Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 2

В прошлом за Рупертом числилось побольше любовных побед, чем за Доном Джиованни. Пресса, весьма скептически воспринимая его явную верность Тегти, была озабочена тем, чтобы все-таки застукать его. «Скорпион» дал задание двум репортерам тащиться за ним днем и ночью. Их последняя раскопка была сделана четыре с половиной года назад, когда темпераментная Пердита Маклеод, лучший среди женщин Англии игрок в поло, оказалась дочерью Руперта. После страстного сопротивления вначале, Руперт постепенно признал ее своим ребенком и оказал значительную эмоциональную и финансовую поддержку. С тех пор другого «отцовства» не обнаруживалось и за ним следили с осторожностью, понимая, что Руперт достаточно богат, чтобы преследовать судебным порядком глупца, переступившего черту.

Но расследование «Дейли Экспресс» по поводу выкидыша Тегти вновь оживило все домыслы. Кроме потери младенца, которая переживалась им так же тяжело, как и Тегти, Руперт провел сокрушительный год. Даже процветающих владельцев-тренеров задел спад. Годовалые жеребцы Руперта уже не оценивались автоматически в шестизначные цифры. Впервые он брался и за неперспективных лошадей, если их владельцы были достаточно богаты, чтобы платить за них. То есть сегодняшнее потихоньку убивало прошлое. Как один из директоров-основателей компании «Венчурер телевижн» он должен был бы прикрыть ее, но рекламные материалы уже были набраны, и он был вынужден лгать сотрудникам.

И теперь ожидать радости он мог только от своих троих детей. Но Маркус, обучавшийся в «Багли-холле» с Флорой, был слабаком, чьи амбиции подхлестывались только его матерью, первой женой Руперта, он собирался стать концертным пианистом. Табита, которой Руперт восхищался чуть ли не до кровосмешения, вдруг обернулась выродком, оспаривающим любое решение или позицию отца, а в четырнадцать лет вдруг безумно влюбилась в его тракториста. Увезенная от искушения в Монто, она так себя повела, что Руперт в гневе отправил ее домой к матери. И, наконец, Пердита, у которой с Рупертом были неустойчивые отношения – ее мог сдерживать только ее муж Люк, – добавила последнюю каплю, которая оказалась тяжелее лома.

Его жена Тегти, довольно юная, так что вполне могла бы быть и его четвертым ребенком, обожала его и хотела от него детей. После выкидыша в первые годы супружества, когда ей сообщили, что она не сможет иметь детей, Тегти предприняла несколько безуспешных попыток зачать ребенка в пробирке. Наконец, когда она добилась таким образом, ко всеобщей радости, беременности, в августе, через четыре месяца, произошел ужасный и необъяснимый выкидыш.

И ничто в мире уже не могло вернуть младенца. Пытаясь избавить Руперта от мучительной мысли, что это он, должно быть, приносит Тегги несчастья, Джеймс Бенсон, бывший и семейным врачом Руперта, посоветовал ему увезти Тегги куда-нибудь на каникулы.

– А потом поезжайте в Южную Америку или в Техас, а может, и в Румынию и усыновите. Да у вас будет куча детей, только махните чековой книжкой.

Устав от бесчисленных бессонных ночей, проведенных в тревоге за Тегги, Руперт и сам отчаянно нуждался в отдыхе. Он всю жизнь мчался как на лыжах, он всегда получал заряд от гор, и Тегги должна будет загореть и набраться сил.

Но тут последовал саботаж со стороны Пердиты, позвонившей Тегги из Палм-Бич; она специально выбрала момент перед Рождеством, когда Руперт был в Ирландии. Объявив, что пора ему и Тегги познакомиться с внуком, она спросила, не возьмут ли они его с собой на две недели, пока она и Люк слетают в Кению на игры в поло.

– Для нас это вопрос жизни и смерти, Тегги, – упрашивала она. – Мы уже все оплатили. Мы с Люком заложили все наше имущество, чтобы сохранить конюшню и пони. В Америке спад страшнее, чем у вас. В общем, нам нужно вместе провести какое-то время.

