- Ну что ж, - согласился комиссар, - у "яка", действительно, скорость больше, чем у И-16, на сто пять километров, и дальность полета - на сто тридцать, и вооружение у него мощнее: пушка "Швак" и крупнокалиберный пулемет. Однако дело, как вам известно, не столько в технике, сколько в людях, в их моральной стойкости, цели, за которую они борются...
- Да что там! - вступил в разговор лейтенант Шевелев и посмотрел в сторону летчика, бросившего реплику. - Со временем и нам дадут новые машины. А сейчас надо воевать на тех, которые есть. Главное - трезвый расчет, смекалка, тактика.
Павла поддержали другие летчики. Затем батальонный комиссар зачитал текст обращения командования и политотдела 2-го корпуса ПВО, в котором выражалась уверенность, что все бойцы, командиры и политработники еще теснее сплотятся вокруг Коммунистической партии и Советского правительства и с честью выполнят священный долг перед Родиной.
В первых числах июля, когда бои начались на дальних подступах к Ленинграду, мы стали летать на прикрытие наших войск, населенных пунктов, аэродромов и других объектов. Изредка происходили встречи с вражескими самолетами, но ни одной сбитой машины на нашем счету еще не было.
Майор Радченко объяснял это тем, что летчики, никогда не стрелявшие по "юнкерсам" и "мессершмиттам", открывали огонь со слишком большого расстояния.
...Над аэродромом взвилась сигнальная ракета.
- По самолетам!
Мы бросились к машинам. Воентехник 2 ранга Николай Зайчиков, обслуживавший мой И-16, доложил, что машина готова, и помог мне надеть парашют. Моими ведомыми были Николай Савченков и Александр Савченко.
В летнее время моторы запускались хорошо, и вскоре аэродром гудел, как потревоженный улей. Мы взлетели и взяли курс на Красное Село, чтобы отразить налет вражеских бомбардировщиков.
Их было много, Ю-88. Шли они клином звеньев.
Отдаю ручку управления от себя, и самолет со снижением устремляется вниз. Ведомые не отстают, держатся плотно. Разгоняем машины до максимальной скорости и резко взмываем вверх. Помня наказ командира полка, сближаюсь с одним из самолетов ведущего звена гитлеровцев метров на сто семьдесят - сто пятьдесят и открываю огонь по наиболее уязвимым местам - двигателям. Моему примеру следуют Николай и Александр. Но "юнкерсы" продолжают лететь.
Свалив самолеты на крыло, уходим вниз, набираем скорость и повторяем атаку. Еще один заход. На этот раз "юнкерсы" яростно отстреливаются. Машина Савченкова закувыркалась и начала беспорядочно падать. С тревогой слежу за ней. К счастью, происходит чудо: самолет ведомого выравнивается над самой землей и садится на площадку возле Финского залива - недостроенный стадион.
Вернулись измотанные, злые. Даже не хотелось вылезать из кабин. Ко мне подошел капитан Банщиков.
- Где Савченков? - тревожно спросил он. Я ответил. Комэска сейчас же послал машину на стадион.
- В чем дело? Расскажи подробнее.
Я ударил кулаком по стволу "Шкаса":
- Из этих пулеметов только зайцев бить!
- С какой дистанции вел огонь?
Я ответил.
- Куда бил?
- В моторы снизу, чтобы попасть в топливные насосы. Трижды заходил в атаку...
Вылет Василия Добровольского в тот день тоже оказался неудачным. Стали по схемам более детально изучать вражеские самолеты. Многие места у них защищены броней, пробить которую могут только пушечные снаряды. Менее всего на "Юнкерсе-88" защищены топливные насосы под двигателями и кабина, а на "Мессершмитте-110" - верхняя часть кабины.
- Но ведь мы стреляли именно по насосам! - сказал я,
- Я тоже бил снизу по моторам, а толку чуть, - махнул рукой лейтенант Добровольский.
