Танцовщица грез

      Гордо подняв голову, Мишель заняла место у станка и во все глаза уставилась на балетмейстера.
      – Начнем с плие, – объявил Димпьер. – Дюваль, вы готовы? Итак, присели – встали! Присели – встали! Еще раз…
      Мишель, не отрывая взгляда от Арно, старательно делала упражнения…
      Прошло три часа. Девушка, обливаясь потом, тяжело дышала и, как ей казалось, была готова упасть в обморок. Но тут как раз Димпьер объявил обеденный перерыв.
      С трудом отдышавшись, Мишель отерла носовым платком пот с лица и осмотрелась. Она с удовлетворением отметила, что другие девушки устали не меньше. Значит, она выдержала очередное испытание!
      Туго обвязав плечи толстым полотенцем, Мишель присела на деревянную скамью. Но тут же заметила, что остальные, вместо того чтобы подойти к ней и познакомиться, дружно бросились в раздевалку, где оставили принесенные из дома еду и напитки…
      Мишель стало совсем горько и обидно. А в душе нарастало глухое раздражение. Она не привыкла к подобному отношению. Всю жизнь, включая и годы, проведенные в Виргинии, она пользовалась всеобщим вниманием и уважением. Что происходит? Может быть, будущие балетные звезды опасались за свое положение в студии и потому боялись сказать доброе слово новенькой? Возможно…
      Чувствуя себя совершенно опустошенной и смертельно усталой, Мишель дождалась, пока раздевалка опустела, и спустилась туда за своей корзинкой с провизией, приготовленной поваром мадам Дюбуа.
      Корзинка оказалась очень вместительной и аппетитно пахла. Мишель взяла ее и собралась пройти в маленькую комнатку напротив, чтобы без помех перекусить. Но в этот момент перед ней вырос один из танцоров студии. Молодой человек был не высок, но пропорционально сложен, с копной растрепанных черных волос на голове и светло-зелеными глазами.
      Юноша низко поклонился Мишель:
      – Мадемуазель Вернер, разрешите представиться: Луи Ласкот – всегда к вашим услугам.
      Мишель, чуть покраснев, присела в реверансе:
      – Рада знакомству, месье Ласкот. Вы – единственный из всей студии, кто осмелился подойти ко мне.
      Луи уловил горестные нотки в голосе девушки. Он улыбнулся, и его лицо при этом сделалось совсем мальчишеским:
      – О, другие сторонятся вас только потому, что считают не совсем приличным проявлять слишком явный интерес к новенькой. Кроме того, быть вежливым сейчас не в моде. А вообще-то все просто сгорают от любопытства. И хотят узнать о вас как можно больше. Но я постараюсь опередить их.
      – Каким образом?
      – Перекусив сейчас вместе с вами и задав несколько довольно дерзких вопросов. Вы согласны?
      Мишель утвердительно кивнула головой:
      – Конечно. Мне будет очень приятно пообедать с вами. К тому же повар положил в эту корзинку столько всякой всячины, что впору накормить всю труппу.
      Луи рассмеялся и взял корзинку из рук Мишель.
      – Пойдемте, мадемуазель Вернер. Найдем укромное местечко подальше от остальной компании и отлично поедим. А они пусть умирают от любопытства, думая, что мы с вами делимся какими-то секретами.
      Мишель, приободрившись, последовала за Ласкотом в соседнюю комнату с нишами у стен, где стояли столики и стулья. Луи выбрал самую дальнюю нишу, после чего они сели за стол и вывалили на него все содержимое корзинки. Мишель сразу же почувствовала голод. Запах вкусной еды напомнил ей, что утром она почти ничего не ела.
      – Чудесно! – воскликнул Луи после того, как Мишель развернула половину жареного цыпленка.
      Затем она откупорила небольшую бутылку легкого белого вина, вытащила из пакета полдюжины груш, сливы, большой сладкий пирог, батон воздушного французского хлеба, солидный кусок сыра, баночку маринованных луковиц и разрезанный на кусочки марципан.
