48

Но как сказал Шекспир четыре сотни лет назад, «река истинной любви никогда не бывает спокойной». Преследующая Руперта пресса отмечала и тех, с кем он проводил время, и потому сфотографировала Лизандера, целующего Китти в фойе. Не устояв перед солидной взяткой, гостиничный портье открыл, что ныне за люкс президента де Голля платит мистер Л.Хоукли. По фотографиям быстро вычислили Лизандера, как мужчину, заставляющего мужей ревновать, а Китти, по ее краткому пребыванию в аэропорту, как жену Раннальдини.

На следующий вечер после записи первой части Первого фортепианного концерта Брамса, на выходе из студии звукозаписи «Эбби Роуд» Раннальдини с Рэчел были встречены фоторепортером и журналистом.

– Мистер Раннальдини, нас интересует, что вы думаете об этих снимках вашей жены во Франции?

Беглого взгляда было достаточно.

– Из какой вы газеты? – взорвался Раннальдини.

– «Сегодня». Раннальдини поднял кулак.

– Будете из «Вчера», если не побережетесь.

Показав им разъяренную спину, он направился к ожидавшему «мерседесу». Многоопытный Клив захлопнул дверцы и, вскочив в водительское кресло, умчался в ночь, оставив Рэчел без гроша в кармане на дорогу домой.

А в Монто Китти читала детям Раннальдини «Пиглинг Бленд» – очень медленно, чтобы они могли понять по-английски. Лизандер ждал в ногах кровати. Он всегда любил эту сказку, которую ему часто читала мама, и думал, как похожа на маленькую черную свинку, героиню Пиг Виг, Китти с ее двойным подбородком и платьем в голубой цветочек. Как было бы здорово сбежать вместе с Китти от Раннальдини за границы графства. Вот бы у него был такой благородный характер, как у Пиглинг Бленд.

«И они уходили далеко, за холмы с Пиглинг Бленд», – дочитала Китти, закрывая книгу. – Ну а теперь постарайтесь заснуть.

Пока она целовала детей перед сном, Лизандер бродил по гостиной и, совершенно не подумав, схватил трубку зазвонившего телефона.

– Кто это? – завопил Раннальдини. Лизандер повесил трубку.

– Кто там поднимал трубку? – требовательно спросил Раннальдини, позвонив второй раз.

– Никто. Ты, должно быть, неправильно набрал номер.

«Вот и она научилась», – подумал Лизандер, но пока он расплескивал водку в два стакана, то чувствовал, как комната наэлектризовалась от вспышки гнева Раннальдини, и когда Китти осторожно положила трубку и с болью посмотрела на него, он смог услыхать, как разбивается о землю ковер-самолет его мечты.

– Я должна возвращаться. Газетам все известно.

– Ну и что? Какое это имеет значение? Это касается только нас.

– Ты же дружок Наташи.

– Чушь, я ее терпеть не могу. Я никогда не обращал на нее ни малейшего внимания. Это Раннальдини ее разжигал.

– А я его жена.

– Но ты не можешь оставаться с ним.

В испуге Лизандер бросился через комнату, но, уже обнимая ее, понял, что она удаляется.

– Он стар и зол.

– Я нужна ему.

Китти взяла мандарин из фруктовой вазы и, очистив его, выбросила мякоть в мусорную корзину и принялась есть кожуру.

– Угу, как лишнее одеяло из шкафа.

Забрав у нее кожуру, он сунул в ее трясущиеся руки стакан с водкой.

– Раннальдини достает тебя оттуда, только когда ему холодно. А я всегда буду с тобой, Китти. Мы уйдем далеко, далеко за холмы. Я же знаю, ты любишь меня.

Когда он силой поднял ее голову, ее лицо было таким же бледным и полным ожиданий, как у луны прошлой ночью.

– Это было наваждение.

– Ну что ты. Почему же ты тогда в отдельном чемодане привезла сюда Лесси?