Решили, что основная причина неуязвимости Ю-88 - малый калибр нашего оружия. Было принято решение: техники, механики, специалисты передвижных авиамастерских (ПАРМ), не прекращая боевой работы, должны смонтировать на И-16 реактивные установки - по три снаряда под каждой плоскостью. Ребята не ушли с аэродрома до тех пор, пока не выполнили задание. Мы облетали самолеты, провели учебные стрельбы - машины стали немного тяжелее, зато огневая мощь их заметно возросла.
Уроки первых воздушных боев, эрэсы сделали свое дело. Вскоре пришла радость первой победы. Шестерка наших истребителей во главе с командиром эскадрильи капитаном Жуйковым сбила два немецких самолета - бомбардировщик Ю-87 и истребитель Ме-109. Среди победителей были и мои друзья Николай Савченков, Петр Олимпиев и Георгий Новиков (настоящее имя Новикова - Егор, но мы все звали его Георгием).
Весть о том, что сбиты два фашистских самолета, сразу облетела весь полк. Возле машин, только что вернувшихся с боевого задания, собрались летчики, техники, мотористы.
Оживленно жестикулируя, Петр Олимпиев подробно рассказывал о воздушном бое:
- Мы полетели на прикрытие наших войск южнее Ленинграда. Высота полторы две тысячи метров. Одно звено вел капитан, другое - Георгий Новиков. Я держался справа от Жуйкова. Смотрю, над станцией Вырица Новиков покачал крыльями: "Внимание!" (в то время на самолетах И-16 еще не было радиостанций). Что такое? Оказывается, с юго-запада на такой же высоте, как и мы, шла шестерка Ю-87. Жора с ребятами кинулся навстречу бомбардировщикам, а мы остались в заданном районе. Вражеские бомбовозы шли, конечно, с прикрытием. Сверху на звено Новикова бросились "мессершмитты" и отсекли путь к "юнкерсам". Начался бой. А бомбардировщики тем временем изменили курс и через несколько минут показались над Вырицей с северо-восточной стороны.
- Тут-то мы и ринулись на перехват, - тряхнул огненным чубом Петр. Капитан пошел в атаку на ведущего "юнкерса". Тот, видимо, струсил, побросал бомбы не долетев до цели и повернул на юг. За ним поспешили остальные.
- А как же "мессеры"? - задал кто-то вопрос.
- Два из них бросились на выручку к бомбардировщикам, - ответил Олимпиев. - Со снижением оторвались от своей группы, потом взмыли свечой и атаковали самолет Жуйкова. На какой-то момент они как бы зависли, и я рубанул по ближайшему. Савченков помог. "Месс" медленно перевалился через крыло, клюнул носом, задымил и резко пошел вниз. Второй Ме-109 бросил напарника на произвол судьбы. Немцы, оказывается, трусливы, когда у них нет численного превосходства. У нас бы никто не позволил себе такого свинства. А у них каждый за себя, если надо спасать свою шкуру. Петр помолчал несколько секунд. Потом продолжал:
- Капитан Жуйков ударил по мотору удиравшего Ю-87. Крестоносец задымил, потерял скорость. Новиков, подоспевший к нам со своим звеном, добил его над лесом.
- Одним словом, два - ноль, - коротко подытожил Савченков.
Батальонный комиссар Резницкий, уже давно подошедший к самолету Олимпиева, вместе со всеми слушал рассказ Петра. А когда тот умолк, обнял его и расцеловал. С Николаем и Георгием тоже расцеловался.
- Спасибо, друзья, вы открыли боевой счет полка. Верю, что о наших летчиках заговорит весь Ленинград, весь фронт.
Вечером на аэродроме появились корреспонденты газеты "На страже Родины", и героям дня пришлось еще раз повторить историю сегодняшнего боевого вылета.
Глава третья. Кольцо сужается
Огромное огненное кольцо вокруг Ленинграда постепенно сужалось. Бои гремели на Лужском левобережье, а у Кингисеппа фашисты прорвались на правый берег реки, и там начались ожесточенные схватки. По шоссе Псков - Новгород противник вышел почти к западному берегу озера Ильмень, на юге линия фронта проходила где-то около станции Дно.