      – Все это вы должны съесть вместе со мной, Луи, – сказала она, протягивая ему цыпленка. – И в первую очередь – вот эту птичку. А также сыр. Должна признаться, что я проголодалась. Но не настолько, чтобы справиться со всем этим в одиночку.
      – С удовольствием, – улыбнулся Луи. – Мои собственные припасы сегодня довольно скудны.
      Мишель и Луи с такой жадностью набросились на еду, что очень скоро на столе не осталось ничего, кроме остатков вина в маленькой бутылке. Мишель настояла, чтобы Луи его допил.
      – А теперь, – сказала она, перегнувшись к нему через столик, – я попросила бы вас оказать мне честь и ответить на несколько вопросов.
      Луи похлопал ладонями по своему животу.
      – На какие угодно, милая, не стесняйтесь. Ведь теперь я ваш вечный должник. Боже мой, что это была за еда! Ни с чем не сравнимое наслаждение! Хотя я теперь вряд ли смогу станцевать хотя бы одно па!
      – Расскажите мне об остальных членах труппы. Как их зовут, чем они занимаются в свободное от занятий время. Каковы их успехи, что они танцуют и на что могут рассчитывать в будущем.
      Луи неожиданно рыгнул, даже не успев прикрыть рот ладонью, и откинулся на спинку стула.
      – Извините, дорогая! Это от обжорства. Ну а теперь перейдем к вашим вопросам. Кстати, ответы на них дать нетрудно. Я начну с себя.
      – Прошу вас!
      – Итак, я – Луи Ласкот, премьер труппы. Мишель сразу же выпрямилась и с любопытством посмотрела на своего визави:
      – Серьезно? Вы – премьер труппы месье Арно Димпьера?
      Луи тихо засмеялся:
      – Почти что так. Хотя официально нашим премьером считается вон тот нахальный долговязый парень, что стоит сейчас, прислонившись к стене. Его зовут Ролан Марэ.
      Мишель бросила взгляд по направлению указательного пальца Луи и увидела высокого, с крепкими руками и ногами молодого человека с соломенного цвета волосами. Выражение его лица, равно как и поза, в которой он стоял, действительно дышали самовлюбленностью и надменностью. Каждое его движение, казалось, было призвано продемонстрировать, что существование Ролана Марэ на этом свете не только очень важно, но и крайне необходимо для всего человечества.
      – Простите меня за грубость, – шепнул Луи, – но этот тип, помимо всего прочего, первый среди ублюдков. Постарайтесь держаться от него подальше. Ибо он очень ревниво относится к каждому, в ком есть хоть искра таланта.
      Мишель тем временем продолжала разглядывать молодого человека с соломенными волосами, которого Луи назвал «первым среди ублюдков». И нашла его пусть холодным и самовлюбленным, но все же вполне представительным и даже красивым. Затем она перевела взгляд на Луи и неожиданно спросила:
      – Значит, вы думаете, что я талантлива? Луи ехидно улыбнулся:
      – Разве я что-нибудь сказал? Что ж, это, наверное, невольно сорвалось у меня с языка. Боже мой, какая неосмотрительность!
      Он снова повернулся к стоявшим и сидевшим поодаль танцорам.
      – Вон ту молоденькую девушку, что стоит за Роланом, зовут Дениз Декок. Она одна из лучших наших танцовщиц. Вторая после прима-балерины Сибеллы, которой сегодня здесь нет. Но эта Дениз – холодная, злая фурия с сердцем заводной куклы. Думаю, что подобные качества характера она унаследовала от своей матери – еще большей ведьмы, нежели ее дочь. Тем не менее она поддерживает очень тесные отношения с Роланом Марэ. Это о чем-то говорит…
      Девушка, о которой говорил Луи, была яркой блондинкой маленького роста и очень хрупкой. На вид ей было лет шестнадцать. Наружность Дениз скрашивали большие холодные серые глаза и тонкие изящные губы. Мишель в душе согласилась с оценкой Луи: от Дениз так и веяло жесткостью и неискренностью.