Торжествуя, Лизандер вытащил из-под кровати чемодан и извлек из него колли, которую купил ей в игрушечном отделе магазина «Херродз».

Китти порозовела:

– Я думала, что детишкам понравится с ней играть.

– Так почему же ты не дала им ее?

– Завтра же я должна уехать домой, – прошептала Китти.

– Хорошо, я еду с тобой.

Если б Руперт не улетел в Англию, тогда бы он с его помощью убедил Китти не возвращаться.

Возвращение домой было убийственно, хуже, чем возвращение в школу, хуже, чем смерть матери. Окруженные детьми, разгневанными возвращением на четыре дня раньше, и понимая, что кругом пресса, Китти и Лизандер не касались друг друга и не обмолвились ни словом. Оба серые под загаром, невыспавшиеся.

В беспошлинном магазине Лизандер купил большой флакон «Диориссимо». Несмотря на то что он покупал это множество раз, он продолжал произносить «Диоримиссо», и девушка за прилавком улыбалась, потому что он был такой красивый.

– Это был любимый запах мамы, – сказал он, протягивая флакон Китти. – Я хочу, чтобы ты душилась этим, потому что, – голос его дрогнул, – потому что теперь я люблю тебя больше, чем любил ее.

После пьянящего воздуха и слепящих белых и голубых гор Хитроу выглядел серым и обжигающе холодным. Когда Китти выходила из самолета, злобный ветер задрал ей платье на голову, она так дрожала, что Лизандер подал ей свое пальто.

Но самое худшее наступило потом, когда таможенник, кинув взгляд на клюшки Лизандера для поло и кучу болтающих по-итальянски детей, наконец открыл Лесси.

– О, пожалуйста, нет, – прошептала Китти.

—Ничего себе вещичка, чтобы прятать ее в чемодане, – грубо буркнул таможенник.

– Это я подарил ее миссис Раннальдини, – проворчал Лизандер.

– Еще одна шутка.

– Мать твою, да оставь ты ее.

– Не хамил бы ты мне, солнышко.

Таможенник достал перочинный нож и с наслаждением погрузил его в беззащитное белое пушистое горло Лесси, а затем неторопливо разрезал на кусочки ее бело-коричневое тело, в конце отрезав ей даже блестящий кожаный нос и выковыряв глаза.

Дети Раннальдини визжали в истерике. Лизандер думал, что Китти упадет в обморок. Только ее отчаянная мольба остановила его от того, чтобы перепрыгнуть через барьер и избить таможенника, особенно после того, как, даже не извинившсь, он вернул им останки Лесси.

– Я куплю тебе другую взамен, а тебя, ублюдок, я найду, – чуть не рыдал Лизандер. – О Китти, пожалуйста, не возвращайся к Раннальдини. Давай возьмем такси до Фонтейн-стрит.

Выйдя из аэропорта, они попали в кипящий котел журналистов, смакующих эту историю. Но налетел вездесущий Клив, запихал Китти и детей в подходящий случаю похоронно-черный лимузин и скрылся по магистрали М4.

Раннальдини пережил отвратительное потрясение. Он и представить себе не мог, что у Китти когда-нибудь будут поклонники. Но на фотографиях, размещенных во всей «Сегодня» и в более поздних выпусках других газет, он отметил, что она с таким счастьем таращится на этого обольстительного маленького змея, что выглядит почти хорошенькой.

Он чувствовал, что его паблисити становится все хуже и хуже. Он был уверен, что это дерьмо Кемпбелл-Блэк вряд ли удержится от пиратского запуска «Однажды в городе Царя Давида». Он знал, что он – кандидат номер один для работы в Нью-Йорке, но «Симфония» Бориса Левицки выиграла приз лучшей оркестровой работы года и Борис сам дирижировал ею в Моцарт-холле, вызвав экстаз обозревателей и несколько недоуменные, но бурные аплодисменты. И пока Раннальдини катался на лыжах, Борис дважды, если верить Кливу, навещал Рэчел и детей. Теперь Раннальдини уже хотел, чтобы эти двое соединились.

