— Джон сам говорил мне, что он среднего роста, уже Немолодой, с огненно-рыжей бородой. По-видимому, этот человек — горький пьяница, или по крайней мере так показалось Джону, потому что в первую же ночь после своего прибытия в Уитби он бродил по улицам города, громко окликая Паэна или кого-нибудь, кто видел Паэна, и еще звал какого-то Мэтью. Он шумел так две ночи подряд во всех городских пивных, а вчера успел изрядно надоесть аббату своими расспросами. Много раз он пытался выведать у Джона, куда уехали Мерко, но тот ничего ему не сказал, как мы его и предупреждали.

— Мэтью? Этот человек звал Мэтью?

— Должно быть, это Матье, — задумчиво произнес Паэн. — Наверное, он окликал меня по имени и называл свое собственное. — Он повернулся к Рольфу:

— Через час я буду в Гандейле, чтобы забрать свою лошадь. И потом поеду в Уитби, чтобы увидеть этого пьяного буяна собственными глазами. Я не могу уехать на юг, не убедившись в том, что этот рыжий тип не представляет для нас угрозы. — Он посмотрел на Джоанну. — А вам, мадам, самая пора переехать в Гандейл, и я не желаю больше слышать никаких разговоров ни о толпах, ни о храпе.

Джоанна через силу улыбнулась:

— Наверное, это Матье. Паэн кивнул.

— Молю Бога, чтобы так оно и было. — Он бросил взгляд вниз, где на берегу реки, у подножия холма, виднелась рощица оголенных деревьев. — Летом, Джоанна, я вернусь к тебе…

— ..и тогда деревья будут покрыты листвой, а берега зарастут травой по пояс. — Она положила руку ему на сердце:

— Я буду ждать тебя здесь.

Даже если бы женская половина общего зала в Гандейле не была так переполнена и если бы Хадвин не проговорила добрую половину ночи о недавней поездке своей дочери в Уитби и о тех чудесах, которые она там видела, Джоанне все равно не удалось бы заснуть. Она лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к долгому, навевающему дремоту рассказу Хадвин, после чего принялась подсчитывать количество низких гнусавых голосов, храпевших в дальнем конце зала, стараясь не думать о том, что именно Паэн обнаружит в Уитби. Если это действительно был Матье, разыскивающий Паэна, он наверняка принес новости о какой-нибудь новой войне, для которой Меркадье собирал своих самых лучших воинов, либо какие-нибудь дурные вести о замке Рошмарен или о его брате-послушнике.

К рассвету Джоанну совершенно измучила бессонница, и у нее едва хватило сил открыть покрасневшие заплаканные глаза навстречу утреннему свету. Она оставалась в постели и после того, как Хадвин уже поднялась, и вынуждена была терпеть игривые намеки насчет тех женщин, которые имели привычку подолгу залеживаться по утрам в первые дни беременности. Эти слова вызвали у нее новый приступ тихих слез, которые ей с трудом удалось подавить, уткнувшись носом в соломенный тюфяк.

Наконец Джоанна встала с постели и резко прервала намеки Хадвин, заявив, что ее глаза слезились потому, что в них попала пыль из тюфяка. Возмущенный голос Хадвин преследовал ее даже во дворе, а потом возле тазов для умывания, установленных рядом с очагом, где стряпуха пекла хлеб.

Выйдя во двор, Джоанна направилась к одному из амбаров, где хранилась шерсть, и, чтобы хоть чем-то занять себя, принялась выметать оттуда прошлогоднюю пыль, после чего присоединилась к Хадвин, пересчитывавшей и латавшей огромные мешки, которые в июне будут подвешены к стропилам, набитые шерстью нового настрига. Она первой заметила из дверей амбара Паэна и Матье, которые направлялись вниз по покрытому мокрым снегом склону холма в обществе третьего человека верхом на лошади, закутанного в несколько плащей. Она выбежала им навстречу из ворот и, поравнявшись с ними на полпути к усадьбе, узнала, что Паэн и Матье привезли с собой в Гандейл священника.

— Итак, я отправился на поиски Паэна, чтобы убедиться в том, что он не застрянет надолго на севере, и привезти его к Меркадье, который собирает армию для усмирения бунтовщиков. — Матье улыбнулся Джоанне. — Любой человек, который надеется в ближайшие годы добиться милости короля Ричарда, должен быть готов дать ему ответ, где он находился, когда армии короля осаждали Ноттингем, чтобы подавить мятеж своего брата Иоанна.

Джоанна тяжело вздохнула:

— Вам лучше уехать от нас, Матье. Паэну вовсе незачем… Паэн накрыл ее руку своей.

