устремления всегда были направлены только на то, чтобы грамотно выполнять приказы; на другое времени просто не оставалось.
      Собравшись уходить, я написал записку и оставил ее на зеркале в прихожей, взял приготовленные вещи и вышел из квартиры.
      На улице показалось душновато. Видно, парило. Во дворе на скамейке сидели старики и о чем-то оживленно беседовали, в песочнице играли дети. Я медленно зашагал в сторону остановки, размышляя, не лучше ли мне остаться дома и провести время, оставшееся для отдыха, как-нибудь иначе. Например, можно было отправиться на Царицынские пруды или на речку Городно, которая протекала здесь совсем недалеко. Наконец я окончательно решился и сделал выбор в пользу поездки в Есино. Только таким образом можно было забыться, хотя бы на некоторое время вырваться из городской суеты и смога и вдохнуть чистого воздуха провинции.
      Проехав до остановки Царицыно, я сел в электричку и добрался до Курской линии, на остановке Москва II пересел в другой поезд и направился в Есино. Была суббота, семнадцатое августа, часы показывали девять часов сорок пять минут. Я занял свободное место у окна, мечтая о том, чтобы поскорее добраться до места и вырваться из душного вагона.
      День закончился неожиданно быстро. Как я и предполагал, на рыбалку попасть мне не удалось. Я пытался уговорить дядю Сеню, но ничего не вышло. Он приготовил обширную культурную программу по приему дорогих гостей и, услышав, что мне придется скоро возвращаться обратно в Москву, и что Марина не приедет, сильно расстроился. Правда, мне удалось немного поднять настроение старику. Доставая одну за другой из своего большого рюкзака бутылки пива, я наблюдал за его реакцией. Лицо дяди Сени сразу же просветлело; он был большим любителем этого напитка.
      – Может быть, все-таки посидим на берегу с удочками? – сделал я очередную попытку уговорить старика.
      Тот оценивающе посмотрел на выставленные в ряд бутылки, потом перевел взгляд на меня и, лукаво прищурив правый глаз, сказал:
      – Нет, только время зря потратим.
      Для пущей убедительности он энергично замотал головой.
      – Это почему же? – у меня еще теплилась надежда, что он сдастся.
      – Ну, какой ты рыбак, всем известно, а у меня есть другое предложение.
      Я уже догадался, на что намекал дядя Сеня, но, желая доставить ему удовольствие, недоуменно спросил:
      – Какое?
      – Банька! – торжественно выдал старик.
      – Замечательно! – я подыграл ему и невольно рассмеялся.
      Мне всегда нравится этот забавный искренний старик. Общаться с ним было настоящим наслаждением.
      Мы парились в деревенской баньке, построенной самим дядей Сеней. Старик со знанием дела хлестал меня березовым веником и поддавал жару.
      – Сейчас мы тебя поставим на ноги, симулянт, – приговаривал он, довольно кряхтя.
      Я молил его о пощаде:
      – Боюсь, что эффект будет обратным, сжальтесь!
      – Ничего, ничего, – он погружал веник в таз с водой, а затем надвигался на меня с видом знахаря-целителя. Я поворачивался к стене и покрепче сжимал зубы, чтобы выдержать очередные удары.
      – После такой пытки не страшно попасть в плен к неприятелю, – признался я, и дядя Сеня довольно засмеялся.
      Спустя некоторое время мы сидели в саду перед домом в тени деревьев и потягивали охлажденное пиво. Время словно замедлило свой ход. Здесь все казалось особенным, несуетливым и спокойным.
      – Хорошо, – ублаготворенно произнес я.
      – Да, – согласился дядя Сеня. – А главное – правильно.
      Я не понял, что хотел сказать старик и вопросительно посмотрел на него.
      – Хороший напиток требует чистоты тела, мыслей, – пояснил он.
      – Да ты у нас философ, дядя Сеня, – немного иронично сказал я.
      – Еще какой, – услышали мы голос тети Даши. Она подошла к нам с огромной тарелкой пирожков, фирменного блюда, которым эта радушная хозяйка потчевала нас с женой всякий раз, как мы приезжали сюда. Надо признаться, что ничего вкуснее я не пробовал в своей жизни.
      – Он просто обожествляет пиво, – добавила тете Даша и поставила угощение на стол.
      – Конечно, это же все равно, что спать с женщиной, – дядя Сеня ущипнул жену.
      Тетя Даша вскрикнула от неожиданности и, отвернув в сторону раскрасневшееся лицо, быстро проговорила:
      – Совсем уже спятил, старый!.. Сейчас принесу вам холодненького молочка.
      Дядя Сеня проводил жену долгим взглядом.
      – Банька, пиво, женщины – что может быть лучше?
      – Рыбалка, – подытожил я, и мы оба рассмеялись.
      – Жаль, конечно, что ты приехал ненадолго, – с какой-то детской обидой произнес дядя Сеня. – Мы успели выполнить только малую часть запланированного мной. Может, все-таки останешься? Завтра ведь воскресенье, что вам делать в городе? Сейчас позвоним твоей Марине…
      – Нет, – отказался я. – Спасибо, конечно, за приглашение и прием, но не могу. Это связано со службой.
      После этих слов старик замолчал и больше вопросов и просьб с его стороны я не слышал.
      Было около полуночи, когда я вошел в квартиру.
      Марина встретила меня в прихожей, и по ее глазам я сразу понял, что она хочет сообщить мне что-то важное. Я догадался о причине ее беспокойства.
      – Как прошел день? – я не спешил задавать вопрос о работе.
      – Как обычно, – вяло ответила жена. – Скорее, это я должна расспросить тебя о том, как ты провел день у наших родственников, но…
      Она замолчала и отвернулась.
      – Мне нужно позвонить?
      – Да, – коротко сказала Марина и направилась на кухню.
      Я снял рюкзак и прошел к телефону. Абонент ответил сразу же; я узнал голос Павла Грязева.
      – Какая программа на сегодня? – спросил я после приветствия.
      – На сегодня пока ничего, – спокойно ответил Павел. – Завтра утром готовность номер один. В шесть за тобой заедет машина. Собираемся к семи.
      – Понял. Спокойной ночи.
      – От этого спокойствия уже в ушах звенит, – сказал Павел, но сразу же осекся: – До утра!
      Еще мгновение я слушал гудки в трубке и старался сообразить, что за работа меня ждет.
      – Поешь что-нибудь? – предложила Марина.
      Она прислонилась к косяку и внимательно всматривалась в мое лицо. Мы давно уже привыкли не обсуждать вопросы, связанные с моей службой, но она всякий раз настораживалась, когда меня срочно куда-нибудь вызывали. Мне даже не нужно было говорить ей об этом. Она сама удивительным образом догадывалась, старалась скрыть свое волнение, но у нее это плохо получалось.
      Я знал, как Марина относится к моей работе, догадывался, что ей хотелось бы, чтобы я занимался чем-нибудь менее опасным. Но нужно отдать ей должное – жена никогда не разговаривала со мной на эту тему, не пыталась убеждать, только всякий раз молча отводила глаза в сторону и закрывалась в себе, становилась какой-то скованной, словно посторонний человек.
      – Что-нибудь легкое, – попросил я и улыбнулся.
      Я последовал за женой на кухню. Марина заканчивала приготовление мясного салата.
      – Что-то серьезное? – не оборачиваясь, спросила она.
      Я знал, что она взволнована.
      – Отзывают из отпуска, – как можно равнодушнее ответил я.
      – Когда?
      – Завтра утром надо быть на работе.
      Она слегка склонила голову набок и продолжала свое занятие.
      – Как там дядя Сеня и тетя Даша? – Марина, пожалуй, слишком резко переменила тему разговора.
      – Отлично. Принимали меня на высшем уровне, очень расстроились, когда узнали, что ты не приедешь.
      – Представляю, – Марина на мгновение повернулась ко мне. На ее лице была печальная улыбка. Жена выглядела такой незащищенной, что мне захотелось заключить ее в объятия, покрепче прижать к себе и оберегать от всех неприятностей. Я протянул руку и нежно провел ей по спине. Марина не приняла игры, стала накрывать на стол.
      Я любил наблюдать со стороны, как она готовит. Меня всегда восхищали точность ее движений и женственная грация. Она передвигалась по кухне так, словно каждый шаг, каждое движение или взмах руки были ей тщательно отрепетированы. Сейчас ее длинные светлые волосы были собраны заколкой и спадали на плечи золотистым водопадом.
      Марина откинула со лба непослушную прядь волос и устало произнесла:
      – Все готово. Можно садиться за стол.
      Вдруг мне показалось, что передо мной стоит не жена, с которой мы прожили много лет, а прекрасная богиня домашнего очага. Я разглядывал ее с восхищением, словно только сейчас впервые увидел. Под легким халатиком отчетливо вырисовывалась безукоризненная фигура, которой могла бы позавидовать любая семнадцатилетняя девушка; длинные стройные ноги притягивали внимание. В эту минуту она показалась мне желанной, как никогда. Я не удержался и, протянув руки к жене, произнес:
      – Иди ко мне.
      Она не тронулась с места, стояла передо мной без движений, но в глазах появлялось ответное желание. Я потянулся к ней и медленно провел ладонью по спине. В ее глазах возник загадочный блеск. Моя рука скользнула ниже, я почувствовал приятную упругость стройных ног. Марина сделала шаг навстречу и оказалась совсем рядом со мной.
      – Прекрати, – ласково произнесла она. – Ты же видишь, я занята.
      – Кем же? – спросил я, глядя в ее глаза.
      На лице у жены появился румянец. Она обвила своими тонкими руками мою шею и прошептала на самое ухо:
      – Тобой.
      Сердце в моей груди радостно забилось, я привлек к себе Марину, усадил ее на колени и страстно поцеловал. По телу разлилось приятное ощущение тепла. В этот момент, кажется, был способен толкнуть двадцатипудовую штангу и без всяких затруднений удерживать ее.
      Одной рукой я поддерживал Марину за талию, другой гладил ей ноги, медленно поднимаясь вверх, исследуя каждый сантиметр ее тела. Моя ладонь ощущала легкое вздрагивание ее тела. Я стал расстегивать пуговицы на ее халатике.
      – Не здесь, – тихо сказала Марина.
      Я бережно поднял ее на руки и понес в спальню. Обняв руками мою шею, Марина положила голову на плечо и спросила:
      – А как же ужин?
      Вместо ответа я закрыл ее уста долгим поцелуем. Она ответила, и это еще больше возбудило меня. Я осторожно опустил жену на кровать, одним движением стянул с себя тенниску и лег рядом. Марина повернулась ко мне, провела ладонью по моей груди и животу, расстегнула пуговицу на джинсах. Я приподнялся на одной руке, склонился над ней и стал покрывать ее тело нежными частыми поцелуями в губы, шею, грудь, живот…
      Она гладила руками мои плечи, голову и возбужденно дышала, потом попыталась снять с себя халат.
      – Помоги мне, – шепотом попросила жена.
      Я помог ей освободить руки из рукавов, отбросил халатик. Обнаженное тело Марины было прекрасно.
      – Я хочу тебя, – произнесла она.
      И я ответил ей страстной взаимностью.

      (воскресенье, 18 августа)
 
      Будильник разбудил меня в половине шестого. Я вскочил с кровати и начал быстро собираться. Марина еще спала. Одеяло сползло к ее ногам и открыло моему взору ее нежное тело, которое напоминало мне сейчас блаженные минуты прошедшей ночи.
      Без пяти минут шесть раздался телефонный звонок. Я быстро снял трубку.
      – Через пять минут будет машина, – услышал я спокойный голос Терехина.
      Я прислушался, не разбудил ли звонок Марину, но из спальни не доносилось ни звука. Осторожно открыв дверь, я вышел из квартиры.
      Из-за угла дома показалась служебная «Волга». Она притормозила рядом со мной, я быстро заскочил внутрь.
      – Проснулся? – протянул мне руку Сергей Дроздов, один из товарищей по подразделению.
      Впереди, рядом с водителем, я заметил Гену Москвина. Он обернулся:
      – Тебя тоже из отпуска вызвали?
      – Да.
      – Я вот отдохнул всего шесть дней, – продолжал Москвин. – Теперь неизвестно, придется ли еще.
      – А сколько ты успел, Витек? – спросил Дроздов.
      – Две недели.
      – Везет же некоторым, – с завистью вставил Москвин.
      – Я не ответил. Разговор об отпуске мне уже порядком надоел.
      – Так никуда и не съездил? – не отставал Москвин.
      – А ты думал, что меня только сейчас спецрейсом из Сочи доставили? – огрызнулся я, давая понять, что мне не нравится эта тема.
      Он замолчал и больше не приставал ко мне с дурацкими расспросами. Дальнейший путь мы проделали в полном молчании. Мне даже показалось, что ребята нервничали, впрочем, как и я сам.
      Машина въехала во двор, и за нами закрылись ворота. Мы вышли, хлопнули дверцами и направились к своему подъезду.
      Поднявшись наверх, я с удивлением отметил, что здание полно сотрудников, словно кто-то собрал всех для важного совещания.
      Я увидел Терехина и направился к нему:
      – Такое чувство, будто в разгаре рабочий день, а не половина седьмого воскресного утра.
      – То ли еще будет, – многозначительно ответил Терехин.
      Я внимательно посмотрел на него, ожидая, что тот закончит свою мысль, но Терехин молчал. Мы направились в кабинет шефа.
      Полковник Филатов склонился над столом и делал какие-то записи. Ему было около сорока лет, и он имел славное героическое прошлое. За плечами полковника были Египет семьдесят пятого, специальное задание в Афганистане в восьмидесятом и миссия восемьдесят второго в Сирии и Ливане. Немногие в нашем подразделении могли похвастать таким списком.
      Мы уважали шефа и старались прислушиваться к его советам. Свой авторитет он заслужил на практике, а не просиживал штаны в кабинетах. Такое среди ребят ценилось.
      Наконец полковник оторвался от бумаги, провел рукой по густой копне темных волос, кое-где подернутой сединой и внимательно осмотрел подчиненных.
      – Все в сборе, – сказал он и встал. – Что ж, давайте начинать.
      Он вышел из-за стола и продолжал:
      – Товарищи, ожидается подписание нового союзного договора. Это очень напряженный момент. Поэтому мы обязаны до особого распоряжения оставаться в пределах города, на нас может быть возложено выполнение ответственной задачи. Пока это все, что мне известно.
      Я был удивлен. За долгие годы работы в спецорганах я повидал многое и привык к иносказательности или недосказанности. Но слова полковника Филатова были совершенно непонятными. И я уверен, что со мной согласился бы любой другой из тех, кто присутствовал сейчас в кабинете.
      Мы стали украдкой переглядываться между собой.
      Я сидел рядом с Лешей Терехиным. Нельзя было сказать, что мы с ним были особенно близки в повседневной жизни. Однако мы были больше, чем друзья, – мы были напарниками – и понимали друг друга с полуслова. Сейчас лицо Леши было обращено ко мне, и я знал, что хотел сказать мне Терехин:
      «Вот видишь, я тебя предупреждал, что дело здесь нечисто».
      Я был полностью согласен с ним.
      – Я сам пока еще ничего не понимаю, ребята, – после паузы произнес полковник. – Генерал обещал только завтра разъяснить ситуацию.
      Мне показалось, что шеф оправдывался перед нами, и на самом деле знал гораздо больше, чем говорил. У нас был сплоченный коллектив, мы жили по принципу: «Один за всех, и все за одного». Однако шеф никогда не опускался до панибратства и фамильярностей. Он всегда держался на дистанции от подчиненных, и эта дистанция выдерживалась при любых обстоятельствах.
      – Приказ получен оттуда… Филатов указал глазами в потолок.
      – Признаюсь честно, – продолжал полковник, – у меня большой опыт работы, но с такой неопределенностью я столкнулся впервые за восемнадцать лет службы. Больше я ничего не могу вам сказать, – он развел руками, – потому что все это скорее походит на вводную, чем на боевой приказ.
      Полковник посмотрел на часы и добавил:
      – Сейчас мне нужно идти на отчет к начальству. Вы должны дожидаться дальнейших указаний. Не расходиться.
      Он бросил на нас выразительный взгляд и направился к выходу.
      Машина мчалась по утренним улицам. Сейчас город был похож на прифронтовую зону – по дорогам двигалось большое количество военной техники.
      Команда хранила молчание. Снаряжение и припасы были рассчитаны на трое суток. Пожалуй, это было единственное, что мы знали о предстоящей операции. На лицах сослуживцев я читал то же недоумение, которое испытывал сам, и которым поделился с нами наш шеф. Однако приказ есть приказ, и его нужно было выполнять без обсуждений.
      Вскоре мы выехали за пределы города. Машина повернула на кольцевую дорогу и направилась к указанному месту засады. Это был поворот на загородную резиденцию правительства и на дачу самого президента.
      Свернув с автострады, водитель остановил машину в ложбинке, поросшей по краям густым кустарником. Мы осмотрелись на местности.
      Пробуждающийся лес был прекрасен. Солнце было уже достаточно высоко, однако под сенью елей еще чувствовалась прохлада. Со всех сторон доносились трели неугомонных птиц.
      Полковник Филатов отдал приказ Андрею Никицкому, нашему связисту, чтобы тот подготовил ЗАС для связи с командованием, а сам принялся проводить ориентировку на местности.
      – Товарищ полковник, Ноль Первый на связи, – крикнул Никицкий, подзывая шефа.
      – Ноль Первый, «Витязь» занял диспозицию, – доложил Филатов.
      Мы подошли поближе и обступили шефа со всех сторон.
      – Понял, выполняем, конец связи, – сказал полковник и отключил переговорник.
      – Обстановка по диспозиции такова, – произнес он, поворачиваясь к нам. – Мы должны держать под наблюдением выход на автостраду в районе перекрестка. Расстановка следующая: первое звено переправляется на ту сторону автострады. Здесь задача самая сложная – держать под наблюдением фронт, правый и левый фланги.
      В первое звено входили мы с Алексеем Терехиным. Второе составляли Гена Москвин и Сергей Дроздов, а под третьим номером числились Павел Грязев и Саша Попцов. При последнем во время любых операций оставался наш радист Андрей Никицкий.
      Полковник ждал от нас ответа.
      – Ясно, – сказал Терехин за нас двоих.
      – Связь прежняя – через переговорник, – добавил шеф и повернулся к остальным. – Второе звено. Вам – правый угол перекрестка. Третье звено остается со мной. Вопросы есть? – он сделал паузу. – Тогда все по местам.
      Мы с напарником пересекли автостраду и скрылись в овраге, потом с откоса поднялись на возвышенность и, заняв свои места для наблюдения, доложили «Витязю» о прибытии на исходную.
      – Дополнительное распоряжение, – сказал полковник. – Вы должны фиксировать передвижение транспорта, особенно с иностранными номерами, по всему сектору.
      Некоторое время мы сидели на расстоянии двадцати метров друг от друга, уставившись на дорогу. От пристального вглядывания начинало рябить в глазах. Машин было мало, и мы решили, что не произойдет ничего страшного, если мы приблизимся друг у другу до разговорной слышимости.
      – Ну, как тебе все это? – поинтересовался Терехин.
      – Пока спокойно, – ответил я.
      – Нет, ты же понимаешь, о чем я говорю, – о самой сути задания.
      – Обычное задание, – бесхитростно сказал я. – Сколько у нас таких было.
      – Не прикидывайся, – возразил Терехин. – На этот раз задание особенное, я-то знаю…
      Я отвлекся от наблюдения за дорогой, чтобы перевести взгляд на Терехина. Стаж моей работы равнялся восьми годам, пять из которых я знал Лешу Терехина. За все это время мы ни разу не обсуждали приказы, особенно во время их выполнения. Поэтому сейчас вопрос напарника показался мне провокационным. К тому же, я действительно не знал, что ответить Терехину.
      – Леша, – сказал я, – давай не будем заниматься ерундой. Ты же знаешь, для нас неважно – «что», для нас главное – «как». И вот об этом «как» мы и должны сейчас думать, а не расходовать силы на пустые разговоры. Лучше уж анекдоты друг другу рассказывать.
      Я улыбнулся, пытаясь смягчить ситуацию, но Терехин оставался серьезным.
      – Пока ты был в отпуске, я узнал нечто интересное, – не унимался он. – Ты вот, например, помнишь, чтобы кого-нибудь из нашего подразделения отправляли на дежурство по управлению? Нет! Теперь вопрос: что бы это могло значить? Остальным уже не доверяют?
      Я пожал плечами и промолчал.
      – В последние двое-трое суток ведется какая-то скрытая игра, непонятные передвижения, – чуть потише продолжал напарник. – Я посидел на дежурстве, и для меня кое-что прояснилось.
      Он с опаской огляделся по сторонам. Я продолжал хранить молчание и внимательно смотрел на Терехина, пытаясь сообразить, к чему тот затеял непонятный и ненужный разговор. Честно признаться, меня даже начала раздражать его болтовня.
      – Подписание нового союзного договора, – иронично произнес Терехин. – А для чего, скажите вы мне, по частям и подразделениям отдан приказ произвести скрытный маневр и незаметно подтянуть войска к столице?
      – Ну, не так уж и незаметно, – сказал я и улыбнулся.
      – Конечно, такое количество боевой техники не может остаться незамеченным, – тут же согласился мой напарник.
      Он посмотрел мне в глаза с явным подозрением.
      – Прости, Вить, – пробормотал он, – я тут действительно раскудахтался, как курица. Сказывается, наверное, перенапряжение последних дней.
      – Ты можешь не опасаться меня, – сказал я. – А кроме того, у нас есть приказ, за нами «Витязь» и Ноль Первый. Им решать, а нам выполнять. Постарайся выбросить из головы лишние мысли, иначе они помешают тебе работать.
      Терехин молча согласился со мной. Он отвернулся и стал смотреть на дорогу. Мне даже показалось, что он немного успокоился. Некоторое время мы еще были рядом, а потом снова разошлись на прежние точки наблюдения.
      День тянулся томительно долго. Солнце припекало и толкало в дремоту. Мы сидели в засаде уже около десяти часов. Никаких осложнений, а тем более происшествий, по всей видимости, не предвиделось. И у нас начала зарождаться призрачная надежда" на то, что скоро объявят «отбой», и ночь мы проведем дома.
      Но надежда в самом деле оказалась призрачной. Несмотря на кажущееся спокойствие, нас никто не собирался отпускать по домам. Мы выполняли абсурдный приказ: следили за дорогой и бездействовали; это начинало раздражать ребят. В половине одиннадцатого вечера прибыла вторая группа для усиления наряда на ночное время, и нам разрешили немного отдохнуть. Мы улеглись прямо на траве и попытались поспать. Однако наш отдых продолжался недолго, ребята из группы поддержки скоро разбудили нас.
      – Просыпайтесь, выходите на связь, – сказал один из парней, тормоша меня за плечо.
      Я открыл глаза. В предрассветном полумраке передо мной мелькали расплывчатые лица. Я пытался сообразить, где нахожусь, и что со мной происходит. Тут меня снова начали тормошить, и я окончательно проснулся.
      – Что случилось? – встревоженно спросил я у незнакомого парня.
      – Ответь «Витязю», – сказал тот, протягивая мне переговорное устройство.
      – Первый на связи, – доложил я шефу. Мой собственный голос показался мне незнакомым.
      – Слушайте приказ: переходим в график чрезвычайного положения, – произнес «Витязь».
      Я отыскал глазами напарника.
      – Будьте наготове, – продолжал шеф, – возможен любой поворот событий. Через некоторое время получите особое распоряжение Ноль Первого. Конец связи.
      Мы с Терехиным отошли немного в сторону, чтобы нас никто не мог услышать, и я первым задал мучавший нас обоих вопрос:
      – Ты что-нибудь понимаешь?
      – Нет, – замотал тот головой.
      – Я согласен, такие неясные приказы мы получаем впервые.
      Ответа не последовало, напарник стоял напротив меня и безразлично улыбался.
      – Что же нам все-таки нужно делать? – снова спросил я.
      Но и этот вопрос повис в воздухе. Тогда я начал рассуждать вслух, пытаясь нащупать смысл ситуации:
      – Целый день мы следим за дорогой. Теперь нам сообщают, что группа переходит на чрезвычайное положение, но дальнейших указаний не дают. И потом, как понимать слова, что может случиться любой поворот событий? Интересно, что же все-таки происходит в стране?
      Мой напарник наконец ожил.
      – Мне тоже очень хотелось бы это знать. Что происходит в Москве, напичканной военной техникой? – он смотрел мне в глаза. – У меня, кажется, есть предположение, но оно пугает. Ты сам как думаешь?
      – Не знаю, – я был не рад, что затеял этот разговор. – Я ничего не знаю.
      – А мне вот сдается, что ты не хочешь ничего знать.
      К чему был этот упрек, я так и не понял. Я отошел в сторону и, не глядя на напарника, произнес:
      – Возможно, ты и прав. Разве я обязан об этом думать? Это не входит в мою компетенцию. Я должен лишь исполнять приказы начальства.
      – Ну так и исполняй, чего ты ко мне прицепился? – Терехин махнул рукой и направился к своему месту наблюдения.
      Я смотрел ему вслед и чувствовал, что мое терпение на грани срыва. В этот момент я очень хотел знать, что происходит со мной, с моим напарником, с шефом, который упорно не желает разъяснить ситуации и давать конкретные распоряжения. Но самое обидное было в том, что я подсознательно осознавал: Леша Терехин прав, нельзя так обращаться с высококлассными специалистами, какими были мы и все ребята из нашей группы. Немного постояв, я направился к напарнику.
      – Жаль, что нельзя закурить, – произнес он, когда я подошел.
      – Мы все устали, Леша, и нам чертовски хочется отдохнуть, – глядя в глаза Терехину, сказал я.
      – Да, – кивнул он.
      Я присел на траву рядом с ним.
      – Первый, ответьте «Витязю», – раздался голос Никицкого из переговорного устройства.
      – Ответь ты, – предложил я Терехину, надеясь, что это как-то расшевелит его. Он взял у меня рацию.
      – Первый на связи.
      – Слушайте уточнение приказа, – голос у шефа был подавленным. – В стране вводится чрезвычайное положение. Алмаз в оправе, «Рубину» пока еще не нашли достойного обрамления. Дальнейшие действия предпринимаются только по согласованию и распоряжению Ноль Первого.
      Сообщение прозвучало, как гром среди ясного неба. Конечно, мы ожидали услышать что-то ошеломляющее, но чтоб такое… Мне показалось, что зрачки Терехина расширились до предела, в них застыл ужас. Наверное, я тоже выглядел не лучшим образом, так как внутри у меня все оборвалось, а в голове была сплошная сумятица.
      – Никто не должен выйти на связь с «Рубином» через нашу диспозицию. «Рубин» будет оставаться в изоляции до особого распоряжения Ноль Первого. Как поняли?
      – Приказ поняли, выполняем, – ответил я «Витязю».
      Некоторое время мы сидели молча. Вдруг я услышал смех Терехина.
      – Ты что? – удивленно спросил я у него.
      – Ничего, мне просто весело.
      Я не узнавал напарника. Чему было радоваться, я не понимал. Его поведение все больше вызывало у меня опасение, что с ним творится что-то неладное. Психи в спецорганах не работали, это я знал наверняка. Оставалось другое… И мне было страшно признаться себе в этой догадке.
      – Наконец-то до меня дошло, – воскликнул Терехин. – Оказывается, все удивительно просто. А мы с тобой сидим, голову ломаем, что к чему.
      Я ничего не ответил, хотя и сам давно сообразил, почему наша операция окутана тайной.
      «Президент страны в изоляции, вводится чрезвычайное положение. Что делать со вторым президентом, пока не решено. Но к нему, по сути дела, применены те же меры», – раскодировал я мысленно сообщение «Витязя».
      – Ты понимаешь, что на нормальном языке это означает государственный переворот? – перебил мои размышления Терехин.
      – Замолчи, – разозлился я. – Если ты не перестанешь паниковать, то я попрошу «Витязя» заменить тебя на время выполнения задания.
      Я понимал, что напарник находится в состоянии эйфории. Я и сам был близок к этому, но держался из последних сил, чтобы не запаниковать. Кто-то должен быть сильным.
      – Какие, к черту, мы профессионалы, если не можем совладать с собственными чувствами? Неужели ты до сих пор не понял, что у нас их просто не может быть? – я обернулся к Терехину.
      – Да, но ситуация…
      – Ситуация самая обычная – критическая.
      Леша слабо улыбнулся.
      – Интересно, что сейчас творится в столице?
      Я посмотрел на часы. Они показывали двадцать минут седьмого.
      – Люди просыпаются и собираются на работу, – невозмутимо ответил я на вопрос напарника. – А кто никуда не спешит, – продолжает дрыхнуть в своей уютной спаленке.
      Терехин неодобрительно кивнул, моя шутка ему явно не понравилась. Он отвернулся и уставился на дорогу.
      Я смотрел на него и терзался мыслью, что обязан донести «Витязю» о состоянии напарника. Его поведение могло внести неразбериху и навлечь неприятности на всех ребят группы. Но я не спешил докладывать, мы с Терехиным давно работали вместе, и я знал его, как хорошего специалиста и великолепного человека. Я решил дать ему шанс исправиться.

      (понедельник, 19 августа)
 
      Подходил к завершению второй день нашего неясного положения. Командование молчало, никаких новых распоряжений не поступало. Это начинало раздражать даже «Витязя». Мы еще никогда не видали шефа в таком разъяренном состоянии.
      – Черт бы побрал все это дерьмо, – ругался он. – Что там за обстановка? Кому мы сейчас подчиняемся? Может, про нас вообще забыли?
      Никто не мог дать ответа на эти вопросы, но они возникали у каждого, кто находился сейчас в засаде.
      – Мы похожи на разбойников, поджидающих свою ночную жертву, – украдкой, чтобы не услышал «Витязь», переговаривались между собой ребята.
      Пожалуй, единственное, что спасало нас от паники в такой дурацкой ситуации, был юмор.
      А запаниковать было от чего. Каждый час передавали народу сообщение о чрезвычайном положении и о комендантском часе, введенном в столице во избежание правонарушений. Люди, многое повидавшие на своем веку, впервые столкнулись с подобной неразберихой. Они шепотом (и даже вслух) называли ее государственным переворотом.
      Я наблюдал за поведением окружающих меня людей и удивлялся. Даже «Витязь», казалось бы, прошедший через все испытания, дал себе возможность расслабиться. Конечно, я не допускал мысли, что наш боевой командир не выдержит, и в самый ответственный момент его нервы сдадут. Но то, что он позволил себе в присутствии подчиненных вольность высказывать сокровенные мысли, ничего хорошего не обещало.
      Что касается меня, то я сжал свои эмоции в кулак и был готов лишь к тому, чтобы выполнить приказ. Иначе не было смысла вообще находиться на этой ночной дороге.
      Наконец от группы «Альфа-2», выдвинувшейся вперед и подошедшей вплотную к «Рубину», поступило сообщение: «Рубин» собирается оставить резиденцию и ночью, под покровом темноты отправиться в Москву.
      Было уже около полуночи, когда «Витязь» по ЗАСу срочно вызвали в центр. Я был сильно встревожен: своей откровенной речью по рации, обращенной к руководителю группы «Альфа-2», он мог навлечь на себя неприятности.
      – Старшим назначаю Первого, – сказал командир. – Надеюсь, что до особых распоряжений вернусь. Если же нет, то приказ получите прямо из центра.
      Он уехал, а мы остались нести бессмысленное дежурство на пустынной дороге, связывающей автостраду с резиденцией президента. Некоторое время спустя я получил распоряжение «Витязя» пропустить в город две машины; он указал мне их номера.
      «Творится непонятное, – размышлял я про себя, – какая же это мышеловка, если она выполняет роль проходного двора?»
      Неясность мучила меня, и я с нетерпением ожидал возвращения «Витязя», чтобы получить конкретную информацию о происходящем.
      Две машины, о которых предупреждал полковник, проехали мимо нашей засады в половине второго ночи. Через прибор ночного видения я успел разглядеть нескольких высокопоставленных чиновников правительства и Верховного Совета.
      А через полчаса мы задержали автомашину с иностранными номерами, которая пыталась проскочить к резиденции «Рубина». Уставшие от безделья ребята набросились на нарушителей. Ими оказались журналисты телекомпании СИ-ЭН-ЭН. Одного из них по документам звали Майк Кенди, второго – Стив Тойнби. Кроме камер с запасом чистых кассет, в их джипе ничего подозрительного мы не обнаружили.
      Они долго уговаривали пропустить их к резиденции «Рубина», чего я, конечно же, делать не собирался. Но и отпустить их было также делом рискованным. Я принял решение задержать репортеров до появления «Витязя», чтобы он сам решил их участь.
      Журналисты начали возмущаться и протестовать против незаконного задержания представителей свободной прессы.
      – По какому праву! – энергично размахивал передо мной руками Майк Кенди. – Мы журналисты. СИ-ЭН-ЭН, – отчетливо повторил он.
      – Это я уже слышал, – попытался отмахнуться я он него.
      – Но нам надо…
      Я неподвижно сидел на траве и следил за журналистами. Вскоре мне надоела их напористость. Я резко поднялся и в один прыжок оказался рядом с ними.
      – Заткнитесь, сукины дети! – прикрикнул я.
      Они мгновенно замолчали и замерли на месте. Со всех сторон послышались одобрительные смешки ребят.
      – Ловко ты их, – сказал Терехин, который находился тут же. – Теперь они на время забудут это легкомысленное понятие «свободная пресса».
      Он тоже рассмеялся, я оставался серьезным. Перепуганные журналисты переглядывались между собой. Я демонстративно протянул руку к кобуре, и они попятились назад, к своему джипу.
      – Вы прекрасно знаете, что являетесь нарушителями, – сказал я, приблизившись к ним. – В городе введен комендантский час. Проезд после десяти вечера разрешается только по специальным пропускам. Показывайте ваш пропуск, и отправляйтесь на все четыре стороны.
      По всему было видно, что мои слова окончательно перепугали журналистов. Они продолжали молчать. Один из репортеров достал из кармана пачку сигарет, вынул одну и протянул пачку приятелю.
      – Курить здесь строго запрещено! – командирским голосом предупредил я. – Равно как и громко разговаривать.
      Они быстро побросали сигареты в траву, сели в машину и стали перешептываться.
      – Накажи их, Витя, – подошел ко мне Терехин, – заставь уважать чужую страну, – он указал на брошенные сигареты.
      – Да ну их! – только отмахнулся я и посмотрел на машину иностранцев.
      Те, решив, что джип является их территорией, и они могут делать там все, что угодно, плотно закрыли дверцы и окна и закурили.
      – Витя, – обратился ко мне напарник. – Разреши перекурить. Я сяду к ним в машину, никто и не заметит.
      Я сдался:
      – Хорошо, иди. Только попробуй достучаться до них. Теперь эти журналисты будут обходить нас стороной.
      Я проводил его долгим взглядом и почему-то подумал, что потерял напарника. Леша подошел к джипу с поднятой вверх правой рукой. Репортеры немного приоткрыли окно. Терехин стал жестами просить у них закурить. Его впустили в машину, и я отошел к ребятам.
      – Давайте по местам, – сказал я им.
      Мои слова скорее были похожи на просьбу, чем на приказ командира. В любой другой ситуации реакция последовала бы однозначная, ведь мы были хорошо сработанной командой. Но на лицах сослуживцев было написано безразличие.
      – Да ладно тебе, Витя, – сказал Гена Москвин. – Ничего не случится, если мы немного посидим здесь. Очень хочется узнать, о чем так оживленно беседует твой напарник с «си-эн-эновцами».
      – Да, – подтвердил Саша Попцов. – Ты же знаешь, что движение на дороге перекрыто, и сюда Никто не поедет. Кроме того, этот черный квадрат еще долго будет преследовать меня в кошмарных снах.
      – Нет, ребята, – не поддавался я на уговоры. – Приказываю разойтись по местам.
      – Что же, ты делаешь свой выбор, – разозлился Москвин. – Ты, наверное, ждешь похвалу от начальства? Так оно уже давно забыло о нашем существовании. Подними голову вверх, оттуда быстрее звезда свалится тебе на погоны.
      Он развернулся и направился к оврагу. За Москвиным неохотно поплелись и все остальные.
      Мне было не по себе от упреков товарищей. Мы всегда понимали друг друга с полуслова и действовали сообща. Теперь происходило непонятное.
      Вернулся Терехин. Он подошел ко мне и осторожно положил руку на плечо. Я вздрогнул от неожиданности.
      – Что еще? – зло бросил я в его сторону.
      – Тебе не лишним было бы послушать этих репортеров.
      – И о чем же они тебе поведали?
      – Наша карта бита, – прошептал Терехин.
      – Чья это карта бита? – переспросил я. – Ты кого это имеешь в виду?
      – Нас с тобой, «Витязя» и тех, кто отдал нам этот дурацкий приказ.
      – Ты это брось!.. – попытался я заставить его замолчать.
      – Тише, – Терехин перехватил мою поднятую руку. – Не нервничай. Подумай, что будет, если мы затеем здесь драку. Лучше послушай, что я тебе расскажу.
      – Говори, – немного спокойнее произнес я.
      – Понимаешь, им крышка. Они не осмелятся пойти против президента. Им даже уже «Алмаз» не нужен. Они тормознули, провалились, и теперь лишь пытаются выровнять положение. Весь мир смеется над неумелыми зачинщиками. И вот что я тебе скажу, Витя, – он сделал паузу. – На первую роль претендует «Рубин».
      – Ну, и что? – безразлично спросил я.
      – Как это, что? Как раз для этого «Рубина» и подыскивают сейчас обрамление. И мы с тобой помогаем преступникам в этом.
      – Я выполняю приказ, всего лишь, – уверенно сказал я.
      – Это просто так называется. Да, да, не смотри на меня так. Боюсь, что ты просчитался. В Москву введены танки. Люди вышли на улицы, их много, и они не допустят незаконных действий по отношению к любому президенту. Они готовят бутылки с зажигательной смесью, бросаются под гусеницы «бэтээров», – Терехин заметил улыбку на моем лице. – Ты хочешь сказать, что это глупо, непрофессионально? Но в их действиях больше логики, чем в наших, поверь мне.
      Я молчал. Комок обиды подступил к горлу.
      – Инициатива принадлежит не нам, – продолжал напарник, – и не нашему руководству. Она полностью в руках у Белого Дома. Там создан штаб, туда собираются москвичи для борьбы с ГК ЧП.
      – С кем? – переспросил я.
      – С «гэкачепистами», – повторил Терехин. – Вся страна поперла против них. Знаешь, как это называется на нормальном языке? Это гражданская война! Страна раскололась на два лагеря. Что же ты молчишь, Виктор?
      – Я исполняю приказ, – упрямо повторил я, делая ударение на каждом слове.
      – Что? – Терехин вскочил на ноги и встал передо мной. – Знаешь ты кто?.. Ты… Ты просто прячешься за дурацкий приказ, потому что так проще.
      Он смотрел на меня ненавидящим взглядом.
      – А может быть, наоборот? Может быть, в данной ситуации проще быть с большинством?
      – Только не нужно проводить политинформацию среди населения, – остановил меня Терехин.
      – Хорошо, – я тоже перешел на повышенные тона и вскочил на ноги. – Ты пытаешься выведать, что я думаю по этому поводу? Так слушай. Мне абсолютно наплевать и на «Алмаз», и на «Рубин». Все, что меня сейчас интересует – так это моя работа. И прав я, а не ты. В сложившейся ситуации я даже не имею права думать о своей жене. А ты хочешь заставить меня думать о судьбах президентов и тех, кто совершает государственный переворот. Будет приказ – я убью любого из них: «Алмаза», «Рубина» или Ноль Первого.
      В этот момент темноту осветил свет фар автомобиля, послышался шум мотора. Мы замерли и прислушались.
      Из машины вышел и направился к нам «Витязь».
      Я думал, что наконец-то обстановка должна проясниться. «Витязь» приказал ребятам собраться.
      – Мы задержали двоих телерепортеров, которые направлялись к резиденции «Рубина», – доложил я. – Иностранцы, из СИ-ЭН-ЭН.
      – Ищейки, – процедил сквозь зубы «Витязь». – Кому же, как не им знать о реальной расстановке сил в нашем доме? Проклятая халатность. Ладно, давай их сюда.
      Дроздов и Грязев подвели репортеров к «Витязю». Тот осветил их фонариком, посмотрел документы.
      – Что господа репортеры делают ночью в лесу? – спросил он у них. – Только не говорите, что вам вдруг захотелось русских грибов.
      Журналисты сразу догадались, что перед ними стоит начальник, который и решит их участь.
      – Товарищ командир, – на ломаном русском обратился к нему Майк Кенди.
      – Но, но! – остановил «Витязь» репортера. – Ты мне это прекрати. Я тебе не товарищ и не командир. Ишь ты, что придумал.
      – Понимаете, – не растерялся тот, – мы из службы всемирных новостей и обязаны передавать самые последние, самые объективные новости. Весь мир следит сейчас за тем, что происходит в России.
      Командир посмотрел на нас и, подмигнув мне, сказал:
      – Думает, что он самый умный, а я лаптем щи хлебаю.
      Он улыбнулся, мы последовали его примеру. Журналисты озадаченно переглядывались.
      – Так что же, братцы, происходит у нас в России? – спросил «Витязь» у растерявшихся репортеров.
      – Ну, понимаете… – Майк Кенди замялся, подыскивая нужное слово.
      – Везде это называется одинаково – гражданская война, – решил щегольнуть осведомленностью Стив Тойнби.
      Его приятель только согласно кивнул.
      – Вот как? – «Витязь» продолжал насмехаться над представителями свободной прессы. – А мы-то глупые, никак не могли сообразить без вас. Спасибо, что помогли, – он сделал паузу.
      Дальнейшее озадачило не только меня, но и всех остальных ребят группы.
      – Проваливайте отсюда, – серьезно сказал «Витязь». – Только быстрее, без вас проблем хватает.
      Репортеры будто оцепенели от такого поворота событий. Они не знали, как реагировать на слова командира. Первым нашелся Майк Кенди:
      – Вы отпускаете нас? – удивленно спросил он.
      – Слышали? – сказал «Витязь», обращаясь к нам. – Эти сукины дети решили записаться к нам в группу. Потом он повернулся к журналистам и протянул им документы:
      – Чтобы через минуту вас здесь не было.
      Те сразу же пришли в себя, выхватили документы из рук грозного командира и бормоча «спасибо» бросились к машине.
      – У нас мало времени, – произнес полковник, когда нежданные гости убрались восвояси. – В Москве творятся страшные дела. Разъяренные толпы пьяных хулиганов опрокидывают троллейбусы, бросают бутылки с зажигательной смесью в проходящий транспорт. В город введены подразделения войск, потому что милиция бездействует, не подавляет сопротивления преступников. Нарушители порядка бросаются в пьяном виде под гусеницы «бэтээров» и танков. В связи со сложной обстановкой мы получили такой приказ: возвращаемся и занимаем прежнюю диспозицию. «Альфа-2» приказано взять в оправу «Рубина». В случае неуспеха эту миссию выполняет наша группа. Приказ понятен?
      Он обвел нас взглядом, стараясь в темноте разглядеть лица. Наступила пауза, которой каждый из нас воспользовался для того, чтобы ощутить ответственность возлагаемой на нас миссии.
      – Отлично, – по своему понял наше молчание полковник. – Я знаю, ребятки, что на вас можно положиться. Приступаем к выполнению приказа. Надеюсь, что эта ночь будет последней неясной ночью в нашей жизни.
      Мы снова вернулись на прежнее место. Кажется, дело сдвинулось с мертвой точки. На лице шефа застыла решительность. Я радовался перемене в настроении полковника. Его уверенность придавала оптимизма и остальным.
      Приближался рассвет, наступал новый день – вторник, двадцатое августа. Через каждые пятнадцать-двадцать минут мы докладывали «Витязю» об обстановке на трассе, а также о передвижении транспорта.
      После очередного доклада я отключил рацию и присел под деревом, как вдруг раздался новый сигнал связи. Терехин резко вскочил с места, подбежал ко мне. Он, как и я, почувствовал, что именно сейчас начинается основное действие нашей операции.
      «С Богом», – произнес я про себя и включил рацию.
      – Первый слушает.
      – Только что поступило сообщение от «Альфа-2„,– сказал полковник. – Замечено передвижение «Рубина“.
      Услышав эти слова, я почувствовал тяжесть в груди. Я мысленно приказал себе не паниковать.
      – Если все будет идти по плану, – продолжал «Витязь», – «Альфа-2» возьмет его в оправу через десять-пятнадцать минут. В случае непредвиденных обстоятельств это обязаны будем сделать мы. Приказываю: готовность номер один, использовать инструмент высшего класса.
      Это означало не что иное, как сконцентрироваться и держать оружие наготове, приготовить оптический прибор.
      – Ждать особых распоряжений, действовать только по моему приказу. Как поняли?
      – Есть, выполняем! В воздухе повисла зловещая тишина. Вместо того, чтобы готовиться и занимать позицию в засаде, мы с напарником замерли друг против друга в немом поединке взглядов. Я вдруг открыл для себя одну страшную истину, что и я, – так же, как и остальные ребята, – все это время колебался, искал варианты выхода из сложившейся ситуации. Это было нехорошее открытие.
      – Медлить нельзя, – наконец произнес я. – Нужно выполнять приказ.
      – И ты собираешься это сделать? – с ужасом спросил Терехин.
      Я потерял над собой контроль и схватил напарника за рукав:
      – Запомни: я ничего не делаю от себя, когда речь идет о работе.
      – Тогда ты поступаешь неправильно, поверь мне.
      Я отпустил напарника и развернулся. Мне все чертовски недоело: и эта ночь, и наставления Терехина, и дурацкие приказы командования. Все, что мне теперь хотелось – поскорее выполнить работу и забыть навсегда о неприятностях этих нескольких смутных дней.
      Позже я узнал, что в это время происходило у «Витязя». Была половина шестого утра, когда полковник получил информацию по «Рубину». Предупредив группу, он продолжал держать связь с «Альфой-2» и одновременно пытался связаться с Ноль Первым, однако в такой критический момент тот не отвечал «Витязю».
      – Черт бы их всех побрал! – ругался полковник. – Они там думают, что я бог, царь и герой в одном лице? Нет уж, дудки, решайте сами, я не стану брать ответственность на себя.
      Подобное положение было и у «Альфы-2». Они знали, что нужно делать, но связь с руководством внезапно прекратилась, когда действие достигло кульминации. Поэтому они избрали простой выход – свалить операцию на чужие плечи, то есть на нашу группу.
      «Витязь» не соглашался с такой постановкой вопроса, но мы были завершающим звеном из всех, кто подкарауливал «Рубина». За нами и было решающее слово.
      – Центр, дайте Ноль Первого. «Витязь» требует Ноль Первого!
      В ответ – тишина.
      – Срочно! «Рубин» направляется в Москву, операция срывается. Подтвердите приказ. Что мне делать?
      Наконец Ноль Первый вышел на связь:
      – Приказано действовать по собственному усмотрению.
      – Что?! – полковник не выдержал и выругался. – Ноль Первый, я не уполномочен принимать решений, я исполняю ваш приказ.
      – «Витязь», – умолял Ноль Первый, – я не могу один принять решение. Мне нужно связаться с членами чрезвычайного комитета.
      – Времени уже не осталось. «Рубин» через пять минут уйдет от преследования.
      На связь вышла «Альфа-2»:
      – «Рубин» проследовал мимо нас. Примите меры. Полковник переключил ЗАС на местную связь, и дальше мы слушали весь разговор полковника с Ноль Первым.
      – Ноль Первый, – умолял полковник, – отдайте приказ. В нашем распоряжении осталось две минуты. Скоро «Рубин» проедет наш сектор, тогда мы уже не сможем его остановить.
      Голос полковника дрогнул. Не знай я его, то мог бы смело предположить, что он находится сейчас на грани нервного срыва. Я посмотрел на напарника. Тот тоже был сильно взволнован, сжимал и разжимал кулаки, готовый в любой момент сорваться и броситься в драку.
      – Ноль Первый, – решился «Витязь» на крайние меры, – мое подразделение слышит наш разговор. Вы имеете возможность приказывать непосредственно им.
      Кроме шипения, из переговорного устройства не доносилось ни звука.
      – Внимание! – вдруг раздался громкий и решительный голос полковника. – Появился «Рубин». Всем приготовиться. Ноль Первый, он уходит, – снова обратился «Витязь» к руководству.
      – Вы считаете, что мы уже не сможем его достать? – наконец отозвался Ноль Первый.
      Я оторвался от переговорного устройства и посмотрел в оптический прицел. Машин на дороге еще не было, но они могли появиться в любую минуту. Сердце учащенно забилось в груди, в голове зазвенело от напряжения.
      – Может быть, оставить все, как есть? – спросил Ноль Первый.
      Я не понял, к кому обращен вопрос. Мои нервы были взвинчены до предела. Попадись этот Ноль Первый сейчас мне под руку, я бы расстрелял его без всякого сожаления.
      – Не знаю, – ответил «Витязь». – Вы отдаете приказы, а я их исполняю.
      В этот момент я услышал шум приближающегося автомобиля. Он доносился не отчетливо, и я никак не мог сообразить, шел ли шум с автострады или с той дороги, что вела к резиденции «Рубина».
      Я снова начал всматриваться в прицел. Из-за дальнего поворота показался эскорт.
      – Вот они, – с неприязнью произнес я.
      – Не делай этого Витя, – донесся до меня голос.
      В считанные секунды мой разум прокрутил всевозможные комбинации.
      – Не делай этого, – повторил Терехин.
      Лучше бы он молчал! Мое тело затряслось, я почувствовал, что меня прошибает озноб.
      – Черт бы побрал вас всех, праведных и неправедных! – процедил я, не сводя прицела с эскорта.
      – Что нам делать, Ноль Первый? – вопрошал тем временем охрипший «Витязь».
      – Поймите же меня, я не уполномочен решать самостоятельно такие ответственные вопросы.
      – Автомобили покидают наш сектор. «В которой же из них?» – бешено соображал я, переводя оптический прицел с машины на машину.
      – Послушай, Виктор, – Терехин опустился рядом со мной на колени.
      – Отойди! Не мешай! – зарычал я на него.
      Он в испуге отскочил на несколько шагов в сторону.
      Левой рукой я так сильно сжимал цевье, что, казалось, оно вот-вот затрещит. Указательный палец правой руки лежал на спусковом крючке, готовый в любое мгновение спустить механизм.
      – Я даю отбой своему подразделению, – уверенно сказал «Витязь».
      – Подождите, – остановил его Ноль Первый. Через секунду он невнятно произнес слова, которые поразили нас своей лаконичностью:
      – Теперь главный он.
      В этот момент все три машины поворачивали на трассу. Они на большой скорости едва вписались в поворот. И тут неожиданно на автостраде появился трейлер, словно возник из-под земли. Он шел навстречу правительственным автомобилям. Он посигналил. В суматохе и от звенящей усталости в голове слова Ноль Первого показались мне командой «Огонь», после чего «Витязь» вздохнул и повторил приказ:
      – Отбой, ребята.
      Но было уже поздно. Я нажал на спусковой крючок. Раздалась автоматная очередь. Но трейлер прикрыл правительственные машины. Пули прошили фургон.
      Терехин навалился на меня сзади, из переговорника доносились крики разъяренного полковника, но я уже не способен был понять смысл слов. Последним, что я запомнил, было то, что передняя машина рванулась вперед и на бешеной скорости понеслась по автостраде.
      Я провалился в кромешную темноту.

