— Ах, боюсь, твое средство окажется бесполезным! — воскликнула Кэтрин. — Оно не помогло почтенному Ричарду Барнстейблу, который, наверное, не раз принимал его во время сильных штормов, но попрежнему остается первым кандидатом в сумасшедший дом. Подумай только, Сесилия, этот сумасшедший во время нашего вчерашнего десятиминутного разговора на скалах осмелился предложить мне свою шхуну в качестве убежища!

— Я думаю, что твоя смелость способна вдохновить его на многое, но не мог же он все-таки серьезно сделать тебе такое предложение!

— Справедливости ради следует сказать, что он упоминал о священнике, который освятил бы это безумство, но я считаю, что в самой мысли его была безграничная дерзость. Я никогда этого не забуду, и если прощу ему, то лет через двадцать. Но каково бедняге, должно быть, пришлось потом на его крошечном «Ариэле» среди ужасных волн, которые с такой силой бились ночью о берег! Надеюсь, они излечили его от самоуверенности. Наверное, от захода солнца и до зари на нем не было сухой нитки. Будем считать это наказанием за его дерзость, и, будь уверена, я еще потолкую с ним об этом. Сейчас приготовлю десяток сигналов, чтобы посмеяться над промокшим поклонником.

Довольная своей выдумкой и радостная от тайной надежды, что ее смелое намерение в конце концов увенчается успехом, веселая девушка тряхнула черными локонами и живо разбросала вокруг себя флажки, а затем принялась складывать их в новые сочетания, чтобы подшутить над бедственным положением возлюбленного. Но лицо ее двоюродной сестры при этих словах омрачилось, и, когда она заговорила, в ее голосе звучал упрек:

— Кэтрин, Кэтрин! Как ты можешь забавляться, когда кругом столько опасностей! Разве ты забыла, что нам рассказывала о нынешнем шторме Элис Данскомб? Ведь она говорила о двух кораблях, о фрегате и шхуне, которые с безрассудной отвагой пытались пробиться через мели в шести милях от аббатства, и, если только богу не было угодно явить им милосердие, их гибель почти несомненна! Как можешь ты, зная, кто эти отважные моряки, шутить о буре, столь для них опасной?

Эти увещевания образумили ветреную хохотушку. Она вдруг вспомнила о тяжелом положении друзей и побледнела как смерть, крепко стиснув руки и устремив рассеянный взор на разбросанные вокруг нее в беспорядке яркие шелковые лоскутки. В эту критическую минуту дверь комнаты медленно отворилась, и вошел полковник Говард. Вид его являл забавную смесь сурового негодования и привычного рыцарского уважения к прекрасному полу.

— Прошу простить меня, сударыня, за мое вторжение, — начал он. — Однако, я полагаю, присутствие старика в комнатах его воспитанниц не может быть совсем непозволительным.

Поклонившись, полковник уселся на диван, на другом конце которого раньше сидела его племянница, ибо при его появлении мисс Говард встала и оставалась на ногах до тех пор, пока ее дядя не уселся поудобнее. Бросив самодовольный взгляд на убранство покоев, старик прежним тоном продолжал:

— В этой комнате вполне можно принимать гостей, и я не вижу оснований для того постоянного затворничества, на которое вы сами себя обрекли.

Сесилия с робким удивлением взглянула на дядю и ответила:

— Мы, конечно, весьма обязаны вам за доброту, дорогой сэр, но разве наше затворничество вполне добровольное?

— Что вы хотите этим сказать? Разве не вы хозяйки этого дома? Выбрав эту резиденцию, где долго жили в почете ваши и, разрешите мне добавить, мои предки, я руководствовался не столько фамильной гордостью, которую я, естественно, не могу не испытывать, сколько желанием окружить вас комфортом и счастьем. И моим старым глазам кажется, что у нас нет причин стыдиться принять в этих стенах наших друзей. Стены монастыря Святой Руфи, мисс Говард, не совсем голы, да и тем, кто живет в них, тоже не стыдно показаться на людях.

— В таком случае, отворите двери аббатства, и ваша племянница постарается поддержать гостеприимство хозяина этого дома.