Наш полк остро нуждался в людях: все мужчины - вольнонаемные специалисты были мобилизованы. Комиссар Резницкий нашел простой выход. Он предложил женщинам - членам семей летчиков и техников - работать в части. Большинство из них с радостью согласились. Женщины стали работать в складских помещениях, канцеляриях, помогали механикам набивать патронные ленты. Аня поступила в столовую. Жена Петра Олимпиева Галина оказывала помощь оружейникам. Из городка теперь все перебрались поближе к аэродрому. Жили в шалашах и землянках.
Мой сын Женька стал завсегдатаем самолетной стоянки. Особенно он подружился с техником Николаем Зайчиковым, хозяйственным и добродушным человеком. Вместе с ним Женька провожал меня в полет и встречал с боевого задания. А когда машина была подготовлена к очередному вылету и я не дежурил в кабине, Зайчиков усаживал в нее малыша и объяснял ему неведомые дотоле вещи.
В эти тревожные дни к нам нередко приезжали артисты из Ленинграда. Хорошо помню, как однажды с самого утра мотористы начали сооружать возле столовой импровизированную сцену из сосновых досок.
Собрались все, кто не дежурил. Встретили артистов громкими аплодисментами - авиаторы не жалели своих жестких, мозолистых ладоней. Концерт начался песней "Священная война". Одна из солисток исполнила "Синий платочек", конферансье прочитал пародийные куплеты на Гитлера, а затем объявил арию Сусанина из оперы Глинки.
Артист начал петь. И вдруг над аэродромом на малой высоте появились четыре немецких самолета. Дежурное звено не успело взлететь. Рядом со столовой начали рваться бомбы и снаряды. В "зрительном зале" остались А. Л. Резницкий и еще два-три человека. Все артисты попрятались в щели. И только исполнитель арии Сусанина, будто не понимая, что происходит, стоял на подмостках сцены как завороженный.
Устраивали мы и концерты самодеятельности. У нас были свои таланты. Но перерывы между боями становились все реже и реже. Враг ожесточенно рвался к городу. Ленинград жил напряженной прифронтовой жизнью. Бесперебойно работали заводы и фабрики, выпуская продукцию для фронта. На подступах к городу жители рыли противотанковые рвы и возводили другие оборонительные сооружения.
Сам город, особенно его окраины, напоминал одну сплошную баррикаду: рельсовые ежи, проволочные заграждения. Широкие улицы и проспекты завалены каменными глыбами и кучами щебня, памятники обложены мешками с песком, купола Исаакиевского собора, Петропавловская крепость, Адмиралтейство и некоторые другие здания покрыты маскировочными сетями. На площадях размещались зенитные батареи, на чердаках и крышах домов дежурили ленинградцы. Каждый дом стал долговременной оборонительной точкой. С наступлением сумерек в небо поднимались огромные серые аэростаты.
Все наиболее ценное - картинные галереи, музеи, библиотеки, производственное оборудование - было вывезено. С Московского вокзала ежедневно уходили десятки поездов с детьми, женщинами, стариками, эшелоны с заводским оборудованием и другим имуществом. А на заводах и фабриках сколачивались подразделения ополченцев.
- Может быть, тебе с Женькой тоже эвакуироваться? - предложил я Анне.
Но она категорически отказалась.
Как известно, в первой половине июля группа немецко-фашистских армий "Север", используя свое численное превосходство и перевес в технике, вышла на дальние подступы к Ленинграду. Это позволило противнику подтянуть свою авиацию и усилить налеты на город.
Ни командир полка, ни комиссар не скрывали от личного состава осложнившейся обстановки. От них мы узнали, что 20 июля девятка Ю-88 под прикрытием одиннадцати Ме-110 на высоте три тысячи метров пыталась прорваться к Ленинграду с южного направления. В районе Красногвардейска двадцать пять истребителей нашего корпуса встретили вражеские самолеты и завязали с ними воздушный бой. Восемь немецких машин было сбито, остальные вынуждены были развернуться и уйти обратно.