Мягкая, добрая Тегги, конечно, согласилась, и Руперт, вернувшись из Ирландии, обнаружил Эдди, совершенно американского, обворожительного, но такого же самолюбивого, как и дед, мальчишку, который, не переставая, спрашивал, когда вернутся мамочка и папочка. Взбешенный тем, что Пердита навесила на Тегги ребенка, когда та только что потеряла собственного, Руперт тут же нанял француженку присматривать за Эдди. Но упрямо и без скандалов Тегги настояла, что будет сама ухаживать за ним, и действительно поднималась к нему ночью, когда он вдруг начинал плакать, и даже позволяла спать с ними в одной постели, так что каникул почти не было, а уж секса и подавно.

Он взял Эдди кататься на лыжах, чтобы дать Тегги передышку, но маленький паразит, вставший на лыжи еще до того, как научился ползать, обгонял Руперта на целый склон, а теперь еще и представил его дедушкой перед всей мировой прессой – или, как сам называл ее Руперт, – Индустрией Неправильно Истолкованных Слов.

На самом-то деле Руперту понравился внук. Он понимал, что ему неприятно само слово «дедушка» и то, что все вокруг только и сплетничают о том, что ему было всего лишь восемнадцать, когда он зачал Пердиту. Но на данный момент он ощущал себя и недостаточным дедушкой, и отцом, и мужем, и тренером, особенно рядом со страдающим мистером Пандопулосом.

Больше же всего Руперт презирал себя за то, что именно на голову Тегти обрушился его внук, сломавший им отдых. В этот вечер она выглядела исключительно очаровательно в розовой ангорке и в строгой прямой черной юбке, показывающей более прекрасные ноги, чем у любого жеребенка. Руперт уже собирался взять ее за руку и сказать, что любит ее и злится только на самого себя, когда заметил пару за соседним столиком. Простенькую девчушку, чья розовая мордашка здорово контрастировала с ее ярким лыжным костюмом, и очаровательного, прекрасно выглядящего парня, который бесстыдно таращился на них. Руперт и сам мог восхищаться представителями собственного пола, но парень не был похож на гея, и, значит, он смотрел на Тегги, которую бы неприятно удивило, что за нею волочится какой-то кобель.

Пять минут спустя, когда Китти ушла наверх, чтобы почитать детям Раннальдини сказку на ночь, Лизандер заплатил по счету. Ради Артура он должен это сделать. С трясущимися коленями и пересохшим ртом, не замечая, с каким аппетитом женщины поглядывают на него, он двинулся к своему кумиру. Глядя на черты, словно вырубленные стамеской, и на глаза цвета ляпис-лазури, он захотел преподнести Руперту какой-нибудь удивительный подарок, упасть на колени и поцеловать ему руку. Вместо этого он пробормотал:

– Извините, я надеюсь, вы не будете возражать, если я присяду?

– Если вы журналист, то проваливайте, – проворчал Руперт.

– О нет, нет, нет, вовсе нет. Мое имя Лизандер Хоукли.

Глаза Руперта сузились, словно он вспоминал.

– Вообще-то я живу в Парадайзе, – продолжал Лизандер. Я надеялся встретиться с вами в «Валгалле» на традиционном представлении.

Руперт глянул чуть более дружески.

– Мы уже собрались уходить, – сказала Тегги, чувствуя неподдельную жалость к бедному парню. – Ну присядьте на минутку и расскажите нам о представлении.

Она почувствовала, как Руперт под столом тронул ее лодыжку.

– Спасибо.

Лизандер рассиялся Тегги и чуть не сбил кувшин с водой, стараясь выглядеть спокойным.

– Я наблюдал за дочкой Джорджии Магуайр, как ее вытошнило в трубу в «Багли-холле», а затем, как она разъяренно перечисляла любовниц Раннальдини, – легко сказал Руперт. – Роберто Раннальдини живуч как кошка. Камерон сказала, что это было чертовски забавно.

– Только не для Китти, – быстро вставил Лизандер.

– Китти?