— Джоанна, я должен ехать. Речь идет о моем короле, который сражается за свою корону…

— А достоин ли он этой короны? Его правление не принесло нам ничего, кроме новых налогов, и он говорил торговым партнерам моего дяди, что с удовольствием продаст Лондон хоть самому дьяволу, лишь бы цена оказалась достаточно высокой, чтобы он мог набрать себе крупную армию для новых крестовых походов. Неужели тебе так необходимо вставать под знамена такого короля, Паэн?

Паэн нахмурился:

— Независимо от того, захочет ли король видеть меня в своих рядах, я поеду на юг, чтобы сражаться на его стороне. Когда мы собирались отплыть в Палестину, я принес ему клятву верности и теперь обязан защищать его до тех пор, пока он не будет восстановлен на троне Англии. Даже Меркадье не отвернулся бы от него в такую минуту. — Его голос смягчился:

— Ведь я поклялся тебе, Джоанна, что подниму свой меч только в том случае, если он понадобится моему королю. Сейчас это время пришло.

— И ты привез к нам в дом священника, чтобы он отслужил побольше месс за спасение твоей души, пока ты сражаешься на юге?

Паэн улыбнулся:

— Неужели ты еще не догадалась?

Джоанна перевела взгляд с Паэна, не спускавшего с нее глаз, на дрожащую фигуру, съежившуюся возле ямы с горящим углем.

— Мы ведь с тобой решили, что не можем пожениться, иначе твое имя, как и то, что я жива, станет известно всей округе, а нам сейчас нельзя рисковать.

Матье рассмеялся.

— Этот священник прибыл на север на том же корабле, что и я, — пояснил он. — Он сейчас направляется к шотландской границе, и вряд ли ему по дороге представится случай рассказать о венчании в Уитби. — Матье понизил голос до шепота. — Вряд ли ему вообще представится случай рассказать о чем бы то ни было, если он попадет в руки скоттов.

Джоанна вздохнула:

— Если этот священник — иностранец, ему следует за две недели до свадьбы огласить наши имена в ближайшей церкви, чтобы убедиться в том, что у тебя, Паэн, нет шестерых жен, которые еще живы, а я не содержу публичный дом и не замечена в сношениях с нечистой силой.

Паэн откинулся назад и улыбнулся с видом ленивого удовлетворения.

— Джоанна, святой отец нуждался в деньгах, а у Матье в кошельке нашлось достаточно золота, чтобы его подкупить. Так что вопрос с оглашением мы уже уладили. Ну а теперь не угодно ли тебе обвенчаться со мной, прежде чем я отправлюсь к королю?

Джоанна перевела взгляд с Паэна на Матье. Тот встал со стула.

— Пожалуй, я займусь своей лошадью. Паэн откашлялся.

— Несмотря на то что он сейчас находится далеко от своего прихода, этот человек действительно священник, и притом самый настоящий! Матье знает его уже не первый год. У него есть при себе пергамент, и он передаст тебе брачное свидетельство, которое ты спрячешь здесь или на нашей ферме за холмом. Когда все трудности останутся позади, мы отвезем его в город и отдадим на хранение аббату.

Джоанна бросила взгляд на группу женщин, сгрудившихся вокруг чана для варки зля и оттуда наблюдавших за ними.

— Было бы нелепо венчаться здесь, когда эти люди с самого начала считали нас мужем и женой и никогда не спрашивали…

— Думаю, они уже обо всем догадались. — Улыбка на лице Паэна померкла. — Джоанна, если у нас будет ребенок…

— Нет, не будет. К этому времени я уже должна была бы почувствовать признаки…

— ..или если я погибну, может настать день, когда звание моей жены окажет тебе добрую услугу… Нет, не перебивай меня. Сейчас не время делать вид, будто смерть существует для кого угодно, только не для меня, — продолжал он. — Король Ричард наверняка помнит, что я принимал участие в деле его освобождения прошлой осенью, прежде чем снова оказался в Бретани. Наш новый архиепископ, Юбер Ольтер, тоже об этом осведомлен. Если я не вернусь и если тебе когда-нибудь понадобится обратиться с ходатайством к королю, покажи наше брачное свидетельство Юберу Ольтеру, и он не откажет тебе в помощи.

— Я не ради этого выхожу за тебя замуж! Паэн тяжело вздохнул:

— Но это единственное, что я в состоянии тебе дать, Джоанна. Неужели ты не примешь от меня даже такой малости?

Ничто в его лице не выдавало того внутреннего напряжения, которое она так явственно слышала в его словах. Ничто, кроме боли, омрачившей его голубые глаза.

— Хорошо, — ответила она. — Но я хочу, чтобы свадьба состоялась у нас на ферме, с одним Матье в качестве свидетеля. Паэн окинул взглядом зал.