— Вот так, честно и благородно, и должна говорить дочь Гарри Говарда! — воскликнул старый солдат, незаметно для себя подвигаясь ближе к племяннице. — Если бы мой брат вместо морской службы избрал сухопутную, Сесилия, он был бы одним из самых храбрых и доблестных генералов в армии его величества. Бедный Гарри! Он мог бы дожить до сего дня и в эту минуту вел бы победоносные войска своего короля против возмутившихся колонистов. Но он умер, Сесилия, и оставил тебя для продолжения нашего рода и для владения тем малым, что осталось нам в эти смутные времена.

— Мне кажется, дорогой сэр, — сказала Сесилия, взяв его руку и прикоснувшись к ней губами, — у нас нет причин жаловаться на судьбу, сохранившую нам достаточное состояние, как бы горько мы ни сожалели, что нас, способных воспользоваться им, осталось так мало.

— Нет-нет, — тихо и с волнением промолвила Кэтрин, — Элис Данскомб, несомненно, ошиблась. Провидение никогда не осудит отважных людей на столь жестокую участь!

— Элис Данскомб здесь и может искупить свою ошибку, если она действительно ошиблась, — произнес спокойный, приглушенный голос с едва заметным провинциальным акцентом, который на низких нотах был лишен серебристости, придававшей женственную прелесть голосу мисс Говард и мелодичное звучание живым переливам голоса ее кузины.

Неожиданность этого появления заставила всех замолчать. Кэтрин Плауден, которая еще оставалась на ковре в прежней позе, поднялась с колен, и, пока она в минутном замешательстве оглядывалась, щеки ее вновь покрылись ярким румянцем. Женщина, произнесшая приведенные нами слова, твердыми шагами вышла на середину комнаты и, ответив с изысканной вежливостью на низкий поклон полковника Говарда, молча опустилась на другой диван. По ее появлению, по оказанному ей приему и по ее туалету можно было понять, что присутствие ее не было событием необычным и что в этом доме она свой человек. Элис была одета с подчеркнутой простотой, но свидетельствовавший о хорошем вкусе, покрой ее платья возмещал отсутствие украшений. На вид ей было немногим более тридцати лет, однако, судя по одежде, можно было догадаться, что она хотела казаться старше. Ее прекрасные светлые волосы были обвиты темной повязкой, какую носят молоденькие девушки на далеком севере, и только несколько вырвавшихся из-под нее локонов показывали, что их владелица стремится скрыть их природную пышность. Ее лицо уже утратило свежесть первой молодости, но сохранило прежнюю красоту и ясность черт. К этому описанию можно добавить прекрасные синие глаза, несколько крупные зубы ослепительной белизны и правильную лепку лица. Темно-серое шелковое платье удивительно ловко сидело на ее изящной фигуре.

После того как вошедшая села, полковник Говард еще немного помолчал, затем обратился к Кэтрин. Он старался говорить непринужденно, но именно из-за этого его речь звучала еще более чопорно и натянуто:

— Не успели вы, мисс Плауден, призвать мисс Элис, как она уже явилась с намерением и — смею сказать, мисс Элис, — готовностью защитить себя от таких обвинений, какие могут возвести на нее лишь самые жестокие ее враги.

— Я не собираюсь возводить никаких обвинений на мисс Данскомб, — обидчиво возразила Кэтрин. — И не желаю, чтобы меня ссорили с моими друзьями, даже если это делает сам полковник Говард.

— Полковник Говард постарается впредь остерегаться таких промахов, — кланяясь, ответил старик и, церемонно повернувшись к остальным, продолжал: — Как раз, когда вы вошли, мисс Элис, я говорил с племянницей о том, что незачем ей запираться в четырех стенах, подобно самым набожным монахиням, какие жили в этом монастыре. Я говорю ей, что ни ее годы, ни мое состояние, ни ее собственное, — ибо Гарри Говард кое-что оставил своей дочери, — не требуют того, чтобы мы жили так, будто двери всего мира затворены перед нами и будто в аббатство можно проникнуть только через эти старинные окна… Мисс Плауден, я считаю своей обязанностью узнать, для чего лежат здесь в таком изобилии эти странные шелковые лоскутки?

— Я выбираю себе наряд к балу, который вы собираетесь дать, сэр! — быстро ответила Кэтрин с дерзкой улыбкой, исчезнувшей лишь под укоризненным взглядом кузины. — Вы человек со вкусом, полковник Говард, и разбираетесь в дамских туалетах. Скажите, пойдет ли этот ярко-желтый цвет к моему смуглому лицу? Белый с черным также прекрасно гармонируют друг с другом… Розовый, кажется, чудесно отвечает черным глазам? Это будет такой ток, какой пристало бы носить императрице!