– Жена Раннальдини, – с гордостью сказал Лизандер. – Она только что была со мной.

– А.

Что-то стало проясняться. Это, должно быть, тот парень, от которого Камерон была без ума. «Вы должны его нанять, Руперт. Он сногсшибателен».

– Какую же роль вы играли? – спросила Тегги, чувствуя, что настроение Руперта ухудшается.

– О, я только разбирал по листкам сценарий, но моя лошадь, Артур, везла Третьего Царя. Он в самом деле выглядел здорово в этой роли, но это так, побочная работа. Как раз об Артуре-то я и хотел поговорить с вами.

И он прямо и открыто посмотрел на Руперта.

Через пять минут он понял, что Руперт зевает и барабанит пальцами по столу.

– Извините. Я слишком разговорился.

– Не буду спорить.

– Но он действительно мило рассказывал, – отметила Тегги, страдая, что Руперт был таким гадким.

Успокоенный, Лизандер обернулся к ней. Господи, какая же она милая – с копной темных волос, мягким розовым ртом и добрыми серебристо-серыми глазами на ласковом, застенчивом лице.

– Вы выглядите гораздо симпатичнее, чем на фотографии в «Экспресс», – заикнулся он. – А мы видели вашего маленького мальчика. Он восхитителен. Он катается как американец, а похож на вас.

– Странно, – холодно произнес Руперт, – поскольку он не имеет никакого отношения к Тег. Это мой внук.

«Вот брякнул-то», – подумал Лизандер.

– Я знаю, это звучит глупо, – забормотал он, – но вы не выглядите таким старым, чтобы быть дедушкой.

«Маленький ублюдок, – усмехнулся про себя Руперт, – он еще и снисходителен ко мне».

– Ну да, не правда ли?

Тегги положила руку на плечо Руперта, сжав его.

– Родители Эдди играют в Кении в поло, так что мы несколько дней присматриваем за ним. Хорошая практика, поскольку вскоре мы собираемся усыновить ребенка из Южной Америки.

Руперт наливался грозой. Ему не понравилось, что Тегги пустилась в обсуждение их личной жизни. Этот парень просто-напросто может быть засланным «Скорпионом».

– Я встречал Рождество в Южной Америке. В Бразилии, – рассказывал Лизандер Тегги. – В невероятном доме, с бассейном и полем для поло, выходившим одним краем к океану, а другим – к горам. Однажды вечером мы выпивали на террасе и я указал на гору, усеянную звездочками. Джина, моя хозяйка, только посмеялась. «Эти звездочки всего лишь огоньки в окнах хибарок бедняков, – сказала она. – Только не будем обсуждать тему богатства».

– Да, это действительно печальная история, – сказала Тегги.

– Ну разве нет? И я подумал, какого черта я делаю там?

Руперт подчеркнуто зевнул:

– Можно задать тот же самый вопрос.

– Руперт! – укорила его Тегти. Вспыхнув, Лизандер вскочил на ноги.

– Я искренне извиняюсь.

И тут до Руперта дошло. Это же, должно быть, тот самый малый, с помощью которого жены Парадаиза пускают пыль в глаза. Так, значит, не зря он волновался, что Тегги может увлечься им.

– Так вы катаетесь на лыжах? – спросил он Лизандера.

– Да. Хотя немного вышел из формы.

– Я возьму тебя завтра с собой на скоростной спуск, если хочешь. Спустимся к Шат де Фантом, Шат д'Анфар, по Дьявольскому спуску, – там их куча. Внизу сможем пообедать и поговорить об Артуре.

– Вы по-настоящему добры.

– Ну так стартуем в половине десятого.

47

Лизандер поднялся в свою комнату, и на него обрушились телефонные звонки. Он не стал разговаривать с Джорджией, поскольку все еще был зол на нее. Следующей была Мериголд с упреками, что он торчит в Монто.

– Раннальдини уже вернулся в Англию. Так что он не нуждается в поддразнивании. Нам надо поговорить, Лизандер.

Но он тоже отключился.

