– Да я еще и не начал.
      – О Боже.
      – Послушай, Бренда.
      – Что?
      – У тебя внутри становится все горячее. Она тихо вскрикнула. Содрогнулась.
      – Чувствуешь, Бренда?
      – Да.
      – Все горячее и горячее.
      – Нет.., я не могу…
      – Не можешь вынести?
      – Так горячо. Почти больно. Он улыбнулся.
      – Так чего же ты хочешь?
      – Я хочу, чтобы ты вонзился в меня.
      – Видишь, Мириам? Я кое-что значу. Кто ты, Бренда?
      – Я "замок".
      – А еще ты кто?
      – Шлюха.
      – Я не слышу, чтобы ты часто повторяла это.
      – Шлюха.
      – Тебе горячо?
      – Да. Да. Пожалуйста!
      Примерившись, чтобы войти в нее, чувствуя головокружение от восторга, возбужденный, наэлектризованный от сознания власти, которой он обладал, Салсбери не питал иллюзий относительно того, что оргазм, возникший в мягких глубинах женщины, – самая важная сторона этого изнасилования. Его готовность, наполненность, даже семяизвержение были лишь заключительной точкой в конце предложения, заключением его декларации о независимости. За последние полчаса он уверился в себе, он освободился от дюжины мерзких шлюх, которые превращали в кошмар всю его жизнь. В том числе и от матери, особенно от матери, этой богини шлюх. После нее явились фригидные девицы, и девицы, которые смеялись над ним, и девицы, которые издевались над его неважной техникой, и девицы, которые отвергали, его с нескрываемым отвращением, и Мириам, и презренные проститутки, к услугам которых он вынужден был прибегать в последние годы. Бренда Маклин стала случайно метафоричным явлением. Если бы не подвернулась она, то на ее месте оказалась бы другая, сегодня или завтра, или послезавтра. Она была лишь куклой в руках шамана, тотемом, с помощью которого Салсбери изгонял всех шлюх из своего прошлого. Каждый дюйм его продвижения в лоно Бренды – это еще один год его прошлой жизни. И каждый жест – чем грубее, тем лучше, – свидетельство его триумфа. Он истолчет ее. Измолотит. Превратит в кусок мяса. Ей будет очень больно, но, причиняя ей эту боль, он будет представлять, что кромсает всех баб, которых он так ненавидел. Попирая это нежное белокурое животное, неумолимо меся эту плоть, разрывая ее на кусочки, он докажет свое превосходство над всеми ними.
      Он раздвинул ее бедра и наклонился к ней поближе. Но едва он коснулся ее, не успев даже войти внутрь, как неожиданно началось семяизвержение. Ноги не держали его. Закричав, он упал на Бренду.
      Она извивалась на подушках.
      Его охватила паника. Нахлынули воспоминания о прежних неудачах. Кислые взгляды, которыми его провожали. Презрение. Его стыд и отчаяние из-за этого. Он прижал Бренду к подушкам, навалившись на нее всем телом. В отчаянии он произнес:
      – Ты кончила, девочка. Ты дошла до пика и кончила. Ты меня слышишь? Ты понимаешь? Я тебе говорю – ты закончила.
      Подушки заглушили ее ответ.
      – Чувствуешь?
      – М-м-м-м.
      – Ты чувствуешь?
      Подняв голову, она воскликнула:
      – Боже, да!
      – Ты не испытывала прежде ничего подобного.
      – Нет еще. Никогда. – Она задыхалась.
      – Чувствуешь?
      – Чувствую.
      – Горячо?
      – Так горячо.., о-о!
      – Теперь все. Ты закончила.
      Она перестала извиваться под ним.
      – Закругляйся. Вот и все.
      – Так здорово… Нежно.
      – Ты маленькое животное. И тут она, наконец, ослабла. В дверь позвонили.
      – Что за черт?
      Она не двигалась.
      Рванувшись от нее прочь, он вскочил на ноги, пытаясь шагнуть в спустившихся до щиколоток брюках, и едва не упал. Он подхватил трусы, натянул их, затем напялил брюки.
      – Ты говорила, что никого не ждешь.
      – Не ждала.
      – Тогда кто это?
      Бренда перевернулась на спину. Она казалась пресыщенной.
      – Кто это? – допытывался он.
      – Не знаю.