На следующий день налет повторился. С юга на высоте четыре тысячи метров к городу по-воровски пробиралась группа самолетов в составе двадцати пяти "юнкерсов" и "мессершмиттов". Однако стена зенитного огня помешала им совершить черное дело. Беспорядочно побросав бомбы в районе аэродрома, крестоносцы поспешили убраться восвояси.
Фашисты не унимались. 22 июля они предприняли новый воздушный натиск. На этот раз к Ленинграду летело пять групп общей численностью до семидесяти самолетов. Навстречу им командование 7-го авиакорпуса подняло семьдесят пять истребителей. В результате ожесточенной схватки тринадцать гитлеровских экипажей врезалось в землю, остальные были рассеяны.
Три налета - три неудачи. Какова же реакция противника? Прежде всего немцы решили подавить нашу истребительную авиацию на аэродромах. Однако этот замысел был сорван героическими действиями защитников ленинградского неба. Не щадя своей жизни, шли они в бой лишь с одной мыслью - уничтожить неприятеля. "Сколько раз увидишь его, столько раз и убей" - таков был девиз каждого из нас.
Вылетали мы по три-четыре раза в день, компенсируя тем самым нехватку в самолетах. Порой на одной и той же машине на выполнение боевых заданий поочередно ходило несколько летчиков. Именно в эту жаркую ратную пору отличились многие авиаторы нашего корпуса, и Родина высоко оценила их воинский подвиг. М. П. Жуков, С. И. Здоровцев, П. Т. Харитонов, Л. И. Иванов, В. И. Матвеев, Л. В. Михайлов, С. А. Титовка, Н. Я. Тотмин и другие отважные воздушные бойцы были удостоены звания Героя Советского Союза, сотни авиаторов награждены орденами и медалями.
За июль в налетах на Ленинград участвовало более девятисот самолетов противника, но к городу прорвалось всего девять.
К концу месяца наступление врага на ленинградском направлении было приостановлено, и мы получили возможность проанализировать опыт своей боевой работы. В полк приехали представители 7-го истребительного авиакорпуса и пригласили летчиков на совещание. Это был деловой разговор, направленный на изыскание и освоение новых тактических приемов и дальнейшее повышение летного мастерства.
В первое время при патрулировании над различными объектами и отражении налетов вражеской авиации наши летчики обычно применяли боевой порядок парадного строя звена и девятки. Естественно, это связывало маневренность группы, отвлекало внимание летчиков на выдерживание плотного боевого порядка и мешало своевременному обнаружению противника.
Как правило, в бой вступал весь состав группы, не обеспечивая прикрытием атакующих. Пользуясь этим, неприятель неожиданно нападал сверху, со стороны солнца, из-за облаков. Выяснилось также, что наши истребители подчас допускали однообразие - атаковали противника с задней полусферы, и особенно сзади снизу, открывали огонь с больших дистанций и длинными очередями.
Старшие товарищи отмечали, что еще не все летчики научились применять маскировку с использованием облачности и солнца. Выход из атаки чаще всего производился путем пикирования, без горизонтального маневра, что позволяло немецким истребителям реализовать свои преимущества на вертикалях.
Выступления представителей корпуса, откровенный обмен мнениями однополчан дали возможность полнее выявить наши недостатки и принять меры к их устранению. Парадные строи больше не применялись. В боевых порядках стали выделять ударную группу и группу прикрытия, а наименьшей боевой единицей впоследствии (1942 - 1943 гг.) стала пара самолетов.
Особое внимание теперь обращали на прикрытие атак и выход из них. Такие приемы, как скрытное сближение с противником, открытие огня с коротких дистанции, навязывание вражеским истребителям боя на горизонтальном и вертикальном маневрах и на наиболее выгодных высотах, стали приносить нашим летчикам значительный успех в воздушных боях.