      (пять месяцев спустя)
 
      Прошло пять месяцев после того злосчастного события в середине августа. Страсти понемногу улеглись, люди вернулись к своей привычной жизни. Но над нами, сотрудниками службы безопасности, словно навис дамоклов меч. Мы томились в ожидании приговора, который подготавливали для нас люди, находившиеся сейчас у власти.
      За это время я всего несколько раз был на работе, да и то лишь для того, чтобы дать показания по факту неотданного приказа. Создавалось впечатление, что наши судьи не столько решают вопрос: кто прав, и кто виноват, сколько подыскивают, на чьи плечи возложить вину за случившееся.
      Полковник Филатов остался на работе, хотя новой должности не получил. У него нашелся высокий покровитель, Михаил Кротов, которого собирались или уже назначили начальником нового управления охраны. Этому управлению и была переподчинена группа «Альфа». Полковник Филатов обещал не забыть меня, так как хорошие кадры должны использоваться.
      Я уже чувствовал состояние затянувшейся депрессии. Неясность положения окончательно выбивала меня из колеи. Марина говорила, что мне нужно развеяться, съездить куда-нибудь на отдых. В наших отношениях с ней произошел пока еще незаметный надлом. Я старался отогнать от себя тревожные мысли, но реальная обстановка все больше и больше убеждала меня, что мы с женой отдалились друг от друга и уже не понимаем, как раньше, все с полуслова. Наконец я решил послушаться совета Марины и поехать на недельку-другую в Есино, чтобы там постараться привести свои нервы и мысли в порядок. Однако уже на следующий день после праздника, числа третьего или четвертого января, мне позвонил полковник Филатов.
      – С Новым Годом, Виктор, – сказал он.
      – Спасибо, вас также, Алексей Петрович.
      – Как настроение, боевой дух? – начал он издалека.
      – Да вроде бы потихоньку прихожу в норму.
      Я знал, что бесполезно говорить с полковником о моем моральном состоянии. Он был не тем человеком, которому можно поплакаться в жилетку. Он постоянно твердил, что у работников нашего класса не должно быть душевных переживаний, особенно если речь идет о деле. Поэтому в разговоре с нами сразу же после августовских событий он предупредил Терехина, Грязева и Никицкого, чтобы те добровольно уходили с работы. Я не оказался в этом списке, и причина была ясна – пожалуй, мне одному в той тяжелой и неясной обстановке удалось сохранить присутствие духа и способность забыть о морали. Я готов был выполнить приказ, каким бы он ни был. Гене Москвину рекомендовали уволиться в запас. Из всей нашей группы только Саша Попцов остался водителем у Филатова. Со мной же вопрос по-прежнему оставался открытым. Мне показалось, что наконец дело начинает проясняться.
      – Мне нужно с тобой встретиться и переговорить, – сказал полковник после приветствий.
      – Когда?
      – На этой неделе, не позже, – ответил он.
      Я согласился, да и что еще мне оставалось? Кольцо неизвестности и загадок, которое окружило меня, давило с неимоверной тяжестью, и я решил, что лучше узнать плохие новости, чем не знать вообще ничего.
      – Ты ценный сотрудник, Русич, и мне не хотелось бы тебя терять, – продолжал полковник Филатов. – Если тебя устроит, то мы могли бы встретиться сегодня вечером, часов в семь – половине восьмого на Коломенской.
      Это было всего в одной остановке от меня на электричке. Такой вариант мне подходил, и я сказал:
      – Буду.
      – Тогда до встречи, – полковник положил трубку. После этого разговора я весь день ощущал сильное волнение. Я мог только догадываться, какое предложение готовит для меня бывший шеф. И бывший ли вообще? После всего, что пришлось пережить за последний год – особенно заваруху в Прибалтике и московскую августовскую авантюру – я стал задумываться над своим поведением, а это, как известно, дело неблагодарное. Терехин начал думать и оказался ненужным. В самый ответственный момент его нервы сдали, он отказался выполнять приказ руководства. Я не мог представить свою жизнь без любимого занятия, но работать в обстановке неясности отказывался.
      Видя мои переживания, Марина несколько раз пыталась внушить мне, что свет не сошелся клином на этой дурацкой службе, что я могу найти себе место в охране коммерческого банка или какого-нибудь офиса, в крайнем случае место телохранителя. Я понимал, что ее предложения не лишены смысла, но отказывался от них. Я надеялся, что все еще наладится, и жизнь войдет в свое обычное русло. Кроме того, не мог же я позволить женщине распоряжаться судьбой высококлассного сотрудника спецподразделения, даже если эта женщина и была моей женой. Поэтому я старался избегать споров с Мариной на эту тему. В последнее время она и без того была слишком нервная. Это было связано с беременностью.
      – Ты стал угрюмым, неродным человеком, – упрекала меня Марина.
      Я старался отшучиваться, говорил, что она сгущает краски, и это свойственно женщинам в ее положении. Но она лишь недоверчиво качала головой и замыкалась в себе. Мы могли не разговаривать целыми днями, и такое случилось впервые за все те годы, что мы прожили вместе.
      И вот теперь звонок полковника Филатова… Что он хотел мне предложить? Неужели снова какую-нибудь авантюру?
      В половине седьмого вечера я быстро оделся и собрался уходить.
      – Ты куда? – озадаченно спросила Марина. Она, наверняка чувствовала, что я волновался.
      – Скоро приду, – ответил я и улыбнулся жене. – Нужно встретиться с одним старым приятелем.
      На улице было темно. Холодный ветер ударял мне в лицо. В восьмом часу я был на станции Коломенское. Ждать долго не пришлось. Скоро я увидел идущего уверенным шагом мне навстречу полковника Филатова.
      – Ну, здравствуй, Виктор, – полковник протянул руку для пожатия.
      – Здравствуйте.
      – Похоже, прогуляться нам не удастся – слишком холодно. У меня здесь машина, – он указал рукой в неопределенном направлении, – если не возражаешь, можем покататься по городу, а потом я тебя подброшу до дома.
      Он внимательно изучал меня. От его пристального взгляда мне становилось не по себе. И еще меня волновала атмосфера таинственности, в которой проходило наше свидание. Если полковник хочет предложить мне интересное дело, то почему предложил встретиться здесь, почему не пригласил в служебный кабинет? Или дела мои совсем плохи, и официально встретиться не выходит?
      Я ожидал увидеть служебную машину Филатова, однако он был на своей «семерке» темно-синего цвета. Мы сели в машину и медленно поехали по залитым иллюминацией улицам праздничного города.
      – Как тебе в бессрочном отпуске? – поинтересовался полковник. – Не надоело еще?
      По этому вопросу я понял, что разговор будет долгим и содержательным.
      – Червь начинает точить тело и разрушать психику, – честно признался я.
      – Это хорошо, – скорее себе, чем мне, сказал полковник Филатов.
      – Что же в этом хорошего? – улыбнувшись, спросил я.
      – Да нет, это я так, о дороге, – он на мгновение повернулся ко мне и лукаво улыбнулся.
      Я насторожился. Было в его поведении что-то неприятное для меня.
      – Значит, говоришь, плохо тебе без работы? Я промолчал, ответ был и без того ясен.
      – Понимаешь, Виктор, тут такая ситуация сложилась, – он посмотрел на меня и добавил: – Совсем не в нашу пользу.
      Это я как раз мог понять, постоянно ощущал на себе давление. Мне хотелось только одного – чтобы полковник выражал свои мысли более конкретно. У меня уже сложилось впечатление, что он «прощупывает» почву, и был готов к неожиданным поворотам разговора.
      Машина притормозила и свернула с Пролетарского проспекта на Кавказский бульвар. Через пару кварталов был мой дом. Полковник Филатов остановил машину и выключил мотор.
      – Виктор, – он повернулся ко мне вполоборота. – То, что мы чуть было не совершили в августе, висит над нами дамокловым мечом. Я лично ощущаю на себе это почти ежедневно, приходя на работу. Не буду от тебя скрывать, что идет грандиозная чистка аппарата, но это известно всякому соображаемому человеку в нашей стране. Уже теперь сорок процентов состава расформировано, начаты и ведутся дела по факту августовских событий.
      – Грамотный: газеты читаю, телевизор смотрю, – перебил я начальника и сразу же испугался своей смелости.
      Он недовольно посмотрел на меня.
      – Простите. Нас тоже могут привлечь? – спросил я, имея в виду ребят из нашего спецподразделения.
      – Вполне возможно.
      – Нам вменяется невыполнение приказа? Полковник резко повернулся в мою сторону. Я сидел неподвижно и смотрел на дорогу через лобовое стекло, отчетливо чувствуя на себе его пристальный взгляд.
      – Скорее наоборот, – сказал Филатов после паузы. – Но это еще полбеды. Нас могут привлечь за покушение на президента, а это, брат, совершенно иной уровень ответственности.
      Я чувствовал неприятный холод в груди. Конечно, то, что сказал полковник Филатов, не было для меня новостью, я размышлял над своей участью и участью всего нашего управления. И хотя слова полковника были также всего лишь предположением, они имели основания. Такой человек, как он, не мог не знать, что происходит наверху. В его голосе звучал упрек, смысл которого я пытался уловить. Пауза затянулась, мой собеседник по-прежнему внимательно изучал меня.
      – Я понимаю, вы хотите сказать, что фактически только я один являюсь виновником того, что президент чуть было не оказался по ту сторону бытия, – неожиданно для самого себя разгорячился я. – Поэтому в случае чего мне следует взять ответственность на себя. Не так ли?
      – Ты что, Виктор, – запротестовал полковник, как-то едко улыбаясь. – Как ты мог допустить подобную мысль? Разве я могу подставить тебя или кого-нибудь из наших ребят? Да и отвечать всегда приходится руководству, – в его голосе звучало сожаление. – Или ты уже не веришь в дружбу и боевое братство?
      Меня раздражал уже его любезный тон. Я мог отдать на отсечение голову, что в этот момент Филатов разговаривал со мной неискренне. Но по какой-то причине я был нужен ему, иначе он не простил бы мне моей вольности. И я решил действовать по принципу: «Чему быть, того не миновать».
      – Отвечу честно, – сказал я. – Сейчас я не знаю, во что можно верить, а во что нет. Все перевернулось с ног на голову. После шести лет работы Леша Терехин вдруг выкидывает такой фортель: играет в гуманность и демократию. Я не знаю, кто прав в этой ситуации: я, собиравшийся выполнить приказ, не задумываясь не о чем, или он, который неожиданно засомневался в правильности этого приказа. Меня всегда учили, что я должен делать, и не имею права этого не делать. Как же быть? Потом, командование доходит до открытого маразма, оно уже не способно четко сформулировать приказ. В самый ответственный момент у меня самого сдают нервы, и это не потому, что я плох или не могу работать четко. Вы же сами понимаете, что в тех случаях, в каких мы тогда оказались, даже машина могла выйти из строя. Вот и получается, что я не могу верить ни в дружбу, ни и боевое братство. Страшно признаться, но я уже сам себе не доверяю.
      Я замолчал и посмотрел на полковника. За все время моего монолога он ни разу не перебил меня. Я знал, что подобная откровенность с моей стороны ни к чему хорошему не приведет, но чувствовал острую потребность выговориться, излить накопившуюся внутри горечь.
      – Ты молодчина, Виктор, – почему-то похвалил меня полковник Филатов. – Я вижу, что у тебя накопилось много негативных эмоций. Ты действительно пережил критическую ситуацию и, безусловно, прав. Даже машина сломалась бы, не вынесла такой неясности. Но тобой, – он наставил на меня указательный палец, – именно тобой я могу гордиться.
      Уверенный тон Филатова немного успокоил меня.
      – Не знаю, что мне может помочь, – я чувствовал себя опустошенным. – Я сижу дома без работы. Скоро будет пять месяцев со времени тех злосчастных выстрелов. Друзья смотрят на меня недоверчиво, во мне самом произошел внутренний раскол. Я стараюсь не вспоминать августовских событий, чтобы неожиданно не сделать открытия, что я был не прав, а Лешка Терехин и другие, напротив. Меня снедает тоска.
      – Ты хочешь работать? – поймал меня на слове полковник.
      Из моих слов так и выходило. Я открыл свои карты, и помогли мне в этом эмоции. Все-таки он был прав, этот полковник Филатов, когда любил повторять: «Эмоции – плохой советчик, особенно в нашей работе. Они обезоруживают вас перед противником». И сейчас он, должно быть, посмеивался над моим откровением. Отступать было не в моих правилах, и я признался:
      – Да, очень хочу. И так понимаю, вы мне можете это предложить.
      Некоторое время длилось молчание. Потом Филатов спросил:
      – А ты что же, думаешь, что у тебя есть возможность выбора?
      Я не ответил, и он продолжал более дружелюбным тоном:
      – Есть у меня для тебя одно дело, Виктор. Кстати, я с самого начала имел в виду именно тебя, когда в управлении шел разговор о нем.
      Полковник сделал паузу. Он понимал, что я сгораю от любопытства, но не собирался торопиться с объяснениями. Этим он давал понять, что стоит выше меня, что он начальник, а я всего лишь его подчиненный. Вернее сказать, один из множества его подчиненных.
      – Намечена поездка на юг. Сейчас идет подбор и обсуждение кандидатов. Думаю, что любому из них ты дашь фору на двадцать ходов вперед, – он позволил себе улыбнуться.
      – Поездка на юг, – повторил я.
      – Ты должен поехать, Виктор, – сказал полковник. – Здесь уже начинается настоящая работа, а не игра в бирюльки.
      В глазах Филатова появился холодный огонек, как у охотника, который видит добычу. Меня заинтересовало его предложение.
      – Куда именно?
      Полковник внимательно посмотрел мне в глаза.
      – А ты где служил? – спросил он. «Афганистан, – пронеслось у меня в голове. Так вот какой юг он имеет в виду?! Значит, предстоит секретная миссия в Среднюю Азию. Черт возьми, да это все равно, что собственноручно подписать себе смертный приговор», – у меня были плохие воспоминания об этом регионе.
      Полковник сразу заметил мои внутренние колебания.
      – Ты еще молод, Виктор, и многого не понимаешь, – сказал он. – Ты должен знать, что в нынешней ситуации мы должны действовать сообща. Мы в силах заставить время играть в нашу пользу, иначе всем нам придется очень туго.
      Я уже представлял, что дело, о котором говорит Филатов, серьезное. Кто-то пытается снова переставить фигуры на политической доске, и для этого понадобился я, исполнитель.
      – Так где ты служил, Виктор? – переспросил меня полковник.
      Я мысленно улыбнулся. Кому, как не ему было известно все до подробностей о моей жизни или жизни других ребят из нашего спецподразделения.
      – В Пешаваре, в специальной команде внутренних войск, специализация по радиоперехвату, – ответил я.
      – Отлично. Это нам подойдет, – и он снова задумался.
      Мне не терпелось узнать о подробностях дела:
      – Значит, обратно в Афган?
      – Зачем снова туда? – ответил полковник вопросом на вопрос. – На этот раз немного поближе.
      – Таджикистан?
      – Его южная окраина, – уточнил полковник.
      – Да это же смертный приговор! Филатов снисходительно улыбнулся.
      – А если нет? – спросил он. – Ты пойми ситуацию правильно. Это здесь тебя может ждать трибунал. Папки с делами по августу еще лежат на столах прокуроров и следователей. И одному черту известно, сколько еще они могут там находиться. Нет никакой гарантии в том, что нас не оставят в покое. Поэтому нужно срочно включаться в дело, только это может нас спасти.
      – А поездка на юг?
      – Она дает нам выигрыш во времени, это во-первых. А во-вторых – шанс оправдаться за головотяпство, проявленное нашим прежним руководством.
      Интересный у нас получался разговор. Мой собеседник то причислял себя к числу виновников за случившееся в августе, то открещивался от них. Но было в его речи одно постоянство, из которого я выводил: я виноват во всех случаях, как в паре с Филатовым, так и без него.
      – Если ты согласишься на мое предложение, – продолжал полковник, – то потом, по завершении операции, сможешь уйти со службы и спокойно продолжать безвредную жизнь.
      – Безвредную? – переспросил я. – Я не ослышался?
      – Нет, Виктор, ты не ослышался, – Филатов начинал злиться, – именно безвредную, потому что ты поедешь туда…
      Он на мгновение замолчал, а потом добавил:
      – Но пока не будем забегать наперед и торопить события. Я даю тебе самое большое неделю для того, чтобы решиться на поездку. Хорошенько подумай, взвесь все «за» и «против». Помни о том, что если ты останешься в Москве, спокойствие оставит тебя. Делу дадут ход, и трибунала не избежать.
      Он замолчал, и я принялся соображать, что стоит за словами моего бывшего начальника. Было похоже, что он угрожал мне в том случае, если я откажусь от поездки. И тут мне стало страшно, впервые за многие годы я ощутил безысходность своего положения. Я отчетливо представлял, что ждет меня или мою семью, если я решусь показать характер или стану торговаться с руководством. Только полный идиот мог идти напролом против службы безопасности. Я оказался в ловушке, и нужно было искать из нее выход.
      – Я знаю, что ты умный парень, – спокойно произнес полковник Филатов, – и примешь правильное решение.
      – Конечно, он был уверен в этом, так как выхода у меня не было.
      – Я согласен, – сказал я.
      – Нет, – отрицательно покачал головой полковник. – У тебя еще есть время подумать. Я не хочу, чтобы ты считал, будто я каким-то образом оказываю давление на тебя. Лучше все хорошенько взвесить, а только потом дать ответ.
      – Хорошо, – сказал я.
      Филатов дружески улыбнулся мне и спросил:
      – По-моему, ты живешь здесь где-то поблизости?
      – Да, через пару кварталов.
      – Тебя подвезти?
      – Нет, спасибо, я дойду сам. Мне нужно подумать.
      – Вот и отлично. Ты извини, Виктор, но я спешу, – сказал Филатов. – Обещал своим заехать после работы и купить билеты в цирк.
      – Хорошо, товарищ полковник, – согласился Я И поспешил выйти из машины.
      – Да, совсем забыл, – остановил меня жестом Филатов. – Как там твоя Марина. Кажется, вы ждете ребенка?
      Я был немного удивлен его осведомленностью, и вопрос Филатова насторожил меня.
      – Да, – признался я.
      – Тогда тебе нужно вдвойне хорошенько подумать, – сказал он. – Теперь я уже разговариваю с тобой не как начальник, а от своего имени. Прошу тебя, сынок. Ты же знаешь, как я ценю тебя и твои способности. Сколько мы работаем вместе, лет десять будет?
      – Восемь, – уточнил я.
      – Мне будет неприятно, если станут обижать наших лучших сотрудников только за то, что они однажды ошиблись. Разве им объяснишь, что мы не политики, а солдаты, привыкшие встречать суровые испытания лицом к лицу.
      – Я все понимаю, товарищ полковник, – сказал я. Я не обманывал его, мы отлично понимали зависимость друг от друга.
      – Через пару дней, максимум через неделю я позвоню тебе, – сказал полковник Филатов на прощание.
      Я согласно кивнул и захлопнул дверцу. Вскоре машина скрылась за поворотом. Проследив за ней взглядом, я медленно зашагал по тротуару в сторону своего дома. Я прокручивал в голове весь разговор с шефом, стараясь не упустить ни одной детали. От принятого мной решения зависела не только моя судьба, но и судьба моей жены и еще не успевшего появиться на свет ребенка. На это намекнул и полковник.
      Филатов позвонил не через неделю, а через три дня, во вторник, седьмого января.
      – Нам нужно встретиться и переговорить о деталях дела, – сказал он.
      Уверенный тон полковника свидетельствовал, что вопрос о моем назначении уже решен, и меня вызывают только для того, чтобы ознакомить с подробностями предстоящей операции.
      Шеф ждал меня в своем кабинете. Я обратил внимание на то, что обстановка в комнате совершенно не изменилась за исключением, пожалуй, лишь одной детали. За спиной полковника появился портрет нового президента.
      Увидев меня, полковник сразу же оживился:
      – Здравствуй, Виктор, проходи, садись. Я сел напротив него.
      – Как самочувствие? – спросил он бодро.
      – Спасибо, все в норме.
      – Вижу, вижу, – полковник встал и начал прохаживаться по кабинету.
      Я тоже хотел было встать, но шеф остановил:
      – Сиди.
      Он внезапно остановился передо мной и сказал:
      – Завидую я тебе, Виктор.
      – Это почему еще?
      – Как бы я хотел прогуляться куда-нибудь со спецзаданием. Жаль, возраст не тот.
      Я сочувственно улыбнулся.
      – Ты следишь за новостями? – продолжал он.
      – Конечно, – ответил я.
      – Тогда ты, наверное, имеешь представление, что творится сейчас в Средней Азии и в интересующей нас стране?
      – Честно говоря, не особенно. Мне известно лишь то, что знают все – там очень напряженная обстановка.
      – Хорошо, – полковник направился к столу, уставленному телефонами, снял трубку одного из них и набрал трехзначный номер. Я безошибочно определил, что это была внутренняя связь.
      – Милосердова? – услышал я, как полковник разговаривает по телефону. – Женя, зайдите сейчас ко мне.
      Он положил трубку и посмотрел на меня.
      – Сейчас наша сотрудница познакомит тебя с обстановкой в Таджикистане. Кроме официальной информации, ты узнаешь необходимые сведения из данных разведки.
      Филатов замолчал, и я стал разглядывать идеально чистое ковровое покрытие в кабинете. Молчание длилось недолго, в дверь постучали, полковник, не отрываясь от чтения бумаг на столе, сказал:
      – Войдите.
      Я повернулся к двери. В кабинет вошла рыжеволосая красавица. Она энергично прошла к столу, за которым сидел полковник Филатов и остановилась. На вид ей было около тридцати лет. Эта женщина поразила меня своим умением держаться с первой минуты. Наверняка, она знала, насколько очаровательна, но, казалось, у нее отсутствовало всякое кокетство, присущее красавицам. Милосердова слегка улыбнулась полковнику, и я подумал, что эта улыбка способна свести с ума немало полковников. В ней чувствовался жизненный огонь. Впечатление усугублялось цветом волос этой женщины, жарким блеском медово-карих глаз. На ней был зелено-серый полотняный костюм с темно-зеленой окантовкой, белая блузка с галстуком-бабочкой того же цвета. Прекрасные стройные ноги так и притягивали мой взгляд. Я, как говорится обомлел от восхищения, но своевременное вмешательство полковника Филатова спасло меня.
      – А, Женечка! – воскликнул он, и я увидел, как загорелись его глаза.
      – Вы звали меня, товарищ полковник? – ее мелодичный голос окончательно очаровал меня.
      Если бы я встретил это восхитительное создание, эту богиню где-нибудь на улице, то никогда бы не подумал, где она работает.
      – Да, – сказал Филатов, – присаживайся, пожалуйста.
      Она грациозно уселась на стул рядом со мной, и я ощутил легкий цветочный аромат ее духов.
      – Представляю тебе моего сослуживца, в недавнем прошлом одного из лучших, если не сказать более, сотрудников моей группы. Это Виктор Тарасенко, настоящий профессионал.
      Я приветствовал очаровательное создание стоя. Пока полковник представлял Евгению Милосердову, мы внимательно изучали друг друга.
      – Женечка, – продолжал Филатов. – Виктор готовится к дальнему и, возможно, длительному путешествию. Твоя задача заключается в том, чтобы просветить его в вопросах, касающихся Средней Азии, в частности, Таджикистана. Ты сможешь ему помочь?
      – Конечно, товарищ полковник, – улыбнулась Евгения.
      – Тогда, пожалуй, вам лучше найти укромный уголок, где бы вам никто не помешал, – посоветовал Филатов.
      – Я думаю, нам подойдет учебный кабинет, – сказала красавица.
      – Отправляйтесь туда.
      В эту минуту я готов был расцеловать своего шефа. Идея оставить меня наедине с Евгенией Милосердовой была великолепна. Евгения встала и направилась к выходу, я пошел за ней. Не скрою, мне хотелось бы последовать за ней на край света.
      В учебном кабинете она села за стол, словно начальник или преподаватель, разложила перед собой папки с материалами по Средней Азии и географические карты.
      – Садитесь, – предложила она и указала рукой на стул рядом.
      Я, как зачарованный, повиновался ее волшебному голосу. Не отрывая глаз и не моргая, я смотрел на Милосердову, будто на картину, на которой художник, долгим и упорным трудом достигший высот мастерства, запечатлел самую женственность.
      – С чего начнем? – спросила она, не отрываясь от бумаг.
      Я продолжал хранить молчание, вдыхая аромат ее духов. Я был уверен, что теперь не спутал бы этот запах ни с каким другим.
      Не услышав ответа, Евгения оторвалась от записей и посмотрела на меня. Наши взгляды встретились, мы долго смотрели друг другу в глаза.
      – Итак, с чего же мы все-таки начнем? – спросила она.
      – Я думаю, как обычно, со знакомства.
      Брови рыжеволосой красавицы удивленно взметнулись вверх, на серьезном лице появилась улыбка.
      – Кажется, мы уже познакомились, – произнесла она.
      – Это не имеет значения, можно познакомиться по-новому, – я сам не понимал, почему вдруг стал таким разговорчивым, обычно я вел себя с представительницами прекрасного пола крайне сдержанно.
      Она пожала плечами:
      – Евгения Милосердова.
      – Виктор Тарасенко, – сказал я, приподнимаясь. – Для вас можно просто Виктор.
      – Очень лестное замечание, – вдруг она снова стала серьезной. – Давайте приступим к делу, Виктор.
      – Замечательно. Что ты делаешь сегодня вечером?
      – О-о! Мы уже перешли на «ты»?
      – А почему бы и нет? Мне не нравится обращение на «вы».
      – Хорошо, если вам так будет более удобно, – вздохнула Евгения.
      – Женечка, мы же договорились, – упрекнул я. Лицо Евгении вспыхнуло от негодования.
      – Послушайте, не мешайте мне работать!
      Она уставилась на меня, ожидая ответа, но я хранил молчание. Она немного успокоилась и продолжала более дружелюбно:
      – На чем мы остановились?
      – Тебе кто-нибудь говорил, что ты очень красивая? неожиданно спросил я.
      Наверное, вид у меня при этом был совершенно дурацкий, так как вопреки всякой логике Евгения вдруг разразилась громким смехом.
      – Сдаюсь, ты меня обезоружил, – сказала она, успокоившись. – Я свободная сегодня вечером. Надеюсь, что продолжение нашего знакомства будет не менее интересным. А теперь давай все-таки перейдем к делу.
      – Ты сверхмощное оружие, Евгения Милосердова. Интересно, где и за какую валюту приобрела тебя служба безопасности?
      – Я доморощенная, – ответила Евгения. – Но меня сейчас интересует другой вопрос: будешь ты меня слушать или нет? Мне не хотелось бы получить нагоняй от шефа за невыполнение приказа.
      – Я весь во внимании, – покорился я и приготовился слушать.
      Я провел четыре незабываемых дня в компании Жени. Настойчивые уговоры с моей стороны дали положительный результат, и в конце концов она пригласила меня к себе домой. Я был на седьмом небе от мысли, что проведу некоторое время наедине со сказочной златовлаской, околдовавшей меня с первого взгляда. Правда, мне приходилось оправдываться перед Мариной. Учитывая ее положение, я чувствовал себя мерзавцем, но ничего не мог с собой поделать: Евгения Милосердова совершенно завладела моим сознанием.

      (пятница, 10 января)
 
      Мой отъезд был назначен на воскресенье. В пятницу меня вызвал к себе полковник Филатов и сообщил об этом.
      – Виктор, – сказал он. – Миссия начинается. Ты должен в воскресенье поездом выехать в Одессу.
      Я даже не предполагал, что приготовления будут такими краткими. Полковник говорил, а я на какое-то время отключился, словно провалился в другую реальность, находившуюся за тысячи километров отсюда и чувствовал ее откровенную враждебность ко мне. Мне хотелось закричать, отказаться от поездки, забиться в истерике и упасть замертво, чтобы потом воскреснуть совершенно другим человеком и больше никогда в той, новой жизни, не встречаться с полковником Филатовым.
      – Ты меня слушаешь? – вернул он меня к реальности.
      – Конечно. Доеду до Одессы, сяду на теплоход, который доставит меня в Стамбул.
      – А в Одессе?
      – Что в Одессе? – не понял я.
      – В Одессе ты должен отправиться по указанному адресу, – пояснил полковник. – Там тебе передадут пять тысяч американских долларов. Это одна пятая часть из того, что тебе причитается. Думаю, что на первое время хватит. Там же ты получишь билет на корабль до Стамбула, где свяжешься с оппозиционными группировками, вербующими наемников. Попросишься в Афганистан. Тут уж я тебе ничем не могу помочь. Действуй по обстоятельствам, но помни: нужно попасть в один из отрядов Дустома. Сведения пока не проверены, но, вроде бы, на сторону генерала (кстати, он узбек по национальности), перешел бывший соратник Хекматиара, а ныне просто командир формирования Омер Латиф. Попытайся приблизиться к нему. Это было бы неплохо, потому что он имеет прочные связи с той стороной и контролирует район поселения таджикских беженцев… Твоя задача – не задерживаться там, а как можно скорее перейти на эту сторону и связаться с оппозицией. Что делать дальше, ты не должен открыть даже под самой жестокой пыткой. Понятно?
      Конечно, мне было понятно волнение полковника – в связи с тем, кого я там должен был убить.
      – Могли бы и не напоминать, товарищ полковник, – произнес я обиженным голосом.
      – Дело очень серьезное, – продолжал Филатов, словно не расслышав моего упрека. – Я верю в тебя, Русич. Нужно постараться и справиться…
      Он бросил взгляд на календарь, висевший на стене, и продолжил:
      – До весны, а точнее до апреля этого года. Крайний срок – двенадцатое апреля, – полковник снова посмотрел на меня. – Думаю, ты хорошо усвоил информацию, переданную Женей.
      Я почувствовал, что при упоминании имени Жени Милосердовой мое лицо залилось густой краской. Я представил себя вором, пойманным на месте преступления. Полковник слегка улыбнулся и произнес:
      – Да, Женя восхитительная девушка, воплощение женственности, колдовское озеро, как поется в популярной песенке. Список эпитетов можно продлевать до бесконечности. Ты согласен со мной?
      – Подписываюсь под каждым вашим словом, Алексей Петрович, – выдохнул я, забывая о предосторожности.
      – Смотри у меня, женатик. Я принимаю красоту, но не поощряю подобных настроений. Кстати, о семье. Жена пусть не беспокоится. Ты что ей сказал?
      Полковник буравил меня взглядом.
      – Что на некоторое время должен буду уехать в командировку, – ответил я, греховно помышляя в этот момент не о Марине, а о Жене.
      – Больше ничего? – допытывался Филатов.
      – Ничего.
      – Добро. Это соответствует действительности, и не более. Она будет получать за тебя ежемесячное жалование на протяжении всего срока, пока ты будешь отсутствовать.
      – Спасибо, товарищ полковник, – поблагодарил я.
      – Как она себя чувствует? Не волнуется?
      – Марина привыкла к моей работе, – пожал я плечами. – Но вот волноваться ей точно не следует – ждет ребенка.
      – Это замечательно. Будем надеяться, что из роддома ты заберешь ее сам.
      – Спасибо, – кивнул я.
      – Это все, Виктор. В воскресенье я пришлю машину. Она доставит тебя на вокзал.
      – Благодарю вас, Алексей Петрович. Но лучше не нужно этого делать. Я доберусь до вокзала сам.
      – Почему? – удивился полковник.
      – Не хочу волновать Марину, – сказал я первое, что пришло мне в голову.
      Не мог же я выдать полковнику свои планы. Они мне самому казались омерзительными. По лицу полковника я понял, что он сомневается в правдивости моих слов, и мне пришлось пояснить:
      – Услышит звонок, увидит торжественные проводы и догадается, что дело серьезное. Я же сказал ей, что еду в командировку на юг, вроде как по обмену опытом.
      – Но звонить ты ей не сможешь, – вставил Филатов.
      – Ничего, я позвоню ей из Одессы и сообщу, что отправляюсь в казахские степи, где, возможно, нет связи с Москвой.
      – Ну что ж, великий выдумщик… – улыбнулся полковник. – Для жены твоя версия, может, и сойдет.
      Я посмотрел на шефа и увидел недоверие в его глазах. Неужели этот матерый волк раскусил меня, как мальчишку?
      Тем временем полковник продолжал:
      – Бывай, Русич. До встречи на вокзале.
      Мы распрощались, и я поехал домой.
      Марине я соврал, что командировку перенесли, и я должен уехать уже сегодня вечером. Сказал ей также, что по прибытии на место позвоню, и что она будет получать мое жалование. Марина слушала меня молча. Я видел, как сильно она переживает за меня. Я знал, что поступаю с ней жестоко. Меня порывало сказать ей правду, признаться, куда собираюсь уйти сегодняшним вечером, но в этот момент власть очарования другой женщиной была намного сильнее той трепетной привычной любви, которую я испытывал к своей жене. Я мысленно проклинал себя, молил бога даровать мне прощение за холодность и пренебрежение к женщине, носившей под сердцем моего ребенка. Я тешил себя призрачной иллюзией, что Марине не следует знать всей правды, иначе она не сможет вынести тягот расставания. Кроме того, я обманывал себя, думая, что Женя Милосердова – незначительный этап в моей жизни, что она мне сейчас только для того, чтобы я мог расслабиться перед ответственным и опасным заданием.
      – Мне пора, Мариша, – произнес я как можно более ласковым голосом при прощании.
      Жена посмотрела на меня таким обреченным взглядом, что я не выдержал и сказал:
      – Хочешь, я останусь и никуда не поеду?
      – А как же твоя командировка?
      – Откажусь, вместо меня пошлют кого-нибудь другого. А мы уедем жить в Есино.
      – И что ты будешь там делать? – печально улыбнувшись, спросила Марина. – Сидеть с удочкой на берегу реки?
      – Это правда. Мы должны вынести испытание. Обещай мне, что ты не будешь грустить.
      Она согласно кивнула, изо всех сил сдерживая слезы, уже появившиеся на глазах. Я нежно обнял жену.
      – Не надо волноваться. Береги себя и нашего малыша. Рассказывай ему обо мне, пока меня не будет, ладно?
      – Да, – согласилась Марина.
      Я слегка отстранил ее и опустился перед ней на колени. Потом поцеловал округлившийся живот.
      – Не обижай мамочку, не давай ей скучать, – попросил я ребенка. – Постараюсь вернуться к твоему появлению на свет.
      Плечи жены стали содрогаться от беззвучных рыданий. Я поднялся на ноги и крепко сжал ее в объятиях.
      – Отпусти, сумасшедший, – сказала она сквозь слезы.
      Я отпустил ее.
      – Иди, раз надо, – прошептала она.
      – Я обязательно тебе позвоню, – ответил я и поцеловал жену в губы.
      Она проводила меня до двери.
      – Пока. Я люблю тебя, – сказал я.
      Мне очень хотелось снова заключить Марину в объятия, но я не сделал этого, опасаясь, что тогда не смогу уйти.
      Спустившись вниз, я побрел по заснеженной улице, переступая мешанину из снега и соли. Я думал о Марине, о том, как я жестоко поступаю с ней. Но в следующее мгновение перед глазами появлялся образ другой женщины и она, как Елена Троянская, манила меня к краю пропасти.
      Почувствовав, что замерзаю, я решил зайти в какой-нибудь кабачок и немного выпить для согрева и снятия напряжения. Оглядевшись, я понял, что нахожусь недалеко от станции метро Кантемировская.
      Я решил направиться в ресторан «Витязь», название которого мы с ребятами любили обыгрывать в присутствии шефа, когда тот был в хорошем расположении духа.
      За дверями стоял парень и никого не пропускал. Я дернул за дверную ручку. Он угрожающе посмотрел на меня.
      – Куда прешь, деревня!? – заорал верзила. – Не видишь, что закрыто?
      Я не обратил внимания на его крик и повторил попытку пробраться внутрь ресторана. Я жутко замерз и не собирался уступать наглому парню. Тот был под два метра ростом, настоящий амбал, уверенный в себе.
      – Ты что же, красивый, по-русски не понимаешь? – спросил он вызывающе.
      – Я не в ресторан, – спокойно ответил я. – Мне нужно в бар.
      Он приоткрыл дверь и нагло смотрел на меня. Я без особых усилий потянул дверь на себя. Нужно отдать должное парню, он смог устоять на ногах, хотя дверь передо мной широко распахнулась.
      – Эй, красивый, не заставляй меня волноваться, – не думал сдаваться парень.
      – Гиря, что у тебя там? послышался голос из глубины помещения.
      Парень, не оборачиваясь, ответил:
      – Да тут какой-то деловой ломится. Послышались шаги, и из-за спины вышибалы передо мной появился Алексей Терехин.
      – Витек? – удивленно вскрикнул он.
      – Леша? – я тоже не скрывал своего удивления. Гиря, поморгав глазами и сообразив, что к чему, отошел в сторону, давая мне войти в ресторан.
      – Как ты узнал, что я здесь работаю? – спросил Терехин, протягивая мне руку для пожатия.
      – Представь себе, что я даже не догадывался об этом, – чистосердечно признался я.
      – Тогда каким ветром?
      – Да вот, бродил по улицам, замерз, как последний дворовый пес, дай, думаю, зайду, погреюсь.
      – Ясно, – протяжно произнес мой бывший напарник. – Что же мы стоим? Пойдем. Обслужим по первому разряду дорогого гостя.
      Он слегка подтолкнул меня в направлении лестницы.
      – Как давно мы с тобой не встречались, Витек. Где ты теперь? Куда-нибудь устроился?
      – Да пока нигде, – соврал я в надежде, что Терехин не станет дальше развивать эту тему.
      – А я вот, как видишь, здесь остановился, – развел он руками. – Нормально.
      – Кем ты здесь работаешь?
      – Начальником охраны. Понял? В начальники выбился.
      – Хорошо платят?
      – Да пока не обижают.
      Он провел меня под лестницей, открыл дверь, за которой начинался узкий слабоосвещенный коридор.
      – Куда это ты меня ведешь? – удивился я.
      – В мой кабинет, – ответил Терехин не без гордости.
      – Так ты, я вижу, хорошо устроился.
      – А как же!
      Он распахнул передо мной дверь, и я очутился в тесной, но довольно уютной комнатке.
      – Ты знаешь, Леша, вообще-то я хотел всего сто пятьдесят для подогрева, – сказал я, давая понять бывшему напарнику, что долго здесь не задержусь.
      – Так в чем дело? – невозмутимо произнес Терехин. – Сейчас сделаем.
      Я улыбнулся, подумав, что Леша изменился, растворился в специфике новой работы.
      – Устраивайся, я сейчас, – Терехин хлопнул меня по плечу, а сам выбежал в коридор.
      Я снял куртку и присел на стул. Через мгновение Леша ворвался в кабинет с подносом в руках. На нем стояли бутылка коньяка, рюмки и закуска.
      – Быстро ты однако метнулся, – с неподдельным восторгом сказал я.
      Он не ответил, заподозрив в моей реплике подвох, расставил на столе закуски и сел напротив меня.
      – Знаешь, Витя, – сказал он, наливая в рюмки коньяк. – Знай я раньше все эти дела, которые нам с тобой пришлось пережить за последний год никогда бы не пошел работать в органы, а сразу устроился бы сюда. Ты уж извини меня за прямоту, но дерьмо, которого я нахлебался там, еще долго будет ударять мне в нос.
      – Спасибо за откровенность. Значит, я пес смердящий, напоминающий тебе о дерьме?
      – Да нет, ты не так меня понял, – он махнул рукой и взял со стола свою рюмку, приглашая меня присоединиться.
      – Ты не думай о плохом. Это я так, сгоряча, – сказал он.
      – Да ладно тебе оправдываться, – махнул я рукой. – Каждый имеет право на собственное мнение. Мне вот, например, есть что вспомнить о той работе. И эти воспоминания не так уж и плохи.
      – Могу согласиться с тобой, если бы…
      Мы разговаривали на повышенных тонах. Дверь распахнулась, и на пороге появились двое парней. Одним из них был Гиря, который весьма недружелюбно встретил меня на входе. Видимо, я ему не понравился, и этому молодцу хотелось поразмять свои кулаки.
      – Все в порядке, шеф? – спросил Гиря.
      – Да, идите отсюда, – выпроводил парней Терехин. – Здесь приятели разговаривают. Настоящие приятели, ведь так, Витек?
      – Конечно, – охотно подтвердил я. Мы пропустили по рюмочке и закусили.
      – Хорошо тебе здесь, заматерел, – подколол я Терехина. – Вот уже и шефом называют. Правда, без звания, без титула.
      – О чем тут говорить! – Леша снова налил коньяка в рюмки. – Давай лучше выпьем за прожитые вместе годы.
      Мы выпили. Потом Терехин предложил выпить за тех парней, которые пришли после нас, в спецподразделение, чтобы им не пришлось увидеть тот ужас, который видели мы. Мы пропустили по рюмочке и за это. Я чувствовал, что алкоголь начинает завладевать моим сознанием. Перед глазами встал образ прекрасной Евгении Милосердовой.
      «Постой, – приказал я себе. – Если и дальше так пойдет, то ты не попадешь к своей златовласке».
      – Еще по одной? – предложил Терехин.
      – Нет, – отказался я.
      – Что, не хочешь выпить за своего бывшего напарника?
      – В другой раз, Леша. У меня сегодня еще очень важное мероприятие.
      Терехин подозрительно уставился на меня.
      – Нет, ты не об этом думаешь, – попытался оправдаться я. – Дело касается личной жизни.
      – А-а, – протяжно произнес Леша и подмигнул мне. – Тогда понятно. Не хочешь – не пей. А я вот выпью.
      – Я бы тебе не советовал.
      – Это почему же? – в голосе прозвучало недовольство. – Думаешь, спивается брат Лешка? Пропадает на глазах? А ты меня не жалей! Я сам себя не жалею.
      Поворот событий был крайне нежелательный. Терехин был уже в хорошем подпитии, его кровь разгорячилась, душа требовала героических поступков.
      – Хорошо, – сдался я. – Наливай мировую.
      – Вот это другое дело, – обрадовался Терехин. – Теперь я вижу, что ты меня уважаешь.
      Мы быстро опрокинули рюмки.
      – Здорово, что ты зашел, Витек! – сказал Леша. – Приятно иногда посидеть в компании друзей. Ты не верь мне, я все наврал про нашу бывшую работу. Если бы меня сейчас позвали, то побежал бы без раздумий. Только чтобы все было, как тогда. Чтобы ясность была, – у Терехина начинал заплетаться язык. – А здесь – гиблое дело. Совсем перестаешь себя уважать.
      Я слушал Лешу, и мне было жаль его. Я был зол на руководство, которое вышвырнуло на улицу таких людей, как Терехин, Москвин. Это настоящие парни, с которыми можно и в огонь, и в воду. Я подумал, что, возможно, мне и удастся помочь бывшим сослуживцам. Но это было возможно только после удачного завершения возложенной на меня миссии в Таджикистане.
      Мы совсем не заметили, как допили бутылку.
      – Я сейчас сбегаю за следующей, – сказал Терехин.
      – Не надо. Я уже ухожу, – остановил я его.
      – Тогда я тебя провожу.
      Мы вышли из кабинета и направились к выходу. Там стоял на своем посту Гиря. Терехин ткнул в меня пальцем и предупреждающе произнес:
      – Мой друг. Вот такой парень! – он сделал соответствующий жест.
      – Все в порядке, шеф, – Гиря иронично усмехнулся. Терехин оступился и чуть было не упал, но Гиря подхватил его.
      – Что-то вас в последнее время пошатывает, шеф? – издевательски пропел вышибала.
      Мне жутко захотелось врезать этому нахалу, что осмелился подшучивать над моим другом.
      – Эй ты, молокосос, – сказал я, приближаясь к нему, – еще одно слово в подобном тоне, и ты сильно разочаруешься в своих возможностях.
      Гиря гадко улыбнулся. Я схватил его за ворот куртки и хорошенько встряхнул. Кусок кожи остался у меня в руках. Парень испуганно заморгал и отступил назад.
      – Какие у нас непрочные вещи стали шить в последнее время, – спокойно произнес я. – Вот что я, приятель, подумал. А не поручить ли мне своего друга тебе? Будешь присматривать за ним до моего возвращения.
      Гиря энергично затряс головой в знак согласия.
      – Только учти: я вернусь не скоро.
      – Ладно, – сказал парень. Я рассмеялся:
      – Ты думаешь, ему нужна твоя помощь? Леха у нас бравый муравей, он десять таких, как ты, за пояс заткнет.
      С этими словами я покинул ресторан «Витязь», оставив окончательно растерявшегося парня в глубокой задумчивости.
      Я приехал к Жене. Она впустила меня, не прогнала, будто бесконечно долго ждала этого моего появления. Я сказал ей, что останусь до воскресенья, до самого своего отъезда на юг. Она промолчала, и я воспринял ее молчание как согласие.
      Мы провели вместе две незабываемых ночи и один прекрасный день. Я не знал точно, что означает в моей жизни эта божественная женщина, но в одном был твердо уверен – теперь я уже не смогу расстаться с ней навсегда.
      Наступил момент прощания. С самого утра на меня напала хандра. Мне не хотелось уезжать, покидать маленький рай, сотворенный мной и Женей на такое короткое время. Я был благодарен своей златовласке за то, что она подарила мне незабываемые ощущения. Теперь ее обворожительная улыбка излучала бесконечную грусть.
      – Я провожу тебя, – предложила Женя, когда я собрался уходить.
      – Не надо, – сказал я. – Жди, я обязательно вернусь к тебе.
      В ее медово-карих глазах сверкнули слезы. Мне показалось, что она прощается со мной навсегда.
      – Не надо плакать. Помни, где ты работаешь. Тебе должно быть стыдно, Евгения!
      – Хорошо, я больше не буду, – произнесла она и смахнула со щеки слезинку.
      Мы еще раз поцеловались на прощание, и я покинул Женину квартиру.

      (вторая половина января 1992 г.)
 
      В назначенное время на Киевском вокзале меня ждал полковник Филатов.
      – Как настроение? – спросил он у меня.
      Я неопределенно пожал плечами и ответил:
      – Да вроде бы все в норме, товарищ полковник. До отправления поезда оставалось мало времени.
      – Будем прощаться, – сказал шеф, похлопав меня по плечу.
      Он печально улыбнулся, и у меня сжалось сердце.
      – Не подведи меня, Виктор. Это наш последний шанс оправдаться пусть даже не за нашу, а за чужую расхлябанность.
      – Постараюсь, Алексей Петрович, – вздохнул я.
      – Я верю в тебя, Русич, – были его последние слова.
      Полковник протянул мне руку, и я крепко пожал ее.
      Я вскочил на подножку вагона, протянул билет проводнице и еще раз оглянулся на шефа. Тот уже развернулся и зашагал по переполненному людьми перрону. Я решительно шагнул в вагон. Здесь уже было совершенно другое измерение, без полковника, без прекрасной златовласки Евгении Милосердовой, о которой я не переставал думать с момента нашего прощания. Я окунался в иную действительность, существующую по своим законам.
      Виктор Тарасенко остался на перроне с полковником Филатовым, и после отправления поезда он пойдет к своей жене Марине, заглянет к бывшему сослуживцу Алеше Терехину или проведет незабываемую ночь с великолепной Женечкой Милосердовой. В Одессу же отправляется Русич, офицер спецподразделения управления охраны, настоящий профессионал, обладающий всеми мыслимыми и немыслимыми качествами для действий в экстремальных ситуациях. Именно этим выделялся Русич среди своих сослуживцев, и именно за это его ценил полковник Филатов.
      Отправляя на сверхсекретное задание, полковник возложил на меня миссию хладнокровного убийцы, расчетливого и осторожного агента, разведчика, способного адаптироваться в любых условиях и действовать точно и быстро.
      Я должен был устранить главу таджикской оппозиции, но для этого мне сначала нужно было его найти.
      Добравшись до Одессы и получив некоторые инструкции и деньги, я отправился в плавание на теплоходе по Черному морю. Мероприятие приятное, если не брать в расчет те цели, которые были передо мной поставлены. Уже через сутки я сходил по трапу в порту Стамбула. Здесь мне предстояло связаться с подпольными вербовщиками наемников и предложить им свои услуги. Этот момент уже не разрабатывался в плане руководства, тут я должен был действовать самостоятельно.
      Потратив восемь дней и договорившись о цене контракта, я подписал предложенные мне турками бумаги и стал дожидаться отправки. Я рассчитывал попасть на территорию Афганистана к концу месяца. Воспоминания об этой стране у меня были не из лучших, так как мне пришлось здесь воочию видеть весь тот ужас, который именуется «афганским изломом».
      Месяц заканчивался, а турки молчали. Меня начинало раздражать их бездействие – в мои планы не входило засиживаться в Стамбуле.
      Мне помог случай.
      Я не мог больше ждать и отправился на подпольную квартиру, где происходила моя вербовка. Не предупреждая о своем приходе заблаговременно, я решил действовать напористо и ни в коем случае больше не уступать туркам с их дурацкими уговорами подождать.
      В половине одиннадцатого утра по местному времени я поднимался по лестнице захудалого строения, лишь отдаленно напоминающего жилище. Подойдя к нужной двери, я поднял кулак, чтобы постучать, но интуиция, никогда не подводившая меня до сего времени, не позволила мне этого сделать. Я прислушался, огляделся по сторонам. За дверью раздавались приглушенные голоса. Разговор шел на турецком языке, и я не мог понять, о чем была речь.
      Я попробовал открыть дверь, нажав на нее плечом и стараясь не наделать шума. Она отворилась. Голоса стали отчетливее, но я не узнавал их.
      «Это не хозяева, которые встречали меня здесь в прошлый раз», – подумал я.
      В прихожей никого не оказалось, я быстро прикрыл за собой дверь и притаился в темном углу. Мне не понадобилось много времени, чтобы сообразить, что в квартире идет обыск. Ситуация, в которой я оказался, была крайне сложная. Я не знал, кто проводит обыск, и с какой целью. Если это была местная полиция, то мне нужно было побыстрее убираться из квартиры, пока меня не заметили. Но тогда я терял вербовщиков и то время, которое потратил в ожидании ответа от них. Я пошел на риск.
      Осторожно, чтобы оставаться незамеченным, я стал пробираться вдоль стены, ведущей в комнату. Дверь была немного приоткрыта, и в щель я разглядел только руку кого-то лежащего на полу.
      «Значит, это не полиция», – молниеносно пронеслось в голове.
      Из полученных в Одессе сведений я заключил, что, кроме полиции, с вербовщиками могли разобраться свои же ребята или конкурирующая фирма. Но был и другой вариант, и он был менее желателен для меня. Это могли быть также представители разведки или местной спецслужбы.
      Несколько секунд я думал, стоит ли мне раскрывать свое присутствие. Потом я решился на это, чтобы поскорее получить документы и отправиться на выполнение возложенного на меня задания.
      Я увидел приближающийся силуэт и быстро отскочил к стене, стараясь слиться с ней. Дверь широко распахнулась, показался мужчина. Он задержался на пороге, отдавая какие-то распоряжения остальным, находившимся в комнате. Терять было нечего, оставались доли секунды, в которые я еще мог оставаться незамеченным. В один прыжок я оказался рядом с дверью. Человек уставился на меня широко раскрытыми глазами. Мое появление застало его врасплох. Я не стал дожидаться, пока он придет в себя и обхватил его голову руками, раздался слабый хруст, и человек обмяк у меня на руках и стал сползать на пол. Я переступил безжизненное тело и вернулся к исходной позиции, надеясь, что вслед за несчастным появится кто-либо другой, и я устраню всех по очереди.
      Однако дверь больше не открывалась, обыск продолжался, и я раздумывал над тем, почему из комнаты ничего не было слышно.
      Теперь мне предстояло узнать, сколько еще человек в комнате, и кто они. Вскоре моя задача упростилась, так как я снова услышал шаги за дверью. Показался один из моих вербовщиков, а за ним следовал незнакомец, скорее всего, его охранник. Мой вербовщик увидел труп, но сумел сдержать себя, чтобы не вскрикнуть. Я находился на расстоянии вытянутой руки от охранника. Тот еще не заметил ничего подозрительного и подтолкнул вербовщика в спину пистолетом, произнося что-то по-турецки. Момент был подходящим, и я точным резким ударом ребром ладони по шее «отключил» охранника. Тот упал на пол. Вербовщик успел вовремя отскочить в сторону. Я знаками спросил, сколько еще человек осталось в комнате, но он не понимал.
      Распахнулась дверь, и в ее проеме показался еще один охранник. Я едва успел метнуться к стене. Охранник заметил безжизненные тела на полу и выхватил пистолет. Мой вербовщик со стоном упал на колени перед мертвыми. Прозвучал выстрел, вербовщик упал навзничь. Стрелявший решил, что его больше не подстерегает опасность и высунулся из-за двери. Как только его широкая грудь появилась у меня перед глазами, я схватил его за волосы и, потянув на себя, нанес удар коленом в лицо. Удар кулака сбоку под ребра свалил его на пол. Падая, он выпустил из руки пистолет.
      Я заглянул в комнату, там больше никого не было. Тогда я подошел к вербовщику, перевернул его на спину. Тот был ранен, но не смертельно, как мне показалось сразу, а в руку. Бедняга от страха потерял сознание, поэтому лежал на полу без движения.
      – Что теперь? – спросил я его. Вербовщик тупо уставился на меня.
      – Мне нужно забрать свои документы, – снова сказал я.
      Парень замотал головой в знак согласия. Он понимал русский язык и немного умел говорить, но сейчас все слова, видимо, забылись от страха.
      Забрав документы, мы покинули квартиру. Парня звали Хасан Ходжа. Мы шли по тесным грязным улочкам, и Ходжа, то ли оттого, что у него появился молчаливый слушатель, то ли на радостях, что благополучно спасся, забегал вперед энергично размахивал здоровой рукой и постоянно о чем-то болтал по-турецки. По тому, как этот малый преданно заглядывал мне в глаза, я понял, что теперь он обязательно поможет мне с отправлением в Афганистан.
      Из старых кварталов мы попали на широкую многолюдную улицу с современными постройками. Дойдя до автобусной остановки, турок остановился и дернул меня за рукав:
      – Ехать, – сказал он единственное слово.
      – Нам нужно подождать автобус? – спросил я его.
      Турок кивнул. Мы ждали почти полчаса, пока подошел автобус, в который набилось столько народа, что тяжело было перевести дыхание, а потом еще более часа ехали.
      Сошли мы на самой окраине города. Ходжа тянул меня за рукав, указывая, в каком направлении следует идти. Я послушно следовал за ним, и вскоре мы пришли к великолепному особняку, построенному в европейской традиции. Ходжа нажал кнопку звонка у ворот. Через минуту появился человек в светлом костюме, неторопливо оглядел меня и буркнул моему приятелю что-то по-турецки. Ходжа принялся подробно описывать ему, кто я такой и почему здесь появился. Выслушав рассказ, человек пропустил меня в ворота.
      В доме находились еще пять человек. Как я узнал потом, этот дом был их резиденцией, о существовании которой никто не должен был знать, и несчастному Ходже здорово влетело от его приятелей за то, что он осмелился привести меня сюда. Они долго спорили, не обращая на меня никакого внимания. У меня кончилось терпение, я не знал, сколько еще смогу выносить треп этих болванов. Но вот в комнату, где мы находились, вошел пожилой человек. Турки сразу же смолкли. Я догадался, что пришел их главарь.
      – И почему это ты так стремишься в Афганистан? – спросил старик, усаживаясь в мягкое кресло.
      Я стоял напротив него, его вопрос нисколько не смутил меня.
      – Во-первых, мне необходимо подзаработать деньжат, – уверенно сказал я. – Я служил в Афганистане, когда там были советские войска, и, думаю, хорошо знаю эту страну.
      – Ну, а во-вторых? – спросил старик.
      – Во-вторых, я специалист по радиоперехвату и знаю, что могу пригодиться там.
      Старик одобрительно кивнул.
      – А в-третьих, у меня есть один должничок, с которым я хотел бы расквитаться.
      – Вот как? – удивленно спросил старик. – Твой должник находится в Афганистане?
      – Да, – ответил я.
      Мне не хотелось развивать эту тему, и я заговорил о другом:
      – Я уже просил помощи у этих ребят, – кивнул я в сторону вербовщиков, – но они тянули с ответом.
      – Ты не выдержал, решил навестить квартиру и спас Ходжу от смерти, – досказал за меня старик.
      – Именно так все и было.
      Старик задумался. После небольшой паузы он произнес:
      – Хорошо, я помогу тебе. Ты храбрый человек, а таких я всегда уважал. Кроме того, ты спас от смерти моего племянника.
      О такой удаче я не мог даже мечтать. Я благодарил судьбу за то, что не удрал из квартиры, как только услышал за дверью незнакомые голоса.
      Между тем старик отдавал приказания своим людям:
      – Подготовьте документы, сделайте соответствующие приписки и завтра отправляйте его туда, куда он так стремится.
      Затем он ушел, и я больше никогда не встречал этого старика.
      Турки поселили меня в пристройке. Со мной рядом постоянно находились два вербовщика. В гостиницу мне возвращаться было запрещено, и необходимые вещи принесли сами турки.
      Я узнал, что нападение на квартиру было совершено конкурентами-вербовщиками, ваххабитами, которые работали на одну из спецслужб Саудовской Аравии, поддерживающей формирования ваххабистского полка из Исламского союза за освобождение Афганистана.
      – Будь осторожен и не попадайся им на глаза, – предупредил меня вербовщик-переводчик, – они очень опасные типы.
      Я клятвенно пообещал ему, что так и сделаю.
      Проведя ночь в сарае с двумя турками, я на следующий день сел в самолет и с посадкой в иранском Исфахане долетел до Герата. Я просил турок оформить мои документы с отметкой, что я специалист, ищущий работу. Они так и сделали. Теперь мне предстояло самое главное – выйти на связь с оппозиционными группировками и попасть в одно из приграничных формирований. Поэтому, покинув город, я отправился на восток, в Мазари-Шериф. По московским сведениям, недалеко от этого города в провинции Балх находился лагерь беженцев. Через них я и планировал выйти на оппозицию.