      – У нас есть еще два великолепных танцора, – продолжал Луи. – Один из них – ваш покорный слуга. Надеюсь, вы не сочтете меня нескромным. Другой же – Морис Деколь, которого обычно называют «Кафе о Лэ». О причинах такого прозвища вы, думаю, догадались.
      Мишель проследила за взглядом Луи и увидела еще одного высокого молодого человека, цвет кожи которого действительно напоминал кофе с молоком. Волосы у него были курчавыми, а губы – полными, что наводило на мысль о негритянском происхождении юноши. Мишель вопросительно посмотрела на Луи. Тот пожал плечами:
      – Его отец – очень важная и знатная персона, он принят при дворе. Мать – писаная красавица, мулатка. Профессиональная балерина. Отец очень о нем заботится и поддерживает материально. Но официально за сына не признает.
      Мишель только хотела расспросить Луи о хорошенькой шатенке, о чем-то разговаривавшей с мулатом, как дверь открылась, и с порога раздался густой бас Арно Димпьера:
      – Перерыв окончен. Прошу всех вернуться к станку.
      Пока труппа переходила в репетиционный зал и растекалась по своим местам у станка, хорошенькая шатенка подошла к Мишель и, улыбаясь, сказала:
      – Я хотела бы с вами познакомиться. – И, осторожно взяв Мишель за руку, шепотом добавила: – Меня зовут Мари Рено.
      Ее улыбка была открытой и дружественной. Мишель не могла не улыбнуться в ответ.
      – Я очень рада, – ответила она.
      – Давайте как-нибудь поболтаем с вами подольше, – вновь зашептала Мари. – Может быть, на днях, во время перерыва. И тогда вы мне расскажете об английских колониях в Северной Америке. Это меня очень интересует.
      – С удовольствием, Мари, – ответила Мишель.
      Но уже начался урок, и продолжить разговор не удалось.

* * *

      Следующие две недели были до отказа заполнены занятиями и репетициями. Труппа работала над новым балетом, который Димпьер намеревался показать в ближайшее время, поэтому он заставлял всех репетировать до седьмого пота.
      Мишель танцевала в кордебалете. С отчаянной завистью смотрела она на прима-балерину Сибеллу Манэ. Сибелла, по подсчетам Мишель, была всего на год старше ее. Но отличалась редкой грациозностью и отлично владела своим телом. Слишком высокая для балерины, она обладала изящными длинными ногами совершенной формы, красивым торсом и гибкими, казавшимися лишенными костей руками. Ее прямые темно-каштановые волосы были расчесаны на пробор и откинуты назад, открывая классические черты ее лица. Сибелла и после занятий держалась и выглядела как настоящая балерина. Мишель с тайной завистью мечтала добиться такого же совершенства.
      Поскольку Ролан Марэ уже танцевал в двух спектаклях, Димпьер назначил исполнителем главной роли в новой постановке Луи. Его партнершей должна была стать Сибелла. Наблюдая их парный танец на репетиции, Мишель убедилась, что Луи просто замечательный танцор: сильный, с атлетической фигурой и вместе с тем в высшей степени грациозный. С Сибеллой они составляли исключительную пару. Мишель не уставала ими восхищаться, втайне думая о том, чтобы когда-нибудь стать партнершей Луи вместо Сибеллы. Но очень скоро заметила, что не только она мечтает об этом. Маленькая блондинка Дениз Декок холодными серыми глазами, полными зависти и ненависти к Сибелле, напряженно следила за танцующей парой. В этот момент она была похожа на бешеную кошку.
      Несмотря на напряженное расписание занятий и невероятную требовательность Арно Димпьера, Мишель получала огромное удовольствие от уроков и репетиций. Постепенно она становилась полноправным членом труппы, знакомясь день за днем с остальными ее участниками. Отношение их к новенькой тоже заметно теплело. Мишель особенно подружилась с Мари Рено, которая могла часами слушать ее рассказы о жизни в Америке.