* * *
Закончив перегруппировку и подтянув резервы, немецкие войска при поддержке тысячи пятисот самолетов предприняли на Ленинград новое наступление. На этот раз они наносили удары с запада, юго-запада и северо-запада, стремясь окружить и уничтожить советские войска и овладеть городом.
В борьбе против танков и пехоты врага, наступавших на южных подступах к Ленинграду, наряду с авиацией Ленинградского фронта и Балтийского флота принимал участие и наш 7-й истребительный авиационный корпус ПВО.
Целый месяц длилось жестокое сражение. Атаки фашистских танковых частей и стрелковых соединений следовали одна за другой. Вражеские бомбардировщики группами по тридцать - сорок самолетов наносили удары по нашим оборонительным позициям. Чтобы снизить интенсивность их атак, группы наших истребителей по прикрытию наземных войск непрерывно, с утра до вечера, висели над полем боя. Над передовой завязывались ожесточенные воздушные бои, в которых иногда участвовало с обеих сторон до ста и более самолетов.
Вот один из многочисленных боевых эпизодов, участниками которого довелось быть летчикам 191-го истребительного авиационного полка, в том числе и лично мне.
Капитан Банщиков повел восьмерку самолетов на прикрытие станции Тосно, забитой товарными поездами. Командир эскадрильи со своим звеном шел впереди, а метрах в трехстах справа от него летели Георгий Новиков, Вячеслав Жигулин и я. Пара старшего лейтенанта Гончаренко шла с превышением над нами.
День выдался погожий, видимость была, как говорят летчики, "миллион на миллион". Барражируя над Тосно, мы зорко следили за воздухом, но противник не появлялся. Наше время истекало, однако очередная смена почему-то задерживалась, и ведущий группы решил сделать еще один большой круг. Вот тут-то мы увидели, что с юго-запада появилось четырнадцать бомбардировщиков Ю-87. Они шли ниже нас, сначала с набором высоты, потом перешли в горизонтальный полет. После интенсивной горки строй "юнкерсов" нарушился, и они летели беспорядочной кучей.
Капитан, не мешкая, повел свое звено в атаку. За ним устремилась и наша тройка во главе с Новиковым. Банщиков и его ведомые открыли огонь. Георгий нацелился на вражеского лидера. Тот резко перевернулся через крыло, скользнул вниз и лег на обратный курс. Мы погнались за ним и вскоре оказались ниже "юнкерсов", беспорядочно сбрасывающих бомбы. Создалось очень опасное положение, и Новиков круто взмыл вверх с разворотом влево. Чтобы не оторваться от командира звена, Вячеслав и я выполнили переход ножницами (он на мое место, я на его). Моторы работали на полную мощность, и самолеты были послушны каждому движению руки.
Отыскивая ведущего, я посмотрел вверх, но вместо него увидел желто-серое брюхо Ю-87 с черными крестами. Почти автоматически нажал на гашетку - и огненный сноп вырвался из стволов. "Юнкерс", объятый пламенем, накренился влево, перевернулся через крыло и стал стремительно падать. Едва не зацепив его, я проскочил вверх, догоняя Новикова. Вячеслав тоже подошел к нам. Внизу горели яркие костры. Их было четыре. Опасаясь разделить судьбу своих напарников, уцелевшие фашистские пираты, почти касаясь верхушек деревьев, удирали за линию фронта. Было очень обидно, что мы не могли продолжить преследование - у нас осталось совсем мало горючего. Но четыре воздушных пирата больше уже никогда не будут бомбить наши города и села, нести смерть и разрушение моей родине.
Сердце ликовало, радостно билось в груди: значит, фашистов действительно можно бить, не такие уж они неуязвимые, как показалось вначале.
Коля Зайчиков, улыбаясь, рисовал на борту моего самолета красную звездочку - символ одержанной победы.
Дня через три мы услышали радиопередачу о защитниках ленинградского неба. Привожу ее полностью.