Ферди говорил с еще большей укоризной:

– Какого черта ты не в Бразилии? Только что звонила Джина. Твоя забастовка ее взбесила. И Марта звонила. Помнишь Марту, твое первое успешное дело? Ей нужен Освежающий Курс, поскольку Элмер вновь сбился с истинного пути. Так что после Бразилии можешь отправиться во Флориду. Джина говорит, что там куча великолепной работы для тебя. На рождественских вечеринках полно неверных мужей, которые просто нуждаются в возвращении к родному очагу, после того, как ты вернешься от Марты. Вагон денег, парень.

– А меня это не интересует.

– Послушай, мы все-таки партнеры, – сердито сказал Ферди. – Почему это я должен расплачиваться своей задницей за тебя. Я свой кусок отрабатываю. Да где же еще столько заработаешь? Вспомни, в каком бедственном положении ты был в это же время год назад. А с Раннальдини ты и сам не хотел связываться, он все-таки опасный жук, не хочешь же ты, чтобы тебе все ноги переломали. Да и Китти, ну, миленькая, но, откровенно, разве это класс? И уж точно выглядит не слишком ах... Так что не надо ей внушать невозможное.

– Мне наплевать на твое ворчание. И заткнись по поводу Китти.

– Я перезвоню, когда у тебя настроение будет получше.

За окном пошел снег, покрывая белым золотые фонари и светящиеся окна городского сквера, обертывая церковный шпиль хлопковой пряжей. Только сейчас сообразив, что он не спал уже сорок восемь часов и нуждается в ободряющей компании Китти, Лизандер побрел к огромному номеру-люкс президента де Голля, который Раннальдини снял на каникулы. Он нашел ее среди диванных подушек на огромной, обитой темно-зеленым вельветом софе, залитую слезами. Лизандер испугался. Единственный раз он видел Китти плачущей после окончания теннисного турнира, когда она обнаружила, что не беременна. Может, у нее опять месячные? Черт! А он-то рассчитывал оказаться с ней в постели этим вечером. И тут же почувствовал ярость к себе за свой эгоизм.

– О, Лизандер, я такая бестолковая. Лизандер уже собирался обнять ее, когда зазвонил телефон. Раннальдини был в гневе из-за того, что Китти не покинула номер-люкс президента де Голля. Почему после его отъезда она продолжает жить в той же роскоши, которая приличествует только великому маэстро?

– Извини, Раннальдини. Мы сразу же переедем в другой номер.

Лизандер рассердился на смиренность Китти, отошел к двери, ведущей в ванную комнату, и холодно оглядел росистые заросли папоротника. Ступеньки, обитые малиново-розовым вельветом, вели непосредственно в ванну, настолько огромную, что там свободно мог бы поместиться струнный квартет. И этот ублюдок хочет запихать Китти в какую-то вонючую маленькую дыру. Он чуть не схватил другую трубку и не включился в разговор. Но после того, как Китти неистово замотала головой, он на полную громкость включил телевизор – какую-то французскую рок-группу.

– Что там еще за шум? – резко спросил Раннальдини.

– Ничего, это дети, – пробормотала Китти сквозь грохот.

– Они должны быть в постели.

Лизандер так разозлился, что съел всю клубнику из фруктовой вазы и принялся за нектарины.

– Как ты посмел так шуметь? – в ярости произнесла Китти, положив трубку.

Лизандер посмотрел на нее в изумлении:

– Китти, да ты умеешь по-настоящему сердиться! И, словно пуля между глаз, пронеслась мысль: он влюбился в нее.

– Я просто ненавижу, когда ты так хорошо к нему относишься, – пробормотал он.

Вытерев руки о джинсы, он потянул ее к себе.

Несмотря на то что она извивалась, как поросячий хвостик, он поцеловал ее. Было ощущение чистоты и сладости, а ее юная кожа пахла дикой розой, и он продолжал целовать ее до тех пор, пока она не замерла.

– Меня колени не держат.

Он положил ее на зеленую вельветовую софу и вновь начал целовать, изучая ее тело.

Под платьем, промокшим во время купания детей, он обнаружил полную упругую грудь и талию, уже далеко не напоминающую запасную шину.