      Мишель чувствовала, что ее дела идут совсем не плохо. Она медленно, порой испытывая раздражение, догоняла своих партнеров по студии, разучивала партии в уже идущих на сцене балетах. И надеялась, что скоро Димпьер разрешит ей танцевать в этих спектаклях хотя бы в кордебалете.
      На знакомство с Парижем или на светскую жизнь времени у Мишель почти не оставалось. Тем не менее однажды вечером мадам Дюбуа сказала, что ей уже пора выезжать в свет и показывать себя. В ближайшее воскресенье мадам Дюбуа намеревалась устроить большой прием в своем салоне, который пользовался успехом в парижском свете. Мишель и Андрэ должны были присутствовать на нем в качестве почетных гостей. Были приглашены многие старые друзья Андрэ, и он с нетерпением ждал встречи с ними. Мишель же не терпелось узнать, что такое великосветский прием. Особенно в самом Париже. Поэтому она ждала приближающегося воскресенья с радостным волнением…
 
      Погода в воскресенье выдалась ненастной. Но это не помешало гостиной мадам Дюбуа сиять бриллиантами и блестящими туалетами многочисленных гостей.
      Мишель чувствовала, что она, хотя и излишне пышно одетая, все же не лишена элегантности и не посрамит столь роскошное собрание. Накануне она показала свой туалет мадам Дюбуа. Та заставила ее одеться, внимательно осмотрела со всех сторон платье цвета морской волны и неодобрительно покачала головой:
      – Дорогая, цвет хорош. И ткань – тоже. Но позвольте моей модистке исправить кое-какие мелочи.
      Подобное замечание обескуражило Мишель. Ее платье было сшито лучшим портным Виргинии за несколько дней до отъезда в Европу. И он уверял ее, что такой фасон сейчас считается криком моды не только в Париже, но и во всем мире. Мишель обиженно посмотрела на мадам Дюбуа и, надувшись, спросила сквозь зубы:
      – Что вы имеете в виду?
      – Сейчас в моде широкие кринолины. Ваше платье для них не подходит. Надо значительно расширить юбку.
      – Но мой портной в Виргинии уверял, что это последний парижский шик.
      – Да, милая, – усмехнулась мадам Дюбуа, – это было бы именно так, если бы речь шла о парижской моде, какой ее представляют в Америке. Но вы должны понять, что проходит много месяцев, прежде чем наша последняя мода достигает берегов Нового Света. После чего требуется еще немало времени, чтобы ее скопировать, скажем, в той же Виргинии. Сегодня широкие кринолины в большем почете у парижанок. Кроме того, в вашем наряде есть и некоторые недоделки, которые исправят за несколько минут. Тогда вы будете выглядеть действительно модно одетой и приведете в восхищение сливки парижского общества. Поверьте мне, милая.
      Еще следует попросить мою первую камеристку подыскать для вас хороший парик и сделать вам макияж. Она все это умеет. Я хочу, чтобы вы выглядели сногсшибательно. С вашей природной красотой это будет совсем нетрудно.
      Хотя Мишель была очень благодарна мадам Дюбуа за участие к ее внешнему виду, парик она решительно отвергла. Он показался ей неудобным и совсем не красивым. Она настояла на том, чтобы ей разрешили оставить свои собственные волосы, уложив их в замысловатую прическу.
      После этого мадам Дюбуа и Джинни потребовали, чтобы она хорошенько напудрила волосы. Пришлось согласиться…
      Итак, на следующий день Мишель, одетая по последней моде, причесанная, напудренная и нарумяненная, сидела в парадном зале среди многочисленных гостей мадам Дюбуа, исподтишка бросая любопытные взгляды на собравшихся.
      Все это пестрое и говорливое общество напоминало ей стаю экзотических птиц, усевшихся на ветках огромного раскидистого дерева. Мужчины в напудренных париках и шелковых камзолах, в облегающих бедра панталонах и чулках всевозможных оттенков, не говоря уже о каскаде кружев на манишках и рукавах, соперничали своими разноцветными нарядами с женщинами, утопавшими в осыпанных драгоценностями платьях с необъятными кринолинами.