"Советские летчики, охраняющие подступы к Ленинграду, продолжают наносить сокрушительные удары по фашистской авиации. За 27 августа наши самолеты уничтожили 23 самолета противника. В этот день фашистские бомбардировщики, сопровождаемые истребителями, пытались налететь на наш аэродром. Но на земле они не застали ни одного самолета. Бой завязался над самым аэродромом. Наши истребители смело атаковали немцев. Батальонный комиссар Шалыганов в этом бою сбил два "Мессершмитта-109". Третий самолет сбил старший лейтенант Яшин. Успешные воздушные бои вело подразделение майора Радченко. В районе Т., действуя против большой группы бомбардировщиков противника, летчики этого подразделения лейтенанты Кузнецов и Жигулин сбили по одному самолету "юнкерс". Самоотверженно дралось с врагом звено лейтенанта Дорофеева. Летчики лейтенанты Лазарев и Косаренко атаковали и зажгли самолет "хейнкель". Вслед за этим лейтенант Лазарев вступил в единоборство с самолетом "юнкерс" и сбил его.
27 августа советские летчики нанесли ряд ударов по аэродромам противника. Капитан Зверев и младший лейтенант Шеликов уничтожили два "мессершмитта" при попытке подняться с аэродрома. Подошедшие вслед за Зверевым и Шеликовым наши истребители подожгли еще четыре "мессершмитта" и один сбили при попытке взлететь. Вторая группа советских летчиков атаковала вражеский аэродром, на котором находилось семь "мессершмиттов". Над аэродромом патрулировало три немецких самолета. Фашистский патруль после первой атаки советских истребителей скрылся в облаках, оставив свой аэродром без прикрытия. Наши летчики сожгли на земле пять вражеских самолетов".
Прослушивание сводки, как всегда, организовал батальонный комиссар Резницкий, и однополчане были признательны ему.
Частные успехи в воздухе и на земле (наши войска комбинированным контрударом из районов Уторгош и Дно на Сольцы отогнали немцев километров на сорок к западу от Шимска) не уменьшали стратегической опасности, нависшей над Ленинградом, поэтому партийное и советское руководство продолжало эвакуацию города.
- Придется наших жен и детей отправлять, - собрав в перерыве между вылетами семейных летчиков и техников, сказал батальонный комиссар Резницкий. - Собирайте, друзья, женщин, надо потолковать с ними.
Женщины слушали комиссара молча. Только Галина Олимпиева спросила:
- Надолго ли уедем?
Резницкий и сам не знал этого, однако, чтобы не вызывать беспокойства, ответил:
- Думаю, не надолго, месяца на три. Собирайте вещи, а завтра с утра на машины - и в город, на вокзал.
Сборы были недолги. Олимпиев, Косаренко и я отправились проводить отъезжающих, помочь им сесть на поезд. На вокзале царила неразбериха. Все пути были забиты товарными эшелонами. Паровозные гудки, охрипшие голоса комендантского наряда, возбужденные крики женщин, детский плач - все смешалось. Но поезда, набитые до отказа, все-таки уходили, подчиняясь чьей-то направляющей разумной воле.
Во второй половине следующего дня в составе шестерки, возглавляемой капитаном Жуйковым, я вылетел на боевое задание. Домой возвращались перед закатом. Огромная темно-серая туча заслонила солнце. Я посмотрел на карту. Чуть в стороне от нашего курса лежало село Зайцево. Ведущий группы повел нас к нему. Над селом носились около тридцати наших истребителей ("чайки", МИГ-1, И-16), а внизу метались бомбардировщики. Один из них уже догорал на земле, другой, дымным факелом прочерчивая предвечернее небо, стремительно падал вниз. Мы с ходу врезались в зону боя. Посмотрев вперед, я увидел какую-то черточку с шариком посредине. И только тогда, когда черточка уже превратилась в крылья, а шарик - в тупой нос истребителя, понял: еще секунда-другая - и я врежусь в самолет, идущий встречным курсом.
