При таком распорядке индейцы имели возможность прочесать все русло, тщательно осматривая каждое место, где могла бы скрываться лодка. Гонцы, находившиеся в непрестанном движении, поддерживали связь между отдельными поисковыми группами, которые, таким образом, все время были в курсе дела. Быстрокрылый, притворившись таким гонцом, поддерживал связь между несколькими облюбованными им отрядами и передавал тем вымышленные приказания, главной целью которых было направлять индейцев и далее по ложному следу. В итоге они за полтора дня спустились на шестьдесят миль вниз, следуя всем извилинам течения. Тут Быстрокрылый повернулся к ним спиной и пошел в обратном направлении — к своим друзьям. О Питере ему ничего не было известно. Сам он загадочного вождя не встречал и от других никаких сведений о нем не имел.

Поднимаясь вверх по течению Каламазу, Быстрокрылый встретил нескольких индейцев. Одни из них являлись гонцами, каким был, вернее за какого выдавал себя, Быстрокрылый, другие — следопытами, рыскавшими в поисках беглецов. Обвести их вокруг пальца не составило для Быстрокрылого никакого труда. Никто из них не принадлежал к людям из племени Вороньего Пера, он всем им был незнаком. Не догадываясь о его истинной сущности, они без тени недоверия выслушивали сообщаемую им информацию и с готовностью подчинялись передаваемым им «приказаниям». И Быстрокрылый Голубь исхитрился отвлечь внимание всех следопытов от реки — есть, мол, основания полагать, что беглецы покинули ее берега, — и направить их в глубь суши, якобы во исполнение приказания Медвежьего Окорока. Успех превзошел все его ожидания — столько врагов и наблюдателей отошли его стараниями на порядочное расстояние от Каламазу. И все же это были далеко не все: многих из тех, кто шел впереди отряда, позади него или на некотором расстоянии, Быстрокрылый, запомнивший их и рассчитывавший встретиться с ними, так и не увидел, а значит, не мог ввести в заблуждение. О чем говорить — индейцев было так много, а белых так мало, что по всему пути следования бледнолицых можно было бы расставить молодых воинов, любой отряд которых справился бы с двумя мужчинами и с таким же числом женщин.

Поведав о своих подвигах, Быстрокрылый Голубь изложил предлагаемый им план дальнейших действий. Он считал целесообразным погрузиться сегодня же ночью в каноэ и начать сплавляться вниз по реке, то есть прямо в руки врагов! Это звучало дико, но иного выхода вроде бы не было. Переход через полуостров, образуемый рекой и ручьем, не осилили бы женщины, да и оставшиеся после него следы были бы наверняка обнаружены индейцами. Тому, кто не знаком с этим народом и его обычаями, трудно себе представить, что прохождение такой маленькой компании по бескрайней территории не пройдет мимо внимания этих людей. Тем не менее это так. Кто не имел дела с американским индейцем и не понимает, насколько этот дикарь прозорлив и бдителен, может нам возразить, что рассмотреть и правильно истолковать стершиеся за несколько дней отпечатки ног на земле так же трудно, как проследить путь корабля на океанских просторах по кильватерной струе его. И все же факт остается фактом, и уж кому-кому, а чиппева он был прекрасно известен. Известно ему было и то, что сейчас, когда англичане взяли Детройт, вся область по пути в Огайо — а именно туда, естественно, направят свои стопы беглецы — в самое ближайшее время станет ареной боевых действий, а следовательно, и центром притяжения для обитающих в этом районе воинов. Ввиду этих обстоятельств Быстрокрылый советовал бежать водным путем. Выслушав доводы индейца, Бурдон погрузился в раздумья, но вскоре согласился с их разумностью и энергично принялся за выполнение предложенного чиппева плана, тем более что в душе бортника еще тлело недоверие к Питеру и желание обойтись без него.