Не переставая болтать, молодая девушка проворными пальцами в беспорядке сплела флажки, а потом накинула их себе на голову, подобно украшению, для которого, по ее словам, они были предназначены. Старик был слишком учтив, чтобы противоречить женщине в выборе туалета, а потому вернулся к прежнему разговору, ибо его подозрения, возникшие было при виде этих флажков, были полностью рассеяны находчивостью и ловкостью Кэтрин. Но если полковника Говарда нетрудно было обмануть в отношении женских туалетов, то совсем по-другому дело обстояло с Элис Данскомб. Эта дама так упорно и неодобрительно разглядывала фантастический ток, что Кэтрин поспешила подсесть к ней и, потихоньку задавая ей шутливые вопросы, постаралась отвлечь ее внимание от флажков.

— Я говорил, мисс Элис, — продолжал полковник, — что, хотя времена и причинили ущерб моему состоянию, все же мы не настолько обеднели, чтобы не могли принимать наших друзей, как приличествует потомкам древних владельцев аббатства Святой Руфи. Сесилия, дочь моего брата Гарри, такая девица, какую любой дядя был бы горд вывести в свет, и она докажет вашим английским дамам, что наша порода не стала хуже по другую сторону Атлантики.

— Стоит вам сказать только слово, милый дядя, — промолвила мисс Говард, — и ваше желание тотчас будет исполнено.

— Скажите, чем мы можем угодить вам, сэр, — подхватила Кэтрин, — и, если это в какой-либо степени разгонит скуку в этом старом доме, я обещаю вам полное содействие в вашем намерении.

— Вы говорите правильно, — воскликнул полковник, — как и подобает умным и скромным девушкам! В таком случае, давайте начнем с того, что пошлем за Диллоном и капитаном и попросим их выпить с нами чашку кофе. Мне кажется, что час уже настал.

Сесилия в замешательстве опустила глаза и ничего не ответила. Но мисс Плауден тотчас возразила:

— Нет, сэр, пусть они подадут пример. Так как вы предложили, чтобы первый шаг был с нашей стороны, не лучше ли нам всем собраться на вашей половине и быть хозяйками за вашим столом? Я знаю, сэр, что вы отделали одну из комнат для подобных церемоний. Может быть, женский вкус тоже окажется полезен.

— Мисс Плауден, — с неудовольствием отозвался полковник, — мне кажется, некоторое время назад я сообщил вам, что до тех пор, пока неприятельские суда не удалятся от наших берегов, я предпочитаю, чтобы вы и мисс Говард не покидали этого крыла здания.

— Тогда не говорите, что мы не покидаем его по доброй воле, — возразила Кэтрин. — Давайте говорить прямо: вы заперли нас здесь.

— Разве я тюремщик, сударыня, что вы так определяете мое поведение? Мисс Элис сделает странный вывод из ваших удивительных замечаний. Я…

— Теперь можно отказаться от всех тех мер, которые были приняты из страха перед фрегатом и шхуной, проникшими вчера в Чертовы Клещи, — задумчиво и грустно прервала его мисс Данскомб. — Мало кому известны полные опасностей пути, по которым можно вывести невредимым в открытое море даже самое малое судно при дневном свете и попутном ветре. Но в темную ночь и при такой непогоде один только бог может спасти моряков.

— Да, на самом деле приходится верить, что они погибли, — ответил старик, но в голосе его не слышалось никакого злорадства.

— Они не погибли! — с неожиданной силой воскликнула Кэтрин. Она поднялась с места и, пройдя по комнате, остановилась подле двоюродной сестры. Голова ее была высоко поднята, и казалось, что они одного роста, хотя в действительности Кэтрин была значительно ниже Сесилии. — Эти люди искусны и отважны, они сделают все, на что способны храбрые моряки, и преодолеют препятствия. А кроме того, кому скорее провидение ниспошлет благодать свою, как не отважным сынам угнетенной страны, которые борются с деспотизмом и бесчисленными несправедливостями?

При этих словах с лица полковника исчезло миролюбивое выражение. Его черные глаза сверкнули необычайно ярко для его лет, и только из вежливости он не перебил речь своей воспитанницы.