– О Китти, я без ума от тебя. Извивания начались вновь.

– Ты не должен быть так добр ко мне, – захныкала Китти. – Твое дело – только подразнить Раннальдини и привести меня в форму.

– Раннальдини здесь ни при чем, – оскорбился Лизандер.

Захватив ее лицо ладонями, он заставил ее посмотреть на себя.

– Я это делаю потому, что не могу иначе. Я люблю тебя, Китти. Поэтому я смылся из Бразилии. Я тосковал не по дому, я тосковал по Китти. И отныне я принадлежу тебе.

Затем, глядя на нее со сверхобожанием, он, сцепив пальцы для большей поэтичности, заговорил:

– Ты неотразима, как теплая печь, ты приятна, как печеный картофель, полный масла в воскресную ночь. Так... так... так желанна, как стакан холодной воды посреди ночи после пересоленной ветчины. О, Китти, я не могу сказать ничего умного, но я хочу быть грелкой, которая растопила бы твое замороженное сердце.

– Ох, чтоб мне сдохнуть!

Глядя на него, Китти пыталась бороться со слезами.

– Ведь ты же такой красивый, твое изображение может украшать жакеты, и ты должен быть кумиром для девушек, и уж никак не обращать внимания на такую, как я.

Теперь настала пора Лизандера проявлять выдержку.

– Да зачем они мне. Они же просто хорошенькие. Он, любуясь, провел рукой по ее раскрасневшемуся пухлому маленькому личику:

– А ты прекрасна. И душа у тебя прекрасная, как у Артура.

Понимая, насколько это серьезный комплимент, Китти старалась не расхохотаться.

Приободрившись, Лизандер предположил, что они возьмут курс к Джакузи. Но лицо Китти омрачилось.

– Мы не должны. Я замужем.

– Да не будь смешной, – Лизандер чуть не пустился в перечисление женщин Раннальдини.

– В любом случае это так здорово, целоваться с тобой, – вздохнула Китти. – Я не могла бы остановиться.

– Прекрасная идея.

Он начал расстегивать ее платье, видя ее задумчивость.

– Давай обсудим это за ужином. Иди переодевайся.

Он зевнул:

– Я люблю тебя, Китти.

Но когда она вышла, запоздалая усталость овладела им. Он рухнул на софу и быстро уснул. Полусъеденный гранат упал на пол, по подбородку стекал красный сок.

– Доброй ночи, Принц, – пробормотала Китти, проходившая в школе «Гамлета», закутывая его своим одеялом. Она предвкушала наслаждение наблюдать за ним всю ночь.

На рассвете она с трудом заснула в кресле и была разбужена телефонным звонком.

– Я думал, что Лизандер собирается со мной на спуск, – говорил высокомерно растягивающий слова голос, похожий на голос Раннальдини.

Тот факт, что уже несколько секунд спустя сонный Лизандер взял трубку, не успокоил подозрений Руперта. Лизандер мог те деньги, что платили ему как жиголо Китти, использовать и для ухаживания за Тегги.

– Куда вы собрались? – спросила Китти, запихивая в Лизандера круассаны, намазанные абрикосовым джемом, в то время как он торопливо натягивал желтые лыжные брюки.

– В какое-то местечко, называется то ли Парашют призраков, то ли Смертельный выстрел, не знаю[7]. Буду спускаться так быстро, как смогу. Но все же прожужжу Руперту уши Артуром.

Ночью шел сильный снег, засыпавший вчерашние следы и лыжные трассы и образовавший слой толщиной в пять дюймов на припаркованных машинах и на шляпе генерала Де Голля в городском сквере. Выглянув из окна, Китти увидела, как подъехал темно-голубой •«мерседес» Руперта. Его лицо за стеклом было холодным и мрачным, как и наступивший день. Внезапно Китти испугалась.

– Пожалуйста, будь осторожен, – сказала она, обметая крошки с подбородка Лизандера и подавая ему ленточку для волос.