Если он хочет зацапать эту работу в Нью-Йорке, он должен прежде всего навести порядок в собственном браке.

И потому он подавил первоначальное желание избить Китти сразу же по ее возвращении. И когда она вошла в парадные двери, трясясь от страха, сдерживая слезы и ожидая, что сейчас последует грозный набат колокола наказаний, Раннальдини быстренько распихал детей к миссис Бримскомб, жареного цыпленка и чипсы – на кухню, а Китти – в ее комнату.

После унылого, горького дня это казалось верхом гостеприимства. Яблоневые поленья весело потрескивали в камине, бра бросали мягкий свет на огромные темно-голубые вазы белых гиацинтов и на нежные красные розы и пионы обюссонского ковра, покрывавшего весь пол. Вместо обычно гремящих Штокхаузена и Шостаковича на стереопроигрывателе звучала «Моя прекрасная леди». Даже сам Раннальдини выглядел как-то ближе в старых коричневых брюках из мелкогр плиса, цыплячье-желтой рубашке и темно-коричневом кашемировом свитере, который как будто смягчал коричневые искры тяжелых черных глаз, которые, казалось, нежно ей улыбаются.

– Я очень виновата, Раннальдини, – зубы Китти так стучали, что она с трудом выговаривала слова.

– Тише, тише, главное, что ты дома. Иди ко мне, мое милое дитя.

Взяв ее посиневшие от холода руки, он подошел ближе, мягко поглаживая ее по щекам, которые напряглись в ожидании удара тыльной стороной ладони.

– Мне жаль, что пресса такое устроила.

– Да какое нам дело до этой глупой прессы? – вздохнул Раннальдини. – Увидев тебя в объятиях Лизандера, я словно бы пришел в чувство. Я провел худшие двадцать четыре часа в своей жизни.

Ожидая оскорблений, щипков, ударов кулаками, Китти смотрела взволнованно-неверяще.

«Я так привык к ее лицу, что с ним, казалось, начинался день»– пел Рекс Харрисон.

– Я весь – одно чувство, – сказал Раннальдини, целуя ее в лоб, а затем – в трепещущие губы.

– Ты не сердишься?

– Только на себя за то, что забросил тебя. Все мои дети восхищены тобою, даже Наташа. Хотя она звонила мне сегодня в таком подавленном состоянии. «Пап, пусть Китти не возвращается». Ее можно понять, она огорчена. Ведь Лизандер так часто говорил ей, что любит ее, и все время названивал из Швейцарии.

«Помучайся», – думал Раннальдини, заметив с удовлетворением, как передернулась Китти.

– Конечно, он выбрал Наташу, – продолжал он. – Ведь она же будет очень богатой женщиной, если я умру. И ты, Китти, тоже, и это не так уж невозможно. – Он отклонил ее протесты. – Полагая, что ты уже не вернешься, я подумывал, уж не покончить ли со всем этим.

Выдвинув ящик стола, он указал на большой черный пистолет.

– О нет, Раннальдини! – Китти была в ужасе. – Ты не должен делать ничего подобного.

– Нет, если у меня есть ты.

Со стуком задвинув ящик, Раннальдини подошел к столу с напитками и налил Китти большую порцию бренди.

– Ноу меня много проблем. «Кетчитьюн» накрылся. Ларри – нищий.

– Бедный Ларри и бедняжка Мериголд.

– Это я бедный, – раздраженно сказал Раннальдини. – «Кетчитьюн» должна мне миллионы фунтов. Нам надо основать новую компанию, подумать о новых контрактах.

Но тут он заметил утомление на лице Китти.

– Но забудь об этом. Давай думать только о нас, моя Китти, и пойдем со мной в башню.

Его рука обняла ее за талию, затем скользнула вверх, неуловимо нежно лаская грудь, затем погладила попку, оставив ей злобный щипок.