      (10–12 февраля)
 
      В Мазари-Шерифе я стал подозревать что-то неладное. Время от времени мне на глаза попадались двое мужчин. Они вели себя осторожно, следовали за мной в основном поодиночке, но стоило мне лишь один раз увидеть их вместе, как опыт подсказал – совпадений здесь быть не может, и эти двое парней ведут за мной слежку. Как бы там ни было, такая игра не входила в мой план. Выяснить, кто такие мои преследователи, не удалось. Не стоило поднимать шум из-за, возможно, мелочей, и я решил от них отвязаться.
      Жилище, в котором я жил, было снято мной на неделю. Прошло пять дней. Я прикинул, что если мои преследователи станут расспрашивать обо мне у хозяина, тот не сможет сказать им что-нибудь определенное.
      Я решил сбежать ночью. Мысль об этом посетила меня в последний момент, когда я услышал, что ночью ожидается песчаная буря. В такое время мало кто из местных жителей отваживается выходить на улицу.
      Я погасил свет и сидел в темноте, рассудив, что если за мной следили не первый день, то примерно через час, до наступления бури, мои «хвосты» отправятся по домам.
      Ветер постепенно усиливался, задувал во все щели. Становилось прохладно. Я оделся потеплее, выждал еще с полчаса и решился покинуть свое пристанище.
      На улице было спокойно, ничего подозрительного я не обнаружил. Завыванию ветра изредка вторил лай собак.
      Пройдя некоторое время по дороге, я заметил «уазик», стоявший у дома. У меня молниеносно созрел план.
      Начинался не то дождь, не то снег, я начинал замерзать, автомобиль мне был просто необходим.
      Осмотревшись, я подошел к машине и попробовал открыть дверцу. Это не составило большого труда. Ключей не оказалось, но вскоре из дома вышел человек и направился к машине. Я быстро перебрался на заднее сидение и затаился.
      Мужчина залез в машину, вставил ключ в замок зажигания. В этот момент я набросился на него сзади и прикрыл ему рот рукой.
      – Тихо! – предупредил я. – Молчи.
      Он повернул ко мне голову и вытаращил глаза. Вероятно, он никак не мог сообразить, как в его машине среди ночи появился русский.
      – Поехали, приятель, – сказал я ему, перехватив горло проволокой так, чтобы он однако мог дышать. – И не думай выбрасывать какие-нибудь штучки – останешься без головы.
      Он завел машину, мы проехали до конца улицы. Тут он приостановился.
      – В сторону Кундуза, – приказал я ему. Он отрицательно замотал головой.
      – Без пререканий! – прикрикнул я.
      Он молча указал мне на щиток приборов. Бензин был на исходе.
      – А где можно заправиться?
      Мужчина махнул рукой в правую сторону от автомобиля.
      – Хорошо, давай поедем туда.
      Машина снова тронулась, вскоре мы оказались перед какими-то воротами. За ними стояли грузовики, фургоны, тракторы. Мужчина повернулся ко мне, спросил, что ему делать дальше.
      – Иди и заправляйся, – сказал я. – Только не вздумай сбежать или поднять шум – придется туго.
      Он согласно кивнул, я погрозил ему пальцем.
      Из окна машины я наблюдал, как афганец снимает шланг с бензоколонки. Ничего подозрительного в его поведении я не заметил и решил воспользоваться отсутствием хозяина машины, чтобы пересесть на переднее сидение. Заглянув в бардачок, я обнаружил там пистолет ТТ и две обоймы патронов. В самом пистолете тоже была обойма.
      – Не плохо, – сказал я, радуясь своему улову.
      Я спрятал обоймы в карман куртки, а пистолет сунул за пояс.
      Заправив машину, афганец вернулся и, увидев меня на переднем сидении, бросил быстрый взгляд на бардачок.
      – Все в порядке, – весело сказал я ему.
      И этот понятливый малый сразу догадался, что пистолет уже в моих надежных руках.
      – Садись, у нас мало времени, – продолжал я. Афганец не сопротивлялся. Мы ехали молча. Я думал о том, хватит ли полного бака до Кундуза. Мой водитель бросал на меня осторожные взгляды. Вероятно, он принял меня за лазутчика с той стороны. Ведь мы находились всего в ста километрах от границы Узбекистана и Таджикистана.
      Я не знал пока, что мне делать с этим афганцем. Убивать его не было никакого смысла. Там, куда я направлялся, он был мне не нужен. Но с другой стороны, он мог повести по моему следу преследователей. Немного подумав, я решил все-таки высадить беднягу где-нибудь на дороге, но сперва отъехать как можно дальше от Мазари-Шарифа, чтобы он долго добирался обратно, а я тем временем мог бесследно исчезнуть.
      Ветер усиливался, надвигалась песчаная буря.
      – Стой! – приказал я афганцу.
      Он мгновенно повиновался и посмотрел мне в глаза, соображая, что я хочу с ним сделать.
      – Убирайся из машины, – продолжал я тем же тоном.
      В глазах афганца застыл немой ужас. Возвращаться пешком было равносильно гибели. Он начал причитать по-афгански, упоминать имя Аллаха, но я был непреклонен:
      – Живее!
      Он сидел неподвижно и выходить из машины не собирался. Тогда я резко наклонился в его сторону и попытался открыть дверь. Он вцепился в мою руку, не давая мне этого сделать.
      – Отцепись немедленно и проваливай!
      Афганец не слушался. Я вынул из-за пояса пистолет и наставил его на упрямца. Тот замер.
      – В последний раз повторяю!
      Афганец освободил мою руку, я открыл дверцу.
      – Прощай, и да спасет тебя Аллах! – сказал я, выталкивая афганца из машины.
      Я пересел на его место, включил зажигание, надавил на педаль газа, и машина резко рванула с места. Ее владелец остался стоять на пустынной ночной дороге, бормоча проклятия в мой адрес. Я не хотел думать об его участи, но меня страшила одна деталь – я поступил неосмотрительно, когда сказал афганцу, что направляюсь в Кундуз. И если он выживет, то может навредить мне.
      Погода ухудшалась. По моим подсчетам я уже должен был приближаться к границе Кундуза, если только не сбился с пути. Днем и при хорошей погоде легко ориентироваться по горам, они должны были оставаться все время справа и немного позади меня. Но ночью, в кромешной тьме, приходилось двигаться наугад. Я проехал еще километров пятьдесят и остановился. Я был в пути более двух часов.
      Двигаться дальше в темноте было бесполезным занятием. Через пару часов начнется рассвет, тогда я без труда смогу определить, где нахожусь. Меня клонило ко сну. Я включил печку, прислонился к холодному окну и уснул.
      Проснулся я от озноба, который пронял меня до самых костей. Пришлось выйти из машины, немного подвигаться, чтобы размять затекшие ноги и немного погреться.
      Ночной ветер утих, забрезжил рассвет. Стали видны унылые горные вершины. Я быстро определил свое местонахождение и дальнейший маршрут. Кое-как согревшись, я снова сел в машину и поехал в ту сторону, где находился город Кундуз. С каждым часом становилось все теплее и теплее, выпавший снег растаял с первыми лучами солнца, внезапно выплывшего из-за хребтов Гиндукуша.
      Вскоре я выехал на дорогу, соединяющую приграничный Шерхан с Кабулом. Здесь мне нужно было поворачивать влево. Теперь мой путь лежал в город Имамсохиб, от которого рукой подать до Кундуза.
      В Имамсохибе я оставил машину на одной из улиц города и отправился на поиски ночлега. Нужно было отдохнуть, набраться новых сил. Но все мои попытки найти ночлег не увенчались успехом, так как в городе было полно беженцев, занимавших не только всевозможные жилища, но и ютящихся в палатках и ветхих постройках, напоминавших шалаши. Я опоздал на автобус до Кундуза и вынужден был ждать следующего дня. Решив, что на рынке мне должно повезти больше, я отправился туда.
      Интуиция меня не подвела. Какой-то старик пообещал устроить меня на ночлег в своем доме. Правда, он потребовал с меня двадцать долларов. Я чувствовал бесконечную усталость и быстро согласился.
      Старик привел меня в свое обветшавшее жилище, устроил на тюфяке в углу жилья, а сам расположился за соломенной перегородкой.
      На стене у входа я заметил осколок зеркала и посмотрелся в него. Мое лицо напоминало сапожную щетку. Проведя ладонью по щетине, весьма посожалел, что не имею возможности побриться, принять горячий душ и растянуться на мягкой постели рядом с несравненной Евгенией Милосердовой. Удивительно, что мысли о жене вообще не возникали в моей голове. Перед мысленным взором постоянно присутствовал образ прекрасной златовласки.
      Я лежал на жестком тюфяке, и мысли возвращали меня к событиям десятилетней давности. Мне казалось, что я давно уже позабыл о времени, проведенном в этой отсталой стране. И вот теперь я снова очутился здесь…
      От размышлений меня оторвал старик. Он возник передо мной с миской, доверху наполненной плотной зеленоватой жидкостью, походившей скорее на помои, чем на блюдо, которое пригодно для пищи. От одного вида этой похлебки меня замутило.
      – Где здесь можно перекусить? – спросил я его по-афгански.
      Он сначала развел руками, а потом щелкнул пальцами. Мне стало понятно, что за информацию старик требует деньги.
      – Столько хватит? – спросил я, показывая ему пятидолларовую купюру.
      Старик молча показал два пальца.
      – Десять? – я достал еще одну бумажку.
      Мой хозяин утвердительно кивнул и стал объяснять, как добраться до интересующего меня места. Привыкший ко многим невзгодам, я никак не мог научиться подавлять голод. Он выбивал меня из колеи, навевал сон. Нужно было срочно поесть, чтобы восстановить силы. Если бы об этом слабом месте знали мои враги, то они обязательно воспользовались бы голодной пыткой, чтобы сломить меня. При этой мысли я улыбнулся.
      – Я ничего не понял, – сказал я старику. – Знаешь, что, давай-ка я добавлю еще пять долларов, а ты принеси мне еду сюда.
      Старик радостно закивал головой. Возвратившись через полчаса он притащил касу с нахудщураком, небольшой котелок с пловом и шашлык. Все это он поставил передо мной и отошел в сторону. Я потрогал касу. Она была еще теплая. Старик не уходил, пристально глядел мне в глаза.
      – На, возьми еще, – сказал я, протягивая очередные пять долларов.
      Старик сразу оживился, выхватил у меня из рук бумажку и отправился за соломенную перегородку. Подумалось, что поживи я еще здесь пару деньков, и наша спецслужба обязательно разорилась бы на моих обедах.
      Я наелся до отвала, остатки предложил гостеприимному хозяину, и тот не отказался.
      Он разбудил меня утром, не переставая размахивать руками и указывая на маленькое окошко жилища. Я догадался, что он предупреждает меня об автобусе. Вскочив с тюфяка, я набросил на плечи куртку и поспешил на улицу. Уже начинало светать.
      Старик взялся проводить меня до остановки. За всю дорогу мы не обмолвились ни словечком. Прощаясь, я по афганскому обычаю положил правую руку на сердце и кивнул.
      – Спасибо тебе, бобо, за ночлег, – поблагодарил я. В ответ старик положил правую руку на сердце и пролепетал что-то невнятное.
      Наконец к полудню я прибыл в Кундуз. Здесь мне предстояло выйти на связь с Омером Латифом, поэтому с вокзала я прямиком отправился на рынок, где сходятся и расходятся на Востоке все пути.
      Мне повезло. На рынке я встретил парня моего возраста, который говорил по-русски. Хотя я и знал афганский, но не настолько, чтобы свободно разговаривать на всякие темы. Парень оказался таджикским беженцем, которых в Кундузе было полно. Я знал это еще в Москве, когда готовился к операции.
      – Я здесь уже два года, – сказал мне Сохиб.
      – А как ты попал сюда?
      – Я жил в своем кишлаке, мне сказали – в армию иди, – протяжно объяснил Сохиб.
      – Понятно, – произнес я, вспоминая недавнюю историю об отказниках из Азии и Кавказа.
      – Есть Аллах, зачем мне тогда служить неверным? – словно оправдывался передо мной парень.
      – Послушай, Сохиб, а когда ты сможешь свести меня с Латифом.
      – С Латифом нет, – отрицательно покачал головой парень. – Один человек его знает, тебя ему покажу.
      – Хорошо, – согласился я на такое посредничество. – А где его найти? Он сам сюда приходит?
      – Он скоро должен быть здесь. Каждый день он покупает продукты для своего господина.
      – Так он повар у Латифа? – догадался я.
      – Это большой человек, – уклонился от прямого ответа Сохиб, – преданный человек. Такой человек, его все уважают.
      Меня это вполне устраивало. Оставалось только найти место для ночлега.
      – Послушай, ты не знаешь, где здесь можно переночевать? – снова обратился я к нему за помощью.
      Сохиб нахмурил брови и недоумевающе посмотрел на меня. Я понял, что он просто не понимает моего вопроса. Я уже сталкивался с такой проблемой, когда служил в Афганистане. Если афганцы почему-то не понимали смысла сказанного, они замыкались, казалось, что они по какой-то причине не желают выдавать важного секрета.
      – Понимаешь, – стал разъяснять я, – где можно спать, жить?
      Свои слова я сопровождал энергичными жестами.
      – Спать? Дом, где можно спать?
      – Да, да, – повторил я, улыбаясь. – Здесь нет такого дома, – испуганно произнес Сохиб.
      Я почувствовал, как улыбка медленно сползает с моего лица.
      – А ты где живешь? – спросил я.
      – Я живу с моей семьей, – ответил он и стал перечислять всех своих родственников: – Отец, две мамы, пять братьев, две сестры, еще три братишки и шесть сестричек.
      От удивления у меня глаза полезли на лоб.
      – И как вы все вместе живете? Чем зарабатываете на жизнь?
      Он пожал плечами и ничего не ответил:
      – Ладно, Сохиб, пойду, пройдусь по рынку и скоро вернусь, – сказал я парню и медленно пошел вдоль рядов, рассматривая товары на прилавках.
      Возвращаясь, я уже издали заметил Сохиба. Тот разговаривал с полным мужчиной лет пятидесяти. Мужчина был невысокого роста, одет, как простой афганец в бекасам-тун, а на голове была чалма. По тому, с каким достоинством держался мужчина, я сразу догадался, что это и есть повар Латифа. Рядом с ним стояли вооруженные люди, видно, сопровождающие его повсюду. Они держали плетеные корзины для продуктов.
      Сохиб увидел меня издали и позвал рукой. Его собеседник тоже обернулся и стал пристально разглядывать меня.
      – Вот, это Ермамад, – сказал мне Сохиб, когда я подошел к ним поближе. – Он может сказать о тебе Латифу.
      Я приложил руку к сердцу и поклонился важному тучному человеку. Он не ответил на приветствие, продолжая стоять передо мной со строгим видом. Потом Ермамад вообще отвернулся к Сохибу, и они стали беседовать. Повар Латифа даже не подозревал, что я понимаю по-афгански.
      – Сколько раз тебе говорил, чтобы ты не связывался с подозрительными людьми? – говорил Ермамад.
      – Но он не показался мне подозрительным, – виновато ответил Сохиб.
      – Боюсь, что хозяину не понравится твое поведение. Сохиб покраснел и бросил на меня злобный взгляд.
      – Что он тебе сказал! – спросил я парня.
      – Он спрашивал, зачем ты ищешь Латифа, – ответил парень.
      – И что ты ему на это сказал?
      – Что ты хочешь служить Латифу.
      – Правильно, – похвалил я Сохиба. – А он что ответил?
      – Он сказал, что найдет тебя сам, если Латифу нужен солдат.
      – Где же он будет меня искать? Здесь же нет никакой гостиницы или хотя бы ночлежки.
      – Ответ он даст тебе к концу базара, – пояснил Сохиб.
      – Чертов толстяк! – выругался я вполголоса. Ермамад, глянув на меня мельком, отправился к рядам с продуктами, Охранники последовали за ним.
      – Спасибо тебе, Сохиб, – поблагодарил я.
      Тот был расстроен. Еще бы, ведь я только что поставил его в невыгодное положение, и парню пришлось выкручиваться перед Ермамадом, поваром Латифа.
      – Так ты не знаешь, где можно найти жилье? – снова спросил я у Сохиба.
      Тот не ответил, стоял передо мной, не сводя глаз с моего лица.
      – Что же, придется поискать самому, – произнес я и посмотрел на своего собеседника.
      Но его уже и след простыл. Я удивился, как незаметно и бесшумно удрал от меня Сохиб.
      Я отправился по длинным рядам базара.

      (вечером 12 февраля)
 
      Я был уверен, что повар вернется за мной. Латиф не мог не заинтересоваться иностранцем, да еще русским, который сам просился к нему на службу.
      Уже издали я увидел, что у лотка Сохиба крутятся два вооруженных моджахеда. С парнем у нас был уговор, что если мной кто-то будет интересоваться, то он обязательно даст мне знать об этом. Сохиб заметил меня и помахал рукой, приглашая подойти.
      – Эй, дуст! – воскликнул Сохиб. – Ахмад и Шокар пришли за тобой.
      – Чего они хотят? – спросил я, рассматривая посланников Латифа.
      – Тебя зовет Латиф, – ответил парень.
      – Это хорошая новость, Сохиб, спасибо тебе.
      – Я тоже иду с тобой.
      – Ну что ж, тогда закрывай свою лавку.
      Парень быстро свернул лоток-арбу и мы отправились в путь. Немного позади нас шли моджахеды.
      – Нужно зайти домой, – сказал Сохиб, – оставить товар.
      – Это по дороге?
      – Почти.
      – Тогда вперед! – согласился я и взялся за ручку, чтобы помочь тащить лоток на колесах.
      – Нет, нет, – затараторил Сохиб, – я сам.
      – Не доверяешь?
      – Здесь так не принято, – шепотом ответил он, словно нас кто-то мог подслушать и понять. – Ты – воин, а я торговец. У нас с тобой разное ремесло.
      Некоторое время мы шли молча.
      – Почему они все время молчат? – наклонился я к Сохибу, указывая на идущих позади моджахедов.
      – Правоверный воин никогда не говорит со своим врагом, – пояснил Сохиб.
      Мне достаточно было его объяснений. За год, который я провел здесь десять лет назад, я достаточно хорошо изучил нравы и обычаи этого народа. Тогда, помнится, меня поражало, что афганец, который днем был очень гостеприимен и дружелюбен, ночью превращался в твоего злейшего врага.
      – Ты иноверец, – продолжал Сохиб. – А для них любой неверный – враг. Они еще помнят советские войска. Они ненавидят всех русских. Может, и ты воевал против них? Аллах тебя сохрани! Я – таджик, и то они мне не верят.
      Предостережение парня не было лишним. Я с ужасом подумал, что мне повстречается человек, с которым я виделся десять лет назад в Кандагаре во время службы.
      «Что я скажу Латифу? – думал я. – Стоит ли признаваться, что я служил в Афганистане? Стоит ли упоминать Кандагар, где велись самые ожесточенные бои, и где я убивал его соплеменников. Кто знает, как поведет себя после такого признания Латиф?»
      Я решил, что не стану говорить Латифу о своей службе в Афганистане. Даже если найдется человек, который узнает меня, ему придется долго доказывать, что он не ошибся. Если же я сам упомяну Кандагар, то разыщут людей, которые должны меня знать, и тогда я погибну, а миссия, возложенная на меня, будет провалена.
      Мы дошли до жилья Сохиба. Он быстро откатил свой лоток и вернулся:
      – Теперь можно идти к Латифу.
      Дом, в котором находился Латиф, служил ему одновременно штабом и жильем. По сравнению с теми жалкими глиняными строениями, какие я видел в Мазари-Шерифе, Имамсохибе и в районе рынка в Кундузе, это был настоящий дворец.
      «Джип» моджахедов въехал во двор и остановился. Один из духов буркнул что-то невнятное, и Сохиб обратился ко мне:
      – Пойдем, джура. Он проводит нас в жилье, там мы будем ждать. Нас позовет сам Латиф.
      – А когда он нас позовет?
      Сохиб перевел мой вопрос на фарси. Как только он замолчал, моджахеды дружно рассмеялись, обзывая меня ослом, тупицей и другими словами, характеризующими мой недалекий ум. Я спокойно слушал весь этот вздор, не показывая, что понимаю, о чем идет речь. Потом один из бандитов выхватил из кобуры наган и стал вертеть им перед моим носом. Сохиб весь сжался от испуга. Я был спокоен, на моем лице не дрогнул ни один мускул. Негодяю понравилось подтрунивать надо мной. Он с нескрываемым наслаждением приставил ствол к моему лбу и дико захохотал. Я молниеносно перехватил его запястье и резко отвернул в противоположную от себя сторону. Дух выпустил наган и перепуганно уставился на меня. Все было проделано очень быстро и, ручаюсь, он даже не сообразил, что к чему.
      Я улыбнулся моджахеду и протянул ему наган.
      – Ты все-таки доложи господину Латифу о нашем прибытии, – сказал я.
      Он уставился на Сохиба, который все еще никак не мог прийти в себя от такого неожиданного поворота событий, и ждал перевода сказанного мной.
      – Не спи, Сохиб, – толкнул я парня в плечо, – не видишь, что люди ждут?
      Тот тупо заморгал в ответ. – Переводи, – приказал я ему.
      Сохиб поклонился и перевел моджахедам мои слова. Я заметил, что его отношение ко мне резко изменилось. Теперь он видел во мне героя, которому ничего не страшно.
      Моджахеды удалились к Латифу, а мы с Сохибом остались вдвоем.
      – Ты почему так испугался? – спросил я у него.
      – О, джура, – произнес тот, восторженно глядя мне в глаза. – Ты такой храбрый, но ты неправильно сделал.
      Я промолчал, и он продолжал:
      – Меня могут убить.
      – А тебя-то за что? – удивился я.
      – Здесь так не принято. Они будут злиться, что я привел неверного в дом.
      – Не беспокойся, друг, как-нибудь выкрутимся, – похлопал я его по плечу.
      – Ты будешь мстить Шокару? – неожиданно спросил Сохиб.
      – Это за что же?
      – Он говорил о тебе такие слова…
      Сохиб волновался и не мог подобрать подходящих слов.
      – Это очень плохие слова, – добавил парень. – У нас они ругательные, очень обидные.
      – Только и всего? – усмехнулся я.
      Сохиб бросил на меня быстрый взгляд, а потом посмотрел в сторону дома, где скрылись моджахеды.
      – Они будут убивать меня и тебя.
      Я не стал переубеждать парня, так как знал, что это бесполезно. Сейчас меня интересовало другое – почему моджахеды так плохо обращались со мной. Наверняка у Латифа было много наемников, и среди них также – русские. Неужели боевики Латифа обращались так плохо со всеми неверными, как выразился Сохиб? Или это касалось только моей персоны? Я с ужасом подумал, что такое их поведение могло как-то быть связано с афганцем, у которого я отнял «уазик». Мир тесен, и всякое могло случиться. И тут я вспомнил о слежке за мной в Мазари-Шарифе. Жаль, что я не смог узнать, кто были те двое, неотступно следовавшие за мной. Нехорошее предчувствие одолевало меня, но я старался не выдать волнения Сохибу.
      Послышались приближающиеся шаги. Было уже довольно темно, и я никак не мог разглядеть идущих к нам людей. Сохиб, сидящий рядом со мной, весь съежился от страха.
      Его волнение передалось мне.
      – Сюда идут два человека, – шепнул мне парень. – Один из них Шокар, которого ты обидел.
      – А второй? – спросил я.
      – Это очень близкий человек Латифа, часто с ним бывает, – ответил Сохиб и попятился назад, подальше от меня.
      Моджахеды приблизились. Шокар держал в руках карабин. Я разглядывал второго человека, который был больше похож на европейца, чем на азиата. Серьезный вид боевиков не предвещал ничего хорошего.
      «Это мы еще посмотрим, кто кого», – подумал я и улыбнулся моджахедам.
      – Эта грязная вонючая свинья смеется, – указывая на меня, сказал на своем языке Шокар.
      – Ничего, скоро он забудет о веселье навсегда, – самодовольно произнес второй моджахед.
      Я притворился, что не понимаю их слов, отвернулся и стал глядеть в сторону дома. Я надеялся, что они разговорятся, и я узнаю что-нибудь интересное для себя, но, видимо, у них не было охоты говорить. Возможно, их настораживало присутствие Сохиба. Тот сидел в униженной позе раба и боялся посмотреть на пришедших. Конечно, я не верил его словам, что нас сейчас расстреляют. Должен же я был встретиться сначала с Латифом. Но их поведение настораживало меня.
      – Скажи ему, что Латиф его примет, – обратился к Сохибу незнакомец с европейскими чертами лица.
      Парень быстро перевел мне его слова.
      – Он будет говорить с тобой, джура, – радостно добавил от себя Сохиб.
      – Чему ты так радуешься?
      – Ты еще не понял? – возмущенно спросил парень. – Если Латиф захотел тебя принять, значит, нас не убьют.
      Я едва заметно улыбнулся, таким наивным показался мне лепет парня.
      – Спроси, когда меня примет Латиф, – спросил я Сохиба.
      – Уже сегодня, до наступления ночи, – ответил он мне, переговорив с моджахедами.
      Мне не нравились их многозначительные переглядывания, но пока я должен был все терпеть, чтобы не испортить дело.
      – Сейчас они отведут нас на ночлег, – сказал Сохиб.
      И действительно, Шокар, державший в руках карабин, жестом приказал мне следовать за ним. Сохиб шел рядом со вторым моджахедом. Для нас не осталось апартаментов в царском дворце, нас поселили в жалкой лачуге-пристройке, которая находилась где-то на задворках.
      Шокар пропустил меня вперед и подтолкнул карабином. Я видел, что второй боевик отвел Сохиба в сторону и что-то рассказывал ему. Парень согласно кивал головой, изредка отвечая на вопросы моджахеда.
      Я не понимал, что происходило. Внутреннее чутье подсказывало мне, что моджахеды ведут себя неестественно и очень злобно по отношению ко мне. Почему Латиф, раз уж решился пригласить нас к себе, не принял меня и поселил в этом жалком жилье? Почему Шокар так явно пытался завязать со мной драку?
      На все эти вопросы у меня пока еще не было ответов, но я надеялся, что в скором времени я обо всем узнаю.
      Шокар стоял у входа, нахмурив брови, и не сводил с меня глаз. Как бы мне хотелось сейчас заговорить с ним и обозвать этого наглеца теми же словами, которые еще недавно он отпускал в мой адрес. Я осознавал, что начинаю нервничать, и могу допустить ошибку.
      Вошел Сохиб, моджахеды развернулись и исчезли во мраке ночи.
      – Что случилось? – спросил я у парня. Тот был чем-то озабочен.
      – Ничего, – ответил Сохиб, пряча от меня глаза.
      – О чем ты разговаривал с человеком Латифа? – снова попытался разговорить я Сохиба.
      Но тот промолчал, он даже не смотрел в мою сторону. Он проследовал в глубь помещения и уселся у стены на циновку. Я понял, что он напуган и не хочет со мной говорить.
      Некоторое время мы сидели молча. Все попытки понять смысл происходящего не дали положительного результата, и я стал думать о Москве, которую покинул больше месяца назад. В то время я еще надеялся, что возвращение мое будет скорым.
      – О чем ты думаешь? – спросил из своего угла Сохиб.
      Я не сразу ответил, был удивлен, что он заговорит.
      – О доме, – наконец признался я.
      – Дом – это хорошо. У тебя есть жена, дети, мама, папа?
      Я посмотрел на Сохиба, не понимая, почему он задает мне этот вопрос. Что это – чистое любопытство или что-нибудь другое?
      – Как и у всех остальных, – уклонился я от ответа.
      – Мама – хорошо, папа – хорошо, жена – хорошо, – стал перечислять Сохиб. – У меня пока еще нет жены.
      – Сколько тебе лет?
      Он показал мне на пальцах.
      – Двадцать три? – посчитал я. Парень согласно кивнул.
      – Ну, у тебя еще все впереди, – улыбнулся я ему. Тот начал медленно раскачиваться взад и вперед и что-то бормотать себе под нос.
      – Мне страшно, – наконец признался он.
      – Ты все еще боишься, что нас убьют?
      – Да, – коротко ответил парень.
      – Не волнуйся. Ты же сам говорил, что я храбрый. Что-нибудь придумаем.
      – Нет, – замотал он головой. – Люди Латифа очень хитрые, они сильнее тебя. Я не хочу умирать.
      Что я мог сказать этому человеку, чтобы его успокоить? Меня самого начал одолевать страх. Я пытался заглушить его, так как поддаться панике – означало подписать себе смертный приговор; но неясность всякий раз выбивала меня из колеи легче, чем очевидная угроза.
      – Я – торговец, – вдруг снова заговорил Сохиб. – А ты кто?
      Сначала я был удивлен его вопросом, ибо никак не ожидал его услышать, а потом догадался, что Сохиба заставили выведать у меня, кто я и чем занимаюсь. «Что же, если Латиф таким образом добывает информацию, то мне не стоит сопротивляться», – подумал я.
      – Я радист. Сохиб растерялся: – А что это такое?
      – Сейчас попробую тебе разъяснить, – улыбнулся я, понимая, что это задача не из легких, потому что для парня, видимо, большой загадкой было само понятие «радио».
      – Ты слышал о радио? – спросил я.
      – Конечно, – засиял он счастливой улыбкой.
      – А о телевидении?
      Он не понял, о чем я ему говорил и ждал дополнительных разъяснений.
      – Телевизор, – уточнил я. – Смотришь в него, а там показывают живых людей, прямо, как в окне.
      – Да, да, – кивнул Сохиб. – Я видел такую картинку в книге.
      Я знал, что для большинства населения горных районов этой страны многие вроде обыденные предметы были недосягаемой роскошью. Но чтобы человек ни разу в жизни не видел телевизора, такого я не мог себе представить! Видимо, удивление отразилось на моем лице, так как Сохиб обиженно поджал губу и уставился в противоположную стену.
      В этот момент дверь распахнулась, и на пороге выросла фигура Ахмада. Он бросил на меня ненавидящий взгляд и обратился к Сохибу по-афгански:
      – Ты узнал то, о чем тебя просил человек Латифа?
      – Еще не успел, – виновато ответил тот.
      – Так чем ты здесь занимаешься?
      Бедный Сохиб вжал голову в плечи от страха.
      – Пойдем со мной, – приказал Ахмад парню.
      Они вдвоем вышли на улицу. Я остался один, и старался не думать о плохом. Скоро Сохиб возвратился.
      – Латиф не сможет тебя сегодня видеть, – сказал он.
      – Почему?
      – Он быстро уехал по делам, будет завтра, – объяснил он.
      – Так нам нужно уходить?
      – Куда? – испуганно произнес Сохиб. – Тебе велели дожидаться Латифа здесь.
      Он замолчал. Я видел, что парень нервничает.
      – Ты еще хочешь мне что-то сказать? – спросил я его напрямик.
      – Это плохо, – вздохнув, ответил тот.
      – Что именно?
      – Сегодня ты обижал Шокара.
      – И что с того?
      – Он будет тебе мстить, когда наступит ночь. Лучше уходить отсюда.
      – Как же я уйду, если Латиф приказал мне дожидаться его здесь?
      Сохиб не ответил, он опасливо оглянулся на дверь.
      Я задумался. Слова парня означали, что моджахеды не доложили Латифу о моем прибытии, иначе они не посмели бы угрожать моей жизни. Эта догадка молниеносно пронеслась у меня в голове.
      Сохиб подошел совсем близко ко мне и прошептал:
      – Рус джура, тебе нужно уходить. Они будут тебя убивать.
      – Пусть только попробуют, – улыбаясь, сказал я. Однако это не успокоило парня, он мрачно опустил голову.
      – Шокар приказал, чтобы я остался с тобой, – признался парень.
      – Не вешай нос, друг, – подмигнул я ему. – Мы с тобой обязательно выкрутимся.
      Я встал, посмотрел в маленькое окошко. На улице было спокойно. На всякий случай я осмотрел наше жилье. Запасных выходов в нем не было, и это облегчало мне работу, так как приглядывать следовало только за дверью.
      Ужина дожидаться не приходилось, и я предложил Сохибу ложиться спать.
      Ночью к нам действительно пожаловали непрошенные гости. Но я был готов встретиться с ними и хорошо подготовился к их приходу.
      Как только Сохиб уснул, я встал с циновки, снял куртку и, свернув ее, положил на свое место. Сверху накрыл одеялом. Сам же перебрался к противоположной стене. Я сидел и дремал, пока не услышал слабого шороха у двери. Я сразу же очнулся и прислушался. У постройки кто-то тихо переговаривался. Опасения Сохиба оказались верными. Оскорбленный Шокар пришел, чтобы расквитаться со мной под покровом ночи.
      По голосам я определил, что моджахедов трое-четверо, не больше. Я мысленно просчитал их действия и сообразил, что вместе они не станут врываться в жилище, так как здесь было весьма тесно. Я затаил дыхание и ждал. Моджахеды не спешили, тогда я осторожно прокрался ближе к двери. Как раз в это время она начала открываться с тихим скрипом.
      Мои мышцы напряглись, а руки сжались в кулаки. Словно дикая кошка, я изготовился к прыжку.
      В дверном проеме показался расплывчатый силуэт. Человек стоял в полуметре от меня и держал в руках продолговатый предмет. Он смотрел в ту сторону, где лежала моя циновка. Моджахед поднял руку, я увидел сверкающее острие штык-ножа от Калашникова.
      Человек сделал один шаг в направлении моей постели. Увидев, что за ним никто не следует, я в один прыжок оказался рядом и нанес ребром ладони сокрушительный удар по его затылку. Моджахед приглушенно вскрикнул и рухнул на мою циновку.
      – Шокар? Хэй, Шокар? – послышался голос с улицы.
      Я приготовился к новому нападению. Если врагов оставалось двое, то я без труда мог справиться с каждым по отдельности или с обоими сразу. Но если их было за дверью больше, тогда ситуация осложнялась. Выбирать не приходилось во всяком случае, я должен был бороться за свою жизнь.
      На пороге появился Ахмад с револьвером в руке. Медлить было нельзя. Сейчас он окликнет Шокара и, не услышав ответа, поймет, что к чему. Тогда он устроит переполох, и моя судьба будет решена в считанные секунды.
      – Шокар? – действительно вопрошал в темноту Ахмад.
      Я воспользовался замычкой и выбил у него из руки револьвер, а затем схватил афганца за горло. Тот вцепился сильными пальцами мне в руку и пытался освободиться. Я почувствовал, что он парень крепкий и может оказать достойное сопротивление, поэтому затащил его внутрь и ударил коленом в живот. Ахмад захрипел, но сдаваться не собирался. Рука, которой я сдавливал его шею, начинала уставать. Я на мгновение отпустил неприятеля и тут же резким ударом правой руки в голову сбил его с ног. Падая на пол, он наделал столько шума, что проснулся Сохиб. Парень вскочил на ноги и заорал от испуга.
      Услышав крик, моджахед, поджидающий друзей на улице, ворвался в постройку, но в темноте не мог ничего разобрать. Он стоял в нерешительности и размахивал револьвером.
      Пока Ахмад лежал на полу, откашливаясь и приходя в себя, я бросился на третьего противника. Тот угадал мое нападение, сделал шаг назад, но споткнулся о порог и упал на улицу. Я вскочил на него, вырвал из рук револьвер и наотмашь ударил им в челюсть. Моджахед потерял сознание.
      Я хотел было вернуться к Ахмаду, как вдруг получил сильный удар по голове. Перед глазами поплыли красные круги, в ушах у меня загудело. На миг взору открылся красочный фейерверк, но потом земля резко ушла у меня из-под ног. Последнее, что я запомнил, было окровавленное лицо Ахмада.
      Я очнулся, когда на улице было уже светло. Я не имел ни малейшего представления, сколько был в бессознательном состоянии. Руки задеревенели. Я лежал на животе и попробовал перевернуться на спину. Но не тут-то было: руки и ноги были туго связаны веревкой.
      Вдруг я услышал, что кто-то открывает дверь. Превозмогая боль, я повернул голову на скрип, но смог увидеть только ноги в поношенных сапогах. Я снова опустил голову и закрыл глаза.
      Вошедший не подходил ко мне, постоял несколько минут и вышел на улицу. Боль во всем теле была невыносимая, жутко хотелось пить.
      Сохиб, – тихо позвал я, но ответа не последовало.
      Я услышал свой голос и испугался. Голос казался мне чужим.
      Я тщетно старался припомнить, что со мной произошло и при каких обстоятельствах я оказался связанным по рукам и ногам.
      – Сохиб, – снова повторил я свой зов.
      На пороге появился человек, который недавно приходил сюда. Я узнал его по все тем же сапогам.
      – Пить, хочу пить, – безжизненным голосом попросил я.
      Человек ничего не ответил, но я услышал, что он засмеялся.
      – Дай пить, сука! – собрал я последние силы и выкрикнул вдогонку уходящему моджахеду.
      Мои усилия оказались напрасными, он ушел. Я опустил голову на пол и закрыл глаза, надеясь уснуть. Только во сне можно было не думать о воде и боли, отзывающейся в каждой клеточке моего тела.
      Когда я снова открыл глаза, в постройке начинало темнеть.
      «Неужели я пролежал здесь целый день?» – пронеслось в голове.
      Я понемногу приходил в себя и заметил рядом с собой троих вооруженных до зубов чернобородых афганцев. Они смотрели на меня и довольно улыбались. Я снова закрыл глаза, но почувствовал на себе теплые струи воды и очнулся.
      – Ублюдок! – донесся до моего слуха дикий хохот.
      Я приоткрыл глаза и увидел, что моджахеды обступили меня со всех сторон. Они на меня мочились. Когда я понял это, мой разум закипел от злости, руки сжались в кулаки. Сил, чтобы ответить мерзавцам, не было.
      Я постарался пошевелить ногой. Оказалось, что веревок уже не было. Заметив, что я очнулся, моджахеды принялись хохотать и показывать на меня пальцами. При этом они выкрикивали что-то на своем языке, но сейчас смысл фраз не доходил до моего сознания.
      – Сволочи, – слабо простонал я.
      Видимо, они знали, что означает это слово, потому что сразу же стали пинать меня ногами. Я старался уходить от ударов, но надолго меня не хватило, и я снова потерял сознание.

      (март 1992 г.)
 
      Сколько продолжалась подобная обработка, я не знал. В самом начале я потерял счет времени. Приходя в сознание, я старался разгадать, где допустил ошибку, ведь должно же было быть какое-то логическое объяснение моему нынешнему незавидному положению. Я прокручивал в голове детали, но ничего убедительного не выходило. Все предположения оказывались неправдоподобными и шаткими.
      Я допускал даже мысль, что меня приняли за кого-то другого, но и эта версия сразу же разбивалась, как только я обстоятельнее начинал ее обдумывать. В таком случае со мной хотя бы должны были встретиться и выслушать.
      За мной никто не приходил, никуда не звал. Я проводил дни и ночи в грязной глинобитной постройке. Изредка наведывались охранники, чтобы доставить мне новые физические страдания или принести воды и лепешек, которые едва поддерживали мои силы.
      Я вспоминал Сохиба и гадал, куда тот подевался. Этот парень вполне мог оказаться агентом Латифа. Возможно, он даже решил подзаработать на мне, иноверце и оговорить перед своим хозяином. В этой версии был здравый смысл, но она также казалась мне неподходящей.
      В конце концов, я пришел к выводу, что бесполезно мучить себя предположениями и что полную картину можно воссоздать только при условии совершенного владения информацией. Но ее мне никак не удавалось заполучить. Охранники отказывались разговаривать со мной. Для них я был врагом-иноверцем. Как только я начинал требовать встречи с Латифом, они набрасывались на меня и избивали до потери сознания.
      В моем состоянии смешно было думать о побеге – для этого сначала нужно было восстановить силы.
      Меня держали в нечеловеческих условиях. Невозможно даже представить подобное, но меня даже не выводили в туалет, и я устроил его в дальнем углу жилища. Тело, неизвестно сколько времени не видевшее воды, стало покрываться слоем липкой грязи. Щетина на лице давным-давно превратилась в бороду, и я стал похож на моджахедов.
      Однажды, когда охранник, как обычно, принес стакан воды, несколько лепешек и самбусов, и я хотел было приняться за поглощение этой безвкусной и давно приевшейся пищи, он не позволил мне этого сделать. Он наставил на меня карабин и велел:
      – Вставай.
      Я притворился, что не понимаю, моджахед повторил приказ жестами.
      «Неужели меня требует к себе Латиф?» – пронеслось в голове.
      Даже в условиях полнейшей неизвестности меня обрадовала эта мысль. Она сулила перемены. Я надеялся, что в скором времени мое положение прояснится.
      Кажется, так оно и было, потому что бородач, подождав, когда я встану на ноги, пропустил меня вперед и подтолкнул карабином к выходу. Я послушно двинулся в указанном направлении.
      Переступив порог, я остановился. Привыкшие к тусклому освещению глаза медленно привыкали к яркому солнечному свету. Я поднял голову вверх – высоко надо мной плыли облака. Я всей грудью вдохнул чистого воздуха.
      Охранник снова подтолкнул меня прикладом и произнес:
      – Пошевеливайся.
      Я обернулся и посмотрел на моджахеда. Его лицо было перекошено от злобы.
      – Иди вперед, – сказал он на пушту. Мы направились к дому.
      В помещении, куда привел меня охранник, было более десяти человек. Все сидели на полу, а перед ними на низких столиках стояли всевозможные угощения: касы с шурбо, пиалы с чаем, лепешки, щербет, лежали целые горы, как мне показалось, шашлыков из баранины. При виде такого изобилия у меня закружилась голова, в глазах потемнело, а желудок издал угрожающее урчание. Я остановился, чтобы не потерять равновесие и не повалиться на землю к всеобщей радости моджахедов, которые с нескрываемым любопытством разглядывали меня.
      Охранник подтолкнул меня к центру комнаты. Потом он приказал остановиться, и сам застыл у меня за спиной.
      Вошел повар, которого я видел на рынке у лотка Сохиба. Он бросил на меня быстрый и невыразительный взгляд и проследовал мимо, туда, где восседали бородатые афганцы. Повар нес поднос, на котором стояло невообразимых размеров блюдо с тушберами. Услышав запах, я невольно сглотнул слюну.
      За поваром вошел второй афганец, неся целую охапку теплых лепешек, только что извлеченных из тануры. Он заметил мой голодный взгляд и ехидно заулыбался.
      Я посмотрел на моджахедов, которые сидели на полу. Они уже не обращали на меня внимания – были заняты поглощением пищи.
      – Какие люди к нам пожаловали, – вдруг услышал я голос.
      Он донесся до меня сверху, я повернул голову и увидел, что по лестнице в комнату спускается афганец в длинном восточном халате и чалме. Он приветливо улыбался мне, обнажая ряд острых, как у хищника, зубов. На вид ему было около пятидесяти лет. Невысокого роста, крепкого телосложения… Он говорил по-русски.
      Присутствующие в комнате моджахеды сразу же оживились, и я догадался, что пожаловал сам хозяин дома.
      – Почему вы не приглашаете дорогого гостя к столу? – спросил бородач по-афгански, обращаясь к своим гостям.
      Со всех сторон послышался дружный смех. – Что ты здесь делаешь, дорогой мой? – хозяин подошел ко мне поближе.
      Я не знал, что отвечать на его вопрос.
      – Ты не присаживаешься к столу. Может, ты брезгуешь нашей компанией?
      Он обвел присутствующих долгим взглядом, и те снова засмеялись.
      – Я хочу пить, – сказал я, чувствуя, что мой язык пересох от жажды.
      Афганец посмотрел сквозь меня, подозвал слугу и приказал принести мне попить. Одним глотком я осушил пиалу зеленого чая.
      – Странный человек, – произнес хозяин, повернувшись к гостям. – Он просит пить и совсем не хочет есть.
      Его слова, как и раньше, были встречены хохотом. Я предполагал, что меня пригласили сюда не в качестве почетного гостя, но не мог понять причины такого озлобленного отношения к себе.
      – Что же, если тебе больше ничего не нужно, – продолжал афганец, снова повернувшись ко мне, – то, возможно, ты пожелаешь рассказать этим людям, что ты здесь делаешь?
      – Меня привели сюда, и ты это прекрасно знаешь, – я старался говорить ровным голосом. У меня все еще кружилась от голода голова.
      – Ты хочешь сказать, что пришел сюда не по доброй воле? – с поддельным удивлением спросил бородач. – И ты сам не искал встречи с Латифом?
      Что я мог ему ответить? Я понимал, что он издевается надо мной. И все, что бы я ни сказал, будет встречено в штыки. Поэтому я промолчал.
      – А если ты будешь упорствовать и игнорировать наши вопросы, то тебя изжарят в бараньем жиру, – хозяин наконец снял маску доброжелательности и показал свое зловещее лицо.
      Я до этой поры не знал еще истинной причины моего ареста и решил пойти на хитрость, чтобы наконец прояснить все для себя.
      – А что мне скрывать? – спросил я, глядя в глаза бородачу.
      – Тогда говори правду. Видишь, тебя внимательно слушают, – он обвел рукой моджахедов. – Это очень почтенные люди, их нельзя обманывать.
      – Я никогда и не думал чего-нибудь скрывать, – сказал я. – Наоборот, меня никто не хотел слушать. Я приехал сюда, чтобы заработать денег. Думая, что мои знания могут пригодиться Латифу, я попросил его людей привести меня к этому почтенному человеку. Но вместо этого они схватили меня, жестоко избили и посадили под замок.
      – Ой, как плохо с тобой поступили, – всплеснул руками хозяин. Он ехидно улыбнулся и закачал головой. – Я накажу их, ты не расстраивайся.
      Мне было понятно, что он не верит ни одному моему слову. Но почему, – я не знал этого и собирался выяснить.
      – Значит, ты хотел встретиться с почтенным Латифом?
      – Да, – кивнул я.
      – Зачем?
      – Хотел попасть к хорошему хозяину, который платил бы за качественную работу.
      – И что ты умеешь делать?
      – Я специалист по радиоперехвату, – сказал я. – Но мне хотелось бы поговорить с самим Латифом.
      Моджахед улыбнулся:
      – Я знаю его. Это очень занятой человек.
      Он обернулся к присутствующим и сказал по-афгански:
      – Этот глупец хочет встретиться с Латифом. Бородачи рассмеялись. Мне и без того было ясно, что человек, разговаривавший со мной, был Латифом. Но сейчас мне было выгодно не раскрывать своей догадки.
      – Я попрошу Латифа дать тебе работу, – продолжал моджахед. – Что именно ты хотел бы выполнять, пасти овец или убирать за ними навоз? – он сверлил меня взглядом.
      – Нет, – спокойно ответил я. – Боюсь, что это будет слишком сложно для меня. У меня же военное образование, закончил Высшее инженерное зенитно-ракетное училище.
      – И с этой специальностью ты служил в Пешаваре?
      Я был поражен его осведомленностью.
      – В Пешаваре? – переспросил я, стараясь не выдавать беспокойства. – А где это?
      Моджахед рассмеялся.
      – Ладно, хватит валять дурака, – сказал он и приказал охраннику, который стоял у меня за спиной, привести людей.
      Тот вышел и скоро вернулся с тремя вооруженными до зубов боевиками. Я понял, что дело обстоит хуже, чем я предполагал, и сейчас меня будут пытать. Собравшись с силами, я приготовился к этому испытанию. Боевики обступили меня со всех сторон и молча ждали приказа от хозяина.
      – Значит, ты отказываешься говорить, кто тебя послал и зачем? – спросил тот.
      – А что еще я могу вам сказать?
      – Помогите этому глупцу, – сказал хозяин по-афгански боевикам.
      Те сразу же набросились на меня, закрутили руки за спину и связали их веревкой. Один из них схватил меня за голову и сильно ударил кулаком в затылок. Перед глазами у меня поплыли красные круги, я почувствовал во рту привкус крови.
      – Достаточно? – произнес моджахед.
      – Ты уже вспомнил, кто тебя сюда послал? – спросил снова бородач.
      – Нет, – ответил я и сразу же получил новый удар по голове.
      Бородач отвернулся к своим гостям, а боевики начали избивать меня, нанося удары по всему телу. Скоро я уже не мог сопротивляться и повалился на землю. Хозяин приказал боевикам поднять меня и поставить на ноги. Они исполнили приказ, но двоим из них пришлось поддерживать меня под руки.
      – Я очень не хочу, чтобы ты упрямился, – обратился ко мне моджахед. – Ты воин, и тебе не пристало врать. Учти, мы знаем о тебе все.
      Холодный озноб прошиб мое израненное тело. О чем говорил этот человек? Кажется, он сказал, что ему известно обо мне все. Неужели это правда, и я раскрыт? Нет, такое невозможно, я не мог засветиться, потому что действовал очень осторожно.
      – Как тебя зовут? – спросил моджахед.
      – Виктор?
      – Ты прибыл сюда по заданию КГБ? – его вопрос поразил меня, как гром среди ясного неба.
      – Отвечай! – приказал моджахед.
      – Я не знаю, о чем вы говорите.
      – Тебя послало сюда КГБ?
      – Нет, я прибыл по собственной воле, хотел встретиться с Латифом и наняться к нему на работу, – упорствовал я.
      Боевик, стоявший у меня за спиной, стал выкручивать руки. Я застонал от невыносимой боли. В эту минуту я хотел умереть, лишь бы не испытывать страданий.
      Я заметил в комнате человека со шприцем. Тот приблизился, боевики повалили меня на пол. Закрыв глаза, я приготовился уснуть. Через несколько секунд наркотик, который ввели мне в вену, начал свое действие. Я не ощущал тела, оно теперь было невесомо, перед глазами стояла пелена тумана.
      Я увидел расплывчатое лицо бородача, который допрашивал меня.
      – Ты меня слышишь? – спросил он.
      – Да, – отозвался я.
      – Как ты себя чувствуешь? – его лицо превратилось в сплошную улыбку.
      – Великолепно.
      Дальше он заговорил на афганском:
      – Как твое имя?
      – Виктор.
      – Что ты здесь делаешь?
      – Выполняю задание, – наркотик развязал мне язык.
      – Чье задание?
      – Командира.
      – КГБ?
      – Нет, «Витязя».
      – Какое задание?
      – Я должен убить…
      Я проваливался в кромешную тьму, откуда, казалось, не было возвращения.
      – Кого ты должен убить? – настойчиво спрашивал моджахед.
      Но у меня уже не было сил даже на то, чтобы раскрыть рот.
      – Уведите этого неверного подальше с моих глаз, – приказал боевикам хозяин.
      Они потащили меня по полу к выходу.