Первым делом следовало загрузить лодки. За день наши герои уложили все свое имущество и покончили со всеми необходимыми приготовлениями, чтобы с наступлением темноты пуститься в путь. Все были рады тронуться с места, хотя отлично понимали, какому они подвергаются риску. Когда каноэ выплывали из их убежища на открытую гладь реки, у женщин, сидевших каждая со своим мужем, сердце, казалось, от волнения выпрыгнет из груди. Быстрокрылый пошел первым, гребя медленными, но сильными движениями и стараясь держаться как можно ближе к берегу. Благодаря этой предосторожности каноэ нельзя было заметить ни с ближнего берега — разве что стоя вплотную к воде, — ни с противоположного, такой густой завесой окутала их тень. Двигаясь подобным манером, они благополучно миновали место, где недавно стоял дом бортника, и окружавшие его дубравы, типичные для прогалин. Чем дальше вниз, тем ниже становились берега, но их на протяжении почти всего пути покрывал густой лес, служивший путникам надежной защитой, тем более что эти непроходимые чащи сплошь да рядом произрастали на болотах, куда очень не любят заходить следопыты

Около полуночи каноэ достигли первых порогов. Не меньше часа потребовалось на то, чтобы сначала разгрузить, а затем снова нагрузить лодки и пройти пороги. После завершения этой операции мужчины опять взялись за весла: надо было успеть выгрести к удобному для дневки месту до наступления рассвета. Им это удалось, и спустя некоторое время они пристали к земле.

Тут выяснилось, что Быстрокрылый Голубь на сей раз в качестве дневного пристанища выбрал очередное болото, по которому причудливо извивалась Каламазу. Темное, мрачное, почти недоступное со стороны суши, оно на первый взгляд производило отталкивающее впечатление. Женщинам, скорее всего, и вовсе не захотелось бы прятаться в таком месте. Но чиппева нашел способ обойти природные недостатки равнинной местности. В нескольких местах река, глубоко врезаясь в берег, образовала множество маленьких заливчиков. Чиппева выбрал самый большой из них и завел в него свое каноэ, его примеру последовали остальные. Все единодушно сошлись на том, что это убежище по своей надежности, возможно, даже превосходит предыдущее.

Быстрокрылый посадил свою легкую лодку на мель, вытащил ее на берег и объявил, что здесь они проведут день. После непрерывной восьмичасовой гребли и мучительных волнений все с удовольствием ступили на твердую землю, которая обещала им покой и безопасность. Несмотря на пороги и обносы, встречавшиеся на пути их следования, беглецы, по подсчетам Бурдона, проделали за одну ночь не меньше тридцати миль. Это был существенный рывок вперед, оставшийся, по всей видимости, незамеченным для врагов. Удовлетворенный этим результатом, чиппева, закрепив свое каноэ, зажег трубку и с довольным, спокойным видом уселся покурить.

— Так ты полагаешь, Быстрокрылый Голубь, что днем нам здесь ничто не угрожает? — поинтересовался Бурдон, приближаясь к поваленному дереву, на котором восседал индеец.

— Да уж, потаватоми сюда не приходить. Сыро, слишком сыро. Потаватоми не любят, когда сыро. Здесь нет ни гуся, ни утки, потаватоми любят сухой край, как скво. Хороший твой табачок, Бурдон, надеюсь, для друга еще найдется.

— Хватит для всех, Быстрокрылый Голубь, а для тебя и подавно. Теперь скажи мне — что ты намерен делать дальше и где мы проведем завтрашний день?

— Все как сегодня. На Кекаламазуnote 157, Бурдон, полно болот. Загонять каноэ в болото, это безопасно. Индеи сюда не придут, индеи не любят болото, им болото ни к чему. В устье реки — вот где опасно.

— Я того же мнения, чиппева. Там индеев, верно, тьма-тьмущая, пройти мимо них будет нелегко. Что ты думаешь на этот счет?

— Пройдем ночью. Иначе нельзя. Когда не видно, тогда не видно. Там много перекатов. Перекаты — это хорошо, они нам могут помочь. Вода шумит, каноэ не слышно. Думаю там взять скальп. Потаватоми там будет много, если я скальпа не сниму, плохо это. А вы остановитесь и спрячьтесь получше, а, Бурдон?