– Ты влюбилась, Китти, и теперь возможно маленькое наказание для такой озорной девочки. Если ты выпьешь свой бренди, я забуду об этом неразборчивом алчном маленьком жиголо.

– Он не такой, – выдохнула Китти.

– О, моя дорогая!

Поймав лесную вошь, ползущую по его груди, Раннальдини швырнул ее в огонь.

– Не расстраивай меня своими иллюзиями. Ты должна пообещать мне, что больше не увидишься с ним.

Еще хуже было возвращение Лизандера в коттедж «Магнит». Парадайз еще никогда не выглядел мрачнее. Восточный ветер-садист выдул последние листья с бледно-желтых полей. Неистово мотающиеся ветви деревьев перепутались, как оленьи рога. Раннальдини, хитрый старый самец, расправляется с юным претендентом в лесу. Он ни за что не должен был отпускать Китти. Это его ошибка. Если бы он не тянул к ней свои руки на публике, им удалось бы сбежать. Он боялся мести Раннальдини и иногда, в тошные для него моменты, казалось, слышал за ветром и дождем звоны колокола наказаний в «Валгалле», а затем понимал, что это церковь отзванивает двенадцать. Выходит, полночь. Как прожить остаток жизни?

В коттедже пахло сыростью и кислятиной. Половик у двери был завален письмами, в основном в коричневых конвертах. В холодильнике он нашел полусъеденного фазана, по которому ползали червяки, и, содрогаясь, выбросил его в мусорное ведро. Налив остатки водки и разбавив ее тоником, таким же выдохшимся, как и его жизнь, он смог одолеть только три письма, каждое из которых ввергало его во все более глубокое отчаяние.

Первое было от ветеринара, который сообщал, что на 99 процентов уверен в том, что у Артура болезнь ладьеобразных мышц, а это означало, что его можно было вычеркивать из скакунов.

«О бедный дорогой Артур». Но Лизандер в его нынешнем потрясенном состоянии еще не мог по-настоящему ощутить боль этого удара. Второе письмо в почтовом штемпеле не нуждалось. Мериголд писала:

«Дражайший Лизандер.

Мне ужасно жаль, но бедный Ларри голосованием выведен из правления «Кетчитьюн», и потому мы не в состоянии выплачивать тебе на ежемесячные издержки и вынуждены уже сейчас выставить на продажу «Грандж» и коттедж «Магнит». Правда, я надеюсь, Джорджия тебе еще платит. Ты можешь оставаться в коттедже, пока мы его не продадим, но постарайся поддерживать там порядок, поскольку агенты будут показывать его людям. Не беспокойся за Ларри и за меня, у нас все о'кей.

Счастлива приписать, хотя и не могу выписать премию в 10 000 фунтов, что поздравляю с возвращением Раннальдини к Китти. Его действительно потрясли эти фотографии в «Сегодня». Ларри, который видел его после всего случившегося, сказал, что он больше озабочен собой, чем крахом «Кетчитьюн». И тебе удалось выглядеть так, словно ты действительно влюблен в Китти, – ты хороший актер. Раннальдини так ужасен, что вскоре растеряет всех своих любовниц, даже эту старую летучую мышь Гермиону. Надеюсь увидеть тебя завтра на вечеринке у Рэчел. С любовью, Мериголд».

Дождь мчался по долине, как призрачный кавалерийский отряд, летящий в атаку. Лизандер начал трястись. Все его старые тревоги возвращались со свистом. Он потерял свою настоящую любовь. Если он выедет из коттеджа, то где же будут жить все животные, а может быть, и Китти? Да еще и бедная Мериголд – все в залоге. А ведь он получал от нее кучу денег. Его дрожащим рукам было тяжело выписывать для нее чек на тридцать тысяч фунтов. Ему не нужно ни гроша за спасение брака Китти. А еще лучше он как-нибудь позвонит в свой банк и узнает, сколько он за это получил. Или пусть Ферди сделает это за него. Да, надо позвонить и забрать собак, ну а уж если поминать черта, то вот и письмо от Ферди. Как странно, ведь Ферди никогда не писал писем, а уж почерк его на конверте выглядел просто как у ненормального.