— А Хадвин? Нам понадобится еще один свидетель, из Гандейла, а эту женщину, похоже, прямо-таки распирает от любопытства. Будь снисходительной, Джоанна, и позволь своей Хадвин поехать вместе с нами.

Маленький свадебный кортеж по пути к дому Джоанны должен был проследовать мимо Клыков Ведьмы, и Хадвин настояла на том, чтобы они остановились и вылили эль на самый крупный из камней.

Паэн наблюдал за тем, как Хадвин повернулась лицом к высокому камню и начала тихо бормотать молитвы древним божествам.

Слушая Хадвин, он думал о том, что, женившись на Джоанне, взял на душу еще один грех, вынудив ее стать женой человека, убившего ее мужа.

Они произнесли слова брачного обета, стоя перед южной стеной их дома на недавно оттаявшей под лучами солнца почве. Священник, который начал было брюзжать по поводу того, что он приехал в Гандейл, ожидая найти там часовню, в которой мог бы обвенчать грозного, одетого в черное наемника с хрупкой зеленоглазой женщиной, заметив устрашающий блеск в глазах этого головореза, вынужден был согласиться с тем, что за отсутствием освященной по всем канонам церкви один склон холма ничем не хуже другого и церемония имеет такую же силу здесь, возле скромного пастушеского домика, как и в усадьбе Гандейла.

Старый Рольф щедро снабдил новобрачных на дорогу элем, хлебом и мясом и предложил им вернуться на следующее утро для небольшого праздничного пиршества, прежде чем Паэн и Матье отправятся в свое путешествие на юг.

Вот так получилось, что они обвенчались на склоне холма, спускавшегося к реке, где деревья на берегу еще не пустили почки в преддверии наступающей весны. Хадвин стояла возле Джоанны, поднеся к лицу краешек платка, чтобы скрыть веселье или слезы, а может быть, и то и другое. Матье занял место возле священника, держа наготове руку, чтобы поддержать святого отца на тот случай, если из-за избытка выпитого зля тот потеряет равновесие и покатится вниз по склону.

Стоя за спиной священника, Матье видел, как тот составил на куске дубленой телячьей кожи запись о браке между Джоанной Мерко, вдовой Ольтера Мальби, и Паэном, сыном бывшего хозяина замка Рошмарен. Затем он протянул пергамент Джоанне:

— Вы можете разобрать буквы? Верно ли священник указал ваши имена? Не забыл ли он указать, что теперь вы муж и жена?

Джоанна прочитала документ и объявила, что он был составлен по всем правилам. Широким жестом, достойным монаршей особы, Матье высыпал содержимое своего кошелька в ладонь священника, после чего, нахмурившись, взял обратно несколько серебряных монет для предстоящего путешествия. Затем вместе с нетвердо державшимся на ногах священником и плачущей Хадвин они подошли к тому месту, где оставили лошадей, и, вскочив на них, вскоре скрылись за гребнем холма.

Паэн и Джоанна смотрели вслед трем всадникам, которые как раз миновали на своем пути Клыки Ведьмы.

— Ты счастлива? Джоанна улыбнулась:

— Да. У нас с тобой впереди есть еще одна ночь, Паэн. Он взял у нее из рук пергамент и при свете угасающего солнца увидел, как на нем подсыхают чернила.

— А у тебя есть вот это, Джоанна. Ты спрячешь пергамент в стене, за расшатанным камнем? Она покачала головой:

— Нет. Я отдам его Рольфу, когда мы вернемся в Гандейл. Я хочу, чтобы он был у меня под рукой, пока тебя не будет рядом.

— Я вернусь к тебе, Джоанна. — Он увлек ее за собой к двери. — И я хочу, чтобы в памяти у тебя осталось еще кое-что, прежде чем я тебя покину.

Внутри их жилья высокие, буйные языки яркого пламени поднимались над очагом, возле которого на низком столе на козлах лежали мешки с провизией, привезенные из Гандейла.

— Единственное, что заставляет меня сожалеть о падении дома Мерко, — произнес Паэн, — так это то, что обитатели Гандейла уже не могут предложить нам в дар вино. Старый Рольф очень расстроился, когда последние остатки его были выпиты.

— Он отдал нам одну из последних бочек в тот день, когда мы впервые приехали туда. — Джоанна наполнила кубки элем и поставила их на стол. — Когда ты вернешься, Паэн, нам обоим придется пить только эль до конца наших дней.

— Когда я вернусь из Бретани, у нас будет золото. Я решил достать его из своих тайников по обе стороны пролива и привезти его сюда, выделив часть денег на нужды моего брата.