Резко рванул ручку на себя - и машина свечой взмыла вверх. От перегрузки в глазах поплыли желтые круги, а тело, будто свинцовой плитой, придавило к сиденью. Когда перегрузка немного уменьшилась и я начал кренить самолет на правое крыло, с ужасом заметил, что летчик другой машины произвел точно такой же маневр. Холодный пот выступил на лбу... Едва не коснувшись фюзеляжами, мы разошлись в разные стороны. На земле я рассказал об этом своим ребятам.
- Да, неосмотрительность может дорого обойтись,- сказал Олимпиев. Кажется, нам вообще не надо было заходить в район Зайцево. Там и без нас хватало истребителей.
- Жуйков хотел помочь ребятам, - возразил Савченков. - Мало ли какие ситуации бывают! А бой был горячим, правда?
В один из напряженных летных дней я пять раз поднимался в воздух. Пятый раз - в составе восьмерки капитана Банщикова, которая вылетела на прикрытие станции Мга. Сверху хорошо были видны десятки железнодорожных составов, очевидно ожидавших отправления. Мы знали, что в первую очередь пропускали воинские эшелоны в сторону Ленинграда, а потом уже те, что шли в тыл. "Вот так, наверное, и наши стоят где-нибудь", - подумал я и в ту же минуту увидел, как с севера на высоте около двух тысяч метров показалось до двадцати неприятельских бомбардировщиков.
Евгений Евгеньевич покачал самолет с крыла на крыло. Летчики подтянулись к ведущему, и вся группа со снижением понеслась навстречу "юнкерсам", чтобы не допустить удара по станции. Врезались во вражеский строй, открыли огонь. Две неприятельские машины сразу же вспыхнули. Остальные, сбросив бомбы на подходе к станции, разлетелись со снижением в разные стороны. Преследуя фашистов, мы расстреливали их почти в упор.
Вдруг с северо-востока показалась вторая группа Ю-87. Вот так ситуация! Банщиков, покачивая самолет с крыла на крыло собрал ведомых и бросился наперерез стервятникам.
У нас было преимущество в высоте метров на пятьсот. "Лаптежники" (так прозвали немецкие бомбардировщики, у которых не убиралось шасси) заколебались: видимо, они не думали, что встретят советских истребителей. Мы воспользовались их замешательством и ринулись в атаку. Так и не достигнув цели, гитлеровцы куда попало сбросили бомбы и один за другим стали поспешно снижаться, чтобы укрыться на фоне темневшего леса.
А тем временем к станции Мга приближалась третья группа бомбардировщиков. Это были Ю-88. Кто-то заметил их, подал сигнал все тем же способом покачиванием крыльев, и мы начали набирать высоту. Но моторы, работавшие на повышенном режиме, перегрелись и плохо тянули. Стало ясно, что мы не сможем подняться выше, чем противник, поэтому решили предпринять атаку снизу, когда первая тройка "юнкерсов" уже отбомбилась.
Рискуя напороться на сброшенные немцами бомбы, мы все же не прекращали атаки, однако все было безрезультатно. Утешало одно: Николай Савченков, Вадим Лойко и Николай Косаренко трассирующими очередями заставили остальное звенья немцев повернуть от станции. Да, ну а как же все-таки быть вот с этим "юнкерсом", брюхо которого перед моими глазами? Неужели уйдет? Ожесточенно жму на гашетку, но оружие молчит. Перезарядка, вторая - все бесполезно: боеприпасы кончились.
"Таранить!" - мелькнула мысль. Пошел на догон, приготовился к удару. Еще несколько мгновений - и... Но тут, словно молния, сверкнула очередь с борта другого "юнкерса". Мой самолет вздрогнул и на короткий миг как бы застыл на месте. А преследуемый бомбардировщик уходил все дальше и дальше.
Оглянулся. Никого из наших уже не было. Неподалеку от станции пламя жадно пожирало вагоны, вырванные из какого-то эшелона. Мелькнула тревожная мысль: "Может быть, там и моя семья?.." А в стороне горело несколько костров. Не самолеты ли моих друзей? И на душе стало так тоскливо, одиноко и горько, что к глазам подступили слезы. Покружив минуты две-три, я взял курс на свой аэродром. Приземлился уже в темноте.