      Мишель заметила, что Андрэ сегодня выглядит особенно импозантно. На нем были элегантный камзол из пурпурного бархата с выглядывавшими из-под рукавов дорогими манжетами, ослепительно белый шелковый жилет с кружевной манишкой, обшитые серебряной тесьмой панталоны и туфли с блестящими пряжками. При этом он казался еще жеманнее и изнеженнее, чем в Малверне. Заметная и ранее женственность его движений и жестов стала еще очевиднее. Правда, такими же были и манеры некоторых других присутствовавших на вечере мужчин. Наблюдая за ними и за Андрэ, Мишель подумала, что они выглядели столь же утонченными и очаровательными, как и женщины. И решила, что ей больше по вкусу мужские одежды, принятые в Виргинии. В них представители сильного пола по крайней мере выглядели мужественно. За исключением, пожалуй, Андрэ, в котором и там проскальзывало какое-то едва уловимое женское начало. Сейчас же его лицо просто-таки сияло от счастья. Ведь он вновь оказался среди своих соотечественников и друзей.
      Рассмотрев как следует мужскую половину салона, Мишель принялась изучать присутствующих женщин. Большинство дам приехали в бархатных масках, которые они снимали только в дверях гостиной. Этот маскарад объяснялся опасением, как бы резкие порывы ветра не окрасили румянцем их столь бледные лица, ведь бледность высоко ценилась в аристократических кругах. Все женщины были в париках и роскошно одеты. Но никто из них не мог соперничать по красоте и изысканности наряда с хозяйкой салона – мадам Дюбуа.
      Ее белое атласное платье было богато расшито золотыми узорами. Можно было только удивляться, сколько времени пошло на его создание и обработку. Оборки нижних юбок повторяли очертания покатых бурых холмов, поросших развесистыми деревьями, высокой сочной травой, цветами и кустарником, из-за ветвей которого тут и там выглядывали забавные мордочки разных зверюшек. Рукава и все остальные детали платья были расшиты виноградными листьями, цветами настурции и жимолости и множеством других растений, встречавшихся в природе или же выдуманных сказочниками. Листья некоторых деревьев окаймлялись серебряными нитями, а силуэты древесных стволов – золотом. Вообще при взгляде на платье мадам Дюбуа можно было представить себя на лесной опушке, освещенной лучами солнца, пробивающимися сквозь листву и ветви деревьев.
      Мадам Дюбуа была в таком огромном кринолине, что с трудом проходила в дверь. А ее парик искрился бриллиантами, соперничая с платьем. Лицо было сильно, но очень искусно загримировано. Правую щеку украшала крошечная мушка.
      Глядя на мадам Дюбуа, Мишель вдруг почувствовала себя неловко. Как будто женщина, которую она хорошо знала и успела искренне полюбить, неожиданно куда-то исчезла, а вместо нее возникла совсем незнакомая, холодная и непонятная особа.
      Однако глубокий, несколько хриплый голос хозяйки дома остался прежним. Это немного успокоило Мишель, и она постаралась прислушаться к тому, что говорила мадам Дюбуа. Оказалось, что та развлекала гостей довольно пошлым анекдотом из личной жизни Людовика XV. Но все слушали ее с большим вниманием. И это несколько шокировало Мишель. Она почувствовала, что стала пунцовой от стыда, и принялась яростно обмахиваться веером.
      Из этого состояния ее вывел раздавшийся над самым ухом мужской голос:
      – Вижу, что сказочки, которыми потчует гостей мадам Дюбуа, не слишком вам по вкусу. Не так ли?
      Мишель обернулась и увидела стоявшего у нее за спиной элегантного молодого человека в костюме из светло-голубого атласа. У него было худое порочное лицо с измученными серыми глазами, в которых тем не менее прятался сарказм. Мишель, решив, что молодой человек все же заслуживает ответа на свой вопрос, бесхитростно сказала:
      – Боюсь, что я не привыкла к подобным анекдотам. Скажите, пожалуйста, французы часто злословят о своем короле?