Джоанна вынула из мешков копченое мясо и хлеб, испеченный руками Хадвин.

— В таком случае спрячь золото так, чтобы оно не попалось на глаза королю Ричарду, пока ты сражаешься на его стороне. Мой дядя Хьюго говорил, что наш молодой король более жаден до золота, чем его отец и все аббаты его королевства, вместе взятые. Он приходит в ярость, когда видит перед собой богатого человека, который хочет сохранить свои деньги для себя.

Паэн рассмеялся:

— Ты хочешь сказать, женушка, что, если вдруг начнется свара, мне лучше зарыть свое золото в безопасном месте? Еще не так давно ты утверждала, что я поступил глупо, не отдав его на хранение ювелиру.

Лицо Джоанны залил густой румянец.

— В такое смутное время, как сейчас, ювелиры обязаны отдать королю столько золота, сколько он потребует, и не слишком роптать, если даже после наступления мира они не получат его обратно. Но среди них есть несколько мудрых людей — я могу назвать тебе их имена, — которые знают, как сохранить в целости золото своих клиентов.

— В яме под полом, не иначе. — Паэн поставил свой кубок на стол. — Когда я вернусь, мы спрячем наше золото там, где сможем легко его найти, — если только моя жена, торгующая шерстью, со мной согласится.

— Я больше не торгую шерстью, Паэн. Я собираюсь разводить овец.

Паэн взял у нее из рук сумку с провизией и отложил в сторону.

— Вот поживем с тобой годик среди этих самых овец, тогда и посмотрим — Он поднес ее пальцы к губам. — Зачем ты ставишь на стол еду, Джоанна, когда наша постель до сих пор стоит пустой, а очаг растоплен жарко — настолько жарко, что мы можем спокойно сбросить одежду, не почувствовав при этом холода?

— До ночи еще далеко, Паэн.

— Тем лучше. Неужели тебе никогда за всю эту долгую зиму не хотелось вместе со мной полежать на кровати, не опасаясь, что холод ущипнет нас за нос, стоит нам высунуть его из-под одеяла?

— Конечно, хотелось! — воскликнула она. Он увлек ее за собой на постель и начал быстро раздеваться.

— Скажи, а лето у вас на севере достаточно теплое, чтобы мы могли доставлять удовольствие друг другу, лежа на траве?

— Да, если только ты не имеешь ничего против нескольких сот овец, которые будут на тебя глазеть.

Джоанна нетерпеливо отбросила одежду Паэна в дальний угол комнаты. Ее собственное платье вскоре последовало туда же, приземлившись в тени позади очага.

— Тогда мы подыщем себе место, где овцы не пасутся, и оставим его для себя.

— Такого места нет. — Джоанна приподняла одеяло и уселась на гладкое полотно, которым был накрыт соломенный тюфяк. — Тебе придется смириться с присутствием овец, Паэн, если мы будем совокупляться на летней траве.

Паэн уложил ее на постель.

— Я думаю, что пастушеская жизнь покажется нам не такой уж скучной, — ухмыльнулся он, — если только ты позволишь нам время от времени смущать овец своим присутствием.

— Сколько тебе будет угодно, — пробормотала она в ответ.

На рассвете, когда небо начало уже светлеть, они спустились к реке и искупались в чистой, прозрачной воде, подпитываемой снегами с возвышенностей, расположенных далеко на севере.

— Вода совсем не такая холодная, как ты говорила.

— По-моему, она просто ледяная, но огонь в очаге и ночь вроде нашей так воспламеняют кровь, что тело совсем не чувствует холода.

Он подхватил ее на руки и понес в сторону дома.

— В таком случае, если ты согласна, женушка, мы вернемся, чтобы снова согреть друг друга.

Она провела рукой по его груди так нежно, что Паэн затрепетал.

— Я готова, Паэн, но мне казалось, что после того, что между нами было, ты…

Он медленно опустил ее на землю, так, что она скользила вниз дюйм за дюймом, тесно прижавшись к его телу.

— Вижу, — прошептала она. — Теперь вижу.

— Будущим летом, — сказал Паэн, — мы с тобой вернемся сюда, чтобы предаваться любви при свете луны.

— Ты обещаешь мне это?

— Обещаю.

В какой-то момент ему показалось, что она вот-вот разрыдается. Но Джоанна лишь всхлипнула, а затем грустно улыбнулась, проведя рукой по его бороде.

— И вы по-прежнему будете носить вашу бороду, сэр, когда вернетесь домой?

Он поднес руку к подбородку.

— А тебе этого хочется?

Вместо ответа Джоанна вывернулась из его объятий и бросилась бежать вниз по склону холма к их жилищу, в окнах которого виднелся мерцающий свет очага.