      (начало апреля 1992 г.)
 
      И снова потекли бесконечные дни томительного заключения. После допроса меня бросили в сырой погреб, и там я в полном одиночестве пытался обдумать свое положение. Как и прежде, несколько раз ко мне наведывался охранник – приносил лепешки и воду. От этого рациона меня начинало мутить, я проглатывал пресные лепешки и поскорее запивал их водой, чтобы они не застревали в горле. Это несколько поддерживало мои силы, однако не восполняло их. Меня больше не били, и это было единственное обстоятельство, которое как-то обнадеживало в данной ситуации.
      Я вспоминал, анализировал каждый шаг, проделанный от Москвы до Кундуза. О том, куда я отправляюсь и зачем, знали очень немногие. Кто же мог предать меня, выдать в руки противника?
      Сам Латиф дал мне понять, что ему известно о той миссии, которую я здесь выполняю. У меня не было причин не верить ему. Всякий раз мысль о провале приводила меня в ужас. Я мог только догадываться, что собирались сделать со мной Латиф и его люди. Конечно, ничего хорошего знакомство с ними при таких обстоятельствах мне не сулило.
      Размышления о причинах провала ни к чему меня не привели, и я загорелся новой идеей. Я стал помышлять о побеге. Теперь эта мысль неотступно следовала за мной, что бы я ни делал. Только на свободе я мог разобраться во всем и отомстить тем, кто меня предал, и тем, кто держал меня здесь в таких скотских условиях.
      Но что я мог сделать, обессиленный, безоружный, со всех сторон окруженный пустынными горами и моджахедами? Единственным способом выйти из погреба было встретиться с Латифом или, вернее, напроситься на эту встречу. Несколько раз я просил охранников отвести меня к хозяину, но те не обращали на мои слова никакого внимания. Наконец я понял, чем заключается ошибка, и решил поскорее исправить ее.
      Однажды утром, когда охранник принес мне еду, я в очередной раз попросил о встрече с Латифом. Но моджахед, как обычно, проигнорировал мою просьбу. Тогда я принялся кричать изо всех сил, ругать охранника последними словами. В конце концов тот разозлился, принес длинный штырь, который доставал до дна погреба и, вооружившись им, начал охоту за мной. Я ловко уворачивался от ударов, бегая по камере. Это приводило охранника в ярость. Мне же только того и требовалось. Я должен был разозлить его так, чтобы он потерял над собой контроль. Скоро он начал рычать, как бешеная собака. Это был сигнал к решительным действиям с моей стороны. Я подбежал к штырю, попытался его ухватить, но с первой попытки ничего не вышло. Тогда я повторил попытку. На этот раз мне удалось крепко схватиться за штырь. Я стал отбирать его у моджахеда. Положение у меня было более выгодное, чем у моего противника – я находился внизу. Упрямый моджахед никак не хотел выпускать свое оружие из рук. Я дернул за штырь посильнее, моджахед не удержался и свалился ко мне в погреб. Пока он лежал на земле, я отбросил ненужный мне штырь и приблизился к врагу. Тот повернулся на бок и хотел было встать на ноги, но я одним ударом в лицо сломал ему нос. Моджахед потерял сознание.
      Я же принялся кричать, подзывая к себе других моджахедов. Они не заставили себя ждать, прибежали на мой крик и, увидев, что я сделал с их приятелем, наставили на меня оружие. Такой поворот событий не был для меня неожиданностью. Я приставил к горлу своего пленника его же собственный нож и сказал на пушту:
      – Позовите сюда главного, а не то я перережу вашему дружку горло.
      Моджахеды стали тихонько переговариваться между собой. Я не мог разобрать их слов. Вскоре один из охранников исчез. Вероятно, побежал звать кого-нибудь на помощь. Остальные, их было трое, остались возле погреба караулить меня.
      Мой план удался. Моджахед привел человека Латифа, которого я видел еще в тот злосчастный вечер, когда Шокар и Ахмад привели нас с Сохибом сюда.
      – Что тебе нужно? – спросил он.
      – Я хочу говорить.
      – Это я уже понял. Отдай нам нашего человека, и мы выслушаем тебя.
      Мой пленник начал приходить в себя, он зашевелился и открыл глаза. Я снова ударил его по голове – он потерял сознание.
      – Ты поступаешь нехорошо, – сказал человек Латифа.
      Я промолчал. Он немного подумал, а потом спросил:
      – Хорошо, с кем ты хочешь говорить?
      – С главным.
      – Кого ты имеешь в виду? – удивился он.
      – Я хочу говорить с Латифом, – произнес я отчетливо, выделяя каждое слово.
      Брови афганца удивленно взмыли вверх.
      – Что же ты ему хочешь сказать?
      .– То, чего не сказал в прошлый раз, – уклонился я от прямого ответа, надеясь, что некоторая неопределенность заинтригует его.
      – Я передам твою просьбу хозяину, – пообещал афганец. – А ты отдай нам нашего человека.
      Пленник уже был мне не нужен, я достиг своего, меня услышали.
      – Только если ты прикажешь, чтобы твои верные псы не вздумали делать глупости.
      Афганец еле заметно кивнул моджахедам. Те сбросили в погреб веревку. Я обвязал ею тело пленника. Скоро его убрали наверх.
      Человек Латифа ушел. Я надеялся, что пройдет минута-другая, и он возвратится за мной, но я ошибался. Проходили часы, а его все не было. Наконец я разочаровался, подумав, что мне никогда не удастся выбраться из чертового погреба. Вечером даже не принесли положенный паек, и я решил, что меня ожидает голодная смерть.
      За мной пришли ночью, когда я уже дремал. Двое охранников спустили в погреб веревочную лестницу. Я быстро поднялся по ней и только наверху увидел, что они не одни. Сопровождать меня в дом было поручено четверым вооруженным до зубов боевикам.
      Те привели меня в дом и втолкнули в небольшую комнату, где дожидались несколько человек. Среди них я узнал тех двоих, что следили за мной в Мазари-Шерифе и Латифа. Двоих других я никогда не видел.
      – Я слышал, что ты хотел со мной говорить, – сказал Латиф. – Я готов выслушать тебя, только с одним условием: на этот раз ты не будешь ничего придумывать, а расскажешь всю правду.
      Я молча кивнул.
      – Учти, нам известно о тебе больше, чем ты думаешь, – улыбнулся Латиф, указывая на двоих парней, которые следили за моими первыми шагами по афганской земле.
      В комнату вошел человек Латифа. Как я позже узнал, это был помощник хозяина, без которого тот не делал ни единого шага.
      – Что бы вы хотели услышать от меня? – спросил я, глядя на Латифа.
      – Вот тебе и раз! – воскликнул он. – Ты так добивался встречи со мной, а теперь не знаешь, что говорить?
      Он рассмеялся мне в лицо.
      – К сожалению, я знаю не так уж много.
      – А нам и не надо слушать тебя до восхода солнца. Ты скажи о главном, кто тебя послал сюда и зачем?
      Я лихорадочно соображал, стоит ли говорить всю правду. Латиф и так знал, что я русский шпион. Мне хотелось докопаться до истины, узнать, кто меня предал.
      – Я – агент русской внешней разведки, – начал я свое признание. – Меня отправили сюда с конкретным заданием: поступить на службу к кому-нибудь из полевых командиров и узнать все, что касается беженцев.
      Я остановился и посмотрел на слушавших меня людей. На их лицах читалась заинтересованность. Латиф одобрительно качал головой.
      – И все? – вдруг спросил он.
      – Вы же просили говорить по сути дела.
      – А в отношении оппозиции?
      – Какой оппозиции? – притворился я, будто не понял вопроса.
      Латиф сделал знак боевикам, стоящим за моей спиной. Один из них вышел вперед и нанес сильный удар кулаком в живот. Я вскрикнул, покачнулся, но удержался на ногах.
      – Дальше! – приказал помощник Латифа.
      С этими ребятами шутки были плохо, я продолжал:
      – Относительно таджикской оппозиции я должен был узнать, какие у нее связи с лагерями беженцев, нет ли с их стороны вербовки людей в число боевиков, которых посылают через границу.
      Я говорил быстро, чтобы выглядело более правдоподобно.
      – Ты лжешь! – воскликнул Латиф.
      И на меня тотчас обрушился новый удар, на этот раз в спину. Я выдавил из себя подобие улыбки.
      – Ах, тебе весело? – воскликнул помощник Латифа. Он посмотрел на своего хозяина, и тот утвердительно кивнул. Дальше последовали частые удары от боевиков. Они молотили меня руками и ногами по всему телу, пока не устали, они даже не заметили, что я потерял сознание.
      Очнулся я оттого, что меня окатили холодной водой.
      – Ну, как? – склонился надо мной помощник Латифа. – Оклемался?
      Я приоткрыл глаза, но тут же закрыл их – яркий электрический свет ослепил.
      – Поднимите его и приведите в порядок, – услышал я приказание Латифа.
      В ту же минуту двое боевиков подскочили ко мне и поставили на ноги.
      – Открыть глаза! – приказал помощник Латифа. Я повиновался.
      – Нам некогда, мы хотим слышать правдивый рассказ о том, зачем ты проник на нашу территорию, – продолжал он.
      Я перевел дыхание и с трудом произнес:
      – Я не лгу. Меня действительно завербовали для этой работы. Единственное, о чем я не сказал с самого начала, так это то, что должен был в случае успешного внедрения разведать пути выхода на оппозицию и за вознаграждение в двадцать тысяч американских долларов убрать самого предводителя оппозиционеров.
      У меня закружилась голова, и я замолчал.
      – Вот это уже ближе к истине, – довольно произнес Латиф. – Теперь расскажи нам о своих сообщниках.
      – У меня их нет. Я действую в одиночку.
      – Такого не может быть, – не поверил помощник Латифа.
      То, что я сказал, было правдой. Мне не были нужны помощники. Но как я мог объяснить это Латифу и его окружению? При одной мысли, что мне придется доказывать эту истину, меня замутило.
      – Пить, дайте мне пить, – попросил я.
      – Сначала ты расскажешь нам о сообщниках, – злорадно ухмыльнулся помощник Латифа.
      – Делайте, что хотите, но я сказал вам правду, – вздохнул я.
      Вероятно, эти слова подействовали на моих истязателей. Латиф приказал принести воды. Боевик протянул пиалу с какой-то вонючей жидкостью, напоминающей помои, и я опустошил ее в один миг, не обращая внимания на вкус и цвет.
      – Кто такой Сохиб? – снова спросил помощник Латифа.
      Я старался понять, что он имел в виду. Наконец, догадавшись, что Сохиба считают моим помощником, сказал:
      – Это таджикский беженец.
      – Какую роль он играл в твоем плане?
      – Никакую. Я не знал его раньше – познакомился на базаре в Кундузе.
      – Странно, – задумчиво произнес Латиф. – Как ты докажешь это?
      – Он заговорил со мной на русском языке. Поэтому я попросил парня помочь связаться с людьми Латифа.
      – Это похоже на правду, – сказал Латиф, прищурив правый глаз.
      – Это правда, – уверенно произнес я, глядя в глаза своему палачу.
      Он пристально посмотрел на меня, словно хотел проникнуть в мое сознание и узнать, не утаил ли я чего. Меня смертельно утомил допрос. Еще утром я надеялся, что, выйдя из погреба, смогу убежать. Сейчас эта мысль не приходила в голову. Единственное, чего мне хотелось в этот момент, – снова оказаться в погребе, где не было ни Латифа, ни его моджахедов, причиняющих дикую боль.
      – Господин Латиф дарует тебе жизнь, – вдруг сказал помощник хозяина. – Но это решение может измениться в любую минуту. Ты понял? – он сверлил меня взглядом.
      – Да, – ответил я.
      – А теперь можешь идти, – произнес Латиф и лениво взмахнул рукой в направлении двери.
      Моджахеды развернули меня и подтолкнули к выходу. Моя жизнь зависела от этих людей, но я все же рискнул задать вопрос, которым мучался долгое время.
      – Подождите, – произнес я, снова поворачиваясь к Латифу. – Я в ваших руках и сказал то, что вы хотели услышать. Откройте же, кто меня предал, от кого вы узнали о моей миссии?
      Латиф был удивлен моей отчаянной храбрости. Некоторое время он молча смотрел на меня, а потом сказал:
      – Я люблю смелых людей и удовлетворю твое любопытство. Ты молодой, рус, и можешь не понимать одной вещи – в мире нет ничего бесценного, все Имеет свою цену. Это главный жизненный закон, от которого еще никому не удавалось убежать, даже Москве, которая послала тебя сюда.
      У меня перехватило дыхание. Слова Латифа были жестоки и означали, что люди, пославшие меня в этот ад, сами же и отдали меня в руки врагов. У меня не было причин не верить Латифу. Теперь все сходилось. Интересно, знал ли полковник Филатов, провожавший меня на задание, что моя судьба предрешена, что я никогда не вернусь обратно. И никогда не увижу жену, ребенка, который уже должен был родиться. За все время, что я находился в плену, я старался не думать ни о Марине, ни о ребенке. Это была запретная тема. Теперь же, когда я узнал причину своих мучений, в казалось бы безвыходной ситуации, перед моими глазами возник образ жены. И это возвратило меня к жизни. – Спасибо за информацию, – улыбнулся я Латифу. Тот отвернулся, а меня увели из комнаты.

      (апрель – август 1992 г.)
 
      Я по-прежнему оставался узником Латифа. Меня удивляло, что он, зная, кто я и зачем прибыл в Афганистан, не предпринимал по отношению ко мне никаких действий. Такое поведение Латифа было для меня большой загадкой. Я предполагал, что он держал меня до подходящего момента, чтобы при случае продать таджикам или обменять на своего человека, находившегося в плену у моих соотечественников.
      Поначалу я еще надеялся, что полковник Филатов не знает о заговоре руководства, продавшего агента врагу, и что он, как только узнает о моих неприятностях, сделает все возможное, чтобы спасти меня. Но проходили дни, которые складывались в бесконечные месяцы, а изменений не было. И я отказался от иллюзий и стал надеяться только на собственные силы. С каждым новым проведенным в заключении днем в моей душе нарастала ненависть к предателям, прямо-таки жаждал мести.
      После второго допроса у Латифа меня стали выводить на прогулку. Она продолжалась всего полчаса, после чего охранник снова возвращал меня под замок. Пользуясь удобным случаем, я оценивал реальные шансы на побег. Я не думал оказывать сопротивление моджахедам, стараясь расположить их к себе или ослабить их внимание.
      Однажды, когда Латифа и его боевиков не было, о чем свидетельствовало отсутствие охраны у дома, я решился бежать.
      Со своим провожатым я надеялся справиться в одну секунду, а, когда завладею оружием, был готов уложить еще до двух десятков моджахедов. Главное, чтобы хватило боеприпасов.
      Охранник не помышлял о моих намерениях. Он уныло плелся метрах в пяти от меня. Я незаметно свернул с обычного пути, по которому всякий раз водил меня охранник, и пошел в сторону изгороди. За ней размещалась техника. Провожатый не сразу отреагировал на изменение маршрута, но, заметив, бросился ко мне, показывая жестами, чтобы я вернулся. Он растерянно огляделся по сторонам, желая найти поддержку, но рядом никого не оказалось. Я не стал медлить и бросился на него. Сильным ударом кулака по голове я повалил его на землю, снял с груди автомат и еще раз стукнул охранника по голове прикладом. Затем я оттащил тело к изгороди. Теперь мне нужно было завладеть техникой. Я побежал вдоль изгороди, стараясь держаться ближе к строениям. Я слышал бешеные удары своего сердца. Момент освобождения казался мне таким близким!
      Но я просчитался. Из-за строения прямо на меня шел Ахмад.
      – Куда это ты так торопишься? – спросил он у меня.
      Он гадко осклабился, видя разочарование на моем лице.
      – С дороги, сука! – наконец пришел я в себя! Ахмад наставил на меня карабин, готовый в любую секунду выстрелить. Казалось бы, ситуация была безвыходной. Но тут я вспомнил первую ночь, проведенную в этом жутком месте. Тогда Шокар и Ахмад издевались надо мной, как хотели. Шокар был убит, теперь очередь была за его приятелем. Я молниеносно метнулся в его сторону и бросился под ноги. Такого маневра Ахмад не ожидал, он повалился на землю. Держа автомат двумя руками, я резким ударом приклада сломал ему челюсть.
      – Гнида вонючая, – зашипел я ему прямо в окровавленное лицо. – Не нравится? На, получи еще, – и я нанес смертельный удар.
      Послышались встревоженные крики моджахедов. «Они нашли труп охранника», – пронеслась в голове догадка.
      Теперь медлить было нельзя. Я побежал к воротам, за которыми находилась техника; позади слышались вопли приближающихся моджахедов. Они не стреляли, уверенные, что возьмут меня живьем. Можно было укрыться за броней танка, но на нем далеко не уедешь. Я бросился дальше. Начали раздаваться редкие выстрелы. Добежав до грузовика, я упал на землю и спрятался за колесами. Я проверил запас боеприпасов и обнаружил, что имею меньше половины рожка патронов, при этом я помянул крепким словом охранника, словно он был виновен в моих неприятностях.
      «Держись, Русич, – приказал я себе. – Это твоя единственная возможность вырваться из ада».
      Я перевел автомат на режим одиночных выстрелов, чтобы экономить патроны, и пополз по-пластунски к последней машине. В этот момент я заметил недалеко бегущего моджахеда и выстрелил, тот упал.
      – Один готов, – радостно прошептал я.
      Послышалась автоматная очередь. Вскоре боевики показались в поле моего зрения, их было много. Я старался экономить патроны, подпускал моджахедов поближе и только тогда открывал «огонь». Я уложил семерых и заметил, что патроны кончились. Теперь следовало надеяться только на чудо.
      Моджахеды окружали меня. Я затаил дыхание и ждал. Живым даваться в руки я не собирался, зная, что не смогу выдержать новых пыток…
      Я пришел в себя от острой боли под лопаткой, попытался открыть глаза, но не увидел света.
      «Наверное, я уже мертв», – подумал я.
      Пошевелившись, я ощутил острую боль во всем теле. Это был верный признак, что я еще жив. Я не знал, где находился и что со мной происходило. Воздуха не хватало.
      Собрав последние силы, я заставил свое тело слушаться приказаний. Превозмогая боль, я приподнялся с земли, но не мог устоять на слабых ногах и снова повалился навзничь. Ощупав рукой пространство вокруг себя, я пришел к выводу, что нахожусь в какой-то пещере. Кругом были камни – большие и маленькие, похожие на щебень.
      Лежа на земле, я продолжал ощупывать перед собой землю и пополз по-пластунски вперед. Вскоре я уперся руками в валун огромных размеров. В полном отчаянии я стал колотить камнем, подвернувшимся под руку, по валуну. Никогда в жизни я еще не испытывал такой безысходности, как сейчас.
      Вдруг я услышал приближающиеся шаги. Еще через несколько секунд пещеру наполнил тусклый свет керосинового фонаря. Я заметил двоих незнакомцев, которых до этого момента никогда не видел, и быстро закрыл глаза.
      Незнакомцы подошли ко мне и осветили лицо фонарем. Мне удалось не выдать себя.
      – Ты посмотри, Ровшан, он еще не пришел в себя, – сказал один.
      – Не мудрено, он потерял много крови, возможно, он вообще не выкарабкается, – ответил тот, которого звали Ровшаном.
      С этими словами он пнул меня ногой. Я едва сдержался, чтобы не вскрикнуть.
      – Может быть, он уже умер? – спросил Ровшан. Второй незнакомец не ответил.
      – Мухиб, – обратился к нему Ровшан, – пойди, доложи хозяину, что наш пленник умер.
      – А если нет? – упрямо спросил Мухиб. – Если он еще жив? Ты что же, хочешь, чтобы хозяин мне голову открутил?
      На некоторое время воцарилось молчание. Я притворялся мертвым, чтобы узнать, где нахожусь.
      – Что же делать? – спросил Ровшан.
      – Сейчас проверим, – ответил Мухиб.
      Я приготовился к очередному пинку ногой и весь сжался, но Мухиб склонился надо мной, взял руку и стал проверять пульс.
      – Да нет, он еще жив, – сказал он приятелю. – Слава Аллаху, ты же знаешь, что Собзали этот русский нужен живым.
      При упоминании этого имени я едва не вскочил. Собзали! Он был полевым командиром таджикской оппозиции, в доверие к которому я должен был втереться, стать одним из его преданных наемных боевиков, а затем выполнить свою миссию – через него выйти на главаря таджикской оппозиции и устранить его.
      – Да, знаю, – сказал Ровшан. – Но он такой слабый, что сомневаюсь, пригодится ли он вообще.
      – Я слышал, – стал говорить шепотом Мухиб, – что для Собзали нет большой разницы, в каком он состоянии. Главное – чтобы русский был живым.
      – Интересно, для чего он ему понадобился?
      – Не знаю.
      Только сейчас до меня дошло, что я нахожусь в руках таджиков. Ровшан и его приятель Мухиб разговаривали на таджикском, который очень похож на афганский язык, упоминали имя Собзали. Я стал судорожно соображать, как мог оказаться в плену у таджиков, но мой уставший мозг не выдвигал ни одной подходящей идеи.
      – Ладно, – произнес Мухиб, – пойдем, доложим Собзали, что русский жив.
      Ответа не последовало. Скоро я услышал удаляющиеся шаги. Таджики ушли, а я открыл глаза. Вокруг была кромешная тьма.
      Дальше была каторжная, изнурительная работа. Я вместе с другими пленниками добывал руду. Сколько времени продолжалось все это, мне было неизвестно. Но однажды ко мне в пещеру привели врача. Он осмотрел все еще не зажившую рану на моем плече, промыл ее и перевязал. Такое внимание насторожило меня, я попытался заговорить с врачом, но тот не пожелал меня слушать. Он ушел. Я недолго оставался один, появился Мухиб, которого я узнал по голосу, с миской шурпы.
      – Ешь, русская собака, – сказал он. – Да побыстрее, тебя ждет Собзали.
      В пещере было светло: к стене прикрепили горящий факел, и теперь я мог разглядеть Мухиба. Ему было около сорока лет, на смуглой щеке виднелся глубокий шрам.
      – А кто такой Собзали? – спросил я у него.
      – Ты скоро с ним познакомишься, – коротко ответил Мухиб.
      Он больше не разговаривал со мной, подождал, пока я поем, забрал посуду и вышел.
      Я ждал встречи с Собзали, человеком, который наверняка знал о моих планах и от которого зависела моя судьба. Из разговора Мухиба и Ровшана я знал, что Собзали хочет использовать меня в своих целях и мучился вопросом, что на этот раз уготовила мне судьба.
      Я лежал на холодном полу пещеры и размышлял, пока за мной не пришли двое вооруженных таджиков, чтобы сопроводить к своему хозяину. Мы вышли из пещеры. На улице была ночь. Я вдохнул полную грудь свежего воздуха и пошатнулся, едва устоял на ногах. У входа в пещеру нас поджидали еще два боевика. Они, как и первые, были вооружены автоматами Калашникова.
      Перед тем как спустить меня с гор и доставить к командиру, боевики связали мне руки за спиной, а на глаза надели плотную повязку. Двое парней подхватили меня под руки, а остальные шли позади. Такие меры предосторожности были лишними – я не имел сил, чтобы убежать сейчас.
      Когда мне развязали руки и разрешили снять повязку, я увидел, что нахожусь в просторной, ярко освещенной пещере, убранной цветастыми коврами. Сопровождавшие боевики удалились по тоннелю-коридору и оставили меня одного.
      Вдруг на одной из стен отвернулся ковер, закрывавший вход в другое помещение, и появился человек среднего роста, с черной густой бородой, одетый в защитный военный костюм офицерского покроя. У него было смуглое лицо, невысокий лоб, густые черные брови и такие же черные, аккуратно уложенные волосы. Я узнал Собзали, портрет которого видел в Москве.
      Пройдя через всю пещеру, он уселся в одно из кресел возле небольшого письменного столика.
      – Виктор Тарасенко? – спросил Собзали.
      Я никак не ожидал такого активного начала и продолжал хранить молчание.
      – Почему ты не отвечаешь на мой вопрос? – он говорил по-русски. – Или за время скитаний ты позабыл свое настоящее имя, Русич?
      Сомнений не было, этому бородатому таджику была известна вся моя подноготная. Я проглотил набежавшую от волнения слюну и сказал:
      – Нет, память не оставила меня.
      – Это очень хорошо, – по-приятельски улыбнулся Собзали. – Значит, мы сумеем договориться.
      – Это о чем? – насторожился я.
      – Об этом узнаешь попозже. Сейчас я хочу услышать кое-что от тебя.
      Он сделал небольшую паузу и продолжил:
      – Или ты собираешься рассказывать мне те же сказки, что сочинял для моих друзей-афганцев?
      – А что я имею в том и другом случае? – поинтересовался я.
      Собзали рассмеялся.
      – Мне говорили, что ты храбрый воин. Оказывается, что ты еще умный человек, обладающий чувством юмора.
      – Значит, меня ждет смерть в любом случае? – высказал я свою догадку.
      Собзали задумался.
      – Возможно, я помогу тебе, если ты ответишь на один вопрос.
      У меня не было выбора, я решил быть откровенным, чтобы взамен получить интересующую меня информацию.
      – Кого из главарей таджикской оппозиции ты должен был убить? Химматзода или Тураджонзода? Отвечай!
      Я растерянно заморгал глазами.
      – Отвечай! – властно повторил Собзали.
      – Не знаю, – честно признался я.
      Не мог же я сказать Собзали, что он выдал, сам того не зная, нужную мне информацию.
      На крик вбежали двое боевиков. Они уставились на хозяина, готовые по его приказу разорвать меня на части.
      – Позовите ко мне Чавхора.
      Один из охранников выбежал исполнять поручение. Второй остался на месте.
      – Ты тоже можешь идти, – сказал Собзали, показывая ему на дверь.
      – Итак, ты собираешься отвечать на мой вопрос? – снова обратился он ко мне.
      Я пошел на хитрость:
      – Ответь сначала на мой вопрос.
      – Что?! – вскричал Собзали. – Как ты осмелился просить меня об этом?
      Я молчал. Он успокоился наконец:
      – Что ты хотел от меня узнать?
      – Кто меня выдал?
      – Ах, это… – улыбнувшись, сказал он, словно речь действительно шла о пустяке. – Пожалуйста: твое московское руководство.
      – Но зачем?
      – Это уже второй вопрос. Теперь отвечай на мой, как мы и условились.
      – Я не знаю, – произнес я.
      Собзали был в бешенстве. Он набросился на меня и ударил кулаком в лицо. Я почувствовал запах крови, которая ручьем полилась из разбитого носа. В этот момент вошел Чавхор. Он бросился на помощь хозяину, но Собзали остановил его жестом.
      – Сделай этому паршивцу укол, – приказал он Чавхору.
      – У меня есть только аминазин, но он…
      – Я тебе сказал, – перебил его хозяин, – сделай ему укол. Меня не волнует, как он называется. Главное – развязать ему язык, – он ткнул пальцем в мою сторону.
      Чавхор быстро наполнил шприц и направился ко мне. Я кричал, сопротивлялся, но прибежавшие на шум боевики навалились на меня и помогли Чавхору. Как только тот ввел раствор в вену, я почувствовал слабость, и у меня подкосились ноги. Боевики отпустили меня, я грохнулся на пол.
      – Что ты сделал? – испугался Собзали. – Ты умертвил его?
      – Нет, – ответил Чавхор. – Но теперь он несколько дней не сможет передвигаться. Спрашивайте его скорее, а то отключится.
      Собзали наклонился ко мне и заглянул в глаза.
      – Кого ты хотел убить, Виктор? – спросил он ровным и даже каким-то ласковым голосом. – Химматзода или Тураджонзода?
      Мне казалось, что я присутствую на спиритическом сеансе.
      – Кого прикажут, мне все равно, – ответил я безразлично и провалился в небытие.

      (23–24 августа)
 
      Через несколько дней боевики снова привели меня на допрос к Собзали.
      – Знаешь, какой сегодня день? – спросил он.
      – Я давно потерял счет времени.
      – Сегодня двадцать третье августа, – сказал Собзали, но я не мог понять, зачем.
      Собзали сделал небольшую паузу, потом снова спросил:
      – Хочешь работать на меня?
      – Что? – я был сильно удивлен.
      Поверить в такое было невозможно. Чтобы сам Собзали, который знал, с какой миссией я прорывался в Таджикистан, предложил работу – такое казалось нереальным.
      – Почему ты молчишь? – снова спросил он.
      – Я думаю.
      – По-моему, в твоем положении думать – глупо. В прошлый раз ты сказал, что тебе все равно, кого убивать. Ведь это правда, Русич? – он уставился на меня своими маленькими злыми глазами.
      Я молча кивнул в ответ. Хотя в этот момент мне хотелось убить его.
      – У меня появилась для тебя неплохая работа. Если справишься с ней, я подумаю, что можно для тебя сделать, – он на минуту задумался и продолжал:
      – Сейчас выезжаем в один город, а завтра, если повезет, возвратимся обратно. Может быть, даже не все.
      И он довольно улыбнулся.
      Я поразмыслил. У меня было мало оснований думать, что Собзали говорит правду. Скорее всего, он хотел подставить меня и именно для этого выкупил у афганцев.
      – А кого нужно убрать? – поинтересовался я.
      – Там посмотрим, – уклонился он от ответа.
      Сейчас у меня не было сомнений, что Собзали предлагает мне грязное дело, хочет повесить на меня совершенное оппозицией или им лично преступление. Им нужен живой убийца, да к тому же русский. Смотри, мол, кто здесь работает. Оппозиционеры останутся чистыми, а меня отдадут в руки правосудия. Но кого же собирается убить Собзали? Президента? Нет, это слишком рискованно. Кого-нибудь из высокопоставленных чиновников? Эта версия показалась мне более логичной.
      – Я вижу, что ты согласен, – прервал мои размышления Собзали.
      Он не получил ответа и, по всей видимости, не был огорчен этим обстоятельством. Он знал, в каком безвыходном положении я нахожусь. Я же подумал о том, что, возможно, мне удастся предотвратить преступление, предупредить жертву. И в награду тот поможет мне бежать из Таджикистана.
      Двое боевиков связали мне руки и подтолкнули вперед. Глаза мне больше никто не закрывал. Это был верный признак того, что здесь меня больше не рассчитывали увидеть.
      «Моя карта бита, – думают они. Но мы еще посмотрим, кто возьмет верх».
      Пройдя ущельем, мы спустились к подножию горного склона и попали на равнину, поросшую травой и деревьями, которых я не видел целую вечность. Здесь нас ждала «Волга». Меня затолкнули на заднее сидение, и скоро мы тронулись в путь. Один из боевиков сидел рядом с водителем, двое других расположились слева и справа от меня.
      Вечером мы приехали в Душанбе. Проехав весь город, машина остановилась. Это была окраина Душанбе – старые заброшенные кварталы.
      Хозяин, встретивший нас, был суетлив и немногословен. Он определил места, где и кому спать, и быстро исчез из дома, оставив за боевиками полное право распоряжаться его собственностью. Боевики дали мне поужинать, а потом надели" на ногу колодку с цепью, прикованной к стене, указали на циновку, предназначавшуюся для сна, сами устроились рядом со мной. Учитывая эти обстоятельства, я даже не помышлял о побеге.
      Утром боевики, переодетые в милицейскую форму, разбудили меня и приказали быстро собираться. Я не стал спрашивать, куда они собираются меня отвезти, зная, что они все равно не ответят.
      Сначала мы шли по узким улочкам пешком, а потом сели в «Волгу», которая вчера доставила нас в город. Машина остановилась у большого здания.
      – Выходи, – приказал мне один из боевиков.
      Я повиновался, и мы направились к зданию. Остальные боевики тоже покинули машину и пошли за нами следом. По лестнице черного хода мы поднялись на третий этаж здания. Боевики держались подальше от окон, стараясь быть незамеченными. Я не находил в их поведении ничего подозрительного, пока один из парней не подозвал меня к себе. Он стоял у окна, но не смотрел на улицу.
      – Смотри, – сказал он, когда я подошел, и указал на противоположную сторону улицы.
      Я увидел двухэтажный особняк, утопающий в зелени. Усадьба была обнесена высоким кирпичным забором. Во дворе и возле дома никого не было видно. Мне почему-то подумалось, что он принадлежит какому-нибудь министру или одному из приближенных к президенту людей. Первоначальное предположение о том, кого я должен был убить, оправдывалось.
      – Сможешь отсюда попасть с первого выстрела? – спросил боевик.
      – Смотря из чего, – деловито ответил я.
      – Карабин с оптикой. Я утвердительно кивнул.
      – Хорошо, теперь отойди от окна, – снова приказал он мне и посмотрел на часы. – Будем дожидаться клиента.
      «На что рассчитывает Собзали? – думал я. – Он не показался мне глупым человеком. А если так, то он не мог полагаться на пленника в решении такой важной проблемы. А что, если я вдруг нарочно промахнусь? Тогда дело провалится». В моих размышлениях отсутствовало одно очень важное звено, которое я никак не мог нащупать.
      Боевик, с которым я только что разговаривал, снова посмотрел на часы и выглянул в окно. Я последовал его примеру.
      В этот момент к особняку подъехала черная «Волга». У меня возникли нехорошие предчувствия. Я наклонился вперед, чтобы разглядеть человека, выходившего из машины. В следующее мгновение я прямо-таки остолбенел. Водителем «Волги» был не кто иной, как наш вчерашний хозяин, в доме которого мы останавливались на ночь. Я хотел было повернуться к боевикам, но в тот же миг получил сильный удар чем-то тяжелым по голове и упал на пол с рассеченным затылком.

      (конец августа – сентябрь)
 
      В тюремном изоляторе было невыносимо душно. Человек в белом халате совал мне под нос нашатырь. Я открыл глаза. Очень болела голова. Я дотронулся до нее рукой. Она была перебинтована.
      – Где я? – спросил я у врача.
      – А ты что же, не знаешь, куда за такие дела отправляют?
      – За какие дела?
      – За убийство Генерального прокурора! – разъяснил мне ситуацию врач.
      – Это не я, – испуганно произнес я.
      – Мне ты можешь ничего не рассказывать. На это есть следователи, прокурор. Кстати, тебя уже дожидается следователь по особо важным делам.
      В маленьком кабинете, куда меня привели на допрос, стояли один стол и два стула. За столом сидел следователь и делал какие-то записи. Он даже не взглянул в мою сторону, когда я вошел в кабинет. Я стоял у входа около двадцати минут и смотрел на следователя. Он так ни разу и не поднял головы, продолжал усердно писать.
      Наконец мне это надоело, и я произнес:
      – Долго будет продолжаться это безобразие? Следователь поднял на меня свои маленькие рыбьи глазки поверх очков и некоторое время внимательно рассматривал. Потом он снова вернулся к своему занятию.
      Я решил, что оказался в незавидном положении, и этот безмозглый чиновник никогда не поверит в то, что я не совершал преступления. Я прошел к стулу и без разрешения сел. Следователь уставился на меня испепеляющим взглядом.
      – Простите, вы были так заняты, что я не решился вас беспокоить, – нагло сказал я.
      – Заткнись, – остановил он меня. – Не то позову охрану… Ты прибыл в Душанбе около двух недель назад, – начал излагать факты следователь. – В тот же вечер, как свидетельствует протокол милиции, ты устроил драку в нетрезвом состоянии в общественном месте. Ты засветился, дорогой мой.
      – И что из этого следует? Кто докажет, что это был я?
      – У нас есть свидетели.
      – Их можно купить. Возможно, у вас найдутся свидетели, которые покажут, что я ограбил ювелирный магазин, убил шесть стариков и двадцать беззащитных младенцев, только эти сказки не понравятся серьезным вершителям правосудия.
      Следователь протянул руку к кителю, достал из кармана пачку сигарет, вынул одну и закурил.
      – Дальше… – он выпустил в потолок облачко дыма. – Несколько дней о тебе ничего не было слышно. Предполагается, что ты ездил по своим делам в южные районы страны, – он перелистал несколько страниц и продолжал: – За три дня до совершения преступления ты встречался со своей жертвой на его загородной даче. Нам еще предстоит узнать, зачем.
      Вдруг я понял, почему он не ведет допрос, а несет всякую чушь – он просто хочет рассказать мне мою легенду.
      – Есть предположения, что ты ездил в Нурек или же в Яван, – продолжал следователь. – Кстати, Нурек – родина покойного Генерального прокурора.
      – Спасибо за информацию, – вставил я.
      – Ты что же это, умник, разговариваешь со мной в таком тоне? Думаешь, у меня нет против тебя доказательств?
      Я нисколько не сомневался, что эти доказательства у него были, тщательно задокументированные и выведенные каллиграфическим почерком.
      – Вот, пожалуйста, – начал нервничать следователь. – Это – протокол твоего допроса в отделении милиции, – он потряс в воздухе исписанным листом бумаги.
      – И на нем есть моя подпись?
      – На нем есть твое описание, заверенное патрульным и дежурным по отделению, а также засвидетельствован твой отказ подписаться. И эти конкретные люди в суде дадут показания не в твою пользу.
      Я слабо улыбнулся, стараясь скрыть волнение.
      – А вот это, – следователь достал из пухлой папки другой лист, – показания водителя прокурора, где он пишет, что за три дня до убийства отвозил прокурора на его загородную дачу, где тот должен был встретиться с важным человеком… Этим человеком, между прочим, был ты, – указал на меня пальцем следователь. – Ты думаешь, что такому почтенному человеку, каким является водитель покойного прокурора, меньше поверят, чем тебе, дебоширу и хулигану, наемному убийце?
      Некоторое время он сверлил меня глазами.
      – Признайся, сколько тебе заплатили, чтобы ты убил Генерального прокурора?
      – А почему ваш водитель не написал о нашей с ним встрече, – вместо ответа на его вопрос спросил я.
      – Это когда? – заволновался следователь.
      – Вчера вечером. Он дал ночлег мне и нескольким вооруженным боевикам.
      На смуглом азиатском лице следователя появились бисеринки пота, он нервничал:
      – У тебя нет другого выхода, только признаться.
      – В чем? – удивился я. – Ведь мне даже не представили обвинения.
      – Он порылся в своих бумагах и зачитал:
      – «В связи с изложенным выше следует: подозреваемый вошел в контакт с Генеральным прокурором и, скорее всего, шантажируя его какими-то фактами, склонял к содействию и оказании помощи в провозе через нашу республику большой партии наркотиков на территорию России, что в значительной степени подтверждается фактами пребывания подозреваемого на протяжении последних двух недель в городе Душанбе, а затем в Нуреке и снова в Душанбе»…
      Я слушал весь этот бред, и мне становилось не по себе при одной мысли, что кто-то мог состряпать на меня подобную глупость, и что, скорее всего, остальные стражи закона примут ее за чистую правду.
      – Если будет нужно, мы найдем в Москве твоих приятелей, которые переправили тебя в Таджикистан, – добавил следователь.
      Дела мои были плохи. Я едва выбрался из одной передряги, как попал в другую, еще более опасную.
      – Так ты согласен с изложенными фактами? – нетерпеливо спросил следователь.
      – Нужно быть ненормальным или самоубийцей, чтобы пойти на такое, – ответил я.
      – Через день-другой ты будешь сожалеть о своих словах, – угрожающе посмотрев на меня, сказал следователь.
      Он встал из-за стола и, подойдя к двери, открыл ее. Я увидел широкоплечего охранника двухметрового роста и догадался, что будет дальше.
      Потянулись бесконечно долгие дни допросов и пыток. На смену первым двоим амбалам пришли новые, затем их сменили другие. В промежутках между «процедурами» в камеру пыток заглядывал уже знакомый мне следователь, один или за компанию с прокурором, и предлагал мне подписать протокол с признанием в том, что я убил Генерального прокурора Таджикистана.
      Мои палачи, казалось, наслаждались разнообразием пыток. Они подвешивали меня за ноги, а руки привязывали к полу и устраивали «растяжки»; жгли пятки, загоняли иглы под ногти на ногах и руках, сажали в камеру с металлическим полом и заливали его кипятком, прострелили мне обе руки из пистолета. Я терял сознание, приходил в себя и снова погружался в пустоту. Всякий раз, как мой разум возвращался к способности рассуждать, я удивлялся, насколько живуч человек. Казалось бы, столько, сколько вынес я, не могло вынести ни одно живое существо.
      Так и не сумев сломить моего сопротивления, палачи, сами измученные пытками и бессонными ночами, отправили меня на специальную коллегию по особо важным делам. Судебное заседание длилось всего сорок минут, оно проводилось за закрытыми дверями и походило скорее на ознакомление с толстой папкой моего уголовного дела, чем на серьезное разбирательство. Весь этот спектакль разыгрывался на таджикском языке, и мне не предоставили даже адвоката, положенного для самых отпетых преступников.
      Суд удалился для вынесения приговора. Через пять минут я уже знал его – меня приговорили к тринадцати годам строгого режима.

      (годы заточения: 1992–1995 гг.)
 