      – Ради Бога, оденься.
      Она лениво поднялась со своего ложа.
      – Быстрее, черт побери!
      Она покорно натянула одежду.
      Он подошел к одному из выходящих на улицу окон, отогнул край шторы – всего на дюйм, лишь бы увидеть крыльцо. У дверей стояла женщина, не подозревая о том, что ее разглядывают. В сандалиях, белых шортах и оранжевом джемпере с глубоким вырезом, она выглядела еще лучше, чем Бренда Маклин.
      – Я оделась, – сообщила Бренда. В дверь снова позвонили. Отпустив штору, Салсбери сказал:
      – Там женщина. Лучше выйди к ней, но постарайся избавиться от нее. Делай, что хочешь, только не пускай ее в дом.
      – А что мне сказать?
      – Если это кто-то, кого ты не знаешь, тебе вообще ничего не придется говорить.
      – А если нет?
      – Скажи, что у тебя болит голова. Жуткая мигрень. Теперь иди.
      Она вышла из комнаты.
      Когда он услышал, как открывается входная дверь, он снова отогнул бархатистую портьеру и увидел улыбку на лице женщины в оранжевом джемпере. Она что-то произнесла. Бренда ответила, и радостное выражение на лице гостьи сменилось озабоченным. За разделявшими их стенами и окнами голоса были почти не слышны ему. Он не мог следить за ходом беседы, но, похоже, она завершалась.
      "Может быть, стоило впустить ее сюда, – подумал он. – Использовать кодовую фразу, а потом заняться ими обеими.
      Но что, если ты впустишь ее сюда, а там вдруг окажется, что в ее программе есть слабое место?
      Маловероятно.
      А что, если она не из этого города? Например, родственница из Бексфорда. Что тогда?
      Тогда ей пришлось бы умереть.
      А как бы ты отделался от ее трупа?"
      Сдерживая дыхание, он произнес:
      – Возвращайся, Бренда, шлюха ты этакая. Гони ее прочь.
      В конце концов незнакомка отошла от дверей. Салсбери мельком увидел зеленые глаза, губы, как спелые вишни, изящный профиль, ложбинку на груди в смелом вырезе свитера. Когда она повернулась к нему спиной и стала спускаться по ступенькам, он заметил, что ее ноги так же сексуальны, как и у Бренды, сексуальны и элегантны, даже без чулок. Длинные, стройные, гладкие, как на картинке, нежные мускулы подрагивали, крутились, удлинялись и сокращались при каждом шаге. Животное. Здоровое животное. Его животное. Как и все они теперь его. В конце усадьбы Маклинов она повернула налево, навстречу полуденному солнцу, и в мареве жаркого дня быстро скрылась из виду.
      В гостиную вернулась Бренда. Когда она попыталась сесть, он приказал:
      – Встань. Посередине комнаты.
      Она выпрямилась, держа руки по швам.
      Вернувшись на софу, он спросил:
      – Что ты ей сказала?
      – Что у меня разболелась голова.
      – Она тебе поверила?
      – Думаю, да.
      – Ты ее знаешь?
      – Да.
      – Кто она?
      – Моя невестка.
      – Она живет в Черной речке?
      – Почти всю жизнь.
      – Выглядит великолепно.
      – Она была в списке претенденток на звание "Мисс Америка".
      – Да? А когда это было?
      – Лет двенадцать-тринадцать назад.
      – Все еще выглядит года на двадцать два.
      – Ей тридцать пять.
      – Она выиграла?
      – Оказалась третьей.
      – Готов ручаться, это было большим разочарованием.
      – Для Черной речки. Ей было наплевать.
      – Наплевать? Это почему?
      – Ее вообще мало что волнует.
      – Так ли?
      – Она такая. Всегда счастлива.
      – Как ее зовут?
      – Эмма.
      – А фамилия?
      – Торп.
      – Торп? Она замужем?
      – Да.
      Он нахмурился.
      – За этим полицейским?
      – Он начальник полиции.
      – Боб Торп.
      – Точно.
      – И что она с ним делает?
      Бренда недоумевающе мигала.
      Хорошенькая зверушка.
      Он мог поклясться, что все еще чувствует ее запах.
      – Что ты имеешь в виду? – спросила она.
      – То, что я сказал.
      – Ну.., они женаты.