      Молодой человек громко и искренне расхохотался, что никак не вязалось с его рафинированной внешностью:
      – О, боюсь, что это так, мадемуазель. Откровенно говоря, для парижского света нет большего удовольствия, нежели посудачить по поводу личной жизни его величества. Обсуждается буквально все: что он делает в данную минуту, кто его любовница и сколько их, кого он соблазнил на днях. Не говоря о сотнях всякого рода мелких грешков, львиную часть которых выдумывают сами собиратели сплетен. Впрочем, так было всегда. Разве вы этого не знали? У нас считают, что чуть ли не первейшая обязанность короля – давать обильную пищу для непристойных разговоров о нем. И надо отдать должное нынешнему королю: он эту обязанность выполняет безупречно!
      Мишель тоже от души рассмеялась. Молодой человек, видимо, был большим шутником. Но она не знала его имени и тут же постаралась восполнить этот пробел:
      – С кем имею честь и удовольствие разговаривать, месье?
      Он поклонился так низко, что даже при своем маленьком росте Мишель не могла не отметить чрезмерное количество пудры на его парике, чистота и свежесть которого все же вызывали сомнение…
      – Меня зовут Альбион Вильерс, мадемуазель, – ответил он, поднеся к своему носу маленький кружевной платочек. – Всегда к вашим услугам. А вы, если не ошибаюсь, прелестное создание, чье имя – Мишель Вернер? Вы – гостья мадам Дюбуа и ученица моего старого друга Андрэ Леклера?
      – Как, вы друг Андрэ? Это замечательно! Может быть, вы расскажете мне о нем? Видите ли, я очень мало знаю об Андрэ, кроме того, что он считался членом нашего семейства еще до моего рождения. Каков он был в молодости, здесь, в Париже?
      Альбион опустился на стоявший рядом хрупкий стул и вынул из кармана инкрустированную драгоценными камнями золотую табакерку. Открыв ее, он взял щепотку ароматного зелья и левой рукой заправил в свою правую ноздрю. Покончив с этой процедурой, месье Вильерс несколько раз от всей души чихнул, вытер нос все тем же кружевным платочком и только тогда ответил:
      – О, об этом человеке можно немало рассказать, мадемуазель. Я даже затрудняюсь, с чего начать.
      – Вы давно с ним знакомы?
      – С детства, мадемуазель.
      Мишель уже поняла, что ее собеседник – завзятый сплетник, а потому решила выудить у него все об Андрэ. И в первую очередь узнать, почему он в свое время покинул Париж. Это ее всегда интересовало, но Андрэ каждый раз либо уходил от разговора, либо ограничивался недомолвками.
      – Когда вы в последний раз с ним виделись? – спросила она Альбиона.
      – За день до отъезда Андрэ из Парижа в ваши колонии. При этом я даже не мог себе представить, что расстаюсь с ним надолго! Но как ни грустно, а Андрэ сам был во всем виноват. Я ведь давно и не раз говорил ему: «Андрэ, оставь в покое этого юношу. Много других молодых людей домогаются твоей любви. Зачем подвергать себя ненужной опасности?» Так нет же! Он не хотел ничего слушать. Впрочем, влюбленный обычно глух к советам окружающих и даже самых близких друзей. А отцом того юноши был очень высокопоставленный вельможа, который и настоял на том, чтобы Андрэ немедленно покинул Францию. Жаль. Андрэ был на взлете своей карьеры и считался в Париже первым танцовщиком. И вот…
      Мишель подумала, что ослышалась. Альбион говорил о каком-то юноше? Нет, такого не могло быть… Но он сказал еще, что Андрэ был премьером парижского балета. И Мишель тут же уцепилась за эту фразу:
      – Вы говорите, что Андрэ в то время был лучшим танцовщиком балетной труппы?
      Альбион дугой выгнул брови. В его усталых глазах зажегся нездоровый огонек. И Мишель поняла, что своим вопросом дала ему повод для очередной грязной сплетни.