      Тюрьма находилась в предгорьях Гиссарского хребта, северо-восточнее Душанбе. Заключенные работали в каменоломнях, расчищая площадки для добычи руд цветных и редких металлов. Изнурительная работа продолжалась весь световой день, от восхода и до заката солнца. Охранники с автоматами вели себя не лучше моджахедов Латифа или боевиков Собзали, строго наказывая заключенных за малейшую провинность или задержку в работе.
      Сначала нас держали в затхлых бараках в предгорьях, но когда работы начались в высокогорных каменоломнях, тюремщики устроили камеры прямо в пещерах, в которые были врезаны решетки. Ночное понижение температуры загоняло узников в глубь пещер, но и это не спасало. В скором времени большое количество пленников заболело и умерло без достаточного медицинского обслуживания.
      В бесконечном ожидании избавления от кошмарных мучений проходили дни, которые складывались затем в месяцы, а месяцы незаметно стали составлять год, второй, третий…
      Однажды, в начале весны, на третьем году моего заключения, привезли партию новичков. Среди них выделялся один, которого все звали Баклан. Он был таджик, имел несколько судимостей и в неволе пробыл в общей сложности двадцать три года. Тюремщики не проявляли бурного восторга, узнав, что Баклан осужден за новое преступление. Они давно знали его, как зачинщика потасовок и возмутителя спокойствия. По чистой случайности Баклана поместили в одну камеру со мной. Мы не питали друг к другу особых симпатий и были лишь приятелями по несчастью.
      Баклан был поражен смертью одного из заключенных, к которому не пригласили вовремя врача, и он восстал против скотского отношения к нам тюремщиков. Баклану удалось поднять настоящую бурю среди заключенных. Охранникам не пришлось долго выискивать зачинщика беспорядка, они безошибочно определили, что это Баклан. Чтобы другим было неповадно, они принялись избивать его на глазах у всех. При виде такой несправедливости я не сдержался и вступился за беднягу. Я подбежал к надзирателям и, выхватив у одного из них автомат, принялся отгонять их прикладом от Баклана. Оторопевшие от неожиданности охранники некоторое время не могли прийти в себя. Баклан воспользовался заминкой, чтобы подняться с земли и затесаться в толпе других заключенных, наблюдавших весь этот спектакль. Теперь тумаки, предназначавшиеся для Баклана, посыпались на мою спину и бока. За оказанное сопротивление меня посадили на две недели в карцер.
      – Я думал, что ты уже труп, – сказал Баклан, когда я вернулся в камеру. – Тебе повезло, – добавил он, осматривая мое тело, – переломов нет. Но эти шакалы поранили тебя, и этот шрам на правой щеке, кажется, останется навсегда.
      Так мы подружились с Бакланом. Я ни на минуту не оставлял мыслей о побеге. Он представлялся мне вполне возможным. Смог же я вырваться из-под стражи Латифа в Афганистане. И это при том, что там я был единственным пленником, которого они ревностно охраняли. Здесь же моя задача облегчалась, так как узников было много, и охранники наблюдали за всеми сразу. Я поделился своими соображениями с новым приятелем, и тот обещал мне помочь разработать подробный план побега. В этом он был большой специалист.
      – Почему бы тебе не завязать со всеми своими делишками? – спросил я однажды у Баклана.
      – Прости, друг, но это невозможно, – ответил он мне. – Я уже не представляю себе другой жизни.
      – А за что ты получил свой первый срок, Баклан?
      – Не называй меня больше так, – попросил он. Я был несколько озадачен.
      – Это мои приятели по зоне прозвали меня Бакланом. И для них я Баклан, а для друзей – Сангак. Можешь называть меня Сашей, на русский манер.
      Из этих слов я понял, что стал другом для Баклана-Сангака, многого повидавшего на своем веку. Он рассказал мне свою историю:
      – Я был совсем зеленый, почти такой, как ты. Я закончил кулинарный техникум и приехал на работу в Куляб, устроился поваром в духан – такой маленький ресторанчик. Дела мои шли неплохо. Но однажды, возвращаясь поздно вечером домой, я услышал крики девушки. Она звала на помощь. Я поспешил и увидел, как во дворе дома трое сопляков пристают к совсем еще школьнице. Ну я, конечно же, вступился за нее. А утром меня вызвали в милицию. Как потом оказалось, среди парней был сын обкомовской шишки. Я не смог оправдаться, мне предъявили обвинение в попытке изнасилования и осудили на три года. А зона есть зона. Она быстро перевоспитывает. Но не на тот лад.
      – Ты не сопротивлялся? – удивился я.
      – А зачем? – пожал плечами Сангак.
      – Ты же мог опротестовать решение суда в высшей инстанции.
      – А ты его опротестовал? – в глазах Сангака застыла насмешка.
      У меня не было слов, чтобы возразить ему. Он был прав.
      – Знаешь, что я тебе скажу, Виктор? – признался мне Сангак. – Я помогу тебе выбраться отсюда, чтобы рутина тюремной жизни не засосала тебя навсегда. Ты еще молод, и можешь исправить свою судьбу… У тебя есть жена?
      – Даже не знаю, как тебе ответить, – развел я руками.
      – Это почему?
      – Была у меня жена, но в последний раз я видел ее два года и три месяца назад. Сейчас она, наверное, думает, что меня нет в живых.
      Сангак сочувственно вздохнул и покачал головой.
      – А дети? – снова спросил он.
      – Когда я уезжал из Москвы, моя жена была беременна, и я даже не знаю, кто у меня родился.
      – Да, незавидная у тебя участь, – сказал Сангак, выслушав мои признания.
      В первых числах апреля в каменоломне появились люди в гражданских костюмах. Делегацию сопровождали два майора и один подполковник милиции. Они расхаживали по зоне, брали пробы камней для анализа. Среди заключенных прошел слух, что скоро на это место придут археологи, а нас переведут в новую каменоломню.
      На следующее утро после того, как делегация уехала, нас с Сангаком вывели из общего строя и под конвоем двоих охранников отправили на дальний участок с приказом к вечеру доставить образцы пород.
      Был жаркий день, солнце стояло в зените и палило нещадно. Там, где нам приказали работать, было как в аду. Наших охранников быстро разморило от зноя. Они разделились и решили, что один будет нас охранять, а другой в это время – отсиживаться в укромном местечке под скалой, где было не так жарко. Мы же с Сангаком должны были долбить кирками камни.
      Неожиданно Сангак оступился и подвернул ногу. Охранник заметил, что он присел на камень, взял свой автомат и подошел ближе.
      – Что ты здесь расселся? – спросил он.
      – Ногу подвернул, – стал оправдываться Сангак.
      В это время я орудовал киркой у скалы, немного выше того места, где находились Сангак и надзиратель. Я смотрел на широкую спину охранника, и у меня внезапно возник великолепный план побега.
      – Поднимайся и работай! – приказал охранник Сангаку.
      Но в ответ услышал только стон.
      Надзиратель замахнулся прикладом автомата, но в этот момент я прыгнул к нему на плечи и всей тяжестью своего тела придавил верзилу к земле. Схватив его за горло, я начал душить надзирателя. Тот захрипел и стал вырываться, но вскоре застыл мертвый на земле.
      Я обернулся к Сангаку. На его лице отразился ужас. Я поднял выроненный охранником автомат и прошептал:
      – Нам подвернулся удобный случай, чтобы бежать. Сангак словно проснулся от долгого сна. Он вскочил на ноги, но тут же застонал – болела поврежденная нога.
      Я подставил приятелю свое плечо, и мы осторожно, чтобы не наделать шума, прокрались к тому месту, где в тенечке сидел под скалой наш второй надзиратель.
      – Оставайся здесь, – сказал я Сангаку. – Если что, приходи на помощь.
      Он послушно кивнул.
      Охранник заметил меня, когда я вышел из укрытия. Увидев в моих руках автомат, он сильно перепугался. Несколько секунд он соображал, что происходит, а потом быстро вскочил на ноги, подхватил с земли свой карабин.
      – Тс-с! – приложил я палец к губам. – Не нужно делать глупостей.
      По-видимому, охранник не согласился со мной, потому что он нажал на курок карабина, раздался выстрел. Мне повезло, что он не успел хорошенько прицелиться.
      – Ну, за это тебе придется отвечать, – сказал я, надвигаясь на надзирателя.
      У нас были равные шансы, если не считать одного момента, который и помог мне избавиться от охранника. Мы застыли в ожидании, кто первый сделает выстрел. Но тут Сангак, осторожно подкравшийся к охраннику сзади, вонзил ему в спину свою кирку. Машинально тот нажал на спусковой крючок. Заметив своего приятеля, я вовремя повалился на землю. Пули просвистели у меня над головой.
      Еще с минуту мы стояли молча и смотрели на труп охранника.
      – Дело сделано, – наконец пришел я в себя. – Теперь нам нужно спешить. В лагере наверняка слышали выстрелы, и через двадцать минут здесь будут тюремщики.
      Сангак взял карабин убитого им надзирателя, и мы пошли подальше от этого места.
      – Куда теперь? – спросил я, обращаясь к Сангаку. Тот осмотрелся по сторонам, потом взглянул на солнце и указал на северо-восток.
      Он пошел первым, опираясь на карабин и сильно прихрамывая на левую ногу. Я последовал за ним.
      Наш путь лежал в горы, и чтобы перебраться на ту сторону хребта, нам приходилось поднапрячься. Наконец, дойдя до долгожданной вершины, мы практически кубарем скатились вниз, стараясь сократить время и сохранить силы.
      Перед нами простиралась равнина, покрытая кустарниками и редкими деревьями. Свежий воздух пьянил нас, хотелось прилечь, но мы не останавливались. Мы думали о погоне. У Сангака уже прошла боль в ноге, и он бежал рядом со мной.
      Вскоре долина закончилась. Нам опять пришлось карабкаться в гору. Мелкие камни из-под наших ног сыпались вниз, как песок с барханов. Ноги вязли в щебне, но мы не сдавались.
      Безумная радость, переполнявшая сознание, придавала мне сил. Подумать только, я больше трех лет не был на свободе! Ни я, ни Сангак не помышляли об отдыхе. В нашем положении отдых означал гибель, провал побега.
      – Перейдем Зеравшан, – объяснил мне Сангак, – а там через день-другой будем уже в Киргизии.
      – А до железной дороги далеко отсюда? – спросил я.
      – Только если отправимся в сторону Ташкента. Но это много левее, нужно добираться пешком больше недели. К тому же, это направление слишком оживленное, там нас могут поймать.
      – Ты знаешь здесь все лучше, чем я. Думаю, ты не станешь возражать, если я предложу идти самой невероятной дорогой, чтобы никому не пришло в голову, где нас искать.
      – Тогда мы должны были пойти на запад, через Каракумы, в сторону Каспия, – с улыбкой пояснил мне Сангак.
      – Может, следовало бы рискнуть? – подыграл я ему.
      – Рискнуть-то можно, но мы с тобой пока еще не бедуины, чтобы пройти несколько сотен километров под палящими лучами солнца и по раскаленному песку.
      – За эти три года я, кажется, ходил дорогами ада, – сказал я приятелю. – А тут всего несколько сотен километров, – после пережитого они казались мне прогулкой. – Я думаю, можно рискнуть.
      Сангак посмотрел на меня и, догадавшись, что я дурачусь, рассмеялся.
      Солнце уже пряталось за вершины гор, и над нами сгущался вечерний сумрак, когда мы решили устроиться на ночлег. Нужно было хорошенько отдохнуть перед трудным походом. Усталость брала свое: я заснул крепким сном.
      Утром мы проснулись от рокота мотора. Долго не раздумывая, бросились прятаться за ближайшей скалой. Мы успели вовремя, так как сразу же, совсем низко над землей пролетел вертолет.
      – За нами, – уверенно произнес Сангак. – Теперь в кишлаки лучше не заходить. Начнется самая настоящая охота. Тебе когда-нибудь доводилось видеть, как охотятся на человека?
      – Приходилось.
      – Жуткая вещь, – покачал головой Сангак.
      Переждав немного и не заметив ничего подозрительного, мы вышли из укрытия. Продолжая путь, мы старались бежать, преодолевая весьма сложные препятствия. Мы словно участвовали в безумном марафоне, главным призом за победу в котором была жизнь, а проигравшим доставалась смерть. Нам приходилось передвигаться с оглядкой, прятаться при любом шорохе в расщелины скал или в колючие кустарники.
      Вскоре Сангак вывел меня на горную тропу, густо поросшую приземистыми кустарниками и нам пришлось полдня продираться через них. Зато на этом пути для нас была наименьшая опасность попасть на глаза преследователей.
      Уже после захода солнца, измученные жаждой, голодные, изможденные, исцарапанные в кровь колючками, мы наконец вышли к реке, на противоположном берегу которой располагался кишлак.
      – Вот мы и пришли, – облегченно вздохнул Сангак.
      – Ты предлагаешь зайти в это селение? – с ужасом спросил я.
      Я боялся, что там нас схватят и снова бросят за решетку.
      – А сколько еще ты думаешь протянуть без воды, еды и отдыха? – поинтересовался Сангак.
      Я только пожал плечами и пошел за ним.
      – Я знаю этот кишлак, здесь живет один мой хороший знакомый, – рассказывал мне Сангак по дороге. – Мы немного отдохнем, а завтра утром снова тронемся в путь.
      – Кто там? – настороженно спросил мужской голос.
      Сангак еще раз постучал в калитку.
      – Кто? – настойчивее спросил человек.
      – Баклан.
      – Бобо Сангак? – переспросил мужчина.
      – Не узнал, что ли? Открывай! – Сангак посмотрел на меня и подмигнул.
      Лязгнула металлическая задвижка, дверь убогой лачуги распахнулась. На пороге показался сутулый мужчина лет пятидесяти в длинном зеленом халате. Он молча пропустил нас вперед, и снова запер дверь.
      – Ты не бойся его, Виктор, – говорил Сангак, пока его приятель отсутствовал. – Он хороший человек, этот Муталиб, только очень молчаливый.
      Появился Муталиб. Он бросил на меня угрюмый взгляд и уставился на Сангака.
      – Это вас вертолет сегодня разыскивал? – спросил он.
      – Нас, – кивнул Сангак.
      – А это откуда? – задал Муталиб второй вопрос, указывая на автомат и карабин.
      – Одолжили у охранников, – весело сказал Сангак. Больше мы не слышали вопросов хозяина. Он молча принес нам остатки своего холодного ужина, указал на циновки на полу вдоль стен, а сам пошел ночевать под навес.
      Мы с Сангаком не стали попусту тратить драгоценное время и улеглись спать. Впервые за время пленения мне снился сон.
      Я видел, будто пришел в гости к Женечке Милосердовой, самой красивой женщине в мире. Она встретила меня без лишних слов, накормила вкусным домашним ужином, приготовила ванну. А потом мы отправились в спальню и легли на кровать. Я жадно припал к ее губам, а когда оторвался и посмотрел на Женю, то увидел вместо нее на кровати полковника Филатова. Тот улыбался мне и протягивал руки. Я начал трясти полковника, что было сил, желая скинуть его на пол, но он не поддавался.
      – Просыпайся! – услышал я голос Муталиба. – Скорее вставай.
      Он тормошил меня за плечо. Я раскрыл глаза, не представляя, где нахожусь, и куда подевались прекрасная Евгения Милосердова и полковник Филатов.
      – Скорее собирайся, – подбежал к нам Сангак. – В кишлаке волки.
      – Где они? – вскочил я на ноги.
      – Там, – махнул Сангак рукой в сторону реки. – Только что сел самолет.
      Мы быстро забрали оружие, и Муталиб проводил нас на задний двор.
      – Скажи им, что мы ушли ночью, – произнес на прощание Сангак, – и угрожали тебе оружием. Они поверят.
      – Аллах акбар, – тихо произнес Муталиб.
      Мы бросились к вершине, до которой было не менее полутора километров. Другого пути к спасению не было, и мы бежали, стараясь не оглядываться назад.
      – Скорее, Сангак, – подгонял я друга.
      Сзади слышалось сипение, Сангак задыхался, и я понял, что на этот раз нам будет трудно уйти от погони.
      Желание жить подгоняло меня. Я никак не мог ухватить ускользающую от меня свободу.
      – Скорее, Сангак, – снова просил я друга.
      Но вместо ответа услышал автоматную очередь. Я остановился и оглянулся. Сангак лежал на земле без движений. Я не мог уйти, не удостоверившись в том, что он действительно мертв…
      Потом я снова бросился бежать. Автоматные очереди раздавались у меня за спиной. Я был уже на полпути к вершине.
      – Ну, суки, – выругался я про себя. – Я вам еще отомщу!
      Только взобравшись на гребень горного хребта, я позволил себе посмотреть назад. За мной бежали четверо автоматчиков. Я огляделся. Место показалось мне пригодным для того, чтобы устроить засаду. Я затаился между двух валунов, образовавших почти сплошную стену. Присев под ними, я услышал шум приближающегося вертолета. Он пролетел надо мной и пошел на разворот. Я метнулся к кустарнику и прислонился к куче камней на склоне. Вертолет сделал маневр и завис над валунами. Раздалась длинная очередь. Я, как мальчишка, радовался своему спасению.
      В следующую секунду на гребне показались двое автоматчиков. Они тоже открыли «огонь» по валунам. Под прикрытием вертолета автоматчики пробрались к ним. Они не обнаружили там никого и сделали знак людям, находившимся в вертолете, чтобы они продолжали поиски.
      У меня было преимущество внезапности, и я решился напасть. Выскочив из укрытия, я дал длинную очередь по солдатам.
      – Двоих нет, – радостно отметил я.
      В этот момент с вертолета раздалась ответная очередь. Я поспешил в свое прежнее укрытие, спасаясь от щелкающих пуль.
      – А-а, шакалы! – заорал я, как зверь, загнанный в клетку.
      Вертолет завис надо мной. У меня не было выхода, и я, то ли от страха, то ли из чувства самосохранения, нажал на спусковой крючок направленного вверх авто мата. Ответной очереди не последовало; Я поднял голову и увидел, что машину потянуло боком в сторону скалы.
      Ударился он хвостовой частью, сразу же разлетевшейся на мелкие куски. Сам вертолет упал на склон и покатился вниз, увлекая за собой лавину щебня. В какой-то момент мне показалось, что я слышу отчаянные крики о помощи.
      – Это вам за Сангака! – сквозь зубы процедил я. Раздался оглушительный взрыв. С вертолетом было покончено.
      Я выбрался на тропинку. Вдруг позади меня раздались выстрелы. Я обернулся. У меня еще оставались преследователи, от которых нужно было избавиться. Я вскинул автомат и нажал на спусковой крючок. Я действовал четко, как хорошо отлаженный механизм. Но автомат молчал. Передернув затвор, я снова нажал на спуск.
      – Черт, – вырвалось у меня, и я отшвырнул автомат в сторону.
      Теперь оставалось надеяться только на милость Бога и свои быстрые ноги.
      Заметив, что я не отвечаю на выстрелы, преследователи бросились за мной в погоню. Жесткие колючки больно царапали мне лицо, руки и грудь, но я не обращал на это внимания и мчался вперед что было сил. Позади слышались автоматные очереди и топот ног. Казалось, время остановилось в ожидании развязки. Поток ветра ударял мне в грудь, будто стараясь опрокинуть. Чем быстрее я бежал, тем больше ощущал, что все труднее передвигать ноги. А пули свистели все ближе и ближе.
      Взобравшись на очередной склон, я снова побежал вниз и сразу заметил реку, которая протекала в открывшейся моему взору долине.
      «Вот оно, спасение, – подумал я. – Река Зеравшан, которой мне говорил Сангак». Я был у цели, и меня никто уже не мог остановить.

      (конец апреля 1995 г.)
 
      Спустя две недели, проделав изнурительный путь, я добрался до Гулистана. Избегая встреч с людьми, я, как затравленный дикий зверь, старался идти по ночам. Мне нужно было попасть в Ташкент. Я уже не мог передвигаться пешком, поэтому решил наведаться на местный рынок и, если не подзаработать денег на предстоящую дорогу, то хотя бы набиться к кому-нибудь в попутчики. Заросший, исхудавший, в лохмотьях, походивший на бомжа, я долго слонялся по рынку, пока не набрел на старика с добродушным лицом, напомнившим мне Сангака.
      – Скажи, отец, как добраться до Ташкента? – спросил я его.
      Он осмотрел меня с головы до ног и направил свой хитроватый взгляд прямо в глаза, словно пытался заглянуть в мою душу.
      – Зачем тебе? – наконец спросил он.
      – Мне нужно домой, бобо, – спокойно ответил я, выдерживая его испытующий взгляд.
      Он не стал больше расспрашивать, отвел глаза и сказал:
      – Есть у меня знакомый. Он сегодня вечером или завтра утром едет как раз в ту сторону, но не в сам Ташкент. Подойдет?
      – Да, – сразу же согласился я.
      Он опять заглянул мне в глаза. Я ощутил доброту, исходившую от старика, и какое-то, будто отцовское, участие.
      – Хорошо, – сказал он. – Увижу его, переговорю. В этот момент к лотку с овощами и фруктами, за которым стоял старик, подошли трое мужчин. Двоим было не более тридцати, а третий был лет на десять-пятнадцать их старше. Так, по крайней мере, мне показалось. На всех были кожаные куртки. На парнях – черные джинсы и кроссовки, а на том, что был постарше, – брюки и дорогие ботинки. Никто не ошибся бы, решив, что он был старшим не только по возрасту. Голова в форме тыквы – с директорской лысиной, а пухлые щеки и маленькие глазки делали его похожим на поросенка. Бросив на этих людей взгляд, я повернулся и собрался уходить.
      – У меня еще ничего нет, – испуганно сказал старик.
      Я задержался, повернувшись к ним боком, будто приглядывался к фруктам на соседнем лотке.
      – Слушай, старик, – просипел мордатый. – Ты начинаешь действовать мне на нервы. Думаешь, тебе это так просто сойдет? Все платят, а ты под дурака косишь? Или плати, или выметайся с рынка. Понял?
      – Я все понял, господин, – пролепетал старик. – Обещаю, после базара я сам принесу вам деньги.
      – Нет, вы посмотрите на старого козла, – указал пальцем на старика мордатый, обращаясь к своим дружкам.
      – Вот урод! – издевательски рассмеялись те.
      Я посмотрел вокруг. Ни один из торговавших не обращал внимания на то, что происходило. Люди будто не замечали этой сцены.
      – Ты за кого меня держишь, болван? – рявкнул мордатый так, что старик невольно отпрянул.
      Воодушевленные криком мордатого, его дружки опрокинули лоток старика. На землю полетели жалкие товары. Старик схватился руками за голову и попятился.
      – Простите, господин, – взмолился он. – Я даю вам слово, что соберу деньги!
      Я еще раз осмотрелся. Никто не собирался спешить на помощь бедному торговцу. Поблизости не было видно ни одного стража порядка. Начинающийся погром воспринимался людьми, как должное. Внутри у меня разгоралась лютая злоба. Я сжал кулаки и почувствовал, как наливаются силой мои руки. Я сделал несколько тихих шагов и встал позади мордатого.
      – Да ты просто издеваешься, старая скотина! – стонал от злости мордатый. – Эй, ребята…
      – Зачем дедушку обижаешь? – спокойно спросил я у него над ухом.
      От неожиданности тот отскочил в сторону и уставился на меня. Увидев перед собой бомжа в лохмотьях, мордатый состроил недовольную рожу.
      – А ты кто такой, что мне указываешь? – презрительно спросил он.
      – Прохожий, – тем же спокойным тоном ответил я.
      – Прохожий? – осмелел мордатый. – Вы только посмотрите, ребята, – прохожий.
      – Похож! – поддержали его дружки.
      – Вали-ка отсюда, прохожий, – резко перешел к угрозам мордатый, – и не суй свой нос не в свои дела, а то мои ребята сделают из тебя…
      При этих словах ребята стали надвигаться на меня, угрожающе двигая плечами и играя мышцами. Я не сдвинулся с места, а только внимательно следил за рэкетирами. Вдруг тот, что подходил ко мне слева, развернулся и замахнулся кулаком, целя в лицо. Реакция не подвела, я ловко уклонился от удара. Но ногой верзила сбил меня на землю. Воодушевленные удачей, они стали медленно приближаться ко мне, довольно улыбаясь. Быстро оценив ситуацию, я выхватил палку из-под соседнего лотка, служившую подпоркой. На меня начали падать миски, чашки и сосуды. Послышался звон бьющейся посуды и ругань. Увернувшись от падающей посуды, я ударил одного из вымогателей палкой по ногам. Тот сразу же присел и заскулил от боли. Воспользовавшись моментом, я вскочил на ноги. Второй выхватил нож и, свирепо улыбаясь, бросился на меня. Я сделал шаг назад, а затем рванулся ему навстречу, перехватил руку с ножом и рывком заломил ее за спину.
      – Пусти! – завопил парень, падая на спину.
      Я надавил коленом ему на грудь и нанес сильный удар в лоб. Парень отключился. Я перепрыгнув через него, в прыжке нанес удар фронт-кик в грудь первому.
      Он отлетел на лоток, который я перед тем опрокинул.
      – Ты крутой, оборванец, – сказал мне мордатый и направил на меня пистолет. – Но запомни: на всякого крутого найдется еще более крутой.
      Вокруг поднялся крик, люди в панике разбегались. Я встал в позицию, готовый в любую секунду воспользоваться промахом мордатого.
      – О, да ты храбрец! – ехидно улыбнулся мордатый. – Даже не понимаешь, против чего и кого пошел.
      И тут между нами пробежал мужчина, схватившись за голову и пригибаясь к земле. Я не медлил. Одного мгновения было достаточно для того, чтобы я оказался рядом с бандитом. От неожиданности мордатый только открыл рот и поднял вверх руку, державшую пистолет. Раздался выстрел, на который толпа отреагировала еще большей суматохой и воплями. В прыжке с разворотом я нанес ему удар в голову. Рэкетир повалился на землю, не выпустив однако из руки пистолета. Мгновенно придя в себя, он тут же направил на меня оружие и готов был опять выстрелить. Я бешено соображал, как поступить, и вдруг на помощь мне пришел старик. Он подкрался сзади к мордатому и что было сил огрел его по голове клюкой. Мордатый уронил голову набок, из его лысины сочилась кровь.
      – Спасибо, бобо, – сказал я, тяжело дыша. Старик посмотрел на меня обреченным взглядом, будто за что-то упрекал. В это время раздался милицейский свисток с противоположного конца рынка. Я посмотрел туда, но за мечущейся толпой ничего не увидел.
      – Давай быстрее отсюда, я тебя спрячу, – махнул рукой старик.
      Я переступил через мордатого, но потом остановился, подобрал пистолет и снял с рэкетира кожаную куртку.
      – Поносил, дай другому поносить, – пробормотал я и поспешил за стариком.
      – Прячься здесь, – сказал он мне, указывая на ящики.
      Я лег на землю, а старик опрокинул на меня какое-то тряпье и ящики с яблоками и дынями. Со стороны это должно было выглядеть, как погром.
      – Дам знать, когда выбираться, – шепнул он мне. – Отправишься на улицу Ташкентскую. Там, в самом конце, есть духан, а рядом павильон, где торгуют шашлыками. Будь возле него в половине седьмого.
      Он ушел, а через час подошел и снова шепнул:
      – Все улеглось. Уходи задними дворами. Парней забрала милиция. Самое время тебе исчезнуть.
      Я осторожно, чтобы не поднимать лишнего шума, выбрался из-под ящиков, юркнул на задворки рынка и пошел в том направлении, которое указал старик. Сбросив по дороге некоторые свои лохмотья, я натянул на себя великоватую в плечах куртку и с удовольствием обнаружил в ней более пятисот долларов и пачку узбекских тенге.
      – Неплохо, – улыбнулся я и отправился в парикмахерскую, которую быстро отыскал в этом маленьком городишке.
      Выйдя из парикмахерской, я посетил магазин одежды. Из скудного ассортимента я выбрал кое-что подходящее и отправился на улицу Ташкентскую, к шашлычному павильону, где должен был встретиться со стариком.
      Я едва покончил с миской плова и тремя шашлыками, не забыв при этом опрокинуть стаканчик водки, продававшейся подпольно, как подъехал грузовик с фургоном. Я узнал старика, который, однако, не сразу признал меня без бороды, аккуратно постриженного и в новой одежде.
      – Как там? Все обошлось, бобо? – спросил я.
      – Обошлось-то оно обошлось, – недовольно ответил старик. – Но теперь мне дорога на рынок закрыта. Убьют они меня, покажись я там снова. Они ведь приходили сегодня опять. Сказали, если узнаем, что ты оборванца подослал, убьем. Так что путь мне заказан.
      Я ничего не ответил, понимая обиду старика. Ведь для большинства таких, как он, рынок сейчас был единственной возможностью прокормиться. Теперь эта возможность была утрачена и следовало искать другой рынок. А на него еще попробуй пробиться…
      Мы ехали в полном молчании. Наступила ночь, и я, прислонив голову к дверце грузовика, уснул.
      Они довезли меня до самого Ташкента и высадили на первой же городской остановке, а сами развернулись и поехали обратно.
      – Спасибо, – сказал я на прощанье. – Удачи вам, до свидания.
      – Храни тебя Аллах, сынок, – напутствовал меня старик.
      К полудню я уже был на железнодорожном вокзале.

      (12 июня 1995 г.)
 
      В этот день ранним утром, спустя три года и пять месяцев, я ступил на перрон Казанского вокзала в Москве. Душу переполняло пьянящее чувство свободы. Легкое волнение шевельнулось в сердце при воспоминании о чем-то далеком и добром – кажется, о прежней моей жизни.
      Я сошел с поезда, уже отчетливо сознавая, зачем приехал в Москву. Мне не нужно было прятаться, я не собирался с опаской озираться по сторонам. Люди, шедшие мне навстречу, не обращали на меня внимания, обходили справа и слева, спеша на электрички и в метро. Для них начиналась новая рабочая неделя, а я… У меня были свои дела.
      Слившись с толпой, я уверенным шагом направился к подземному переходу.
      – Эй, мужик, – услышал я за спиной оклик и обернулся.
      Прислонившись к стене, передо мной стоял мужчина с обрюзгшим лицом, заросший густой щетиной. Его одежда оставляла желать лучшего.
      – Ты мне? – спросил я, ткнув его пальцем в грудь.
      – Тебя, а кого же еще? – безразлично ответил он, а потом выпалил: – Дай на пиво.
      Он сказал это так, словно просил на лекарство. Все тело бедняги колотилось от озноба, в мутных глазах отражалась какая-то затаенная печаль. Я выгреб всю мелочь, остатки гулистанских трофеев, и высыпал в протянутую дрожащую руку.
      – Спасибо, браток, – сразу оживился он, – ты меня спас.
      Я улыбнулся бомжу, как старому приятелю, и продолжил свой путь.
      «Ничего не изменилось, – подумал я. – Здесь все по-прежнему».
      Я вышел на привокзальную площадь и посмотрел на часы. Десять минут десятого. Я не знал, куда мне сразу отправиться, поэтому просто пошел по улицам, которые в это время несколько опустели. Перейдя площадь, я вышел на Садовое кольцо и побрел в сторону Яузы и Москва-реки. В голове вертелись отрывочные воспоминания. Три года и пять месяцев. За это время моя жизнь очень переменилась. Здесь, в Москве, наверное, никто и не заметил моего отсутствия. Для меня же эти три года и пять месяцев равнялись вечности, стали отсчетом совершенно иной жизни. И за всю эту вечность никто не поинтересовался, где я и что со мной. Наверное, не поинтересовался. Ни жена, которую я обожал, ни друг, с которым я прослужил почти шесть лет рука об руку, ни начальник, которого я бесконечно уважал и к советам которого прислушивался, ни Женя, подарившая мне три сказочных ночи и рыдавшая перед моим отъездом. Теперь я не знал, что из прежней жизни осталось у меня. Марина, моя жена? Наверняка ей сказали, что я погиб при исполнении служебного задания. Ребенок, наш с ней ребенок? Он сейчас большой и еще не видел своего отца, а увидев, назовет дядей.
      О работе тоже не приходилось думать. Руководство выдало меня с головой. Бросая в пасть дикого зверя, меня заставили поверить, что я выполняю важное дело, ответственную миссию. На самом же деле из меня сделали хорошую наживку.
      И тогда я принял решение отомстить виновникам своих несчастий, повергнуть их и помучить.
      Я был убежден, что полное и окончательное возвращение на родину мне еще предстоит. До полного возвращения было далеко. Мои намерения ставили меня вне закона, и я мог рассчитывать только на самого себя.
      Оставив свои мысли, я огляделся вокруг и с удивлением обнаружил, что нахожусь на перекрестке Валовой и Новокузнецкой улиц, у станции метро «Павелецкая».
      «Здесь совсем недалеко ресторанчик „Витязь“, – вспомнил я, – в котором работал после увольнения из органов Терехин. Интересно, работает он там еще или нет?»
      Я направился в ресторан. Он был закрыт, но через стеклянную дверь я видел, что внутри кто-то есть. Я постучал. Через секунду дверь открыл молодой паренек, верхняя губа которого только-только начинала покрываться пушком.
      – У нас закрыто, – сказал он решительным голосом. – Откроется только в два часа дня.
      – Нет, я хотел дружка повидать.
      – Какого дружка? – не понял парень.
      – Он здесь работает начальником охраны, – объяснил я.
      – Хорошо, – сказал парень и пропустил меня. Припоминая путь в подсобку, я направился туда с твердым убеждением, что увижу Терехина. Но, открыв дверь, обнаружил, что попал не туда.
      – Тебе чего, мужик? – поднялся мне навстречу Гиря, которого я припомнил по задиристой манере держаться.
      За моей спиной появился парень, пропустивший меня в ресторан.
      – Эй, Каблук, ты чего, тормознул? – стал накатываться на парня Гиря.
      – Да я… – хотел было оправдаться парень.
      – Что я? – перебил его Гиря. – Ты на работе, поставлен для того, чтобы охранять.
      – Он сказал, что к тебе, – наконец ответил парень.
      – Ко мне? – удивился Гиря, разглядывая меня. – Кто такой, почему не знаю?
      – Да, Гиря, забываешь старых знакомых, – спокойно сказал я.
      Гиря еще сильнее нахмурился, соображая, откуда я его знаю. Его дружки, сидевшие за столом, обернулись к нам и стали молча следить за разговором.
      – Постой, постой, – стал припоминать Гиря. – Где-то я тебя уже видел. Рожа твоя мне больно знакомая, особенно шрам.
      – Ошибаешься, – покачал я головой. – Шрама как раз у меня и не было.
      – Да? – ухмыльнулся Гиря. – Все равно знакомая физия, но откуда? Определенно, я тебя уже видел.
      – Еще бы, – сказал я. – Последний раз мы с тобой неплохо пообщались.
      Я улыбнулся, а Гиря все морщил лоб.
      – Эй, мудак, кончай фуфло толкать, – прорычал один из амбалов, сидевших за столом:
      – Точно, – согласился Гиря. – Говори, что надо, и вали.
      – Не думал, что у тебя такая короткая память, – спокойно произнес я, не обращая внимания на того амбала. – Ладно, мне нужен Леша Терехин, хочу его срочно видеть.
      – Ты что, мужик, – вытаращил глаза Гиря. – Какой Терехин? Он здесь уже года два, как не работает.
      – Ты о ком это, чувак? – опять вмешался амбал.
      – О его шефе, – ответил я.
      – Эй, Гиря, – обратился амбал. – У тебя что, есть шеф?
      – Шеф? – рассмеялся Гиря. – У меня нет никакого шефа.
      – Послушай, не валяй дурака, – строго сказал я. – У меня действительно мало времени. Может, ты поторопишься и расскажешь мне о Терехине?
      – Да этот хрен – сама борзота, – прорычал амбал и стал надвигаться на меня. – Его нужно просто взять за шиворот и выбросить на улицу, вот так…
      Он протянул руку, чтобы взять меня за воротник. Я понял, что маленькой потасовочки не избежать. Бросив украдкой взгляд на остальных, я заметил, как они приготовились к действиям.
      – На дверь, быстро! – услышал я шипение Гири, адресовавшееся парню, впустившему меня в ресторан.
      Амбал был совершенно уверен в себе, даже не думал о сопротивлении с моей стороны. Я резко отстранился, перехватил его руку, крутнул по часовой стрелке и одновременно нанес мощный удар ногой по лицу. Он попятился, но на ногах устоял. Его дружки рванулись ко мне.
      – Не надо! – криком остановил их амбал, утирая кровь. – Я сам.
      Я быстро сосчитал своих возможных противников. Их было пятеро, не считая парня, стоявшего у входа.
      «Если они будут нападать по одному, – стал соображать я, – то можно будет справиться. Только бы никто не достал пистолет или нож».
      И я решил нападать первым, провоцируя амбала и его дружков на ошибки. Это было мне на руку. Схватив табуретку, я замахнулся, чтобы огреть ею амбала. Но тот ловко перехватил ее и, удерживая над головой, толкнул меня ногой в живот. Я отпустил табурет и отлетел к стене, ударившись в нее спиной. Амбал с рычанием кинулся на меня, но я успел выставить вперед ногу и ударить его в пах. Он остановился, скорчившись от боли. Я вскочил на ноги, схватил его за волосы и сделал апперкот. У амбала лязгнули зубы. Он отшатнулся и сплюнул. В его глазах пылала ненависть. Он схватил табурет и бросился на меня. Слепая ненависть лишила его расчетливости. Я ушел вправо от удара и нанес встречный удар ему сбоку по ребрам. Он повалился на пол. Я стоял над ним, тяжело дыша. Казалось, он совсем не собирался подниматься, но вдруг ухватил меня за ногу и ударил пяткой в колено. От боли я присел. Амбал подскочил на ноги и хотел нанести удар ногой мне в грудь. Я разгадал его маневр, перехватил ступню и нанес короткий вандаммовский удар кулаком пониже живота. Амбал рухнул на пол, словно опрокинутый шкаф. С ним все было понятно. Я повернулся к его дружкам и принял боевую стойку.
      Двое парней сразу попятились к дверям. Против меня остались только двое: Гиря и неуклюжий верзила, походивший на тяжелоатлета. С таким легко можно справиться, если не попадать в лапы, а держаться на расстоянии.
      Гиря первым бросился на меня, а верзила прикрывал его сзади. Но я в два счета справился с Гирей, а верзилу уложил рядом с ним и амбалом ударом ноги в голову с разворотом на триста шестьдесят градусов. Поразительно, но верзила отключился от одного удара. Я осмотрел поле битвы, прошел к столу, на котором лежали карты и куча долларов. Я пересчитал деньги. Их оказалось две тысячи триста.
      – Неплохо, – я сунул деньги в карман. – На первое время хватит.
      У выхода я остановился и сказал напуганному парню:
      – Скажешь Гире, чтобы меня не искал. Сам найду, когда деньги понадобятся.
      Парень торопливо кивал головой, запоминая информацию для шефа.
      – А еще передай, что я их честно заработал в неравном поединке, – добавил я.
      – Хорошо, – согласился парень.
      Я уже открыл дверь, но потом остановился и спросил:
      – А ты ничего не знаешь о Терехине?
      – Я его не знаю, – ответил парень. – Пару раз, правда, видел здесь. Он заходил просить денег у Гири.
      – Так он что, уже не работает здесь?
      – Нет.
      – И как давно?
      – Не знаю, – пожал плечами парень. – Как-то слышал их разговор с Гирей. Тот, о котором вы спрашиваете, пришел очень навеселе и стал просить денег до получки, но Гиря вышвырнул его на улицу и приказал больше никогда не впускать. Гиря говорил ему… Мол, сколько ты будешь сюда таскаться? Полтора года уже здесь не работаешь. Пора дорогу забыть. В следующий раз придешь – ментов позову или убью.
      – Значит, Леша Терехин спился? – сделал я заключение.
      – Да, – подтвердил парень. – Он заходил такой опустившийся, весь грязный, пьяный, хвастал, что служил когда-то в спецподразделении в органах.
      – Да, точно, когда-то, – подтвердил я. – Ладно. Пока! И не забудь передать то, что я сказал.

      (12 июня, вторая половина дня)
 
      Такси остановилось у подъезда. Я расплатился с водителем и еще некоторое время продолжал молча сидеть в машине.
      – Все в порядке? – спросил у меня таксист, не понимая, почему я не выхожу.
      – Да, – ответил я. – Просто очень давно не был здесь.
      – Понятно, – равнодушно произнес парень и отвернулся к окну.
      Я вышел из машины.
      Во дворе все было по-прежнему, словно я только сегодня утром проходил через него, спеша на работу, а сейчас возвращаюсь обратно. Все так же на лавочках перед домом сидели старики, все так же в песочнице играли дети.
      Мое внимание привлекла одна симпатичная малышка, которой было около трех лет. У нее были светлые волосы: голубое платьице едва прикрывало пухлые коленочки. Она игралась недалеко от скамейки, на которой сидел молодой мужчина и читал газету.
      – Папа, посмотри, – обращалась к нему девчушка, показывая куклу. – Посмотри, какое платье.
      – Угу, – отвечал мужчина, не поднимая на девочку глаз. Он был поглощен чтением.
      Не знаю, почему, но я не мог оторвать взгляда от этой славной девчушки.
      – Папа, – снова настойчиво повторила она.
      – Не приставай, Настя. Скоро придет мама, и мы пойдем гулять.
      Я повернул голову туда, где у подъезда сидели старики, и замер от неожиданности. Из дома выходила Марина. Она тоже заметила меня и остановилась. Она смотрела на меня, словно увидела приведение. Я почувствовал, как бешено забилось сердце в груди. Несколько шагов отделяло меня от жены. Я хотел броситься к ней и крепко обнять, но это расстояние казалось непреодолимым – ноги словно приросли к земле.
      Марина изменила прическу: подстригла и перекрасила волосы. Но выглядела так же обворожительно, как и три года назад.
      – Марина, – безжизненным голосом произнес я.
      – А вот и наша мама, – услышал я голос мужчины, несколько минут назад разговаривавшего с девочкой.
      В одну секунду мне все стало ясно. Марина, уверовавшая в мою смерть, забыла меня. Сейчас у нее новый муж. А эта симпатичная девочка – моя дочь. Я почувствовал горькое разочарование, земля стала уходить у меня из-под ног.
      Несколько секунд еще длился наш молчаливый диалог. Я смотрел в глаза жены и видел, как быстро сменяются в ее душе чувства. Сначала в них была растерянность, которая сменилась восторгом. Теперь же Марина с ужасом смотрела на меня.
      Она прошла мимо, опустив глаза, и направилась к скамейке, где сидел ее муж и где играла ее дочь. Я не знал, что делать в этой ситуации и стоял на месте, не в силах пошевелиться.
      – Мамочка, – обрадовалась девочка.
      – Где ты пропадала столько времени? – недовольно спросил мужчина мою жену. – Ты всегда так долго копаешься!
      Тут он посмотрел на Марину и заметил, что с ней творится что-то неладное.
      – Что-нибудь случилось? – спросил он.
      Марина ответила не сразу. Она посмотрела в мою сторону, а потом снова перевела взгляд на мужа:
      – Да, случилось.
      Она замолчала, и я понял, что слова даются ей с трудом.
      – Кто этот человек? – поинтересовался мужчина.
      – Один мой знакомый. Мне нужно с ним поговорить.
      – Значит, ты предлагаешь мне уйти? – подозрительно спросил мужчина.
      Марина промолчала. Я слушал этот разговор и весь кипел от злости на мужчину, который неизвестно по какому праву разговаривал с Мариной, как господин со своей рабыней, па саму Марину и на себя, потому что не решался подойти ближе и рассказать наглецу, кто я есть на самом деле.
      – Так надо, – наконец сказала Марина. – Пожалуйста, и возьми с собой Настю.
      – Мама, пойдем гулять, – пролепетала девочка, услышав, что мать назвала ее имя.
      – Вы идите с… – Марина запнулась, а потом произнесла уверенным голосом, – с папой, а я вас скоро догоню.
      – Ай, не хочу, – упрямилась девочка.
      – Уведи ее, – со слезами повторила Марина. – Я прошу тебя.
      Мужчина недовольно поднялся со скамейки, медленно сложил газету и взял за руку девчушку.
      – Пойдем, у мамы серьезный и важный разговор, – сказал он, уводя мою дочку.
      Когда они скрылись из виду, Марина бессильно опустилась на скамейку. Я подошел к ней и сел рядом. Мы не смотрели друг другу в глаза и сидели молча, как будто вообще не были знакомы.
      – Зачем ты сказала увести ребенка? – наконец спросил я.
      – Потому что так надо, – она старалась держаться уверенно.
      – Кому надо?
      Марина посмотрела на меня и заплакала. Жалость к ней сжимала мое сердце, я обнял жену за плечи и притянул к себе.
      – Не плачь, родная моя, я вернулся.
      Марина как-то странно посмотрела на меня и нервно, сквозь слезы, рассмеялась.
      – Ты вернулся? Как это здорово! Вернулся защитник, который спасет меня от всех несчастий.
      Я с ужасом отшатнулся от жены.
      – Что ты такое говоришь?
      – Я говорю чистую правду. Неужели ты не понимаешь, что не нужно было возвращаться, что ты умер, а я постаралась забыть и тебя, и ту боль, которую ты мне причинил, и то унижение, которое причинило мне твое начальство.
      Я понимал, что в Марине говорит боль. Она бросала оскорбительные, жестокие слова, будто стараясь компенсировать тот кошмар, который ей пришлось пережить. Я дал ей возможность выплеснуть боль наружу.
      – Ты умер, – повторила она. – Я счастлива, у меня есть муж, который не пропадает неизвестно где целыми месяцами, годами, который проводит ночи дома и который любит мою дочь.
      – Но ведь это и моя дочь, – сказал я. Марина опустила голову и тихо произнесла:
      – Забудь об этом, пожалуйста.
      – Как это?
      – Ради ее же блага. Ей будет спокойнее жить. Она привыкла к Игорю, моему мужу, и всегда будет думать, что он ее настоящий отец.
      Марина не понимала, как жестоко наказывала меня. Но разве я был виноват в случившемся? Разве я по собственной воле оставил ее? Разве я сам внес себя в список мертвых?
      – Зачем ты вернулся? – спросила Марина, поднимая голову и глядя мне прямо в глаза.
      – Я приехал к себе домой, к своей жене и дочери.
      – У тебя нет ни дома, ни жены, ни дочери, – категорически сказала Марина.
      Как ни абсурдно это звучало, я не стал спорить с женщиной, которая действительно отказалась от меня и уже позабыла. Сейчас для меня это было очевидно.
      – Мы можем оформить наш развод, – быстро добавила Марина.
      – Зачем? Разве в этом загвоздка?
      – Я знаю, что ты поймешь меня, ведь ты добрый человек. Ты ведь не хочешь, чтобы мне и Настеньке было плохо?
      Я отвернулся от нее. Моя душа плакала. Не сломленный в плену, сейчас я испытывал полное моральное бессилие. Так плохо мне еще никогда не было.
      – Поначалу я все еще верила, что ты жив, не находила себе места, страдала, надеялась… Но потом появился Игорь, он помог мне забыть горе, и Настенька привязалась у нему. Лучшего отца для нее было бы трудно найти.
      Она осторожно коснулась моей руки:
      – Прости. Я как последняя дрянь разговариваю с тобой.
      Я посмотрел на нее и произнес:
      – Кто рассказал тебе о моей смерти?
      – Полковник Филатов. Он пришел к нам домой в середине апреля, спустя несколько месяцев после твоего отъезда. Он сказал, что ты погиб при исполнении… Обещал помогать, – Марина горько усмехнулась. – Я до сих пор получаю за тебя деньги. Они считают, что этим компенсируют потерю тебя. Я была беременна, – продолжала она, – от переживаний начались преждевременные роды. Настенька родилась через пару дней после известия о твоей смерти… И тут все началось, завертелось в адской мельнице. Сначала меня вызывал к себе твой полковник, расспрашивал, сопоставлял факты. Я узнала, что ты обманул меня, бросил меня и провел последние дни перед отъездом у любовницы. Об этом нетрудно было догадаться, твое поведение сразу казалось мне подозрительным. Господи, я даже обрадовалась твоей гибели. Я подумала, что это Бог наказывает тебя за то, что ты жестоко меня обидел. А потом меня стали таскать на допросы другие. Конечно, они называли наши встречи по-другому, но сколько унижений мне пришлось пережить… Они хотели узнать, что мне известно о твоей поездке. Я рассказывала, а им было мало, и они вызывали меня еще и еще раз. Настенька была маленькой, я вся издергалась. В общем, всего хватало. Спасибо тете Даше и дяде Сене, они помогли; занимались воспитанием дочери, пока я давала показания в кабинетах. А потом все затихло, я больше никому не была нужна. Я выбросила тебя из своего сердца, потому что ты один был виноват во всем. Ты так хотел казаться себе мужественным, суперсильным, что не обращал внимания на мои желания. Ты же знал, как мне не нравилась твоя работа, знал и молчал. Ты всегда был эгоистом. Я постаралась забыть тебя, и у меня сразу же все наладилось. Я больше не та вечно ревущая дурочка, которая ждет своего мужа из длительных командировок, я больше не трясусь по ночам от страха, что могу потерять тебя. Я стала счастливой и уверенной женщиной, у меня есть любимый человек. Так зачем же ты снова появился в моей жизни? Кто тебя просил приходить сюда? Ты мне не нужен…
      Она снова заплакала. Я не знал, что делать, молча сидел рядом и ждал, когда Марина успокоится. Она была не так уж не права, обвиняя меня в черствости и эгоизме. Я действительно никогда не задумывался всерьез о ее желаниях.
      – Я знала, что ты придешь, – вдруг сказала Марина.
      Я посмотрел на нее с удивлением.
      – Это правда, я знала, что ты не погиб, – повторила она.
      – Как?!
      – Ты можешь не верить мне, но это так. И я представляла себе нашу встречу, придумывала речь – столько горечи накопилось в моей душе.
      – Ты знала, что я не умер, и все же вышла замуж? – наконец я понял, что именно оскорбило меня в ее словах.
      – Конечно! Должна же я была отомстить тебе за все.
      – Но ведь это же глупо, бессердечно.
      – Это справедливо, – аргументировала она. В ее глазах снова появилась ненависть.
      – Тогда можешь считать, что тебе это удалось, – подавленно произнес я.
      – И теперь я прошу лишь одного, – продолжала Марина, – чтобы ты оставил нас в покое и никогда больше не появлялся здесь.
      – Что же, – вздохнул я. – Признаюсь, что не так представлял нашу встречу. Бог тебе судья! Я не имею права обвинять тебя в чем бы то ни было.
      – Спасибо! – ее голос дрогнул, но она старалась не выдавать волнения.
      – У меня есть к тебе одна просьба, – сказал я. Марина насторожилась:
      – Говори.
      – Моя дочь.
      – Нет, – твердо сказала она. – Настя никогда не узнает, кто ее настоящий отец. И обещай мне сейчас же, что не будешь настаивать на обратном.
      – Я не могу тебе этого обещать. Ты сама не знаешь, как повернутся события.
      – Не обманывай себя, – вдруг улыбнулась Марина. – Настя еще совсем маленькая, чтобы разбираться в таких трудных вопросах. А когда она вырастет – тебя уже не будет в живых.
      – Что за бред ты несешь? Марина рассмеялась:
      – Господи, Виктор, неужели ты себя не знаешь? Я же чувствую, что ты задумал что-то нехорошее, и обстоятельства твоего внезапного появления говорят об этом. Ты всегда будешь искать рискованных приключений, и в один прекрасный момент поймешь, что тебя уже нет. Но в следующий раз это будет по-настоящему.
      Она была права. Вдруг я понял, что никогда не знал своей жены, и только сейчас она мне начинала раскрываться. Марина была сильной, уверенной женщиной, которая знала, чего хочет от жизни. Сам я этого для себя не знал.
      – Хорошо мы с тобой поговорили, – сказал я, понимая, что разговор окончен.
      – Да, мы оба ждали встречи, чтобы расставить все точки над i.
      – Ну, я хотел совершенно другого.
      Она пожала плечами и ничего не ответила.
      – Тебе пора, – сказала она, поднимаясь. – Мне не хотелось бы оправдываться перед мужем.
      Я тоже поднялся.
      – У тебя есть ко мне какие-нибудь просьбы? – спросила Марина. – Я должна признаться, что выбросила все твои вещи. Сам понимаешь, что теперь они мне не нужны.
      – И документы? – испугался я.
      – Нет, документы остались. Я говорю об одежде, дневниках. Ты не подумай, что я сделала это со зла. Просто не хотела расспросов Насти, когда она подрастет. А документы сохранила, потому что знала: ты вернешься. Или надеялась на это, – добавила она, но тут же осеклась и боязливо взглянула на меня. – Подожди здесь, я принесу тебе документы.
      Она торопливо направилась в сторону дома, даже не оглянувшись.
      Мне не пришлось долго ждать, скоро Марина протянула мне документы, аккуратно сложенные в большой бумажный конверт.
      – Спасибо, – сказал я.
      И тут заметил нерешительность в ее глазах.
      – Вот, забери и это, – Марина протянула мне фотографию, на которой мы были запечатлены вместе, радостные и любящие друг друга. – Она последняя. Я приняла окончательное решение.
      Я взял фотографию и сунул ее в конверт с документами.
      – Уходи! – испуганно сказала Марина, глядя куда-то поверх меня.
      Я обернулся и заметил, что возвращаются новый муж Марины и моя дочь.
      – Я не хочу, чтобы ты разговаривал с ними, – по-детски, со страхом добавила Марина.
      Я развернулся и быстро зашагал прочь, бросив прощальный взгляд на симпатичную девчушку в голубом коротком платьице.
      – Кто это был? – услышал я позади себя голос Игоря.
      – Сослуживец моего покойного мужа, – уверенно ответила Марина.