      – Такая женщина и здоровый тупой полицейский.
      – Он не тупой, – возразила она.
      – Мне он показался тупым. – Он чуть поразмыслил, затем улыбнулся. – Твоя девичья фамилия Торп?
      – Да.
      – Боб Торп твой брат?
      – Мой старший брат.
      – Бедняга Боб. – Он с удовольствием распростерся на спине, скрестил руки на груди и расхохотался. – Сначала я добрался до его сестренки, а теперь очень скоро я доберусь до его жены.
      Она неуверенно улыбнулась. Нервно улыбнулась.
      – Мне следовало бы быть осторожнее, так?
      – Осторожнее? – переспросила она.
      – Боб, может быть, и тупой, но уж зато здоров, как бык.
      – Он не тупой, – продолжала настаивать она.
      – У нас в колледже была девушка по имени София.
      Она смущенно молчала.
      – София Брукмен. Господи, как я ее хотел.
      – Любил ее?
      – Любовь – это ложь. Миф. Дерьмо собачье. Я просто хотел развлечься с ней. Но она отфутболила меня после нескольких свиданий и стала встречаться с другим парнем, Джоем Данканом. А знаешь, чем занялся Джой Данкан после колледжа?
      – Откуда мне знать?
      – Отправился в университет.
      – И я тоже.
      – Год изучал криминологию.
      – Я специализировалась по истории.
      – Он провалился и вылетел.
      – А я нет.
      – И кончил полицейским в родном городе – Прямо как мой брат.
      – А я отправился в Гарвард.
      – Нет, правда?
      – Я всегда был лучше одет, чем Джой. Кроме того, он был скучный как фонарный столб. И я ведь был куда остроумнее его. Джой не читал ничего, кроме дежурных шуток в "Ридерз дайджест", а я каждую неделю читал "Нью-Йоркер".
      – Я не похожа на вас обоих.
      – И несмотря на все это, София предпочла его. Но знаешь ли что?
      – Что?
      – Именно в "Нью-Йоркере" я заметил впервые кое-что, натолкнувшее меня на мысль о подсознательном воздействии. В конце пятидесятых. Какая-то редакционная статейка, так, заметка в конце колонки. Даже забыл, о чем именно она была. Но, главное, она побудила меня начать. Что-то в "Нью-Йоркере".
      Бренда вздохнула, переминаясь с ноги на ногу.
      – Устала стоять?
      – Немного.
      – Тебе скучно?
      – Немного.
      – Шлюха.
      Она глядела на пол.
      – Раздевайся.
      Восхитительная власть. Она переполняла его, он упивался ею – но что-то изменилось. Поначалу власть воспринималась им как ровный, бурлящий поток. Какое-то время как мягкое гудение внутри, конечно воображаемое, но все равно электризующее, река власти, по которой он плыл по собственной воле. Но вот сейчас, и вообще в некоторые промежутки времени, он ощущал не постоянный поток, а словно непрерывный ряд коротких острых ударов. Власть тогда уподоблялась стрельбе из подводного ружья: та-та-та-та-та-та-та-та… Этот ритм возбуждал его. В голове возникал хоровод разных мыслей, но ни одну он не успевал додумать, отвлекаясь на следующую: Джой Данкан, Гарвард, "ключ-замок", Мириам, его мать, темноглазая София, груди, секс, Эмма Торп, шлюхи, Даусон, Бренда, нарастающая эрекция, его мать, Клингер, Бренда, власть, солдатские сапоги, ноги Эммы…
      – Теперь что? Она стояла раздетая.
      – Иди сюда, – приказал он. Маленькое животное.
      – Опустись.
      – На пол?
      – На колени.
      Она встала на колени.
      – Прекрасное животное.
      – Я тебе нравлюсь?
      – Пока нравишься.
      – Пока что?
      – Пока я не доберусь до твоей невестки.
      – Эммы?
      – А он пускай посмотрит.
      – Кто?
      – Этот тупой полицейский.
      – Он не тупой.
      – Сладкая девочка. Ты возбуждена, Бренда.
      – Мне становится все жарче. Как раньше.
      – Ну, разумеется. Горячее и горячее.
      – Меня всю трясет.
      – Ты хочешь меня еще сильнее, чем раньше.
      – Иди ко мне.
      – Все горячее и горячее.