      – Он вам ничего не рассказывал? Как же он невнимателен! Вы никогда не задумывались о том, почему Андрэ стал таким прекрасным педагогом?
      – Нет. Я всегда воспринимала Андрэ таким, какой он есть. Как и все остальные.
      На лице Альбиона появилось хитрое выражение. Мишель почувствовала, что он собирается доставить себе удовольствие и сообщить ей нечто шокирующее. Она уже жалела о том, что начала этот разговор. Но было уже поздно. Однако Мишель тут же решила не показывать вида, что ей неприятно и даже огорчительно его слушать.
      Тем временем молодой человек подвинулся вместе со стулом к ней поближе:
      – Неужели вы не знали, что Андрэ – любитель мальчиков? Не может быть! Вы должны были об этом догадаться!
      Мишель попыталась что-то ответить, но не могла. Она слышала слова, что говорил ей Альбион, но не понимала их смысла.
      – Что это значит? – наконец переспросила Мишель.
      – Хорошо, попытаюсь все объяснить. Когда король Людовик был еще юношей, его и нескольких приятелей такого же возраста поймали как-то раз в версальском лесу за занятием… Ну как бы это выразиться? В общем, они занимались любовными утехами друг с другом.
      – Мальчики?!
      – Да, именно мальчики. Тогда скандал потряс всю столицу. Конечно, все другие юноши, участвовавшие в подобных развлечениях с королем, тут же были лишены доступа во дворец, а их заводила, маркиз де Рамбур, даже угодил в Бастилию. Кстати, за последние годы в высшем свете Парижа стало много любителей подобных ощущений. Андрэ тоже принадлежал к их числу. Разве вы не знали?
      Мишель была потрясена. Как? Андрэ занимался любовью с юношами?! Она была глубоко шокирована. Ее душила ярость, готовая выплеснуться прямо в лицо этому грязному сплетнику. Как она могла его слушать? И этот слизняк называет себя другом Андрэ! Воистину, при таких друзьях враги становятся совершенно лишними!
      Мишель чувствовала себя отвратительно. Но разве не она сама спровоцировала Альбиона на подобный разговор?
      Молчание затянулось. Мишель заметила, что Альбион внимательно следит за ней с выражением отвратительного удовлетворения на лице. Несмотря на попытки девушки скрыть свои чувства, он явно понял, что сумел ее больно задеть. Мишель же безумно хотелось ударить этого мерзавца, хотя она и знала, что никогда не сможет этого сделать. Наконец она собралась с силами и ответила твердым, суровым тоном:
      – Разумеется, мы все об этом знали! Я же сказала вам, что всегда воспринимала Андрэ таким, какой он есть. И относилась к нему как к члену своей семьи.
      – О, я в этом уверен, – сухо сказал Альбион. – Извините, мадемуазель, но я вынужден оставить вас, поскольку увидел человека, с которым непременно должен поговорить.
      Встав, он низко поклонился и тут же присоединился к группе гостей, окружавших мадам Дюбуа. Мишель же со вздохом откинулась на спинку кресла. Возможно, что излишнее любопытство – тоже грех! Еще раз она пожалела о том, что затеяла с Альбионом Вильерсом разговор об Андрэ. Но тут же отбросила эти мысли, заметив, что мадам Дюбуа кивком указывает на нее двум дамам из своего окружения. Лицо одной из них было Мишель знакомо.

Глава 7

      Мишель не долго мучилась, стараясь вспомнить, где видела молодую девушку, стоявшую рядом с пожилой дамой и мадам Дюбуа. Как только все трое подошли ближе, она узнала в ней Дениз Декок. В вечернем платье та выглядела гораздо лучше, чем в привычной для Мишель одежде для репетиций.
      На голове Дениз, как и у других женщин, был напудренный парик, лицо покрывал толстый слой пудры и румян, а наряд был тщательно продуман. Розовое парчовое платье очень шло Дениз, но раскрашенное лицо делало ее гораздо старше своего возраста. Во всяком случае, ей было никак нельзя дать шестнадцать лет.