«Дорогой Лизандер, я боюсь сообщать тебе, что Мегги умерла, – Лизандер издал стон ужаса. – Она не потолстела, как мы думали, а была беременна и так скучала по тебе, что ничего не ела. Она совсем обессилела и умерла, рожая трех щенят. Двое так и не появились, а третьего я откармливаю из бутылочки».

– О Господи, – прошептал Лизандер.

«Я только хочу тебе сказать, что нельзя, мать твою, так обращаться с животными и людьми. Ты вытащил Мегги из лап у черта, заставил полюбить тебя, а потом бросил. Ну а с этими фото в «Сегодня» ты то же самое сделал с Китти. Мне надоело собирать осколки. Я отдам Джека Мериголд. И больше не хочу тебя видеть. Живи сам по себе».

Лизандер впал в безумие. Бедная дорогая маленькая Мегги, самая восхитительная собака в мире, отдававшая ему только любовь, уморила себя голодом, а милая, дорогая Китти, а Ферди, его самый дорогой друг, на чьи дотации он только и жил. Как же он так страшно вел себя по отношению ко всем им? Дрожа, он бросился на темно-серые простыни и, всхлипывая, уснул. Проснувшись два часа спустя, он почувствовал такую заброшенность, что набрал номер телефона «Валгаллы», хоть и обещал не делать этого. Голос Китти был настолько высоким и ненатуральным, что Лизандер решил, что это автоответчик.

– Я не могу больше видеться с тобой.

– А я не могу жить без тебя, – в панике затараторил он, – и Мегги умерла.

– О Лизандер, – через секунду голос Китти стал запинаться. – Мне очень жаль, но я все равно не могу встречаться с тобой. Раннальдини простил меня. И я должна спасти свой брак.

– Да какой там брак? Ты бы еще вышла замуж за Саддама Хусейна.

– Он боится, что покончит с собой, если я его оставлю. Спасибо тебе за все. Господь благословит тебя, а мне так жаль Мегги.

Только с пятой попытки Лизандеру наконец удалось правильно набрать номер Руперта.

– О Руперт, Руперт, извини, что я беспокою тебя, но Китти больше не встречается со мной, а Раннальдини грозит самоубийством.

– Это старый трюк, – презрительно сказал Руперт. – Не сомневаюсь даже, что он сам продиктует Китти свои предсмертные записки всем любовницам. А я вот только что смотрел запись с традиционного представления. Господи, это было забавно. Я должен отправить Флоре цветы.

– А Артур подхватил болезнь ладьевидных, – в отчаянии сказал Лизандер.

– Приведи его завтра. Я сам посмотрю.

– Неужели? А с Тини, думаешь, ничего не случится? Ведь она такая сука, но Артур без нее чахнет.

49

Только одна причина заставила Лизандера отправиться на вечеринку к Рэчел – надежда увидеть Китти.

Черный лед схватил продуваемые ветрами Ратширские дороги. Дикий ветер проносил лохматые, цвета сепии тучи под звездами. Бочонок с дождевой водой Рэчел был накрепко заморожен. И хотя в Жасминовом коттедже атмосфера была еще прохладнее, чем на улице, первоначально вечеринка производила впечатление успешной. Двадцать пять разнообразных гостей набились в маленькую комнатку, в которой царил большой черный рояль. Рэчел на полную громкость включила «Пятую» Шостаковича под управлением Раннальдини, и приходилось кричать, чтобы услышать друг друга.

– Слава Богу, ты пришел – мне не хватает свободных мужчин, – закричала Рэчел, но ее гостеприимство тут же испарилось, когда она увидела ворочающегося под пальто Лизандера Джека.

– Я надеюсь, это чудовище не будет гоняться за Скарлатти? И нельзя ли его оставить в автомобиле?