На пробеге остановился двигатель: кончилось горючее. Подоспевшие механики оттащили самолет с взлетно-посадочной полосы.
- Наши сели? - спросил я Зайчикова.
- Никто не вернулся, - угрюмо ответил техник.
Прибежал посыльный и сказал, что меня вызывают на командный пункт. Что я скажу командиру и комиссару?
В гулкой ночной тишине снова послышался топот солдатских сапог.
- Товарищ лейтенант, - проговорил запыхавшийся посыльный. - Четверо нашлись... Майор Радченко просит вас на КП...
Утром по радио сообщили, что в воздушном бою с тремя группами бомбардировщиков, длившемся около часа, восьмерка советских истребителей сбила четырнадцать вражеских самолетов. Это была наша восьмерка. Все ребята остались живы-здоровы, ни у кого ни царапины. Но самолеты были сильно повреждены и не могли дотянуть до своего аэродрома. Пришлось посадить их на попутных площадках.
На моей машине Зайчиков насчитал сто пятьдесят шесть пробоин различной величины.
В первой половине дня четверо - Банщиков, Лойко, Савченков и Косаренко прилетели на своих израненных машинах, а трое - Жигулин, Мамыкин и Тельных на связных У-2. Радости однополчан не было конца. С блестящей победой нас поздравил по телефону командир корпуса полковник С. П. Данилов.
- Настроение приподнятое, а летать не на чем, - заметил Вячеслав Жигулин. - Четыре самолета требуют большого ремонта.
Он был прав. Беспокоясь о своей машине, я отправился на стоянку, где Зайчиков со специалистами хлопотали с раннего утра. На многих пробоинах уже белели еще не закрашенные латки.
- Посмотрите снизу, - взволнованно сказал техник. - Пробоина с шапку. Снаряд вошел сверху, с левого борта, разворотил пол и вышел под фюзеляжем. Удивительно, как это он вас не задел?
Я сел в кабину и прикинул направление полета снаряда. Он прошел ниже левой руки, что была на секторе газа, и ниже правой ноги. "Вот от чего самолет вздрогнул и на секунду как бы застыл на месте", - вспомнил я вчерашний бой. По телу невольно поползли мурашки: стоило снаряду на миллиметр отклониться вправо - моей фамилии уже не было бы в списке однополчан.
На плоскости лежал формуляр самолета, его своеобразная биография. Пробежав взглядом несколько страниц, я заметил удивившую и обрадовавшую меня запись: в графе "летчик" стояла фамилия лейтенанта Мошина, а рядом моя собственная воентехник 2 ранга Кузнецов.
- Вот так встреча!
Ничего не понимая, Николай Зайчиков молча смотрел на меня. Я рассказал ему, что этот самолет обслуживал с 1937 до марта 1940 года. Командиром экипажа в 1938 году был Александр Мошин, который впоследствии был направлен на Халхин-Гол. Там он таранил самурайский самолет и за этот подвиг был удостоен звания Героя Советского Союза.
Потом на этой машине летал старший лейтенант Пчелинцев. Мотористом у нас был Михаил Дашкевич. Наш комсомольский экипаж считался лучшим в полку. После окончания финской кампании я сдал машину и уехал учиться в Качу.
- Выходит, встретились старые друзья? Ну и ну! - улыбнулся Николай. Совершить более сорока боевых вылетов, сбить шесть фашистских самолетов - и не знать, что за машина! Что ж, теперь хочешь не хочешь, а надо заделать все сто пятьдесят шесть пробоин, да так, чтобы самолет выглядел как новенький.
Меня позвали на разбор вчерашнего боевого вылета. Проводил его заместитель командира полка Федор Иванович Фомин. Доложил капитан Банщиков, потом выступили командир звена и ведущий пары.
Старший лейтенант Лойко, посасывая пустую трубку, с которой почти никогда не расставался, дал самое точное определение вчерашнему бою: "Давка".
Скромный, несколько замкнутый, Вадим Борисович Лойко был старше остальных летчиков.