— Какой грех, сударыня, — наконец не выдержал он, — какое подлое преступление более достойно справедливого гнева небес, чем этот предательский акт мятежа? Мятеж затопил кровью Англию и царствование Карла Первого note 24 , мятеж породил гораздо больше битв, нежели все остальные человеческие пороки, вместе взятые.

— Я не знаю, имеете ли вы право считать мятеж таким чудовищным преступлением, полковник Говард, — сказала мисс Данскомб, желая предупредить резкий ответ Кэтрин. Она помолчала, а затем, глубоко вздохнув, снова заговорила, и голос ее с каждым словом звучал все мягче. — Конечно, это большое преступление, такое, перед которым, можно сказать, бледнеют все иные человеческие прегрешения. Сколь многие порывают теснейшие в своей жизни связи, бросаясь в этот греховный водоворот! Люди становятся равнодушными к виду тяжких бедствий, нечувствительными к несчастьям, ими причиняемым. Это особенно ужасно, когда они вымещают свои обиды на близких и друзьях, забывая о том, кто страдает от их поступков. Кроме того, полковник Говард, внезапно оказаться у власти — опасное искушение для людей, мало знакомых с жизнью большого мира, и если это не ведет к совершению больших преступлений, то, во всяком случае, готовит путь к ним, ожесточая человеческие сердца.

— Я вас терпеливо слушаю, мисс Элис, — заметила Кэтрин, с притворным равнодушием покачивая маленькой ножкой, — ибо вы не знаете, о ком и кому вы это говорите. Но полковнику Говарду это не может служить извинением… Молчи, Сесилия, теперь буду говорить я! Не верь никому, дорогая сестра, эти люди чисты… А вы, полковник Говард, должны помнить, что сын нашей с Сесилией тетки тоже служит на борту этого фрегата. Как вы можете говорить с такой жестокостью?

— Мне жаль этого юношу! Мне от всего сердца жаль его! — вскричал старик. — Он еще дитя, он увлечен тем разрушительным потоком, в котором гибнут наши несчастные колонии. Но на этом корабле есть другие, они не могут привести в оправдание свою неопытность. Например, сын моего старого знакомого и сердечного друга моего брата Гарри, отца Сесилии, лихого Хью Гриффита, как мы его называли. Мальчишками Хью и Гарри вместе ушли из дому и в один и тот же день зачислились в экипаж одного из судов его величества. Бедный Гарри дослужился только до широкой нашивки, а Хью умер командиром фрегата. И вот этот мальчик! Он был воспитан на борту отцовского судна и научился на службе его величества владеть оружием, которое он теперь поднял против своего короля. В этом обстоятельстве есть что-то противоестественное, мисс Элис: сын поднимает руку на отца! И вот такие люди, во главе с Вашингтоном, и поддерживают дерзостный мятеж.

— Среди них есть люди, которые никогда не носили холопского мундира Британии, сэр, и именами этих людей Америка гордится не меньше, чем другими героями! — гордо заявила Кэтрин. — Да, сэр, эти люди с радостью выступят против храбрейших офицеров британского флота.

— Я не стану оспаривать ваши заблуждения, — вежливо, но холодно сказал полковник. — Молодая девушка, которая осмеливается сравнивать мятежников с отважными джентльменами, находящимися на службе короля, может найти извинение только в том, что ее ум был введен в заблуждение. Ни один мужчина — я не говорю о женщинах, которые, вероятно, не очень хорошо понимают природу человеческую, — ни один мужчина, достигший поры, когда его уже можно называть этим именем, не должен иметь ничего общего со смутьянами, которые стремятся уничтожить все святое, с этими левеллерами, которые готовы свалить великого, чтобы вознести ничтожного, с этими якобинцами, которые… которые…

— Если вам, сэр, не хватает оскорбительных эпитетов, — с вызывающей холодностью сказала Кэтрин, — позовите на помощь мистера Кристофера Диллона. Вот он стоит у дверей, ожидая вашего зова.

При этом внезапном сообщении полковник Говард, забыв о своих гневных выкриках, с удивлением обернулся и действительно увидел угрюмое лицо родственника, который стоял у порога, придерживая отворенную дверь, причем Диллон был, по-видимому, не меньше изумлен тем, что очутился в присутствии дам, чем они сами — его необычным визитом.