Три четверти часа спустя, глядя на отвесные скалы, крутые, как шахта лифта, Лизандер думал, за каким чертом он сюда приехал.

Намеренно сидя в вертолете через два сиденья от Лизандера, Руперт не говорил ни слова. Серые облака, тронутые желтым, предвещали дальнейший обильный снегопад. Завывающий буран бросал им в лица чуть ли не стеклянные крошки. Внизу неясно вырисовывались путаные лыжные трассы и селедочные кости елей вдоль долины, а значит, видимость продолжала ухудшаться. Далеко-далеко внизу дома поселка, в одном из которых была дорогая Китти, казались муравьями на снегу. Желтые лыжные доспехи Лизандера были единственным цветным пятном в этом сорочьем колорите. Узкие глаза Руперта за черными очками никак нельзя было назвать дружелюбными.

– О'кей? – спросил он Лизандера.

Лизандер кивнул, хотя зубы у него стучали, и не столько от холода, сколько от страха.

– Я пойду впереди – и Руперт рванулся, засвистев вниз, в долину, как падающий метеор, спрятанный за повисшим шлейфом снега.

– Я люблю тебя, Китти, – заорал Лизандер среди летящих снежных хлопьев. – Дорогой Боже, пусть я вернусь к ней невредимым.

И сорвался с места, следуя за Рупертом, пригнувшись низко, как жокей, яростно работая палками, пытаясь вспомнить былое мастерство и попасть в ритм.

Через несколько секунд, когда Лизандер промчался мимо него, Руперт понял, что соперник будет повыше его классом. Катавшийся когда-то чуть ли не на олимпийском уровне, ныне Руперт на двадцать лет постарел, потерял юношескую гибкость, крепость и реакцию. Все силы он прикладывал к тому, чтоб хотя бы не упасть, и в то же время ему казалось, что деревья приближаются очень быстро, а расщелины внизу принимают угрожающие очертания. Только нечеловеческим напряжением всех мускулов удерживался он от того, чтобы не разбиться насмерть. Войдя в раж от спуска, Лизандер начинал получать удовольствие от своего послушного тела и, как щенок, прыгающий среди высокого ячменя, совершил ряд длинных прыжков, каждый раз приземляясь все четче. Набрав слишком большую скорость перед остановкой, он все же потерял лыжу и финишировал на одной, чуть не влетев в бар, расположенный на трех четвертях спуска с горы.

Он подождал, пока прибудет Руперт, с раскрасневшимися щеками, протирая руками очки.

– Господи, да ведь это было опасно, – нервно посмеиваясь, признался он. – Я думал, что ветер разнесет меня в клочья. Слава Богу, мы целы. Я угощаю виски.

Руперт был зол на себя. Ведь он же мог больше никогда не увидеть Тегги, детей и собак – и только потому, что захотелось посмотреть, как теряет от страха свои желтые портки этот маленький трахатель.

– Вы что, сейчас спустились по Долине призраков? – недоверчиво спросил бармен, ставя между ними вазу с сухими крендельками, присыпанными солью. – Вот сумасшедшие англичане! Вы хоть знаете, почему она так называется?

Лизандер помотал головой:

– Потому что здесь погибло слишком много народу. И по ночам их призраки скатываются на лыжах с горы. Местные сюда и близко не подходят.

Солнце к тому времени разогрелось, и теперь тающий снег выглядел на елях, как мыльная пена. Руперт вцепился в стакан виски, чтобы спрятать дрожь в руках. А этот парень был прекрасно томен, и его смятые каштановые кудри, большой великолепный рот в белой помаде и бесконечные ноги, возлежащие сейчас на столе, только увеличивали антипатию и ревность Руперта.

Не понимая, почему Руперт даже менее дружелюбен, чем рассерженная змея с похмелья, и желая его как-то умиротворить, Лизандер сказал:

– Я думаю, что Тегги, то есть миссис Кемпбелл-Блэк, действительно красавица.

– Чего никак не скажешь о миссис Раннальдини.