      – Я.., стесняюсь.
      – Нет. Вовсе нет.
      – О Боже!
      – Чувствуешь, как хорошо?
      – Очень хорошо.
      – Нет, ты совсем не похожа на Мириам.
      – Кто такая Мириам?
      – Неплохо бы, если бы этот старый потаскун видел меня сейчас.
      – Кто? Мириам?
      – Он был бы оскорблен в лучших чувствах. Начал бы цитировать Библию.
      – Да кто?
      – Даусон. Пожалуй, даже не смог бы этого вынести.
      – Я боюсь, – внезапно призналась она.
      – Чего?
      – Не знаю.
      – Перестань бояться. Ты не боишься.
      – Ладно.
      – Ты боишься? Она улыбнулась:
      – Нет. Ты собираешься заняться со мною?
      – Да я, черт побери, просто размолочу тебя! Горячо, а?
      – Да. Я вся горю. Скорее. Ну же, давай!
      – Клингер и его проклятые хористочки…
      – Клингер?
      – Все-таки он странный какой-то.
      – Ты идешь ко мне?
      – Уже вонзаюсь. Я громаден, как конь.
      – Да. Я хочу тебя. Я горю.
      – Похоже, и Мириам была не в себе. Та-та-та-та-та-та-та-та-та…
 

***

 
      В понедельник в пять часов вечера Бадди Пеллннери, которому нужно было где-то провести семь часов до начала работы на лесопилке, зашел в лавочку Эдисона посмотреть, не поступили ли новые журналы. Больше всего он любил те, где было много картинок:
      "Пипл", "Тревел", "Невада", "Аризона хайвейз", "Вермонт лайф" а также фотожурналы. Он обнаружил пару номеров, которых у него не было, и подошел к прилавку, чтобы расплатиться.
      Дженни сидела за кассой. На ней была белая блузка с желтыми цветами, а ее длинные черные волосы были густыми и блестящими и казались только что вымытыми.
      – Вы выглядите очень хорошо, мисс Дженни.
      – Вот как? Ну, спасибо, Бадди. Бадди залился краской и пожалел, что начал этот разговор.
      Она продолжала:
      – Хорошо ли вы поживаете?
      – Не жалуюсь.
      – Отрадно слышать.
      – Сколько я вам должен?
      – Пара долларов у вас найдется?
      Он сунул руку в карман и вытащил немного мелочи и несколько смятых бумажек.
      – Разумеется. Вот.
      – Я должна вам сдачу, – подсчитав, сказала она.
      – Я думал, они стоят дороже.
      – А разве вы не знаете, что вам полагается скидка?
      – Я уплачу целиком. Не хочу никакого особого отношения.
      – Вы близкий друг семьи, – возразила она, грозя ему пальцем. – А мы делаем скидку для всех близких друзей семьи. Сэм рассвирепеет, если вы откажетесь. Так что эту мелочь положите обратно в карман.
      – Ну.., спасибо.
      – Всегда рады вам, Бадди.
      – А Сэм здесь?
      Она махнула в сторону дверей, скрытых за портьерой.
      – Наверху. Готовит обед.
      – Мне бы нужно кое о чем рассказать ему.
      – Что рассказать? – поинтересовалась она.
      – О том, что я видел.
      – А мне не можете рассказать?
      – Ну.., лучше ему.
      – Тогда можете подняться наверх, если хотите. Но это приглашение испугало его. В чужих домах он всегда чувствовал себя неуютно.
      – А у вас нет наверху кошки?
      – Кошки? Нет. Ни кошек, ни прочих братьев меньших.