– Да он же замерзнет до смерти. С днем рождения, – Лизандер протянул бутылку «Мюэ», стараясь не встречаться с ней глазами, чтобы Рэчел не заметила, как она ему не нравится.

– Ты балуешь меня, – сказала Рэчел, дразня. – Мне уже надарили кучу бутылок. Почему-то каждый думал, что у меня проблема с выпивкой.

Надежды Лизандера прилично надраться рухнули, когда Рэчел проворно убрала «Мюэ» в буфет к другим бутылкам, сказав, что прибережет его для особого случая.

«Ну да, для очередного траха с Раннальдини», – с отвращением подумал Лизандер. Он был уверен, что и огромный коричневый мохеровый свитер, и облегающие сапоги из мягчайшей розовой кожи, которые так шли ей, – тоже подарки маэстро. Оглядев комнату, он заметил сложнейшую новую стереосистему, полки, заполненные записями Раннальдини, и высокий стул у рояля, изысканно украшенный вышивкой. А бедная Китти получила на Рождество бюро для хранения документов.

– Горячий яблочный пунш или чашечку фруктового сока? – спросила Рэчел, помахивая черпаком.

– Что угодно, лишь бы покрепче.

– А люди предпочитают сок. – Рэчел протянула ему зеленый стакан с фруктовой смесью. – Пойдем, познакомишься с моими лондонскими друзьями.

Такое представление предполагало смесь очарования и изысканности, но Лизандер везде сталкивался только со скукой: героини Аниты Брукер с длинными бледными лицами и еще более длинными тусклыми кардиганами, старающиеся отчаянно согреть обтянутые широкими плиссированными юбками зады перед анемичным огнем.

– Это местный жеребец, я потом расскажу о нем, – шепнула Рэчел.

Бесспорным центром компании был Гай. Он все еще находился на вершине своего телевизионного успеха после роли Святого Иосифа и получал от поклонников гору почты, а «Индепендент» изучала его биографию с целью найти параллели в том, как Иосиф познакомился с Марией и как Гай, Рок-Стар, остался с Джорджией.

– Вы сделали так много заявлений в нашей «Нейтивити Грин», – проговорила одна из приятельниц Рэчел и потянулась за стаканом, демонстрируя волосатые подмышки. – А мне понравилась та сценка, где вы спокойно меняете пеленки младенцу Иисусу во время визита пастухов.

Гай понимающе улыбнулся, затем, обратившись к Лизандеру, к которому теперь, после их разрыва с Джорджией, относился вполне спокойно, спросил:

– Как покатались на лыжах?

– Чудесно.

– А вас не беспокоит, – упрекнул его еще один лондонский друг, – что катание на лыжах нарушает экологический баланс?

– Я в этом ничего не понимаю, – ответил Лизандер, посматривая, куда бы выплюнуть отпитое им из стакана с фруктовой смесью.

– Лыжники разрушают поверхность гор, активизируя снежные лавины и тем самым угрожая дикой природе, – на полном серьезе продолжал защитник экологии. – Не говоря уж о вреде лесам.

Обезлесивание! С болью Лизандер вспомнил, как они хихикали над выбритыми зарослями Китти. Он ненавидел все эти длинные бледные высокомерные лица за то, что они не были круглыми, розовыми и улыбающимися, как у нее.

– Берите салфетки, – прервала их Рэчел, разнося булочки с вегетарианскими сосисками.

– Спасибо, – Лизандер разломил пирожок и дал половинку Джеку.

– А вы уверены, что они действительно не содержат мясо? – нервно спросил лондонский друг.

Джек быстро опроверг его опасения, выплюнув все на ковер.

– Извините, – сказал Лизандер. – Мне надо поговорить с Мередитом.

Мередит с его воздушными кудрями и веселыми голубыми глазами казался ближайшим напоминанием о Китти.

– Хелло, малыш, – окликнул его Мередит.

– Я хочу на вечеринке танцевать и оттягиваться, – вздохнул Лизандер. – Что это за чертов напиток?