Стараясь не заводиться, Лизандер уставился в стакан. Ошибочно приняв молчание за пассивность, Руперт разболтался:

– Ваш отель просто битком набит этими прихлебателями-жиголо. Но ты-то, я уверен, мог бы найти себе что-нибудь посимпатичнее для оплаты своих счетов, чем эта корова. Я понимаю, что сейчас спад, и ты занимаешься тем, чем можешь.

Осушив свой стакан, Руперт сделал знак бармену и добавил, обращаясь к Лизандеру:

– Ну ладно, вам-то все равно. Но я удивляюсь, как Раннальдини, – Руперт все больше растягивал язвительные слова, – женился на этой дурочке. Может, ее лицо стоило бы защемить дверью лифта? Не удивительно, что ночью он к ней не заходит. И дело, наверное, не в том, что у него нет вкуса.

В следующий момент Руперт обнаружил себя на полу бара.

– Еще только скажи что-нибудь подобное о Китти, – завопил Лизандер. – Она самая прекрасная, милая и славная женщина из всех, которых я встречал.

Пока Руперт ощупывал челюсть и размышлял, не выкинуть ли Лизандера из окна в пропасть, он сообразил, что вряд ли тот будет ухлестывать за Тегти, если так вступился за Китти.

После этого события Руперт и Лизандер, спустившись с горы, немало выпили, и Руперт признал, что должен быть настоящим дедушкой и ограничить влияние Тегги.

– Я понимаю, что украл ее юность, но ненавижу, когда на нее смотрит мужчина. Этим утром я хотел убить тебя.

– Да все в порядке, – сказал Лизандер. – Я бы тоже убил тебя, если бы ты продолжал нести эту сучью чушь о Китти или попытался бы отбить ее у меня. Ты действительно думал, что я положил глаз на Тегги?

– Да ведь ты же весь вечер таращился на нее.

– Да я на тебя таращился, – Лизандер вспыхнул от возмущения. – Я же всегда боготворил тебя, даже больше, чем Утенка Дональда. Гляди, что Китти сделала для меня.

Он с гордостью расстегнул костюм, под которым был свитер.

– Ну а возвращаясь к тебе: у моих родителей доходило до ссоры, когда отец, считая меня маленьким, не позволял в полночь смотреть по телевизору, как ты выигрывал в Колумбии.

– А сколько же тебе было?

– Семь лет.

– Ничего себе, спасибо, – скривился Руперт. Взяв с Руперта клятву, что тот не проболтается, Лизандер объяснил по секрету, что заработал уже прилично, заставляя мужей ревновать по хитроумному плану Ферди.

– Но сейчас, когда я влюбился в Китти, мне нужна приличная работа, чтобы я мог содержать ее.

– Но ты мог бы поработать в «Венчурер», – сказал Руперт. – Все, что от тебя требуется, – читать машинально, что уже написано для тебя.

Лизандер помотал головой.

– Ты действительно добр, но я к этому совершенно не способен. У меня все утро уходит на то, чтобы прочитать о забегах в «Сан» или объявления «НЕ БЕСПОКОИТЬ» на дверях спален в отеле.

Руперт был тронут. У Тегги с чтением тоже были трудности, и он знал, сколько она приложила усилий, чтобы преодолеть это.

– Чего я хочу по-настоящему, так это работать с лошадьми, – продолжал Лизандер. – Я собираюсь поставить Артура в строй и не один раз наделать шуму в Ратминстере.

– Но там собирается выиграть Гордец Пенскомба, – сообщил Руперт. – Артур был хорошей лошадкой, я помню его победы в Ирландии.

– Да ему болельщики до сих пор присылают письма и плитки «Твикса».

Солнце уже садилось, когда Руперт подвез Лизандера к отелю «Версаль». В следующий момент к нему уже бросилась Китти, голубая от холода и чуть ли не в истерике от тревоги за него. Он схватил ее и понес по заледенелому тротуару на руках.

– Я так беспокоилась. Тебя так долго не было. Я подумала, что тебя могут убить. В этой Долине призраков уже тысячи людей погибли.

И она целовала его снова и снова.

– Я боялась, что Руперт нарочно завез тебя туда.