      – Мишель, дорогая, – проворковала мадам Дюбуа, – вы, конечно, узнали свою юную подругу из балетной студии Арно Димпьера.
      Мишель изобразила на лице искусственную улыбку, как бы согласившись со словами мадам Дюбуа. На самом же деле она с первых дней пребывания в студии испытывала инстинктивную антипатию к этой девице, которая была чуть моложе ее. И в первую очередь потому, что та почти не обращала на нее внимания и не сделала ни одной попытки подружиться. Более того, Мишель постоянно ощущала со стороны Дениз почти откровенную враждебность.
      И все же сегодня Мишель улыбнулась ей и присела в реверансе перед другой женщиной, значительно старшей по возрасту. По ее сходству с Дениз Мишель сразу же поняла, что перед ней ее матушка – мадам Декок. И не ошиблась, поскольку мадам Дюбуа тут же представила ей Мишель.
      Мадам Декок оказалась такой же холодной и надменной, как и ее дочь. Впрочем, Луи уже предупреждал Мишель об этом. Выслушав мадам Дюбуа, госпожа Декок без тени улыбки на лице небрежно кивнула Мишель. Ее лицо было до такой степени загримировано, что казалось фарфоровым. Мишель же оно напомнило манекенов, которых время от времени присылали из Парижа в североамериканские колонии для демонстрации последних французских мод.
      – Я оставлю вас, чтобы дать возможность без помех поболтать, – сказала мадам Дюбуа, похлопал по плечу Мишель, которая почти с отчаянием посмотрела ей вслед. Она просто не знала, о чем говорить с этими двумя женщинами. Но разговор начала мадам Декок:
      – Мадам Дюбуа сказала мне, что вы приехали из английских колоний, причем североамериканских.
      Тон мадам Декок почему-то сразу же стал агрессивно-обвинительным. При этом матушка Дениз почти не шевелила губами. Мишель подумала, что она просто боится испортить слой белил и румян на своем густо наштукатуренном лице. Голос же мадам Декок, казалось, исходил из самого нутра.
      – Да, я действительно приехала оттуда, – ответила Мишель как можно вежливее. – Мы живем в штате Виргиния.
      Мадам Декок снова утвердительно кивнула головой, не соизволив хоть чуточку улыбнуться. Дениз же продолжала молчать и только внимательно смотрела на Мишель серыми и холодно-оценивающими глазами.
      – Вам повезло сразу попасть в труппу Арно Димпьера, – чуть ли не с осуждением продолжила мадам Декок.
      – Вы правы, – скромно ответила Мишель. – Мне действительно очень повезло.
      Мадам Декок выгнула дугой свои насурьмленные брови.
      – Дениз занимается в этой студии с двенадцати лет, а в тринадцать она уже танцевала ведущие партии.
      Взгляд матушки Дениз явно побуждал Мишель к дискуссии по этому поводу. Но та твердо решила не поддаваться на подобные игры. Она спокойно посмотрела на Дениз и тихо сказала:
      – Это просто замечательно, мадам Декок!
      – Она бы уже давно стала прима-балериной, если бы не любимчики месье Димпьера.
      – Любимчики? – удивленно переспросила Мишель. Она просто не могла понять, о чем говорит эта женщина.
      Мадам Декок в очередной раз закивала головой, причем так яростно, что ее парик чуть было не съехал набок.
      – Я имею в виду эту штучку Сибеллу. Она – любовница месье Димпьера. И все об этом знают. Но в конце концов она ему надоест, и тогда Дениз займет в труппе то место, которое давно заслужила.
      Поскольку Дениз продолжала хранить молчание, Мишель решила сменить тему разговора и спросила ее:
      – Скажите, Дениз, вы всегда мечтали танцевать?
      – Всегда, – ответила та каким-то странным детским голосом. – С тех пор как я себя помню, мне безумно хотелось стать самой знаменитой балериной в мире.