      (13 июня, первая половина дня)
 
      Ночь я провел у молоденькой девочки, которую подцепил в ночном баре, отбив ее у нахальных подростков. Проснувшись рано утром, я посмотрел на часы. Был седьмой час. Я встал и быстро оделся, стараясь не разбудить это хрупкое создание, что приютило и обогрело меня.
      Выйдя на улицу, я поймал такси и назвал адрес Леши Терехина, мало рассчитывая на то, что адрес не изменился за прошедшие три года.
      Машина мчалась по утренним улицам, а я полулежал на заднем сидении, изнывая от жажды и боли в голове, раскалывавшей ее надвое.
      – Послушай, друг, – обратился я к таксисту, – может, заедем куда-нибудь?
      – За лекарством? – догадался он.
      – Да, не мешало бы, – ответил я.
      – Заедем, – согласился он. – Сейчас часто рекламируют настоящее лекарство, в аптеках продают. Принимать с похмелья. Всю боль, как рукой снимает.
      – Ты пробовал?
      – Нет, – улыбнулся он, – но ведь говорят же.
      – Больше верь тому, что говорят, – скривился я. Он остановился у какого-то ночного ресторана или магазина и сам сходил за лекарством для меня.
      – Вот, держи, – сказал он, протягивая бутылку «Абсолюта» и три банки немецкого пива.
      Я тут же откупорил банку и в два глотка опорожнил ее.
      – Вот мы и на месте, – сказал водитель, остановившись у нужного подъезда.
      Я расплатился и вошел в подъезд. На мой звонок никто не отвечал. Только когда я в шестой или седьмой раз нажал на кнопку и продержал ее минуты три, за дверью послышалось недовольное бормотание. Я не мог понять, чей это голос.
      – Кто там? – спросил мужчина за дверью.
      – Мне Лешу Терехина, – ответил я.
      – А кто его спрашивает?
      – Русич.
      Щелкнул замок, и дверь распахнулась. На пороге стоял Леша Терехин, мой бывший сослуживец, а ныне отставник и пьяница.
      – Витек? – удивился он. – Проходи.
      Мы прошли в квартиру, и он закрыл за собой дверь. Я с минуту разглядывал его вспухшее лицо.
      – Чего рассматриваешь? – недовольно спросил он. – Не нравлюсь?
      – Да нет, – ответил я, сам мало соображая, что думаю и говорю. – Просто давно не видел тебя.
      – И сколько же это твое «давно»? – спросил он, прищурив один глаз.
      – Три года и пять месяцев. А если быть совсем точным, то три года пять месяцев и четыре дня.
      – Нет, такой точности не надо, – безразлично махнул он рукой.
      И только тут я понял, на кого он похож. Он был похож на того трясущегося бомжа, который «стрелял» мелочь на похмелье в переходе на Казанском вокзале.
      – Что, так и будем стоять? – спросил он, уставившись на бутылку водки, которую я держал в руке. – Я, правда, так рано не пью, но раз ты пришел ко мне в гости через три года и пять месяцев… По такому случаю, думаю, можно. Пошли.
      И он отправился на кухню, я последовал за ним.
      – Из закуски ничего не осталось, – сказал он, заглянув в холодильник.
      – Да ладно, – ответил я. – У меня еще две банки пива есть.
      Я достал из карманов пиво и поставил на стол.
      – Это разве пиво? – спросил он меня, словно упрекнул. – Ничего не поделаешь, придется соседку потревожить.
      И он направился к двери, а я стал дожидаться его возвращения. Леша вышел на площадку и позвонил в соседнюю квартиру. Дверь оставалась открытой. И через минуту я услышал женский голос:
      – Чего тебе?
      – Понимаете, друг зашел, – объяснял Леша, – а у меня, как назло, в холодильнике ничего не оказалось.
      – И что ты хочешь? – спросил женский голос.
      – Не могли бы вы меня выручить? Я потом с вами рассчитаюсь.
      – Знаю, пьяница горький, как ты рассчитаешься, – недоверчиво ответила женщина. – Сколько наотдолжался. Мало того, что по вечерам людям спать не даешь, так теперь и по утрам к тебе дружки стали наведываться.
      Я решил вмешаться в разговор. Увидев меня, женщина замолчала.
      – Доброе утро, – как можно более доброжелательно произнес я. – Вы уж извините его, это он из-за меня. Я действительно нагрянул к нему без предупреждения.
      – Доброе, – ответила настороженно женщина, оглядывая меня с ног до головы.
      – Если это вас не обидит, – продолжал я, доставая из кармана деньги, – мы вам заплатим.
      Женщина следила за моими движениями, а когда увидела много денег, сразу же повеселела, стала улыбаться.
      – Да что вы, что вы! – залепетала она, словно отказывалась от вознаграждения.
      Леша тоже вытаращил глаза и смотрел на кипу зеленых в моей руке.
      – Я сейчас что-нибудь приготовлю и принесу, – согласилась обслужить нас женщина и тут же метнулась в свою квартиру.
      – Откуда такие деньги? – шепотом спросил Леша. – Ты что же, с севера приехал?
      – С юга, – ответил я. – Но деньги я заработал честным трудом, и не там, а здесь. Да это и неважно.
      Мы опять пошли на кухню, присели, ожидая соседку с закуской.
      – Сколько твоей соседке? – поинтересовался я.
      – Не знаю, – пожал плечами Леша. – Лет тридцать семь, не больше.
      – И что, живет одна?
      – Одна.
      – Чего же такой момент упускаешь?.. Послышался шум открывающейся двери и радостный голос:
      – А вот и я.
      Я повернулся и увидел женщину с подносом, на котором стояли миска с салатом, тарелка с колбасой, хлеб, зелень, свежие огурцы нарезанные ломтиками. Женщина поставила поднос на стол.
      – Чем богаты, как говорится, – улыбнулась она.
      – Простите, вас как зовут? – спросил я.
      – Лида, – кокетливо ответила женщина.
      – Послушайте, Лидочка, столько мы вам должны?
      – Ой, да что вы!.. – кокетливо закраснелась она.
      – Пятерку дай, будет в самый раз, – буркнул Леша.
      – Леша, не груби, – осадил я. – Тебе лучше принять холодный душ, а то ты еще не проснулся.
      – Если ты такой богатый, то верни Лиде за меня долг, – вместо ответа сказал Леша.
      – Нет, ты неисправимый грубиян, – улыбнулся я, продолжая разглядывать Лиду. – Лидочка, сколько он вам задолжал?
      – Да не слушайте вы его, – махнула рукой женщина.
      – Сотни две или три, – вставил Леша.
      – Это сколько же в зеленых? – спросил я.
      – Пятьдесят пять, – скороговоркой подсказала Лида.
      – Пятьдесят пять и пять, – словно не заметив ее взгляда, отсчитывал я. – Итого – шестьдесят. Вот, возьмите…
      Я протянул ей деньги.
      – Ну как же вы! – пробормотала она и тут же выхватила протянутые доллары, продолжая кокетливо улыбаться.
      Она поднялась с табурета и направилась к выходу.
      – Ладно, вы тут отдыхайте, а мне нужно собираться, – сказала она. – Если что понадобится, заходите.
      – Спасибо за все, Лидочка, – поблагодарил я. – А вы с нами не посидите?
      – Нет, нет, спасибо, – пролепетала она и выпорхнула из квартиры.
      Я услышал, как она захлопнула дверь.
      – Давай выпьем, Витек, – тут же наполнил рюмки Терехин.
      – Давай, – согласился я, – за встречу. Ты меня провожал, ты меня и встречаешь.
      И я следом за ним выпил.
      – Не понимаю, – пожал плечами Леша, – о каких проводах и о какой встрече ты говоришь?
      – Три года назад, – напомнил я. – Что? Ты забыл? Мы с тобой в «Витязе» выпивали.
      – В «Витязе», – начинал вспоминать он. – Что-то припоминаю, но очень смутно.
      – Ты тогда уволился и устроился в охрану в ресторан, – снова подсказал я.
      – И что?
      – Я тогда собирался в дальнюю дорогу, зашел в ресторан и встретил тебя, – стал рассказывать я. – Правда, не хотел говорить тебе, что уезжаю. Ну вот, теперь я вернулся, через три года и пять месяцев.
      – Это так давно было? – удивился он. – И где же ты пропадал все это время?
      Он взял бутылку и снова налил. Я следил глазами за его движениями и продолжал:
      – Сидел. Сначала у моджахедов, потом у таджикских боевиков, потом пахал, как папа Карло, в каменоломнях.
      – Давай выпьем, – перебил он меня и поднял рюмку: – За твое счастливое возвращение.
      И выпил. Мне показалось, что он невнимательно слушает меня или совсем не хочет слушать то, о чем я говорю.
      – Ты подожди пить, – повысил я голос. – Ты сначала выслушай меня.
      – М-мгу, – кивнул он, нажимая на салат.
      – Тебя что, не удивляет, каким образом я оказался в плену у моджахедов?
      – У кого? У моджахедов? – переспросил он и уставился непонимающим взглядом.
      – Да.
      – А как ты там оказался?
      – По милости Филатова, – понизив голос, ответил я. Он отложил в сторону вилку.
      – Так ты продолжал работать на него? – удивился он.
      Я ответил кивком.
      – И что же на этот раз ты должен был сделать?
      – Проникнуть в оппозицию и убрать лидера, – ответил я.
      – И что?
      – Он меня сдал, – спокойно ответил я.
      – Сдал?!
      – Да.
      – Но этого не может быть? – не верил Терехин. Он оживился и даже, как мне показалось, немного протрезвел.
      – Я тоже не мог поверить в это.
      – А как ты тогда узнал? – не понимал он.
      – Они меня пасли. По плану я должен был завербоваться в Турции и проникнуть в Таджикистан через Афган.
      – Ну, это-то понятно, – согласился с легендой Леша. – А что дальше? Ты говоришь, они тебя пасли? От самой Москвы?
      – Нет, – ответил я. – Они упали мне на хвост уже в Афганистане. Моджахеды подарили меня таджикским оппозиционным боевикам. Не знаю, слышал ли ты о том, что в августе девяносто второго там грохнули Генпрокурора?
      – Что-то припоминаю, – сказал задумчиво Терехин. – И что?
      – Это сделали они, – продолжал я. – Я не мог понять, зачем я им понадобился? Но когда оказался за решеткой, понял. Они сделали меня козлом отпущения: убили прокурора, а меня подбросили, как убийцу. Тупые чурки тут же состряпали дело и засадили меня не то на тринадцать, не то на пятнадцать лет.
      – А что было потом? – спросил Терехин, наливая очередную порцию водки.
      – Потом был ад, – произнес я в задумчивости. – Самый настоящий ад. Мне даже казалось, что я не вынесу, погибну и останусь неотмщенным. Но судьба была милостива ко мне, предоставив, может быть, единственный шанс. И я воспользовался им.
      – И что?
      – Как что? Теперь я здесь, хочу встретиться с ними лицом к лицу. Я хочу посмотреть им в глаза, а потом предложить возможность испытать на собственной шкуре те «прелести», которые перенес я. Я хочу…
      – Ты хоть понимаешь, что тем самым ставишь себя вне закона? – перебил меня Терехин.
      – Да.
      – А как же жена, как твоя семья?
      – У меня нет больше семьи, – ответил я. – Марина живет с другим мужчиной. В общем, она отказалась от меня.
      – Ты не шутишь? – не поверил он.
      – Вчера я был у нее.
      – Да-а, – задумался Терехин, а потом спросил: – С чего же ты хочешь начать?
      – За этим я к тебе и пришел.
      – За чем «за этим»? – не понял он.
      – За советом, за помощью.
      Он взял рюмку, быстро осушил ее и погрузился в размышления. Я знал, что ему нужно время подумать. Я выпил еще водки, закусил, ожидая ответа Терехина.
      – Ну, что скажешь? – я не выдержал долгой паузы.
      – Не нравится мне твоя затея, Витек, – рассудительно произнес он, опустив глаза. – Тебе ли не знать, что с этим не шутят.
      – С чем не шутят?
      – С аппаратом, в котором ты работал. Я тебя еще тогда предупреждал, что это опасная штука… Ты хочешь, чтобы я помог тебе?
      – Да.
      – Ты только правильно пойми, – продолжал он. – Я не трус, мне даже не за кого бояться. У меня нет семьи, жизнь паршивая настолько, что я не задумываясь рискнул бы.
      – Что же тебя останавливает?
      – Бессмысленность, – тут же ответил он и посмотрел мне в глаза. – Понимаешь, это самый настоящий абсурд. Ты не сможешь противостоять машине. Это равносильно тому, что ты встанешь на рельсы и попытаешься остановить скорый поезд. Как только они унюхают, что ты замыслил недоброе против них, тебе конец. Нам конец…
      – Ты, конечно, прав, – согласился я. – Скорый поезд бессмысленно пытаться остановить на полном ходу. Но зачем становиться на рельсы?
      – А как же? – переспросил он и сам же ответил: – Взорвать путь? Или дернуть стоп-кран?
      – Хотя бы и так. Или перевести стрелки. Пусть поезд мчится на всех порах в тупик.
      – Это глупо, – закачал головой он. – Глупо и бессмысленно. Тебя раздавит еще до того, как ты попытаешься что-то предпринять.
      – Значит, я так понял, ты отказываешься? – прямо спросил я.
      – Я не отказываюсь, – пояснил он. – Но даже теоретически не вижу положительного результата от подобной затеи. Это гибельная авантюра.
      – Тогда хотя бы помоги с жильем, – сказал я. – Посоветуй, где найти укрытие.
      – Это всегда пожалуйста, – ответил он. – Я дам тебе ключи от своей дачи. Ты же помнишь, где она находится?
      – Да.
      – Я не был там сто лет, – признался Леша. – Правда, сдавал ее два года, а в этом решил сам поработать на земле. Но из-за запоев так и не получилось. Можешь там остановиться.
      – У тебя, по-моему, и машина была?
      – Была, – ответил Терехин. – Она и сейчас есть. Тоже на даче стоит. Правда, что-то там не фурычит в ней. Думал, отложу денег, подремонтирую и продам.
      Да так она там и ржавеет, если никто не угнал.
      – Будем надеяться, – повеселел я. – Так я возьму, попользуюсь?
      – Бери, если сумеешь починить. Напомнишь, чтобы я ключи тебе потом дал.
      Он сделал небольшую паузу и добавил:
      – И все-таки, Витек, я бы тебе не советовал переходить дорогу нашему доблестному ведомству. Не пробьешься. Смена вывесок и названий не поменяла сути этого учреждения.
      – Не боюсь, – улыбнулся я ему, давая понять, что лучше не продолжать. – Где наше не пропадало? Ну, давай, на посошок, и я побежал. Нужно еще многое успеть. Выпил, поговорил с тобой – и голова перестала болеть. А то после вчерашнего перепоя тяжко было.
      Мы выпили по последней, и я ушел. Мне хотелось наведаться еще по одному адресу, по которому меня не ждали, но где бы я хотел сам побывать. После двух дней, полных разочарований, я хотел убедиться, что не все так плохо, как кажется, и я имею право на успех, пусть не полный, но зато реальный.

      (13 июня, вечером)
 
      Я отправился за город, на дачу Терехина, которая становилась теперь для меня временным прибежищем. Целый день я провозился с «Жигулями», пока не отремонтировал машину. Когда она была исправлена, я занялся поисками бензина, потому что бак был пуст. Мне повезло. Сосед Терехина по даче продал мне ведро бензина, и я, заправив машину, отправился в Москву.
      Купив огромный букет алых роз, я въехал во двор дома и остановился на площадке. Я сидел в машине и думал о том, стоит ли подниматься в квартиру. За последние два дня я убедился в правоте Сангака: в подобной ситуации следует рассчитывать только на себя, на свои силы, не полагаясь на других. И все-таки я не смог удержаться, чтобы не приехать по этому адресу. Я чувствовал какое-то странное притяжение к этому дому, ведь именно отсюда я ушел воскресным днем три года и пять месяцев назад.
      Женя возвращалась домой позже обычного. Я взглянул на часы. Они показывали почти девять вечера. В моей голове быстро созрел план.
      Женя вошла в подъезд поднялась по ступенькам и остановилась у лифта, нажав на кнопку вызова.
      – Привет, – с радостной улыбкой сказал я, когда дверь раскрылась. Женя смотрела на меня округлившимися от удивления глазами.
      – Не ждала?
      Она не ответила, медленно приходя в себя.
      – О, Господи, Виктор! – наконец вскрикнула Женя.
      – Только не нужно падать в обморок, – пошутил я. – Не думай, что перед тобой покойник.
      Она нервно улыбнулась и быстро вошла в кабину лифта.
      – Это я уже заметила, – сказала Женя, не отводя от меня глаз.
      Я нажал на кнопку шестого этажа. Мы пожирали друг друга глазами. Она стала еще прекраснее, чем я помнил ее. Я слушал ее частое взволнованное дыхание, упивался запахом ее духов, и желание овладеть ею тут же, прямо в лифте, все нарастало.
      – Это тебе, – наконец вспомнил я о букете.
      – Спасибо.
      Казалось, она все еще не понимала происходящего.
      Как только дверь квартиры захлопнулась за нами, я набросился на Женю с поцелуями. Она не сопротивлялась, и скоро мы оказались в спальне. Я так ждал этого момента, что не мог совладать с собой…
      – Ты, наверное, голоден? – спросила Женя, когда мы уже просто лежали в кровати, разглядывая друг друга.
      – Я голоден, но не в том смысле, о каком ты думаешь, – ответил я спокойно, и Женя понимающе улыбнулась.
      – Ты ждала моего возвращения? – спросил я минуту спустя.
      Женя не ответила. Она поднялась и грациозной походкой направилась к шкафу. Я понял, что мой вопрос не уместен.
      – Я все-таки приготовлю для нас ужин, – сказала Женя, набрасывая халат. Она вышла, а я некоторое время оставался в постели, наслаждаясь теплом и покоем. Потом, натянув штаны, я отправился в кухню. Женя колдовала у плиты. Она одарила меня обворожительной улыбкой.
      – Расскажи, как ты воскрес из мертвых, – предложила она. – Знаешь, я сегодня встречалась с полковником, твоим шефом, и он ничего не сказал о твоем возвращении.
      Я был ошарашен этим сообщением, от одного упоминания имени моего заклятого врага, мне стало не по себе.
      – У меня было предположение, что сообщение о твоей смерти – всего лишь трюк руководства, – продолжала Женя.
      – Так ты действительно ни о чем не знаешь? – спросил я.
      – О чем это? – удивленно спросила Женя. – Разве в действительности было не так, и ты сейчас мертв?
      Она взглянула на меня, и по выражению моего лица поняла, что шутки сейчас неуместны.
      – Ты не знаешь, что руководство подставило меня? – уточнил я. – Среди них был и полковник Филатов.
      – Как?! – Женя медленно опустилась на табурет. – Не может этого быть.
      Я снисходительно улыбнулся. Несколько минут Женя думала над моими словами. Этого времени ей было достаточно, чтобы оценить ситуацию.
      – Значит, никто не знает, что ты вернулся? – наконец спросила она.
      – Всего несколько человек, но они не совсем рады были меня видеть.
      Я на секунду замолчал, окунувшись в неприятные воспоминания.
      – Я был в плену.
      – Ты был в плену, – задумчиво повторила Женя.
      – Да, представь себе, – продолжал я, начиная злиться. – Если бы это случилось не в девяносто втором, а в сорок втором, то было бы понятно, почему меня избегают близкие. Тогда я был бы просто врагом народа, изменником Родины. На то было высочайшее повеление. Но я не могу понять, я не хочу понимать, какие мотивы были у руководства, чтобы запросто так сдать своего сотрудника. И запросто так ли?
      Я поднял голову и посмотрел в глаза Жене.
      – Успокойся, – тихо произнесла она своим мелодичным голосом. – Во всем следует разобраться. Нельзя огульно винить руководство, всех сотрудников. Большинству из них, как и мне, просто сообщили факт: агент погиб на пути к выполнению миссии. Ты думаешь, мало работы помимо этого случая? Знаешь, какая обстановка сейчас в Чечне, вообще на Кавказе?
      – Последними новостями интересуюсь.
      – Приходится крутиться, как белке в колесе, – продолжала Женя.
      – Но ты же работаешь в азиатском отделе!? – не понял я.
      – А там что, намного спокойнее? Я промолчал.
      – Так что, дорогой, работы много, справиться бы, – сказала она, а потом подошла ближе, положила мне на шею свою нежную руку и с милой улыбкой добавила:
      – А ты забудь, просто забудь обиды и возвращайся на работу.
      Я вскочил с места, резко откинув ее руку.
      – Забыть? – задыхался я от гнева. – Просто взять и забыть, не так ли?
      Она смотрела на меня испуганными глазами.
      – Я не могу позволить себе подобную роскошь – прощение, – более спокойно сказал я.
      – Почему? – удивилась она.
      – Потому что я не Христос, – ответил я. – У меня всего одна жизнь, и никто – слышишь, никто! – не имеет права отнять ее у меня по своей прихоти. Я не согласен страдать, как господь, за чужие ошибки и грехи, потому что знаю: после подобной расплаты я не воскресну.
      – Тогда что же ты хочешь? – спросила она.
      – А чего бы хотела ты в подобной ситуации? – поинтересовался я.
      Она с минуту раздумывала, а потом пожала плечами:
      – Даже не знаю.
      – А я знаю, – твердо ответил я.
      – И чего же?
      – Я прошел через мыслимые и немыслимые испытания не для того, чтобы все забыть и вернуться на работу.
      – Что ты задумал? – испуганно спросила она.
      – Судьба предоставила мне шанс, – ответил я. – Я выбрался оттуда, чтобы теперь возвратить долги, дать им почувствовать хотя бы малую толику того, что пережил сам.
      – О, господи! – воскликнула Женя, хватаясь за голову. – Ты собираешься мстить? Ты же просто сумасшедший в таком случае.
      Я улыбнулся, но Женя еще больше испугалась от моей улыбки.
      – Ты не первая, от кого я слышу подобные слова, – сказал я.
      – Но все равно не желаешь прислушиваться.
      – А как бы поступила ты?
      – Не знаю, – спокойно произнесла она и опустила голову.
      – Вот видишь, – сказал я, успокаиваясь. – Ладно, давай прекратим этот бессмысленный разговор.
      – Он не бессмысленный, – возразила Женя. – Ты затеял опасную игру, Виктор. Ты хоть задумывался над тем, что от этого зависит твоя жизнь?
      Я внимательно посмотрел на Женю. Ее голос дрожал от волнения.
      – Это моя работа, – спокойно ответил я и добавил: – Точно такая же, как и твоя. Знаешь, я раньше не понимал Лешу Терехина, потому что полностью верил Филатову и был убежден, что с нашей профессией нужно меньше думать и больше заботиться согласованности действий. Теперь я понимаю, что он был прав: иногда не мешает думать о последствиях. Хотя…
      Я замолчал, вспомнив утреннюю встречу с Терехиным.
      – Договаривай, – сказала Женя.
      – Сегодня утром я встречался с Терехиным, – продолжил я. – Впечатление не из лучших. И я наглядно убедился в том, к чему может привести неуверенность в нашем деле.
      Я поймал себя на мысли, что говорю с Женей так, будто продолжаю работать в органах, только нахожусь сейчас в краткосрочном отпуске.
      – Вот видишь, – сказала Женя. – Значит, ты и сам понимаешь, что могут случаться сбои. Строго налаженной системы просто не существует. Везде, при любой самой продуманной системе могут быть сбои, неточности, промахи.
      – Не старайся перевербовать меня, – то ли в шутку, то ли всерьез сказал я.
      – Я и не стараюсь, – ответила Женя. – Просто мне будет очень больно и обидно, если я тебя потеряю второй раз и, судя по твоим намерениям, возможно навсегда.
      – Не будем о грустном, – прервал я ее. – Пойду, приму ванну.
      Я встал и вышел из кухни, а Женя осталась готовить ужин. О чем она тогда думала? В ее медово-карих глазах я увидел столько грусти, что не мог не поверить в искренность ее слов. Но возможно ли было наше счастье? Ведь между нами уже стояли три года, наполненных жуткими событиями. Между нами стояли Филатов и вся его служба, таджикская оппозиция во главе с Химматзадой. Препятствий было много – как на учебной полосе. И как на учебной полосе, чтобы прийти к финишу, следовало преодолеть все препятствия.
      – Виктор! – услышал я зов Жени. – Ужин готов, скорее выходи.
      – Иду! – ответил я.
      Выключив воду, я вытерся, оделся и вышел к столу.
      – У-у, как вкусно пахнет, – потянул я носом воздух. – Давно мне не приходилось пробовать домашнего.
      Она с каким-то сожалением посмотрела на меня.
      – А ты где остановился? – как бы между прочим поинтересовалась Женя.
      Я перестал жевать и внимательно посмотрел ей в глаза.
      – Что ты так на меня смотришь? – удивилась она.
      – Зачем тебе знать, где я остановился? – подозрительно спросил я.
      Она улыбнулась и сказала:
      – Не думаешь ли ты, что я хочу пустить по твоему следу Филатова?
      – Прости за откровенность, – сказал я ей, – но сомнения остаются всегда. Даже себе нельзя полностью доверять.
      – Нет, – спокойно произнесла Женя. – Просто я подумала, что ты мог бы остановиться у меня…
      – До тех пор, пока они не выйдут на мой след и не начнется большая игра? – перебил я ее.
      – Зачем ты так? – обиделась Женя. – Я ведь желаю тебе добра.
      – Прости, – извинился я. – Не хотел тебя обидеть. Мы молча закончили ужин и отправились в зал. Женя включила телевизор, мы сидели рядом в креслах и смотрели какой-то фильм по каналу «Дважды Два». Я украдкой бросал на нее взгляды, стараясь догадаться о ее настроении. Женя спокойно следила за действием фильма, но потом вдруг повернулась и спросила:
      – Почему ты меня так рассматриваешь?
      Я отвел взгляд. Внезапная нежность к этому хрупкому созданию вдруг наполнила мое сердце. Я протянул руку и стал ласкать ее плечо, подбородок, шею. Она медленно подняла глаза, и я увидел ее открытый взгляд.
      – Я хочу тебя, – тихо прошептал я.
      – Перестань, – отстранила она мою руку. – Я же вижу, ты стараешься уйти от ответа. Ты хочешь, чтобы я не думала, не приставала с расспросами.
      В это время раздался телефонный звонок. Женя поспешила снять трубку.
      – Слушаю, – ответила она.
      Я продолжал смотреть на нее. Лицо Жени вдруг стало очень серьезным, и я догадался, что речь идет о работе.
      – Понятно, – снова ответила она в трубку, повернулась ко мне.
      – Хорошо, я буду, – наконец закончила она разговор и положила трубку.
      Я молчал, ожидая объяснения.
      – Вызывают на работу, – сказала она. – Я должна срочно уйти.
      Женя ушла в спальню и стала быстро одеваться. Я прошел за ней, стал у дверей.
      – Без тебя никак не обойдутся? – спросил я.
      – Прекрати, Виктор, – сказала она. – Ты же знаешь, что это за работа.
      – А что же случилось, если не секрет?
      – Что-то непонятное на юге происходит, – уклончиво ответила она. – Ты же сам знаешь, как повернулись события на Кавказе. Теперь кому-то нужно срочно расхлебывать кашу. Ладно, отдыхай. Постараюсь побыстрее. Только не уходи, пожалуйста. Я не продам тебя, как Филатов.
      Она улыбнулась на прощанье и ушла, а я стал дожидаться ее возвращения.
      Женя возвратилась под утро. Она выглядела страшно уставшей и сразу же уснула, попросив разбудить ее в девять часов.

      (14 июня)
 
      – Доброе утро, – прошептал я на ухо Жене.
      Она повернулась ко мне, потянулась и открыла глаза.
      – Который час? – спросила она, улыбнувшись.
      – Как ты и просила, я разбудил тебя в девять.
      Она снова потянулась и села на кровати. Я принес ей чашку кофе. Ее поведение показалось мне подозрительным. Женя старалась держаться как шаловливый ребенок, который старается скрыть свою очередную провинность. Я не подавал виду, что заметил необычное кокетство с ее стороны и продолжал сохранять спокойствие.
      – Устала? – поинтересовался я.
      – Не очень, – схитрила она, хотя я помнил, какой уставшей она возвратилась.
      – Ты во сколько уходишь? – спросил я ее.
      В половине одиннадцатого нужно быть в управлении, – сказала она, отпивая кофе. – Ты что, тоже уходишь?
      – Хотел пройтись по делам, – уклонился я от прямого ответа.
      – А какие у тебя могут быть дела? – серьезно спросила она, нахмурившись.
      – Поброжу по городу, повидаю знакомых, – снова уклончиво ответил я.
      – Ты возвратишься? – спросила Женя тихим голосом.
      – Если честно, то не знаю, – ответил я и опустил глаза.
      – Ты не отказался от своих намерений?
      Я промолчал. Мне не хотелось посвящать ее в свои планы, а тем более впутывать в такие дела.
      – Значит, не отказался, – вздохнула Женя и отставила чашку.
      – Перестань, Женя, – успокаивал я ее. – Вот увидишь, все образуется, и мы опять будем вместе.
      – Нет, – отрицательно покачала она головой. – Не образуется до тех пор, пока ты не откажешься от своих планов.
      – Давай не будем начинать то же самое по второму кругу. – Прервал я ее. – Мы же поговорили об этом вчера. Я принял решение, и принял его не вчера, даже не месяц назад.
      Она встала с кровати, набросила халатик, лежавший на кресле.
      – Пойду в душ, – сказала она расстроенным голосом. – Потом договорим.
      Но только она зашла в душ, как раздался звонок телефона.
      «Опять срочно вызывают на службу, – подумал я. – Все-таки дурацкая работенка, Терехин частично прав», – а вслух произнес:
      – Женя, тебя к телефону!
      Она выскочила из душа и схватила трубку:
      – Алло, слушаю.
      Я напряг слух, стараясь уловить хоть слово, но шум воды из ванной заглушал все звуки.
      – Да, да, – соглашалась Женя. – Хорошо, выезжаю. Нет, не надо, сама доберусь.
      Она положила трубку и посмотрела на меня.
      – Срочно вызывают на работу? – почти безразлично спросил я.
      – Да, – лицо Жени было серьезно.
      – Что-нибудь стряслось?
      – Чеченские боевики во главе с Басаевым захватили больницу в Буденновске, – ответила она.
      – Терроризм? – предположил я.
      – Скорее всего, – согласилась Женя.
      – Теперь начнется шмон по всей столице, – пошутил я, но Женя посмотрела на меня весьма серьезно:
      – Ты прав. Приказано изолировать представителей чеченской диаспоры в Москве, не спускать глаз с самых активных сторонников независимости Чечни.
      «Хорошо, очень хорошо, – радовался я. – Сам того не подозревая, я ухватил нить, которая поможет мне внести коррективы в планы Филатова».
      – Но почему вы? – спросил я вслух.
      – Как почему? – не поняла моего вопроса Женя.
      – Есть же специальный отдел по Кавказу. Пусть бы они и занимались.
      – Теперь приходится заниматься тем, что прикажут, – ответила Женя. – Сил не хватает и людей, чтобы залатать все дыры.
      – Ясно, – спокойно согласился я. – Значит, ты отправляешься на задержание?
      – Почему я? – удивилась она. – Для этого есть бригада противодействия, пусть они и отправляются, а я – на свое рабочее место.
      – Бригада противодействия? – переспросил я. – Что-то новенькое. Раньше такого не было.
      – Да, – подтвердила Женя. – Года полтора – два, как создали. Специальное подразделение для устранения мелких конфликтов, решения задач локального значения. Кстати… Женя прошла в душ и обернулась на пороге. – Руководит им небезызвестный тебе майор Москвин, – добавила она.
      – Гена Москвин? – немало удивился я.
      – Именно он, – подтвердила Женя.
      – Хорошенькие новости, – пробормотал я себе под нос, когда затворилась дверь ванной. – Почему ты мне раньше не сказала?
      – Что? – переспросила она из-за двери.
      – Я спрашиваю, почему ты мне раньше об этом не сказала? – громко повторил я свой вопрос.
      – Ты же меня не спрашивал! – также громко ответила Женя.
      – Не спрашивал, потому что никогда не подумал бы, – спокойно сказал я сам себе.
      Шум воды прекратился, Женя собиралась выходить из ванной.
      – Послушай, – вспомнил я. – Он ведь собирался уволиться после августа девяносто первого?
      – Собирался, да не уволился, – открыв дверь, ответила Женя.
      Она вышла из ванной и направилась в спальню.
      – Прикрой дверь, я оденусь, – попросила она.
      Я выполнил ее просьбу, прикрыл дверь и продолжил:
      – Он, по-моему, даже рапорт тогда написал.
      – Не знаю, что он там писал, но сейчас он снова на службе и возглавляет бригаду противодействия, – сказала Женя.
      – Он всегда умел вывернуться, – произнес я.
      – Согласись, что для большинства в этом весь смысл жизни, – заметила Женя.
      – Может, и для большинства, но не для всех. Иногда оказывается, что большинство ошибается, только такие ошибки потом приходится очень долго и упорно исправлять.
      Она промолчала, выходя из спальни и застегивая на ходу пуговички на блузке.
      – Ладно, я пойду, – сказал я.
      – Постой, постой, – остановила она. – Я же думала, что ты меня подвезешь?
      – Прямо к управлению? Нет, прости, но не могу.
      – Почему к управлению? – удивилась она. – Ты меня высадишь на углу, перед площадью, а там я сама дойду.
      – Хорошо, поедем, – согласился я.
      Мы сели в машину и помчались по городским улицам в сторону площади Дзержинского, где я и высадил Женю.
      – Ты надолго? – спросила она перед тем, как захлопнуть дверцу.
      – Не знаю.
      – Я буду ждать тебя, – улыбнулась она на прощанье.
      Минуту я еще смотрел на ее удаляющийся силуэт, а потом меня захватили совершенно иные мысли. Я завел машину и надавил на газ. «Жигули» с визгом рванулись с места.
      Терехин оказался дома. Он сам открыл мне дверь и пропустил в квартиру.
      – Ты где пропадал? – спросил он, закрывая за мной дверь.
      – Послушай, Леша, – задыхаясь сказал я. – У меня мало времени. Ты не подскажешь, где найти представителей чеченской диаспоры в Москве?
      У него от удивления выпучились глаза.
      – Кого? – удивленно переспросил он. – Чеченцев?
      – Да, да, черт побери, – торопливо ответил я.
      – Не знаю, – он делал вид, что соображает.
      – Тогда, может, знаешь, кто смог бы помочь выйти на них?
      – Я тебе мог бы подсказать, к кому обратиться, чтобы без очереди сдать тару в нашем приемном пункте, – продолжал шутить Терехин.
      – Послушай, Алексей, – процедил я сквозь зубы, схватив его за грудь. – Мне не до шуток!
      Он оставался спокойным, стоял передо мной и поглядывал на мои руки, державшие его за рубашку.
      – Извини, дружище, – отпустил я его. – Просто мне некогда рассусоливать.
      – Ты начинаешь игру против Филатова? – также спокойно спросил Терехин.
      – Это мое личное дело. Я не хочу вмешивать тебя в опасную историю.
      – Тогда зачем же ты приперся ко мне? – удивленно развел он руками. – Нужно было и решать свои вопросы самостоятельно. Я здесь тебе не помощник.
      Он повернулся, чтобы уйти, но тут же остановился:
      – Хотя, постой…
      – Ты что-то вспомнил? – затеплилась во мне надежда.
      – Я думаю, ты не забыл тех двоих журналистов из «Си-Эн-Эн», которые попались к нам в руки, когда пробирались к даче президента?
      – Припоминаю.
      – Так вот, представляешь, я их повстречал с неделю назад у одного ресторана, – радостно сказал Терехин. – Поразительно, но они меня запомнили, сами подошли и предложили пару баксов до получки.
      – Давай по делу, – прервал я его.
      – Я же и говорю, – продолжал Терехин. – Так вот, они дали мне в долг и оставили визитку.
      – А мне она зачем? – не понял я.
      – Ты забыл? – удивился Терехин. – Да эти проныры знают здесь все и обо всем на несколько месяцев вперед.
      Я стал соображать.
      «Если связаться с этими журналистами, то придется объяснять, что к чему, зачем и прочие нюансы, – подумал я. – А в результате может получиться, что они же меня и застукают. Более того, они могут стать наводчиками, и через них органы выйдут на мой след. Но с другой стороны, я потеряю неизвестно сколько времени, пока буду искать связь с верхушкой диаспоры. Да и поверят ли они мне?»
      Остановившись на предложении Терехина, я сказал ему:
      – У тебя есть эта визитка? Ты ее часом не пропил?
      – Обижаешь, Виктор, – ответил Терехин. – Сейчас принесу.
      И он отправился в зал, открыл среднюю дверцу секции и минут пять копался в бумажках, пока не взял в руки одну, и возвратился обратно.
      – Вот она, – протянул он мне визитку.
      Я взял и пробежал ее глазами: Майк Кенди и Стив Тойнби, служба новостей «Си-Эн-Эн». Далее шли телефоны и адрес офиса.
      – Нужно срочно позвонить, – сказал я Терехину.
      – Так звони, – указал он мне на телефон.
      – Нет, – покачал я головой. – Лучше ты. Не хочу тратить время на объяснения. Лучше на месте все скажу.
      – Дрейфишь за прошлую встречу, – улыбнулся Терехин и потянулся к трубке. – Ладно, какой там номер?
      Я прочитал ему номер, и он набрал его.
      – Что сказать? – приглушенным голосом спросил он.
      – Скажи, что один надежный человек…
      – Алло, – сказал Терехин, не дослушав моих слов. – Здравствуйте. Я хотел бы пригласить к телефону Майка Кенди или Стива Тойнби. Да, хорошо…
      Он прикрыл ладонью трубку и кивнул.
      – Скажи, что один надежный человек хотел бы переговорить с ними, – досказал я ему.
      Терехин опять кивнул.
      – Алло! – на том конце провода кто-то ответил ему. – Кто это? Майк? Привет, это Терехин. Ты меня вспомнил? Хорошо, да.
      Он некоторое время слушал, что говорит человек на том конце провода и соглашался с ним, все время угукая.
      – Послушай, Майк, почему звоню… – наконец вставил Терехин. – Тут с вами хотел бы встретиться один человек. А? Нет. Ты его знаешь, в некотором роде. Он вас тоже помнит. Тот самый, о котором спрашивал Стив. Да. Отлично? Тогда где пересечемся?
      Терехин посмотрел на часы.
      – Добро, – сказал он в трубку. – Будем через двадцать минут. У нас пятерка красного цвета, увидите. Ну, пока!
      – Порядок, – сказал Терехин. – Встречаемся через двадцать минут в Хамовниках. Знаешь сквер у станции метро «Спортивная»?
      – Да.
      – Они будут там.
      – Я пошел.
      – Эй, подожди меня, – остановил Терехин. – Я договорился о встрече, а он поедет один.
      – Я еду туда по делу, – предупредил я его. – По очень важному делу. Я и так потерял уйму времени, поэтому комплиментов не будет, только по делу.
      – Хорошо, – согласился Терехин. – По делу, так по делу.
      Он быстро переоделся и обулся.
      – Возьми с собой права, – сказал я ему.
      – Зачем они мне?
      – На всякий случай.
      Через полчаса мы подъезжали к скверу, о котором говорили журналисты. Я сбавил скорость и стал осматриваться.
      – Вот их машина, – указал Терехин.
      Я увидел знакомый «джип», но в кабине никого не было. Я взял правее и остановился сразу же за их машиной.
      – Пошли искать, – сказал я Терехину, выходя из жигуленка.
      Он последовал за мной.
      – Странно, – произнес Терехин, оглядываясь по сторонам. – Куда они могли подеваться?
      – А вон там не они? – спросил я.
      – Где? – Терехин уставился в ту сторону, куда я указывал.
      Сквер рассекался дорогой надвое. С той половины, что находилась за дорогой, по направлению к нам медленно шли двое парней и спокойно о чем-то беседовали.
      – Точно, они, – узнал Терехин. – Пошли.
      И он первым направился в их сторону. Я шагал в двух-трех шагах сзади.
      – Привет, ребята! – еще издали замахал им рукой Терехин, словно увиделся с лучшими своими друзьями.
      Они тоже нас заметили, заулыбались. Вскоре мы подошли к ним и Терехин поздоровался с каждым за руку, затем повернулся ко мне.
      – А это Виктор, – представил он.
      Они одновременно кивнули в знак приветствия.
      – Вы должны его помнить, – продолжал Терехин. – Помните, той ночью, в августе девяносто первого, он запретил вам курить. Помните?
      – А-а! Да, да, помним, – заулыбался Майк и протянул руку для пожатия.
      – Привет, – тоже сделал и Стив. – У вас какое-то дело?
      «Вот это хваткие ребята, привыкли ценить собственное время, – подумал я. – Неплохо они разговаривают теперь по-русски. Тогда, помнится, акцент сразу ударял по ушам».
      – Да, – ответил я. – Мне нужна ваша помощь.
      У Стива от удивления поднялись брови. Я догадался, о чем он хочет сказать.
      – Я не останусь в долгу, – сказал я. – Если все пойдет по моему сценарию, то я обещаю для вас сенсационную информацию.
      Журналисты посмотрели на Терехина, ожидая подтверждения.
      – Можете не сомневаться, – сказал он. – Информация действительно сенсационная, похлеще ввода ограниченного контингента в Афганистан.
      – Леша, – остановил я друга, боясь, что он может сболтнуть лишнее.
      Журналисты переглянулись.
      – Хорошо, – сказал Майк, обращаясь ко мне. – Что вы хотите?
      – Мне нужно очень срочно связаться с кем-нибудь из лидеров чеченской диаспоры, – тут же ответил я.
      – Не знаю, – замялся Майк. – Вы же прекрасно знаете, что случилось сегодня.
      – Знаю, – ответил я. – Но медлить нельзя. Я должен переговорить с человеком, к которому прислушались бы остальные.
      – Знаете, – сомневался Майк, – ваша служба… возможно, они не захотят.
      Он посмотрел на своего напарника, и тот кивком подтвердил слова Майка.
      – Черт побери! – нервничал я. – Сейчас дорога каждая минута. Мне просто необходимо переговорить с кем-то из них!
      Я на секунду замолчал, стараясь успокоиться, а затем продолжил:
      – К тому же, я три года и пять месяцев нахожусь вне этой организации.
      Журналисты уставились на Терехина, который молча стоял в сторонке и затягивался сигаретой.
      – Это верно, – подтвердил он, выпуская дым.
      – Простите, но нам с Майком надо обсудить некоторые моменты, – сказал Стив и потянул напарника за рукав.
      – Хорошо, – согласился я. – Только решайте это недолго. Предупреждаю, каждая минута на вес золота.
      Журналисты отошли в сторону и о чем-то оживленно заспорили. До меня доносились отдельные фразы. Они разговаривали по-английски.
      – Странно, – задумчиво произнес Терехин. – И почему это они сегодня такие несговорчивые?
      Я ничего не ответил. Моя голова была занята совершенно иным.
      – Мы согласны помочь вам, – наконец объявил Стив, – но только с одним условием.
      – Согласен, – не раздумывая, сказал я. Они переглянулись.
      – Но вы же еще не знаете условия? – удивился Майк.
      Меня начинала раздражать их дотошность.
      – Леша, – сказал я как можно более спокойно. – Ты говорил, что эти ребята – надежные партнеры, и с ними мы быстро договоримся. Ты не знаешь, кто еще мог бы нам помочь?
      – О'кей, о'кей, – поднял руки Стив, словно сдавался в плен. – Наше условие таково: мы сведем вас с одним человеком, но вы не станете требовать от нас его адрес и фамилию.
      Мне вдруг стало смешно от такой почти детской конспиративности. Люди Филатова, может быть, уже направляются по этим адресам, чтобы произвести аресты, а дотошные американцы требуют от меня какой-то секретности.
      – Чего вы улыбаетесь? – спросил Майк.
      – Пустое, – успокоил я его. – Все нормально, я согласен.
      – Тогда я звоню, – сказал Стив и направился к «джипу».
      – Нет! – остановил я его. – Только не по телефону. Они словно остолбенели от моего окрика.
      – А как же? – развел руками Майк.
      – Господи, не будьте же такими наивными, – толковал я. – Может, уже теперь, пока мы здесь разговариваем, идут аресты. Вы думаете, там не знают адресов и телефонов? А что, если все номера на прослушивании?
      – А вам что от этого? – не понимал Майк моей предосторожности.
      – Мне? Провалится моя операция, которую я веду против азиатского отдела службы безопасности, – ответил я.
      Мои слова подействовали.
      – Хорошо, – согласился Стив. – Мы отправимся вместе. Но дайте слово, что вы не последуете за нами и будете терпеливо ждать того момента, пока мы вам не подадим сигнал.
      – Даю слово, – спокойно согласился я.
      – Тогда поехали, – сказал Майк, и мы все отправились к машинам.
      «Если все получится так, как я задумал, то вечером уже можно будет посмеяться над Филатовым», – подумал я.
      И тут мне в голову пришел грандиозный план.
      – Послушайте, – обратился я к журналистам. – Если я предложу сегодня вечером вам небольшую прогулку на городскую окраину, вы согласитесь?
      Они удивленно посмотрели на меня, а потом переглянулись.
      – Зачем? – спросил Майк.
      – У вас хорошая аппаратура? – поинтересовался я.
      – Не жалуемся, – ответил Майк. – Пока что она ни разу нас не подводила.
      – А как насчет шумов?
      – Теперь есть кинокамеры, работа которых не слышна даже тогда, когда к ним прикладываешь ухо, – похвастал Стив.
      – Хорошо, – я был удовлетворен ответом. – Просто великолепно.
      – Но что нужно сделать? – настаивал Майк.
      – Давайте покончим сначала с этим, а потом я все объясню.
      Мы сели в машины и поехали. «Джип» шел впереди, а мы старались держаться на расстоянии видимости сзади. Проделав немалый путь по улицам, «джип» наконец въехал во двор между старых пятиэтажек.
      – Значит, договорились? – переспросил Майк, когда мы остановились.
      – Да, – согласился я. – Но с моей стороны тоже есть условие.
      – Какое? – удивился Стив.
      Не хочу и не буду подниматься в дом, – сказал я. Пусть лучше этот человек спустится сюда, и мы поговорим с ним в машине или пройдемся по улочкам квартала.
      – Мы передадим, – ответил согласием Майк.
      Они вошли в подъезд, а мы остались в машине. Прошло не менее пятнадцати минут. Наконец они возвратились. Теперь их было трое. Вместе с журналистами к нам направлялся крепкий черноволосый мужчина, которого едва ли можно было принять за кавказца.
      Он был приветлив.
      – Вы хотели со мной переговорить?
      – Да, – сказал я. – Давайте пройдемся.
      Он согласился, предложив при этом свой маршрут. Я постарался вкратце описать ему ситуацию, из-за которой сюда и приехал. Он внимательно выслушал меня, а потом сказал:
      – За информацию спасибо. Но я не понимаю, вам-то какая выгода от всего?
      – Вы можете не верить, – сказал я, – но у меня нет ни малейшего желания обманывать вас. Какая же мне выгода, этого я не могу сказать, потому что здесь затрагивается мой личный интерес. Могу сказать лишь одно: это месть.
      Чеченец с восхищением окинул меня взглядом и протянул руку. Мы обменялись крепкими рукопожатиями.
      – Если что-то понадобится, обращайтесь, всегда поможем, – сказал на прощанье он.
      Я тут же ухватился за его предложение:
      – Мне понадобится хороший ствол и несколько обойм в придачу.
      – Сделаем, – уверенно пообещал чеченец.
      – Сколько это будет стоить?
      – Брат, обижаешь, – покачал он головой. – Я твой должник, ты можешь потребовать от меня любой помощи. Обращайся и днем, и ночью. Мой дом – твой дом.
      – Спасибо, – ответил я, тронутый его словами.
      – Благодарю еще раз, – сказал он. – И извините, мне нужно спешить, чтобы предупредить братьев.

      (ночь с 14 на 15 июня)
 
      День мы провели в томительном ожидании. Казалось, вот-вот зазвонит телефон, и журналисты, как мы и условились, скажут: «Это вы заказывали подарок?». Мы должны ответить «да». В случае, если операция действительно проводилась, они ответили бы: «Подарок отправлен к вам в такое-то время». Но звонка не было. Мы уже начинали волноваться, как вдруг зазвонил телефон. Терехин посмотрел на меня, словно ждал разрешения снять трубку.
      – Ответь же, – сказал я.
      Он снял трубку. Я продвинулся ближе, чтобы слышать разговор.
      – Да, – ответил Терехин.
      – Это квартира? – раздался голос Майка.
      – Да, да.
      – Вы заказывали подарок у нас?
      – Заказывали, черт побери! – нервно ответил Терехин. – Еще утром заказывали!
      – Не волнуйтесь, – спокойно ответил Майк. – Мы отправили его только что. Все нормально. Извините за некоторую задержку.
      – Ничего себе «некоторую»! – стал подыгрывать Майку Терехин. – Мы тут уже потеряли всякую надежду. Ладно, и на том спасибо. Так когда он будет?
      – С минуты на минуту, – ответил Майк.
      – Хорошо, ждем, – Терехин положил трубку.
      – Значит, моя хитрость удалась, – сделал вывод я. – Сейчас они приедут сюда, и мы узнаем подробности. Нужно спуститься вниз и подождать их на улице. Мало ли что…
      Я рукой обвел комнату.
      – Да, – понял мой намек Терехин. – Нужно бы отметить успех. Как ты считаешь?
      – Полностью с тобой согласен, – ответил я. – Но до прибытия подарка как-то неудобно.
      Я улыбнулся, и мы с Терехиным рассмеялись.
      – Ладно, пойдем, – сказал он. – Я возьму бутылку с собой, выпьем на улице, на свежем воздухе.
      Часы показывали десять минут одиннадцатого. Двор уже опустел, в окнах домов загорался свет. На город медленно спускался сумрак.
      – Хорошо-то как! – блаженно вздохнул Терехин. – Знаешь, жизнь такая дурацкая штука, что все время суетишься, суетишься, а вокруг некогда и оглянуться, вдохнуть воздух полной грудью. Кто его знает, будет ли что-нибудь подобное на том свете?
      – Опять тебя на лирику потянуло? – бросил я. – Сколько помню тебя, это было почти всегда нехорошим предзнаменованием.
      – Не беспокойся, – ответил друг. – Теперь уже время не то, да и ситуация изменилась.
      – Ну вот, – пошутил я. – А сейчас тебя на политинформацию потянуло.
      И мы снова рассмеялись.
      – Давай сядем на скамеечку, – предложил он.
      Мы пересекли дорожку и направились к скамейке, но в это время из-за угла вырулил автомобиль и ослепил нас светом фар. Мы остановились. Это был «джип». Журналисты заметили нас и посигналили.
      – Рассказывайте, – попросил Терехин, когда они оставили автомобиль и подошли к нам.
      – А что рассказывать? – ответил Майк. – Нужно было видеть. Словами не передашь. Когда они приехали, было уже половина десятого. И вдруг они видят телекамеры, журналистов. Почти то же самое еще по четырем адресам. Как это говорит Терехин, – полный облом.
      – Тогда давайте отметим сие знаменательное событие, – тут же вытащил бутылку Терехин и стал весело размахивать ею в руках.
      – Да, но ведь на сегодняшний вечер был еще какой-то грандиозный план! – напомнил Стив.
      – Какой там план, – недовольно пробормотал Терехин. – Вам что, мало показалось на сегодня?
      Журналисты уставились на меня.
      – Ты еще что-то замышляешь, Витек? – спросил у меня Терехин.
      – Да, – тихо ответил я.
      – И что же, если не секрет?
      – Встречу с начальником, – ответил я.
      – Бывшим начальником, – поправил Терехин.
      – Верно, Леша, – кивнул я, – с бывшим начальником.
      – Это, братцы, без меня, – замотал он головой.
      – Боишься? – поддел я его.
      – Противно, – прохрипел он, проводя рукой по горлу. – Хватит, нахлебался дерьма досыта. Извиняйте, больше не хочу.
      Он повернулся и пошел к подъезду, а затем остановился и добавил:
      – Впрочем, и вам не советую. Передумаете – милости прошу.
      Журналисты и я проводили Терехина взглядами, пока он не скрылся за дверью подъезда.
      – Вы взяли камеру? – спросил я журналистов.
      – Да, – ответил Стив. – Можем отправляться.
      Я отметил про себя, что эти ребята заметно изменились, точнее, они изменили свое отношение ко мне. Теперь они были решительнее в словах и поступках. Значит, стали доверять, видя, что слов на ветер я не бросаю, и что со мной они действительно могут раздобыть ценную информацию.
      – Тогда едем, – сказал я и направился к «Жигулям».
      – Послушайте, Виктор, – остановил меня Майк. – Может, поедем на нашей машине?
      – Согласен, – ответил я.
      Мы выехали из двора и направились по адресу, который я назвал.
      – Давайте еще раз определимся, – инструктировал я по дороге. – Я звоню ему и вызываю на улицу. Во время разговора постараюсь подвести ближе к камере.
      – Мы будем в машине, – предложил Стив, сидевший за рулем.
      – Нет, – возразил я. – Полковник – профессионал. Он может обратить внимание на «джип», может узнать его, поэтому не стоит рисковать.
      – Тогда что же? – спросил Майк.
      – Издали сможете снять? – спросил я у них. – Например, с дерева.
      – Да, – ответил Майк.
      – Хорошо, – продолжал я. – Только, пожалуйста, выполняйте все так, как я прошу. Я знаю, с кем имею дело. Малейшая ошибка, и он нас раскусит… Да, хотел спросить, камера сможет записывать в темноте, без света?
      – Это сложно, – ответил Стив, – но мы взяли с собой специальные объективы, что-то похожее на прибор ночного видения. Нужно будет сначала попробовать.
      – Но звук-то она запишет?
      – Звук запишет, – ответил Майк. – Хотя тогда зачем камера? Можно было взять микрофон и записать на ленту.
      – Ладно, постарайтесь, ребята, – попросил я. – Вам бесценный материал, и мне польза.
      – Послушайте, Виктор, – обратился ко мне Стив.
      – Давай будем на «ты», – предложил я. – Думаю, вы не против?
      – О, нет, конечно, – поддержали оба мое предложение.
      – Так что ты хотел спросить, Стив?
      – Я хотел тебя спросить, если это не секрет, конечно… Почему ты решил поступить таким образом?
      – Каким образом? С кинокамерой?
      – Нет. Почему ты решил собрать компромат на своего начальника, на свою службу?
      Мне не хотелось отвечать на этот вопрос. Я никогда не терпел хлюпиков, типа Москвина, которые старались попасть к начальству один на один и поплакаться о своей горькой жизни, о плохой квартире в плохом районе.
      Человек в моем представлении должен быть достоин своей фамилии, имени и отчества, своего положения, человеческого звания наконец. Что было бы, если бы я поплакался о моих трудностях Филатову или Жене, или Терехину, или хотя бы этим журналистам? Ничего не изменилось бы. Мог ли я пожаловаться моджахедам на те условия, в которых оказался не по их воле, а по собственному желанию. Поэтому я и не мог простить Филатова, который использовал меня, обманул. И если бы я стал каждому плакаться, разве я выжил бы там, в нечеловеческих условиях? Разве изменилось бы так же резко отношение ко мне этих журналистов, как это произошло сегодня? Нет. Более того, я перестал бы уважать себя.
      Мое молчание Стив, наверное, расценил, как нежелание отвечать на вопрос и больше ничего не спрашивал. Да, это было моим делом. Я и без того посвятил в него Терехина и Женю, о чем теперь даже сожалел.
      – Поворачивай здесь, – сказал я Стиву, когда мы подъехали к дому Филатова. – Все, стоп.
      «Джип» остановился. Стив выключил мотор, погасил фары.
      – Что теперь? – повернулся он ко мне. – Ты поднимешься в квартиру?
      – Нет, я вызову его по телефону.
      – А это не опасно? – спросил Майк. – Если он узнает твой голос, то может вызвать бригаду.
      – Я знаю своего командира, – уверенно ответил я. – Ждите здесь.
      Я вышел из машины и направился к таксофону, снял трубку, набрал номер. В трубке послышались длинные гудки. Я машинально посмотрел на часы, повернув руку в сторону фонаря. Было двадцать минут двенадцатого.
      – Алло? – ответил мне женский голос.
      – Добрый вечер. Я прошу прощения, Алексея Петровича можно пригласить к телефону?
      Я старался сохранять как можно более доброжелательный тон.
      – А его нет, – ответила женщина.
      – Как, он еще на работе? – спросил я, а потом добавил: – Странно, там, по-моему, все закончилось.
      – Да, он звонил мне, – сказала женщина. – Вы с его работы?
      – Да, – ответил я. – Моя фамилия Тарасенко. Вы не подскажете, как мне связаться с Алексеем Петровичем?
      – А разве он не говорил? Он теперь временно перебрался на дачу.
      – Ах, да! – подтвердил я. – Простите за беспокойство, я просто забыл об этом. Вы не скажете, там телефон прежний?
      – Да.
      – Спасибо, до свидания, – я повесил трубку. Подойдя к машине, я услышал такой разговор между журналистами:
      – Но я слышал, что он прибывает инкогнито, – говорил Стив.
      – Плохо, что мы никогда не видели в лицо этого Химматзоду, – отвечал Майк.
      – Да, – согласился Стив и прибавил: – Ты мне напомни потом, нужно все-таки уточнить дату его приезда…
      – Ну, как твои дела? – спросил у меня Майк.
      – Все нормально, – ответил я. – Планы немного поменялись, но, кажется, в лучшую сторону.
      – Что будем делать? – поинтересовался Стив.
      – Едем на дачу к полковнику, – ответил я. – Думаю, там нам никто не помешает.
      Я сел в машину, и мы направились за город.
      – А о ком это вы говорили, пока меня не было? – спросил я журналистов.
      – Да так, – махнул рукой Майк. – В Москву с неофициальным визитом прибывает премьер-министр оппозиционного кабинета одной южной республики.
      – Химматзода? – назвал я фамилию. Они оба повернулись ко мне.
      – А ты откуда его знаешь? – почти в один голос спросили Стив и Майк.
      – Доводилось слышать, – ответил я, сжимая кулаки.
      – Ты, может, и в лицо его видел? – поинтересовался Майк.
      – Не пришлось, – ответил я. – А когда, говорите, он приезжает?
      – Послезавтра, – выпалил Стив и посмотрел на Майка.
      Тот ответил красноречивым взглядом. Я понял, что Стив просто проговорился, но тут же попытался смягчить ситуацию:
      – Это пока непроверенные данные.
      – Хорошо, – сказал я, стараясь не подавать виду, что заинтересовался информацией. – Будем действовать по несколько измененному плану. Я зайду в дом. Думаю, разговор состоится на первом этаже. Там есть небольшая лоджия. Постарайтесь бесшумно пробраться в нее и оттуда заснять разговор. Я покажу, где она находится.
      – Хорошо, – согласился Майк.
      «Послезавтра приедет Химматзода, – думал я. – Весьма кстати. Что ж, планы несколько поменялись. Сама жизнь внесла коррективы. Значит, наказание неотвратимо. Послезавтра будет шестнадцатое число. Придется поработать».
      На дачу мы приехали почти в двенадцать, оставили машину в начале поселка, в кустах на обочине, а дальше отправились пешком. Было темно. Кое-где в домиках еще горел свет. Мы старались идти неслышно, но чуткие собаки лаем выдали наше прибытие.
      На даче Филатова света не было. «Или он еще не приехал, – предположил я, – или уже спит».
      – Это здесь, – шепнул я Стиву и Майку.
      Мы двинулись вдоль забора, чтобы найти какой-нибудь лаз. Двухметровый забор не был для меня препятствием, а вот для журналистов с камерой…
      – У нас это считается посягательством на частную собственность, – шепнул Майк. – Человек имеет полное право пристрелить нас, и закон будет на его стороне.
      Забравшись во двор, мы осторожно пробрались к домику. Бесшумно взойдя на крыльцо веранды, я посветил портативным фонариком на замок. Было похоже, что никто не открывал его. Я вернулся к журналистам и устроил их на лоджии, с которой они должны были снимать, а сам осторожно открыл окно и проник внутрь дома.
      Полковник приехал через час. Он отпер дверь и, ничего не подозревая, вошел в дом. Я сидел в кресле, лицом к двери. Полковник переступил порог и зажег свет. Он повернулся ко мне и остолбенел. Мне показалось даже, что он перестал дышать. Мы смотрели друг другу в глаза и молчали. Что думал он, я мог только догадываться. Я отметил про себя, что он совсем не изменился. Эти три года не оставили никаких заметных следов на его внешнем облике. У меня же, кроме шрама на щеке, еще вся душа была в незаживающих рубцах.
      – Ну, здравствуй, Виктор, – спокойно сказал полковник, словно ничего и не произошло, словно он ждал этой встречи.
      Я не ответил.
      – Почему ты молчишь? – спросил он.
      – А вам не кажется, что вы разговариваете с покойником? – усмехнулся я. – С призраком того, кого больше нет среди живых?
      – Успокойся, Виктор, – постарался улыбнуться он и стал приближаться ко мне.
      Я встал, он остановился, должно быть, предполагая агрессивные действия с моей стороны.
      – Вы испугались призрака, полковник? – съязвил я.
      – Перестань, Виктор, – сказал он. – Ты же знаешь, я всегда ценил твои способности.
      – Вот именно – способности, – нахмурился я.
      – Не цепляйся к словам, успокойся, – упрашивал он.
      – Успокойся? Вы просите меня успокоиться, полковник? А вы бы успокоились на моем месте?
      Теперь промолчал он. Я воспользовался моментом и зашел к нему сзади. Он повернулся. Теперь он стоял спиной к окну. Стив и Майк могли спокойно снимать. Я увидел, как из-за шторы высунулся объектив камеры.
      – Что же ты хочешь? – спросил наконец полковник.
      – Я хочу предоставить вам уникальную возможность испытать на собственной шкуре то, что вы заставили пережить меня, – резко ответил я.
      По его лицу пробежала ухмылка.
      – Не будь так наивен, Русич, – сказал он. – Ты затеваешь не ту игру. Стоит тебе высунуться, и шальная пуля сделает в твоей голове дополнительное отверстие. Это в лучшем случае, а в худшем – ты будешь идти в стельку пьяным по улице и попадешь под машину.
      – Я это знаю, – спокойно воспринял я угрозы.
      – Так что ты напрасно затеял войну со службой, – продолжал он. – В ней нет и не может быть никакого смысла. Пойми, прошло три года, это большой срок. Обстановка изменилась, и политическая расстановка сил тоже. Сегодня тот, кто был по ту сторону баррикад, с президентом, находится на этой, а мы наоборот, на его стороне.
      – Да уж, вы неплохо устроились, – сказал я, вспомнив и о Москвине. – Многое изменилось, полковник. Вы правы, три года – огромный срок, особенно если учесть, где и как его провести.
      – Но ты, слава богу, жив и здоров, можешь опять приступать к работе, – ответил полковник.
      – Многое изменилось, – задумчиво произнес я, вспоминая то, как меня встретила Москва. – И многие изменились. Но вот вы не изменились, ваша служба не изменилась, Химматзода тот же. И если я должен был убить его три года и пять месяцев назад, я сделаю это сейчас.
      Я бросил украдкой взгляд на журналистов, чтобы увидеть их реакцию на мои слова. Майк продолжал снимать, а Стив высунул голову и слушал с открытым ртом. Для них эти откровения были действительно сенсационной информацией.
      – Я не понимаю твоего упрямства, Виктор, – тихо сказал полковник.
      Я догадывался, что за его спокойствием скрывается реальная тревога: послезавтра в Москву приезжает Химматзода, и если я заговорил на эту тему, значит, неспроста.
      – Здесь нечего понимать, – парировал я его реплику. – Да я и не верю, чтобы вы не понимали, полковник. Вы прекрасно все понимаете. А если и вправду пока не понимаете, то послезавтра поймете наверняка. Впервые он бросил на меня испуганный взгляд.
      – Виктор, – стараясь сохранять хладнокровие, произнес полковник. – Ты же умный парень. Я вложил в тебя самое лучшее, что знал сам. Неужели ты начнешь обреченную на проигрыш игру? Неужели ты не понимаешь, что все кончено? Да, спецзадание провалилось. Но ты спросил, по чьей вине?
      – Мне это незачем знать, – ответил я.
      Вдруг с лоджии послышался громкий звук упавшего тяжелого предмета и звон разбитого стекла. Полковник быстро направился к окну.
      – Что это еще тут такое? – удивился он, увидев журналистов.
      – Это свободная пресса, всемирная служба объективных новостей, – ответил я. – Почти четыре года тому назад я задержал их у резиденции «Рубина», а вы приказали им выметаться ко всем чертям, чтобы и духу их близко не было. Теперь я решил воспользоваться их помощью. На всякий непредвиденный случай. Так что, полковник, как видите, игра вовсе не закончена. Она только начинается.
      – Виктор! – повысил он на меня голос. – Ты сошел с ума! Пойми, то, что ты задумал – чистейший абсурд, потому что противоречит всем правилам!
      – Каким правилам? – перебил я его. – Вы хотите сказать, что вашим правилам? Не думаю. Это как раз по ним.
      Я вышел на лоджию, перемахнул через перила и оказался на земле. Журналисты последовали за мной, оглядываясь на ходу.