Уверенный хладнокровный тон, каким Быстрокрылый Голубь выкладывал бортнику свои ужасные планы, попутно интересуясь и его намерениями, имел то положительное значение, что внес успокоение в смятенную душу бортника: если столь опытный человек, как чиппева, преспокойно рассуждает о том, что он собирается предпринять в ближайшем будущем, значит, опасность не так уж велика. Побеседовав еще немного с индейцем, Бурдон поспешил к Марджери — поделиться с ней своим оптимизмом.

Сестры в это время готовили завтрак. Они обходились без огня, опасаясь, как бы поднимающийся над вершинами деревьев дым не выдал их с головой. Ведь сколько бедолаг были обнаружены в их тайных убежищах из-за предательского дыма! Его можно не только увидеть с большого расстояния, но и определить, что является его источником — костер, когда дым поднимается клубами, или домашний очаг, источающий аккуратные столбики дыма. Их никак не спутаешь с облаками дыма, плывущими над горящей прерией. Наши беглецы настолько боялись разводить огонь, что стряпали только по ночам, тщательно загораживая костер, и тушили его задолго до наступления дня. У них всегда имелось в запасе холодное мясо, а не будь его, они бы прожили на ягодах, а то бы и поголодали: все лучше, чем попасть в плен.

После того как наши путники удовлетворили голод, следующим естественным шагом было подкрепить свои силы сном после трудовой ночи. Быстрокрылый Голубь, покончив с едой, — а ел он, как все индейцы, непомерно много, и хотя поглощал невероятное количество оленины, ничто, казалось, не могло его насытить, — улегся на дно своего каноэ и заснул. Так же поступили и его товарищи, и спустя полчаса после окончания трапезы весь лагерь погрузился в глубокий сон. Часового не выставили, считая это излишним.

Кто тяжело работает, спит крепко. Много часов подряд лагерь пребывал в объятиях Морфея, но стоило Быстрокрылому Голубю пошевелиться — и все немедленно вскочили на ноги. День клонился к вечеру, пора было подумать о еде перед утомительным переходом. Трапеза и все необходимые приготовления к старту были закончены еще до захода солнца, а после него лодки прошли расстояние, представлявшееся безопасным при свете дня, и у выхода из бухточки стали в ожидании темноты. Гребцы воспользовались вынужденной паузой и обсудили предстоящий этой ночью маршрут.

Едва вечер отбросил свои тени на реку и ее окрестности, как беглецы пустились в путь. Ночь выдалась облачная и темная, плыли все время посреди лесов, так что опасаться было почти нечего.

Как и накануне, досадно много времени отнимали стремнины, которые приходилось проходить волоком. К счастью, Бурдону доводилось так часто плавать в верховьях и низовьях реки, что он изучил все ее извилины и неплохо справлялся с ролью лоцмана. Он взял командование на себя, и к полуночи основные препятствия этого маршрута были преодолены.

Едва забрезжил рассвет, как Быстрокрылый Голубь нашел опять же подходящий залив, разумеется опять же среди болота, и компания обосновалась там на дневной отдых. Так миновали благополучно четверо суток — ночи на реке, дни — на болотах. Чиппева с поразительной точностью рассчитал протяженность переходов и требуемое для них время, ни разу не допустив ни малейшей оплошности. Каждое утро они точно в нужное время подходили к месту, пригодному для того, чтобы служить им убежищем; и каждый вечер они к заходу солнца были уже готовы к отплытию. Наконец было пройдено почти все необходимое расстояние, и до устья оставалось часа два гребли. В ночь до этого беглецы заметили на берегу в нескольких местах следы пребывания индейцев, и это понуждало их к повышенной осмотрительности. Особенно после одного случая, когда они были так близки от смертельной опасности, что о нем стоит рассказать.