– Надо полагать, что-то из парфюмерии Рэчел. Во всяком случае, на выпивку не похоже.

– Господи, а я-то думаю, чего это я наглотался.

– Хелло, милая зверюшка, – Мередит грубо потрепал Джека по белой голове, и маленький песик приветливо завилял хвостом.

– Вообще-то он сейчас зол. Для него вечеринки – это отбивные, цыплята и сосиски, приличная человеческая пища. Он через минуту сожрет кота Рэчел.

– Мне так жаль Мегги. Эх, старина, бедняга. Лизандер молча кивнул.

– А как Артур?

– Сегодня днем я отвез его на двор к Руперту Кемпбелл-Блэку.

– Серьезно? Ну и как там?

– Впечатляет: ванные с бассейнами, солярий, компьютеры, лаборант на жаловании для анализов крови, а какие лошади потрясающие! Наяву похлопал Гордеца Пенскомба. Господи, какая прекрасная лошадь, хотя и маловата. Руперт пытается разобраться с Артуром.

– Счастливчик Артур, – вздохнул Мередит. – Для Руперта не жаль ни умереть, ни покраситься – и он поправил свои светлые локоны, глядя в зеркало.

– Но вообще-то он может быть свирепым, – сообщил Лизандер.

– О, я люблю это. Если грозят, значит, неравнодушны.

– Тегги, жена Руперта, была по-настоящему мила. Она сделала Артуру чашку кофе, чтобы он чувствовал себя как дома, но он все равно ужасно расстроился, когда я уехал. И вообще я думаю, что никогда и никого не смогу сделать счастливым, – скорбно добавил он.

– Ну, а миссис Раннальдини в «Сегодня» выглядела весьма похорошевшей и бодрой, – сказал Мередит, заметив, что покрасневшие глаза Лизандера то и дело упираются в дверь.

– А она не собиралась прийти, нет?

– Да вот только что Гермиона с Бобом прибыли, – заметил Мередит. – И мадам не прохаживалась бы тут с грацией гризли, если бы не ожидался Раннальдини.

– Господи, холодно-то как, – поежился Лизандер. – Неудивительно, что Рэчел не заботится о ледниках.

– А вот и влюбленные, – объявил Мередит, когда рука об руку вошли Ларри с дрожащей Мериголд. – Где-то еще в наши дни найдешь местечко выпить на халяву. Это так же печально, как и видеть объявление «НА ПРОДАЖУ» при въезде в «Парадайз-Грандж». Твой друг Ферди уже оформляет коттедж. Хотя покупатель наверняка захочет переделать его. Пойду-ка я лучше позвоню Ферди.

Лизандер не прочь был поговорить с Ферди. Он ужасно скучал по нему, но никак не мог набраться мужества позвонить и извиниться. О Господи, вот и Гермиона.

– Хелло, Мария, – сказал Гай, поворачиваясь спиной к восхищенному кружку лондонских друзей, чтобы поприветствовать ее.

– Хелло, Иосиф, – капризно ответила Гермиона. – Я только что рассказывала «Индепендент» обо Мне и Моем Коте.

– Какое совпадение, – засмеялся Гай. – А я только что давал длинное интервью «Гардиан» обо Мне и Моем Рабочем Месте.

– Я собираюсь бросить Гая, – прошипела Джорджия Мериголд. – После спектакля он стал таким высокомерным. Посмотри, как он выделывается перед этими скучными друзьями Рэчел.

– Да нет, он очарователен, – запротестовала Мериголд. – Как Флора?

– По-прежнему в отчаянии. Ой, Мериголд, ведь я же решила, что в Новом году буду присматривать за ней и займусь нашим браком. Но накануне Рождества все пошло прахом, когда Гай начал утверждать, что маленькую любовную записку в викторианском стиле он хранит на своем столе из-за орнамента рамки.