      (15 июня, три часа ночи)
 
      Я знал, что полковник не будет сидеть сложа руки. Как только мы добрались до «джипа», мимо нас на большой скорости пронеслась служебная «Волга». Полковник был в машине один.
      – Ты затеял действительно опасную игру, – тихо сказал мне Стив.
      – Вы испугались? Журналисты промолчали.
      – Поехали в Москву, – сказал я им. – Нужно хорошенько отдохнуть. К тому же, он может предупредить посты милиции, нас станут искать. Нужно проехать в город незамеченными.
      – Да, да, – согласился Майк. И мы поехали.
      Срочное совещание
      Полковнику Филатову, который был теперь начальником специального азиатского отдела службы безопасности при ГУС, было не до отдыха. Он летел на бешеной скорости обратно в город.
      – Алло, черт бы вас всех побрал! – кричал он в радиотелефон. – Алло, дежурный? Срочно вызвать на работу всех сотрудников! Что? Я сказал срочно… твою мать!
      Он отключил связь, глянул в зеркало заднего вида и сильнее надавил на педаль газа.
      Была половина второго ночи, когда работники службы собрались в кабинете. Полковник хранил молчание, нервно расхаживая взад и вперед.
      – Женя, – наконец остановился он и отдал первое свое приказание. – Сделайте кофе. Что-то совсем голова не соображает.
      – Хорошо, – тихо ответила Женя и отправилась в секретарскую.
      Девушка очень волновалась. У нее было нехорошее предчувствие по поводу этого экстренного сбора. Она догадывалась уже о его причине: Виктор не пришел сегодня вечером. Поэтому когда около часа ночи зазвонил телефон, внутри у нее будто что-то оборвалось.
      – Никицкий! – позвал полковник.
      – Я, товарищ полковник.
      – Срочно свяжись с секретарем Совета безопасности, – приказал полковник.
      – С Головиным? – удивился Никицкий. – Но ведь сейчас половина второго ночи.
      – Срочно, я приказал! – прикрикнул полковник, и парень бросился выполнять приказание.
      – Выхухолев, – вызвал полковник второго парня. Тот подскочил со своего места.
      – Отправляйся в отдел информации, – уже более спокойно приказывал полковник, – собери все, что есть о загранкомандировке Виктора Тарасенко. Все: материалы не заброске, информацию об аресте, копию судебного дела по убийству Генерального прокурора в Душанбе в августе девяносто второго – все. Выполняй.
      Парень без лишних слов убежал.
      – Товарищ полковник! – позвал Никицкий. – Головин на третьей линии.
      В это время Женя вносила кофе в кабинет.
      – Алло, – сказал полковник. – Да, это я вас беспокою, Роман Олегович. Нет, по телефону не могу. Да, хорошо. Ждем.
      Полковник повернулся к присутствующим и сказал:
      – Сейчас прибудет начальство. А поводом тому стало появление в городе нашего бывшего сослуживца…
      Женя разливала в этот момент кофе в чашки и две из них опрокинула. Она вся сжалась, стараясь не выдать своего волнения. Полковник, Москвин и Никицкий уставились на нее строгими глазами.
      – Извините, товарищ полковник, – произнесла Женя своим ангельским голоском. – Переутомление.
      – Теперь это станет нашим обычным состоянием, – заметил полковник. – Мы будем страдать до тех пор, пока не изолируем капитана Тарасенко, бывшего капитана Тарасенко.
      В комнате воцарилось молчание. Никто не решался продолжить разговор. Его нарушила селекторная связь. Полковник нажал на кнопку:
      – Филатов.
      – К вам поднимается господин Головин, – раздался голос из селектора.
      – Спасибо, – полковник отпустил кнопку.
      В тот же момент дверь распахнулась, и в кабинет вошел солидный мужчина лет пятидесяти. Лицо его выражало мало радости.
      – Здравствуйте, друзья, – поприветствовал он присутствующих. – Хотя, лучше, доброй ночи.
      Все встали, приветствуя начальника.
      – Что за секреты, почему по телефону нельзя? – уставился Головин на полковника.
      – Присаживайтесь, Роман Олегович, – предложил полковник.
      – Тот молча опустился в кресло.
      – Кофе хотите? – предложил полковник.
      – Не откажусь.
      Полковник сделал знак Жене, та поднесла чашку начальнику.
      – Только давайте сразу к делу, без лирических вступлений, – предупредил Головин и отпил кофе.
      В это время в кабинет вошел Выхухолев и притащил с собой кипу бумаг.
      – Разрешите? – спросил он.
      – Давай, – махнул рукой полковник.
      – Так что у вас стряслось? – спросил Головин. – Вы сегодня запороли на корню всю работу по изоляции активистов чеченской диаспоры, потенциальных боевиков. Вы представляете, чем может обернуться подобная оплошность? Стоит им рвануть всего одну бомбочку где-нибудь в метро или на вокзале, и полетит не только моя голова, но и ваши тоже.
      – Все молчали. Никто не ожидал такого начала разговора.
      – Что же у вас наконец? – строго спросил Головин. – Надеюсь, выпущенные вами на волю потенциальные боевики не захватили самолет с заложниками?
      – Нет, – ответил полковник.
      – Тогда что же?
      – Капитан Виктор Тарасенко в Москве, – объяснил полковник.
      – Кто? Черт побери, полковник, вы подняли меня с постели среди ночи, чтобы сообщить о такой херне? – не обращая никакого внимания на то, что в кабинете находится женщина, выругался начальник. – Кто он такой? Что за шишка?
      – Наш специальный агент, – ответил полковник и тут же поправился: – Бывший агент.
      – Мне-то что с того? – удивился Головин. – Я буду встречать его у трапа?
      – Нет, – старался сохранять спокойствие полковник. – Просто он вернулся после трех лет заключения из-под Душанбе. Понимаете, господин секретарь, это очень опасно.
      – Почему? – спросил Головин, потягивая кофе.
      – Потому что он вернулся и решил приступить к своим обязанностям, – сказал полковник.
      – Ну и флаг ему в руки, ха-ха! – развеселился Головин.
      – Вы не понимаете, господин секретарь! – повысил голос полковник. – Послезавтра…
      Полковник посмотрел на часы.
      – Нет, уже завтра, – поправился он, – в Москву прибывает премьер-министр кабинета таджикской оппозиции. Тарасенко хочет его убить.
      – Убить? Зачем? – удивился Головин и повернулся к полковнику, после паузы добавив: – Хотя, если бы не мое кресло, я бы сам передушил всех этих душманов.
      – Три года назад по приказу сверху Тарасенко был заброшен через Турцию в Афганистан, – объяснял полковник. – Оттуда он должен был проникнуть в Таджикистан и устранить Химматзоду, который в то время был лидером исламистов. Они много попортили нам нервов. Если хотите, я могу вкратце рассказать о тогдашней расстановке сил.
      – Не надо, – остановил Головин.
      – Так вот, – продолжал полковник. – Пока он добирался, сверху поступило новое распоряжение: не трогать оппозицию.
      – Я все понял, – сказал Головин. – Вы продали этого парня.
      – Другого выхода не было, – стал оправдываться полковник. – У нас отсутствовал надежный канал связи.
      – Что же он хочет теперь? – спросил Головин. – Убить этого душмана?
      – Да.
      – Подожди, подожди! – встал со своего кресла Головин. – Так ты говоришь, тот прибывает в Москву?
      – Он уже в Москве, – сказал полковник.
      – Да не этот, – отмахнулся Головин. – Я говорю о высоком таджикском госте.
      – Да, завтра, – ответил полковник. У Головина полезли на лоб глаза.
      – У вас есть двенадцать часов, чтобы разыскать этого супермена и засадить его в «Матросскую тишину», – процедил сквозь зубы Головин. – Вы меня поняли? Двенадцать часов!
      Он перешел на крик, забыв о том, что еще час назад журил полковника за беспокойство.
      – Засранец, герой хренов, – ходил по кабинету и ругался Головин. – Нет, я все-таки не понимаю, зачем ему нужно убивать политического деятеля? Мало ли заказов на убийство? Какие деньги получил бы и жил себе спокойно.
      Он замолчал и подошел к окну. Начинала светлеть линия горизонта. Был четвертый час утра.
      – Вы спрашиваете, зачем? – осмелился заговорить полковник.
      Он обвел взглядом побледневшие от усталости лица коллег.
      – Посмотрите, господин секретарь, на наши лица, – продолжил полковник. – Это наша первая бессонная ночь, но никак не последняя.
      – Все будет зависеть от вас самих, – сказал Головин. – Чем быстрее поймаете своего соратника, тем быстрее отправитесь отдыхать. Вы согласны?
      Он отвернулся от окна и посмотрел на полковника.
      – Да, – ответил тот.
      – Что вы намерены предпринять? – поинтересовался Головин. – Если этот, как его?..
      – Виктор Тарасенко, господин секретарь, – услужливо напомнил полковник.
      – Вот именно, – согласился тот. – Если он пошел против вас, зная о грозящей ему опасности, то где он сейчас может быть? Как его найти? По вашему рассказу я делаю заключение, что его будет не так-то просто арестовать?
      – Я прекрасно все понял, Роман Олегович, – ответил полковник. – У меня есть выход на него.
      Все уставились на полковника. Женя ощутила холодок внутри и замерла, ожидая, что полковник сейчас же обратится к ней.
      – Какой же? – поинтересовался Головин.
      – Пару часов назад я виделся с Тарасенко, – ответил полковник. – Он пробрался на мою дачу, у нас состоялся разговор, но парень не внял голосу разума. Более того, он притащил с собой иностранцев. Они журналисты. Пока мы вели разговор, они все записали на пленку.
      – Черт побери! – просто взревел Головин. – Да вы хоть представляете, что может случиться, если эта пленка попадет в чужие руки?
      – Догадываюсь, – ответил полковник.
      – Так действуй же, полковник! – продолжал кричать Головин. – Оторви наконец свою задницу от стула, и вперед. Хватит разводить говорильню!
      Попрощавшись с Майком и Стивом, которые подвезли меня до дома Терехина, я взял машину и отправился к Жене. Надежды застать ее дома у меня практически не было, но я думал, что смогу дождаться ее возвращения хотя бы к утру. Я ошибся: Женя домой так и не пришла. Ночь заканчивалась. Я сидел на кухне в Жениной квартире и старался представить, что могло сейчас происходить на экстренном совещании, которое обязательно созвал полковник. Женя не возвратилась домой, и я понял, что маховик, запущенный мной, набирал очень большие обороты. Теперь никакого времени на размышления не оставалось. Нужно было исключить всякие контакты с кем бы то ни было. Даже с Терехиным и Женей! Если по моей вине кто-то из них пострадает, я себе этого никогда не прошу. Я не хотел брать на себя такую ответственность.
      Я прислушивался к своему сердцу, ощущал свое тело и понимал, что готов пойти в атаку.
      «Я должен пойти навстречу опасностям, – думал я. – Бесконечных три года и пять месяцев я ждал того момента, когда сделаю этот шаг, а за ним и последующие, упреждая действия своих противников. Да, – противников. Теперь они все встали по ту сторону баррикады, а я, как и в девяносто первом, остался на этой стороне. Я измучаю их и сведу с ума, как это хотели сделать со мной они».

      (15 июня, весь день)
 
      Так и не дождавшись Жени, я оставил ключи от квартиры на кухонном столе и вышел на улицу. Ярко светило солнце, утро было в разгаре. Я сел в машину, завел ее и проверил бензин. Нужно было заправиться, и я отправился к ближайшей автозаправке.
      «Следовало бы предупредить Стива и Майка об опасности, которая теперь им грозит».
      Залив полный бак горючего, я поехал к офису службы «Си-Эн-Эн». Майк и Стив были уже там. Я не хотел оставаться в здании, поэтому попросил их выйти со мной на улицу.
      – Что-нибудь случилось? – беспокойно спросил Майк.
      – Началась большая охота. Они переглянулись.
      – Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросил Стив. – У тебя надежный источник информации?
      Я улыбнулся в ответ:
      – Более чем надежный. Я это чувствую. Они ничего не сказали, продолжая слушать.
      – Вам лучше всего спрятаться на время, – продолжал я.
      – Зачем? – спросил Стив. – Нас никто не тронет. Только если допрос. Но мы о тебе – ни слова.
      – Если будут спрашивать о записанной этой ночью кассете – а именно из-за нее вас и станут искать – скажите, что я взял ее с собой. На всякий случай постарайтесь сделать несколько копий.
      – Хорошо, – согласился Майк. – Что еще?
      – Мне надо было бы повидаться с тем чеченцем, с которым мы разговаривали вчера.
      Они переглянулись.
      – Вот его новый адрес, – выписал Стив из записной книжки адрес на отдельный листок.
      – И еще одно…
      Они уставились на меня, ожидая вопроса.
      – Вы должны знать, куда и во сколько прибывает премьер-министр таджикской оппозиции.
      – Да, – ответил Майк, – но пока мы не знаем. Нам не удалось это узнать. Сначала самолет должен был сесть в Быково, но затем планы в МИДе изменились.
      – Я должен знать место и время, – настаивал я. Стив и Майк переглянулись. Я догадывался, о чем они сейчас думали. Они вспоминали мой вчерашний разговор с полковником и знали наверняка, для чего мне понадобилось знать время и место посадки самолета из Таджикистана.
      – Только для тебя, Русич, мы постараемся узнать это, – дружески ответил Стив.
      Я улыбнулся. Мне казалось, что они все равно не понимают всей серьезности происходящего. Им думается, что это какая-то детская игра в войну или в шпионов. Как иначе мог я объяснить для себя то, что Стив назвал меня кодовым именем?
      – К сожалению, Стив, я больше не Русич, – сказал я. Это имя я потерял вместе с потерей службы, когда стал вне закона. Русича больше нет. Есть его тень.
      – Как мы свяжемся с тобой, чтобы передать сведения? – спросил Майк. – Через Терехина?
      – Нет. Я не хочу втягивать его в это дело. Когда вы сможете узнать это?
      – Я думаю, во второй половине дня мы уже будем знать, – ответил Стив.
      – Вы надеетесь столько времени свободно передвигаться по городу? – удивился я. – Вас затолкнут в машину, и вы даже не пикнете. Вспомните август девяносто первого.
      – Да, – сказал Майк. – Но тогда было совсем другое. Теперь и ваша служба стала вести себя немножко демократичнее.
      – А октябрь девяносто третьего? – напомнил я. – Служба ведь была уже эта. Они промолчали.
      – Значит так, – придумал я. – У вас есть почтовая ячейка?
      – Да, – ответил Майк. – На главпочтамте и при посольстве.
      – При посольстве не надо, – сказал я. – Дайте мне ключ. У вас ведь он в двух экземплярах?
      – Да, – ответил Майк.
      – Вы положите туда листок, на котором напишете только цифры, – продолжал объяснять я. – Первая колонка будет означать время, а вторая – место. Цифры должны быть по латинскому алфавиту. Понимаете?
      – Не совсем, – ответил Стив.
      – Вы столбиком запишете порядковые номера букв английского алфавита, обозначающие место встречи премьер-министра, – растолковал я.
      – Понятно, – кивнул Майк.
      – Теперь назовите мне номер ячейки и уходите, нам нельзя находиться долго вместе.
      – Он на брелке, – сказал Стив.
      На брелке были четыре цифры: «2907».
      – Хорошо, – произнес я, протягивая каждому поочередно руку для пожатия. – Будем надеяться, что наша встреча еще состоится.
      Майк дружески похлопал меня по плечу:
      – Во всяком случае, мы рады, что познакомились с тобой.
      Я проводил журналистов взглядом и направился к машине. Мне нужно было еще повидать чеченцев и постараться раздобыть у них оружие.
      Я несколько раз постучал в дверь, но никто не отозвался. Стоя перед закрытой дверью, я прислушивался и старался понять, есть ли кто-нибудь в квартире. В один момент мне даже послышались приглушенные голоса. Я еще раз постучался, но безрезультатно. Постояв еще с минуту, я начал спускаться по лестнице. И тут заметил, что навстречу мне идет чеченец, с которым я виделся вчера.
      – А, друг! – радостно приветствовал он. – Привет.
      – А я уже подумал, что не увижу тебя, – тоже обрадовался я. – Мне никто не ответил, и я решил, что никого нет дома.
      – Это просто ребята не открыли тебе. Я приказал им никого не впускать. Мало ли что… Но тебя мы всегда рады видеть.
      Он подтолкнул меня вперед. Мы поднялись в квартиру. Мой вчерашний собеседник быстро объяснил друзьям, кто я такой, и они обрушили на меня поток благодарностей.
      – Тебе еще нужно то, о чем говорил вчера? – спросил чеченец, обращаясь ко мне.
      – Да. Вчера вы от них ушли, а сегодня они придут за мной. Я хотел бы встретить своих неприятелей достойно и поговорить с ними по-мужски.
      На меня посмотрели уважительно. Чеченец переговорил с приятелями на своем языке. Те понимающе закивали головами.
      – Что тебе нужно и сколько? – поинтересовался чеченец. – Говори, не стесняйся, мы в долгу перед тобой.
      – Хороший пистолет, парочку обойм к нему, что-нибудь автоматическое, если можно, то с оптикой, – не задумываясь, ответил я.
      – Все можно, дорогой. Для тебя – можно. Но нам придется подъехать в одно место. Сам, наверное, понимаешь, что у нас здесь не оружейный склад? – чеченец обнажил зубы в улыбке. – Или ты хочешь подождать здесь?
      Я посмотрел на часы:
      – Увы, у меня нет лишнего времени.
      Мой вчерашний чеченец снова переговорил со своими приятелями, а потом повернулся ко мне:
      – Теперь все дела решены, и мы можем ехать.
      Спустившись на улицу, мы сели в мою машину. Чеченец указывал путь. Скоро мы добрались до нужного места.
      Я был поражен. Мой приятель не шутил, когда говорил, что я могу выбрать все, что только пожелаю. На подпольной квартире был настоящий оружейный склад.
      Некоторое время я молча рассматривал выложенные передо мной пистолеты, автоматы, гранаты…
      – Бери все, что пожелаешь, – чеченец обвел рукой арсенал.
      Я выбрал «браунинг» и пять обойм к нему, а также американскую винтовку «М-lb» с оптическим прицелом.
      – Хорошо, – похвалил мой выбор чеченец.
      Я поблагодарил приятеля, сказав, что он мне очень помог.
      – Какие могут быть разговоры? – засмеялся чеченец. – Ты выручил нас, а мы – тебя. Приходи, всегда тебе поможем.
      Потом, переведя дыхание, продолжил:
      – Может быть, тебе еще что-нибудь нужно?
      – Нет, и за это спасибо.
      – Прости, если я вмешиваюсь не в свои дела, но мне показалось, что наши враги – твои враги. Мы можем объединить свои усилия и разобраться с ними вместе.
      Он внимательно смотрел мне в глаза.
      – Нет, – покачал я головой. – Разберусь со своими врагами сам.
      – Как хочешь, друг, – улыбнулся чеченец. – А теперь иди, я останусь здесь.
      Мы попрощались, и я вышел из квартиры. Теперь у меня было оружие, и я не сомневался, что мне удастся победить противников, встретившись с ними лицом к лицу.
      Я прибыл на главпочтамт и направился к длинному ряду ячеек, надеясь, что американские журналисты уже успели достать сведения о прибытии в Москву главы таджикской оппозиции. Но меня ждало разочарование – ячейка с номером «2907» была пуста.
      Несколько минут я стоял и соображал, что делать дальше. У меня было мало времени, и нельзя было терять ни минуты. Я решил разыскать репортеров и выяснить все непосредственно у них.
      Я остановился у офиса «СИ-ЭН-ЭН». Самому входить в здание было нежелательно. Противники уже знали о моей связи с американскими журналистами, и могли устроить засаду. Кроме того, не хотелось поступать несправедливо по отношению к репортерам и лишний раз навлекать на них опасность. Во дворе офиса я заметил мальчугана лет восьми. По-видимому, он занимался нехитрым бизнесом – мыл машины иностранцев.
      – Эй, парень, – подозвал я мальчишку.
      Он внимательно осмотрел мою машину и недоверчиво спросил:
      – Это вы меня, дяденька?
      – Да, иди сюда. Парень подошел.
      – Хочешь немного заработать?
      – А что мне нужно делать?
      – Ничего особенного. Поднимешься на второй этаж, зайдешь в кабинет и позовешь сюда двоих парней.
      – Хорошо, – кивнул мальчик.
      – Тогда возьми вот это, – я протянул ему пятидолларовую купюру. – Только запомни: мне нужны двое парней, Майк и Стив. Никому другому обо мне не рассказывай.
      Мальчик умчался, как только я закончил фразу. Через несколько минут он уже стоял возле моей машины.
      – Ну, как? – поинтересовался я.
      – Этих парней не было, – ответил тот. – Только какая-то тетенька.
      – Хорошо, – сказал я. – Ты выполнил мое поручение, теперь ступай.
      Я не знал, следовало ли мне заходить в здание самому, но желание поскорее получить информацию заставило меня это сделать.
      В кабинете я нашел симпатичную девушку. Я спросил, где могу найти Майка Кенди или Стива Тойнби.
      – А вы Виктор? – неожиданно для меня спросила та.
      – Да.
      – Тогда вам просили это передать, – она протянула мне запечатанный конверт, на котором значилось: «Для Виктора». – Ребятам нужно было срочно уехать по важному делу, – продолжала девушка. – Они сказали, что вы обязательно приедете за этим посланием.
      – Они не ошиблись, – произнес я, улыбаясь ей. – Огромное спасибо.
      – Пожалуйста, – пожала она плечами. – Мне это было совсем не трудно.
      Очутившись в машине, я распечатал конверт. На небольшом листке бумаги были аккуратно выведены два столбика цифр.
      – Молодцы, не подвели американцы, – похвалил я. Расшифровка текста не составила большого труда:
      «15.00
      Мытищи».
      Теперь я обладал бесценной информацией, при помощи которой собирался весьма досадить своим врагам.
      «Однако все-таки странно, почему самолет совершает посадку на военном аэродроме? Неужели не нашлось коридора, чтобы посадить его во Внуково или Быково? Это может быть вопросом, на который придется срочно искать ответ? И куда умчались журналисты?»
      Я собирался уезжать, как вдруг к офису подъехала черная «Волга», и из нее вышли трое. Я безошибочно мог бы узнать этих людей среди тысячи других. Это были Москвин, Никицкий и Выхухолев, мои бывшие сослуживцы. Мне стало интересно, что они затевают, поэтому я заглушил машину и принялся наблюдать.
      Они вошли в офис к американцам. Я посмотрел на часы, чтобы точно знать, сколько они там пробудут. Я ведь уже знал, что Стива и Майка нет, поэтому рассчитывал, что бравые ребята полковника Филатова быстро возвратятся к машине. Однако время шло, а они все не показывались.
      «Неужели Москвин решился на обыск?»
      И только я об этом подумал, как он появился на выходе и спустился по ступенькам к машине. В руках у него ничего не было. Значит, можно предположить, что Стив и Майк успели выполнить мою просьбу и припрятали кассету.
      Но как я потом узнал, они ее как раз тогда и отдали для снятия копий.
      Машина с Москвиным уехала, в офисе оставались двое – Никицкий и Выхухолев. Что они делали? Москвин оставил засаду? Я огляделся по сторонам. Кажется, кроме этих двоих в офисе, вокруг никого нет. Мне показалось странным такое невнимание к улице, тем более, что полковник в подобных делах всегда проявлял удивительную осторожность. Что ж, страховки нет, тем хуже для них. И я вышел из машины.
      Дверь офиса была закрыта. Если бы я попытался открыть ее, то Никицкий и Выхухолев сразу же услышали бы это. Я стал вспоминать расположение комнат. И тут мне в голову пришла замечательная мысль. Офис находился на втором этаже. Когда я заходил к Стиву и Майку прежде, то смотрел в окно и обратил внимание на то, что с заднего двора в здании был черный ход, крыша которого помещалась прямо под окном. Я еще сказал тогда Стиву, что воры могли бы спокойно взобраться на этот козырек и проникнуть в офис, чтобы украсть импортную технику. Стив рассмеялся и показал мне, как устроен металлический каркас рамы. Его вряд ли смог бы разрушить даже мощный взрыв.
      И я решил воспользоваться козырьком подъезда, чтобы узнать обстановку в офисе. Спустившись во двор, я увидел, что окно только прикрыто, но не закрыто наглухо. Я отошел чуть подальше и посмотрел в окно. В комнате никого не было. Значит, ребята Москвина находились в соседней комнате или ушли совсем. Я огляделся по сторонам. Вокруг никого не было. Тогда я подошел к крыльцу и быстро взобрался на козырек. Стоя на коленях перед приоткрытым окном, я слышал, что из соседней комнаты действительно раздаются какие-то звуки. Голосов я не услышал.
      «Наверное, проводят обыск».
      Привстав с колен, я заглянул в окно. Моим глазам открылся жуткий беспорядок, царивший в комнате Стива. На полу, подоконнике и столе были разбросаны бумаги. Ящики шкафов валялись тут же или наполовину торчали из своих лож. Я осторожно надавил на раму, и окно открылось. Соскочив бесшумно в комнату, я притворил окно и стал подкрадываться к двери в соседнюю комнату. Я уже протянул руку, чтобы взяться за ручку двери, как она сама внезапно распахнулась. Передо мной, лицом к лицу, возник Выхухолев. От такой неожиданности он буквально остолбенел, словно увидел настоящего призрака. И я не преминул воспользоваться его замешательством.
      – Привет, Димок, – улыбнулся я, схватил его за грудки и втянул в комнату.
      Он продолжал молча таращиться на меня.
      – Как жизнь? Что ищем? – спросил я шепотом, прижав его к стенке. – Только не кричи, не надо.
      Он согласно кивнул.
      – Вот и хорошо. Вы вдвоем?
      Выхухолев опять кивнул. Надо сказать, выглядел он глупо.
      – Там Никицкий? – продолжал я мини-допрос.
      – Да, – пролепетал он.
      – Ну, что ты там застрял? – раздался вдруг голос Никицкого из соседней комнаты.
      Я подумал, что если он войдет сюда, мне с ними двоими трудно будет справиться, поэтому, когда Выхухолев повернул голову в сторону двери, я резким ударом в висок отключил его. Он с грохотом упал на пол.
      – Эй, что у тебя там? – раздался окрик Никицкого у самой двери.
      Я переступил через Выхухолева и распахнул дверь, за которой стоял Никицкий, собиравшийся взяться за ручку.
      – Привет, – встретил я его улыбкой.
      Он оторопел, но тут же пришел в себя. Я на мгновение опередил его, нанеся удар ногой в грудь. Никицкий отскочил на шаг и встал в позицию, приготовившись отбиваться.
      – О, сразу видно, что Москвин тебя чему-то научил, – поддел я его.
      Никицкий с ненавистью в глазах бросился вперед, готовый одним ударом покончить со мной. Он точно рассчитал свой удар и разгадал мой маневр. Удар пришелся в челюсть. Я отшатнулся, споткнулся о Выхухолева и упал рядом с ним. Никицкий одним прыжком настиг меня и сел сверху. Его цепкие руки сдавили мне горло. Я старался откинуть его, но ничего не получалось, он крепко держал меня. В этот момент раздался стон Выхухолева. Парень начинал приходить в сознание. Никицкий бросил на него быстрый взгляд и крикнул: – Скорее помоги мне.
      Я отпустил его руки, которые до сих пор пытался оторвать от себя, и со всей силы опустил кулак ему на голову. Никицкий пошатнулся, и я ощутил, что давление на горло ослабло. Я ухватился за его правую руку и стал крутить ее, стараясь скинуть его с моей груди. Мне это удалось, и я оказался наверху, а Никицкий снизу. Мы поменялись местами, и теперь он защищался, не давая мне нанести удар. К тому же ногами он старался захватить меня за плечи, чтобы опрокинуть на спину. Я скорее почувствовал, чем увидел, что сзади кто-то стоит. Оставив Никицкого, я вскочил на ноги. Выхухолев держал в руках металлическую трубку, напоминавшую черенок от лопаты. В любую секунду он готов был ударить меня по голове. Я вовремя уклонился. Удар пришелся в грудь Никицкого. Тот скорчился и застонал от боли. Выхухолев продолжал держаться за трубку, глядя на напарника. Долго не раздумывая, я в прыжке нанес ему удар ногой в челюсть. Выхухолев выпустил из рук свое оружие и отлетел к двери.
      Оставив их, я отправился в соседнюю комнату, где сидела привязанная к стулу девушка. Во рту у нее торчал кляп. Я освободил ее.
      – Простите, дорогая! Эти мужланы совершенно забыли, что такое быть джентльменами.
      Она была так напугана, что не могла произнести ни слова.
      – Что они от вас хотели? – спросил я.
      – Они требовали кассеты, записанные Майком и Стивом за последние двое суток и дискеты, которые я записала за то же время, – проплакала она.
      – Понятно. Вам лучше уйти отсюда.
      – А как же офис? – удивленно спросила она. – Я не Могу оставить его открытым.
      – Как знаете, – сказал я. – Только я на вашем месте покинул бы помещение. Хотя…
      У меня созрел план.
      – Вызовите милицию, – посоветовал я ей. – Скажите: нападение на офис.
      – Хорошо, – она тут же сняла трубку телефона. Я возвратился в соседнюю комнату. Выхухолев был без сознания. Он сидел в прежней позе, прислонившись к двери. Никицкий же, увидев меня, быстро вскочил на ноги и выхватил пистолет.
      – Ну, что, Русич? – ехидно улыбался он. – Слабо?
      – Запомни, умник, против лома есть прием, если взять побольше лом, – ответил я ему и бросил взгляд на металлическую трубку, которой огрел его Выхухолев; я хотел отвлечь внимание.
      Это подействовало. Никицкий проследил за моим взглядом. Я рванулся к нему, выбил из рук пистолет. Он растерялся, не зная, то ли броситься на меня, то ли бежать за пистолетом. Я сделал обманное движение в сторону, и он напал на меня, но я успел уйти вправо и ударил его коленом в грудь. Никицкий замер в полусогнутом положении; я тут же схватил его за волосы, рванул голову вверх и нанес скользящий удар кулаком под челюсть. Никицкий отлетел назад и упал спиной на письменный стол, стоявший у него сзади. Из рассеченной губы бежала кровь. Я уже не мог остановиться. В прыжке я выбросил прямую ногу вперед и внутренней стороной ступни нанес удар Никицкому в горло. Он перевалился под стол. Я обернулся и посмотрел на Выхухолева. Тот уже пришел в себя, но продолжал неподвижно сидеть на полу.
      – Плохо вас учил Москвин, – сказал я ему. Выхухолев промолчал.
      – Он ведь скоро должен приехать? – спросил я. Тот кивнул.
      – Скажи, что я всегда буду рядом. Где-нибудь поблизости, а может быть, и за его спиной. Пусть будет осторожен, если ему жизнь дорога. А она ему ох как дорога, я-то уж знаю. Ладно, ребятки, желаю приятно провести время.
      Я вышел точно так же, как и вошел – через окно. Обогнув здание, я попал на улицу, перешел дорогу и направился к машине. Уже когда я сел в нее, к офису подкатили два микроавтобусика с милицейской группой захвата. Я улыбнулся сам себе, представив рожу Москвина, объясняющегося с омоновским начальством. Теперь я для них недосягаем. Я решил заехать к Терехину, чтобы возвратить ключи от дачи и машину. Слишком опасно становилось пользоваться ими. Если они не побоялись взяться за журналистов, то с Терехиным могут разобраться и подавно.
      Из предосторожности я припарковал машину не во дворе, а на улице, а сам отправился в дом.
      – Где это ты запропастился? – встретил меня вопросом Терехин. – Я уже начал волноваться.
      – Ты бы еще больше взволновался, если бы знал, какие события совершились за это время.
      Терехин сразу обо всем догадался.
      – Все-таки тебе понесло, и ты пошел на встречу с Филатовым, не так ли? – спросил он.
      – Десятка, – улыбнулся я.
      – Ничего смешного, – нахмурился Терехин. – Ты хоть понимаешь, что это конец?
      – Перестань, Леша, – успокоил я его. – Вспомни, где наше не пропадало?
      Я подошел к окну и посмотрел вниз. Он молчал.
      – Игра приближается к завершению, – продолжал я. – Финал покажет, кто победитель.
      – Финала не будет, – не согласился он. – Неужели ты совсем ничего не понял? Филатов подписал тебе «вышку» не вчера, а тогда, еще три года назад. И он не отступится, тем более теперь.
      – А для того, чтобы он не успел осуществить свое гнусное намерение, я и решил первым пойти в атаку, – объяснил я. – Только что в офисе у Майка и Стива я столкнулся с Никицким и Выхухолевым.
      – Они уже идут по твоим следам, – предупредил Терехин.
      – Поэтому я возвращаю тебе ключи, – ответил я и положил на стол ключи от дачи и от машины.
      – А ты как же? – спросил он.
      – Справлюсь.
      – Возьми хотя бы от машины, – предложил он.
      – Не хочу впутывать тебя в это дело. По номеру они быстро вычислят тебя.
      – Да пошли они! – матюкнулся Терехин. – Клал я на них. В случае чего скажу, что не мог отказать другу попользоваться машиной.
      Я хотел уже отойти от окна, как вдруг прямо у подъезда остановилась черная «Волга». Из нее вышли трое в гражданской одежде, а водитель стал разворачиваться. Я прижался к стене у окна.
      – Черт бы их побрал! – сказал я. – Как оперативно!
      – Что там такое? – взволновался Терехин и поспешил к окну.
      Увидев машину, он сказал:
      – Тебе нужно уходить.
      – Как? У тебя же шестой этаж!
      – Давай через балкон в квартиру Лидки, – сказал он. – Ее, по-моему, нет дома. Как только я впущу их, ты выйдешь и спокойно спустишься. Зайди в кафе напротив, я подойду.
      – Это план! – похвалил я Терехина за сообразительность.
      Я прошел через зал и вышел на балкон, перелез перила и забрался на соседний балкон. В квартире действительно никого не оказалось. Я прошел к двери и стал наблюдать в глазок. Вскоре на площадке появились те трое, что вышли из машины. Звонок в дверь, Терехин открыл. Они вошли, дверь закрылась. Я тихонько открыл дверь Лидиной квартиры и стал быстро спускаться вниз. Приоткрыв дверь подъезда, я посмотрел на водителя, который читал какой-то журнал или газету. Я ждал, когда он отвернется. Но тут во двор въехала машина. Раздался сигнал. Водитель отложил газету и стал сдавать назад, чтобы пропустить автомобиль. Я воспользовался этим, выбежал из подъезда и, держась ближе к стене, вышел на улицу. Подойдя к машине, я вспомнил, что не взял ключи.
      Между домом Терехина и кафе размещался огражденный сквер. Чтобы не привлекать внимания, я не стал перепрыгивать ограду, а обошел ее с левой стороны. Сидя в кафе, я украдкой бросал взгляды то на окна квартиры Терехина, то на его автомобиль. И тут я заметил, что у машины кто-то крутится. Сначала я подумал, что это воры, но потом догадался: машину исследовал один из людей Филатова.
      Прошло более сорока минут, пока «Волга» не выехала из двора. А еще через десять минут появился Терехин. Я вышел из кафе и направился к нему, оглядываясь по сторонам. Терехин тоже увидел меня и помахал рукой.
      – Давай сюда! – крикнул он мне и подошел к машине.
      Я вспомнил, как возле нее крутился какой-то парень, а потом исчез. Мне стало смешно: что он хотел увидеть в салоне? И тут меня, словно током, пронизала ужасная догадка. Нас с Терехиным отделяла всего лишь ограда сквера.
      – Нет! Леша, нет!! – заорал я, качая головой. Мой крик утонул в шуме проезжавшей машины.
      Терехин повернулся ко мне и кивком головы спрашивал, что я хочу. Одновременно он повернул ключ зажигания Какую-то секунду я стоял в оцепенении, а затем поленом грохнулся на землю. В следующее мгновение улицу потряс оглушительный взрыв. Лежа на земле, я слышал, как задребезжали и посыпались стекла в соседнем доме.
      Когда я решился поднять глаза, на месте машины была лишь груда металла, охваченная пламенем.
      – Безжалостные скоты! – прокричал я.
      Мою душу раздирали боль и безграничная ненависть к тем, кто был по ту сторону баррикады.
      – Харкать кровью будете у меня, скоты! – процедил я, повернулся и пошел прочь.

      (16 июня, три часа дня)
 