На участке реки, обрамленной с обеих сторон густыми, как нигде выше, лесами, Быстрокрылый Голубь услышал впереди себя голоса: один индеец просил другого перевезти его на противоположный берег. Отступать было поздно, определить с точностью, близко говорят или далеко — невозможно, и чиппева счел наиболее разумным всем трем лодкам сплотиться и проплыть мимо места, где, вероятно, даже правильнее сказать — наверное, находились враги. Маневр выполнялся с величайшей осторожностью и увенчался успехом, но ведь какому риску они подвергались! Лодкам чудом удалось проскочить незамеченными, хотя в какой-то момент Бурдону показалось, что голоса переговаривающихся индейцев раздаются в ста футах от него. Происшествие заставило беглецов вести себя еще осторожнее: ведь их преследователи должны были пребывать в заблуждении, будто ниже по течению белых нет.

В это утро на берег высадились раньше обычного: до устья Каламазу было рукой подать, но, продолжая путь, каноэ рисковали достигнуть его уже засветло. Этого никак нельзя было допустить, прежде всего потому, что индейцам ни в коем случае не следовало знать, каким курсом они идут. Выяснив, что ускользнувшие от них жертвы находятся на озере Мичиган, вожди могут направить через перешеек сухопутные отряды, а они, достигнув прежде Бурдона районов Сагино, например, или мыса Пойнт-о-Баркnote 158 на озере Гурон и устроив засады у берегов, вблизи которых почти неизбежно должны будут проплыть белые, добьются-таки своего. Поэтому Бурдон считал чрезвычайно важным скрывать от индейцев, в каком направлении они двинутся по озеру, хотя не сомневался, что лодкам дикарей за ними не угнаться. Последние не очень умело управлялись с парусом, бортник же в обращении со своим каноэ из коры достиг такого совершенства, что никакой ветер его не страшил. Бурдона нельзя было назвать моряком в общепринятом значении этого слова, но свое суденышко, его причуды и возможности, он знал досконально и в искусстве управления им не имел себе равного.

На сей раз пришлось высадиться не на болоте — из-за отсутствия такового на нужном расстоянии от устья Каламазу. Для стоянки выбрали участок прогалин, довольно хорошо защищенный деревьями, по которому протекал ручей, впадавший в реку. Он привлек внимание чиппева тем, что каноэ свободно размещались в его русле и имели надежное прикрытие в виде густых зарослей тростника. Таким же удобным убежищем, но уже на берегу, служил молодой подлесок, окруженный могучими ольхами. Эти достоинства решили выбор места для отдыха перед последним рывком к устью реки.

Быстрокрылый Голубь, однако, против своего обыкновения, отказался от отдыха и, покинув общество, отправился на разведку. Некоторое время он шел вверх по ручью, шагая по воде, чтобы не оставлять за собой следов, а затем повернул на запад, в сторону устья реки, и пересек прогалины. Бурдон же с друзьями, как всегда, поели и легли спать и проснулись за несколько часов до наступления темноты.

Пока что их трудноосуществимый замысел удавался как нельзя лучше. Выполняя редкостную по сложности задачу — сплавиться по реке, окруженной врагами, — они достигли не менее редкостного успеха, и все благодаря прозорливости Быстрокрылого Голубя, равносильной инстинкту. Он держал в голове карту Каламазу и ни разу не попал впросак при поисках облюбованной им заранее точки ландшафта. Правда, он еще ребенком исходил прогалины вдоль и поперек, а индеец редко оставляет без внимания те особенности местности, которые когда-нибудь могут оказаться ему полезны.

Марджери теперь преисполнилась надеждами, хотя бортника по-прежнему точил червь сомнений. Она была молода, счастлива, невинна, и ей все представлялось в розовом свете. Он же отдавал себе отчет в том, что именно сейчас наступает самый критический момент их эпопеи. Бурдон слишком хорошо знал, как бдителен американский дикарь, чтобы обманываться относительно угрожающей им опасности. За устьем ведется, разумеется, денно и нощно самое пристальное наблюдение, и, чтобы благополучно миновать вход в озеро, беглецам потребуются не только величайшая смелость и ловкость, но и благоволение Провидения. С его помощью, думал бортник, им, может, и удастся достичь недостижимого, хотя шансов на это очень мало.