– А я решила в Новом году не жаловаться на отсутствие денег, – вздохнула Мериголд. – Но мальчикам нравится та школа, в которую они ходили. И теперь каждый раз, как я вижу болтающееся на «Парадайз-Грандж» объявление «НА ПРОДАЖУ», не могу удержаться от слез.

– Не могу понять, почему вы устроили такой переполох, Мериголд, – Гермиона, на которой была накинута подаренная ей Раннальдини на Рождество норка, не замечая взглядов «зеленых» друзей Рэчел, втиснулась между ними. – Ты же постоянно рассказывала мне, как блаженно счастливы вы были с Ларри, когда были бедными. А вы думаете, мне просто каждый день пересматривать свои контракты? Ларри мог бы и предупредить нас, что собирается обанкротиться.

– Если бы вы с Раннальдини не выцарапывали из него огромные авансы на самолеты да на десятизвездочные отели, этого бы никогда не случилось, – яростно ответила Мериголд.

– Ой, ну какие эмоции, – вздохнула Гермиона и обернулась к Джорджии: – Я должна сказать тебе, что Гай прекрасный мужчина, такой внимательный и заботливый.

– Точно, он частенько поддерживает твою задницу, это было видно по видео, – проворчала Джорджия.

С горячим яблочным пуншем было покончено, когда появилась Рэчел, сгибаясь под тяжестью огромного блюда с рисовой запеканкой и овощами. Все мужья, кроме Гая, который боялся Джорджии, вскочили, чтобы предложить помощь.

Боб успел первым:

– Выглядит здорово. Что это?

– Органический овсяный ризотто, – объяснила Рэчел, – с артишоками и фасолью. Берите тарелку, Мередит.

– Нет, я пока не хочу, – ответствовал Мередит, синий от холода. – Когда представляется случай, – пробормотал он Лизандеру, – умереть от охлаждения или от того, что всю ночь будешь пердеть, как ломовая лошадь, я выбираю первое. Рэчел, а нельзя ли подбросить дровишек?

– А мне так тепло, словно я напилась, – самодовольно произнесла Гермиона. – И вообще я перед выходом приняла горячую ванну.

– Ванны – это расход воды, – заворчала Рэчел, раскладывая рис по тарелкам. – Надо принимать душ или разделять ванну с кем-то еще.

– Я готов разделить с тобой ванну. В любое время, Рэчел, – пошутил Гай, награжденный мрачным взглядом Джорджии. – Однако же как нас здесь много набилось.

– О, людям так надоело готовить во время Рождества, что они пойдут куда угодно, где их покормят, – бездумно сказала Гермиона.

Очарованный красотой Лизандера, один из лондонских приятелей приблизился, чтобы погладить Джека.

– Я полагаю, он у вас охотится на лис.

– Нет, только пачкает все своими грязными лапами да раскапывает детские площадки, – ответил Мередит. – Ну, ну, Лизандер, этого может и не случиться.

– Этого-то я и боюсь, – скорбно произнес Лизандер.

– А вообще-то я собираюсь сделать налет на буфет с выпивкой, – Мередит понизил голос. – Как Капитан Органической Овсянки, я могу помереть в любое время. Так что займите-ка нашу хозяйку.

Но Лизандера уже не беспокоило, что Мередит украдкой исчез, потому что появился Раннальдини. Он выглядел похоронно и агрессивно-злобно в черной рубашке, подчеркивающей хищность его глаз, брюках из рубчатого плиса и огромной, чуть не до пола, шубе из волчьих шкур, кажущейся продолжением его волос. И, как волк, входящий в загон для овец, он притянул к себе внимание всех присутствующих. «Ой, скорей бы все ушли, – подумала Рэчел, – и тогда мы займемся любовью перед камином».

Раннальдини кивнул Гермионе и Бобу, затем, пробежав глазами по длинным лицам приятелей из Лондона, не нашел для себя ничего интересного.

– Где же твоя лучшая половина, Раннальдини? – спросил Мередит, всовывая бокал с неразбавленным виски в благодарную руку Лизандера.