– Нет, нет, он был прекрасен, прямо как ты. Восхищенный ее реакцией, Лизандер протащил Китти через вращающуюся дверь, целуя и целуя, до тех пор пока портье, администраторы и все эти очаровательные люди, толкущиеся вокруг столов, не прекратили болтовню и выпивку и не устроили им овацию.

– Ой, мне же нужно позвонить.

Не обращая ни на что внимания, Лизандер повел ее к лифту.

– Я не хотел тебя пугать. А теперь пойдем и проверим эту Джакуцци, пока я не размяк.

«Вмире, где все кажется нереальным, В мире, где нам не дано чувствовать, Я нашел тебя, я нашел тебя», – немелодично пел Лизандер, намыливая груди Китти, мягко колышащиеся под восемнадцатью дюймами теплой, ароматизированной, вспененной воды. Поначалу она очень смущалась, потому что Раннальдини выбрил ей лобковые волосы.

– Ведь здесь он спал только со мной, – призналась она. – Потому что отец нашей прислуги работает в «Ле Монд», и он не хотел рисковать.

Лизандер сдержал свой гнев и сказал, что, очевидно, Раннальдини по привычке выщипывал тропинку к заветным местам. А Китти подумала, что Рэчел, наверно, не одобрила бы такую вырубку растительности, рассмеялась и почувствовала себя лучше. Глядя в запотевшие зеркала вдоль стен, она первый раз в жизни почувствовала все великолепие жизни и опустила руку под воду.

– Ох не стоит, ведь я же должен отмякнуть, – признался Лизандер, когда его негнущийся член показался над поверхностью.

– Похоже на перископ, – сказала Китти, поглаживая его.

– Ищет цель. Пойдем.

Поднявшись из воды, он внес ее, всю в стекающих каплях, в соседнюю комнату и промочил насквозь розовый ситец, когда нежно укладывал ее на покрывало огромной четырехспальной кровати.

Они не побеспокоились сдвинуть занавески. За окном на снег ложились голубовато-зеленые тени, сияли звезды в ясной морозной ночи. Окружающие молчащие горы, казалось, охраняют их.

– Я люблю тебя, – пробормотал Лизандер, поглаживая ее розовое, застывшее в экстазе тело. Затем приподнялся, раздвинул ее бедра и вошел внутрь.

– А-а-а-ах, о-о-о, блаженство. Словно мягкие, розовые пальчики доярки щиплют меня. Ох помоги, – взмолился он. – Я никогда не могу сдержаться, если кто-то мне нравится, а тебя я хочу как никого. О Господи, помоги, извини, Китти, дорогая.

Китти подумала, что разница между Раннальдини и Лизандером в том, что Раннальдини хоть и мог с ней играть часами, не кончая, но она чувствовала, что он подобен пианисту, оттачивающему свою технику перед большим концертом, который будет дан не ей. А с Лизандером же она чувствовала себя так, словно для него это был самый лучший случай за всю его практику.

– О Китти, – эхом отозвался он ее мыслям. – Я так много трахался в своей жизни, но сейчас – первый раз с любовью. Ну а теперь моя очередь доставить тебе наслаждение. Но только обещай мне точно говорить, что тебе нравится.

Затем, видя ее смущение, он сказал:

– Я мечтал, когда вырасту, стать каменщиком, – и скрючился от хохота, так что и она присоединилась к нему и начала расслабляться.

А когда все кончилось, она искренне призналась:

– Это было совершенно волшебно, Лизандер.

– Ну и давай потом займемся галопом, – сказал он, целуя ее. – Но если ты не хочешь умереть от ревматизма, нам лучше спать в разных постелях. Ну а сейчас я схожу пописать.

Он вышел нетвердой походкой, пошатываясь от любви. Пять минут спустя Китти рассмотрела в ванной, что Лизандер, взяв отвратительную розовую губную помаду, подаренную ей Сесилией, изобразил каракулями на зеркале: «КИТТИ ДЛЯ ЖИЗНИ, А НЕ ДЛЯ РОЖДЕСТВА».