      До Мытищ я добрался на электричке. Винтовка с оптикой, которую я достал у чеченцев, осталась в «Жигулях» Терехина. У меня был только «браунинг» с двумя обоймами патронов. Из такого оружия я мог разве что пугать воробьев, а чтобы выполнить миссию, нужно было приблизиться на двадцать-тридцать шагов к мишени.
      Узнав, где находится военный аэродром, я взял такси и отправился туда. Была половина второго дня. Не доезжая до аэродрома, я расплатился с таксистом и направился к кустам, расположенным метрах в пятидесяти от взлетной полосы. Заняв укромное местечко, я стал запоминать расположение строений, ограждений и дорог. Это могло пригодиться мне.
      «Через полчаса охрана будет прочесывать все вокруг, – подумал я. – Окрестности будут напичканы автоматчиками. Они могут обнаружить меня. Нужно найти более надежное укрытие».
      Стараясь держаться вплотную к кустарникам, я пробрался к ангарам, размещавшимся у взлетной полосы. Если самолет приземлится, то он подрулит к зданию, которое я определил как командный пункт. Там, скорее всего, премьер-министра и будут ждать машины МИДа.
      «Значит, цепь охраны возьмет под наблюдение и прилегающие ангары. Мне надо пробраться к зданию и найти там удобное место».
      На аэродроме и вокруг него было пустынно. Но мне не хотелось светиться на открытом пространстве. Любой наблюдатель мог заметить постороннего и сообщить в службу безопасности. Я вдруг заметил солдата с автоматом на плече и быстро спрятался за угол.
      Меня осенила догадка: это же военный аэродром; здесь, как и положено, есть свой внутренний караул.
      Мне не очень хотелось оказывать сопротивление солдатику, который мог пострадать ни за что. Однако, если бы он меня заметил первым, то поднял бы шум или хуже того – стрельбу. Тогда рассчитывать на успех моей миссии не приходилось бы. Я осторожно прокрался к воротам ангара. Они оказались открытыми. Я вошел внутрь. Возле выхода с противоположной стороны работал мужчина в спецовке, больше никого не было. Я с невозмутимым видом пошел через весь ангар.
      Услышав шаги, мужчина перестал возиться со своими железками и уставился на меня.
      – Здесь больше никого нет, кроме вас? – спросил я, поравнявшись с ним.
      Он изучал меня подозрительным взглядом. Я демонстративно поправил «браунинг», который был у меня за поясом.
      – А что надо?
      – Я из службы безопасности, – сказал я. – Вы слышали, что в пятнадцать ноль-ноль сюда прибывает высокий гость из Таджикистана?
      – Ну, – буркнул мужчина.
      – Обычная формальность, – с улыбкой ответил я. – Проверяем помещения.
      – А сколько можно проверять? – зло спросил он.
      – Не понял.
      – С самого утра не дают спокойно работать, – продолжал возмущаться мужчина. – То безопасность проверяют, то о террористе предупреждают.
      – Служба такая у нас, дорогой, – объяснил я. – Вам платят за то, что вы крутите железки, а нам за то, что мы ловим террористов.
      «Они уже здесь были, – подумал я. – Даже успели предупредить персонал о возможном моем появлении. Тем более солдатику не следует на глаза попадаться, а то начнет пулять почем зря, шум поднимет».
      – Платят, – продолжал недовольно бубнить мужчина, склоняясь над каким-то механизмом. – У нас до сих пор не за то платят. «Кто не работает, тот ест», одним словом.
      – Хорошо, – согласился я. – Ухожу, не буду вам мешать.
      Он ничего не ответил, даже не посмотрел вслед, когда я выходил из ангара, оглядываясь, как вор.
      Я вышел и осмотрелся. Постового не было видно. Быстрым шагом я направился на командный пункт, не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Если со стороны кто-то и следил за мной, то подумал бы, что человек просто направляется по делу из ангара на командный пункт.
      У угла здания я немного задержался, и хорошо, что сделал это. По дороге, по которой я приехал на такси, приближалась кавалькада автомобилей. Правительственный лимузин шел за двумя машинами охраны, а за ним – две черные «Волги» и грузовик со спецкомандой.
      – Не много ли желающих пострелять? – сам себе сказал я.
      Машины обогнули здание и остановились. Из грузовика высадились пятнадцать автоматчиков. Человек в штатском отдавал им приказания, указывая, где нужно расставить посты. Парни в черных масках внимательно слушали. Из первой «Волги» вышел сам Филатов и направился к автоматчикам.
      – Да уж, Алексей Петрович, без дополнительных инструкций здесь не обойтись, – снова прошептал я.
      Вместе с Филатовым прибыли Никицкий, Выхухолев и трое парней, что побывали на квартире Леши Терехина перед его гибелью. Их я не знал. Последним появился Москвин.
      – А-а, вот и командир бригады противодействия собственной персоной, – заметил я. – Что же, поговорим со всеми, но только не сразу, а по отдельности.
      И я решил найти какое-нибудь укрытие, а не стоять на открытом месте и постоянно оглядываться, опасаясь быть замеченным. Я пошел вдоль стены командного пункта и открыл первую попавшуюся дверь. Я оказался в коридоре. По обе стороны находились двери. Никаких признаков присутствия человека – только шум работающих агрегатов. Я прошел по коридору и попробовал открыть одну из дверей, но она оказалась запертой. Тогда я направился к другой, третьей, пока не добрался до конца коридора. Крайняя дверь справа оказалась незапертой. Я вошел и увидел, что попал в «насосную», которая, скорее всего, обеспечивала командный пункт водой. Я закрыл за собой дверь и осмотрелся. Почти вся комната была занята трубами, идущими от пола до потолка, и от стены до стены. Бетонный пол был залит водой, по-видимому, никогда не высыхавшей.
      – Убежище не самое подходящее, – сказал я себе. – Но другого выхода нет. Придется довольствоваться тем, что есть.
      Я подумал, что дверей, ведущих напрямую в командный пункт здесь нет. Взглянув на потолок, я заметил зарешеченное квадратное отверстие. Оно было над дверями и находилось на высоте трех-четырех метров от пола. Я поискал, как туда можно взобраться. Цепляясь за трубы и рискуя сорваться, я стал карабкаться вверх. Я добрался до решетки и попробовал вырвать ее, но она не поддалась. Четыре штыря, на которых она крепилась, были крепко вмурованы в стену. Я ухватился за решетку и повис на ней. Посыпалась известь и в левом верхнем углу штырь оторвался. Я вовремя успел поставить ногу на висевшие подо мной трубы, потому что в последний момент решетка освободилась и с правой стороны. Я пошарил рукой за решеткой. Кроме кирпичного выступа, там не за что было ухватиться. Я стал подтягиваться, но мне мешала свисавшая решетка, она упиралась мне в грудь. Я рванулся изо всех сил и подтянулся на локтях. Потом закинул в проем ногу и оказался наверху. Вся моя одежда была испачкана побелкой и являла собой довольно жалкое зрелище. Поставив решетку на прежнее место, я осмотрелся и понял, что попал на своеобразный чердак. Правда, крыша надо мной шла не покато, а была прямая. В дальнем углу проходила труба отопления. Когда глаза привыкли к темноте, я увидел крышку люка в потолке. Это было единственное отверстие, если не считать решетки, через которую я сюда забрался. Я стал пытаться открыть люк, но в это время услышал голоса внизу. Я осторожно подкрался к отверстию, заставленному решеткой и стал слушать. Я никак не мог разобрать, о чем шла речь и кто это был, пока дверь не открылась.
      – А здесь у нас маленькая насосная станция, – объяснял мужской голос.
      Кто-то прошел внутрь. Я не рискнул высовываться. Тот, кто вошел, сейчас, возможно, смотрел на зарешеченное отверстие.
      – Куда ведет этот люк? – задали вопрос, и я узнал голос Никицкого.
      – Это канализационный люк, – ответил мужчина.
      – Он соединяется с другими люками подземным тоннелем? – спросил Никицкий.
      – Нет. Сюда выходят только подземные трубы. Да мы и заглядываем туда очень редко. Поднять люк?
      – Спасибо, не надо, – ответил Никицкий. – А там что?
      – Это чердак, – ответил мужчина. – Там проходит труба от паровых котлов, поэтому зимой иногда приходится подниматься, чтобы прочистить.
      – Решетка надежная? – спросил Никицкий.
      – Может, и не совсем, но кто туда полезет без лестницы.
      – Вы только на мои вопросы отвечайте, а обо всем остальном я буду думать сам.
      – Понятно, – растерянно ответил мужчина.
      Мне страшно хотелось ответить Никицкому, но обнаруживать себя не было в моих планах.
      – А еще есть ход на чердак, кроме этой решетки?
      – Да, – быстро ответил мужчина. Я стал внимательно слушать.
      – Где? – спросил Никицкий.
      – Один с крыши, – сказал мужчина, – там есть квадратный люк, а второй за трубой. Но обычно этим ходом мы не пользуемся, поэтому и решетку поставили.
      – А как же? Через крышу? – поинтересовался Никицкий.
      – Нет, входом с улицы, – ответил мужчина. – Поднимаемся по лестнице и открываем дверь.
      – Она открыта?
      – Летом мы не топим, поэтому там навешен замок.
      – Все равно, нужно подняться и посмотреть, – сказал Никицкий.
      И они вышли.
      – Черт бы тебя побрал, следователь драный, – выругался я.
      Я пробрался к трубе и действительно разглядел в темном углу очертание двери. Спрятаться тут было негде, поэтому мне пришлось опять снять решетку и спуститься в насосную. Как только я спрыгнул на пол, послышался шум открывающейся двери наверху. Я затаился. Два человека ходили надо мной, один из которых внимательно осматривал чердак.
      – Мне кажется, совсем недавно сюда кто-то заходил, – сказал Никицкий.
      – Этого не может быть!
      – Вот, смотрите, – сказал Никицкий. – Пыль снята, причем недавно. Вы согласны?
      – Надо спросить у ребят, может, кто и заходил, – неуверенно ответил мужчина.
      – Вы что, не понимаете? – повысил голос Никицкий. – Уже некогда спрашивать!
      Он подошел к решетке и только дотронулся до нее, как она полетела вниз и упала мне под ноги.
      – Твою мать! Я же говорю, кто-то был! – выругался Никицкий и бросился к выходу.
      – Я посмотрел вверх. Оттуда высунулась голова мужчины. Меня он, скорее всего, не заметил, но простонал:
      – О, боже!
      Положение могло оказаться безвыходным, поэтому я достал «браунинг», снял с предохранителя и передернул затвор. Только я хотел открыть дверь, как услышал шаги по коридору. Я приготовился, но о худшем не допускал и мысли. Дверь распахнулась и вошел Москвин. Как только он переступил через порог, я ткнул ему стволом прямо в затылок.
      – Твои бойцы разве ничего от меня не передали? – тихо спросил я.
      – Нет, – быстро ответил он, не шевелясь.
      – А зря. Я ведь просил передать, что всегда буду рядом, за твоей спиной.
      – Они ничего не говорили, – ответил он и попытался повернуться.
      – Стоять! – рявкнул я. – Оружие! Он застыл, подняв руки.
      Я вынул пистолет из кобуры.
      – Теперь пошли, – сказал я уже спокойно. – Вы сорвали мой план, значит, мне нужно просто уехать.
      Он повернулся и пошел с поднятыми руками. Я продолжал держать пистолет у его затылка, вцепившись ему в волосы, чтобы он не пытался упасть или отскочить в сторону.
      – Идем к машине, – приказал я, когда мы вышли на улицу. – Идем очень спокойно и ни на кого не обращаем внимания.
      Со всех сторон нас окружили автоматчики, поднятые на ноги Никицким; была вероятность, что кто-нибудь из них чихал на Москвина, ставя долг выше его жизни. Тогда мне пришлось бы туго. Но тут вмешался сам Филатов.
      – Внимание! Всем отойти! – приказал он, а потом обратился ко мне: – Послушай, Виктор! Брось эту дурацкую затею. Давай поговорим спокойно, один на один. Неужели ты так и не понял, что твоя игра – без козырей.
      – Приготовиться! Самолет заходит на посадку, – раздался голос из рации, висевшей на груди у одного из автоматчиков.
      Ситуация требовала решительных действий.
      – Чего ты хочешь, Тарасенко? – закричал Филатов. – Премьер-министра ты все равно не получишь! Он уже прибывает, но тебе не прорваться через заграждение!
      – Он мне и не нужен, – улыбнулся я. Полковник опешил. Он не понимал, что происходит, – или он сошел с ума, или я его дурачу.
      – То есть, как это? – удивленно спросил он. – Ты не будешь пытаться убить премьер-министра?
      – Может быть, когда-нибудь потом, в другой раз, – ответил я. – Сейчас мне нужна машина, на которой я хочу уехать. Если вы не против, полковник, пусть моим водителем будет Москвин.
      – Внимание! – раздалась команда из рации. – Самолет коснулся посадочной полосы!
      – Ладно, – согласился полковник. – Я согласен. Бери машину и отваливай.
      Держа Москвина за волосы, я направил его к «Волге». Он послушно пошел. Усадив его за руль, я сел на заднее сидение и приказал:
      – Заводи и поехали.
      Мы проехали всего два километра.
      – Стой, – скомандовал я. Москвин остановил машину.
      – Выходи! – приказал я и сам вышел из машины. – Теперь беги!
      – Куда? – испуганно спросил он.
      – Беги, я сказал! – крикнул я, и он бросился в придорожные кусты, постоянно оглядываясь на ходу.
      Я рассмеялся, сел в машину и надавил на педаль газа.
      Погоню я заметил уже после того, как проехал Мытищи. На трассе было сложно уйти от преследователей. Свернуть на проселочную дорогу, чтобы скрыться, тоже не выходило. Поэтому я давил, что было сил, на педаль в надежде оторваться. Стрелять по машине на трассе они не осмелятся – слишком оживленное движение, могут зацепить любой автомобиль.
      Но я ошибся. Как только расстояние между ними сократилось до ста пятидесяти – двухсот метров, послышалась автоматная очередь, затем вторая, третья. В зеркало заднего вида я следил за погоней, стараясь как можно активней вилять по шоссе, чтобы увернуться от пуль. Спидометр показывал сто тридцать в час, но мои преследователи не отставали, а, наоборот, приближались. Тогда я решил пойти на хитрость и обратить погоню в отступление. Взяв вправо, я съехал на обочину, резко нажал на педаль тормоза и вывернул руль. Автомобиль развернулся на сто восемьдесят градусов. Сразу за мной шел на большой скорости рефрижератор. Водитель едва успел вывернуть, чтобы не врезаться в «Волгу». Раздался угрожающий сигнал, на который я не обратил внимания. Я открыл дверь и выскочил из машины. Преследователи были от меня не более, чем в пятидесяти метрах. Я прицелился и открыл огонь. Через несколько секунд обойма была пуста. Я выхватил пистолет Москвина и снова выстрелил. Лобовое стекло преследовавшей меня «Волги» покрылось сплошной паутиной трещин. Она вильнула в сторону и в трех-пяти шагах от меня свалилась в кювет.
      Я не стал дожидаться, что будет дальше, сел в машину и начал разворачиваться. И тут позади меня снова раздались выстрелы. Заднее стекло моей машины разлетелось, я выжал педаль газа до конца. Мотор взревел, завизжали колеса и машина понеслась по трассе. Я не сразу понял, что ранен в шею. Только когда почувствовал легкое головокружение, дотронулся рукой до шеи и увидел кровь. Я посмотрел назад, погони за мной не было. Зад машины сильно заносило, я сбавил скорость и свернул на лесную дорогу. Через сто метров остановился, осмотрел машину и увидел, что правое заднее колесо пробито. Оставив «Волгу» в лесу, я поспешил на трассу. Автомобили проносились мимо меня, никто не хотел останавливаться. Тогда я вынул пистолет и, став посреди шоссе, направил его на кабину первого попавшегося автомобиля. Это был «КАМАЗ» с цистерной бензина.
      – Куда? – спросил я перепуганного водителя.
      – Бензин, у меня бензин… – пробормотал парень.
      – Я не спрашиваю, что ты везешь, черт бы тебя подрал, – строго прикрикнул я. – Хочу знать, куда ты едешь? До Москвы довезешь?
      – Я в Красногорск, пойду по кольцевой, – ответил парень.
      – Хорошо, – я забрался в кабину.
      Машина тронулась с места. Парень бросал испуганные взгляды на мою рану и пистолет.
      – «Волгу» в кювете видел? – спросил я, глядя на дорогу.
      – Да.
      – Кто-нибудь там был?
      – Когда я проезжал, возле нее стояли еще две машины.
      – Понятно, – устало произнес я. – Послушай, у тебя аптечка есть?
      – Там, сзади.
      – Я одолжу немного ваты и бинта, – сказал я, открывая аптечку.
      Парень высадил меня на станции «Марк», откуда на электричке я приехал на Савеловский вокзал и отправился в медпункт при вокзале.
      – Кто нанес вам такую рану? – спросила молоденькая медсестра, перевязывая меня.
      – Какой-то дурак в электричке дебоширил, – стал объяснять я. – Пришлось призвать к порядку, а он мне за это осколком стекла по шее. Если бы не отклонился чуть в сторону, он мне голову бы отрезал.
      Медсестра склонилась ко мне и шепнула на ухо:
      – А какого калибра была бутылка у этого дебошира? Я посмотрел в ее веселые глаза и улыбнулся:
      – Сестричка, я на задании.
      – А я на работе и обязана сообщать о всех подобных случаях куда надо, – строго сказала она.
      – Не беспокойся, милая, я сам и есть «кто надо», – ответил я.
      Она улыбнулась и отпустила меня со словами:
      – А вы правы, если бы чуть в сторону, то перевязка бы уже не понадобилась бы.
      Я взял такси и отправился к Жене, но когда машина подъехала к дому, я увидел, что у подъезда стоит служебная «Волга».
      – Давай проедем дальше, браток, – сказал я таксисту.
      Он проехал мимо «Волги», развернулся и стал у соседнего подъезда.
      – Немного постоим, – попросил я таксиста, который, ничего не понимая, переводил взгляд то на черную «Волгу», то на меня.
      Ждать пришлось недолго. Из подъезда вышли двое – Москвин и Никицкий. Они сели в машину, и она, осветив фарами такси, проехала мимо. Я спрятался за сидением и вылез только тогда, когда «Волга» скрылась за поворотом.
      – У вас что, игра в «казаки-разбойники»? – с улыбкой поинтересовался таксист.
      – Что-то вроде этого, – ответил я и сунул ему десять зеленых.
      Я поднялся наверх и с минуту не мог решиться позвонить. Женя открыла не сразу. Наверное, она смотрела в глазок, прежде чем открыть. Я увидел ее лицо и оторопел. Оно распухло от слез. Можно было подумать, что она убивается по близкому родственнику, умершему сегодня.
      – Проходи, – тихо сказала она и направилась в зал.
      Я закрыл дверь и прошел следом за Женей.
      – Что случилось? – тихо спросил я.
      – А ты не знаешь? – ответила она и снова разрыдалась. – Они все знают, ты понимаешь? Они знают!
      – Что знают?
      – То, что ты был у меня, ночевал, – сказала Женя. – Сейчас я временно отстранена от работы. Здесь были Москвин и Никицкий, угрожали, требовали, чтобы я назвала адреса, где ты бываешь, ночуешь.
      – И что ты ответила?
      – Я молчала, – она снова заплакала, – но Москвин схватил меня за волосы, пригрозил большими неприятностями, если не скажу.
      Внутри у меня все закипело.
      – Это переходит всякие границы, – сказал я. – Он не внял моим предупреждениям. Что ж, пусть пеняет на себя.
      Я повернулся и направился к двери.
      – Ты куда, Виктор? – спросила Женя.
      – Прости меня, любимая, но у меня еще столько разных дел.
      Она бросилась ко мне, повисла на шее.
      – Не пущу! Не бросай меня, останься!
      – Пусти! – стиснув зубы, простонал я.
      – Что с тобой? – отпустила она руки. – Ты ранен?
      – Нет, маленькая царапина, – улыбнулся я. – Зацепился за ветку.
      – Не уходи, прошу тебя, не уходи, – сквозь слезы умоляла Женя.
      – Прости меня, Женя, но я не могу останавливаться на полдороги. Особенно сейчас. Ты знаешь, что они сделали с Лешей Терехиным?
      – Нет, – ответила она, утирая слезы.
      – Они подложили в машину бомбу, надеясь, что машину поведу я. Но в нее сел Леша, а я не успел его остановить. Я не узнал парней, которые сделали это, но я очень хорошо знаю, чей это был приказ. Я не отступлю, теперь не отступлю.

      (16 июня, поздно вечером)
 
      Я сидел на скамейке у подъезда и ждал возвращения Москвина с работы. Его долго не было, и я начинал терять всякую надежду. Но вдруг тишину позднего вечера нарушил звук мотора. Что-то подсказывало, что это именно он, Гена Москвин, возвращается домой. Я вошел в подъезд и затаился в темном углу под лестницей.
      Я не ошибся. Скрипнули тормоза, и я услышал шаги, приближавшиеся к двери подъезда. Вскоре появился сам Москвин. Любой, кто увидел бы его сейчас, сказал бы, что это смертельно уставший человек. Он закрыл за собой дверь и стал подниматься по лестнице.
      – Эй, – тихо окликнул я его.
      Он как шел по лестнице, так и замер – спиной ко мне.
      – Что же ты со мной не разобрался, командир, а срываешь злобу на беззащитной девушке?
      – Значит, у нее все-таки есть канал связи с тобой? – заключил он.
      – Скажу честно, это только твои досужие домыслы, – ответил я. – Я чисто случайно заехал к ней, потому что кто-то из твоих мордоворотов ранил меня в плечо. Хотел немного отлежаться, но нос к носу столкнулся с вами у самого подъезда.
      – Появись мы на полчаса позже… – намекнул он.
      – Оставь… – оборвал я его. – Это тебе ничего бы не дало.
      – Мы так и будем стоять на лестничной клетке или поднимемся ко мне? – спросил он.
      – Ну что вы, майор! – съязвил я. – Неужели вы пойдете на то, чтобы уронить честь мундира, запятнать его связью с террористом?
      – Напрасно шутишь, – ответил Москвин. – Ты даже не можешь представить, какой механизм задействован для твоей поимки.
      – Отчего же, могу, – продолжал я в том же духе. – За сегодняшний день я убедился в этом.
      – Да уж, подложил свинью – направил на моих ребят ментов, – сказал он. – Если бы не вмешательство сверху по просьбе Филатова, три дня расхлебывали бы кашу.
      – А знаешь, почему? – спросил я и сам же ответил: – Потому что ты идешь по неправильному следу, борешься не с настоящими соперниками, а выбираешь в противники женщин.
      – Почему же только женщин?
      – Ах, да, чуть не забыл, еще честных людей, не подозревающих о твоих подлых намерениях. Как в случае с Лешкой Терехиным.
      – Терехин – не моя работа! – тут же открестился он.
      – Да знаю я, чья это работа.
      – Я в тот момент сидел в офисе американцев и объяснялся с милицией.
      – Все равно, одного поля ягоды.
      – Я бы никогда не согласился на такой шаг, даже если бы мне отдали приказ, – сказал он. – Все-таки я служил с ним в одном подразделении.
      – Но со мной ты тоже служил?
      – Ты – другое дело, – ответил он.
      – И в чем же заключается разница?
      – Наша организация – как некий клан, – стал объяснять он, – живущий по строго определенным законам. Ты нарушил эти законы.
      – Что-то новенькое, – кивнул я. – Это что же, из новой программы полковника Филатова?
      – Нет здесь ничего нового, все старо, как мир, – ответил Москвин.
      – Смотри ты, оказывается только Тарасенко повел себя неправильно в августе девяносто первого года, и он один больше других был достоин наказания. А мы все чуть ли не святые, которых нельзя заменить. Поэтому писали рапорты, подавали начальству на увольнение в запас, но нас не отпустили. Так, что ли, получается?
      – Только без ехидства…
      – Лешка Терехин был прав, – плюнул я. – Он еще тогда, решив окончательно порвать со всей дрянью, предупреждал меня, что хлебну я горя на этой службе, потому что не будет порядка там, где занимаются философией. Жаль только, я очень поздно догадался, что он имел в виду, говоря о философии. А под философией он понимал сегодняшнее и вчерашнее ваше хамелеонство и продажность.
      – Ты не прав! – не соглашался Москвин. – Среди нас никогда не было продажных хамелеонов.
      – Зачем же противоречить себе? – наступал я. – Неужели ты не видишь, что слова ваши расходятся с делом? Ты вот говоришь одно, а придется – сделаешь так, как надо. То же самое и с Филатовым, который не жалел красивых слов, а пришлось делать дело – он продал меня, за гроши продал, как Иуда. Окажись на моем месте ты, он бы и тебя продал.
      – Это неправда, – не согласился опять Москвин. – Ты же не знаешь, как сопротивлялся Филатов. Но наверху были непреклонны.
      – Я знаю только то, что знаю, – сказал я. – Сослагательное наклонение здесь неуместно. И знаешь почему? Потому что вы уже привыкли жить и действовать по этой вашей дурацкой философии. Вот сейчас ты разговариваешь со мной, весь такой правильный, что хочется поверить. Но завтра с утра, если не прямо теперь, ты побежишь к Филатову, передашь наш разговор, и вы будете пыхтеть над тем, как бы это меня заполучить поскорее.
      – Нет, – ответил он. – У меня завтра с утра сложная задача – обеспечивать охрану таджикского гостя, кстати, от твоего посягательства.
      – Вот как!?
      – Да, так.
      – А знаешь, что я тебе скажу, вы сами убьете его. Москвин уставился на меня непонимающими глазами.
      – Да, да, – повторил я. – Вы убьете его своим чрезмерным старанием по обеспечению надежной охраны.
      – Такого не будет, – категорично заявил он.
      – Но это случится, поверь мне, – с улыбкой ответил я.
      – Полковник прав, ты блефуешь, – сказал он. – Теперь я сам убеждаюсь, что его слова – не простая выдумка.
      – Значит, ты хочешь убедиться в правоте моих слов?
      – Что ты имеешь в виду?
      – Мы можем поехать к Химматзоде, и ты убедишься: я был прав, говоря о том, что он пострадает от чрезмерной охраны.
      Москвин задумался. Он смотрел на меня из-под нахмуренных бровей и не понимал моего оптимизма.
      – Ну, что, сдрейфил? – с той же улыбкой спросил я.
      – Нет, – ответил он. – Просто это далеко. Пока мы доедем до Видного, пока обратно, пройдет много времени.
      «Так вот куда они запрятали таджика? – отметил я. – Прекрасно, майор, очень хорошо. Сам того не подозревая, ты снабдил меня нужной информацией. Теперь я могу справиться и без тебя. Только вот положиться на тебя нельзя».
      – Тогда, может, ты одолжишь мне свою машину? – спросил я.
      – Не могу. Она мне понадобится завтра с утра.
      – И на сколько же ты уезжаешь?
      – На полдня, максимум на день.
      – Ну, что ж, не можешь, так не можешь, – вздохнул я. – Придется подождать твоего возвращения.
      Я развернулся и вышел из подъезда, оставив Москвина стоять на ступеньках. Отойдя от подъезда, я спрятался под деревом и стал дожидаться, что будет дальше.
      Москвин вышел минут через десять. Оглядевшись по сторонам, он бросился к машине, завел ее и куда-то умчался.
      – Подлец, – выругался я. – А говорил, что завтра рано ехать, надо отдохнуть.
      На стоянке перед домом было несколько машин. Я выбрал «восьмерку». Открыв отмычкой дверь, я быстро отключил сигнализацию и пустился в погоню. Машину Москвина я увидел перед самым Видным. Стараясь держаться на расстоянии, я не выпускал его из виду.
      Вскоре Москвин свернул с шоссе на проселочную дорогу и по ней доехал до ворот, за которыми возвышались правительственные дачи. Мне соваться к воротам было бесполезно, поэтому я оставил машину в лесу, а сам пробрался к высокой ограде и перелез через нее на запретную территорию. Мне предстояло узнать, где держат Химматзоду. Крадучись я стал пробираться все дальше и дальше, пока не увидел машину Москвина, стоявшую на специальной площадке для транспорта. В ней никого не было. Я хотел пойти дальше, но вдруг услышал где-то рядом голос Никицкого.
      – Ты думаешь, он не шутил? – спросил Никицкий.
      – Я же говорю, трудно было понять, – отвечал Москвин. – Он преподносил это, как шутку, но по его глазам я понял, что в этой странной шутке может скрываться что-то жуткое.
      Они уже почти подошли к машине, и я, чтобы оставаться незамеченным, стал отходить тем же путем, что и пришел.
      – А откуда он узнал, где находится Химматзода? – спросил Никицкий.
      – Ты думаешь, он бы мне сказал, спроси я его об этом? – вопросом на вопрос ответил Москвин.
      – Да, – согласился Никицкий. – Значит, тебя завтра не будет?
      – Возвращаюсь только во второй половине дня, – ответил Москвин. – Ладно, счастливо оставаться.
      Я не стал дожидаться, когда Москвин уедет, а пустился в обратный путь. Добравшись до оставленной в лесу машины, я выехал на трассу и подождал, когда появится Москвин. Тот не заставил себя ждать. Он направлялся в Москву. Я мчался следом за ним. В голове вертелся очередной план мести этому обманщику. Но моя задача упростилась. Через пару километров Москвин остановил машину, вышел и направился в кустики. Я припарковался сзади его автомобиля, заглушил мотор и погасил фары. Была ночь. У машины Москвина горели подфарники.
      Он вскоре появился и пошел к машине. Я продолжал стоять возле угнанной «восьмерки». И тут он увидел меня.
      Его рука скользнула к карману пиджака. Я тоже опустил руку на рукоятку пистолета, который отнял у Москвина же сегодня днем. Между нами было не более десяти шагов. Мы стояли в темноте друг против друга в полном молчании. Я знал, как хорошо владеет оружием Москвин. То же самое он знал обо мне. Казалось, что в эти секунды мы перестали дышать. Его Величество Случай в этот миг решал, кому из нас двоих выйти из поединка победителем.
      Хрупкое равновесие нарушила ночная птица, вспорхнувшая с дерева совсем рядом с шоссе. Два выстрела прогремели почти одновременно. На миг я закрыл глаза, чтобы лучше слышать, как упадет тело. Это было тело Москвина. Минуту я продолжал стоять неподвижно, а потом подошел к телу и перевернул его на спину. Темное пятно виднелось в самом центре грудной клетки. Я обшарил его карманы, достал права водителя, удостоверение и пропуск на территорию правительственных дач. Других документов или бумаг при нем не оказалось.
      Я перетащил тело в «восьмерку», сунул Москвину в карман свои собственные права. Потом столкнул автомобиль в кювет. Облитая бензином машина накренилась и легла на бок. Я чиркнул спичкой и сел в машину Москвина. Когда я отъехал, раздался взрыв.

      (17 июня)
 
      Автомобиль Москвина я оставил на площадке у его подъезда, а сам скрылся. Позже я узнал, что обгоревшую «восьмерку» патрульная милицейская машина заметила под утро. Спасать там было некого, поэтому специальная бригада прибыла только к восьми часам, чтобы провести экспертизу и составить обязательный в таких случаях акт.
      Труп сильно обгорел, поэтому узнать погибшего не представлялось возможным. Как я и рассчитывал, медики нашли и передали милиции то, что осталось от моих водительских прав. Когда все формальности были соблюдены, труп отвезли в городской морг, а обгоревший автомобиль на стоянку ГАИ. Завертелось следственное колесо, и уже к полудню в милиции знали, что сгоревшая машина была угнана прошлым вечером. Хозяин «восьмерки», вызванный для опознания, подтвердил, что груда обгоревшего металла была когда-то его автомобилем.
      Сложнее было с трупом. Кроме жалких обрывков водительских прав милиция ничего не обнаружила. Но в отделе криминальных экспертиз работали профессионалы, установившие, что обгоревшее тело и обрывки прав принадлежат Тарасенко Виктору Федоровичу, шестьдесят третьего года рождения. Не составило большого труда узнать по картотеке адрес и место работы.
      – Офицер-комитетчик? – удивленно переспросил следователь эксперта, который докладывал ему результаты проверки.
      – Да.
      – Интересно, – задумался следователь. – Не связано ли это с той работой, которую сейчас выполняет их ведомство в Видном?
      – А что они там делают? – поинтересовался эксперт.
      – Прибыл какой-то деятель, – объяснил следователь. – С ним уже второй или третий раз ведут инкогнито переговоры высокопоставленные чины из МИДа. Естественно, что охрана поручена гуошникам.
      – Да, но при чем здесь труп? – не понимал эксперт.
      – При том, что еще пару дней назад они обращались в наше ведомство с просьбой оказать помощь в поимке особо опасного террориста.
      – Думаете, это он?
      – Пока не уверен, – задумчиво ответил следователь. – Знаю только, что террористом стал не кто иной, как один из бывших и самых лучших спецагентов комитета.
      – Откуда такая информация?
      – Неважно, но сведения надежные, – уклонился следователь. – Что ж, спасибо! Сейчас можно позвонить по служебному телефону.
      Звонок из милиции приняли в информационном отделе службы безопасности и пообещали перезвонить, если кто-то заинтересуется этим сообщением. Тут же информационный отдел перезвонил в бригаду противодействия. Приняв звонок, дежурный офицер связался по служебной радиостанции с охраной в Видном, зачитал информацию и попросил немедленно передать ее полковнику Филатову или майору Москвину.
      Связист доставил листок с записью в специальное помещение, оборудованное для охраны.
      – Полковник, это для вас, – сказал он, протягивая листок.
      – Что это?
      – Только что передали из центра, – ответил связист и ушел.
      Полковник Филатов развернул сложенный вдвое лист и прочитал следующее:
      «Семнадцатого июня, в пять часов сорок пять минут на шоссе между Видным и Москвой патрульная машина ГАИ обнаружила в кювете сгоревший автомобиль ВАЗ-2108, госномер Р 1609 МО. В салоне обнаружен труп мужчины лет тридцати – тридцати пяти, спортивного телосложения, брюнета, без особых примет. У погибшего не обнаружено никаких документов, кроме сильно обгоревшего водительского удостоверения за номером 58 74 023. Установлено, что водительские права за этим номером были выданы Тарасенко Виктору Федоровичу, шестьдесят третьего года рождения, 18 ноября 1984 года…»
      Дальше полковник не стал читать. Опустив руку с листом бумаги, он сидел и в уме прокручивал события последних дней, стараясь найти логическое объяснение трагедии. Но от перенапряжения и бесконечной гонки в голове была сплошная каша.
      – Выхухолев! – позвал полковник.
      – Слушаю вас, – вошел в комнату парень.
      – Срочно, одна нога здесь – другая там, дуй в Москву, – не оборачиваясь, отдавал приказание полковник. – Ты должен опровергнуть или подтвердить эту информацию.
      Полковник повернулся к Выхухолеву и протянул лист бумаги. Тот взял и погрузился в чтение.
      – Что это? – спустя минуту спросил он.
      – Ты что, читать разучился?
      – Да, но мне как-то не очень верится… – пролепетал парень.
      – Для этого я и посылаю тебя в Москву, – строго сказал полковник.
      – Разрешите идти?
      – Иди.
      Выхухолев выбежал из помещения, сел в машину и направился в Москву. Через полчаса он уже сидел в кабинете следователя.
      – Я могу добавить к этой информации только одно, – сказал следователь. – Мои люди забыли упомянуть самое главное. У парня, сгоревшего в автомобиле, была прострелена грудь.
      – Забыли упомянуть? – привстал со своего места Выхухолев. – Черт бы побрал ваших людей! Да ведь это же нужно было сообщить в первую очередь!
      Следователь промолчал, пренебрежительно поглядывая на капитана службы безопасности.
      – Я поспешил сообщить вам это только потому, что из вашего ведомства поступало предупреждение о возможном теракте, – заявил следователь.
      Нахмурив брови, Выхухолев слушал, что еще скажет следователь.
      – К тому же, насколько я знаю, террористом был один из ваших бывших сослуживцев, – хитро улыбнулся следователь.
      Выхухолев промолчал, тем самым подтверждая слова следователя.
      – Вот почему я и поторопился, – закончил тот. – Вы же должны мне еще «спасибо» сказать, что я снял с вас такое напряжение.
      Выхухолев вспомнил, как расправился с ними Тарасенко в офисе «Си-Эн-Эн», и волна черной радости захлестнула его душу.
      – Хорошо, – сказал он, соглашаясь со следователем. – Я вам признателен за оказанную нашему ведомству помощь.
      – Это другое дело, – удовлетворенно ответил следователь, протягивая руку для пожатия.
      – Откуда у вас можно позвонить? – спросил Выхухолев.
      – Пожалуйста, – подвинул следователь телефон на своем столе.
      Выхухолев снял трубку и набрал номер.
      – Алло? – ответил мужской голос.
      – Андрей? – спросил Выхухолев.
      – Я, – ответил Никицкий.
      – Тебе будет приятно узнать, что боль прошла сама собой, – радостно сообщил Выхухолев.
      – Ты о чем?
      – О Русиче.
      – А что случилось? Его взяли?
      – Нет, автомобильная катастрофа, – ответил Выхухолев.
      – Что? – удивился Никицкий. – Ты не путаешь? Знаешь, каким классным водилой он был?
      – Ну, это не совсем автомобильная катастрофа, – замялся Выхухолев, поглядывая на следователя, который ловил каждое слово.
      – А что же?
      – Хватит отдыхать, приезжай к Витязю, там все объясню, – сказал Выхухолев. – Это не телефонный разговор.
      – Хорошо, выезжаю, – ответил Никицкий и положил трубку.
      Спустя полчаса капитан Выхухолев вошел в помещение охраны с докладом к полковнику. С ним был Никицкий.
      – Ну, что вы мне скажете? – спросил полковник.
      – Все подтвердилось, – сообщил радостную весть Выхухолев.
      – Что подтвердилось? – сердито переспросил полковник. – Говорите четко и внятно!
      – Труп, обнаруженный в сгоревшей машине… Это Русич, – ответил Выхухолев.
      – Подтверждения? – спросил полковник.
      – Разрешите мне? – вмешался Никицкий. Полковник промолчал, и Никицкий понял, что разрешение получено:
      – Я докладывал вам сегодня утром, что вчера поздно вечером Тарасенко встретил Москвина в его подъезде. Между ними состоялся разговор на повышенных тонах. Тарасенко требовал предоставить ему машину, но Москвин отказался. Москвина беспокоило то, что Русич знает, где мы прячем премьер-министра, и он поспешил сюда, предупредить о возможной попытке проникновения Русича на территорию дач.
      – Хм, – недоверчиво ухмыльнулся полковник.
      – Москвин говорил, что готов был убить Русича прямо в подъезде, но не решился из-за шумихи, которая могла возникнуть, – продолжал Никицкий. – О том, что было дальше, можно только предполагать.
      – И что же можно предполагать? – поинтересовался полковник.
      – Москвин направился в Видное, совершенно забыв, что Русич способен объегорить его простым ходом, – сказал Никицкий. – Он затаился где-то во дворе, дождался, когда Москвин поедет, угнал машину и последовал за ним в Видное.
      – Автомобиль «Жигули» принадлежит человеку, живущему в одном подъезде с Москвиным, – вставил Выхухолев.
      – Хорошо, – согласился полковник. – Что дальше?
      – Москвин направлялся обратно в Москву, – продолжал свою версию Никицкий. – За пять километров от Видного его встретил Русич. Догадавшись, кто находится в преследовавшей его машине, Москвин выстрелил.
      – Когда он должен возвратиться? – спросил полковник.
      – Обещал после обеда, – ответил Никицкий. – В крайнем случае, к вечеру.
      – Вы сами видели труп? – спросил полковник. Выхухолев и Никицкий переглянулись.
      – Слышали, о чем я спросил? – повторил вопрос полковник.
      – Я думал, что этой информации достаточно, чтобы удостовериться в правдивости сообщения, – сказал Выхухолев.
      Полковник посмотрел на своих подчиненных уничтожающим взглядом. Но тут в помещение вошел связист и протянул листок с новой информацией. Полковник пробежал глазами записку. Пока он читал, Никицкий и Выхухолев стояли и молча ждали, что он скажет.
      – Наши эксперты сделали свое заключение, – подавленным голосом произнес полковник. – Во-первых, пломбы на зубах сделаны стоматологами поликлиники нашего управления, а во-вторых, пуля, убившая Русича, выпущена из табельного пистолета Москвина.
      Никицкий и Выхухолев облегченно вздохнули.
      – Этим должно было закончиться, – сказал Никицкий. – Он вел себя, как безумец.
      – Это был мой лучший воспитанник, – обмякшим голосом произнес полковник. – И мне просто не верится, что его больше нет и не будет. А я хотел бы видеть его рядом.
      Подчиненные молчали.
      – Ладно, – вздохнул полковник. – Вы, Никицкий, отправляйтесь к командиру группы захвата и передайте, что в их помощи мы больше не нуждаемся. Их руководство надоело запросами, когда они освободятся. Порадуйте ребят в черных масках этим сообщением.
      – Хорошо, – ответил Никицкий и вышел.
      – А вы отправляйтесь обратно в Москву и удостоверьтесь, что это труп Русича! – сказал полковник Выхухолеву.
      Тот продолжал стоять, будто не понимал слов шефа.
      – В последнее время вы стали часто тормозить, капитан, – сказал полковник. – Вы очень устали или разучились понимать приказы?
      Выхухолев молча вышел, а через сорок минут он уже подъезжал к моргу, в котором находилось тело Русича. Закрыв машину, он вошел в здание, показал свое служебное удостоверение милиционеру в приемной, который не преминул оглядеть офицера службы безопасности подозрительным взором, наслаждаясь своим привилегированным положением в эту минуту.
      – Пройдите, – сказал он, указывая на металлическую дверь рядом. – За дверью по коридору до конца, а затем направо. Там спросите у санитара, он вам все покажет.
      Выхухолев шел и чувствовал нарастающее отвращение к этому помещению. У него кружилась голова и еле несли ноги.
      – Что вам угодно? – неожиданно спросил его санитар, вынырнувший откуда-то сбоку.
      Выхухолев вздрогнул. Он ощутил, как съежилось все его тело.
      – Я хотел бы видеть тело обгоревшего человека, доставленное сюда утром из-под Видного, – ответил наконец он и показал удостоверение.
      Санитар бросил взгляд на документ и сказал:
      – Сегодня все словно с ума сошли. То милиция, то ваши. И никто не может опознать. Шишка какая-то, что ли?
      – Да, да, – ответил Выхухолев, желая поскорее покончить пустые разговоры.
      Санитар провел его в холодильную камеру, где стояло более десятка тележек с телами, поступившими только за половину дня. Санитар шел и просматривал бирки на ногах покойников.
      – Вот, – сказал он, остановившись и стягивая белое покрывало с трупа.
      Выхухолев увидел обуглившееся тело человека, но не настолько, чтобы его нельзя было узнать. Он сделал шаг, но в следующий момент его словно тяжелым молотом огрели по голове.
      – О, Господи! – отшатнулся он.
      Сомнений быть не могло. Перед ним был труп Москвина. Да, да! Труп самого Москвина, а значит, Русич был на свободе и теперь уже, возможно, подбирался к премьер-министру таджикской оппозиции.
      Придя в себя, Выхухолев бросился бежать, чтобы вызвать по рации полковника и предупредить, чтобы не снимали охрану с правительственной дачи.
      Милиционер, пропускавший Выхухолева в здание, привстал со своего места и проводил мчавшегося во всю прыть офицера службы безопасности удивленным взглядом.
      – Надо же, – резюмировал он, – на такой службе состоит, а покойников боится.
      Выхухолев упал на сиденье и схватил переговорное устройство, даже не заметив, что в салоне он находится не один.
      – Первый, первый, я ноль-седьмой, – взволнованным голосом сказал Выхухолев. – Соедините с Видным… Полковника Филатова…
      В рации послышался треск, а затем голос ответил:
      – Я Витязь, слушаю.
      – Витязь? Это ноль-седьмой, – сказал Выхухолев. – Полковник…
      Я привстал с заднего сидения и ткнул в затылок Выхухолеву ствол пистолета, из которого вчера убил Москвина. От испуга он выпустил рацию и поднял руки вверх.
      – Алло! – слышалось из рации. – Ноль-седьмой, ответь Витязю.
      – Прекрати паясничать, – спокойно сказал я ему, – и опусти руки. Не привлекай внимания окружающих. И еще запомни, из этого ствола вылетела вчера пуля, которую нашли в груди Москвина. Ты меня понимаешь?
      – Да-да, – стал заикаться Выхухолев.
      – Ай, какие мы артисты, – съязвил я. – Возьми рацию и радостным голосом сообщи Витязю, что видел мой труп, Ты понял? Радостным голосом.
      – Понял, – ответил он и взял рацию.
      – Куда ты запропастился, ноль-седьмой? – раздался крик из динамика.
      – Витязь, это ноль-седьмой, – сказал наконец Выхухолев.
      – Что у тебя там со связью? – недовольно спросил полковник.
      – Не знаю, передатчик заедает, – ответил Выхухолев.
      – Как результат?
      Я легонько толкнул его в затылок стволом пистолета.
      – Я посмотрел, – пролепетал Выхухолев. – Узнать можно с трудом, но это без сомнения Русич.
      – Хорошо, – сказал полковник. – Мне только что передали, звонил Москвин. Через час-полтора он будет здесь. Возвращайся.
      – Еду, – ответил Выхухолев и отключил рацию, косясь на меня в зеркало заднего вида.
      – Ну, что ты смотришь? – спросил я. – Ты же сказал полковнику, что едешь! Давай, вперед. Только сначала отдай мне свой пистолетик, а то ты из-за него потеряешь бдительность на дороге.
      Он сунул руку в кобуру и вытащил пистолет, который я тут же перехватил. Выхухолев продолжал смотреть на меня в зеркало заднего вида.
      – Вот и отлично, – улыбнулся я ему, – а то у меня совсем патроны закончились.
      На его лице изобразилась ужасная досада. Я чувствовал, что парень готов лопнуть от злости.
      – Ничего, – с издевкой сказал я. – Не ты первый, не ты последний.
      – А ведь полковник не поверил в твою смерть, – сказал он. – Когда были собраны все факты, он все равно отправил меня в морг, чтобы я лично удостоверился.
      – И правильно сделал, – ответил я. – Мне надоело торчать здесь в ожидании, когда же ты наконец приедешь.
      Он бросил на меня злобный взгляд.
      – Ты поосторожнее! Смотри на дорогу, – сказал я. Мы быстро доехали до Видного и свернули на дорогу, ведущую к правительственным дачам. Навстречу нам шла машина с зарешеченными окнами. Я сразу узнал грузовик, который встречал премьер-министра таджикской оппозиции на аэродроме в Мытищах.
      – Видишь, Дима, полковник поверил нам, – сказал я Выхухолеву, указывая на спецгрузовик. – Ребята в черных масках теперь действительно не понадобятся.
      У ворот, при въезде на территорию правительственных дач, Выхухолев притормозил.
      – Что за рожа? – угрожающе сказал я ему. – Сделай нормальное лицо, и смотри: без глупостей! Думаю, тебе не очень хочется лежать на каталке рядом с Москвиным?
      Я заметил, как его передернуло. – То-то и оно! – ухмыльнулся я. К машине подошел милиционер с автоматом. – Пропуска, пожалуйста, – вежливо сказал он. Выхухолев показал ему свой пропуск, наблюдая в зеркало, что буду делать я.
      – Ваш? – обратился ко мне милиционер.
      Лицо Выхухолева сделалось зеленым. В любую секунду он ждал выстрела. Но я с улыбкой на Лице развернул и показал милиционеру пропуск Москвина.
      – Проезжайте, – сказал милиционер и махнул рукой напарнику, чтобы тот открывал ворота.
      – А ты думал, мне конец? – спросил я Выхухолева. – Обожди, рано радоваться.
      Мы заехали на территорию, и машина медленно покатила по асфальтированной дорожке.
      – На какой даче остановился таджик? – спросил я.
      – Третья по счету с правой стороны от стоянки, – ответил Выхухолев.
      Он остановил машину и посмотрел на меня в зеркало.
      – А где засел полковник со своими молодыми волкодавами?
      – Вот там специальное помещение, – указал Выхухолев рукой.
      В этот момент я огрел его рукояткой пистолета, и он опустил голову на левое плечо.
      – Хорошо, – сказал я и вышел из машины. Осмотревшись по сторонам и никого не заметив, я вытащил Выхухолева, связал ему руки и ноги и положил в багажник. Теперь я знал наверняка, куда нужно идти и что делать. Перейдя на противоположную сторону и стараясь оставаться незамеченным, я стал перебегать от дерева к дереву, от кустов к кустам, бесшумно ступая по траве. Так я добрался до дачных задворков и направился прямиком к третьей по счету даче по эту сторону, – если меня не обманул Выхухолев. Хотя, у него не было никакого резона водить меня за нос.
      Я вышел на тропинку, осмотрелся. Нигде не было видно ни души. Пригибаясь, я перебежками добрался до третьей дачи. Оставалась самая малость: незаметно пробраться внутрь и повидаться с премьер-министром. Три с половиной года назад я так и не смог повстречаться с ним. Полковник Филатов решил сначала отправить меня на юг с миссией, а затем сделать все, чтобы мы не увиделись с Химматзадой. Теперь же нам никто не Мог помешать. Не должен был.

      (17 июня, пять часов дня)
 
      Я подошел к высокой дощатой изгороди и предусмотрительно заглянул в щелочку. Так и есть, служба Филатова установила камеры видеообзора по всему периметру. Я стал обдумывать, как бы незаметно проникнуть на дачу, но в голову ничего путного не приходило. Я смотрел на трехэтажное кирпичное сооружение в надежде увидеть хоть что-то, что помогло бы мне проникнуть внутрь. И вдруг я услышал звук открывающихся дверей и голоса. Я окинул взглядом дачу, но никого не увидел. Тогда я стал пробираться вдоль забора, останавливаясь и оглядывая строение. Наконец я увидел людей в мансарде. Это были полковник Филатов и какой-то человек в чалме. Человеку было лет пятьдесят. Рядом с ним стояли двое крепких парней и еще один мужчина с южными чертами лица. Через минуту я догадался, что это был переводчик. Полковник Филатов что-то рассказывал Химматзоде, переводчик тут же переводил, и Химматзода согласно кивал головой в ответ.
      «Хвалится своими подвигами, наверное», – решил я про себя.
      Сколько я ни напрягал слух, все равно ничего не услышал. До мансарды на третьем этаже было метров пятьдесят – шестьдесят, не меньше… Я решил попробовать обойти дачу и подкрасться поближе. Но, дойдя до угла забора, я увидел парня в камуфляжной одежде с автоматом. Он стоял у входа во двор дачи. Отступать мне было некуда. Когда парень отвернулся, я вышел из своего укрытия и уверенным шагом направился прямо к нему. Он услышал мои шаги и обернулся.
      – Стой, ты куда? – подозрительно спросил он и сделал шаг мне навстречу.
      – Слышишь, браток, – панибратски начал я, – мы только что приехали из Москвы. Я из бригады противодействия.
      – Я что-то такого не помню, – не оставлял подозрительности парень.
      – Как это не помню? – удивленно развел руками я. – Зато я тебя хорошо запомнил. Вот посмотри мое удостоверение и пропуск на территорию.
      Я вынул документы Москвина и протянул парню. Тот на какое-то время потерял бдительность, и я тут же этим воспользовался. От резкого удара кулаком в лоб парень потерял сознание и опустился на землю. Я осмотрелся и подобрался к изгороди как раз напротив мансарды.
      – Почти то же самое происходит сейчас и у нас, – говорил полковник.
      Переводчик перевел его фразу.
      – Преступность растет, но с ней некому бороться, – продолжал полковник, а переводчик едва успевал за ним.
      – Так что мы подошли уже к той черте, когда заказное убийство политического деятеля мирового масштаба становится не сенсацией, а обыденностью, к сожалению, – резюмировал полковник.
      – Да, да, полковник, я с вами полностью согласен, – ответил через переводчика Химматзода. – Люди обезумели и перестали соблюдать заповеди.
      Полковник Филатов стоял с улыбкой на лице и согласно кивал.
      – Уже страшно показываться на улице, говорил следующую фразу переводчик.
      – Но вы не беспокойтесь, уважаемый Химматзода, – заверил полковник таджика, – здесь с вами ничего не случится. Это я вам заявляю, как лицо, ответственное за вашу безопасность. Вот видите, мы с вами спокойно стоим на мансарде и ничего не боимся, потому что рядом с вами я. Но, правда, должен сказать, что здесь мы только на время. А вообще вы будете гостить у нас в Москве.
      Полковник закончил свои заверения верноподданническим смешком. Мне вдруг стало противно. В этот момент я понял, как далек сегодняшний полковник от того Алексея Петровича, которого я знал и уважал три года назад.
      – Хорошо, уважаемый Химматзода, – сказал наконец полковник, прощаясь. – Отдыхайте, смело выходите подышать лесным воздухом и ничего не бойтесь. У вас, наверное, нет таких прекрасных лесов?
      Таджик через переводчика ответил:
      – Почему же? И у нас есть великолепные леса, с таким же чистым воздухом и таким же блаженным покоем.
      – Нужно будет, в таком случае, как-нибудь приехать к вам в гости, посмотреть, – сказал полковник.
      – Обязательно приезжайте. Будем рады принять такого хорошего человека, как вы, полковник.
      – Спасибо, спасибо, – раскланялся Филатов. – Непременно воспользуюсь.
      С мансарды он вошел в дом.
      «Скоро появится здесь, блюдолиз несчастный, – подумал я. – Забросить бы тебя так, как ты меня забросил. Всю оставшуюся жизнь вспоминал бы их гостеприимство».
      Во дворе послышались шаги, они приближались. Я затаился у калитки, держа наготове пистолет. В щель я видел, что полковник шагал, глядя под ноги, и улыбался. Но вот он подошел к калитке, оглянулся на мансарду. Там уже никого не было. Он открыл дверь и тут прямо ему в нос уперся ствол пистолета. Полковник сделал два шага назад, я последовал за ним. Выражение его лица резко переменилось. Я прикрыл за собой калитку и стал толкать пистолетом Филатова к дому.
      – Ну, здравствуйте, полковник, – улыбнулся я.
      – Тарасенко? – он словно еще не понял, кто на самом деле находится перед ним и, скорее всего, принимал это за розыгрыш.
      – Боже мой, а кого вы хотели видеть еще? – спросил я. – Ах, да, вы предпочитаете, чтобы я сейчас находился в морге, а вы бы ставили меня в пример своим остолопам.
      Полковник смотрел мне прямо в глаза, не обращая внимания на пистолет.
      – А кто же тогда находится в морге? – спросил он.
      – Там вместо меня согласился побыть майор Москвин, – съязвил я. – Вы не удовлетворены?
      – Да, – четко ответил полковник. – Я не удовлетворен работой майора Москвина. Я считал его профессионалом, а он оказался недоумком, позволившим себя убить.
      – У. вас еще будет прекрасная возможность высказать ему свои претензии, полковник.
      Тот выпучил от удивления глаза.
      – Я думаю, вы пойдете на его похороны? – спросил я. – Там и выскажете ему свои претензии.
      – Не смешно, – сказал Филатов.
      – Да где уж там! – ответил я. – Москвин действительно был профессионалом. Понимаете, полковник, был. Даже о живом я сказал бы о нем в прошедшем времени, потому что он давно выдохся и, честно признайтесь, никогда бы не смог проделать тот путь, который по вашему приказу проделал я. Ладно, давайте не будем тратить время на пустые разговоры. Где Химматзода?
      – Он здесь, – кивнул полковник в сторону дачи, – собирается в Москву.
      – В Москву?
      – Да. В семнадцать сорок у него назначена встреча в МИДе, затем переговоры. Поэтому он ушел готовиться.
      Я посмотрел на часы – было семнадцать ровно. Потом перевел взгляд на полковника и улыбнулся:
      – Вот видите, полковник, вы легко продаете не только своих лучших агентов, но и друзей.
      – Он мне не друг, – тут же возразил полковник. – Я здесь по долгу службы.
      – Как вам не стыдно, полковник? – продолжал я издевательским тоном. – Вы что же, думаете, я не слышал ваших верноподданнических словес, доносившихся с мансарды? Или вы так быстро забываете то, о чем говорите? – Полковник стал медленно заводить назад руку, чтобы достать пистолет. Я внезапным коротким ударом показал ему, что не следует делать ошибок. В результате из носа моего бывшего начальника полилась кровь.
      – Москвин уже лежит в морге, – спокойно, выделяя каждое слово, произнес я. – Выхухолев находится в бессознательном состоянии в багажнике машины. Полковник, я не хочу, чтобы случилось еще какое-нибудь несчастье. Так что – без паники! Ведите меня к Химматзоде.
      Полковник послушно направился в дом. Он провел меня по лестнице на второй этаж и остановился перед закрытой дверью.
      – Здесь, – прошептал он.
      – Спасибо, полковник, – поблагодарил я. – Теперь вы свободны.
      Я толкнул ногой дверь и она резко распахнулась. Я вбежал в комнату, которая оказалась рабочим кабинетом. На меня уставились три пары глаз. Вместе с Химматзодой в кабинете были его телохранители. Сам министр стоял за столом, и я направился к нему. С двух сторон ко мне стали приближаться телохранители, но я упредил их действия, вынув из кармана пистолет и направил его на премьер-министра.
      – Стоять! – приказал я телохранителям. Они остановились.
      – Уважаемый Химматзода, – сказал я. – Прикажите вашим людям покинуть нас на несколько минут.
      Он буркнул что-то по-таджикски, и парни недовольно ретировались.
      – Что вам нужно? – спросил он меня по-русски.
      – О! – состроил я удивленное лицо. – Да вы неплохо владеете «великим и могучим»? А зачем же тогда переводчика при себе держите?
      Он нахмурил брови и спросил:
      – Вы для этого сюда прорвались?
      – Я сюда вошел, – сделал я ударение на последнем слове, – чтобы убить вас.
      – Убить? – опешил он.
      – Вы удивлены?
      Он бросал на меня злобные взгляды.
      – Мне не дали сделать это три года назад, – сказал я.
      В кабинете повисла напряженная пауза. Химматзода медленно опустился на стул за столом, не отрывая от меня изучающего взгляда.
      – Так это вы были там, – кивнул он головой в сторону, словно указывал на Таджикистан, – три года назад?
      – Вы меня узнали? – съязвил я и улыбнулся. – Ну, слава Богу, хоть один человек узнал меня. Думаю, будь рядом с вами Омер Латиф или Собзали, они тоже признали бы меня.
      Химматзода бросил быстрый взгляд на дверь и окно. Я догадался, чего он опасается, – подслушивания. Разглашения его связей с оппозиционными боевиками и афганскими моджахедами было нежелательно.
      – Я не знаю, о ком вы говорите, – сказал Химматзода и, взяв со стола четки, начал их нервно перебирать.
      Я снова улыбнулся. Меня забавляла его бессильная ненависть.
      – Неужели? – удивленно воскликнул я. – Странно, а вот они вас прекрасно знают и, думаю, будь здесь, подтвердили бы мои слова.
      – Ладно! – почти выкрикнул Химматзода. – Делайте свое дело. Чего тянуть, чего ждать?
      – Перестаньте, почтенный, – засмеялся я. – Зачем так волноваться? Сердце может не выдержать и вы умрете до того, как я наставлю на вас пистолет.
      – За чем же дело?
      – Я жду лимузин.
      Он испытующе посмотрел на меня.
      – Да, да, – продолжал я, искоса поглядывая на окно. – Бронированный правительственный лимузин, в котором мы с вами выедем отсюда.
      – И когда же вы убьете меня?
      – Вы так нетерпеливы, уважаемый! Во имя Аллаха, милостивого, милосердного!..
      Он вскочил со стула, весь побагровевший от ярости.
      – Чего вы так испугались? Неужели Он оставит вас в самую трудную минуту вашей жизни?
      – Не смейте упоминать своими грязными устами имени Всемогущего! – злобно прошипел он. – Делайте свое преступление, не тяните!
      Я посмотрел в окно. У ворот дачи остановился лимузин. Но еще я увидел, что из дачи напротив в меня целятся автоматчики. Не привлекая внимания Химматзоды, я отступил от окна.
      – Нет, достопочтенный Химматзода, – спокойно сказал я. – Я вас убью точно так же, как и Генерального прокурора Таджикистана. Помните, тогда, в августе девяносто второго?
      Он выпучил глаза и открыл рот.
      – Что вы хотите этим сказать? – дрожащим голосом спросил он.
      – Ведь вы же помните, как я убил прокурора? – повторил я свой вопрос. – Точно так же я поступлю и с вами.
      – Я не понимаю, – закачал он головой.
      Я бросил ему на стол незаряженный пистолет Москвина. Секунду Химматзода смотрел на пистолет, а затем схватил его, направил на меня и нажал спусковой крючок. Раздался щелчок.
      – Осечка? – рассмеялся я. – Через секунду вы окончательно поймете, что я имел в виду.
      Поглядывая на окно, я стал медленно отходить к дверям. Химматзода сделал шаг в мою сторону и оказался как раз напротив проема окна. В руке он держал разряженный пистолет.
      – Вы уходите? – удивился он.
      – Нет, это вы уходите, уважаемый Химматзода, – ответил я. – Прощайте! Да храни вас Аллах.
      Он, наверное, догадался, о чем я ему говорил, потому что в последний момент уставился в окно. В тот же миг стекло со звоном разлетелось, осыпав министра дождем осколков. Химматзода качнулся и вывалился в проем окна. Я повернулся и вышел из комнаты. В коридоре, как, видно, и во всем доме, никого не было. Я беспрепятственно спустился вниз и вышел на улицу. Тело Химматзоды лежало прямо под окном. Над ним суетилась толпа охранников, медик, телохранители, рыдали какие-то женщины. «Наверное, из его гарема», – подумал я.
      Обойдя толпу, я направился прочь со двора. Мне не хотелось здесь больше задерживаться. Возле калитки стоял полковник со своим немногочисленным подразделением и кричал, размахивал кулаками перед Выхухолевым, который и производил прицельную стрельбу. Я не прислушивался к крикам. Теперь это все было для меня в прошлом. Я подошел к лимузину. Водитель с интересом рассматривал меня.
      – Ты сейчас в Москву? – спросил я его.
      – А куда же еще?
      – Подкинешь?
      – Садись, – почти безразлично ответил он и завел машину.