      Он понимал, что ей незачем ему врать, – и все же кошки такие существа, возьмут да и притаятся в самом неожиданном месте. Через две недели после того, как умерла его мать, его пригласил в гости приходской священник. Преподобный Поттер и миссис Поттер провели его прямо в гостиную, где хозяйка выставила на стол домашние пирожные и кексы. Он присел на диван, сдвинув колени и положив на них руки. Миссис Поттер приготовила горячий шоколад. Преподобный Поттер разлил его по чашкам. Оба они сели напротив Бадди в кресла. Некоторое время все было так мило. Он ел имбирный хлебец и пирожные с красной и зеленой глазурью, пил какао, много улыбался и мало говорил – как вдруг внезапно громадный белый пушистый кот прыгнул ему на плечо, затем на колени, на мгновение зацепившись за них когтями, потом соскочил на пол. А он даже и не подозревал, что они держат кошку! Разве это было честно? Не сказать ему об этом? Кот устроился на подоконнике возле дивана. И долго он собирался там сидеть? Все время, пока Бадди бы ел? Парализованный страхом, не в состоянии произнести ни слова, страстно желая закричать, Бадди пролил шоколад на ковер и обмочился. Из него потекло прямо на парчовую обивку дивана преподобного Поттера. Какой ужас. Какой стыд. Больше он никогда не ходил в тот дом и церковь перестал посещать, хотя за это его, возможно, ждали адские муки.
      – Бадди!
      Она заставила его очнуться.
      – Что?
      – Так вы собираетесь подняться и поговорить с Сэмом?
      Складывая свои журналы, он покачал головой:
      – Нет. Нет. Я потом ему расскажу. Как-нибудь в другой раз. В другой. Не сейчас. – И он направился к двери.
      – Бадди! Он оглянулся.
      – Что-нибудь не так? – спросила она.
      – Нет. – Он натянуто рассмеялся. – Нет. Ничего. У меня все в порядке. – И он поспешно вышел из магазина.
      Оказавшись опять в своей двухкомнатной квартирке на другой стороне Мейн-стрит, он прошел в ванную, помочился, а потом открыл бутылку кока-колы и, усевшись в кухне за столиком, стал просматривать журналы. Прежде всего, он пролистал оба журнала, разыскивая статьи про кошек, картинки с изображением кошек и рекламу кошачьей еды. Он нашел две страницы, которые оскорбили его, и разорвал их, даже не посмотрев, что там на обороте. Он методично рвал каждую страницу на сотни мелких кусочков, а затем ворох обрывков выбросил в корзину для бумаг. И только тогда он расслабился и принялся рассматривать иллюстрации.
      Добравшись до середины первого журнала, он наткнулся на статью о команде водолазов, которые, как ему показалось, пытались обнаружить старинный корабль с сокровищами. Больше двух слов из пяти он не мог разобрать, но зато с величайшим интересом рассматривал иллюстрации – и тут внезапно вспомнил, что видел прошлой ночью в лесу. Рядом с лесопилкой. Когда пошел помочиться. В четверть пятого утра, этот день он тщательно отметил на календаре. Водолазы. Выходящие из резервуара. С фонариками и ружьями в руках. Это был так глупо, что он не мог их забыть. Так смешно.., так жутко. Они выглядели неестественно там, где он их увидел. Они не охотились за сокровищами, ночью, в бассейне.
      Тогда что же они делали?
      Он все думал об этом и думал, но просто не мог ни до чего додуматься. Ему хотелось бы, чтобы кто-нибудь растолковал ему, в чем тут дело, но он знал, что над ним только посмеются.
      На прошлой неделе, однако, ему пришло в голову, что в Черной речке есть человек, который выслушает его, поверит ему и не будет смеяться, каким бы глупым ни показался его рассказ. Сэм. У Сэма всегда находилось для него время, даже до того, как умерла мать. Сэм никогда не смеялся над ним, не говорил свысока и не оскорблял его чувств. Более того, по крайней мере, по мнению Бадди, Сэм Эдисон был самым расчудесным человеком в городе. Он знал буквально обо всем на свете, или так казалось Бадди. Если и был кто, способный растолковать ему, что же он видел, то это, конечно, Сэм.
      С другой стороны, Бадди не хотелось выглядеть дураком в глазах Сэма. Он заставил себя самого искать ответ и именно поэтому не решился пойти к Сэму, когда вспомнил о нем в прошлую среду.
      И вот нынче в магазине он наконец решился поведать Сэму о том, что так занимало его мысли. Но Сэм был наверху, в комнатах, незнакомых Бадди, и поэтому сразу возник вопрос о котах.
      Так что теперь у него было время самому поломать голову. Если Сэм окажется в книжном отделе, когда Бадди придет туда в следующий раз, то он, возможно, отважится рассказать ему эту историю. Но не раньше, чем через несколько дней. Он сидел на солнышке, послеполуденные лучи которого пробивались сквозь шторы, попивал кока-колу и размышлял.

Глава 8